§ 4. Греция и турки

Необходимые замечания о Риме, греках и Ромейской империи

Очень много недоразумений в историографии происходит из-за терминологии, поскольку сбивчивая терминология вызывает сбивчивые представления. Возьмем, например, термин «Византия». Оказывается (см., напр.,[7], стр.14—15), что первоначально это было средневековое название Константинополя, перенесенное впоследствии на всю страну. Сами же византийцы называли свое государство Римской (или в их произношении Ромейской) империей, а себя римлянами (ромеями).

Сейчас считается, что это название возникло потому, что византийцы рассматривали свою страну как наследницу классической Римской империи, но мы уже знаем, что представление о классическом Риме возникло очень поздно, уже в Средние века, когда византийская империя давно существовала.

Надо думать, что термин «Римская (Ромейская) империя» был первоначальным и искони применялся к империи Диоклетиана-Константина, имевшей столицу в Константинополе-Царьграде. Как первое крупное государство, она оставила в памяти людей неизглади­мый отпечаток и все последующие амбициозные правители, первым из которых был Карл Великий, пытались себя с ней как-нибудь связать.

Государственная церковь римской империи, естественно, называлась «римской церковью». Когда незначительное ранее население на берегу Тибра стало претендовать на центральную роль в этой церкви, оно, чтобы подчеркнуть свои претензии, приняло имя «Рим». Впоследствии зароившиеся вокруг этого имени легенды и мифы постепенно выкристаллизовались в известные нам «классические» представления.

Эти представления оказались удобными и византийцам, создавая псевдоисторический фундамент их государственности. Но византийцы всегда подчеркивали, что только их страна является истинной «Римской империей» и только они истинными «римлянами».

И теперешние греки называют свой язык «ромейским», а себя «ромейцами». Правда, эти названия ныне считаются просторечными; в литературном языке их заменили классические термины «эллинский» и «эллины», производные от «Эллады». (Кстати сказать, «Эллада» явно происходит от библейского ЭЛ и означает, таким образом, просто «Божья страна», т.е. то же, что и «Иудея»!). Этноним же «греки» имеет иностранное (по-видимому, славянское) происхождение и самими греками не употребляется. Как замечает Морозов, в греческом языке имеется единственное созвучное слово «грайкос», означающее «старушечий», и если знаменитый Плутарх в своих «Биографиях» называет жителей Морей «грайкои», то «из этого можно вывести только то, что он не греческий Плутарх, а европейский плут» ([7], стр.14).

Не нужно, впрочем, думать, что древние ромеи-византийцы были греками. Об их этнической принадлежности судить трудно, но примечательно, что их императоры греками не были. Источники сообщают, например (см.[7], стр.55), что Константин I принадлежал по своему отцу к знатному дарданскому роду, указывая одновременно, что Дарданией называлась область современной Сербии по реке Мораве. Получается, что Константин (и его преемники, в частности, Юлиан) были сербы—славяне!

Линия Константина пресеклась на Грациане, которому наследовал Феодосий I родом из Испании-Иверии. Его «иверийская» династия закончилась через сто лет Феодосием II, которого сменил албанец Лев I. Сменивший «албанскую» династию Льва Юстин I долгое время считался славянином (было «известно» даже славянское имя Юстиниана — Управда), но в 1883 г. англичанин Брайс показал, что соответствующий «источник» является апокрифом XVII века и Юстин вместе с Юстинианом был переведен из славян в иллирийцы из деревень верхней Македонии (см.[7], стр.244—247).

За «славяно-иллирийской» династией Юстиниана последовала династия Гераклия, бывшего по одним сведениям армянином, а по другим — славянином (см.[7], стр.275). Следующую династию начал Лев III, которого долгое время безоговорочно считали исаврийцем, пока в конце XIX века не было высказано и обосновано предположение о его происхождении из Сирии (см.[7], стр. 389). Арабо-сирийское происхож­дение Льва III становится, отметим, особенно правдоподобным, если вспомнить, что именно он начал преследовать почитание икон, стремясь приблизить византийскую церковь к агарянству.

Историки только в это время впервые отмечают появление в Византии «эллинского» элемента. Однако в империи по-прежнему подавляющую роль играют славяне, германцы-готы, малоазийцы и арабо-сирийцы. Что же касается собственно греков, то, судя по всему, они появились в Византии с юга с островов Архипелага.

Династия Льва окончилась в пламени гражданской войны 802—813 годов, когда на константинопольском престоле сменились два семита, армянин и, впервые! — грек (эллин). Дело кончилось установлением власти полугрека-фригийца Михаила II. «Фригийская» династия

Михаила была сменена в 867 г. «македонской» династией Василия I. Лишь представители следующей династии Дуков, пришедшей к власти в 1059 году, были эллинами.

Таким образом, греческим (эллинским) государством (или, точнее, государством с греческими правителями) Византия стала только в XI веке!

Обращает на себя внимание совпадение этого события с церковной революцией в Риме. По-видимому, появившиеся незадолго до этого «эллины» — «божьи люди» были ничем иным, как представителями только что зародившегося евангелического христианства, и этот термин имел в то время часто вероисповедное значение. Поэтому Дуков лучше всего называть не «греками», а «эллинами», и мы снова ничего не можем сказать о их национальной принадлежности.

Впрочем, надо думать, что к этому времени из сплава разнородных этнических элементов уже сложилась новая этническая, а не только государственно-политическая, общность ромеев и, скажем, Дуки полагали себя по крови ромеями, а по вере эллинами.

«Македонская» династия Василия в религиозном плане имела, по-видимому, переходный характер от практически агарянской и, надо полагать, резко антиевангельской, «сирийско-исаврийской» династии Льва Кумироборца до «евангельско-эллинской» династии Константина Дуки.

Очень может быть, что эта смена религии сопровождалась и сменой официального государственного богослужебного языка. Судя по всему до VIII—IX веков официальным языком в Византии был семитический язык, близкий к языку библейских книг и называемый в теперешних источниках «сирийским», а греческий язык играл вспомогательную роль. Победа Евангелий повлекла за собой и победу греческого языка, на котором они были написаны.

Таким образом, история Ромейской империи резко делится на два этапа, различие между которыми затушевывается историками, идущими в этом вопросе на поводу церковников.

Первый этап характеризуется господством агарянско-арианской, иначе библейской, идеологии. Он сменился в огне иконоборства вторым, «евангелически-эллинским», который продолжался до взятия в 1204 году крестоносцами Константинополя.

На руинах Византии крестоносцы основали свою Латинскую империю, а бежавшие православные императоры — так называемые Никейскую и Трапезунд­скую империи. Все три эти «империи» претендовали на роль наследницы Ромеи. Однако кроме них свои права заявлял эпирский деспот, не признававший никейцев, а с 1223 года и правитель Фессалоник, подписывавшийся титулом императоров: «во Христе Боге базилевс и автократор ромеев» (см.[7], стр.579). Таким образом, к концу первой четверти XIII века объявилось целых пять «Ромейских империй»: четыре греческих и одна латинская.

К 1261 году Никейская империя отвоевала назад Константинополь и по этому формальному признаку она с этого года считается восстановленной Ромейской империей. Конечно, это был, как и отмечается всеми историками, лишь жалкий остаток прежней могучей империи, почти все время находившийся в фактической зависимости от турок и, наконец, срезанный ими в 1453 году. Правила в нем династия Палеологов.

Истинной наследницей Ромейской империи является, конечно, империя Турецкая. Это, по существу, признается всеми историками. Однако, как мы покажем ниже, есть все основания считать Турецкую империю не наследницей, а всего лишь следующим, третьим, этапом все той же Ромейской империи.

Ход турецкого завоевания

Считается, что турки (точнее турки-сельджуки) появились в Малой Азии в середине XI века. Они достигли наибольшего могущества при султане Ала-ад-дине (1219—1236), образовав на северо-западе Малой Азии так называемый Румский султанат.

Нашествие монголов в 1243 г. уничтожило этот султанат, который превратился в конгломерат мелких княжеств (бейликов). Историческая традиция, которой ученые не доверяют, утверждает, что владетель одного из этих бейликов Осман в 1299 г. объявил себя независимым государем и законным правопреемником Румского султаната. На самом же деле первые признаки османской государственности появились, по-видимому, только в 20-х годах XIV века при сыне Османа Орхане.

Первоначально бейлик Османа занимал небольшой кусок территории невдалеке от берега Мраморного моря, но уже к середине XIV века он поглотил все византийские владения в Анатолии и занял всю северо-западную часть Малой Азии. Через Босфор турки уже могли наблюдать жизнь в Константинополе. Дальнейшее его расширение шло как на запад, так и на восток, но мы будем следить только за его движением в Европу.

Первый турецкий плацдарм в Европе появился в 1352 году. Предание (см.[5], стр.223) гласит, что сын Орхана Сулейман паша в соп­ровождении всего семидесяти смелых воинов переправился темной ночью через Дарданеллы и взял штурмом крепость Цимпе у Галлиполи. Захватив через два года и сам Галлиполи, турки твердой ногой стали в Европе и начали быстро расширять свою территорию.

Преемник Орхана Мурад I, первый из османских правителей принявший титул султана, в 1361 г. захватил Адрианополь и соседние районы Восточной Фракии, а затем Филиппополь, Софию и, наконец, подчинил себе всю Сербию (победа при Коссовом поле в 1389 г.). В 1366 г. Мурад перевел столицу своего султаната из малоазийской Бурсы в европейский Адрианополь (Эдирне).

В результате завоеваний Мурада и его преемника Баязида I от «империи» Палеологов остался лишь небольшой огрызок вокруг Константинополя, отрезанный от внешнего мира.

До поры до времени турки не обращали особого внимания на Грецию и Эпир, занятые более важными делами на севере, хотя отдельные турецкие отряды и проникали через Фермопилы в Аттику и Бестию, сея панику. Только к концу XIV века Баязид решил покорить, наконец, эллинские провинции. Его войска, отправленные через Отрис, взяли Лариссу, Фарсал и Цейтун, спустились в долину Сперхия, заняли Неопатрию и через Фермопилы вторглись в Фокиду и Локриду. Ворота Салоны были открыты ее правительницей Еленой; город и вся Фокида стали турецкими (см.[18], стр.298).

Неизвестно, как далеко проникли турки в это их первое вторжение в Грецию. Под угрозой нападения со стороны Дуная Баязид был вынужден прервать поход и обратиться к северу. Разбив в 1396 г. под Никополем соединенные силы европейских рыцарей, он вместо того, чтобы оккупировать оставшуюся беззащитной Венгрию, решается предварительно обеспечить свой тыл, окончательно уничтожив Византию. Лично возглавив осаду Константинополя, Баязид отправляет в Грецию своих полководцев с пятидесятитысячной армией. В этот второй поход в Грецию турки проникают в Пелопоннес и штурмом берут Аргос. Ахейский князь, спасся от приступа, объявив себя данником султана. Однако турки были еще недостаточно сильны, чтобы удержаться в Морее. Нагруженные добычей, они вернулись через Истм домой (см.[18], стр.299).

Было ясно, что окончательное завоевание Греции и падение Константинополя являются лишь вопросом времени. Но тут неожиданно судьба подарила Греции и Палеологам отсрочку — на полвека. Появившийся с Востока Тимур (Тамерлан) в кровавой битве при Ангоре сломил в 1402 г. державу османов; сам гордый султан был пленником приведен в палатку Тимура. Во всей Малой Азии власть перешла к Тимуру. Османы сохранили власть только в европейской части своей империи, куда Тимур не проник, остановленный водной преградой проливов.

Преемник Баязида Сулейман был вынужден искать мира. Он не только снял осаду с Константинополя, но и вернул греческому императору Фессалоники с македонскими провинциями, все захваченные острова и всю Фессалию. Родоссцам он отдал Салону и сделал значительные территориальные уступки Венецианской республике.

Эллины в Пелопоннесе

В создавшейся сумятице государственных и династических интересов и претензий не только Антонио удалось оттягать у Венеции Афины (см. § 3), но и константинопольскому императору удалось впервые установить свою верховную власть в Пелопоннесе. Чтобы защитить его от турок, император с помощью венецианцев строит в 1415 году знаменитый «Гексамилион» — стену через Истм со рвами, двумя крепостями и 153 башнями. Современники были поражены этим сооружением, но вскоре им пришлось убедиться, что подобно линии Мамино оно оказалось не в состоянии остановить врага.

Но пока в обстановке относительного мира греки впервые смогли оглядеться в Пелопоннесе. «В то самое время, как... облако гибели носилось над всей Византией, последние (а на самом деде, первые — Авт.) проблески национального сознания греков собрались... в Пелопоннесе.... центр тяжести греческой монархии, потерявшей почти все свои составные части, был перенесен... в землю Пелопса, пока еще сравнительно безопасную от натиска турок. Мизитра или Спарта является в эту эпоху (впервые в ее истории! — Авт.) политическим и духовным средоточием эллинизма...

Город Мизитра, резиденция деспота в трех милях от Лакедемона, затмила в эту эпоху как Фессалоники, так и Афины... Новая Спарта Палеологов была маленьким местечком, отрезанным от всего мира... Византийцам население Лаконии казалось, конечно, грубым и варварским» ([18], стр.307), но, тем не менее, именно здесь «про­буждался давно уснувший дух греческой науки.

...Мизитрский двор можно смело сравнить со многими дворами итальянского Возрождения...

При дворе Феодора II (деспота Мистры. — Авт.) жил знаменитый византиец Георгий Гемист (Плетон), воскресший античный эллин, поздний неоплатоник из школы Прокла и фанатический почитатель древних богов; такими же до некоторой степени были вскоре вслед за ним и итальянские гуманисты, ставшие такими под руководством Помпония Лета. Вполне понятно, что грек, одушевленный горячей любовью к отечеству, даровитый последователь (а не создатель ли? — Авт.) классической философии, мог отнестись отрицательно к тогдашней христианской церкви, как римской, так и православной, и смотреть с отчаянием на политическое и национальное разложение родной страны. Но мысль Гемиста через тысячу лет после Юлиана Отступника отодвинуть назад стрелку часов всемирной истории, воскресить религию богов и полубогов в виде выдуманного (вот правильные слова! — Авт.) мистико-аллегорического культа и заменить христианскую религию фантастической смесью учений Зороастра, индийских брахманов, Платона, Порфирия и Прокла — эта мысль граничила с безумием. Кажется, Гемист основал какую-то академию или секту в этом роде. К ученикам его, если не к адептам его мистической религиозной философии, принадлежали и такие выдающиеся платоники, как Мануил Хризолор и Виссарион.

Позже, во времена флорентийской унии, он перенес священный огонь язычества (только что им созданного! — Авт.) в этот город; он, по крайней мере, был здесь первым провозвестником славы и величия Платона, и, как утверждает Фицинус, повлиял на Козимо деи Медичи настолько, что сама идея основания во Флоренции платоновской академии обязана по преимуществу ему своим происхождением» ([18], стр.508—309).

Тут четко описано, как впервые создавалось представление о «классической Элладе». Угроза со стороны турок заставила жителей Византии осознать себя как этническую общность и превратила вероисповедный термин «эллин» в самоназвание народа. Собравшиеся в Пелопоннесе греки, воодушевленные идеей организации отпора османским успехам, внезапно открыли, что именно Пелопоннес был истоком греческой национальности, а их новоявленный патриотизм немедленно нашел себе опору в рассказах о бывшем ранее военном (именно военном!) величии Спарты. Определенную роль в сложении этой легенды сыграло, по-видимому, и то обстоятельство, что в Ахайском княжестве мили­таристский дух был всегда сильнее, чем в Афинах миролюбивых де-ла-Рошей, и от его баронов в Пелопоннесе осталось куда больше руин замков, башен и других военных сооружений.

Патриотические надежды пелопоннесских греков нашли своего ярчайшего выразителя в личности Гемиста Плетона. Вся его почти столетняя жизнь была посвящена идеологическому обоснованию борьбы с османами на базе легенд о великом прошлом «Эллады».

Особо обращает на себя внимание деятельность Плетона как первого пропагандиста идей Платона. Не означает ли это, что он и был автором хотя бы некоторых «сочинений Платона», к которым позже Фичино и К° добавили остальные? Что означает сходство имен: Платон—Плетон? Не прикрылся ли истинный автор прозрачной метаграммой?

Интересно (см. § 4,гл.1), что в истории платонизма фигурирует еще один почти полный тезка Платона—Плотин, живший якобы в III в. н. э. и приспосабливавший учение Платона к нуждам христианства (хотя и не являвшийся сам христианином). Возможно ли случайное совпадение, что три наиболее выдающихся представителя одной и той же философской школы, отделенные якобы друг от друга тысячелетиями, носили практически идентичные имена?

Империя Палеологов

Возрождение (а точнее, первое появление) национального чувства греков в рассматри­ваемое время единодушно отмечают все историки. Оно не ограничивалось Пелопоннесом, а распространялось на всю страну. «После реставрации Палеологов, — писал Б. А. Панченко, — империя получила почти исключительно местное значение на­ционального греческого средневекового царства, которое в сущности является продолжением Никейского, хотя вновь основалось во влахерном дворце Византийской державы» (см.[7], стр.596). Ту же мысль, но более определенно, выражает А. А. Васильев: «В очищенном судьбою от примеси азиатских национальностей населении развивается греческий патриотизм. Императоры продолжают еще носить обычный титул «василевса и автократора ромеев», но некоторые выдающиеся люди убеждают их принять новый титул — государя эллинов... Чувствуется, что прежняя обширная разноплеменная держава превратилась хотя и в скромное по территориальным размерам, но уже в греческое по составу населения государство» (см.[7], стр.597).

Вспыхнувшее чувство эллинского патриотизма стимулировало также единодушно отмечаемый историками резкий подъем в эпоху Палеологов умственной и художественной культуры и само им стимулировалось. Это время известно философами, многочисленными историками (интересно, что у одного из них, Пахимера, впервые обнаруживаются, по свидетельству А. А. Васильева, аттические названия месяцев вместо обычных христианских; см.[7], стр. 654), филологами и риторами («стремившимися по языку приблизиться к классическим писателям», т.е. на деле создававшими их язык), поэтами, богословами и юристами. Их кипучая деятельность не раз давала случай провести параллель с современными им деятелями итальянского Возрождения. Сила, напряженность и разнообразие культурно-просветительного движения при Палеологах ставит его в разряд уникальнейших явлений в долгой византийской истории.

Создание «классических» произведений было не только по плечу этим людям, но оно отвечало и запросам текущего политического момента, вдохновляя борцов-патриотов картинами прежнего величия.

Однако во всей этой картине есть одна трудность. С тем же единодушием, как и в описании культурного подъема, все историки отмечают не только политический, но вызванный им глубокий экономический кризис, охвативший при Палеологах страну. Они цитируют многочисленные свидетельства писателей того времени, описывающих как цветущие области обращались в прах турецкими варварами, сжигавшими поля, уничтожавшими города и угонявшими поголовно все население в рабство. От турецких набегов хирело сельское хозяйство, останавливалась торговля, прекращалось мореплавание.

— Но как же, — спрашивает Морозов, — мог возникнуть культурный подъем в период экономического упадка и гибели? Ведь только в беллетристике бывает «пир во время чумы». Науки и искусства первые гибнут во время экономической разрухи.

Историки не прошли мимо этого вопроса, но их ответы, по справедливому замечанию Морозова, напоминают звучание пустого бочонка. Скажем, тот же А. А. Васильев писал следующее:

«В минуты политической и экономической гибели эллинизм собирал все свои силы, чтобы показать всю живучесть вечной культурной классической идеи и этим самым создать надежду на будущее эллинское возрождение XIX века. Накануне всеобщего падения вся Эллада собирала свою умственную энергию, чтобы засветиться последним блеском» (см.[7], стр.651).

Другие византинисты, например, известный Диль, писали более сдержанно без столь громких и пустых фраз. Но на самом деле никакой иной концепции ими предложено не было.

Исключением, пожалуй, является только искусствовед Ф. Шмидт, который в 1912 г. четко сформулировал общее положение, что при экономическом и гражданском упадке государства Палеологов возрождение в нем искусства было невозможно (см.[7], стр.597).

Но ведь это же возрождение на самом деле было! Считать его мифом последующих поколений невозможно — слишком близко время Палеологов от нас и слишком много разнообразных документальных свидетельств от них осталось, чтобы можно было заподозрить здесь апокриф. (Хотя, конечно, не исключено, что некоторые литературные и иные сочинения, относимые к этому времени, окажутся при более внимательном исследовании апокрифами более позднего времени).

Именно «обилием и разнообразием источников» объясняет Васильев тот факт, что «время Палеологов принадлежит к наименее ясным временам византийской истории» (см.[7], стр.597). Его логика очень проста. Всякий самостоятельный рассказ односторонен и потому в истории хорошо иметь только один рассказ, за которым можно следовать не натыкаясь на противоречия, как всегда и поступают в изложении ранней истории всех государств. При встрече же двух самостоятельных и потому не сходных и часто противоречащих друг другу изложений, они в древней истории, как мы выше видели на примерах, обычно относились к разным векам или народам.

Но время Палеологов настолько близко к нам, что расчленить их династию на ряд разноместных и разновременных династий было уже невозможно, и потому с противоречиями первоисточников приходится справляться иным способом.

Как на образец, имеющихся в первоисточниках противоречий, можно, например, указать, с одной стороны, на сообщение арабского географа абуль-Феда, который в начале XIV века писал, имея в виду Константинополь, что «внутри города находятся засеянные поля, сады на месте многих разрушенных домов», а также на записки испанского путешественника начала XV века Клавихо, в которых сказано, что «в городе Константинополе есть много больших зданий, домов, церквей, монастырей, из которых большая часть в развалинах». С другой стороны, известен трактат о придворных должностях, приписываемый автору XIV века Кодику, где подробно описываются пышные одеяния придворных сановников, их разнообразные головные уборы, обувь и чиновные отличия; даются подробные описания придворного церемониала, коронаций, инаугураций и т.д. и т.п., поражающие пресловутой «византийской роскошью» (см.[7], стр.625). Как это согласуется с общим экономическим упадком и разрушенными зданиями?

«Ответ дает, может быть, — говорит Крумбахер, — средневековая греческая пословица: мир погибал, а жена моя все наряжалась». Но шутка — все же не ответ.» ([7], стр.626).

Вместе с тем «обилие источников» маскирует крупные провалы в наших знаниях об эпохе Палеологов, вызванные часто злой волей заинтересованных лиц. Например, известно, что в тщетной надежде заручиться помощью Запада Палеологи дважды заключали церковную унию с папами: в Лионе (1274 г.) и во Флоренции (1439 г.), но неудачно. Рассказывают, что после заключения Флорентийской унии в храме Софии был созван представительный собор православного духовенства, на котором присутствовали антиохийский, александрийский и иеруса­лимский патриархи, и что этот собор, осудив унию, восстановил православие. Деяния этого собора были изданы в XVII веке итальянским ученым Алляцием, который признал их подложными. С тех пор имеются два мнения: сторонники Алляция считают все деяния собора подложными и сам собор никогда несуществовавшим, а его противники, в основном, православно-греческие богословы и ученые, для которых подобный собор имеет громадное значение, — продолжают считать созыв Софийского собора историческим фактом (см.[7], стр. 624).

К слову сказать, если оспариваются соборы даже XV века, то как можно серьезно относиться, скажем, к Никейскому собору 325 года? Не переходит ли подобная доверчивость в нечто большее?

Третья Ромейская империя

Преодолев междоусобицу наследников Баязида и пользуясь уходом Тимура из Малой Азии, османы быстро восстановили свою империю. Уже в 1422 г. султан Мурад II снова предпринимает осаду Констан­тинополя, но неудачно. Взять Константинополь удалось лишь его преемнику, Мухаммеду II, в 1453 г. Через пять лет турки оккупировали Аттику и Пелопоннес, что и ознаменовало окончательное крушение империи Палеологов.

Ученые и писатели, ревнители «классической старины» и патриоты «эллинской государственности» эмигрировали в Италию, перенеся на итальянскую почву «классическую» культуру. От них и дошла до нас информация о турецких зверствах и об уничтожении турками «греческой культуры». Однако эта информация вызывает серьезные сомнения в отношении ее объективности, которую невозможно ожидать от эмигрантов, выгнанных силой из родной страны. Посмотрим поэтому, что же говорят факты.

В первую очередь обращает на себя внимание, что с присущей всем мусульманским завоевателям терпимостью турки совершенно не тронули религиозных учреждений византийцев. Более того, личности патриархов, епископов и священников были объявлены не­прикосновенными и были освобождены от подати-хараджа. Тем самым, следовательно, осталась неприкосновенной и культура, носителями которой в то время были, в основном, лица духовного звания и которая выступала в религиозном обличии. Урон потерпела только светская, патриотическая, антитурецкая, «эллинская» культура, да и то, по-видимому, не из-за турецких преследований, а из-за бегства ее представителей за границу.

Мы уже отмечали, что османы исключительно быстро осуществляли свои завоевания. Не успели они высадиться в Галлиполи, как через пятнадцать лет в их руках была вся северо-балканская часть Византии. Более того, в стране (за исключением Константинополя) они не встречали, по существу, никакого сопротивления. Отпор (хотя и неудачный) османы стали получать только тогда, когда вышли за пределы ромейского государства и начали угрожать Сербии, Венгрии и другим странам Юго-Восточной Европы.

Даже после тимуровской катастрофы население завоеванных областей не восстало против османов, а, напротив, явно поддерживало их против бывших своих властителей. Иначе невозможно объяснить, почему османы смогли удержаться в этих районах, отделавшись лишь незначительными территориальными уступками, а после устранения угрозы со стороны Тимура быстро восстановить (и даже расширить) прежнюю империю. Отсюда, в частности, следует, что экономика этих областей вовсе не была разрушена, а, наоборот, находилась в состоянии вполне удовлетворяющем местное население.

По совокупности всех обстоятельств мы должны признать рассказы о жестоком, сопровождавшемся кровью и зверствами турецком завоевании Византии вполне безосновательными. На самом деле это «завоевание» было, судя по всему, довольно спокойным «верхушечным» переворотом, мало затронувшим массы. Пришедшие османы просто сбросили правящую верхушку и сами заняла ее место. Все происходило почти так же, как двести лет назад при завоевании франками Греции.

За шестьсот лет до этого Ромейская империя перешла от библейско-агарянского вероисповедания к его евангельско-христианской форме. Теперь же произошло обратное движение: империя возвратилась к мусульманству, в котором в наиболее чистом виде сохранилось бывшее агарянство. Турецкое завоевание вполне равнозначно победе иконодулов, но традиция первую старается как можно сильнее преувеличить, а вторую, — в основном под влиянием церковников, — по возможности преуменьшить.

Основное отличие этих двух религиозных революций состояло в том, что вторая сопровождалась сменой греческого языка турецким. (Впрочем, можно думать, что и во время иконоборства произошло нечто подобное: прежде официальным языком церкви был библейский язык, а после победы иконодулов им стал греческий).

На этом основании считается, что имела место массовая иммиграция турок в Малую Азию, повлекшая полное изменение этнического состава этой страны. Однако не имеется никаких сведений о массовом бегстве ромеев или об их уничтожении турками. Напротив, многие мусульманские источники сообщают о почти поголовном переходе ромеев в мусульманство. Надо полагать, что современные турки — это потомки средневековых ромеев, перешедших в мусульманство и воспринявших вместе с религией язык своих господ, подобно тому, как современные греки — это потомки тех же ромеев, но оставшихся верными христианству и родному языку. Этнические же тюрки, составлявшие первоначально тонкий правящий слой Османской империи, постепенно растворились во всем населении.

Мы видим, что, по справедливости, мы не должны столь резко, как это принято, отделять христианскую Ромейскую империю от сменившей ее мусульманской Османской империи. Последняя была во всех отношениях продолжательницей первой, на чем, кстати сказать, всегда настаивали турецкие султаны, квалифицировавшие себя как единственных истинных продолжателей «римских» императоров.

Заключение

В этом параграфе мы выяснили, как и почему возникло пред­ставление о «классической Элладе». В подкрепление к сказанному можно добавить, что многие реалии этого времени обнаруживаются в «классике». Мы не будем сейчас этим заниматься, — для этого требуется специальное исследование, и лишь укажем на Истмийскую стену, которую, как оказывается, «классические греки» тоже строили, но для защиты от персов.

Здесь обращает на себя внимание, что в средневековье турок постоянно называли «персами». Это слово не было точным этнонимом, а всего лишь неопределенным термином, означающим «людей с востока». Нет сомнения, что классическая эпопея «греко-персидских войн» списана с войн греков с турками. Она, по-видимому, была сочинена до окончательной оккупации Греции и имела своей целью счастливым концом внести оптимистическую ноту в сопротивление туркам.

Во избежание недоразумений укажем, что не везде в «древней» литературе под персами понимаются турки. Например, «персы», с которыми воевал Юлиан Отступники, почти наверняка были галлы-паризии (от имени которых и происходит современный «Париж»).

ИТОГИ ГЛАВЫ

1. Главнейшим итогом этой главы является установление проис­хождения «античных» руин (и прочих архитектурных памятников) на территории Греции, а также истории возникновения мифа о «клас­сической Элладе».

2. Была также предложена новая периодизация истории Визан­тийской империи вместе с империей Османов.

3. В своем исследовании мы подошли «снизу» к эпохе Возрождения, т.е. к тому пункту, с которого мы начали том I. Круг замкнулся, и все детали головоломки сошлись.

   НАЧАЛО