В XIII веке знание стало уже брать верх над мистикой и явилось, наконец, в довольно внушительном виде. «Италия вознеслась, —говорит все тот же Грегоровиус (X, 7),— на новую высоту. Под шум оружия партий, при почти ежедневных государственных переворотах, законоведы, Философы, поэты и художники собирали здесь вокруг себя многочисленных учеников. Сумма умственной работы этого столетия выразилась уже, частью в нем, частью в начале следующего века, в прочных культурных результатах. Из ряда их выдаются работы юристов: Аккурсиуса, Одофреда и Вильгельма Дуранте, схоластика Фомы Аквинского, хроника Джиованни Виллани, произведения Чимабуэ и Джиотто и, наконец, великая мировая поэма Данте, — истинное резюме всего духовного процесса XIII столетия».
Отражение этого порыва мысли падает также и на Рим. Из 18 пап, бывших с 1198 по 1303 год, большинство были ученые люди, такими же были и кардиналы.
Однако и в XIII столетии, —как мы уже говорили,— здесь еще не было высшего учебного заведения. Благородные римляне посылали своих сыновей в Париж, где они изучали схоластику в получали академическую степень магистра. В обычае было также отправляться в Болоныо, потому что тамошний университет был первым в Европе училищем правоведения. Туда отовсюду приходили студенты (часто до 10 000 человек), чтобы слушать лекции таких юристов, как Аццо, Аккурсиус, Одофрид и Дино. Папы посылали в эту высшую школу даже свои собрания декреталий, а Фридрих II свои законы, с целью всемирного распространения их и придания им научного авторитета. С 1222 года стала также блистать своей высшей школой Падуя, а с 1224 года в .Неаполь.
Иннокентий III издал на соборе 1215 года общий закон об учреждении школ при соборных церквах, а Гонорий III приказал капитулам посылать молодых людей в университеты.
Иннокентий IV (1223—1254 гг.) издал указ об учреждении в Риме общественного училища правоведения и дал ему привилегии университета. Таким образом возник кодекс церковного права, знаменитое, но не пользующееся хорошей репутацией, произведение римской средневековой юриспруденции.
Только с XIII века впервые официальные писцы городских республик стали записывать эдикты городских правителей и протоколисты отмечать содержание каждого заседания городского совета в тетрадях из бумаги, сделанной из хлопка. Только с XIII века архивариусы собирали общественные приговоры и складывали их в городской архив в виде руководства для управления, а до тех пор ничего подобного не было и при императорских дворах. Каждая республика имела теперь свой архив и часто содержала его с несравненно большей заботливостью, чем это делали в то время короли. Еще и теперь имеются остатки итальянских архивов XIII века, да и развитие городских конституций падает тоже на первую половину XIII века, продолжаясь до XV века включительно. Не было почти ни одного замка, который не имел бы своих статутов, аккуратно написанных на пергаменте. Современная новоисторическая наука старательно собирает, издает и комментирует эти памятники свободной и блестящей городской жизни, из которых особенно выдаются Statuti di Bologna, изданные Луиджи Фрати в 1869 году, но, к сожалению, она не может присоединить к ним более древних статутов Рима. Только с 1877 года началось исследование этой важной составной части римской средневековой общинной жизни. Но старинных статутов Рима не было найдено.
Кодексы, до сих пор известные, редактированы позже; время их написания не уходит в прошлое дальше начала XV века.
В Капитолийском архиве самый старинный оригинальный статут, написанный на пергаменте, относится лишь к 1469 году, а «Кодекс секретного архива» в Ватикане принадлежит 1438 году.
Нам говорят, что около 1261—1264 годов Урбан IV пригласил в Рим Фому Аквинского и предложил ему составить объяснения на сочинения Аристотеля, которые будто бы уже с XII века переводились с греческого и арабского языков, и изучением которых занимался будто бы также Фридрих II. Но мы знаем только, что Фома Аквинский преподавал в дворцовой школе философию и мораль около 1269 года частью в Риме, частью в тех городах, где папы держали свой двор. Затем, в течение двух лет, он снова находился в Париже, откуда в 1271 году возвратился в Рим, но лишь на короткое время, так как Карл I вызвал его в Неаполь.
При папском дворе, —говорят нам,— находились ученые иностранцы, которые запинались философией, астрономией, математикой и медициной и переводили на латинский язык греческие и арабские (т. е. арианские и мавританские) сочинения, но каковы были их творения и их переводы никто ие знает.
Только Бонифаций VIII (1294—1303 гг.) основал тот римский университет, который теперь носит название Sapienza. Куда же делись прежние научные учреждения в Риме? Куда делись его писатели?
«Мы с изумлением замечаем, —говорит Грегоровиус (X, 7, 3),— что лучшие сведения о римской городской истории можно почерпнуть лишь из английских хроник. О положении дел у римлян Рожер Говеден, Матеус Парис и раньше их Вильгельм Мальмсбери в Англии были лучше осведомлены, чем сами итальянские хроникеры. Почему же ни один римлянин не вздумал написать историю своего родного города, как Джованни Виллани во Флоренции или другие патриотически настроенные граждане даже в мелких итальянских общинах? Почему не существует никакой городской хроники Рима XIII века и ранее его? Почему в то время как даже средние города Умбрии и Патримониума, как Витербо и Тоди, Перуджна и Орвиета, даже Нарни и Терпи, сохранила еще многие остатки актов республиканской эпохи и в их архивах находятся аккуратно записанные на пергаменте регесты и протоколы заседаний советов (libri deliberationum), капитолийский архив не содержит документов этого рода, которыми он когда-то был богаче всех этих городов?»
Потому, ответим мы, что римские писатели той эпохи апокрифированы в глубокую древность. Там они составили призрачный свет, а средние века Рима погрузились от их переноса в искусственную тьму.
— Но как же это могло случиться? — спросите вы, и автор средневековой истории Рима ничего вам не ответит, а между тем ответ прост: все эти хроники были украшены фантазиями и перенесены в фантастическую классическую историю. С этой точка зрения понятны и дальнейшие недоуменья автора «Истории города Рима в средине века».
 Рис. 135. Современный вид площади Monte Cavallo в Риме и Понтификальный дворец. |
 Рис. 136. Неправдоподобный по своему новому стилю фасад здания в Риме, считаемого классиками за храм Антонина Пия, воздвигнутый «сенатом и народом римским» на форуме его имени. Скорее этот стиль мог бы принадлежать времени папы Пия II (1455—1464 гг.), а не II веку нашей эры. |
Единственный первоисточник наших сведений о римском понтификате это «Liber Pontificalis», книга, которую в XII веке скомпилировали по неизвестным документам Петр Пизанский, Пандульф и Босо, но и она неоднократно прерывается. С Иннокентия III (1178г.) начинается другой, хотя тоже с перерывами, ряд папских биографий, составленных по сведениям служебных канцелярий, которые, под назван нем «папских регест», сохранились лишь с 1198 года вплоть до нашего времени, и начинаются они «Деяниями Иннокентия III». Анонимный автор, излагая очень подробно сношения понтификата с Востоком и Сицилией, оставляет без внимания Германию. Он бессвязно рассказывает о римской городской истории и вдруг прерывает свой рассказ еще до смерти папы.1
1 В нашей Государственной публичной библиотеке «Liber Pontificalis» имеется в издании Момзена Gestorum Pontificum Romanorum. Volum. I. 1898 г. Этим документом я и пользовался здесь.
Краткие жизнеописания последующих пап XIII века находятся в сборниках доминиканца Бернгарда Гвидониса и августинского приора Амальрика Аугерия. Чех Мартин Тропауский (или Мартин Полонус) написал свою хронику императоров и пап, наполнив ее фантастическими сообщениями. И вдруг после него доминиканец Птоломей из Лукки составил каким-то сверхъестественным образом историю церкви от Рождества Христова до 1312 года, а Бернгард Гвидонис напасал такую же историю пап и императоров, которые и переписывают современные историки, как свои основные документы... Но разве это научно?
То же самое можно сказать и о литературе.
Эгидий является первым литературным украшением дома Колонна, который в XVI столетии прославила поэтесса Виттория, В северной Италии поэты начали писать уже на провансальском языке. В Сицилии lingua volgare стал придворным поэтическим языком Гогенштауфенов. В Болонье и Тоскане выступили поэты, которые в светскую любовную песню вкладывали и метафизический дух. Францисканцы сочиняли латинские стихи, а народный язык, который так счастливо развился в Италии, как vulgare illustre, не нашел для себя культуры в Риме. Ни одной надписи на нем не встречается за это время в числе многих надгробных надписей, которые большею частью сохраняют еще псевдо древнюю леонинскую форму. Римляне относились с пренебрежением к народному языку, а Данте с презрением называл их городское наречие «жалким языком римлян», грубым и неприятным, как и их нравы.
Среди пап XIII века находились также и покровители искусств. Даже вне Римской области, в Монтефиасконе, Терни, Витербо, Сориано, папы строили дворцы и виллы, и эта все усиливающаяся любовь к роскоши навлекла на них порицание со всех сторон, так как в ней видели или слишком большую светскость, или слишком большой непотизм.
Только с половины XIII столетия в Риме тоже появляется готический стиль, который мы впервые встречаем в капелле Santa Sanctorum. Но готическая архитектура не получила развития в классическом городе, за исключением церкви св. Марии сопра Минерва.
Уже начиная с XI столетия римские мраморщики работали в средней и южной Италии. Они назывались marmorarii, или arte mormoriti, и потому понятно, что Рим был потом усыпан драгоценными мраморными обломками и представлял собой настоящую Каррару даже для других городов. Здесь возникло и специальное искусство мозаики из кусков мрамора.
Из среды римских скульпторов и резчиков из камня выделился в конце XII столетия замечательный род Козматов, имевший большое значение для местного искусства. Эта семья наполнила Лациум, Тусцию, даже Умбрию произведениями, которые соединяли в себе архитектуру, скульптуру и мозаичесную живопись.
Особенно обращают на себя внимание в Риме надгробные памятники. Обычай делать античного вида саркофаги процветал тогда, но вследствие быстрого развития Пизанской школы и в Риме стали воздвигаться мавзолеи, переходные к современным. В 1256 году кардинал Вильгельм Фиески положен еще в мраморном саркофаге, рельефы которого изображают римскую свадьбу.
В Арачели мы находим фамильный склеп Савелли, в котором один памятник уже соединяет в себе античную форму со средневековыми: мраморная урна с вакхическими рельефами служит основанием, на котором возвышается украшенный мозаикой саркофаг с готической надстройкой.
Надгробные плиты, встречающиеся всего чаще в XIV столетии, замечательны тем, что они отмечают постепенное изменение буквенного шрифта. В первой половине XIII века в Риме на саркофагах мы видим эпиграфический характер шрифта, тот самый, который прописывается классической древности. А около конца этого века буквы становятся уже изменчивыми. В их начертании, особенно букв E, M, N, V, замечается полный произвол, а Е и С начинают писаться с росчерком на конце. Характерна для новой формы фигура буквы Т, у которой крючки поперечной перекладины глубоко и изогнуто опускаются вниз. Эта живописная манера делает шрифт пестрым и придает ему странный вид. Такую форму букв, господствовавшую в течение всего XIV столетия и исчезнувшую только в Эпоху Возрождения, и назвали готическою, хотя она с готами имеет столь же мало общего, как и названный их именем стиль искусства. А в статуях XIII века мы видим часто, как выражаются историки, «прообразы форм, называемых античными».
Уже Климент III, в конце XII столетия, велел поставить, как мы видели выше, перед Латераном в качестве украшения античную конную статую Марка-Аврелия.
«Гений пизанца Никколо, —говорит Грегоровиус (X, 7, 4),— напитан духом древности, и в Риме были художники его школы». Не оставалась в забросе и живопись. Самые старинные картины XIII столетия находятся в церкви С. Лоренцо и относятся ко времени Гонория III (1216 г.), который возобновил красивую базилику. Они свидетельствуют о применении фресковой живописи на больших поверхностях стен в начале XIII века.
В конце этого столетия в Риме процветала и школа мозаистов, во главе которой прославился Джакопо делла Турритта со своим товарищем Иаковом де Камерино. Лучшее произведение Туррита было исполнено им в церкви св. Мариа Маджиоре. Это — коронование девы Марии Спасителем, большая картина на лазурно-голубом Фоне. Сонм ангелов парит кругом и «можно подумать, — говорит Грегоровиус (X, X), — что художник имел перед собой античные мозаики, вроде палестринских полов, и что он взял оттуда для обеих своих мозаик барки с амурами, лебедей, пьющих животных, цветы, речных богов».
А с нашей точки зрения можно думать, что, наоборот, все «античиые» художники были из его школы... Подумайте хоть о таких фактах: род Копоччи жил в зданиях, которые теперь напрасно называются термами Траяна, а жилища графов Тускуланских называются уже термами Константина I. «Графская башня» Конти называется теперь Форумом Нервы и цитадель Конти описывается теперь как гигантские развалины Форумов Августа и Цезаря. «Ничто не доказывает, —говорит историк города Рима,— чтобы крепость Конти стояла уже многие столетия и была только увеличена Конти». Туфовые четырехугольные плиты служили ее основанием, а стены были сложены из обожженного кирпича. Она была четырехугольная и, кроме громадного основания, состояла из трех суживающихся ярусов, с тройной зубчатой надстройкой, которая, казалось, уходила за облака. Она считалась самой великолепной из всех городских башен, даже чудом строительного искусства, но отличалась лишь своей колоссальной величиной, а вовсе не архитектурной красотой. Петрарка, видевший ее раньше, чем землетрясение превратило ее в развалины, оплакивая ее падение, восклицал, что другой подобной ей не было в мире.
Ее двойником была еще более величественная по своему высокому положению башня Милиции (Forre delle Milizie). Путешественник в Риме может еще и теперь любоваться ею с Монте Пинчио или из монастыря «Жертвенник неба» (Арачели). Оттуда она всего лучше видна и представляется как самая величественная средневековая развалина, господствующая над городом, и как самое выразительное воспоминание о временах гвельфов и гибеллинов в Риме. Но народное предание или фантазия паломников видели в ней дворец Октавиана, и уже гораздо позже сочинено было, что с ее зубчатой вершины Нерон, играя на цитре, смотрел на пожар Рима. В Риме только «припоминали», что сады Мецената и дом чародея Вергилия находились в этой же местности.
Невольно объединяя могучие постройки римских аристократов XIII века с античными, Грегоровиус (X, 7) восклицает:
«Римляне брали свои образцы из развалин творений предков! Они хотели создать колоссы, которые могли бы соперничать с древними, и две эти башни с крутыми и голыми стенами поднялись над Римом, как циклопические постройки».
Тот факт, что торжественные государственные акты совершались при Карле Анжуйском в монастерионе «Жертвенник неба» доказывает, что тогдашнее здание сената не было для этого достаточно поместительным, тогда как этот укрепленный монастерион имел обширные размеры и служил также для собраний коллегии городских судей. Он и был легендарный «дворец Октавиана», а с 1250 года он служил также местом пребывания генерала ордена Францисканцев. Еще и теперь это здание над крутыми туфовыми стенами Капитолия является одним из значительнейших памятников римского средневековья.
А более всего показывает фантастичность всех наших представлений о древнем городе Риме тот факт, что только XIII веку принадлежит первый дошедший до нас план этого города, — изображение грубое, но очень ценное, так оно самое древнее.
 Рис. 137. Вид Рима с портика базилики св. Петра. |
 Рис. 138. Большой зал Ватиканской библиотеки. |
 Рис. 139. Географическая галерея в Ватикане. |
 Рис. 140. Ватикан Галерея. |
Таков, читатель, мой маленький эпилог к реальной истории города Рима, не имеющей абсолютно ничего общего с его «античной историей» и нисколько не нуждающийся в ней. Заканчивая его, лишь хочется лишь сказать:
— Я сделал все, что мог, для восстановления твоей осмысленной истории, Великий Город Человечества, и желаю лишь одного, чтобы другие сделали это и лучше, к полнее.
