 Рис. 101. Вид с реки Тибра на мост св. Ангела в Риме и на «башню Адриана», считаемую за построенную легендарным римским императором Адрианом (пеевдо-138 г.), но скорее всего воздвигнутую великим понтифексом Андрианом II (857—872 гг.) или Адрианом I (472—495) для защиты от наступавших ломбардцев. |
 Рис. 102. Средневековые писцы. |
Мы видам из предшествовавшего, что начало клерикализму в Риме положила борьба нескольких партий, имевших фактическую возможность выставить своих кандидатов на выборную должность великого римского понтифекса в половине VIII века.
Духовенство одержало в ней победу над разделившимся светским населением, и обеспечило за собою такое право навсегда своим соборным решением. Это событие имеет настолько важное значение, что с него мы должны начать новую эру: церковь здесь впервые формально отделилась от мыслителей и ученых, не принадлежащих к духовенству, и от светского влияния на развитие своей идеологии. Только с этого момента наука и католическая религия пошли каждая своим путем, хотя изолироваться окончательно они еще долго не могли и даже не имели причины Резкие противоречия между ними возникли только со времени Коперника, хотя и он был посвящен еще в духовное звание.
После смерти Стефана, сделавшего переворот, римским понтифексом был выбран духовенством 9 февраля 772 года Адриан из знатного рода, дворец которого стоял на Via Lata у Santo Marco. Дядя Адриана, Теодат, имел сан консула и герцога (dux) и был, кроме того, примицерием потариев. Еще мальчиком Адриан потерял отца, и мать отдала сироту на воспитание причту церкви св. Марка, к приходу которой принадлежал ее дом. Отличавшийся своим происхождением, красотою и умом, Адриан быстро прошел первые ступени церковной иерархии. При Стефане он был посвящен в диаконы и после его смерти единогласно провозглашен великим римским понтифексом.
При нем и Карл Великий приехал на Пасху в Рим. Пасхальное паломничество сюда к могилам святых казалось верующим того времени лучшим средством попасть в рай, и уже в течение двух столетий пилигримы стекались в Рим на это время. Поездка короля франков Карла Великого при Адриане была началом паломничества в Рим и позднейших германских королей. Встреча, оказанная могущественному заступнику Рима, впервые вступавшему в город, была блестящая. По распоряжению понтифекса, Карла приветствовали в 24 милях от города судьи и отряды милиции, и проводили его до города. У подошвы Монте-Карло его приветствовали дети, держа в руках пальмовые и оливковые ветви, и множество народа толпилось но сторонам дороги с торжественными криками:
— Да здравствует король франков, заступник церкви!
Увидев такую встречу, Карл сошел с коня и, окруженный своею свитой, смиренно проследовал пешком в базилику Петра в страстную субботу. Понтифекс ожидал гостя, стоя среди духовенства на ступенях портика, а вся площадь перед базиликой была усеяна народом. На самой нижней ступени Карл опустился на колени и затем, оставаясь на коленях и благоговейно целуя каждую ступень, поднялся к верховному первосвященнику. Такова была форма, которой потом следовали самые могущественные государи, приближаясь к римскому святилищу. Карл и Адриан заключили друг друга в объятия и направились в базилику, причем король шел с правой стороны, держа Адриана за правую руку. «Его поместили в одном из епископских домов, так как, — наивно, но правильно прибавляет Грегоровиус,— о дворцах древних цезарей тогда не было в речи».
В 774 году Карл взял Павию и стал называться королем франков и ломбардцев, патрицием Рима. Так кончилось ломбардское арианство. При Адриане были устроены и водопроводы, приписываемые древним римским императорам. Только «постройку» эту называют «возобновлением», как и в других случаях средневековых сооружений, оказавшихся упомянутыми у апокрифических древних авторов. Реальная же история говорит нам следующее.
«В течение двух столетий постоянно возраставший Рим страдал от недостатка воды и Адриан, как новый Моисей, утолил жажду своего народа. Чтобы наполнить водою источник у святого Петра и бассейн, служивший для омовения паломников, являвшихся сюда на Пасху, приходилось с большим трудом доставлять воду в сосудах».
«И вот,— продолжает историк средневекового Рима Грегоровиус,—водопровод Trajanа был снова восстановлен Адрианом, так как предполагают, что он был разрушен воинственным народом Айстульфа».1
1 Т. II. стр. 327.
Я обращаю здесь внимание читателя на курьезное совпадение имен: понтифекс Адриан возобновил водопровод Траяна, а по классикам — император Адриан был наследником императора Траяна. Страсть к строительству, владевшая этим понтифексом и его ближайшими преемниками, наложила печать величия на первый период светского владычества римских верховных первосвященников.
В атриуме храма Петра Адриан возобновил главную лестницу и портик по обеим ее сторонам. Колокольню Стефана II он украсил большими бронзовыми дверями. Пол перед исповедальней, на всем пространстве от бронзовых перил до гроба апостола, был выстлан листами чистого серебра, которые весили 150 Фунтов. Самая исповедальня была отделана внутри листами золота, на которых были изображены события из священной истории, и алтарь над исповедальней был покрыт золотом чеканной работы. В надписи его говорится о Христе следующее:
«Он происходил из рода и священников, и царей, и поэтому предоставляет управлять миром и тем и другим одновременно. Овец он дал пасти Петру, верному пастырю, и затем доверил их Адриану. В своем городе Христос вручает римское знамя, слугам, которых избирает по своему усмотрению. Карл, великий король, получил это знамя со славою из благословляющей его руки св. Петра. На благо его и для торжества его власти, папа (анахронизм) принес этот дар, сделав посвящение по принятому обычаю».
У гроба апостола стояли серебряные изображения святых. Адриан заменил их другими из литого золота. Они представляли Спасителя, Деву Марию, и апостолов Петра, Павла и Андрея. Все убранство базилики было сделано заново и отличалось ослепительной роскошью. По праздникам между колоннами у стен развешивались ковры, окрашенные пурпуром и отделанные золотом. В Рождество, на Пасхе, в праздник Петра и Павла и в годовщину посвящения великого понтифекса зажигался колоссальных размеров светильник. Он имел форму креста, прикрепленного к обитой серебром поперечной балке триумфальной арки, и спускался над исповедальней. Когда зажигались все 1 370 огней этого светильника, он действительно мог быть назван великим Фаросом.
Сотни мастеров, занятые исполнением заказов, работала тогда на золоте и серебре, готовили изделия из эмали и лазури, делали мозаичные изображения. Они грубо, но все-таки не без некоторого вдохновения, расписывали стены и высекали скульптурные вещи из мрамора. От времен Адриана сохранилось наставление, в котором излагается, как следует окрашивать мозаику, как золотить железо, как писать золотом, как изготовлять эмаль, медную лазурь и кадмий, и как можно пользоваться в изделиях некоторыми минералами. Это замечательное руководство написано варварской латынью и говорит до некоторой степени за самобытность искусств в Италии того времени, хотя бы само руководство даже и было только переводом с греческого.
Такова была естественная и неизбежная прелюдия к последующему классическому искусству Фидия и Праксителя, противоестественно отодвигаемых в глубокую древность.
Только употреблявшиеся тогда во множестве роскошные ковры с вытканными на них изображениями разных событий были восточного происхождения. Многочисленные названия, которыми обозначались тогда ковры (vela), все греческие, и часто давались по имени родины этих изделий: Александрии, Тира, Византии и Родоса. То же самое следует сказать и о белых, пурпурово-красных и голубых облачениях, украшенных драгоценными камнями и затканных изображениями тех или других событий, или о фигурах святых и животных, вроде орлов, львов, грифов, павлинов и единорогов. Названия священных сосудов точно также доказывают восточное происхождение этих вещей. «Великие римские понтифексы и наблюдатели (епископы) , обнаруживают перед нами в своем облачении все фантастическое одеяние иудейских «первосвященников», а в церквах мы находим блеск всех священных приношений, которыми был переполнен сказочный храм Соломона». 2
2 Грегоровиус. Там же. Т. II. стр. 338.
Музыка процветала в Риме, но муза поэзии еще молчала. Обычай христианских надгробных надписей — эпитафий привел вскоре к созданию особого рода поэзии, самой печальной из всех, и это была единственная поэзия, которая тогда существовала в Риме. Авторами таких стихотворений были римские священники, хотя и не всегда.
Карл Великий, изучавший науки под руководством Алкуина, а грамматику, к которой относились также метрика и поэзия, у Петра Пизанского, — любил писать стихами к своим друзьям. Такие письма он посылал, между прочим, и Адриану, который не забывал воздавать им хвалу.
«Я получил, — пишет он Карлу, — превосходные, блещущие красою, сладостные стихи вашего королевского, пресветлого и богом благословенного гения. Перечел каждый стих в отдельности и, объятый восторгом, проникся их мощью и выразительностью».
Адриан также отвечал иногда стихами, из которых немногие дошли до нас. Они написаны акростихом и по своей выразительности и метрике не ниже своего времени.
Какова была тогдашняя латынь? Письма понтифексов к каролингам, на которые ссылаются, как на первоисточники, служат достаточной ее характеристикой. В них не видно ни грамматики, ни логики; письма Стефана III в особенности отличаются набором слов. Неспособность изложить ясно мысль так же велика в этих письмах, как и варварство оборотов речи.
Нам говорят, что это была средневековая порча первоначального классического языка итальянцев, который стал возрождаться вновь в эпоху гуманизма в Западной Европе. А по эволюционным соображениям это был, наоборот, зародыш классического языка лредпечатного времени и первых веков книгопечатной эры. Всякий документ, который по совершенству своего языка не соответствует эволюционной теории, должен считаться апокрифом, а никак не возражением против нее, тем более, что реальные документы действительно раннего времени, например, надписи, находимые при раскопках Помпеи, вполне подтверждают нашу точку зрения. Этим разъясняется и обычнее недоразумение историков.
«Латинский язык — говорит, например, Грегоровиус,3— должен был бы сохраниться в Риме дольше, чем где-нибудь, так как Рим был родиной этого языка, и при том не подвергался враждебным вторжениям, которые сопровождались бы массовыми поселениями в нем германцев. Не существует также никаких указаний на то, чтобы в то время для римлян переводились с латинского на общепринятый язык проповеди священников и акты нотариусов, как это практиковалось в Галлии. А между тем «римлянин времен Тацита» также мало понял бы язык своего народа в описываемую эпоху, как мало понял бы Карл Великий немецкий язык нашего времени. Но логические законы языка древних римлян —оканчивает он печально— были «отвергнуты» их средневековыми потомками и, с падением языческой религии и древнего государственного устройства, древняя латынь, язык героев и государственных мужей, мало-по-малу перестала струиться живительным потоком».
3 Т. II, стр. 345 русского перевода.
Так говорят и все другие сторонники старой хронологии: «потомки отвергли язык своих героев-дедов». Но только может-ли быть что-нибудь подобное с точки зрения современной науки об условных рефлексах? Ведь устойчивость языка только тем и объясняется, что весь он построен не на вольном договоре-говорунов, а на условных рефлексах, возникающих еще в неразумном младенчестве и потому держащихся чрезвычайно прочно. Приходится сказать, что никакого отвержения классической латыни не было и не могло быть, и что умственная жизнь в Италии в средние века шла не вспять, а все вперед и вперед, сак и следовало ожидать по общим законам эволюции человеческих обществ, по которой катастрофически лопаются, как кожица у гусениц перед их метаморфозой в бабочек, только слишком отжившие общественные оболочки, чтобы дать место новым, лучшим.
Постараемся же выяснить, в каких гражданских условиях находился город Рим в VIII веке.
Мы уже отметили деление римского народа на три классам духовных, военных и граждан низшего сословия, или по обновленной терминологии: клир, знать и податной народ. Духовенство и знать иногда сливаются в понятии о судьях (Judices)4 и оптиматах. Вооруженные граждане образуют войско-милицию, главою которой являются отмеченные знатным происхождением римляне. Изложить взаимные соотношения этих трех больших классов, которыми сначала избирался великий понтифекс является, трудной задачей, и эта трудность возрастает до крайности еще оттого, что духовное и светское начала постоянно переходили тогда друг в друга.
4 Я обращаю внимание на созвучие латинского judex — (первоначально judicus) — судья и judaicus — иудейский.
Во времена готов римская церковь, как и всякое другое епископство, ведала только свои собственные дела, строго разграниченные от городских дел. Город же, сохраняя свое муниципальное устройство и самоуправление, по прежнему управлялся сенатом, старинными должностными лицами и префектом. Затем в городах Италии, завоеванных ломбардцами, древнее муниципальное устройство видоизменялось под влиянием германских; начал, и только в Равеннском экзархате и в римском герцогстве, где ломбардцы не были властелинами, «законы Юстиниана» продолжали действовать.
Во время византийского владычества, во главе всех гражданских дел стояли назначавшиеся экзархом герцоги (duces) и судьи (judices), но и по отношению к этому периоду приходится сетовать на отсутствие сведений о городском устройстве. Новые наступательные движения сторонников Аронова закона (ариан), ломбардцев вызвали к жизни воинскую оборонительную организацию, в которой знать и граждане были соединены друг с другом. Присматриваясь к римским титулам должностных лиц той эпохи, мы большею частью видим, что это были duces, magistri militum, трибуны и иногда comites и chartularii. Благодаря своей отдаленности византийское правительство предоставило церкви платить войску жалованье, а непрекращавшаяся борьба понтификата с иконоборством византийских императоров все укрепляла национальный дух этого войска, В первые моменты иконоборчества, которое с нашей точки зрения тожественно с иудаизмом, т. е. богоборством библейской книги «Цари», этот национальный дух и положил начало светской власти великих римских понтифексов. Римская милиция обнимала собою только имущественные классы, рабочие и плебеи не входили в ее состав. Начальниками ее были, как я уже говорил, знатные римляне, они носили титулы герцогов и трибунов, и эти титулы вскоре затем стали передаваться по наследству.
Распределенная по округам и разделенная на полки (numeri), милиция, кроме собственно воинской организации, обладала и чисто гражданскою, которая мало-по-малу легла в основу гражданского устройства самого города. Эта организация исходила из цехов (scholae) —такого же института, как и у клссиков. Каждый цех имел свой храм, свое кладбище и своих патронов из числа святых, так как, по словам классиков, у каждой коллегии «древних римлян» были свои особые божества. Припомним, что установление их приписывается еще Нуме Помпилию, а при республике насчитывают восемь цехов: collegia fabri aerarii, figuli, tibicines, aurifices, fabri tignarii, tinctores, sutores и fullones.
Среди этих цехов, образованных из граждан, стояли обособленно цеха чужестранцев (scholae peregrinorum), имевшие важное значение в жизни города, так как благодаря именно этим цехам город получал свой космополитический характер и средства.
Самою древней из всех существовавших в Риме колонии чужестранцев была община иудеев, положение которой в течение многих веков остается невыясненным. Со времени Теодориха, упрочившего ее, об ней долгое время не упоминается ни одним словом, что и понятно, так как эта религия называлась тогда арианством, и только в XII веке получает название еврейской,5 т. е. иберийской, маврской религии. А греческий цех, напротив, упоминается много раз.
5 Mabillon: Ordo roman. XII.
Четыре чужестранных колонии: саксы, франки, ломбардцы и фризы имели свои пристанища в Ватикане. Самой древней была колония англосаксов, учрежденная королем Иной, пришедшим в Рим в 727 году. Задачей этого учреждения было обучение английских принцев и английского духовенства. Наплыв в Рим германских паломников с каждым годом становился все больше; люди севера шли туда через моря, реки и горы, по диким вражеским землям, подвергаясь самым тяжким испытаниям. Чтобы обеспечить существование своей школы, Ина установил уплату в ее пользу одного динария с каждого дома своего государства Уестсекса. Оффа Мерсийский, явившийся в Рим в 794 году, расширил эту колонию, и на поддержание ее так же установил в своей стране сбор динария Св. Петра. Такие добровольные приношения верующих королей с течением времени превратились в тягостный налог на их подданных, которым в продолжение веков облагался каждый их христианский дом, особенно в северных страпах. На эти-то деньги и могли строиться те огромные сооружения, которые мы приписываем классической древности.
С какого времени появился в Риме сенат? — «Мы отметили его, — говорит Григоровпус,6— в первый раз в послании римского народа к Пипину, написанном вслед за избранием Павла I в великие понтифексы в 757 году. В нем сами римляне подписываются именем сената по классической формуле senatus populus que romanus. Могущественные знатные роды, занимавшие первые должности в церкви, в войске, и в городском управлении, и облеченные титулами герцога (dux), графа (comes), трибуна и консула, являлись теперь вполне определившеюся аристократиею Рима и носили имя сенаторов.
6 Т. II, стр. 365 русского перевода.
Упоминание о консулах часто встречается в римских первоисточниках VII века и еще более в документах последующих столетий. Знатные люди украшали себя этим титулом, обычно прибавляя к нему еще eminentissimus. Дети наследовали его, вероятно, также, как сан герцога (вождя), а в одном документе этот титул оказывается распространенным даже на всю римскую знать. Сан консула нередко встречается, как в Риме, так и в Неаполе, в сочетании с титулом герцога, а потом он стал настолько распространен, что в IX веке оказался присвоенным каждому должностному лицу, — особенно судебного ведомства. И мы встречаем таких консулов, как, например, consul et tabellio, consul et magister censi, consul ex memorialis, а в IX веке даже consul et negotiator.
В византийскую эпоху высшие судебные и административные посты замещались распоряжением экзарха. Он назначал герцога, который являлся начальником войска и правителем Рима я герцогства, и затем судей (judices, т. е. иудеи), на которых возлагалось «управление городом», хотя под этим именем следует понимать и собственно судей.
Лишь с того времени, — говорят нам, — как должность римского герцога, существовавшая еще в 743 году оказалась упраздненной, великие римские понтифексы стали считать самих себя правителями города. Поэтому мы и находим в Риме не одного герцога, а многих, и эти должностные лица (несколько раз упоминаемые в VIII веке) являются часто, хотя и не всегда, и в роли администраторов города. Вообще говора, со времени Пипина гражданское управление Рима выполнялось судьями и должностными лицами, которые стояли по отношению к великому понтифексу в таком же подчинении, в каком они находились раньше по отношению к экзарху, заступавшему место византийского императора. Но мы еще раз заметим, что Рим и тогда продолжал существовать, как самоуправляющаяся республика.
Муниципальный строй Рима был военно-олигархическим.
В силу преобладания военной организации правители городов и укрепленных замков носили по преимуществу те титулы, которые первоначально служили для обозначения воинских чипов, т. е. duces, tribuni и иногда comites. Эти наименования не были, однако, устойчивыми; для понтификальных правительственных чинов мы находим еще общее название actores и им обозначаются даже франкские графы. Во время господства греков и ломбардцев правителями больших городов были герцоги, и мы встречаем их еще в VIII веке в Венеции, Неаполе, Фермо, Озимо, Анконе и Ферраре, не говоря уже о Сполетто и Беневенте. Сан герцога (dux, т. е. вождь) встречается не менее часто, чем сан консула, в особенности после VIII века.
Титул «трибун» с добавлением: Великолепный (Magnificus) упоминается несколько раз в документах провинциальных городов. Так мы встречаем трибунов в Алатри и в Ананьи. В Риме трибуны всегда сохраняли свое значение военачальников, но в VII веке они посылались иногда в Равенну и в качестве представителей войска. Мы видели, что уже со середины VIII века Римскому герцогству давалось название Respublica Romana, или Respublica Romanorum, и таким образом оно как бы признается основою Западной империи.
Римская область и теперь делится Тибром на две большие половины: на Тусцию по правой его стороне и на Кампанью по левой. Обе половины простирались до моря, начиная от устья реки Марты и, через устье реки Астуры, до мыса Цирцеи. На северо-востоке лежала третья часть Римской области, включая в себе отчасти Умбрию и Табину. Таким образом общими границами Римской республики были море, остальная Тусция и герцогства Беневенте и Сполетто.
Пробыв 23 года верховным понтифексом, Адриан I умер на Рождестве, 795 года. Освободившись от византийского империализма, церковь и при нем не могла существовать самостоятельно в Риме благодаря его отдалению от центров материальной культуры, и должна была вступить в союз с государством, которое создавалось на западе Европы и главою которого был король франков.
Преемник Адриана, принявший имя Льва (третий по счету), был римлянином по происхождению, воспитывался с детства в Латеране и достиг в церковной иерархии высших ступеней. Выборы его производились клерикалами свободно, но королю были посланы избирательные акты, и в этой форме признавалось его право как патриция выразить свое согласие или несогласие. К своей просьбе об утверждении новый великий понтифекс приложил, как почетный дар, ключи от гроба Петра и затем, как совершенно особый символ, знамя города Рима. В то же время Лев предложил Карлу прислать в Рим кого-нибудь из франкских вельмож, который привел бы римский народ к присяге на верность королю. Таким образом здесь мы имеем неопровержимое доказательство тому, что Лев признавал короля франков верховным главою Рима. В своем ответе Льву Карл (совершенно как Иуда Маккавей)7 пишет римлянам:
7 Отмечу, что Иуда Маккавеи по-еврейски значит Богосдавец Молот, а родоначальник династии Каролингов (751—843) был Карл Марчелл, т. е. Король Молот. По-еврейски эту династию тоже пришлось бы назвать Маккавеями.
«Мы уполномочили Ангильберта на все, что казалось для нас желательным и для вас нужным, дабы вы, с обоюдного согласия, выяснили, что вами считается необходимым для возвеличения святой Господней церкви, для возвышения вашего собственного сана и для укрепления нашего патрициата. Заключив священный договор с вашим предшественником, я желаю также и с вами вступить в ненарушимый союз верности и любви. Да сподоблюсь я апостольского благословения вашего святейшества и да послужит с помощью божией наше благочестие на защиту престола римской церкви. Во имя божественной любви мы должны защищать святую церковь Христа от ее внешних врагов, язычников и неверных, оружием, а от внутренних врагов — соблюдением католической веры. Вам, святейший отец, надлежит, как Моисею, воздеть руки к небу и поддержать наших рыцарей, дабы христианство, через ваше заступничество и под руководством бога, повсюду и всегда одерживало победу над врагами его святого имени, и это имя прославлялось бы во всем мире».
Летописцы сообщают нам, кроме того, что в 800 году Карлу были поднесены подобные же символы и из палестинского Иерусалима. Первосвященник этого города будто бы отправил к Карлу двух монахов с Масличной горы и из монастыря св. Саввы. Явившись к королю, они поднесли ему, в знак ниспосланного ему благословения, ключи от гроба Господня и знамя. Но мы видим, что это одна и та же легенда, а потому и Иерусалим в VIII веке еще отожествляется с Римом.
От лица Карла Ангильберт привел римлян к присяге, и Лев признал, что и Рим, и он сам, должны повиноваться Карлу, как светскому верховному главе.
Мы видим, что властное положение, занятое Карлом в Риме и на Западе, и идеи того времени, привели к тому, что императорская власть там прочно установилась. Долгим эволюционным процессом были созданы в Западной Европе две власти, которым отныне предстояло править европейским миром: в Риме — духовная власть, которою была объединена церковная организация всех провинций Запада, а по другую сторону Альп, в германских странах была создана франкская монархия, власть которой простиралась до самого Рима, и ее могущественный глава был уже близок к объединению большей части Запада в одно государство. Представителей той и другой власти связывали одни и те же интересы, вызывавшие необходимость взаимной поддержки в стремление дать вновь возникшему общественному порядку прочные формы.
В базилике святое: Сусанны, — говорят нам, — сам Лев приказал изобразить себя и Карла. По концам ряда лиц, состоявшего из девяти фигур, и как бы на горных вершинах, были изображены: фигура Льва III без бороды, с обстриженными по монастерионски волосами, державшая в руке изображение храма, и Карл, как патриций, одетый в римскую тунику и поверх ее в длинный плащ, богато отделанный по краям, а из под плаща виднелись ножны меча. Голову Карла украшали берет и сверх него корона; ноги, по классическому и тогдашнему римскому обычаю, были обуты в башмаки с завязками (tibialia), доходившими до колен.
Таким образом изображению короля было дано место в римской церкви наряду со святыми и апостолами, подобно тому как в VI веке равеннцы поместили изображение Юстиниана и его жены в абсиде церкви святого Виталия.
Между 796 и 799 годами Лев III прибавил к триклиниям Латеранского дворца еще одну великолепную трапезную, которую он назвал triclinium majus. Эта трапезная была облицована мрамором и украшена рельефами; колонны из порфира и белого мрамора поддерживали ее потолок. В настоящее время сохраняется только позднейший снимок с мозаик главной из трех ее трибун. В центре помещен Христос, стоящий на вершине горы, с которой бегут четыре потока, в левой руке его раскрытая книга с начертанными на ней словами: «Мир вам!». Подняв правую руку, он проповедует ученикам, которые стоят до обе стороны, держа свои одежды, перекинутыми через руки в знак того, что они готовы идти проповедывать его учение, О том же говорит и надпись:
«И так идите, научите все народы, крестя их во имя Отца в Сына и святого Духа; и вот, я с вами во все дни до окончания века».
Другая надпись на арке гласит:
«Слава в Вышних Богу, на земле мир, в человецех благоволение».
Мы видим здесь впервые слова Евангелия, если эти надписи не внесены позднее.
Справа и слева от этой картины изображены две сцены, воспроизводящие союз духовной и светской властей и их божественное происхождение: с одной стороны изображены великий римский понтифекс Сильвестр и Константин Великий, а с другой — Лев III и Карл Великий.
В более ранние века римский верховный понтифекс именовался на мозаиках только «епископом и слугою Христа», но уже с конца VIII века ему, подобно императорам, был присвоен титул dominus (господин), которого еще, однако, не чеканили на монетах. Но, несмотря на эту пышность, географические условия попрежнему не давали Риму возможности стать столицей большой империи. Ее центр должен был всегда опираться на другой, более удобный в стратегическом и материально-культурном отношении пункт. Ранее на Константинополь, теперь на Ахен.
Одно случайное событие должно было послужить еще новым поводом к созданию священной Римской империи. Вот как живописно повествует о нем Грегоровиус.8
8 Грегоровиус, т. II, стр. 404.
«В течение VIII века в Роме создалось клерикально-аристократическое правление, так как наибольшим влиянием пользовались там proceres и judices de clero. Семь придворных министров ведали все дела, и в течение почти целого столетия самым влиятельным человеком в Риме наряду с понтифексом был примицерий нотариусов. Род великого понтифекса Адриана, один из самых выдающихся среди знати, стал благодаря ему еще более могущественным. Ближайшие родственники Адриана принимали участие во всех наиболее важных государственных делах и занимали высшие должности. Дядя Адриана, Теодат, именовался консулом и герцогом и был примицерием церкви; племянники Феодор и Пасхалий имели огромное влияние в Риме. Пасхалий был возведен Адрианом в сан примицерия, и сохранил за собою эту должность и по смерти Адриана. Племянник верховного первосвященника, управлявшего Римом со славою 23 года и наделявшего свою родню всеми высокими почестями, не мог не относиться враждебно к тому обстоятельству, что власть находится теперь в руках Льва III, постороннего ему лица. Эти неприязненные чувства Пасхалия имели отголосок во всей его родне и в клиентах, креатурах Адриана, и во многих оптиматах (латинское название аристократов), как духовного, так и военного звания.
К личной вражде непотов, лишенных новым понтифексом влияния, которым они до него пользовались, присоединялось еще нежелание римлян признать его верховную власть. Этот протест среди римлян начался с самого момента возникновения светской власти римских понтифексов в был причиною целого ряда революционных движений, продолжавшихся до нашего времени. Во всей истории человечества мы действительно не встречаем ни одной такой упорной борьбы во имя одного и того же неизменного начала, как эта борьба римлян и итальянцев, направленная против светской власти римских верховных жрецов, царство которых должно было быть не от мира сего.
Пасхалий вместе с сакелларием Кампулом (невидимому, это был его родной брат) составили заговор с целью лишить Льва III власти и захватить ее в свои руки. На 25 апреля, в праздник св. Марка была назначена большая процессия, происходившая каждый год в этот день. Она направлялась от Латерана к Santo Lorenzo in Lucina, и здесь встречал ее народ и произносилась общая молитва. Лев III по обыкновению следовал верхом на лошади в сопровождении своего двора, и когда он выступил из Латерана, Пасхалий занял в процессии свое место. Он ехал впереди, а Кампул позади его. Остальные заговорщики ожидали процессию у монастыря св. Сильвестра in Capite и здесь, обнажав мечи, напали на нее.
Процессия была разогнана, разъяренные оптиматы сбросили Льва с лошади на землю, сорвали с него облачение и приказали греческим монахам поместить его в келью и держать под стражей. Ночью он был заточен в монастырь святого Эразма на Целие и священники рассказывают, что там господь по молитвам апостола Петра вернул ему отрезанный у него нападавшими язык и выколотые глаза, а затем до Пасхалия неожиданно дошла ужасная для него весть, что Лев бежал. Камерарий Альбин и другие лица, остававшиеся верными Льву III, освободили его из заключения. Они спустили его с монастерионской стены по веревке и затем отвели в базилику св. Петра. Винихис, герцог Сполетский, узнав о событиях в Риме, поспешил туда с отрядом солдат и увел Льва III невредимым в Сполетто.
Лев поспешил к своему защитнику Карлу и застал его в Падерборне, близ Липпегама на Рейне.
Встреча этих двух людей была событием, которое имело всемирно-историческое значение. Поэт IX века, повидимому, Ангильберт, изобразив, в своей поэме о Карле Великом Ахен, как «второй Рим» и воздав хвалу двору короля, подымается в описании его до высоты классического стиля. Королю, погруженному в сон, является чей-то образ, вид которого внушает ему глубокое сострадание и ужас. Это великий римский понтифекс Лев с вырванными у него языком и глазами. Король посылает в Рим трех послов узнать о его судьбе, и затем описываются происходившие там события, бегство папы и приезд его в Падерборн. Лев появляется в сопровождении короля Пипина, вышедшего ему навстречу с десятью тысячами воинов, а Карл ожидает его среди своего войска. Вступив в лагерь, великий римский понтифекс дает всем благословение, войско три раза совершает коленопреклонение, и глубоко растроганный монарх заключает пострадавшего беглеца в свои объятия. Обоих их приветствуют толпы воинов потрясающими воздух кликами, и толпы паладинов, победителей сарацинов Испании, аваров Истра и саксов Германии. Бряцание оружия смешивается с гимнами священников. Карл ведет понтифекса в собор, и после торжественной обедни начинается пир, на котором, по словам поэта, в кубках Бахуса пенилось сладостное фалернское вино.
Пусть читатель не удивляется смешению христианских и «языческих» понятий в этой поэме. Таково было христианство того времени. Алкуин, например, пишет (Ep. IX): mitis et aetherio clementer Christus Olimpo; Ангильберт и Теодульф, как во времена Аратора, часто называют бога Громовержцем (tonans). Поэты Карла давали себе имена Homerus, Corydon, Flaccus, Candidas, как будто они были членами Аркадской академии. Самого Карла звали Давидом.
Карл решил применить свою верховную власть со всем строгим беспристрастием. Он приехал в Рим, оправдал Льва III и осудил его врагов на изгнание во Францию; таким изгнанием было заменено применявшееся прежде изгнание в Византию.
Триста двадцать четыре года прошли с того времени, когда послы римского сената явились к императору Зенону (474—491) и вручили ему регалии, чувствуя невозможность политического существования самостоятельно, и благодаря этому наступил период, когда византийские императоры правили Италией, как провинцией. Германцы и другие народы разрушили эту империю, но они же и восстановила ее. Греческие императоры на Востоке могли держать Запад под своею властью лишь до тех. нор, пока германские земли были страною варваров, еще не знавших рудного дела. Но эта власть уже не могла быть удержана, когда материальная культура средней Европы поднялась и возникло могущественное франкское государство. Теперь Запад уже предъявлял свои притязания на права империи. При таких условиях Лев III в своем неблагоприятном стратегическом положении неизбежно должен был содействовать своей моральной силой переходу власти к западной династии.
Решение римской знати и народа, без сомнения, предшествовало коронованию, и Карл был возведен в сан римского императора теми же тремя избирательными корпорациями, которые принимали участие а в избрании великих римских понтифексов.
Франкские летописцы говорят, что Карл стал императором по избранию римского народа, или ссылаются на общее собрание обеих соединенных наций, причем перечисляют участников., в таком порядке: великий римский понтифекс, все собрание духовных лиц, епископов и аббатов, сенат франков, все собрание знатных римских людей и весь прочий христианский народ.
Лев, как бы движимый самим богом, возложил на голову короля золотую корону, и народ уже подготовленный и понимавший то, что происходит перед ним, приветствовал нового римского императора кликами, которыми приветствовали византийских кесарей:
— «Благочестивейшему Августу Карлу, венчанному богом, великому, миролюбивому императору римлян, жизнь и победа!»
Это приветствие было повторено дважды. Лев одел Карла в императорскую мантию и, опустившись на колена, преклонился пред главою Римской империи. За торжеством коронования следовала обедня и, по окончании ее, Карл и Пипин сделали церквам приготовленные раньше приношения: базилике Петра—серебряный стол с драгоценною золотою утварью, базилике Павла — тоже, латеранской базилике — золотой крест, украшенный драгоценными камнями, и церкви Santa Maria Maggiore не менее дорогие приношения.
Так сложил с себя Карл сан патриция и стал с той поры называться императором и августом. Наряду с великим римским понтифексом и римлянами, в избрании принимали участие также франки и другие германцы, представителями которых являлись существовавшие в Риме корпорации (scholae) чужестранцев. Избирательное право, первоначально принадлежавшее исключительно сенату и народу утратило теперь свое значение, так как основу имперской власти составляла уже германская нация. Карл предполагал, как гласила молва, вступить в брак с византийской императрицей Ириной, чтобы и Восток и Запад перешли под власть новой династии и получилась возможность сохранить всемирное единство, как империи, так и церкви. Но эти надежды были только несбыточной мечтой.
Новая императорская власть не распространилась на Восток «Оскорбленные греки — говорит Грегоровиус9— отнеслись к ней, как к узурпации, и лишь печалились о том, что великий франкский меч разрубил связь, существовавшую между Римом и Византией, и прекрасная дочь отторгнута навсегда от своей убеленной сединами древности матери. Отныне глубокая пропасть легла между Востоком и Западом. Церковные и государственные установления, наука, искусство, нравы, уклад жизни и даже воспоминания, — все это оказалось совершенно иным на Востоке и на Западе, Греческая Романская империя превратилась в Восточную и просуществовала со славою еще шесть мучительных для нее столетий, а священная Римская империя Карла Великого своим существованием внесла в жизнь западных народов непредвиденно богатое содержание.
«В возникшем вновь государстве живыми носителями политических начал уже были германцы и, кроме того, само государство смелым решением было выдвинуто за пределы исключительно государственных основоначал: оно было мотивировано божественным соизволением и вскоре получило внешность ленного владения, дарованного богом. Новая власть имела теократический характер. Уже не светские законы, а установления церкви являлись связью, соединявшей западные народы, главами которых были единый император в стратегическом центре и единый верховный первосвященник в Риме, как религиозном центре. Образованность, культ, нравственные законы, священство, латинский язык, праздники, календарь, — словом, все то, что составляло в средине века общее достояние народов, исходило теперь из церкви. Идея всемирной республики, которою могло быть объединено все человечество, получила в церкви свое видимое выражение. Император являлся верховным главою и ее охранителем. Ему, светскому наместнику Христа, надлежало приумножить церковь и блюсти в ней порядок. К народам и государствам, которые были объединены империей и признавали — добровольно или в силу принуждения — гражданскую власть императора, последний стоял отныне в тех же самых отношениях, в каких стоял римский понтифекс к местным церквам и митрополитам, пока централизация церкви еще не была окончательно достигнута. В ближайшее время после Карла Великого императорская власть была основана скорее на, общей всем народам религиозной догме и имела значение интернационального авторитета».
9 Том и, стр. 422.
Так говорят нам латинские сказания, относя смерть Карла Великого к 814 году. А если мы обратимся к испано-мавританским, то увидим, что и по ним в это же самое время жила совершенно такая же знаменитость, которую они по своему называют Гарун аль-Рашидом, т. е. Ароном Справедливым, и относят его смерть к 809 году, всего на 5 лет ранее, а место жительства относят даже слишком далеко: в Багдад, на реку Тигр. И Карл Великой, и Арон Великий — говорят нам — одновременно покровительствовали наукам и литературе, пышно развивавшимся при них в двух отдаленных странах, ничем не связанных друг с другом, и одновременно же оба «омрачили конец своей жизни подозрительностью и казнями». О Карле сложились целые циклы франкских легенд, а о Гаруне одновременно же целые циклы испано-мавританских (потому что так называемый «арабский языки Корана и вообще «арабское литературы» совсем не известен коренному населению Аравии, Сирии и Месопотамии, и процветал, как научно-литературный в средние века главным образом у испанских мавров). И, в довершение всего, Карл Великий был также императором самих испано-мавританских халифатов!
Все это не может не навести на мысль, что оба были одно и то же лицо в двух разноязычных апперцепциях.10
10 Отмечу, что и самое слово Парис (т. е. Перс) есть лишь иное произношение слова Париж (Paris по-французски), а потому и франки, получив имя парижане (parisiens) от своей столицы, могли быть смешаны не искусными в географии последующими толкователями (не имевшими еще географических карт) с персиянами (persiens).
Подобно тому как до сих пор я показывал апокрифичность всей латинской классической литературы, так в следующих томах буду показывать апокрифичность (и европейское происхождение) и всей, так называемой, средневековой «арабской» литературы, даже и самого Корана.
Но возвратимся к нашему предмету.
«Мистическому пониманию реального мира в средние века, на которое мы теперь смотрим, как на софистическую игру символами, весь мир, — так же, как и человек, — представлялся сочетанием души и тела»... «Верховный римский первосвященник представлялся наместником Христа во всех вопросах божественного и вечного значения, император был таким же заместителем в делах преходящих и земных»...
Я нарочно взял эти две характеристики средневековья из Грегоровиуса,11 так как совершенно согласен с ними, и описанный здесь процесс возникновения Священной Римской империи стоит в самой тесной связи с моими хронологическими определениями. В первой книге «Христа» я уже показывал, что в ту эпоху лишь возникало евангельское христианство, да и то не на Западе, а лишь в Византии.
11 Т. II, кн. 4, гл. VII.
Общее развитие религиозной мысли с новой точки зрения, рисуется так. Начиная с конца IV века, когда в 395 году прогремел своими грозными предсказаниями Апокалипсис, возникла на библейском наречии арабского языка пророческая литература. Она дала типический мессианский отпечаток религиозному настроению, возбужденному тогдашним оживлением сейсмической деятельности, на всех прибрежьях Средиземного моря. Ее приписывали гневу бога громовержца и потрясателя земли за дурное поведение людей в этих странах, и теология южной Европы выработала представление о грядущем мессии, одновременно как о вознаградителе добродетели и как о карателе зла.
Ни арианство, ни иудаизм, ни ислам, ни христианство еще не оформились и не обособились в то время, и иудеи езде отожествлялись с судьями (judices).
Ужасная чума, охватившая все прибрежья Средиземного моря в самом конце VI века (около 590 года) и прекратившаяся в сентябре, когда Солнце вступило в созвездие Девы, привела сначала к культу Девы, родившей бога Спасителя (в символе вышедшего из нее Солнца), а потом и к культу ее сына, того же апокалиптического Иисуса, но уже не как простого судьи живых и мертвых, а как целителя-полубога. Отдельные легенды о его медицинских чудесах, развивавшиеся в следующем столетии были собраны сначала евангелистом Марком, родившимся в половине VII века и умершим по церковной традиции в 725 году, и идеологически освещены Иоанном Дамасским, жившим по той же традиции в следующем поколении VII века (676—777гг.).
Около этого же времени жил и Иероним Блаженный, переведший — говорят нам —Библию на латинский язык, если время его жизни (330—419 гг.) мы будем считать не по современному счету «от Р. X.», которого тогда еще не было, а по эре Диоклетиана, причем для жизни Иеронима получится промежуток между 614 и 703 годами нашей эры. А Карл Великий был императором Священной Римской империи от 800 по 814 год. Таким образом, основание Священной Римской империи Льва III и Карла Великого в 800 году нашей эры является с нашей точки зрения первым признанием христианства государственной религией в Западной Европе. До этого же времени была лишь смесь апокалиптического мессианства библейских пророков с языческим12 многобожием, отразившаяся в находимых и теперь памятниках митраизма.
12 Напомним, что язы́ками, назывались в древности чужие народы (έ́θνικοί по-гречески).
