Стефан V умер в сентябре 891 года, и после него кардинал и епископ Формоз из Порто занял престол Петра в сентябре 891 года.
«В это время —говорит опять Грегоровиус1— Рим окутался глубоким мраком, и среди него едва пробивается слабый свет летописей, освещающих ту эпоху. Перед нами бурным вихрем проносятся ужасающие сцены, действующими лицами которых являются бароны, совершающие насилия и называющие себя консулами и сенаторами; появляются и исчезают то грубые, то несчастные великие понтифексы, принадлежащие к той же среде баронов; красивые, необузданные женщины и призрачные императоры, вступающие друг с другом в борьбу и затем бесследно исчезающие».
1 Том III, стр. 190.
Бонифаций VI был возведен после Формоза римлянами на престол Петра насильственно и через 15 дней умер. Сполетская национальная партия объявила великим римским понтифексом Стефана VI, сына римского пресвитера Иоанна, и этот новый духовный глава Рима, разжигаемый врагами Формоза, в которым и сам принадлежал, подверг уже умершего Формоза, как своего заклятого врага, торжественному суду. Покойник должен был явиться на суд собора лично.
Его труп, вынутый из могилы, в которой он пролежал уже несколько месяцев, был облачен в понтификальное одеяние и посажен на трон в зале собрания. Поднялся адвокат Стефана и, обратившись к мертвецу, прочел ему обвинение. Живой понтифекс, сидя на другом троне, стал допрашивать мертвого:
— Как ты смел поддаться честолюбию и завладеть апостольским престолом, когда раньше ты был только епископом Порто?
Мертвец, конечно, ничего ему не ответил. А назначенный ему защитник сказал слабую речь, насколько позволял ему говорить смертельный страх. Покойник был осужден. Собор подписал декрет о его низложении и объявил его отлученным от церкви. Присутствовавшие сорвали с него понтификальное одеяние, отрубили ему три пальца правой руки, которыми он совершал благословление, вытащили труп из зала, поволокли по улицам и, при гогочущем вое сбежавшейся толпы, бросили в Тибр.
Злой рок настиг, однако, и самого Стефана уже осенью того же 897 года.
Он был схвачен, заключен в тюрьму и там удавлен.
И около этого времени поднялись со своих становищ в Паннонии многочисленные орды мадьяров. В августе 899 года они проникли в верхнюю Италию и 24-го сентября под Брентой разбили войско Беренгара.
Рим был охвачен смутой партийных раздоров. Императорская рука уже более не сдерживала их. Великие римские понтифексы вступали на престол Петра среди бури волнений и очень быстро низвергались с престола.
В течение восьми лет их было избрано и низвергнуто восемь, и это ярко свидетельствует до каких ужасных размеров достигла в Риме партийная борьба. Мало-по-малу из этого хаоса стал выдвигаться то тот, то другой знатный римский род и, наконец, одному из них удалось захватить власть в свои руки.
Реальная история римского сената и городской знати (патрициев) начинается только с этого, а не с до-христианского времени.
Главою достигшей господства римской аристократической фамилии был тогда Теофплакт, всесильная жена которого, Теодора, была покровительницей Сергия III, получившего благодаря ей сан римского понтифекса в январе 904 года.
Церковные историографы, и во главе их Бароний, говорят о Сергие III как о чудовище. Его участие в процессе, возбужденном против Формоза, насильственное занятие им понтификального трона и его любовные отношения к римлянке Мароспи, дочери Теодоры, о которых сообщает Лиутпранд, дали основание для такого приговора церковников, хотя во спасение своей души он и заказал монахиням петь ежедневно по сто раз: «господи помилуй!»
Но даже и самые ортодоксальные историки утверждают, что Сергий «восстановил» (т. е. попросту построил) много храмов, считаемых древне-римскими. Существуют документы, которые удостоверяют, что Латеранская базилика была отстроена Сергием. «За все семь лет этого ужасного времени, —фантазируют старинные историки, не желающие признать всю базилику произведением того времени,— она лежала грудой развалин, и римляне не переставали рыться в них, разыскивая имевшиеся в ней ценные пожертвования». «В это-то время, — догадываются они,— и исчезли те произведения древне-христианского искусства, которые были принесены в дар этой базилике Константином I и составляли, главным образом, славу Латерана. Точно также был украден (и до сих пор не найден!) и золотой крест Велизария».
А реальный факт, помимо этих догадок и фантазий, сводится лишь на то, что спокойствие, которым пользовался город под тираническим управлением партии Сергия III, и обильные дары пилигримов дали ему материальную возможность построить Латеранскую базилику, в он не даром в последующие века приобрел славу строителя этого здания, которое затем мало-по-малу наполнилось подложными историческими памятниками и простояло почти 400 лет, пока не было уничтожено пожаром. В 911 году он умер и за ним последовали в могилы: Анастасий II, управлявший не более двух лет, и преемник Анастасия Ландо, деятельность которого тоже окутана непроницаемым мраком. Ландо, сын ломбардского графа, имевшего богатые поместья в Сабине, умер через 6 месяцев, весной 914 года, и на престол Петра вступил замечательный человек, Иоанн X, который сумел с редким искусством продержаться на этом престоле целых четырнадцать лет.
По словам Лиутпранда, архиепископ равеннский часто посылал его как пресвитера в Рим по делам церкви, и здесь Иоанн стал любовником уже известной нам знатной римлянки Теодоры, супруги герцога и консула Теофилакта, из высшей римской знати. Сделавшись вскоре затем епископом Болоньи, он будто бы по смерти архиепископа Равенны занял его место, а отсюда был призван Теодорой в Рим и благодаря ей возведен в сан великого римского понтифекса.
Имя Теофилакта также, как и Теодоры, часто встречается в тогдашней Италии, где греки господствовали раньше. Но имея в виду лишь одно это имя, мы еще не можем заключить, что предки Теофилакта были действительно греческого происхождения. Византийские имена стали обычными в Риме уже столетие тому назад. В X веке мы находим их во многих дипломах, где имена Доротея, Стефаиия, Анастасия, Теодора, встречаются также часто, как и имена Теодор, Анастасий, Димитрий, Сергий, Стсфан и Константин. В X веке это было модой, господствовавшей среди аристократии Рима. Да и там, где встречаются латинские имена, мы находим еще не классических Сципионов, Цезарей или Мариев, а просто Бенедикта, Льва или Григория, что уже одно показывает на позднейшее происхождение классической литературы.
И вот, в начале X века Теофилаят приобретает большую власть. В 901 году о нем упоминается вместе с другими знатными людьми, и он, еще не имея классического имени, имеет уже классический титул «консула и сенатора римлян». Могущественным влиянием на город пользовалась на ряду с Теофилактом и его жена Теодора.
«Мы не можем, конечно, привести фактических доказательств тому, что римляне в ту эпоху ежегодно избирали консулов и ставили их во главе своего муниципалитета, — говорит сам Грегоровиус,2— но все же нельзя сомневаться в том, что со времени падения империи каролингов в городе произошел внутренний переворот. Городское управление перешло в руки светских людей, а прелаты были отодвинуты на второй план. Освободившись из-под ига императорской власти и принимая участие, как соправительница во всех политических делах, аристократия принудила своих великих понтифексов признать за нею более значительные вольности. «Консул римлян» избирался из среды знати как самый старший, утверждался понтифексом и, в качестве патриция, ставился во главе судебных установлений и городского управления. Будучи Consul Romanorum, этот глава аристократов уже тогда назывался, кроме того, еще и Senator Romanorum.
В таких именно условиях мы и находим в то время Теофилакта, и уже одно это его высокое положение объясняет могущество Теодоры, называвшей себя «Senatrix». Она была душою той большой группы, которую составляла родственная между собою знать, а дочери ее, Маросия (т. е. Маруся)3 и Теодора, унаследовали от нее ее обольстительную прелесть и ее могущественное влияние. Еще о Сергие III шла молва, что «Маруся» дарила его своей любовью и родила ему ребенка, который впоследствии был римским понтифексом Иоанном XI, и эта же самая римлянка ввела в семью Теофилакта человека случайного происхождения и родила от него ребенка, ставшего первым светским государем Рима.
2 Грегоровиус, кн. 6, гл. I.
3 Marosia — ласкательная вариация слова Maria, вероятно, под славянский влиянием.
Альберик был новым человеком в городе, и раньше его с таким германским именем никто еще в Риме не выдвигался вперед. Он вступил в любовную связь с «Марусей», женился на ней и с этого момента наступала для Рама новая эпоха, в которую значение имели не столько мужья, сколько их жены. Тот факт, что женщины в течение некоторого времени распоряжались поптификальной короной и имели большую власть над Римом, не может быть отрицаем, а объяснить его трудно чем-либо другим, как развившимся тогда культом Мадонны.
Подумайте сами. За все время VII, VIII и IX веков мы не встречаем ни одной римской женщины, личность которой могла бы внушить к себе хотя бы некоторый интерес, и это не должно казаться странным. В период торжества грубой силы женщина не могла играть существенное и явной роли в обществе, и потому, если в начале X века на сцену неожиданно выступили некоторые знатные женщины, отличавшиеся своей красотой, влиянием и необычной судьбою, то это уже свидетельствовало, что прежние семейные и общественные условия подверглись некоторым изменениям.
Ослепительный блеск всестороннего образования, которое мы видим потом у Лукреции Борджиа, дочери одного из позднейших римских понтифексов был еще чужд, конечно, Теодоре и Марусе X века; по мы едва ли найдем здесь больше вольности нравов, чем в эпоху Екатерины в России и маркизы Помпадур во Франции, отличавшихся утонченным образованием.
Получив сан римского понтифекса по милости Теодоры и консула Теофилакта, Иоанн X тем не менее не оказался просто услужливым царедворцем, а стал первым государственным человеком своего времени.
Именно в это время гарильянские исламиты4 стали слова наводить на Рим трепет. Позади Тиволи, на одной из горных скал, до сих пор возвышается замок Сарацинеско, обитатели которого отличались еще в XIX веке древним одеянием и своими особыми нравами. Свое название он получил от исламитов IX века, сделавших из этого замка укрепленное место.5
4 Garigliano — в Кампании к северу от Неаполя.
5 Nibbi (Annal. III, 6) указывает, что еще до сих пор здесь встречаются еврейско-арабские имела: Mastorre, Argante, Morgante, Merant, Manasse, Morgutte и т. д. Другое Сарацинеско, некогда бывшее мавританским замком, существует до сих пор в диоцезе Монте-Касино (Грегоровиус, кн. 6, гл. 1, прим. 35).
По другую сторону тех же гор, среди величественной и дикой природы Сабины, стоит замок Цицилианя, который во времена Иоанна X был также укрепленным местом исламитов. И вот, когда направлявшиеся в Рим с севера путешественники спускались с Альп, им преграждали дальнейший путь испанские мавры, с 891 года прочно основавшиеся во Фраксинете; когда же им удавалось откупиться здесь, они, следуя по дорогам из Нарни, Риэти и Непи, снова попадали в руки исламитов. Таким образом уже ни один пилигрим не мог более попасть в Рим, сохранив все свои приношения, и такое положение дел продолжалось в течение тридцати лет.
В этом отчаянном положении Иоанн X решил восстановить императорскую власть.
Верхняя Италия была тогда под скипетром Беренгара и на нем, как некогда на Ламберте, были сосредоточены надежды национальной партии.
Получив приглашение римского понтифекса через послов, Беренгард направился в Рим. Неизвестный придворный поэт описал, как очевидец, торжественный въезд и коронование этого государя. Но в его стихотворении есть один существенный недостаток: написанное звучным гекзаметром и украшенное цветами поэзии Вергилия и Стадия, оно было «открыто» и опубликовано лишь в 1663 году Адрианом-Валерием в Париже и потому не имеет значения подлинника. Поэт отмечает, что копья, которыми была вооружена милиция, были украшены изображениями диких животных, орлов, львов, волков и голов драконов. Присутствовали при встрече и корпорации (Scholae). Поэт влагает в уста греков хвалебный «Дедалов гимн», а другие цехи у него приветствуют Беренгара каждые на своем родном языке. Особо отмечены явившиеся высказать свою преданность двое знатных молодых людей, одетых в белые одежды: брат райского понтифекса и сын консула Теофилакта. Собравшаяся толпа была так велика, что Беренгар мог лишь с трудом приблизиться к понтифексу. Коронование с торжеством произошло в первых числах декабря 915 года и понтификальный чтец прочел манифест нового императора, подтверждавший владения римских служителей культа. В заключение торжества император в базилике св. Петра сделал подарки духовенству, знати и народу.
Последствием коронования Беренгара был поход против исламитов. В распоряжение понтифекса были предоставлены войска из Тосканы, находившиеся под командой маркграфа Адальберта, в отряды из Сполетто и из Камерина, предводительствуемые Альбериком. Даже византийский император протянул в этом деле руку помощи императору римлян. Весной 916 года, его полководец Пицингли привез герцогам Гаеты и Неаполя звание патрициев, убедил этих друзей исламитов вступить с ним в лигу и расположил свой флот при устье Гарильяно. Исламиты были вытеснены из Сабины и принуждены отступить к Гарильяно. В июне 916 года началась его осада. В течение двух месяцев защищались исламиты, но затем, потеряв всякую надежду на подкрепление из Сицилии, ночью подожгли свой лагерь и бросились прокладывать себе дорогу в горы, но были при этом почти все убиты или взяты в плен. Как триумфатор вернулся Иоанн X в Рим. А император Беренгар погиб в том же 924 году в Вероне от руки убийцы, и с той поры императорская корона была навсегда утрачена итальянским народом, как и следовало ожидать при захолустном положении Рима. А господство женщин в Италии продолжалось. Ирменгарда, вдова Адальберта, марк-графа Иврейского, своею красотою умела привлечь к себе ломбардскую знать: епископы, графы и короли покорно склонялись к ее ногам. Успев завлечь в свои сети самого Рудольфа Бургундского, новая Цирцея сняла с его головы ломбардскую корону, чтобы возложить ее на своего сводного брата Гуго.
Со всеми этими планами совпадали и интересы римского понтифекса. Он был очень стеснен в Риме партией «Маруси», унаследовавшей приверженцев и могущество своих, уже умерших, родителей. В 926 году в Павии Гуго был провозглашен королем Италии, но Иоанн обманулся в результатах своих переговоров. Власть «Маруси» была в это время еще более велика, чем когда-либо. Как только она узнала, что Гуго предстоит сделаться королём Италии, она решила искать опоры в его могущественном сводном брате маркграфе Тусцийском Гвидо, и предложила ему свою руку. Гвидо не пренебрег рукою богатой римской senatrix и по возвращении его в Рим, несчастный понтифекс мог стать только жертвой своих врагов. Наемники Гвидо схватили его и, по приказанию «Маруси», заключили в замок св. Ангела. Римский plebs был рад каждому падению понтифекса и поддержал революцию. Через Теодору получил Иоанн X понтификальную корону, а дочь ее «Маруся» лишила его и короны и жизни.
За Иоанном X следовали два незначительные понтифекса, креатуры «Маруси», которая стала теперь всемогущей. Третий великий римский понтифекс, юный Иоанн XI, был сыном этой римлянки, которая приказывала титуловать себя патрицианкой. Отцом его считался Сергий III, но это не вполне достоверно. В ту пору, второй муж «Маруси», Гвидо Тусцийский, возведенный, конечно, римлянами в сан патриция, уже умер, и его марк-графство перешло к его брату Ламберту. «Маруся», едва овдовев, решила вступить в третий брак и остановила свои помыслы на Гуго, короле Италии.
Торжество их бракосочетания происходило в Риме в укрепленном замке св. Ангела. В эту эпоху «классическая история» замка св. Ангела была еще неизвестна, в течение столетий он служил крепостью и был самым укрепленным местом в городе.
«И замечательно, — говорит Грегоровиус,6— что Лиутпранд, видевший лично мавзолей Адриана, называет замок просто крепостью, не упоминая имени императора Адриана. Точно также не называет Лиутпранд замка и «домом Теодориха»,— именем, под которым мавзолей, упоминается у современного Лиутпранду франкского летописца. Казалось Лиутпранду следовало бы при изложении событий того времени описать замок, как это сделал «апокрифист» Прокопий, говоря о штурме готов. Но старина, — продолжает Грегоровиус,7— была уже забыта людьми, и только вот что мог сказать Лиутпранд:
«При входе в город стоит укрепление изумительной красоты и прочности. Перед воротами его через Тибр перекинут великолепный мост, по которому проходят с дозволения крепостной стражи, направляющиеся в Ром и выходящие из него. Самая крепость, умалчивая обо всем другом, настолько высока, что построенная наверху ее церковь в честь архистратига Михаила называется церковью св. Ангела в Небесах».
6 Грегоровиус, книга 6, гл. II.
7 Т. III, стр. 244.
Гуго был введен в замок св. Ангела, где состоялось бракосочетание, которое совершал, вероятно, родной сын «Маруси» Иоанн XI. Но неожиданный переворот в Риме сделал невозможным коронование Гуго в императоры. Имея в своих руках замок и будучи уверен в своем близком и полном торжестве, он стал обходиться презрительно с знатными римскими людьми и смертельно оскорбил своего юного пасынка Альберика, относившегося враждебно к браку своей матери. Подзадоренный им народ схватился за оружие и бросился брать приступом замок св. Ангела, где находились Гуго и «Маруся». Испуганный король спустился ночью по веревке со степы города и бежал в Ломбардию, потеряв таким образом и жену и императорскую корону. Альберик был провозглашен римским государем и первым его делом было заключить свою мать в тюрьму, а своего брата, понтифекса Иоанна XI отдать под стражу в Латеране.
С этого момента Рим стал республикою знатных. Религиозная столица мира на некоторое время вступила в ряд небольших итальянских республик, какими были Венеция, Неаполь и Беневент. Рам сделался свободным светским государством, и его понтифексу предоставлялась одна духовная власть, как это и было раньше.
«Новому главе, — говорит Грегоровиус, за которым я почти дословно следую в изложении фактической части, — не было официально присвоено звание римского консула или патриция, как по привычке его называли современники. Сан патриция хотя и обозначал тогда тоже всю светскую и судебную власть в Риме, но он был связан с представлением о заместительстве императора, соответственно тому, чем некогда был сан экзарха. Таким образом тут подразумевалось существование стоявшей над ним верховной власти. А теперь было нежелательно признавать ничью верховную власть, и потому Альберику был дан титул princeps atque omnium romanorum senator, и подпись его на актах, соответственно стилю того времени была: «мы, Альберик, милостью божией смиренный государь и сенатор всех римлян». Из двух санов: государь и сенатор был новым для Рима только первый, служивший удостоверением независимости города и самостоятельности образованного им государства. Этот же титул государя (princeps) присвоил себе и Арихис Беневентский, когда после падения Павии он объявил себя независимым государем.
Так как королевская власть была различаема от понтификальной, то, под титулом princeps, подразумевалась светская власть в противоположность духовной, которая сохранялась за понтифексом, и этот титул ставился гораздо выше титула senator, что видно из дипломов и хроник, в которых иногда не упоминается последний. Его также нет и на римских монетах Альберика. Муниципальный сан «сенатор римлян» был введен еще Теофилактом, но теперь прибавкой слова «всех» значение его было повышено, и Альберик был таким образом признан главою знати и народа».8
8 Грегоровиус, История города Рима в средние века, кн. 6, гл, II.
В VIII веке нет еще никаких упоминаний о деятельности римского сената, да и при каролингах его существование ничем не обнаруживается, а у историков IX—X веков и в документах этих столетий название сената встречается очень часто. Значит и все «классические писатели», упоминающие о «римском сенате» писали не ранее IX—X веков. С той поры как была создана Священная римская империя, явились титулы: император и август (часто смешиваемый с Октавианом Августом) и стало отмечаться пост-консульство императоров. Слово сенат было настолько употребительно в IX—X веках, что встречается даже в актах одного собора, на котором было постановлено, что римский великий понтифекс избирается всем духовенством, по предложению «сената и народа». Таков был акт собора Иоанна IX в 898 году: constituendus pontifex eligatur expetente Senatu et Populo. (Тот, кому надлежит быть понтифексом, выбирается по желанию сената и народа.) Такова же и петиция Равеннского собора в том же году: si quis romanus cujuscumque sit ordinis, sive de clero, sive de Senatu. (Если он римлянин какого-либо званая из духовенства или из сената.)
«Но мнение тех историков, — продолжает Грегоровиус, — которые на основании такого употребления якобы древнего наименования думают, что сенат продолжал существовать и до X века, не выдерживает серьезной критики. Сенат не мог существовать без сенаторов, т. е. отдельных сочленов, которым было бы присвоено такое отличительное наименование. А мы находим в бесчисленных актах той эпохи, также как в актах предшествовавшего времени, подписи римлян, как консулов и герцогов (dux), но не находим ни одной такой, в которой римлянин был бы назван «сенатором». Теофилакт был первым римлянином, назвавшем себя «сенатор римлян», а прибавка к этому слова «всех» свидетельствует, что ни о каком организованном сенате не могло быть тогда и речи. Точно также нельзя допустить, что титул сенатора, принятый Альбериком, был равнозначущ с титулом «сеньор». Мы думаем, что титул сенатора в этом случае определял гражданскую власть Альберика. Возложив на него пожизненное консульство римляне отметили более широкие полномочия Альберика в пределах новой римской республики саном сенатора «всех римлян». Не следует также упускать из виду и того обстоятельства, что и в позднейшее время в Риме нередко был только один сенатор. Кроме того, этот титул оказывается наследственным только в семье Альберика, но ни в какой другой, так как и женщинам его семьи — его тетке, младшей сестре «Маруси», Теодоре и ее дочерям, тоже «Марусе» и Стефании, был также присвоен полный титул senatrix omnium romanorum. Таким образом, пять женщин в Риме назывались сенаторшами, тогда как в то же самое время ни один римлянин не имел сана сенатора, за исключением Альберика и затем его потомка Григория Тускуланского».
В это время в Риме были только духовенство, знать и народ, а образованного среднего общественного класса не существовало.
«Мы, — говорит Грегоровиус9—тщательно искали в документах того времени каких-либо следов жизни римских граждан и лишь кое-где нашли указание на существование занятий и ремесел с такими обозначениями, как lanista, opifex, candicator, sutor, negotiator. У шерстобитов, золотых дел мастеров, кузнецов, ремесленников и купцов еще не пробуждалась мысль, что и они также имеют право на участие в управлении городом. Только при избрании понтифекса подавали они свой голос — аккламацией, да собирались по общественным делам в заседании цехов, происходивших под председательством старшин. Все эти люди находились в зависимости от знати также, как и колоны или арендаторы, существовавшие в качестве клиентов, под ее же покровительством.
9 Грегоровиус, т. VI, глава II.
Чтобы укрепить свое положение, Альберик необходимо должен был сосредоточить свое внимание на организации военных сил. Городскую милицию он привлек на свою сторону тем, что взял на себя верховное начальство над нею и уплату ей жалованья, и вместе с тем она была реорганизована. Возможно, что при Альберике же город был разделен впервые па 12 псевдоклассических округов, и в каждом из них был учрежден полк милиции со своим начальником в виду интриг враждебных ему служителей культа.
Дипломы Альберика также, как это делалось и раньше, помечены годом соответственного понтификата; но на монетах при Альберике уже чеканится его имя, как прежде чеканилась имя императора. Судебные разбирательства обыкновенно происходили в Латеране или в Ватикане в присутствии понтифекса, императора или их уполномоченного, но с той поры как светская власть была отнята у понтифекса Альбериком, высшая судебная инстанция была перенесена на «римского princeps'а». Как и раньше, суд теперь происходил в различных местах, но характерною чертой для нового порядка вещей было то, что Альберик сделал местом судебного разбирательства также и свой собственный дворец.
В то же время стали развиваться и монастерианские ордена. А каково было тогдашнее монастерианство, мы узнаем из следующего рассказа Грегоровиуса, который я привожу буквально.
«Монастерион Фарфа был выстроен аббатом Роффредом, который в 936 году был убит двумя своими монахами, Кампо в Гильдебрандом. Кампо, знатный сабинянин, поступил в монастерион еще будучи юным. Он обучался у аббата грамматике и медицине и свое основательное знакомство с последнею доказал отравлением своего учителя. Получив затем от короля сан аббата, Кампо вместе с аббатом Гильдебрандом вел очень светскую жизнь. И Кампо, и Гильдебранд, хотя и были настоящими «монастерианцами», имели по жене. У Кампо, женатого на Луизе, было семь дочерей и три сына, и всех их он обеспечил по-княжески. Он раздавал монастерионские имения в аренду своим приверженцам и воинам, и вел себя в Сабане как государь.
«Таким же точно образом хозяйничал и Гильдебранд в Фермо. Раз он устроил большое пиршество в своей резиденции Санта Виктория, где присутствовали его сыновья, дочери и много рыцарей, но когда все пировавшие были пьяны, в замке произошел пожар и истребил его сокровища. Примеру аббатов следовали и монастерианцы; каждый имел жену и был с нею повенчан в церкви. Монастерианцы не жали в монастериопах, а размещались в виллах, и являлись в Фарфу только по воскресеньям, чтобы приветствовать друг друга». 10
10 Грегоровиус, кн. 6, гл. II.
Таково было «монашество» даже и в X веке! Аббаты имели тогда законных жен и детей, т. е. совсем не были монахами, в это необходимо принять, как корректив, ко внушенным нам представлениям о тогдашней жизни духовенства на Западе.
Вот почему я и называю их здесь не монахами, а монастернанцами, их первичным названием.
В июле 939 года Лев VII умер, и его место заступил римлянин Стефан VII. Об его управлении история почти ничего не говорит, так как при Альберике римские понтифексы только подписывали свои имена на буллах. Альберик успешно боролся с Гуго, который не переставал добиваться императорской короны. Уже в 931 году Гуго объявил своего юного сына Лотаря соправителем и королем Италии. В 938 году в расчете укрепить свое положение он женился на Берте, вдове Рудольфа II Бургундского, а на дочери его Адельгейде, ставшей впоследствии знаменитой, женил сына. Но 22-го ноября 910 года юный король Лотарь внезапно умер в Турине, а 15 декабря Беренгар Иврийский возложил на себя ломбардскую корону, причем велел также короновать и своего сына Адельберга. Таким образом в Италии снова оказались два национальных короля, имевшие в далекой перспективе императорскую корону. Так как красивая жена его предшественника на троне Италии внушала Беренгару опасение, то он 20 апреля 951 года заключил Адельгейду в тюрьму, сначала в Комо, а затем в башню на Гардском озере. Но смелая женщина бежала в Реджио и вместо того, чтобы стремиться к установлению в своей стране национального правительства, снова призвала в Италию чужеземца. Уже блиставший своими воинскими подвигами король Оттон двинулся с войском из Германии, предложив свою руку Адельгейде. Брак состоялся в конце 951 года в Павии, и юная королева Ломбардии, отдавшаяся в сильные руки Оттона, явилась символом покорившейся ему Италии.
В таком положении были дела верхней Италии, когда «государь и сенатор всех римлян» покинул арену истории. Альберик умер в Риме в 954 году в цвете своих сил, но династия его не угасла с ним и с его сыном Октавианом, но разрослась многими ветвями и в XI веке во второй раз приобрела власть над Римом в лице герцогов Тускуланских.
До нас не дошли римские монеты времени Октавиана, но несомненно, что он также чеканил их со своим именем и титулом, и потому является вопрос, не ему ли принадлежат монеты, приписываемые Октавиану-Августу, т. е. Августейшему, как титуловался и средневековый Октавиан?
Осенью 955 года, когда понтифекс Агапит II умер, этот юный государь римлян принял его звание. Кроме летописца соракцского, ни один из историков не упоминает о том. чтобы Октавиан получил какое-нибудь духовное образование. Ставши римским понтифексом, он сменил свое императорское имя на имя Иоанна XII, и с той поры перемена прежнего имени при возведении в понтификальный сан стала правилом. Однако склонность Иоанна быть светским властителем значительно превышала готовность его нести духовные обязанности. Вскоре он утратил всякую рассудительность. Его Латеранский дворец обратился в место веселья и, подобно библейскому царю Соломону, он завел себе гарем.11 Вместо церкви он раз совершил посвящение в диаконы в конюшне, вернувшись с пиршества, на котором воздавал хвалу древним богам. Политику отца, в которой прочность власти достигалась ограничением ее известными пределами, Иоанн как римский понтифекс продолжать не мог, и увидел себя, наконец, вынужденным для сохранения своих светских владений, призвать на помощь короля Оттона.
11 Deligebat collectio feminarum (Vitae paparum, Muratori. Ill, 2, 327).