§ 7. Египетская система письменности

Иероглифическое монументальное письмо

Из книги Лоукотки мы узнаем, что «старейшее известное нам письмо — египетские иеро­глифы. Надписи этого типа встречаются с преддинасти­ческих времен..., т. е. ранее 4000 г. до н. э. , и непрерывно до первой половины III века н. э.... Тот факт, что они сохранились в течение такого продолжительного времени, объясняется, с одной стороны, политической мощью египетского царства (это заявление удивляет: ведь по словам самих же историков в течение тысячелетних промежутков между «Царствами» египетское государство находилось в состоянии полного развала; см. § 5. — Авт.), с другой — врожденным (? — Авт.) консерватизмом (!? — Авт.) древних египтян, которые неохотно и лишь по принуждению (!? — Авт.) перенимали новшества у чужеземцев.

... Некоторые авторы называют иероглифы также монументальным письмом, потому что им пользовались для надписей на стенах храмов и общественных зданий, на памятниках, статуях богов и т. п.

На иероглифах можно проследить необычайную изобразительную точность идео­грамм... Каждый знак... высечен или выгравирован с величайшей тщательностью и точностью... ошибиться при чтении невозможно.

Происхождение иероглифов пока не установлено... египетские письмена входят в историю как законченная форма, как точно продуманная и до конца разработанная система... ([125], стр. 25—29).

Несмотря на то, что иероглифы появляются уже «как законченная форма», Лоукотка пытается все же описать развитие иероглифической системы письма во времени. Он пишет, что первоначально иероглифы были исключительно идеографическим письмом, знаки которого передавали понятия, но с прогрессом культуры и этот способ письма вскоре оказался неудовлетворительным, и письмо начинает постепенно фонетизи­роваться.

С помощью системы изображений, напоминающей наши ребусы, прежде всего начинают выражаться местоимения, предлоги, суффиксы и другие грамматические формы.

... Дальнейший прогресс заключался в том, что обе полугласные древнеегипетского языка... стали опускаться в конце слов... В подобном случае нельзя говорить об идеограмме; это уже фонетическое изображение другого слова.

Однако и такое письмо недолго удовлетворяло египтян (несмотря на их «консерватизм»! — Авт.)... возникает слоговое письмо... От обозначения слогов до обозначения звуков теперь остается только один шаг...

Так возник древнеегипетский фонетический алфавит 24 букв» ([123], стр. 30—32).

Эта логически безупречная схема обладает одним недостатком: она не под­твержда­ется фактами. Как сообщает сам Лоукотка (см. [123, стр. 29—30), в пред­династической надписи царя Нармера, относящейся по его датировке приблизительно к концу четвертого тысячелетия до н. э. , фонетические знаки уже применяются: «самый ранний из известных иероглифических памятников совпадает в основных чертах характера письма с памятниками, написанными 5000 лет спустя» ([92], стр. 79). Поэтому все перечисляемые Лоукоткой столь убедительные этапы развития египетского письма оказываются на поверку продуктом чистого воображения. По этой причине «в настоящее время некоторые ученые начинают сомневаться в справедливости гипотезы о постепенной эволюции египетской иероглифики. Они полагают, что иероглифическая система письма возникла в период объединения Египта при I династии и была создана искусственным путем (? — Авт.) сразу как единое целое (?? — Авт.) человеком, уже знакомым с письменностью (!? — Авт.)» ([92], стр. 79).

Практика употребления древнеегипетской фонетической азбуки была весьма своеобразна. Оказывается (см. [123], стр. 50), что египтяне не употребляли алфавитных знаков самостоятельно, но применяли идеограммы, сопровождая их практически всегда фонетическими чтениями. При этом, если идеограмма имела несколько смысловых значений, то к ней, кроме того, прибавлялся определитель (де­терминатив). Более того, определитель часто добавляли и тогда, когда он был излишен, т. е. когда идеограмма имела только одно значение. Не в силах объяснить это Лоукотка лишь констатирует «бессистемное употребление определителей». Точно также Лоукотка не объясняет, почему при наличии фонетической азбуки египтяне пользовались идеограммами. Советский специалист Дьяконов объясняет это тем (см. [92], стр. 83), что без идеограмм текст, написанный одной азбукой (имевшей знаки только для согласных), был бы совершенно непонятен. Почему же, однако, идеограммами не пользовались авторы библейских книг, также первоначально написанных одними согласными (см. гл. 7, § 1)?

Впрочем, не нужно думать, что различных иероглифических знаков было много: «в общей сложности писцы пользовались 500 знаками, но вместе с более старыми вариантами и вышедшими из употребления знаками число их доходило до 3000» ([125], стр. 52). Европейцу, привыкшему к алфавитному письму, такое количество знаков может показаться очень большим, но, скажем, японец этим числам лишь снисходительно улыбнется: иероглифический минимум японского языка содержит 1820 знаков, для чтения классической литературы необходимо знать еще две-три тысячи знаков, а общее число японских иероглифов, включая устаревшие и вышедшие из употребления знаки, оценивается в несколько десятков тысяч.

Кстати сказать, графика японского языка во многом напоминает египетскую. В ней также используются идеограммы и фонетическая слоговая азбука (даже две азбуки). Хотя любой текст может быть написан фонетической азбукой, японцы предпочитают вкраплять в текст иероглифы; чисто же фонетическое письмо они употребляют лишь в специальных обстоятельствах (при обучении детей, в телеграммах и т. п.). Конечно, большую роль здесь играет традиция, но не надо забывать, что иероглифы существенно сжимают текст и позволяют с одного взгляда понять о чем идет речь. Немалое значение имеют и чисто эстетические соображения: письмо, в котором часть слов написана азбукой, а часть иероглифами, выглядит красивее, чем скучно монотонная последовательность алфавитных знаков. Употребив иероглиф, который он считает редким, забытым или устаревшим, а по­тому могущим создать для читателя трудности, японец, совсем как египтянин, приписывает фонетической азбукой рядом с иероглифом его чтение.

По-видимому, по аналогичным причинам (традиция, сжатость и быстрая понимаемость текста, эстетические соображения) не отказались от иероглифов и египтяне. Однако одна особенность египетской иероглифики остается непонятной: почему египтяне считали необходимым практически к каждой идеограмме приписывать ее фонетическое значение? Пример японского языка показывает, что применительно ко всем иероглифам это заведомо излишняя роскошь, особенно удивительная для выразительных и четких египетских иеро­глифов. Почему-то аналогичное излишество египтяне допускают, как было отмечено выше, и в отношении детерминативов-определителей.

Считается, что грамотность в Египте была привилегией лишь очень узкого круга жрецов и писцов. Фактически это мнение ни на чем реальном не основано. Аналогичное мнение о безграмотности древнерусского общества было опровергнуто находками в Новгороде берестяных грамот. Мы полагаем, что и в Египте времен иероглифов грамотность была широко распространена; в противном случае практика сооружения монументальных иероглифических надписей была бы бессмысленна. Конечно, по нашим теперешним меркам большая часть тогдашних грамотеев должна была бы считаться малограмотной; едва ли они были способны на что-нибудь большее, чем медленное со спотыканием чтение несложного текста. Можно поэтому думать, что широкое использование определителей и фонетических чтений имело своей целью оказать помощь малограмотным читателям в понимании текста.

Это объяснение широкого распространения фонетических расшифровок и определителей (подсказанное практикой японского языка) наталкивается на определенные трудности. Дело в том, что египетские идеограммы настолько выразительны, что (в отличие от стилизованных японо-китайских иероглифов) смысл их, как правило, невозможно забыть раз его выучив, особенно, если иероглиф снабжен определителем. Это верно и для составных иероглифов, передающих абстрактные понятия, поскольку принципы их «ребусной» структуры очень просты и естественны. С другой стороны, алфавитные знаки имеют, конечно, весьма условный характер и их запоминание основано почти исключительно на зубрежке и долгой практике в чтении и письме. Получается, что простая и наглядная вещь (иероглифы) разъясняется более сложной, формальной и условной вещью (алфавитом). Этот неожиданный вывод принадлежит, конечно, Морозову. Надо сказать, что в целом замечания Морозова по поводу иероглифики совершенно неудовлетворительны. Он явно не знал простейших фактов об этой системе письменности и основывал свои суждения на перевранной популяризаторами расхожей информации. Поэтому мы пользуемся здесь его соображениями в относительно малой степени. Однако парадоксальный вывод о египетской иероглифической системе письма, как более доступной для чтения, чем алфавитная, нам кажется заслуживающим внимания.

По мнению Морозова, основным текстом монументальных иероглифических надписей является текст алфавитный. Идеограммы же служат для его разъяснения и облегчения чтения (ситуация полностью противоположная японской практике). Можно сказать, что идеограммы монументальных надписей являются в этом отношении предшественниками современной плакатной живописи, исполняющими по существу ту же роль. Это подтверждается также тем, что иероглифические надписи часто сопровождаются изображениями, играющими уже чисто иллюстративную роль.

Тем самым, иероглифическая надпись оказывается доступной практически всем. Полностью безграмотные зрители будут ин­формированы о подвигах и завоеваниях фараона по иллюстрациям. Малограмотные читатели узнают подробности этих завоеваний из иероглифических «ребусов», а те, кто могут читать фонетические знаки, получат полную информацию.

Иератическое и демотическое письмо

Считается, что папирус, как материал для письма, изобретен в эпоху Среднего царства, «поскольку более древние свитки чрезвычайно редки» ([125], стр. 51). Это, конечно, вздор, потому что без удобного и широко распространенного материала для письма довести пись­менность до такого совершенства, которые мы наблюдаем в мо­нументальных надписях (даже додинастической (!) эпохи), не представляется возможным. Добиться этого, занимаясь лишь медленным и трудным высеканием иероглифических знаков на стенах, так же невозможно, как приобрести литературную опытность и навык орфографического письма без бумаги (см. гл. 1, § 5).

По той же причине нельзя согласиться и с общераспространенным мнением (не подкрепленным, впрочем, никакими фактическими доказательствами), что «после изобретения папируса писцы пер­воначально просто копировали формы высеченных иероглифов на новый материал, но позднее, осознав большие преимущества его, стали сокращать некоторые знаки, и отсюда с течением времени развилось совершенно новое письмо, так называемое иератическое» ([123], стр. 52). Не может быть сомнения в том, что иератическое письмо предшествовало монументальному иероглифическому. По своей структуре иератическое письмо было алфавитным. Обилие в нем знаков (их насчитывается около 600) объясняется широким употреблением после­алфавитных сокращений, вызванных стремлением к экономии дорогого папируса. (Аналогичным образом, экономя бумагу, широко использовали лигатуры древнерусские книжники; тем не менее, Древнерусская письменность иероглифической не считается).

Далее, считается, что «в эпохи национального упадка (около VI века до н. э.) в Египте возникает новое письмо, так называемое Демотическое. Оно... является народной курсивной формой иератического письма... Демотическое письмо еще более лаконично и бегло, чем иератическое... Благодаря своей относительной легкости, оно оставалось письмом египетского народа вплоть до победы христианства» ([123], стр. 123).

Мы полагаем, что здесь снова все перевернуто вверх ногами. Именно демотическое письмо (как наиболее легкое) и было исконным письмом египетского народа. Остальные же виды письма являются ис­кусственными образованиями. Иератическое (т. е. «священное») письмо представляет собой стилизованный вариант демотического письма, первоначально предназначенный для магических «книг мертвых», а иероглифическое монументальное письмо было создано, как мы уже говорили, независимо от иератического для нужд «наглядной агитации». Детальное обоснование этой теории требует неуместного здесь углубления в тонкости внутренней структуры иератических и демотических папирусов. Поэтому мы удовлетворимся утверждением (доступным для проверки любому читателю), что вся информация о реальных фактах египетской письменности этой теории не про­тиворечит, а часто ее даже подтверждает.

Мнение, что первоначальными системами письменности являются алфавитные, а отнюдь не сложнейшие и явно искусственные идео­графические, высказывалось задолго до Морозова. Еще в 1826 г. русский египтолог И. А. Гульянов, полемизируя с Шампол­лионом, выступившим со своей теорией иероглифической письменности в 1824 г. , доказывал, что «таинственные иероглифы не что иное, как просто буквы приукрашенные, и что буквы существовали прежде образов, фигур или иероглифов, а не наоборот» (см. [161], стр. 311). Морозов пришел к этому мнению, по-видимому, самостоятельно. Он делает из него далеко идущие выводы, особенно в отношении китайской иероглифики (см. [5], стр. 58—42), с которыми мы согласиться, как уже было сказано, никак не можем, хотя, с другой стороны, не можем и не отметить, что определенное рациональное зерно в них, по-видимому, есть. В отношении же алфавитного (скорее всего, силлабического) характера первоначального письма Морозов (вместе с Гульяновым) по всем обстоятельствам дела, по-видимому, прав.

Более подробное обсуждение всех этих интереснейших вопросов выходит за рамки этой книги.

---

 

ИТОГИ ГЛАВЫ

1. В IV—VII веках н. э. Египет был «Святой землей» византийской империи, куда свозили для захоронения забальзами­рованные трупы и ездили на богомолье.

2. Пирамиды являются усыпальницами трех великих религиозных деятелей IV века. Они строились несколько столетий не только в память этих святых, но и в тщетной надежде достичь неба.

3. Иероглифические панегирики высекались на скалах для снискания благосклонности византийских теократических властителей. В их же честь строились храмы и создавались монументы.

Очень похоже, например, что три из четырех знаменитых статуй в Абу-Симбеле изображают Диоклетиана, Константина и Юлиана или — в другой системе отнесения — Моисея, Арона и Христа. Четвертая статуя, быть может, изображает Иоанна.

4. Разнообразие имен объясняется конкуренцией различных религиозных центров, каждый из которых давал императору свое собственное, магически наиболее благоприятствующее, имя.

5. Средневековые книжники по собственному, произвольному разумению распол9жили позже эти имена в последовательный ряд, создав тем самым представление о бесконечно долгой истории Египта. Но всюду из-под овечьей шкуры торчат волчьи уши.

6. Эта схема не находит прямых опровержений ни в археоло­гических, ни в письменных памятниках, ни в том, что мы знаем о культуре и религии египтян. Напротив, внимательный анализ памятников всюду обнаруживает подтверждения этой точки зрения.

 

---

 

---

   НАЧАЛО