Н.А.Морозов / «Христос». 5 книга / ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА II.
НОВЫЕ ВЕЯНИЯ.

Под именем Льва IX он вступил на престол «Камня» 12 февраля и церковь немедленно же почувствовала, что на нее повеяло новое струей строгих реформ. Он созывал соборы, чтобы бороться с симонией (т. е. главным образом с наследственностью, превращенною потом в «продажность» приходов) и внебрачным сожительством духовенства. А каково было это внебрачное сожительство тогдашних священнослужителей достаточно заглянуть в книгу «,Gomorrhianus» Петра Дамиани, где он перечисляет грехи современного ему духовенства.¹

¹ См. его «Liber Gomorrhianus, de diversitate peccantiam contra naturam» («Книга Гоморрианская о различных противоестественных грехах») с посвящением понтифексу Льву IX и с его ответственным благодарственным письмом. Один из дальнейших понтифексов, Александр II, наложил даже запрещение на эту книгу. Безнравственность римского духовенства достигала таких размеров, что потом каждый епископ перед посвящением подвергался допросу, не виновен ли он в одном из четырех преступлений, которые я лучше оставлю без перевода: arsenochila q. e. masculo; pro ancilla dei sacrata; pro quatuor pedes et pro muliere viro alio conjuncta (Ordo Romus VIII; Mabillon: Mus. Ital. II, 86. Грегоровиус VII, 2, прим. 40).

Во времена «патрициев» или «сенаторов всех римлян» (да, вероятно, и ранее того) все церковные должности, от чина псаломщика до сана кардинала-епископа, предоставлялись тому, кто давал за них больше денег, пока, наконец, даже и понтификальный сан не сделался также источником ежегодной ренты. Созвав свой первый собор в апреле 1049 года, Лев IX пришел к заключению, что римские церкви должны остаться совсем без пастырей, если только он будет проводить в жизнь свои реформы, но тем не менее многие особенно безнравственные в половом отношении епископы и клерики были все-таки низложены им. За Львом стоял Гильдебранд, его иподиакон и аббат монастериона (я сохраняю греческое название, чтоб отличать это учреждение от современных монастырей), занимавший с той поры при шести папах пост всемогущего министра.

Борьба за обновление церкви и постоянные разъезды для того между Италией и Германией, лишили Льва IX возможности уделять внимание политическому положению церковного государства. При Бенедикте IX (да, вероятно, и все время до него) в Латеране был распутный дом, и Лев IX превратил его впервые в современый монастырь. Но даже и такой аскетический человек, как он, не мог пренебречь светскими интересами.

В 1050 году император утвердил его регентом Беневенто, уступив понтификату этот город взамен епископства Бамберского, которое было принесено в дар римской церкви Генрихом II, В 1051 году Лев IX сделал попытку оградить это свое приобретение от притязаний норманнов. В феврале 1053 года ему удалось привезти с собой из-за Альп германских наемников и толпу искателей приключений. Но он был разбит нормандцами² и взят ими в плен. Раздавались голоса, утверждавшие, что его постигла «кара господня». —«Пастырю, —говорили многие, начитавшиеся распространившихся теперь на Западе Евангелий,— подобает вести борьбу только духовным оружием, а вооружаться железным мечем ради мирских интересов ему не приличествует. Христос заповедывал своим ученикам не вести войну с народами, подобно светским государям, а бороться с греховностью людей проповедью христианского учения».

² По географическим соображениям латинских норманнов приходится считать французскими нормандцами.

И это рассуждение само показывает, что браконенавистническое Евангелие скопца Матвея появилось на латинском языке незадолго до XI века: ведь никому из предшествовавших понтифексов не запрещалось вести войны и жить в супружестве.

С рыцарской любезностью и практической предусмотрительностью победители препроводили своих пленных в Беневент. Больной и удрученный горем понтифекс вступил в город пять дней спустя после сражения.

12 марта 1054 года граф Гумфрид проводил его в Капую и оттуда 3 апреля Лев вернулся в Рим, не с триумфом, как некогда Иоанн X после битвы при Гарильяно, а как человек, существование которого было разбито. Для него уже не оставалось ничего радостного на свете, и он умер 19 апреля 1054 года, еще не имея и 50 лет от роду.

В этом же году, —говорят нам,— греческая церковь перестала считать римского понтифекса своим единоверцем. Разделение христианской церкви на Восточную и Западную историки относят к 1054 году, но плохо и неубедительно мотивируют его причины. Не был ли этот раздел в связи с большим усилением вулканической деятельности Везувия между 1036 и 1049 годом, когда потоки лавы доходили до самого моря, а комета 1049 года прошла через голову Овна и пугала всех в продолжение 114 дней своей видимости?³ И не были ли эти же грозные явления, объясненные гневом бога-отца на испорченные правы западного духовенства, причиной и начавшейся затем реформы понтификальной церкви?

³ Христос, кн. II, гл. II.

Генрих III умер 5 октября 1056 года, имея всего 39 лет от роду, и им закончен был ряд мощных императоров франкского рода, выдвинувших Германию на вершину ее тогдашнего всемирного могущества. Умирая, он оставлял после себя только жену-правительницу Агнессу и цезаря-ребенка; ближайшим советником императрицы предстояло быть понтифексу, потому что император, умирая, оставил на его попечение и свою империю и своего наследника. Именем императора римский понтифекс правил теперь всеми землями короны, но вскоре умер.

Так рушилась единственная опора имперской власти в Италии. Со смертью последнего понтифекса — ставленника императора — в регентство слабой женщины можно было отважиться на попытку произвести избрание и независимо от императорской власти.

Римляне немедленно пожелали иметь понтифексом кардинала Фридриха, человека княжеского происхождения, выдающегося ума и твердого характера. Сгорая от нетерпения, духовенство, знать и народ устремились 2 августа в Палатин. Могущественный кардинал был отведен в церковь S. Pietro ad Vincula, и здесь поспешно провозглашен великим понтифексом под именем Стефана IX.

Этот период времени был замечателен. Евангельское учение Матвея и Луки, как вода, просачивалось с низов неудержимо, благодаря своей демагогической сущности. «В то время, — говорит Грегоровиус (VII, 3), — епископы предавались языческим оргиям, а в кельях, устроенных в непроходимых горах, монахи-анахореты лежали распростертыми в благоговейном экстазе, отрекшись от мира», и —прибавим от себя— читая благовествования Иоанна, Марка, Луки и, особенно, скопца-демагога Матвея. Но эти тысячи отшельников были только нижними ступенями пирамиды, а более одаренные натуры, подымаясь выше, приобретали влияние в широких общественных кругах и вели богатых и знатных людей к тому, что они отдавали римской церкви и свою душу, и свое состояние. Одному и тому же веку принадлежат и Доминик ди Сора, и Петр Дамиани. Последний отличался выдающимися способностями. Не будучи творцом монашества, он представлял собою великую силу, которую дает мистический энтузиазм. Он родился в Равенне в 1007 году. Детство его было несчастно, он принужден был пасти свиней, пока не был взят на воспитание своими родными. Посвятив себя изучению грамматики, он стал затем ученым человеком и был уже учителем в Равенне, но, подчиняясь своему меланхолическому темпераменту, не переставал стремиться к уединению. Решив сделаться отшельником, он поселился, наконец, в ските, основанном Ромуальдом возле Губбио.

Подобно этому Ромуальду и Петр учредил скит, собрал учеников и затем стал рассылать их в провинции как проповедников евангельской жизни. Слава его распространилась по всей Италии. Дамиани, как и все энтузиасты, не обладал сильным умом. Он отличался большою простотой, и воображение его было загромождено мистическими образами Евангелии, Апокалипсиса и библейских пророков. Но именно все это и давало ему власть над народными массами. Человеку с такими талантами, глубоко проникнутому религиозным энтузиазмом, нельзя было оставаться затворником, и понтифекс Стефан IX принудил его переселиться в Рим. Однако отшельник не помирился с жизнью среди кардиналов и знати. Строгий анахорет имел достаточно оснований жаловаться на кардиналов, которые с соколами в руках охотились в Кампанье и увлекались, как солдаты, игрою в кости, высмеивая отшельника, когда он запрещал им даже невинную игру в шахматы.

Получив приглашение перейти в Остию, Дамиани стал служить церкви в качестве апостола безбрачия и народного оратора по текстам заповедей: «блаженны нищие духом, ибо они утешатся» и «легче верблюду пройти через игольные уши, чем богатому войти в царствие небесное».

Но смерть Стефана IX дала возможность знати, как городской, так и территориальной, снова выдвинуть вперед свои интересы, и 5 апреля она самовольно возвела на папский престол, под именем Бенедикта X, Иоанна Минция, кардинала-епископа Веллетри.

Утратив всякое влияние, но предав всю знать предварительно анафеме, демагоги, с Петром Дамиани во главе, искали спасения в бегстве. Чтобы уладить спор, грозивший серьезными осложнениями, императрица Агнесса в апреле отправила во Флоренцию Гильдебранда, как своего уполномоченного, и между ним, Готфридом и Беатрисой, на соборе в Сиене, состоялось соглашение, в силу которого великим понтифексом был избран 18 декабря флорентийский епископ Гергард. Римская знать отправила в Германию посольство с заявлением, что римляне всегда будут верны присяге, данной ими некогда Генриху III. Бенедикт бежал в замок Пассарано, занятый сыном префекта Кресцентия, и оттуда, спустя некоторое время, к графу галерийскому. Бургундец Гергард был беспрепятственно возведен на понтификальный престол под именем Николая IV. Он созвал (в апреле 1059 года) свой первый собор из 113 епископов, почти все одних итальянцев, и на нем снова были осуждены браки духовенства после принятия сана и продажа церковных должностей и, наконец, был издав закон о порядке избрания великого понтифекса.

Этим знаменитым декретом, автором которого был Гильдебранд, коллегия римских кардиналов возводилась на степень церковного сената, из среды которого только и должны быть избираемы понтифексы. Декретом устанавливалось, что понтифекс избирается исключительно римскими кардиналами, и народ только присоединяется к этому избранию. Таким образом и вышло, что в то время, когда городская знать предъявляла претензию представлять собою по-прежнему римский сенат, понтифекс противопоставил консулам и сенаторам коллегию кардиналов, и уже Дамиани со времени его избирательного декрета приравнивал семь кардиналов-епископов Латерана к древне-римскому сенату. Охваченная на половину — монархическим и на половину демагогическим духом, церковь все более и более принимала форму политического организованного установления. Народ был устранен от выборов своего великого понтифекса, и назначение верховного епископа обратилось в привилегию небольшого числа высших священников, живших в Риме. Чтобы оградить избрание понтифекса от классовых движений в Риме, было установлено, что избрание не должно происходить непременно в Риме, — и что великий римский понтифекс может избираться, с соблюдением канонических правил, даже не полным числом кардиналов в каком угодно месте. Избираемый мог даже не принадлежать к римской церкви.

В то время кардиналы еще не носили пурпура, но постепенно стали делить с понтифексом его светскую власть, и еще более гордые, чем прежние сенаторы, предъявляли притязания на положение государей по рождению. И вот, в виду опасностей, которыми грозили церкви германские патриции и римская знать, понтифексы возложили все свои надежды на тех самых нормандцев-завоевателей (т. е. по географическим соображениям не иначе, как северян-французов из Нормандии), с которых еще не было снято ими даже отлучение от церкви.

Со времени своей победы над Львом IX эти «нормандцы» успели сделать много приобретений; под их властью находились почти вся Апулия и Калабрия. В 1058 году Ричард Аверсский отнял знаменитую Капую у Ландульфа, последнего ломбардского государя этого города, и вскоре затем Роберт Гюискар покорил крепкую Трою. И обе стороны, искавшие друг у друга поддержки, сблизились. В 1059 году Николай III созвал собор в Мельфи, и все завоевания, сделанные нормандцами, были признаны, за исключением Беневента, состоящими в их владении, как лены святого престола. Ричард был признан государем Капуи, Гюискар—графом и герцогом Апулии и Калабрии. Ему же была обещана и Сицилия на случай, если он отнимет ее у исламитов и греков. Как вассалы, нормандцы принесли присягу понтифексу и обязались ежегодно уплачивать дань. Они поклялись, что будут охранять владения церкви и поддерживать тех понтифексов, которые будут избраны по канонический установлениям лучшими кардиналами.

Таким образом избирательный декрет Николая II был поставлен под вооруженную защиту завоевателей южной Италии и признан прежде всего их государями, а римская знать, не колеблясь, перешла на сторону германского двора, раздраженного и избирательным декретом, и самовольной отдачей нормандцам земель в ленное владение. Интересы обеих сторон слились в общей борьбе с новым понтификатом, который в отличие от прежнего, до-монашеского, вскоре стал называться папством. И вот Рим на целые века разделился на партию императорскую и партию папскую, на гвельфов и гибеллинов, и их борьба между собою дала начало легендам о древней будто бы борьбе горациев, т. е. холмцев (баронов), и куриациев, т. е. церковников (от курия — церковное управление).

27 июля 1061 года Николай II умер во Флоренции, и крушение прежнего понтификата стало неизбежным. Враги реформы, тесно сплотившись, решили отомстить нормандцам за их поход, во время которого было разрушено несколько замков, принадлежащих знати, отменить избирательный декрет, и восстановить патрициат. Они отправили к юному кайзеру-цезарю знаки патрициата: зеленую хламиду, митру, кольцо и диадему.

Волнения, вызванные реформою понтификальной церкви, нигде не достигали таких размеров, как в Милане. Этот богатый, торговый город своим пышным блеском превосходил тогда все другие города, а в политическом отношении затмил на некоторое время даже и Рим. Настоящей социальной борьбы в Риме еще не было, между тем как в Милане уже создались и сильный класс горожан, и республиканский строй. Декреты, вводившие реформу, вызвали особенно большое негодование именно в миланской аристократии, где церковные места занимались знатью, и огромное большинство священников, как впрочем и везде при старом понтификате, имело жен. Но демократический класс народа, наоборот, горячо стоял за реформу брачного состояния духовенства, соединяя это с его демократизацией и, вероятно, с прекращением наследственной передачи храмов по женской линии, сохранившейся в России вплоть до половины XIX века, что, вероятно, и называлось симонией.

Ведь нельзя же не отметить, что самое название симония производится церковными авторами от Симона Волхва, двойника и тени Симона Петра во всех его похождениях, и я уже показывал в первом томе «Христа», что Симон Волхв и Симон Камень только две переплетшиеся впоследствии друг с другом апперцепции того же самого основателя римской церкви. Вероятно, римский понтификат и все остальные храмы закреплялись в то время за дочерьми прежних их служителей и беспорядки происходили тогда, когда не оказывалось у них дочерей, и приход продавался с аукциона или по протекции светских властелинов, как это и было до последнего времени на Востоке Европы.

Преемник Гериберта в Милане, Гвидон Велатский, занявший место архиепископа в 1045 году, ненавистный для партии реформистов, как императорская креатура, сосредоточил вокруг себя всех приверженцев старых порядков. Партия реформы, которой было дано название патаров, от слова «патер» — отец, или «папа» по-гречески, нашла своих руководителей в лице некоторых магнатов. Во главе народа стали один за другим братья Ландфульд и Эрлембальд, происходившие из знатной фамилии Котта. На ряду с ними, как проповедник, выступил также евангельский фанатик диакон Ариальд. Эти люди завязали с Гильдебрандом самые тесные сношения, благодаря чему и Милан, также как и Рим, распался на две партии, из которых одна держала сторону императора и прежнего женатого духовенства, другая настойчиво требовала самой строгой реформы.

Римские приверженцы реформы послали к германскому двору кардинала Стефана, но он не был принят при дворе и вернулся в Рим, не достигнув никаких результатов. Гильдебранд смело решил порвать все связи с германским двором, и 1 октября 1061 года созвал кардиналов, которыми, согласно новому избирательному закону, был избран в великие понтифексы Ансельм, епископ луккский, под именем Александра II и при помощи войска Ричарда капуанского. Проникнуть в Латеран Ансельму удалось, однако, только ночью, окольным путем, и после серьезной битвы со сторонниками императора. Германские же епископы и некоторые из ломбардцев, руководимые Вибертом, собрались в Базеле и здесь объявили десятилетнего кайзера-цезаря Генриха патрицием. Затем, признав декрет Николая II и избрание Александра II незаконными и отменив их, собор совместно с римскими делегатами 28 октября избрал великим понтифексом веронца Кадала, пармского епископа.

Так снова появились два враждебные друг другу понтифекса: один — в Риме, другой — по ту сторону Альп, готовый оружием изгнать своего противника из Латерана. И редко доводилось миру видеть зрелище, подобное предстоявшей борьбе, в которой противными сторонами были уже не партии, а две мировые силы: римская церковь и германско-римская империя — и два течения: старое, понтификальное (pontifici maximi), и новое, папальное (pappi). И, вот, тут то впервые выступает на серьезную историческую арену псевдо-классический Circus Maximus, как арена, вполне благоустроенная для религиозных совещаний в XI веке нашей эры.

«Этот древний театр, —говорит Грегоровиус, сам не замечая физической невозможности своего утверждения,— в котором устраивались тысячу лет назад (!) самые пышные римские игры, снова ожил в 1062 году». «Когда окруженный кардиналами и своими сторонниками, великий понтифекс Александр появился на гипподроме, толпа встретила его шумным негодованием, и ликующий Бенцо обратился к нему с громовой речью. Назвав Александра вероломным изменником цезарскому двору, которому он был обязан луккским епископством, наглым самозванцем, ворвавшимся в Рим с помощью нормандского оружия, Бенцо именем кайзера-цезаря потребовал от Александра, чтобы он оставил «престол Камня» и пал к ногам Генриха с мольбою о прощении. Речь Бенцо вызвала бурные одобрения толпы; а когда Александр ответил, что он подчинился избранию, сохраняя верность цезарю, в что отправит к нему посольство, раздались дикие негодующие вопли. Александр и его партия покинули собрание, а Бенцо, сопровождаемый своими сторонниками, вернулся «во дворец Октавиана».

На следующий день, он снова созвал императорскую партию и сам описывает это «заседание сената», как «пышное собрание». Он приводит (совершенно в духе Тита Ливия) речи некоторых из присутствовавших на заседании, называя их отцами (patres).

Они занимали места соответственно своему рангу. Магистр Николай изложил, каким способом Гильдебранд возвел Ансельма в сан понтифекса; затем из Капитолия было отправлено к стороннику старого культа Кадалу посольство, которое должно было предложить ему немедленно же занять понтификальный престол. Сам Бенцо остался в Риме, чтобы не утратить влияния на римлян, которые, по его словам, были более изменчивы, чем Протей.

Кадал, или Гонорий II, направился в Рим, и, достигнув его, западно-европейские староверы расположились лагерем на Monte Mario. Когда переговоры, которые вел уполномоченный новатора Александра, Лев-де-Бенедикто, не привели ни к каким результатам, новаторы напали на своих противников. Битва была жестокой и кровавой; староверу Кадалу удалось одержать победу, и 14 апреля он проник в Леонину. На Нероновом (т. е. по значению просто: Черном) поле лежали сотни убитых; много римлян потонуло в реке. В городе раздавались стенания, а победители ликовали, поздравляя себя с победой.

Но вдруг через пять дней после того было получено известие, что защитник обновленцев Готфрид выступил в поход. Встревоженный этою вестью, Кадал покинул «Черное поле», переправился через Тибр у замка Flaminium и стал лагерем у Тускула. Готфрид подошел к Мильвийскому мосту и потребовал, чтобы противники заключили перемирие. Он продиктовал им договор, в силу которого оба понтифекса должны были вернуться в свои епископства, а Готфрид — отправиться к германскому двору, которому, по договору, предстояло решить спор между старой и новой церковью. Партия Гильдебранда одержала там полную победу; герцогу Готфриду дан был сан имперского посла в Риме и было поручено сопровождать обновленческого понтифекса Александра II из Лукки обратно в Рим. В январе 1063 года соединенные войска Готфрида и нормандцев заняли Рим, Сабину и Кампаныо. Графские замки за приверженность к старой, умирающей, по все еще не мертвой римской церкви, были частью осаждены, частью разрушены ими. Но тем не менее эти войска не были достаточно сильны для того, чтобы изгнать из Иоаннополиса и Леонины сторонников светской жизни духовенства, и Александру II приходилось довольствоваться обладанием Рима без его пригородов и, оставаясь в Латеране, чувствовать себя в постоянной опасности.

Хотя германцы отказались от старовера Кадала, но римляне по-прежнему стояли за него и настойчиво просили императрицу вернуть им «их понтифекса Гонория».

В 1063 году между латинскими мертвой и живой церквями снова возгорелась гражданская война. Оба понтифекса — один в Латеране, другой в замке св. Ангела, — служили мессы, издавали буллы и декреты и предавали друг друга анафеме. Старовер Кадал, которого обновленцы называли «разоритель церкви, нарушитель апостольского благочестия, враг человечества, корень греха, вестник диавола, апостол антихриста, стрела, пущенная с лука сатаны, жезл Ассура,⁴ губитель всякой непорочности, навоз своего века, пища ада, гнусный пресмыкающийся червь»,— сидел в «мавзолее Адриана», а обновленец Александр, или Азинандр, т. е. человек-осел, как называли его приверженцы умирающей церкви, принимал у себя в Латеране «новоиспеченных» патеров, издавал декреты против брачной жизни духовенства и разводил повсюду «крапиву и змей», — как говорили староверы.

⁴ Я напоминаю читателям мой вывод, что библейский Ассур означает Германию (см. «Христос», кн. II).

Я привожу подлинные выражения из писем Дамиани к Ганно (Ep. VI, lib. III) и к королю (Ep. III, lib. VIII) о Кадале:

Serpens lubricus. coluber torluosus, slercus hominum, latrina criminum, sentina vitioium, aborainatio coeli naufragium castitatis etc. etc. («Гнусный змей, извивающаяся гадюка, человеческое г-вно, отхожее место преступлений, клоака пороков, ужас неба, кораблекрушение непорочности») и т. д. и т. д.

А Бенцо говорит об Александре хорошими классическими стихами:

Между тем вновь прибывший отряд норманцев-новаторов осадил Porta Appia и базилику св. Павла. Защитник «мертвой церкви» Бенцо написал от имени римлян Генриху и Альберту жалостные письма, в которых напоминал им о славных римских походах их предков Оттона, Конрада и Генриха. «Апостолы Петр и Павел, — писал он, — первый крестом, второй мечем, отняли у язычников Рим, эту твердыню вашей Римской империи, и отдали его грекам, галлам, затем лангобардам и, наконец, на вечные времена вам, германцам. Но вы, государственные советники германской империи, вместо того, чтобы, подобно отцам вашим, держать в своей власти Италию, уступили ее нормандцам, и у вас, германцев, сложилась даже такая странная молитва:

Вестшш, доставивший это письмо, привез в ответ одно пустое обещание.

Протомившись больше года в «мавзолее Адриана» и в заключение еще ограбленный своим защитником Ченчием, старовер Кадал бежал оттуда. 31 мая 1064 года он был низложен, а обновленец Александр II объявлен законным понтифексом.

Цель «живой церкви» была достигнута. С признанием Александра II слабые попытки германского регентства удержать за собою патрициат окончились неудачей.

Воспрещение духовенству брачного сожительства, которое таким образом было введено на Западе лишь в XI веке нашей эры и только апокрифировано на средние века, явилось для христианского мира настоящим социальным переворотом. «Многочисленное духовенство. — говорит Грегоровиус (кн. 7, гл. IV), — с упразднением его общественно-гражданской связи отрывалось от обще­человеческой почвы и преобразовывалось в воинство, состоявшее из монахов. Римские великий понтифекс — отныне монах — провозглашал анафему епископам и священникам, оказывавшим ему сопротивление, и мало-по-малу они сдавались».

Это был как раз тот период, когда на Западе, по нашим вычислениям (см. т. I), уже распространились демагогические Евангелия Матвея и Луки. Такой кипучей жизни в Латеране, как наступила теперь, еще никогда там не было. «В папский» дворец являлись послы от всего христианского мира. Епископы и государи, и люди, пользовавшиеся большою известностью и занимавшие высокое положение, спешили сюда, чтобы принять участие в соборах. Клерикальный Рим был поднят до степени всемирного города, а военное могущество его, несмотря на такую славу, все-таки было равно нулю, так как ничем иным оно никогда и не могло быть по его географическому положению и почвенным условиям его окрестностей.

С этого времени римская знать уже не дерзала добиваться понтификата, быстро преобразовывавшегося в папство. Кресцентии в тускуланские графы были усмирены. Готфрид и его жена охраняли обновленческий Рим с севера; нормандские вассалы служили оплотом ему с юга, и римские понтифексы, отныне монахи, приказали именовать себя по-гречески папами (πάππας), а подчиненных себе священников по-латыни патерами (pater), что в переводе значит одно и то же: отец.

Обновитель римского понтификата, Гильдебранд, мог без помехи преследовать свои планы. В 1067 году его честолюбие было удовлетворено появлением в Риме императрицы Агнессы в виде кающейся паломницы. Беседы с монахами на новые еще тогда опростительные темы евангельской «нагорной проповеди», впервые появившейся у евангелиста Матвея, нарушили душевный покой матери Генриха и она решила сменить свою корону на монашеский убор. Одетая в холщевое платье, с молитвенником в руках, императрица вступила в Рим, сидя на дрянной лошади, и пала ниц у гроба апостола Петра, обливаясь слезами. Благочестивый кардинал Дамиани, ободряя государыню евангельскими же утешениями, написал ей несколько посланий, сохранившихся и до настоящего времени. В них он воспроизводит перед Агнессой трагические образцы императоров, которые своею преходящей властью и ужасной кончиной как бы свидетельствуют о непостоянстве всякого земного величия, и затем напоминает ей ее собственного мужа, который сошел в могилу, будучи еще в цвете лет.

В это же самое время и в Милане сильно разгорелась борьба за введение безбрачия духовенства. «Могущественный Эрлембальд Котт, —говорит тот же Грегоровиус (кн. II, гл. IV),— один из самых выдающихся людей своего времени, чувствовал непримиримую ненависть к староверским женолюбивым священникам, «опозорившим его брачное ложе». Совершив паломничество в палестинский Иерусалим, он сначала хотел принять монашеский сан, но затем решил послужить обновленческой церкви с оружием в руках. Он объявил себя синьором Милана и, удерживая его под своей властью несколько лет, продолжал вести непримиримую борьбу со староверческой знатью и ее легкобрачным духовенством и, конечно, не без причин.

Будучи в дружественных отношениях с Александром II, который был также миланцем, Эрлембальд и Ариальд постоянно ездили в Рим для того, чтобы условиться в общем плане действий. В 1066 году обновленческий понтифекс Александр II принял Эрлембальда в заседании всей констистории в Риме и, провозгласив его «рыцарем церкви», вручил ему белое знамя с красным крестом.

Борьба за реформу старо-понтификальной церкви, происходившая в правление Александра II, сопровождалась крайнею тревогой: «Со времени иконоборства христианская церковь, —говорит Грегоровиус [VII, 44),— не переживала такой бурной эпохи. Александр II был в постоянных разъездах, в особенности часто он посещал Тоскану и затем свое прежнее епископство Лукку, от которого, для доходов, он не отказался и тогда, когда вступил на понтификальный престол. Хотя партия староверов-нобилей была усмирена, тем не менее спокойствие Рима не было еще обеспечено, и потому обновленец Александр охотно уезжал из него каждый раз, как только была к тому возможность.

Светская власть реформаторов была еще ограничена до крайности. По отношению к графам Кампаньи они были совершенно бессильны. При каролингах римские великие понтифексы имели своих ректоров, консулов и герцогов и назначали их в качестве судей, военачальников и фискальных чиновников в самые отдаленные города и даже в Пентаполис и Романью. А теперь при реформе они не имели еще никакой власти даже в местностях, граничивших в Римом. Церковное государство времен каролингов распалось; графы, бывшие некогда чиновниками культа и его арендаторами, теперь считали города своею наследственною собственностью и назначали в них своих виконтов. То, что еще сохранялось от старого церковного государства, как то: Лациум, часть Сабины и римская Тусция, принадлежало церкви только по имени, а в действительности все эти провинции распадались на множество отдельных, небольших баронств.

В самом Риме знатные фамилии так же не признавали светской власти реформированного духовенства. Муниципальная и судебная власть, в их обычных формах, были в ведении знати или сената. Должность префекта получила такое важное значение, какого прежде она никогда не имела, нобили горячо оспаривали ее друг у друга и замещение ее обыкновенно сопровождалось большими беспорядками в Риме.

Римлянин Ченчи продолжал вести борьбу с реформаторами старинного семейного быта духовенства даже и после низложения Кадала. Не добившись префектуры, он построил башню у моста Адриана и, преградив ею доступ в город, приставил к ней сторожей, которые взимали со всех проходивших по монете. Из этого хорошо видно, что власть обновленцев в Риме была еще ничтожной.

Гильдебранд употреблял все усилия к тому, чтобы передать префектуру города в руки сторонника реформы, и он наметил агитатором некоего Цинги, который, по словам староверов, был подобием дьявола, а по словам новаторов — был святой. Цинги публично произносил в базилике «св. Камня» пламенные евангельские проповеди, призывая людей к покаянию. И все это пока уживалось: и старовер Ченчи, который, владея своею башней у моста Адриана, собирал подати с идущих в реформированный и храм, и Цинти, который в базилике св. Петра призывал богатых к раздаче своего имущества бедным. И в это же время, как всегда в критические моральные моменты истории, в Италии выдвинулись в защиту Христа замечательные женщины. Мы уже отметила появление здесь, в более ранние века, Феодоры и Маруси, Берты и Ирменгарды, которые, стоя во главе партий, участвовали в решении моральных судеб Италии и Рима. И вот в середине XI века снова появляются женщины, имевшие огромное влияние на ход событий своего времени. Наряду с Беатрисой и Матильдой, уже давно обратила на себя общее внимание своим энтузиазмом и могуществом Адельгейда, маркграфиня Сузы в Пьемонта.

назад начало вперед