Моей задачей было согласование исторической науки, взятой во всей ее общности, с науками естественными, далеко обогнавшими ее в наше время, и евангельский Христос играет у меня не бòльшую роль, как одинокая человеческая фигура среди большой картины природы. Но я начал свое изложение с него, чтоб заинтересовать своим предметом по возможности широкие круги читателей.
А в способе изложения для меня явились большие затруднения.
Ведь основой и руководителем всех этих выводов, таких неожиданных для моих современников, послужили мои, еще никому в то время неизвестные, астрономические определения времени возникновения множества древних или старинных исторических документов, содержащих достаточные астрономические указания. А если б я начал с публикации своих методов вычисления, наполняя сразу же сотни страниц выработанными мною для этого вспомогательными таблицами, то я, даже и заинтересовав десяток людей первым томом, все-таки отпугнул бы всех остальных, потому что наши не математики, не физики и не астрономы боятся небесной механики, как огня.
Вот почему, не опубликовывая сразу выработанных мною способов вычисления, посредством которых я мог почти моментально определять все времена любого сочетания планет за исторический и до-исторический промежуток времени, я только пользовался сам своими методами, а для проверки точности моих результатов отсылал читателя к специальным таблицам Нейгебауера или Ньюкомба, по которым можно было сделать (да и то при полном знании вычислительной астрономии) лишь проверку уже полученных мною результатов, и никак не найти самим эти результаты. А относительно верности моих определений времени но солнечным и лунным затмениям я предлагал проверять меня по немецким канонам затмений Опподьцера и Гинцеля.
Но продолжать так, ссылаясь на авторитеты, до конца моего многотомного исследования, было невозможно. Даже и из астрономов не у всякого имеются под рукой указываемые мною книги, да и годны они, как я уже сказал, только для проверки уже найденных ранее результатов, потому что отвечают не на вопрос: «в какие годы и дни бывали на протяжении многих веков указанные в документе сочетания планет?» — а, наоборот, на вопрос: «каково было сочетание планет в указанный день»? В исторических же документах требуется всегда именно определение года и дня по уже известному сочетанию планет.
Для того чтобы вся моя работа была ясна для способного ее продолжать и не потеряла своей научной убедительности для читателя, интересующегося историческими вопросами, я должен был, наконец, дать возможность пользоваться моими методами всем желающим. И я придумал публиковать эти методы один за другим в разных томах моей работы в виде прологов и интермедий, перебивая ими общее, всем доступное изложение основного предмета моего исследования. Так, в четвертой книге «Христа» я дал в прологе свой метод «историко-астрономической разведки» по указанным в каком-либо документе сочетаниям планет, а здесь, в виде интермедии, я даю свою классификацию всех солнечных и лунных затмений от начала нашей эры в до введения григорианского календаря, чтобы всякий мог сейчас же видеть, когда были подходящие к исследуемому описанию затмения.
Все эти прологи и интермедии, повторяю, необходимы только для тех, кто пожелает меня проверить или приложить мои методы исследования к новым историческим документам, а остальные могут даже и не перелистывать приложенных таблиц.
Но я могу теперь же утешить и ненавидящих математику читателей, сказав, что никаких вычислительных таблиц, вроде приведенных в четвертом и в этом томе, у меня более не будет. Хотя астрономических определений в остающихся еще не напечатанными шестом и седьмом томах моей работы (относящихся к месопотамским клинописям, египетским иероглифам, арабским и другим историческом первоисточникам) и будет приведено не менее полсотни, но я там даю их время уже не нового рода вычислениями, а прямо указанием на те или другие страницы приведенных здесь таблиц. Вся чисто историческая часть написана и в них в таком же общедоступном виде, как здесь изложена реальная история города Рима и реальная история города Афин, причем результаты получаются те же самые. И египетская, и месопотамская, и индустанская, и даже тибетская и китайская достоверные истории не уходят далеко за начало европейского средневековья.
Из новых критических отзывов на уже вышедшие четыре тома я отмечу здесь, прежде всего, статью профессора П. Преображенского в «Правде» 13 мая 1928 г. под названием: «В защиту исторической науки от реализма», которую лучше бы назвать: «В защиту классицизма от реализма». Несмотря на свой полемический характер она произвела на меня самое отрадное впечатление тем, что автор из прежней контр-аттаки на меня перешел на самозащитительное положение, и это позволяет мне надеяться, что он и совсем сдаст свои позиции непримиримости по выходе последней книги «Христа».
Другая статья в «Правде» 27 мая 1928 г., защищающая критическую часть моей работы, принадлежит известному политико-экономисту Н. Н. Суханову, который в подтверждение моих сомнений в верности древней истории, и особенно ее хронологии, приводит следующий интересный факт:
«Несколько дней назад наш московский Музей революции собрал непосредственных участников первого заседания Петербургского Совета Рабочих Депутатов 27 февраля 1917 года. Целью собрания было, собственно, выяснение физиономии и работы Временного Исполнительного Комитета, созвавшего первый совет и вообще служившего центром в первые часы восстания. Роль, сыгранная этим учреждением, была исключительно велика. Картина же воспоминании, раскрывшаяся в музее Революции, была совершенно изумительна. Члены Временного Исполнительного Комитета рассказывали о своих собственных недавних, единственных и неповторимых делах так, как в самых общих, расплывчатых словах передают слухи люди, слышавшие звон. Самостоятельно, до пристрастного допроса, они оказались неспособны восстановить какие бы то ни было конкретные детали. И в частности они только недоумевали: откуда взялась, кем была написана, как напечатана и распространен предъявленная им в музее их собственная прокламация, созывающая совет в Таврическом дворце в 7 часов вечера... Между прочим, относительно этой даты между участниками совещания также возникли любопытные разногласия. Одни утверждали, что первое заседание совета открылось уже в 5—6 часов (при полном дневном свете!); другие относили его к 9 часам вечера (к ночной обстановке!). И это о дне восстания, когда история считала периоды часами и минутами! Это рассказывают люди, руками которых делались недавние события!
«Немудрено, что при таких обстоятельствах прилежные и добросовестные ученые не верят на слово ни свидетельский показаниям, ни печатным документам. И вот, например, они установили, что Шекспир — это не Шекспир. Но кто он был, чей это псевдоним, — они, несмотря на все прилежание, установить никак не могут. Дело относится к XVII веку, к эпохе развитой печати, к самой культурной стране тогдашнего мира. Но ученые добросовестно говорят: не знаем, — ignoramus — о личности Шекспира, тем более о его отце или о его жене.
«А вот совсем другое дело — Аристотель. Тут хоть и 2 200 лет, но все как на ладони. Отец его был врач Никомах. Ровно 17 лет мудрец прибыл в Афины, где и учился мудрости у Платона, ученика того самого Сократа, жену которого звали Ксантиппой (имеются, как известно, достоверные сведения об ее характере). Учился Аристотель у Платона сроком ровно 20 лет... А затем читаем мы в той же «Большой Энциклопедии»: «В 343 году до Р. X. Аристотель берет на себя воспитание и образование 13-летнего Александра, сына Филиппа Македонского». И если Александр впоследствии (слушайте, о, слушайте!) широтой ума и образованностью превосходил всех современных ему политических деятелей, то в этом, несомненно, сказались плоды выработанного им в юности, под руководством Аристотеля, широкого умственного кругозора»... «Таких успехов Аристотель достиг за три года — до 340. Затем он «купил участок земли для своей собственной школы по соседству с храмом Аполлона Ликейского». Скончался он в 322 году до Р. X, — правда, неизвестно в какой день недели, но во всяком случае «от давней болезни желудка (Больш. Сов. Энц. III. 327)».
И вот, Н. Н. Суханов первый имел смелость сказать печатно, что моя книга «Христос», подвергающая такие сведения всесторонней критике, никак не бунт в исторической науке, а во всяком случае начало в ней революции.
Так именно я и смотрел на этот свой труд с того самого момента, когда у меня, еще более тридцати лет назад, вырисовался общий его абрис. Я старался только расшатать старые исторические бастионы с водруженной на них, видимо или невидимо, хоругвью «Нерукотворного Спаса», и лишь наметить общими чертами возможность построения на развалинах старой исторической крепости (в которой многие и теперь ищут себе защиты) новой, осмысленной исторической науки на эволюционных началах, в связи с географией, геофизикой, общественной психологией, политической экономией, историей материальной культуры и со всем вообще современным естествознанием. А разработку деталей, конечно, могут сделать только специалисты по различным отделам этой сложной области знания.
Николай Морозов.
Государственный Научный Институт им. Лесгафта.
Астрономическое отделение.
1928.