Рис.110. Григорий Гильдебранд, основатель папства и монашеского духовенства в Риме.
Обновленец Александр II умер 21 апреля 1073 года, и его преемником был Гильдебранд, деятельность которого, как мы видели, протекала на рубеже двух различных западно-церковных эпох. Одна из них уже кончалась, другая еще только что начиналась; исчезал римский полу-библейский, полу-языческий, по-видимому, даже полигамический понтификат и началось современное римское монашеское папство, базирующееся исключительно на Евангелиях и на Апокалипсисе, как страшной их опоре.
22 апреля, когда тело умершего Александра еще не было погребено и оставалось в Латеране, раздались громкие крики, требовавшие избрания великим понтифексом обновленца Гильдебранда, и затем торжествующие кардиналы, сопровождаемые ликующим народом, отвели его в церковь «св. Камня». Кардиналы объявили составленный заранее, при участии Беатрисы Тосканской, избирательный декрет, и народ, стоявший густыми толпами, присоединился к восхвалениям, которые воздавались достоинствам новоизбранного преобразователя церкви. Но он благоразумно отсрочил свое посвящение до того времени, когда увидел, что утверждение его императором состоялось. И вот, 29 июня, в день «апостола-Камня», Гильдебранд под именем Григория VII был посвящен в понтификальный сан в присутствии имперского канцлера Италии, маркграфини Беатрисы и императрицы Агнессы.
Рис.110. Григорий Гильдебранд, основатель папства и монашеского духовенства в Риме. |
Последствия введения безбрачия духовенства (а по нашим выводам, и первого торжества евангелизма над библизмом) сейчас же обнаружились.
Едва вступив на понтификальный престол, Григорий уже смутил королей своим замыслом создать всемирное господство Рима. Он —как я уже не раз говорил— первый из великих римских понтифексов приказал именовать себя и своих преемников по-гречески папами, а подчиненное духовенство по-латыни патерами. т. е. в обоих случаях — отцами... С него —повторяю— начинается папство в Риме, а до него был только понтификат, и он же первый задумал крестовый поход для освобождения воображаемого в Палестине Иерусалима. К этому же времени, можно думать, распространились впервые на Западе латинские переводы Евангелий Матвея и Луки.
Его высокомерное отношение к царям вытекало, очевидно, из новой тогда еще мысли, что Христос есть уже владыка мира и что эта прерогатива перешла на римского верховного первосвященника, как на наместника Христа. Но у него не хватило бы смелости провозгласить эту мысль, если бы его не побуждали к тому возникшие только тогда, а не за тысячу лет ранее, мистические представления о христианской церкви и если бы этому не содействовала тогдашняя сейсмическая неспокойность западной Европы и неурядица общественных соотношений. Завоеватели, желая придать захваченной им добыче законную форму обладания, присягали наместнику Христа, как вассалы, и получали отпущение своего греха. Претенденты на корону, озабоченные тем, чтобы обеспечить ее за собою, объявляли свои государства ленным владением папы. Короли, как грешники, так и праведники, одинаково уделяли римской церкви ежегодную лепту с имущества своих народов, не спрашивая на то их согласия, и этот благочестивый дар Латеран превращал в обязательную дань.
Римская церковь присвоила себе тогда множество прав и некоторые из них были очень курьезны. Так обновленец папа Григорий VII считал себя государем России, потому что беглый новгородский князь посетил гробницу св. Петра и объявил свою страну ленным владением апостола. Он считал себя государем Венгрии, так как Генрих III принес в дар базилике св. Петра государственное копье и корону этой страны, когда покорил ее. Вступив на понтификальный престол, Григорий VII немедленно же послал кардинала Гуго в Испанию, чтобы добиться в ней признания суверенитета римской церкви, так как государство это будто бы издавна принадлежало св. Петру. Такие же требования он предъявлял Корсике, Сардинии, Далмации, Кроации, Польше, Скандинавии и Англии, совершенно серьезно считая все эти страны собственностью св. Петра.
Но такие притязания были бы совершенно невероятными, если бы они не вытекали из возникшего только тогда, а не 1000 лет лежавшего без применения, евангельского религиозного учения о церкви, и этому же представлению соответствует и идея крестовых походов. Григорий предположил сначала изгнать из Италии нормандцев, греков и мавров (сарацин), затем, освободив Византию от мусульман, подчинить ее римской церкви и, наконец, водрузить в палестинском Иерусалиме крест, так как место действия евангельского Христа было перенесено уже на греческий Восток, откуда пришли Евангелия. Об этом он писал государям Италии, Вильгельму Бургундскому и еще в декабре 1074 г. Генриху, которому он высказывал, что готов сам вести войско в крестовый доход и в таком случае возложить на него защиту римской церкви и гроба господня в палестинском Эль-Кудсе, теперь уже считаемом всеми за библейский Иерусалим.
«Изумительна, —восклицает Грегоровпус (вн. VII, гл. I),— фантастичность этого плана и не менее странно то, что он явился в такое время!» И его изумление совершенно неизбежно с обычной точки зрения, относящей возникновение евангельского христианства за 1 000 лет до начала крестовых походов. А с точки зрения нашей хронологии, иначе не могло и быть: идеология Евангелий была тогда еще свежа и нова, а потому и сильна, как демагогическое средство.
Но грандиозные замысел Григория VII при нем ничем не окончился. Правда, было собрано войско в 50 000 человек, частью в Италии, частью по ту сторону Альп, по уже вскоре ревностными его помощниками остались только две тосканские графини, мать и дочь, даже просто одна дочь. Воспитанная своею набожною матерью на Евангелиях, графиня Матильда вскоре осталась единственным знатным другом Григория и гением-хранителем обновленческой церковной иерархии. В то время ей было только 28 лет, ее муж постоянно отсутствовал, и не разделял ее сантиментального восторга перед новыми религиозными книгами и она отдала воображаемому их защитнику Григорию свое женское сердце, веря во все его действия, как в идеал. Детей у нее не было, и это обстоятельство объясняет многое. Если бы она была обыкновенной монахиней-мечтательницей, вроде Марцеллы или Схоластики того века, она прославилась бы, может быть, разве только своею дружбою с таким человеком, как Григорий. Но она была прирожденной правительницей, и свое служение евангельским идеям она торжественно начала с участия в соборе 1074 года, на который съехалось множество епископов и государей. Григорий подтвердил все декреты своих предшественников, относившиеся к реформе понтификата, и затем без всякой пощады объявил низложенными всех тех духовных пастырей, которые продолжали вести брачную жизнь, В своих посланиях к епископам Запада он требовал от них безусловного подчинения постановлениям собора. Как Лев Исаврянин задумал когда-то эдиктом очистить восточную церковь от идолопоклонства, так Григорий решил теперь окончательно изгнать из западной церкви тех ее служителей, образ жизни которых противоречил новым (и, конечно, не существовавшим уже 1 000 лет до того времени) представлениям о христианской церкви.
И это решение вызвало в западно-христианском мире такое же глубокое волнение, каким был охвачен Восток во времена иконоборства.
Последствием такого насильственного переворота была ожесточенная борьба, длившаяся целых 50 лет между сторонниками старой и новой церкви на Западе Европы. И в самом Риме Григорий встретил большое сопротивление. В противность соборному постановлению, почти все множество римских духовных лиц продолжало по-прежнему жить в брачном или взамен его во внебрачном сожительстве. Никому не казалось странным, —говорит историк города Рима— что их дети и племянники богатели за счет церковного достояния и наследовали бенефиции своих отцов. Один из летописцев, описавший сцены происходившие в стенах базилики св. Петра, дает нам понятие о том, что представляли собою в то время римские храмы. В этой базилике имелось 60 духовных охранителей (mansionarii). Они были все женатые, светские люди. Одетые кардиналами, они днем служили обедню и принимали приношения, а когда наступала ночь они устраивали в базилике оргии со своими прихожанками. Служба за неделю в базилике св. Петра была распределена между кардиналами церквей: Св. Марии, Хридогона, Цецилии, Анастасии, Сильвестра, Лоренцо и Дамазо, Марка и Мартина. Порядок пользования всем тем, что приносилось на алтарь св. Петра, был установлен понтиФпкальными предписаниями и эти приношения, в особенности на Пасхе, достигали больших размеров, так что даже и короли могли завидовать таким доходам священников.
Все низложенные теперь священники, их родственники и клиенты глубоко возненавидели Григория и примкнули к городской знати, враждовавшей с его предшественником.
Нетрудно было предвидеть, что последует разрыв также и между королем и Григорием. Юный Генрих, правда, обещал Григорию подчиниться декретам, которыми вводилась реформа, но это обещание было вынужденным. Ничуть не стесняясь, Генрих по-прежнему продавал церковные места, и большинство священников в империи имело жен. Одна мысль заставить прелатов, которые жали, как князья, и несколько тысяч других духовных лиц в империи сделаться монахами, подчиняясь безбрачным постановлениям собора, должна была казаться дерзостью, и, вот, когда после этого собора легаты Григория, в сопровождении императрицы-матери, явились в Германию, всю страну охватило невообразимое волнение. Общественное мнение соглашалось уничтожить покупку церковных должностей, и епископы ничем не могли оправдать симонию; но было достаточно оснований к тому, чтобы бороться с воспрещением брачной жизни. Melius est nubere quam uri —говорили среднеевропейские епископы, и прибавляли, что папа consuetum cursum naturae negaret, fornicationi frena laxaret (Lambert, Annal. Anno 1074). Так отрицательно смотрели на монашество даже в XI веке, а нам говорят, что оно процветало у христиан во все средние века! И все же в этой трагической борьбе из-за брачного института, определившей ход многих исторических событий Западной Европы, побежденной оказалась, под непосредственным действием Евангелия Матвея, естественная сторона человеческого существования, а победителем — суровый монашеский аскетизм, да и самый декрет о безбрачии был, вероятно, связан с распространением среди тогдашнего духовенства и мирян венерических заболеваний, иначе трудно объяснить и оправдать такое нововведение.
Германия, Франция и Италия распались на партии, страстно враждовавшие между собою. Одни стояли за безбрачие, другие были против него.
И интересно, что в это же самое время стала запрещаться и полигамия у европейских евреев, которые ранее того времени своему семейному быту ничем не отличались от исламитов-магометан, да и по религиозной идеологии были почти одинаковы с ними. Коран является лишь зародышем пятикнижия и псалмов, самостоятельны в Библии только пророческие книги. А первое запрещение евреям полигамии под страхом анафемы приписывается учителю Гершому Меор ха-Гола, проведшему его на Майнцком соборе в начале XI века, хотя многоженство, по еврейским авторам прорывалось у знатных и в XIII веке, как исключение.
Видя невозможность придти к соглашению, Григорий на втором своем соборе, в конце февраля 1075 года объявил светскую власть лишенной права инвеституры в отношении духовенства. Отныне никто из епископов и аббатов не должен был принимать от королей, императоров, герцогов и графов кольцо и посох. Таким постановлением был сделан вызов всей светской власти, феодальная связь между светскими и духовными лицами, бывшая государственно-правовою, должна была теперь порваться сразу. Духовенству предстояло быть совершенно исключенным из феодальной системы, но Григорий хотел это сделать с сохранением за церковью всех дарованных ей имуществ. Прежние священники были светскими людьми; одеяние их не отличалось от одежд герцогов и графов, семейное положение было одинаково, государственные права, обязанности и потребности были одни и те же и у тех, и у других, и потому Григорий VII, делая церковь совершенно независимой от государства, хотел в то же время сохранить за нею вое ее обширные владения. Он хотел обеспечить ей светскую власть над обширными землями во всех странах, освободив ее в то же время от вассальной зависимости по отношению к короне, и таким образом из половины Европы создать римское церковное государство. Момент, выбранный для лишения короля права инвеституры, был, по-видимому, благоприятен, так как Генриха жестоко теснили саксы. Но победа, одержанная им в июпе 1075 года при Унструге, развязала ему руки, и он почувствовал себя впервые цезарем.
Он продолжал, как и прежде, продавать церковные места, и приблизил к своему двору отлученных от церкви церковников. Это обстоятельство и послужило Григорию к тому, чтобы сделать решительное нападение на него. Римские легаты объявили кайзеру, что он должен покаяться в своих грехах, а если не исполнит этого, то будет отлучен от церкви. Приказав прогнать их с позором, Генрих созвал свой собор в Вормсе и германские епископы 24 января объявили Григория низложенным. Кайзер написал ему:
«Генрих, цезарь не захватом, а божьей милостью, Гильдебранду, не папе, а вероломному монаху».
«Ты, сеятель раздора, рассылающий не благословения, а проклятия служителям церкви! Архиепископов, епископов и священников, ты попираешь ногами, как рабов, у которых нет своей воли. Ты считаешь всех их невежественными и себя одного знающим. Из благоговения к апостольскому престолу, мы терпели все это, но ты принял благоговение за трусость. Ты восстал даже против цезарьской власти, которая дарована нам богом, и грозишь отнять ее от нас, как будто власть и государство не в господних руках, а в твоих. Христос призвал нас на царство, а тебя на папство — не призывал. Ты достиг его хитростью и обманом. Позоря свою монашескую рясу, ты деньгами приобретаешь расположение людей, а расположением их — покупаешь оружие, и оружием — захватываешь престол мира. Но, заняв этот престол, ты нарушаешь мир, так как вооружаешь подданных против правительства и проповедуешь измену епископам. Они призваны богом, а ты даешь власть даже мирянам низлагать и осуждать их. Меня, неповинного цезаря, которого судит только бог, ты хочешь низложить, тогда как даже Юлиана Богоотступника епископы предоставили судить единому богу. Не сказал ли Петр, истинный папа: «бойтесь бога, почитайте царя»? Но ты бога не боишься, а потому и меня, его ставленника, не почитаешь. Апостол Павел провозглашает тебе анафему. Решением всех наших епископов тебе произнесен приговор, и он гласит: оставь апостольский престол, которым ты завладел противозаконно, и пусть другой займет его, — тот кто не будет совершать насилия над религией и преподаст истинное учение Петра. Я Генрих, божией милостью, цезарь, вместе со всеми нашими епископами взываю к тебе: удалась, удались !»
Доставить в Рим это постановление собора было поручено Роланду, одному из пармских священников. 22 февраля в Латеранской базилике был назначен новый понтификальный собор, и за день перед тем явился посол. Как только заседание было открыто обычным церковным пением, Роланд выступил вперед и, обратившись к папе, объявил:
— Цезарь, мой государь, и все епископы по ту сторону гор повелевают тебе немедленно сойти с престола, которым ты противозаконно овладел, потому что без согласия их и императора никто не должен занимать этот престол. Вас же, братья (и говоривший обратился к присутствующему духовенству), я приглашаю явиться в Троицын день к цезарю. Он назначит вам папу, потому что тот, который сидит здесь, не папа, а хищный волк.
Крики негодования были ответом на эти слова. Все присутствовавшие на собрании поднялись со своих мест, кардинал города Порто объявил, что посол должен быть арестован, и префект Рима уже бросился на Роланда с мечом, но Григорий не допустил собрание совершить убийство посла.
Когда спокойствие было восстановлено, ломбардские и германские епископы, подписавшие такие декреты в Вормсе и Пиаченце, и сам кайзер были отлучены от церкви.
И это отлучение, на которое первый римский папа осудил, могущественного христианского монарха, прогремело но всему миру, как оглушительный удар грома. Теперь все христиане запада Европы уже верили, что власть благословлять и проклинать действительно принадлежит главе римской церкви и что последствия от проклятия для проклятого будут ужасны.
По словам летописца того времени, Римская империя была потрясена вся до основания этою вестью. Борьба цезаря с папой была тогда как бы борьбой простого человека с волшебником. Вот некоторые из 27 тезисов, включенных в регистры Григория, хотя подлинность их и считается светскими историками сомнительной.
«Римская церковь установлена самим богом. Одному папе принадлежит право издавать новые законы, учреждать новые христианские общины и низлагать епископов помимо соборных постановлений. Он один имеет право распоряжаться знаками императорского достоинства, у него одного государи лобызают ногу. Только его имя провозглашается во всех церквах, это имя едино во всем мире. Он обладает правом низлагать императоров, он может освобождать подданных от присяги, данной ими верховной власти, если эта власть нарушает справедливость. Помимо его одобрения, ни одна запись, ни одна книга не считаются каноническими. Его решение непререкаемо, он не подлежит ничьему суду. Римская церковь была всегда непогрешима и останется непогрешимой во веки веков, как свидетельствует св. Писание. Когда совершается посвящение римского папы, согласное с каноническими правилами, он приобретает святость через заслуги «в. Петра. Только тот истинный католик, кто во всем согласуется с римской церковью».
Духовенству, знати и народу Германии дано было понять, что они могут избрать другого короля, который получит апостольское благословение, если папа найдет его достойным. И вот две трети Германии, начитавшись Евангелия и Апокалипсиса, стали на сторону Рима. Могущественные враги Генриха и во главе их Вельф баварский (от которого произошло название сторонников папской курии гвельфами), Рудольф швабский и Бертольд каринтийский не приняли его приглашения прибыть в Вормс, и в октябре съехались на сейм в Трибуре, где присутствовали и папские легаты. Сейм объявил, что папа имел право объявить свой приговор, и этим решением за папой была признана верховная судебная власть над империей. Сейм объявил Генриха низложенным, если с него не будет снято отлучение до 2 февраля 1077 года. Испуганный Генрих поехал в Италию, где ломбардцы-староверы встретили его по недоразумению шумными ликованиями. Они думали, что он прибыл в Италию для того, чтобы сбросить обновленца Григория, «врага человечества», с понтификального престола. К нему явились толпы вассалов-староверов из многих городов, лежащих частью к северу от реки По, частью к югу от нее. Сам папа Григорий, остановившийся на время в Мантуе, до того перепутался, что бежал в Каноссу, укрепленный замок графини Матильды, и заперся в нем. Графы и епископы, державшиеся староверия, уговаривали Генриха идти на Рим, но в душе короля боролись друг с другом и гордость, и суеверие, и он оставался в нерешительности. Затем, поддавшись развившейся теперь по всюду мистике, он оттолкнул от себя ломбардцев в поехал к папе в Каноссу. Там, за тройным рядом стен, под охраной владелицы замка сидел монах, предавший его анафеме, и сюда же, чтобы вымолить у него прощение, каждый день прибывало отлученные им германские епископы-староверы.
Генрих вступил в переговоры с реформатором церкви через графиню Матильду и графиню Адельгейду, свою жену. В течение трех дней стоял он перед внутренними воротами замка, умоляя отворить их ему. Наконец, Григорий снял с него церковное отлучение, но все же лишил его кайзерской власти. Генрих должен был отдать свою корону папе, и оставаться частным человеком до тех пор, пока над ним не состоится суд на новом соборе, и, в случае нового избрания, он должен был дать присягу в том, что будет всегда повиноваться воле папы.
Так переменялись времена благодаря влиянию Евангелий! Когда-то Оттон I растрогался и плакал при виде несчастного римского понтифекса, простиравшего к нему руки и молившего о помощи, а теперь новый понтифекс-папа Григорий также был растроган, когда увидел, что в его ногам пал с рыданиями римско-германский цезарь, верховный властитель Запада.
— «Если я, — сказал Григорий,— принимая в храме причастный хлеб, — повинен в том, в чем меня обвиняют, пусть немедленно постигнет меня смерть, как только я приму это».
И, приняв при восторженных кликах фанатизированной толпы, одну половину причастного хлеба, он передал другую половину кайзеру, призывая его сделать то же.
Но Генрих отступил перед ужасным для него испытанием. Покинув замок, он направился в Ломбардию, но был встречен здесь уже гробовым молчанием. Ломбардцы староверы, еще не распустившие своих войск, отнеслись к нему с презрением, графы и епископы избегали встречи с ним или обходилось холодно, города, в которых республиканский дух был уже силен, отказывали королю в приюте, или с большою неохотой разрешали ему остановиться только за стенами. Северную Италию охватило недовольство и под этими влияниями в душу Генриха закралась сомнения относительно всемогущества папы. И вот, он объявил ломбардцам, что добивался снятия с него церковного отлучения только для того, чтоб получить свободу и отомстить за себя. Он поспешил в Германию, чтобы начать борьбу за свою корону. А Григорию, оставшемуся в замке Матильды, стали угрожать староверы ломбардцы, с которыми Генрих примирился. Благодаря привилегиям, которые были дарованы Генрихом этим городам, независимость их значительно возросла. Великий понтифекс, теперь папа, охваченный властолюбием, казался для Италии более опасным, чем обессиленный кайзер с его суверенитетом. Все ломбардские города и вся Романья примкнули к знамени Генриха; они преградили Григорию проход через Альпы, взяли в плен его легатов и затем решили, созвав и Ронкалье сейм, вновь подтвердить постановления пьяченцского собрания и объявить реформатора церкви низложенным. Только войска энтузиастки Матильды спасли его от вооруженного нападения. Вернувшись в Рим, Григорий понял, что положение, в котором он очутился, было почти безвыходно, и что борьба с германской империей за самодержавие обновленной христианской церкви, которую он надеялся в короткое время привести к концу, только что начиналась.
В марте 1080 года в Риме был созван новый обновленческий Собор. На нем Григорий объявил Генриха снова лишенным германской и итальянской корон и проклял, как заклинатель, его оружие. Он торжественно признал обновленца Рудольфа цезарем и в заключение призвал апостолов Петра и Павла явить миру доказательство того, что им дана власть не только вязать и развязывать на небе, но что они точно также и на земле обладают властью раздавать и отнимать государства, княжества, графства и всякие другие владения.
Но отлучение от церкви, объявленное второй раз, не имело уже того действия, которое оно имело в первый. 31 мая в Майнце был созван староверческий собор из 19 епископов, сторонников Генриха, в они снова объявили папу низложенным. 25 июня 1080 года в Брисене состоялся еще новый, тоже староверческий, собор из многих итальянских епископов, и здесь, согласно желанию Генриха, папой был избран Виберт равеннский. Подобно тому как обновленческий папа боролся с кайзером, выставляя против него в Германии другого цезаря, так теперь и Генрих, в свою очередь, выдвинул против Григория антипапу. Римляне сначала боролись за папу-обновленца, но затем у них не стала охоты жертвовать собою для него. Один норманский монах того времени осыпает их за это целым градом упреков:
— «Ты погибаешь, Рим, — восклицает Гауфрид, — от своего презренного вероломства! Никому не внушаешь ты уважения. Ты готов каждому подставить свою спину под удары. Твое оружие притупилось, твои законы нарушены, ты полон лжи. Тебе присущи расточительность и скупость, ты не знаешь, что такое верность и благопристойность, язва симонии съедает тебя. Все в тебе продажно. Одного папы для тебя мало и ты хочешь двух, И если который-нибудь из них щедро одарит тебя, то ты прогоняешь другого; а если первый перестает быть щедрым, ты призываешь второго. Ты делаешь из одного папы угрозу другому и таким способом набиваешь себе мошну. Некогда ты был источником всех доблестей, а теперь ты скопище грязи. В тебе нет больше благородства! С клеймом бесстыдства на челе ты преследуешь одни только подлые корыстные цели».
Ускоренным маршем Генрих вернулся в Рим 21 марта 1084 года, и поместился вместе с антипапой в Латеране. Цезаря сопровождали его жена и несколько германских и итальянских епископов и нобилей.
Обновленец Григорий-Гильдебранд, готовый скорее умереть, чем унизить себя перед кайзером, оставался в замке св. Ангела, охраняемый только горстью решительных людей. Собрание епископов и римских сановников объявило его низложенным, и, исполнив все установленные формальности, провозгласило старовера Виберта папой под именем Климента III. Он был отведен в Латеран и посвящен ломбардскими епископами в сан великого понтифекса, а 31 марта, в первый день Пасхи, он возложил на Генриха и его жену императорские короны. В это же время римлянами была предоставлена новому императору и патрицианская власть.
Послы папы-обновленца без устали ездили в это время по Кампанье, разыскивая Роберта Гюискара, чтобы броситься к его ногам и умолять его придти возможно скорее с его исламитами на помощь к папе. Гюискар решил поспешить в нему на выручку, так как в случае падения папы Григория Генрих мог бы обратить свое оружие против него самого, образовав грозный союз всех его врагов. Он выступил в поход в начале мая, имея 6 000 всадников и 30 000 человек пехоты. Дезидерий уведомил палу об этом походе Гюискара, но в то же время сообщил о нем и императору.
Вступить в борьбу с самыми грозными воинами того времени Генрих не мог, так как войско его было невелико. Объявив, что государственные дела призывают его в Ломбардию, он вместе со староверческим великим понтифексом Климентом III 21 мая направился на север. А Гюискар, двигаясь ускоренным маршем, достиг Рима 24 мая,—всего через три дня после ухода Генриха. Римляне бросились было навстречу нормандцам, но тем удалось пробиться к мосту через Тибр, через Марсово поле, объятое пламенем, освободить папу из замка св. Ангела и проводить его в Латеран. Восстание римлян-староверов было подавлено среди потоков крови и пламени пожара, так как Роберт-Гюискар для своего спасения, приказал поджечь город. Сарацины1 гнали в свой лагерь толпы связанных римлян-староверов. Знатные женщины, мужчины, именовавшиеся сенаторами, дети и юноши, обреченные на рабство, выставлялись теперь в Риме на продажу также открыто, как скот. Некоторые, и в их числе префект города, назначенный императором, были уведены, как военнопленные, в Калабрию.2 Победители целыми днями предавались насилию, грабежу и убийству.
1 Сарацинами (saraceni) в средние века назывались все исламиты вообще. Здесь фигурируют, по-видимому, мавры-иберийцы (испанцы), иначе иберы, по другому произношению эверы, или евреи, откуда путем фонетической перестановки произошло слово арабы (ебр-ерб-араб), общее имя библейских богоборцев-многоженцев. Только в апокрифической географии Птолемея их родоначальника переселили в Мекку и в Медину.
2 Multa milia romanorum vendidit ut judaeos, quosdam vero captivos duxit usque Calabriam,—говорит сторонник Григория, Боницо, стр. 818.— Mulieres conjugatas et simplices vinctis post tergum manibus, violenter prius oppressas ad tabernacula adduci praecepit. (Много тысяч римлян, как иудеев, продал и увел пленными в Калабрию. Женщин замужних и незамужних побежденных, с руками за спиной, жестоко перед тем оскорбленных. велел увести в палатки. Vido, с. 20.)
Наконец, римляне-староверы, с веревками на шеях, явились к Гюискару и пали к его ногам, умоляя о пощаде, но он уже не имел возможности возместить им их потерь. А папа Григорий остался пассивным зрителем вызванных им бедствий. Ни у кого из современников его мы не находим указаний на то, чтобы он сделал какую-либо попытку спасти староверческий Рим от разграбления или выразил свое соболезнование его бедственному положению. Но что могло значить для него разрушение непослушного города по сравнению с идеей, в жертву которой он принес спокойствие всего мира? Падение старого Рима оплакивал, много лет спустя, чужеземный епископ, Гильдеберт Турский, посетивший город в 1106 году и, если этот новый «плачь Иеремии» подлинен, то уже в XII веке стали слагаться легенды о великом прошлом Рима.
«Ничто, —говорит Гильдеберт,— не может сравниться с тобою, Рим, даже теперь, когда ты превращен в развалины и по твоим остаткам можно судить, чем ты был в дни своего величия! Время разрушило твое пышное великолепие, императорские дворцы и храмы богов стоят, утопая в болотах. Твоя мощь миновала, и трепетавший перед нею грозный перс3 оплакивает ее. Цари своим мечем, сенат мудрыми установлениями и сами небожители сделали тебя некогда главою мира. Цезарь (т. е. на деле Kaiser) злодейски решил владеть тобою безраздельно, не думая быть тебе отцом и другом. Ты следовал трем мудрым путям: побеждал врагов силою, боролся с преступлением законом, приобретал друзей поддержкой. Заботливые вожди (duces — герцоги) неусыпно сторожили тебя в твоей колыбели и помогали твоему росту. Триумфы консулов происходили в твоих недрах, судьба дарила тебя своею благосклонностью, художники отдавали тебе перлы своего творчества, весь мир осыпал тебя сокровищами. О горе! Охваченный воспоминаниями, я смотрю на твои развалины, город, и в глубоком волнении восклицаю: таков был Рим! Но ни время, ни пламя пожара, ни меч воина не могли лишить тебя всей твоей прежней красоты. И то, что остается, и то, что исчезло, велико. Одно не может быть уничтожено, другое — восстановлено. Пусть будут в распоряжении твоем и золото, и мрамор; пусть будут в тебе искусные мастера и помогут им боги (странное обращение в устах католического епископа, если творить его по образу и подобию патеров XVIII—XIX вв.), но, ничего подобного тебе и твоим развалинам уже не может быть создано. Творческая сила людей вложила некогда в Рим столько мощи, что он мог устоять даже против гнева богов (опять многобожие!) И их изображения здесь изумительно прекрасны, что не они на богов, а сами боги желают походить на них. Природа никогда не могла создать тех чарующих изображений богов, какие создал человек. Эти изображения живут, и в них поклоняются уже не самому божеству, а искусству создавшего его мастера. Счастливый город! О, если бы ты не был во власти твоих тиранов, если б властители твои не были презренными обманщиками!»4
3 Очевидно, речь идет об уже надвигавшихся турках, называвшихся тогда персами, или парфянами (по созвучию с греческим партенос — девица. (Они же дали повод к сказанию и о могучем дарфянском царстве, будто бы существовавшем за 250 лет до нашей эры.)
4 Вот начало элегии, приведенной у Beaugendr'а (Op. Hildebraodi col. 1334) и цитируемой Грегоровиусом (кн. VII, 6, прим. 30), начало которой привожу, как образчик классического слога XIII века:
Par tibi, Roma, nihil, cum sis prope tota ruina,
Quam magua fueris integra, fracta doces.
Longa tuos faslus aetas destruxit, et arces.
Caesaris et superum templa palude jacent.
(Нет ничего равного тебе, Рим, хотя ты весь в развалинах.
Сокрушенный ты нас учишь, как велик был в целости.
Продолжительное время уничтожило уже твои летописи и форты цезаря
ИI над храмами твоими лишь болота тянутся.)
Я обращаю особенное внимание на то, что всякий раз, когда в латинской литературе встречается, как здесь, слово цезарь, никак нельзя забывать, что так назывались в средние века и в эпоху гуманизма немецкие кайзеры-короли (Цезарь-кесарь-кайзер).
Так стала создаваться легенда, что не теперь сторонниками папы-реформатора, а в глубокой древности были разрушены статуи, которые были в Риме, и те его здания, от которых потом не оказалось никаких остатков в природе или остались один руины.
«При осаде базилики св. Павла, еще при Генрихе был, вероятно, разрушен древний портик, который шел к базилике от ворот», —гадает Грегоровиус (VII, 6). — Ватиканский портик, —говорит он,— был обращен в развалины при взятии Борго. Леонина была уничтожена пожаром, и при этом должна была пострадать и сама базилика св. Петра. В городе были опустошены Палатин и Капитолий; та же участь, которую потерпел Septizonium, самая красивая часть императорских дворцов, должна была постигнуть и другие укрепленные здания города. Но опустошения, которым подвергся город при Кадале и Генрихе, были незначительны по сравнению с теми, которые потерпел он от пожара произведенного нормандцами. Гюискар два раза поджигал город, — первый раз, когда проник в ворота Фламиния, и во второй раз, когда римляне перешли в нападение. Пожар опустошил Марсово поле, вероятно, вплоть до моста Адриана. В этой местности погибли остатки портиков и многие другие памятники. Уцелели только «мавзолей Августа» и «колонна Марка Аврелия». Квартал от Латерана до Колизея, густо заселенный тогда, был уничтожен огнем, и с той поры Латеранские ворота стали называться «обгорелыми». Древняя церковь Quatro Coronati, превратилась в груду золы; Латеран и многие церкви должны были пострадать и, вероятно, в значительной степени; Колизей, триумфальные арки и развалины Circus Maximus также едва ли могли остаться неповрежденными.5 Все летописцы, упоминающие об этой ужасной катастрофе, согласны в том, что пожаром была уничтожена значительная часть города. Писатель XV века (Blondus: «Historia Decad. II» (III. 204) утверждает, именно призванные обновленцем Григорием нормандцы были виновниками плачевного состояния, в котором Рим оказался после того времени. Некогда густо населенный Целий (округ Колизея) начал все более и более пустеть и та же судьба постигла Авентин, который еще при Отгоне III выделялся своим цветущим видом. В настоящее время на этих холмах царит безмолвие и лишь кое-где стоят одни старые церкви, да развалины».
5 Но Пандальфу Пизанскому (стр. 313) сгорел» округи circa Lateranum et Coliseum; по Ромуальду — от Латерана до замка св. Ангела; по Боницио — почти все округи; по ГоттФриду (Panteon) — часть Рима; Ландульф (Hist. Med. Ill, 33) говорит, что три четверти города сгорели; Бернольд и Видо повторяют то же.
Итак, во всем виноват папа-обновленец Григорий VII. Но же делись колонны и фундаменты староверческих храмов и дворцов, считаемых теперь за классические?
«Каменные глыбы, —говорит Грегоровиус,— и колонны увозились (!) из Рима в другие города. Если Гюискар и не воспользовался, как добычей, языческими статуями, то ценные украшения и колонны он легко мог взять и употребить на постройку собора св. Матвея в Салерно. Но скорее можно предполагать, что Гюискаром, как некогда Гензерихом, были увезены из Рима и настоящие художественные произведения».
Все это, конечно, возможно, но самым правдоподобным является здесь вывод, что античные руины Рима и обломки его статуй и суть остатки староверческого понтификального Рима, ликвидированного только Григорием VII с помощью «сарацинов» Гюискара. «Норманны, — говорит историк города Рима в средние (VII, VI), — освободили Григория VII, но те ужасные насилия, которые были совершены ими, обрекли его на вечное изгнание из этого города». Да ничего другого, конечно, и не оставалось для этого реформатора старинного римского культа с его легкобрачным, полубиблейским, полуязыческим, мессианским Духовенством. Политическая жизнь реформатора была окончена, когда Рим оказался превращенным в развалины. Правда, римляне обещали Григорию полное подчинение, но он не мог не понимать, что станет жертвою их мести, как только нормандцы и исламиты уйдут из Рима. Роберт Гюискар взял заложников у староверов, оставил в замке св. Ангела гарнизон и в июне, вместе с папой, выступил в Кампанью. Там Григорий Гильдебранд и умер 25 мая 1085 года в Салерно.
Резюмируя произведенный им переворот, Грегоровиус выносит ему такую эпитафию:
«Григорий впервые внес в церковь (вместе с монашеством духовенства) дух цезаризма. Эта, как ему казалось, совершенная система должна была соединить в себе все другие политические формы: демократическую, аристократическую и монархическую, но на деле вышло иное. Зависимость всего от воли отдельного лица и сосредоточение всей догматической власти в руках одной касты не могли не породить всего зла, к которому обыкновенно приводят произвол и деспотизм, и потому вполне понятно, что за системой, созданной Григорием VII, должна была последовать немецкая реформация».
