Рис. 40. Вид мавзолея в Риме, обычно называемого (volgarmente detto) «гробницей Горациев и Куриациев», а, вернее, это старинная постройка предков графов Альбани около их виллы.
Рис. 40. Вид мавзолея в Риме, обычно называемого (volgarmente detto) «гробницей Горациев и Куриациев», а, вернее, это старинная постройка предков графов Альбани около их виллы. |
 Рис. 41. Остатки так называемой «стены Ромула» (по фотографии). |
При общей характеристике произведений Почтенного Ливийца (по-гречески Тита Ливия), я прежде всего скажу, что из огромного количества 144 приписываемых ему книг по римской истории «От основания столицы» существуют на свете только тридцать пять, распадающихся на три группы, снабженные особыми предисловиями и сильно различающиеся по слогу, так что не могут принадлежать одному и тому же автору.
Нам говорят, что Тит Ливий родился в 59 году «до Рождества Христова» и пользовался 75 книгами, написанными в предшествовавшем поколении Хохлатым Силачом (Валерием Антиатом по-латыни). Они все, — говорят нам, — исчезли затем без следа, .кроме нескольких цитат, написанных от имени этого «Хохлатого Силача»1 в произведениях поздних авторов. Из них «Июньский» (по-латыни Квинтилиан) находит в Почтенном Ливийце «молочную полноту»;2 «Молчальник» (по-латыни Тацит) и «Старец» (по-латыни Сенека) называют его красноречивейшим писателем.3
А знаменитый «Увядший Горох» (по-латыни Марк Цицерон), цветший в предшествовавшем: поколении и умерший по словам историков за 43 года до «Рождества Христова», когда Ливийцу было уже 16 лет, ничего не знает о его предшественниках и простодушно говорит: «среди нашей (т.е. латинской) литературы отсутствует история». 4
1 Valerius — Силач, и Antias от antiae —хохолок в прическе женщин, чолка у лошадей.
2 Lactea ubertas (Quintil., X, I, 32).
3 Tacitus: Annales. IV, 34; Seneca, De Ira, I, 20.
4 Abest historia litteris noslris (De leg. I, 2).
И вот выходит, что «Почтенный Ливиец», бывший совершенно без предшественников, написал все свои 144 исторические книги, не иначе как «от Духа святого», если он действительно писал их в начале нашей эры «перед Рождеством Христовым», а не в Эпоху Возрождения, когда разноязычные повествования о великой латино-эллино-сирийско-египетской империи преемников Аврелиана действительно могли дать достаточно материала, чтобы сделать из них даже и четыре империи, различно апперцепцируя тех же самых деятелей.
С этой точки зрения, как единственно рациональной, я и буду разбирать книги Почтенного Ливийца, руководясь астрономическим и другими моими методами.
Посмотрим сначала на слог автора в первой декаде его книг (1—10), которая совершенно оторвана от остальных и отличается от них тем, что в ней совсем не описывается никаких «знамений и чудес», которыми переполнены остальные декады.
«Будет ли стоить труда, — начинает он витиеватым слогом Эпохи Возрождения, наглядно показывающим, что автор привык уже к беглому чтенью и скорописи неизвестной даже в средние века, — будет ли стоить труда, если я напишу историю римского народа от основания столицы?
«Этого я хорошо не знаю, да если бы и знал, то не решился бы сказать.
«Дело в том, что предприятие это, как я вижу, и старое (!!) и многими (?!) испробованное, причем постоянно появляющиеся новые писатели (кто же в таком множестве?) думают или принести нечто новое со стороны фактической, или превзойти суровую древность искусством изложения. Но как бы то ни было, а все же приятно будет и мне, по мере сил, послужить увековечению деяний первого народа на земле. И если имя мое в такой толпе писателей (?) останется в тени, то я стану утешать себя славой и величием своих соперников» (кого же?).
А «Увядший Горох» — Марк Цицерон,—его современник, говорит, как мы только что видели, что «среди римской литературы совсем отсутствует история». Вот и помирите это, как хотите с точки зрения старой хронологии!
Но прочтите и далее.
«Кроме того, это — дело большого труда, так как приходится воспроизводить события более чем за 700 лет, и притом из жизни государства, начавшегося с малого и возросшего до того, что величина его становится ему уже в тягость. Наконец, большинству моих читателей несомненно доставит мало удовольствия история возникновения города и ближайших к тому событий; они ведь спешат ознакомиться с новейшим, ближайшим к нам временен, когда силы чересчур могучего народа стали истреблять сами себя (но это ведь можно было сказать только после распадения империи Константина I в начале средних веков!). Я буду вознагражден уже и тем, что отвернусь от перешитых нами бедствий (каких же, если это было ори Октавиане Августе?) хоть на то время, пока всеми силами моей души буду занят воспроизведением тех древних событий. Тут я не буду испытывать никакой тревоги, которая, если и не в состоянии отклонить ум писателя от истины, то все же может беспокоить его.
«Я не намерен ни утверждать, ни опровергать известий о событиях, предшествовавших основанию, или — вернее — соизволению судьбы на основание Города (Urbis): все они более изукрашены поэтическими вымыслами, чем опираются на несомненные исторические памятники. Древности дозволяется освящать начало городов, примешивая божеское к человеческому. И если какому народу должно дозволить освятить свое возникновение и приписать его богам, то романский народ приобрел это право своей воинской доблестью, и народы, переносящие власть его, должны безропотно сносить, когда он называет своим родоначальником и родителем основателя своей столицы не кого иного, как Марса. Я не придам также особенного значения тому, как взглянут и оценят люди это известие и другие ему подобные.
Для меня важно только, чтобы каждый внимательно проследил какая была жизнь, какие нравы, какие люди, и какими средствами в мирное и в военное время добыли они и увеличила могущество государства. Пусть затем читатель проследит, как нравственность с постепенным падением порядка начала колебаться, как она затем все более и более стала клониться к упадку и. наконец, рухнула.
«Так мы и дошли, наконец, до настоящего положения дел, когда уже не можем выносить тяжести пороков и средств против них. В этом-то и состоит нравственная польза и плодотворность изучения история, что разнообразные примеры созерцаешь в ней точно в блестящем зеркале. Отсюда можно взять и для себя, и для своего государства образцы, достойные подражания, тут же найдешь и позорное, чего следует избегать.
«Не знаю, обманывает ли меня любовь к предпринятому труду, или действительно никогда не существовало государства, более великого, более нравственного, более богатого добрыми примерами, государства, в которое бы столь поздно проникли жадность и роскошь и где бы больше оказывался столь великий почет бедности и воздержанию. Чем меньше было средств, тем меньше гонялись за ними... Только недавно богатства породили жадность, а обилие в удовольствиях породило страсть губить себя и всех роскошью и распутством. Но пусть хоть начало столь великого предприятия свободно будет от жалоб, которые и тогда неприятны, когда их нельзя избежать».
После этого витиеватого вступления начинается история семи первых мифических царей мифического Римского государства, будто бы основанного Ромулом и Ремом (списанными в своей основе с Константина I и убитого им соправителя Лициния), А оканчивается она через 410 лет существования этого города, когда в нем было насчитано, говорят нам, 262.322 жителя. (Если считать, что Ромул списан с Аврелиана, то перепись относится к 685 году нашей эры.)
Третья декада (книги 31—32) содержит историю войны с Карфагеном и начинается таким предисловием.5
5 Предисловием, вставленным в первую книгу третьей декады, т. е. в 21 книгу общей нумераций («Карфагенская декада»).
«В этой части моего труда я считаю нужным предварительно сказать то, что большая часть писателей считает нужным высказывать в заголовке своих трудов.
«Теперь я стану описывать события войны, самой замечательной изо всех когда-либо бывших, войны, которую Карфагеняне под предводительством Ганнибала вели с римским народом. Дотоле еще ни разу столь сильные государства не боролись за господство; и в минуту борьбы не были наверху такого, могущества. Военное искусство оба народа знали хорошо, и доказали это на опыте во время первой Пунической войны.
«В событиях этой войны счастие было так непостоянно, что победившая сторона вряд ли была не ближе другой к погибели. Как ни были велики силы с обеих сторон, но чувства ожесточения и ненависти были едва ли не сильнее их. Римляне страшно негодовали, что побежденные начали с ними, победителями, наступательную войну. Карфагеняне действовали под влиянием сознания, что они уступили несправедливой и тиранической силе.
«Молва говорит, что когда Ганнибалу было еще девять лет от роду, он детски ласкался к отцу, прося взять его с собою в Испанию. Гамилькар в это время приносил жертвы, собираясь, по окончании военных действий в Африке, перейти туда. Он подвел сына к алтарю и заставил его, положа руку на святыню, дать клятву, что он будет врагом римского народа, лишь только придет в зрелый возраст. Великий дух Гамилькара огорчился потерею Сицилии и Сардинии. Он был того мнения, что Сицилия слишком поспешно уступлена в припадке преждевременного отчаяния, а что Римляне коварно воспользовались волнениями в Африке и, не ограничиваясь присоединением Сардинии, взяли еще контрибуцию».
Четвертая декада (книги 30—40) и пятая полудекада (книги 41—45), которою кончается сочинение «Почтенного Ливийца», содержит историю «Македонской войны» в перемежку с другими, и тоже начинается отдельным предисловием, чего лишены остальные книги. Таким образом и эту полудекаду можно считать совершенно независимым произведением лишь соединенным с предшествовавшими декадами искусственным переходным мостиком в виде предисловия.
Рис. 42. «Античное» изваяние Ганнибала, хранящееся в Неаполитанской музее (по нашей хронологии произведение Эпохи Возрождения). |
Вот это предисловие-мостик.
«Мне приятно, что я дошел до конца Пунической войны, как будто бы я сам принимал участие в ее труде и опасности. Хотя человеку, решившемуся заявить, что он напишет всю Римскую историю, совсем не следовало бы чувствовать утомления от отдельных частей такого большого произведения, но мне приходит на ум, что 63 года, прошедших с первой Пунической войны до конца второй, заняли у меня столько же книг, сколько 487 лет от основания Города до консульства А. Клавдия, который начал первую войну с карфагенянами. Поэтому я предвижу, что, подобно тем, которые уходят в море, смутившись мелями около берега, так и я, чем дальше подвигаюсь вперед, попадаю тем в большую и так сказать в бездонную глубину, и дело мое все растет, хотя сначала казалось, что, по мере окончания первых частей, оно уменьшится.
«За миром с пунийцами последовала Македонская война, которую никак нельзя сравнивать с предшествующей ни по опасности, ни по доблести вождей, ни по силе воинов, но которая: чуть ли не славнее, если принять во внимание блеск древних царей, давнишнюю славу народа и величину государства, некогда покорившего оружием много европейских областей и большую часть Азии. Впрочем, война с Филиппом, начавшаяся 10 лет тому назад, была прекращена за три года перед тем, и виновниками войны и мира были этолийцы. Освободившись по заключении мира с пунийцами от войны и будучи враждебно настроены против Филиппа, как за нарушение мира с этолийцами и другими союзниками той же страны, так и за отправление вспомогательных войск вместе с деньгами Ганнибалу и пунам, римляне послушались просьб афинян, загнанных по опустошении полей в город, и возобновили войну с Филиппом. Почто в тоже время явились послы от царя Аттала и от родоссцев с сообщением, что и в государствах Азии происходят волнения. Вследствие этого египетскому царю Птолемею были отправлены римлянами три посла с просьбой сохранить к римскому народу прежнее расположение, если обиды вынудят римлян начать войну против Филиппа».
Я не продолжаю далее этого предисловия, потому что оно незаметно переходит в рассказ, а только еще раз отмечу, что, под видом «Истории романского народа от основания столицы» действительно соединены между собою три совершенно независимые сочинения разных авторов.
В них мы имеем ряд рассказов, относящихся к истории этого царства, приведенных между собою в искусственную связь, за исключением перерыва между рассказами в первых десяти книгах и в последующих 25, вследствие чего тут и считаются затерянными десять книг. Имеются же, как я уже сказал, так называемые: «Первая декада», т. е. 10 книг, стоящих отдельна и содержащих историю «Рима» от его основания до 410 года его существования (до —292 г. по хронологии Скалигера, жившего в XVI веке), а вся «вторая декада», т.е. книги 11—20, считается утраченной, и дальнейший счет начинается с 21-й книги и доводится до 40-й. Это и есть «третья и четвертая декады», будто бы содержащие «историю «Рима» от —217 по —176 год.
Только они одни (30 книг) и вошли в первое издание Тита .Ливия около 1469 года, напечатанное в Риме по утраченной рукописи неизвестного мне происхождения. Затем была «открыта» в Гессене, в городе Лорш в Бенедиктинском монастыре, рукопись, содержащая еще пять книг (41—45), считающихся продолжением 4-й декады и содержащих «историю римлян от
Эта рукопись находится теперь в Венской государственной библиотеке.
Никаких других рукописей последних книг нет. Постараемся же определить время описываемых тут событий. А относительно места действия я отмечу только, что римлянами (ромейцами, от слова Roma — Рим) всегда называли себя не итальянцы, а греки, а потому и Город (Urbs) Почтенного Ливийца более походит на Константинополь, чем на итальянский Рим.
