Преемником Пасхалия был Евгений.
Преемником Евгения — Валентин I, а преемником Валентина — Григорий IV, при котором появилась во всем христианском мире страсть к .мощам, поддерживаемая корыстью священников, и она достигла, наконец, степени полного неистовства. Бесчисленные пилигримы, покидая священный город, всегда уносили с собой какой-нибудь «священный предмет». Кладбищенским или катакомбным сторожам приходилось проводить целые ночи в тревоге, как будто в ожидании нападения гиен на тамошние засохшие трупы. Отовсюду прокрадывались к ним воры, прибегавшие ко всяким хитростям, чтобы достигнуть своей цели. Но и сами воры часто оказывались обманутыми. Священники, смеясь в душе, подделывали святых, и снабжали их какими-угодно надписями.1
1 Truncasti vivos crudeli; vulnere sanctos: vendere nunc horum mortua membra soles (Эпиграмма на Рим в Codex Vdalrici, XX.)
Так в 827 году были похищены франками и увезены в Суассон поддельные тела Марцеллина и Петра; в 840 году священник из Реймса, похитив тело неизвестной женщины, стал выдавать его за остатки матери Константина. Чтобы избежать подозрения в подлоге, прилагались все старания, чтобы похищенные сушеные трупы совершали чудеса на всем своем пути на новое место.
Таковы наши первые действительно исторические сведения о развитии трупопоклонства в христианской Европе. Было ли это в связи с египетским мумиепоклонством? Повидимому — да, так как с точки зрения новой хронологии мумифицирование трупов в Египте началось еще в IV веке нашей эры, и приоритет в этом, хитроумном деле во всяком случае остается за страной пирамид. Но ученики, как и всегда бывает в реальной жизни, далеко превзошли своих учителей.
Сами великие римские понтифексы давали согласие на перенесение римских сушеных трупов в другие страны, чтобы поддерживать там свое влияние. Когда такие мумии, положенные на разукрашенную колесницу, вывозились из города, их торжественно сопровождала на некоторое расстояние толпа римских служителей культа с факелами в руках и с пением молитв. И повсюду, где показывалась колесница, навстречу ей стремился народ, моливший об исцелениях своих больных. Прибытие такого трупа на место, в какой-нибудь город Германии, Франции или Англии, праздновалось несколько дней.
Но сушеные трупы мужчин, женщин и даже детей вывозились тогда не из одного Рима, а также и с Востока и тоже нередко под видом похищения.
Так в 828 году венецианским купцам, после целого ряда приключений, удалось утащить из Александрии поддельное тело апостола Марка и привезти его в своё город, патроном которого с той поры и стал этот труп. В 840 году были перевезены в Европу мощи и другого апостола; то было тело Варфоломея, доставленное в Беневент с острова Липари, на который оно приплыло будто бы в мраморном саркофаге из Индии. Но в этом же году исламиты захватили Липари и выбросили из могилы мумию святого. Какой-то отшельник собрал потом ее куски и принес их снова в Беневент.
Эта погоня за мумиями едва ли где-нибудь была в такой степени фанатической, как при дворе последних ломбардских властителей Италии. Подобно тому вак в XV и XVI веках папы и светские правители со страстью собирали приписываемые древности рукописи и произведения изящных искусств, так в IX веке Сикард рассылал своих агентов по всем островам и берегам разыскивать и собирать для него не только целые засохшие тела, но и их кости, черепа, и другие остатки. Все эти находки складывались в церкви Беневента, так что она превратилась в музей священных ископаемых.
В тесной связи с культом мертвых тел стояло большое движение в Рим пилигримов, уже странствовавших в то время по всему Западу, как и в последующие века.
Люди того и другого пола, всех возрастов и состояний принимали участие в этих паломничествах. Императоры, князья, епископы совершали путь, как нищие; дети, юноши, знатные дамы и ветхие старцы шли босые с посохами в руках. Такие путешествия имели, однако, и хорошую сторону. Они внесли в западно-европейское человечество романтический дух и породили и нем стремление к неизведанному как к реальному, так и к сверхъестественному. На Западе движения пилигримов были вызваны прежде всего Римом, привлекавшим их в свои стены воображаемыми чудесами. Эти странствования в Рим не прекратились даже и тогда, когда все провинции империи были уже вполне обеспечены собственными мумиями, и ближайшая потребность в них могла быть удовлетворена на месте. Суеверное убеждение в том, что совершивший паломничество в Рим таинственно получал ключ к открытию дверей рая, создавалось почти два века. Побуждая в паломничеству, епископы поддерживали это суеверие.
«Несметные толпы пилигримов, —говорит Грегоровиус,2— переходили через Альпы или плыли на кораблях, направляясь отовсюду к Риму. Но в этих странствованиях набожный пилигрим был обречен на слишком частое и близкое соприкосновение с наглым пороком и обманом, и потому, идя по пути к спасению, нередко находил не спасение, а гибель. Развращающее сообщество людей, совершенно оторванных от семейных связей, всякого рода приключения и искушения на пути, соблазны роскошных городов юга — все это вело в тому, что множество девушек, вдов и монахинь, покинув родную страну ради того, чтобы помолиться о своем спасении у гроба св. Петра, оставались в Италии и отдавались здесь распутной жизни.
«Каждый день в ворота Рима входили новые пилигримы. Одни из них производили на зрителя впечатление истинно-благочестивых людей, другие поражали своим диким видом. Уголовный кодекс средних веков представляет поразительное смешение самого грубого варварства и евангельской кротости. В один день по решению священного собрания государственному преступнику полагалось подвергнуться ослеплению или проехать по городу на осле, пораженном паршею, а на другой день убийце отца или матери вручался священником паспорт пилигрима, чтобы искупить в Риме молитвою свое злодеяние.
«В Рим, как в великое место убежища грешников, стекались виновники всевозможных преступлений. Одни, как кающиеся индусы, имели на себе цепи; у других, полуобнаженных, на шее или на плече был надет закованный железный обруч. То были убийцы своих родителей, братьев или детей, совершавшие путешествие в Рим в таком виде по приказанию того или другого епископа. С воплем бросались они на землю у подножия священных гробниц, бичевали свое тело, выкрикивали молитвы и приходили в религиозный экстаз. Некоторым удавалось при этом разбивать свои оковы о мрамор гробницы мученика, и они считали себя избавленными от них.
«Благодаря тому, что свидетельство, выдававшееся преступнику, обеспечивало ему материальное существование на всем его пути и в самом Риме, нередко под маской самого ужасного злодея скрывался простой мошенник, искавший веселых приключений и наживы. С фальшивым свидетельством он переходил из страны в страну, возбуждая к себе сострадание доверчивых людей, и кормился в аббатствах и пристанищах для пилигримов. Другие изображали из себя бесноватых, бегали по городам, проделывая всякие чудовищные телодвижения, и повергались на землю перед образами святых в монастырях. А когда якобы от взгляда на эти образы или от прикосновения к ним, такие мнимые больные выздоравливали, обрадованные монастерианцы щедро одаряли их. Получив подарки, мнимый больной уходил и повторял свою игру где-нибудь в другом месте».3
2 Ф. Грегоровиус: История города Рима в средние века, кн. 5, гл. II.
3 Ф. Грегоровиус, кн. 5, гл. II.
Григорию IV приписывали установление для всего Запада праздника Всех Святых. Празднование это было связано, повидимому, с окончанием постройки Пантеона и назначено на 1 ноября, а потом уже создалась легенда, что это здание было еще за несколько веков до того построено «Священным» (Августом по-латыни), как называли себя и все великие римские понтифексы», включая и Григория IV. Все они были «Августы», как и все цари, хотя еще и не в превосходной степени, как в императорской России.
Другая великая заслуга Григория IV перед Римом заключается в том, что он создал Траяну (Trajana), или саббатинский водопровод, который будто бы уже был однажды восстановлен, из воображаемых древних руин Адрианом I, но затем опять разрушился.
Григорий IV умер, по словам церковного историка, 15 января 844 года.
«Первые из квиритов» (т. е. духовенство и знать), как начинает выражаться, согласно римским приличиям, «Понтификальная книга», избрали в великие понтифексы Сергия, кардинала церкви Мартина и Сильвестра, народ же стал на сторону честолюбивого диакона Иоанна и, с оружием в руках, привел его в Латеран. Восстание плебеев было подавлено патрициями, и Сергий II был посвящен.
После Сергия, при котором Кампанья была захвачена исламитами, был избран Лев, кардинал церкви Quattro Coronati, римлянин ломбардского происхождения. Христианский город еще не освободился от боязни исламитов и потому настойчиво требовал скорейшего посвящения избранного им великого понтифекса, и Лев IV был посвящен до получения согласия императора.
Волнения в Риме возросли еще больше, когда произошло землетрясение, и пожар обратил саксонский квартал в груду пепла. Укрепляя стены и окружая шанцами поврежденный квартал св. Петра, римляне вдобавок узнали, что из Сардинии готовится к выступлению большой исламитский флот. Это было в 849 году.
Амальфи, Гаэта, Неаполь, бывшие уже в ту пору цветущими торговыми городами, почти независимыми от Византин, соединили по настоятельному приглашению великого римского понтифекса свои галеры, заключили союз и расположили свои суда перед портом. Причастив воинов в базилике Sancta Aurea, Лев вернулся в город, а на следующий день перед Остией уже показался исламитский флот. Неаполитанцы поплыли ему навстречу, но внезапно поднявшаяся буря прекратила возгоревшуюся было битву. Множество мавров потерпело кораблекрушение у Тиренских островов и было здесь убито, а другие были взяты в плен римскими военачальниками.
Блеск нескольких основанных Львом IV городов затмил возведенные им в Риме постройки, а между тем и в этом отношении он проявил большую энергию. Главный алтарь церкви Петра был выложен при нем золотыми досками с укрепленными в них драгоценными камнями и эмалевыми изображениями самого Льва и Лотаря. Одна из золотых досок на алтаре весила 216 фунтов. Серебряное вызолоченное распятие, украшенное гиацинтами и бриллиантами, весило 70 фунтов; в кресте из литого золота, осыпанном жемчугом, смарагдами и опалами, было около 1000 фунтов веса.
Интересно, что sella stercoraria (седалище испражнений), как называлось кресло, на котором сидел великий римский понтифекс принимая свой сан, ведется тоже с периода римского епископата, т. е. задолго до того времени, как римские поптифексы стали называться папами и вести безбрачный образ жизни. Цензиус4 так объясняет это странное название: quae sedes dicitur stercoraria... ut vere dicatur: suscitat de pulvere egenum, et de stercore erigit pauperem, ut sedeat cum principibus et solium gloriae teneat (седалище, именовавшееся стулом испражнений... Если передают правильно, оно означает: бог поднимает нуждающегося из пыли, извлекает бедняка из помета для того, чтобы был со знатнейшими, и владел тропом славы). Но это лишь объяснение, факт же тот, что, принимая свой сан, избранный великим римским понтифексом садился в капелле св. Сильвестра в Латеране по очереди на два порфировых кресла с большими круглыми отверстиями.
На одном он принимал ключи базилики, на другом отдавал их приору (Mabil. Iter. Ital. I, 57), и этот странный обычай сохранялся до конца XV века. Такое седалище из красного мрамора стоит до сих пор в ватиканском музее. «Я прочел о нем, — говорит Грегоровпус,5— в христианских надписях Ватикана: stercoriae filiae (испражнения девушки).»
4 Mabil. Museo Italiano, II, 211 (Грегоровиус, кн. 5, гл. III, примеч. 47).
5 Стр. 101 русск. перев., гл. III.
Так откристаллизовывались, прибавочные ценности человеческого труда, непрерывным потоком стекавшиеся в этот город религиозно прославившийся в IX веке.
Теперь он получил полную возможность сделать свои большие постройки, приписываемые классической древности, а до этого потока пилигримских приношений он не мог быть и не был в своих Понтийских болотах ничем кроме глухого провинциального городка без всяких перспектив дальнейшего развития.