Рис. 25. Из мифического начала современной Греции. Картина Луки Кранаха (1472—1553 гг.); Суд Париса; герой оценивает красоту Венеры-Афродиты, Юноны-Геры и Афины-Паллады еще в виде средневекового рыцаря (Музей в Карлсруэ).
Рис. 25. Из мифического начала современной Греции. Картина Луки Кранаха (1472—1553 гг.); Суд Париса; герой оценивает красоту Венеры-Афродиты, Юноны-Геры и Афины-Паллады еще в виде средневекового рыцаря (Музей в Карлсруэ). |
 Рис. 26. Из более реального начала современной Греции. Первобытный человек подносит цветов первобытной женщине (по гравюре XVIII века). |
В старинных зоологиях, со времен Линнея, описание различных отделов, родов и видов животных начинали с самых сложных — с человека — и кончали самыми простыми — инфузориями, я ничто не мешало тогда придавать обезьянам всю человеческую психику или творить из них фантастических существ (рис. 26). Но вот появилась эволюционная теория, и этот противоестественный порядок изложения зоологии тотчас же заменила обратным. Преемственное развитие животного мира, а с ним и растительного (когда и ботаники перешли к тому же методу), вырисовалось этим простым способом изложения с поразительной отчетливостью, не надо было даже и прибегать для доказательств к эмбриологии и палеонтологии.
В истории земного человечества нельзя применить этого метода, потому что чем далее мы уходим своею мыслью в глубину прошлого, тем туманнее становится наше поле зрения, и, как всегда бывает в полутьме, реальные предметы начинают принимать для нас характер призраков и, наконец, совсем заменяются ими. Вот почему, углубляясь мыслью в былую жизнь какого-либо государства, нам полезно немного приостановиться на том его хронологическом уровне, на котором мы еще ясно различаем предметы и, идя оттуда вперед, выяснить историческую эволюцию данного государства до настоящего времени. Только после этого нам можно будет уже посмотреть и глубже, экстраполируя выясненную нами закономерную преемственность событий на неясно видимые их начала и относя в область фантазии все события, которые противоречат общим эволюционным законам.
Изучая с такой точки зрения прошлое Афин, мы с удивлением сейчас же обнаруживаем, что реальная история этого города начинается для нас только с X века нашей эры, а позади его почти ничего не видно.
«Судьбы Афин»,—говорит их единственно реальный историк, Грегоровиус,1 за которым я буду точно следовать в фактическом изложении предмета, — до X века покрыты таким непроницаемым мраком, что было выставлено чудовищное мнение, которому, однако, можно даже и поверить, будто Афины от VI до X века представляли необитаемую лесную поросль.»2
Такое представление было впервые высказано Фальмерайером, основывавшимся на рукописных отрывках из «Городской хроники» Анфима, найденных в Анаргирийском афинском монастыре в 1800 году, и на послании греческого патриарха Николая, относимом к XI веку, где говорится, что «никакая византийская нога не вступала в дикий Пелопоннез в течение двухсот лет». Понятно, что такой неподходящий вывод Фальмерайера тотчас встретил среди классиков целый взрыв опровержений. «Но,— говорит тот же автор, — все-таки ничто не может служить более разительным подтверждением полнейшего исчезновения Афин с исторического горизонта за X веком, как тот факт, что потребовалось приискивать особые доказательства существования этого города в средние века», и сверх того «пытаться объяснить, почему не нашлось ни одного афинянина или грека, который счел бы достойным труда оставить потомству известия о тогдашнем состоянии отчизны Солона и Перикла».3
Сам Фальмерайер, не решаясь сделать, на основании добытых им документов, вытекающий из них вывод, что не только в средние века, но и в древности на месте Афин была необитаемая лесная поросль, приходит действительно в «чудовищной» мысли, будто аваро-славяне в конце VI века «вырезали всю древнюю Грецию,2 так что от древних классических греков не осталось никого на всем ее протяжении».
1 F. Gregorovius: Geschichte der Stadt Athen im Mittelalter. 1889. 1889. Есть русский перевод: Фердинанд Грегоровиус: История города Афин в средние века. 1900 г.
2 Там же. стр. 41.
3 Там же, стр. 41.
4 Там же, стр. 41, примечание.
Вот каким, читатель, оказывается начало реальной истории знаменитых Афин!
Однако утверждать, что вся классическая Греция была вырезана в конце VII века, значило бы прямо «разрубить мечем» Гордиев узел невязки древней истории полуостровной Греции с новой, и потому большинство историков старались подыскать компромиссное решение.
«Хотя,—говорят они,— с одной стороны, нельзя не признаться, что в VII и следующих столетиях (вплоть до крестоносцев) Греция была настолько безразлична для истории, что чужие имена итальянских городов в роде Равенны, Беневента. Капуи, Тарента, Бари или Сиракуз, гораздо чаще упоминаются византийскими летописцами, чем их собственные — Коринф, Афины, Фивы или Спарта (которые не упоминаются, кажется, совсем),—но, с другой стороны, нельзя не сознаться, что ни один из летописцев ни словом не намекает на покорение или опустошение Афин пришлым народом, а подобное событие, конечно, хоть кем-нибудь оказалось бы записанным».
Таким образом и истребление древних греков аваро-славянами оказывается не подтвержденным...
Так, как же объяснить эту полутысячелетнюю пропасть между реальной и классической историей Греции? Как объяснить, что, будучи до начала нашей эры самой культурной из всех стран земли, она стала потом самой некультурной из них и что на расстоянии всего достоверного периода греческой истории в средние века мы ее видим в диком состоянии, как и можно было заранее ожидать по ее природе.?
Ведь только Павел-Диакон,5 да Анастасий Библиотекарь6 упоминают без подробностей, будто император Констанций II и 662 году пробыл в Афинах на пути в Рим зимние месяцы, да будто бы Зенон Исаврянин посетил Морею в 486 году. А кроме них ни один константинопольский император не удостоивал этой скромной страны своим посещением.
5 Do gestis longobard. V. c. 6.
6 Anastasius: Vitae Pontific. 141.
Я не буду здесь останавливаться на таких сомнительных, по времени своего возникновения акафистах Пресвятой Богородице, которые только приписываются патриарху Сергию и относятся к 626 году, а на деле — новейшее произведение, поющееся в греческих церквах и теперь в пятницу на пятой неделе великого лоста :
Χαΐρε φιλοσόφους ασόφους δεικνύουσα
Χαΐρε τεκνολόγους άλογόυς έλέγνουσα
Χαΐρε τὦν Άθηναίων τάς πλεκάς διασπὦσα
(Радуйся, знаменующая, что философы неразумны,
Радуйся, поучающая, что ораторы не логичны,
Радуйся, разрушающая хитросплетения афинян.)
Такое просвещенное прославление девы Марии находится, кроме всего остального, в полном противоречии с живописью «Ивировой богородицы» па куполе Афонского монастыря, где она сидит на троне, и ее окружают вместе с ангелами, пророками и апостолами, также греческие мудрецы Солон, Хирон, Платон, Аристотель, Софокл, Фукидид и Плутарх, тоже отнесенные к христианам.
Значит и в самом деле реальная история города Афин начинается лишь с X века, а до тех пор тут были «необитаемые лесные заросли».
С этого же времени начинается и реальная история Афинских классических построек. Она застает, например, — как мы видели уже в четвертой книге «Христа», — Партенон в XII веке в роли храма католической Мадонне. Попытки проследить его историю далее средних веков натыкаются на непреодолимые затруднения. Правда, греческий археолог Питтикас в начале XIX века утверждал, будто разобрал на южной стене Партенона (т. е. храма Пресвятой Деве) надпись о перестройке этого здания в «630 году от Рождества Христова», но позднейшие исследователи признают это за его фантазию, и Момзен веско возражает, что греки в VII веке, в даже много позднее, считали свое время еще от «сотворения мира». В XVI веке любители старины догадывались, будто это здание было посвящено не иначе, как тому «неведомому богу», о котором говорит апостол Павел, но и эта догадка ничем не подтвердилась. И вот, сам Грегоровиус приходит к выводу, что «о времени переделки (?) Партенона в церковь не существует достоверных документов».7
Да и был ли этот храм, с самого начала посвященный Афинской пречистой деве (Athenaia Parthenos), когда-нибудь перестроен или даже переименован? Его языческое происхождение в далекие-далекие времена ничем не подтверждается.
Точно также а об Эрехтейоне мы имеем достоверные сведения единственно как о христианской часовне. Можно даже вывести из его стенной надписи, что он был посвящен тоже деве Марии.8 А о том, что эта часовня когда-то была переделана из языческого храма, опять ничего неизвестно.
«Да и церковная история Афин — продолжает далее автор — представляется нам столь же бессодержательною в средние века, как их гражданская история. Только Иоанн Ефесский повествует» что в царствование Юстина II (565—578) в Афины нашла доступ секта трибожников, считавшая троицу за три разные личности». «На единой сколько-нибудь известной школы — светской или духовной — не было в Афинах в средние века». Только у западных народов в Житии св. Гислена9 сам этот святой повествует, будто он в 640 году изучал философию в Афинах, «благороднейшем городе Греции, который предоставил народам всех языков расцвет красноречия»... «Я изгнанник и чужестранец, — говорит он королю Дагоберу, по словам Acta sanctorum,10 — прибыл в твой отдаленный город из Афин, благороднейшего греческого города».
7 Там же, стр. 45,
8 Там же, стр. 45.
9 Gesta episcop. cameracens. Liber I, 409 (Monumenta Germanica. VII),
10 Acta sanctorum. October, IV, 1030.
Но можно ли поверить тому, что автор сего жития сам присутствовал при этом разговоре и стенографировал его?—Ведь мы знаем, что Житие святых составлялись в Эпоху Возрождения, когда о Греции ходили на западе волшебные сказки. А на деле византийцы относились к существованию Афин настолько равнодушно, что даже ученый император Константин Порфирородный среди семи, перечисленных им поименно, городов Эллады об Афинах умалчивает, а вместо них называет Эдевзис. Он не упоминает даже и о Фивах.
Все гражданские установления в эллинских землях в VII веке нашей эры остаются неизвестными. В Афинах император Констанций,— говорят нам, — пробыл до весны 663 года, а в 657 году он с немалым успехом воевал в придунайской области со славянскими племенами. «Поэтому, — соображает Грегоровиус,11 —напрашивается сам собой вопрос: неужели Константин не предпринял бы похода против славян и в древнюю Грецию, если бы эти племена вырезывали там греков? А раз об этом летописцы ничего не говорят, то следует допустить, что никакого вырезывания в ней не было».
11 Грегоровиус, стр. 49.
Итак, никакого не только поголовного, но даже и частичного истребления просвещенных классических греков славянами не оказывается... Куда же классические греки делись, или как произошло такое их перерождение в дикарей? Ведь византийские императоры средних веков не были гонителями наук во имя православия, и акафисты богородице, вроде только что приведенного: «радуйся, знаменующая, что философы неразумны», являются произведениями уже позднейшего монашеского тупоумия, после того как оно полезло на борьбу с опередившей его наукой Коперника, и во всяком случае нет никаких указаний на то, что в Византии когда-либо существовала инквизиция, насильственно истреблявшая ученых. А одной «радостью богородицы» нельзя убить уже развившуюся человеческую мысль. И вот, я спрашиваю опять: куда, когда и почему наука улетела из Афин и из остальной Греции, если верны легенды о ее пышном расцвете там перед началом нашей эры? Или и сама классическая Греция — волшебная сказка Эпохи Возрождения? Такими сказками оказались уже в первых томах моего исследования все повествования о пышном царстве Соломона на пустынных берегах Мертвого моря и о могучем мореходном городе Тире, поднявшемся на голой скале без гавани у пустынного Сирийского берега.
И вот, как будто, и здесь выходит то же самое.
В сочинении, приписываемом Константину Порфирородному (912—959) «Об основах («De thermatibus») говорится, что в Византии в X веке было 29 основ (т. е, провинций), из которых в континентальной Греции была две: Пелопоннес (острова) и Эллада (Ахайя), причем в Элладе главный город был Коринф, а не Афины. Таким образом даже и в X веке Афины находятся еще в пренебрежении.
«После кратковременного пребывания императора Констанция в Афинах этот город, — говорит опять его историк,12— снова скрывается во тьму, не имеющую истории. Долгое время на него не падает ни единого проблеска света. Только вследствие знаменитой распри из-за поклонения статуям и иконам при Льве III (717—731), основателе Исаврийской династии, Греция временно проявляет перед нами деятельность, но очень не высокого сорта.
12 Там же, стр. 50.
Во всей истории восточно-римской империи со времени введения христианства и до образования в ней франкских крестоносных государств ни разу не было умственного движения, которое по своей силе можно было бы сравнить с иконоборством, более столетия волновавшим страну и приведшим к величайшим переворотам. Благодаря ему произошло отложение от Византии Западной Европы, провозглашение светской власти пап и создание Священной римской империи франкским государем Карлом Великим.
Борьба преобразовательной мысли против статуепоклонства вышла, — говорят нам, — из Малой Азии и Сирии, откуда происходила исавриане. Тогда как прочие провинции беспрекословно подчинились императорской воле, воспретившей поклонения статуям и иконам, греки Эллады уже в 727 году произвели мятеж против «римского» императора.
С незапамятных времен византийцы утверждали, что они-то и есть истые римляне (ромеи), а не итальянцы (латины). После падения ост-готского королевства Византия управляла Италиею, как провинцией нераздельной от нее Римской империи, да и позднее, по установлении Западной империи Карлом Великим — византийские государи продолжали взирать на себя, как на единственных римских императоров. Таким образом Восточная империя всегда оставалась империей римскою, Романиею, и подданные ее вполне законно именовали себя римлянами. Наименование Романия (Romagna) из Византии перенесено было сначала только на Равеннский экзархат для обозначения этой части Италии, в отличие от итальяно-ломбардских провинций. Точно также и у франков привилось имя Романия для обозначения Греции, да и турки называли византийское государство царством Rûm'ов и удержали это понятие в словах Rûmeli (ромулы) и Rûmelia.
У всех византийских летописцев греки не называются иначе как «римлянами». И только в XV столетии афинянин Халкокондилас усвояет за своими земляками наименование «эллинов». Вот как выражается он о перенесении имени римлян на Грецию:
«Достигнув всемирного господства, римляне предоставили управление Рима первосвященнику, а всех римлян император (Константин) вывел во Фракию Там, в непосредственном соседстве с Азиею, они учредили себе столицу, создав ее из Эллинского города Византии, и предприняли борьбу с сильно теснившими их «персами». Греки смешались с римлянами, но, преобладая над ними численно, сохранили свой язык и народные обычаи. Они изменили только свое наименование, ибо византийские императоры, почета ради, пожелали именоваться императорами римлян, но не греков».
Таким образом, только в XV веке, со времени Xалкокондиласа, появляется учение, будто Римская империя «вышла из до-папского города Рима», и что балканские ромеи назывались прежде Эллинами...
Интересно, что в то самое время, как папа Григорий II убедил византийские провинции Италии, восставшие в защиту статуй и икон, воздержаться от низвержения иконоборца Льва III и от избрания более правоверного императора, это низвержение пытались осуществить сами греки.
О возмущении их против Льва III,— говорит Грегоровиус,— мы осведомлены далеко не в точности. Известно только то, что элладики (как именовали византийцы греков, обитавших на материке) соединились с жителями Цикладских островов и восстали с оружием в руках.13 Они снарядили целую флотилию, поставили во главе ее Стефана и турмарха Агеллиана и пустились в Константинополь, прихватив с собою какого-то Косму, которого намеревались возвести в правоверные императоры. Но под стенами столицы, 18 апреля 727 года, флотилия мятежников была истреблена греческим огнем. Агеллиан в отчаянии бросился в море, а голова Космы пала от секиры палача.
13 Церковный летописец прибавляет, что мятежники «были воодушевлены божественным рвением», т. е. почитанием икон и статуй.
Византийские историки не отметили, какие последствия возымело подавление этого мятежа для Греции. Так как одною из причин его было запрещение императором поклонения статуям, то высказано было предположение, что в распрях из-за иконоборства погибли в Элладе последние остатки произведений древнего искусства. Но против этого объяснения тотчас же были высказаны и веские возражения.
«Вандализм иконоборцев,— говорит Грегоровиус,— едва ли: мог обрушиться на художественные языческие произведения, служившие общественным украшением Константинополя и других городов империи. Когда Кодин повествует, что Лев Исавриянин распорядился уничтожить многие древние статуи (θεά̃ματα άρχαῖα), то под ними разумеются христианские, ибо тот же Кодин между прочим рассказывает, как император приказал истребить в Халке статую Христа, которую императрица впоследствии заменила мозаичным образом».
Однако наши выводы, изложенные в четвертой книге «Христа», о том, что греческий Зевс (т., е. Живый бог) ничем не отличался от христианского бога-отца, что Дионис был тот же Христос под другим именем и Афинская дева (Афина Партепос по-гречески) ничем не отличалась от христианской Девы Марии, устраняет это разделение разбиваемых при иконоборстве статуй на языческие и христианские, и мы можем сделать прямой вывод, что тогда, действительно, низвергли не мало архаических скульптурных произведений, возникших до VIII века.
Но во всяком случае упадок искусства в Византин не был продолжителен, и живопись (да и скульптура) стала возрождаться в ней еще при Ирине (787 г.), а науки пострадали очень мало.
Уже в IX столетии император Бардас, покровитель муз и меценат, завел во дворце Магнаура академию, и во главе ее поставил Льва, архиепископа фессалоникийского. Из этой академии и вышел впоследствии ученый Фотий.
* * *
Перейдем теперь и к другому из затронутых нами вопросов.
Точно ли в Европейской Греции ославянились в средние века первобытно населявшие ее классические эллины, как утверждают некоторые этнографы, или, наоборот, эллинизировались прежде жившие там славяне-болгары?
Процесс ославянения значительных пространств в Элладе и Геллеспонте, — говорит тот же Грегоровиус,14 — хотя и является фактом, но исторически нельзя его в точности описать. Константин Порфирородный, желая объяснить фактическое обитание некультурных славян там, где в древности будто бы жили культурные греки, замечает о Пелопоннесе, будто весь этот край превратился в славянский и варварский благодаря повальной чуме, постигшей всю страну.15 В соответствии с этим и другие византийские этнографы предположили, будто убыль в населении греческого материка, вызванная чумою, была пополнена переселением туда славян. Но ни сербы, ни кроаты в VII веке не оседали путем завоевания, а приходили в качестве поселенцев с разрешения императора Ираклия и никогда не захватывали старинных укрепленных приморских городов по Адриатике, в роде Рагузы, Спалатро, Травы и Зары. Кроме того, император Константин Копроним мог пополнить будто бы обезлюдевший от чумы Константинополь прямо жителями эллинских стран. Если, в силу недостаточных географических познаний на Западе, нельзя приписывать особенного значения повествованию некоей монахини о путешествии Вилибальда, где рассказывается, будто между 722 и 725 годами Арголидское побережье, где находилась Монембазия, было вполне terra slavinica, то нельзя также смотреть, на это показание как на совсем неосновательное. Да и в X столетии византийский схоластик от имени Страбона замечает:
«И теперь также почти весь Эпир и Эллада, Пелопоннес и Македония населены скифо-славянами».
Говоря об Элиде, тот же автор замечает:
«Теперь не существует даже и имени пизатов, кавконов и пилициев, потому что землями их завладели скифы».
В виду подобных сообщений византийцев и имен местностей, оставленных славянскими жителями в греческих округах коренное пребывание их в древне-греческих землях следует принять за исторический факт. Там жили раньше славяне, а не греки, как ни удивительно это нам слышать.
«Бедствия и опустошение Греции, борьба ее народа с вторгавшимися варварами, истребление греческого элемента в некоторых округах, отступление и бегство его в укрепленные города и горы или на острова... все это, — говорит Грегоровиус, — измышлено фантазиею современных нам историков, потому что ни единый из греческих и византийских летописцев ни о чем подобном не говорит. Наименования местностей, рек и гор показывают, что Элида, Аркадия, Мессения и Лакония были когда-то сильно заселены славянами. К северу от перешейка менее осталось лингвистических следов от славян, но свидетельства на счет пребывания их и здесь далеко не отсутствуют. Как лакейская горная цепь Парнон имеет у ее жителей славянское наименование Малево (малеванная, живописная), так беотийский Геликон называется у обывателей его Загора (загорный). Склоны горы, где, по словам классиков, некогда высилась святыни Аполлона и муз, были покрыты в средние века избушками славянских скотоводов, и они водили скот на водопой к источникам, носящим у классиков имена Аганиппы и Ипокрены. О старинном классическом Олимпе окрестные жители ничего не слыхали, и там, где классики воображают языческое святилище, путники находят в действительности только греческую церковь.16
Славянским словом «Топольеозеро» называется жителями , его берегов классическое Копаидское озеро; Олимпия называется Миракой, Микены — Хорватами (Хравати), а Платея — Кохлой... В Пелопоннесе мы находим местечки Волгасту, Горицу, Гранину, Кривицу, Подгору, Логовы (Глоговы), Варсовы, Склабицы, Каменницы, Краковы, Хлемацы (Хмелица), Незеро, Раховый, Лукавицы, Прасто и целый ряд других в таком же роде.17 И если у западно-европейских ученых, не знающих русского языка, еще могут идти споры о том, славянские ли это слова или испорченные греческие, то мы, русские, сразу узнаем здесь родное, и нам смешно даже доказывать это.
14 Грегоровиус, стр. 53.
15 Constant. Porphirogen: De Thematibus, II, 53.
16 P. Delambre: Notice sur les ruines de I'Hieron des muses dans l*Helicon (Archive des miss, scientif. IV. 1867. p. 169).
17 J. H. Krause: Geograpliie des Griechentands, в Энциклопедии Гирша я Грубера, т. 83, стр. 296, . ,
На «Марафонской равнине» мы также имеем местечки Враны, Цастуны (Частуны), Мази, которые трудно признать не за славянские. Мы находим такие же имена и в других местностях Греции, и вот поднимается вопрос, как же они туда попали, если славяне не были коренным населением Греции? Допустить, что у греков была мода называть свои места славянскими именами, как у нас теперь греческими, невозможно, если греки были культурнее тогдашних славян. Остается только одно, наиболее правдоподобное с культурно-исторической точки зрении предположение, что сами греки, размножившись на своей родине (ионических островах), постепенно переселялись на Балканский полуостров и ассимилировали славян, первоначально живших в Морее (т. е. «у Моря»), вследствие чего за многими поселками и сохранились прежние славянские названия.
Но мы видим, что на всем протяжения средних веков греки в смеси со славянами не сделались еще высококультурным народом и упорно сопротивлялись, под влиянием своих жрецов, попытке константинопольских императоров уничтожить у них поклонение статуям и живописным изображениям.
Однако наступил и на их улице праздник. Афинская гречанка Ирина вышла в 770 году замуж за сына «римского цезаря» Константина Копронима и 17 декабря была провозглашена «августейшей». В качестве гречанки она, конечно, имела страстное желание возвысить своих соотечественников на их дикой родине, и, получив после смерти мужа, Льва IV, в 775 году регентство над малолетним сыном Константином, не упустила случая это сделать.
«Славянские народности, — говорит Грегоровиус,18— распространялись тогда по всему полуострову». С целью их подчинения императрица в 783 году послала в Грецию многочисленные войска под начальством своего канцлера и любимца, патриция Ставракия. Этот военачальник разбил славинов сначала в Фессалии и в Элладе и обложил их данью, а затем перешел чрез перешеек в Пелопоннес. С богатой добычею и многочисленными славянскими пленными вернулся он из завоеванной земли, и в январе 784 года ему устроен был триумф на константинопольском гипподроме. Более точные известия об этом походе отсутствуют. Ни Коринф, ни Фивы, ни Афины и тогда не упоминаются.
18 Грегоривиус, стр. 62.
Греция была даже местом ссылки. Политически опасных людей в те времена обыкновенно отправляли в разные глухие пункты империи, например, в Фессалоники, Херсон, Эпидами и на отдаленные острова. И вот все пять братьев Льва IV, последние законные наследники исаврийской династии, которых опасалась Ирина, были сосланы как раз в Афины. Но там они завязали сношения со славянскими князьями и те, согласившись с какою-то партиею в Греции, вознамерились провозгласить одного из них императором. Замысел заговорщиков был открыт, и для расследования дела императрица послала в Афины Феофилакта. Следствие показало, что принцы создали себе там целую партию, почему и были увезены и водворены в Панорме. А Ирина на седьмом вселенском соборе в Никее, в 787 году, восстановила поклонение изображениям, и, повидимому, не в смысле одних живописных икон, но и статуй, как у католиков.
И вот Греция в VIII веке впервые выступает на реальную историческую сцену, как страна мятежей и смешанного, более чем полуславянского, населения.
Вскоре после вступления на престол Никифора славяне Греции опять затеяли мятеж. Повествуя об этом, Константин Порфирородный рассказывает, что они, возмутившись, опустошили владения своих греческих соседей. Мятеж этот постепенно разливался все дальше, и целью его было захватить патрасский порт. Пелопоннесские славяне осадили этот город со стороны суши в 805 или 807 году, а со стороны моря их поддержал флот исламитов, с которыми, судя по этому факту, бунтовщики вступили в союз. Патрасцы защищались храбро, поджидая от коринфского стратега подкрепления. Одна из предпринятых ими отчаянных вылазок внесла расстройство в войско осаждавших, а внезапное появление коринфского подкрепления завершило победу греков над славянами. Таким образом сокрушена была последняя и наиболее грозная попытка славянского населения южной Греции добиться независимости. Император Никифор I в награду патрасцам возвысил их епископию в митрополию. Побежденных славян он закрепостил за церковью св. Андрея, предполагаемого защитника осажденного города, обязав их ежегодной уплатою десятой части дохода в в пользу этой церкви.
А что же было в это время в Афинах?
Город Афины, как мы видели, был исторгнут из забвения своей дочерью Ириной. То же счастье вторично выпало ему в удел чрез несколько лет по низвержении этой императрицы. В Афинах жила племянница Ирины —Феофано, находившаяся в Замужестве за каким-то знатным человеком. Обстоятельства сложились так, что Никифор стал подыскивать жену для своего сына и соправителя Ставратия (811—812гг.). Он распорядился назначить смотрины невестам во всей империи, и его посланцы обратили особое внимание на Феофано.19 Она без дальнейших околичностей была разведена с первым своим мужем и 20 декабря 507 года обвенчана с цезарем.
Таким образом, греческий императорский венец носили уже три афинянки — Афинаида, Ирина и Феофано. И это тем более замечательно, что ни единый уроженец древней Греции не только не вступал на византийский престол, но за все время существования восточно-римской империи даже не занимал сколько-нибудь видного поста.20 А после падения императрицы Феофано Эллада опять настолько сходит с исторической сцены, что нельзя даже отыскать ее упоминания в сопоставлении с каким-нибудь тогдашними событиями. Единственное исключение составляет Пелопоннес, где славяне особенно сопротивлялись греческой власти и не раз давали повод византийцам вмешиваться в местные дела.
19 Смотр невестам производился и в 838 году, когда Феофил обвенчался с Федорою, дочерью туриарха Марина.
20 Грегоровиус, стр. 65.
 |
