§ 2. Франкская Греция

Возникновение франко-греческой феодальной мозаики
См.[4], стр.780—800.

В 1204 г. во время четвертого крестового похода крестоносцы захватывают Константино­поль и организуют новое феодальное государство — так называемую Латинскую империю. В непос­редственное подчинение новому императору было отдано только около четверти государства (Константинополь, Фракия и несколько островов), а все остальное было поделено между вождями крестоносцев и Венецией (бывшей главною вдохнови­тельницей нападения на Византию). С этого времени только и начинается связная и правдоподобная история Афин и всей Греции.

На Пелопоннесе было организовано Ахайское княжество, про­существовавшее более двухсот лет — до 1432 г.; в Аттике и Беотии — Афинское герцогство, просуществовавшее еще дольше — до 1460 г.; около Салоник — Неопатрасское герцогство, в 1271 году преоб­разованное в Салоникское королевство и в 1318 г. присоединенное к Афинскому герцогству; в Эпире — Эпирский деспотат, про­существовавший до 1408 года; на острове Кефалония— Кефалонское Палатинское графство, продержавшееся до 1797 г. (правда с 1485 г. год управлением Венеции) и т.д. и т.п.

В Венеции не хватило сил непосредственно вступить в обладание всеми греческими областями, которые ей были предоставлены по разделу. Она предложила своей знати, чтобы та на свой счет заняла эти области и по праву завоевания владела ими как наслед­ственными венеци­анскими левами. Так возникли многочисленные островные государства под протекторатом Венеции (герцогство Наксос, маркизах Чериго, эрцгерцогство Лемнос и т.д.), но остров Крит после продолжительной борьбы был аннексирован самой республикой святого Марка, которая удерживала его вплоть до 1668 г.

Влияние Венеции со временем распространилось и на другие, ранее независимые государства. Если Эвбейский триархат почти сразу попал под протекторат Венеции, то Палатинское графство, как мы уже видели, держалось более двухсот пятидесяти лет. Остров Корфу был под непосредственным управлением Венеции только до 1214 г., затем в нем правили эпирские деспоты. В 1259 году на Корфу был организован самостоятельный деспотат, но фактическая власть вернулась к Венеции. В 1586 г. на Корфу была объявлена республика под венецианским протек­торатом, просущество­вавшая до 1797 г.

Афинское герцогство
(См.[5], стр.188—198)

Мы рассмотрим более подробно Афинское герцогство как типичного представителя государственных образований франкской Греции.

Первым правителем Афин «по праву завоевания» стал бургундец Оттон де-ла-Рош. Первоначально он носил скромный титул «сир», который в греческом языке превратился сначала в «кира», а потом и в «мегаскира». Не получили ли, кстати сказать, легендарные персидские Киры свои имена от французского «сира»?

Сменивший его в 1225 г. мегаскир Гвидо (Ги) I принял в 1260 г. из рук французского короля Людовика IX титул «герцога афинского». Впрочем, известна (см.[18], стр.145) летописная запись от 1205 г., называющая еще ла-Роша «герцогом афинским и фиванским». Причину этого анахронизма мы не исследовали.

Любопытно, что европейские писатели и поэты придавали титул афинского герцога Тезею, мифическому основателю Афин. Еще Гиббон заметил, что Боккаччо, Чосер и Шекспир титулуют так древнего Тезея. Да и Данте, живший менее чем через сто лет после ла-Роша в XII песне Ада заставляет Вергилия спросить Минотавра, не считает ли он себя «герцогом афинским»?

Современник Данте, историк каталонцев Рамон Мунтанер, считал афинским герцогом даже Менелая (!). Он рассказывает, что когда Елена, супруга герцога афинского, отправилась на богомолье в сопровождении 100 рыцарей, на нее напал Парис, сын троянского короля, умертвил свиту и похитил красавицу-герцогиню.

Таким образом, мы видим, что в XIII веке поэма Гомера еще только складывалась, а осада Трои воспринималась как эпопея о феодальных междоусобицах эпохи крестовых походов!

После установления власти франков в Афинах и Фивах их правос­лавные архиепископы удалились в ссылку, а все главные храмы были переданы латинскому клиру. Греческая церковь была поставлена в зависимость от латинской и, например, никто не мог быть рукоположен в православные священники без соизволения католического архиепис­копа и разрешения владельца земли, на которой расположен храм.

До нас дошла булла папы Иннокентия III афинскому архиепискому Берарду (см. ее текст в [5], стр.192 и в [18], стр.161). Эта булла, если только она не является апокрифом, показывает дальнейший этап развития мифа о дохристианских Афинах, вокруг которого уже начинает кристаллизоваться особая теология из обрывков средне­вековых вольнодумств и филологических недоразумений. Так, например, Иннокентий пишет, что «Афины поклонялись сначала троице ложных божеств, в трех личностях составлявших единство». Здесь, по-видимому, Иннокентий имеет в виду Зевса, Аполлона и Афину, уже не понимая, что еще сравнительно недавно они были лишь иными воплощениями христианской троицы. Любопытно, однако, их объединение Иннокентием в единую троицу, что явно является остатком от тех времен, когда «язычество» еще не отделилось от христианства.

Новые правители Греции не изменили системы землепользования и налогообложения. Население выплачивало им те же подати и несло те же повинности, какие прежде полагались от него в пользу императорского правительства и архонтов. При франках оно, пожалуй, оказалось даже в выигрыше, так как подати с него не уходили в казну отдаленной Византии, а расходовались в самой стране. Все прежние законы, вольности городов и туземные обычаи были сохранены в Целости, и крестоносные правители специальными соглашениями обязались их уважать.

Наступившее в Греции относительное спокойствие способствовало также расцвету торговли и промышленности. Сопротивляясь экспансии Венеции, Гвидо покровительствовал генуэзцам. В 1240 г. он, например, освободил их от податей и подчинил своей личной юрисдикции.

Так как Аттика была скудной страною, а ее столица лежала несколько в стороне, Гвидо и преемники имели резиденцию преимущественно в Фивах, расположенных в плодородной Беотии; свою столицу они соединили прекрасными дорогами с франкскими государствами в Эвбее, с лежащей на севере Элладой и с Ахайским княжеством.

О железной энергии, богатстве и блеске тогдашнего латинского рыцарства свидетельствуют многочисленные развалины феодальных, замков, которых особенно много сохранилось в Пелопоннесе. Пэрские фамилии Алеманов в Петрэ, Розьеров в Акове, Брюнеров в Каритене, Турнэ в Аркадском Каловрите, Шарпиньи в Востице, Валенкуров в Велигости и Нельи в Пассаве наполняли свои замки шумной жизнью. Ахейский княжеский двор, при котором служило до тысячи (!) рыцарей, даже на Западе слыл за школу самых утонченных нравов. Афинско-фиванский двор Гвидо был менее пышен, но все же современники и о нем отзывались с большим уважением.

Дополнительный блеск франкским дворам придавали женщины. Во франкской Греции не действовал салический закон и потому очень часто трон оказывался в женских руках (скажем, в Ахайе женщины правили шесть раз, в общей сложности почти полвека), да и в другое время влияние женщин было очень велико. Как нам повествуют историки, «никогда, ни раньше ни потом (речь идет о первом столетии истории Афинского герцогства, когда в нем правили потомки ла-Роша. — Авт.) старинный семи­вратный город (Фивы. — Авт.) не видел такой блестящей толпы, которая заставляла звучать песнями и пиршествами покрытые фресками стены замка Сент Омера (соратника ла-Роша, получившего в лен половину Фив. — Авт.); никогда, ни раньше ни потом, фиолетовая корона Афин не увенчала такой романти­ческой сцены, как в то время, когда кавалькады увешанных оружием рыцарей и прекрасных бургундских дам отправлялись слушать мессу в монастырь святой Девы» (см.[4], стр.788).

Культура Франкской Греции

Когда крестоносцы отправлялись в путь, они оставили на родине свои лены. По специальному указу папы эти лены сохранялись за ними и их наследниками на все время их отсутствия. Обосновавшись в Греции, крестоносцы не потеряли связи с родными местами и продолжали получать все прежние доходы, которые управители посылали из Франции в Грецию. Даже после 20 лет своего правления в Афинах Отгон де-ля-Рош сохранил за собой свой бургундский лен и смог к старости вернуться к себе на родину. Конечно, постепенно связи между Францией и Грецией ослабевали, и со временем доходы из Франции перестали приходить. Но это произошло уже при внуках и правнуках первоначальных завоевателей. Первые же лет сто доходы с прежней родины поступали достаточно регулярно.

Складываясь с поборами с местного населения и прочими доходами, эти поступления делали франкских властителей Греции одними из богатейших государей того времени. Именно это богатство позволяло им всячески состязаться друг с другом в пышности дворов, блеске рыцарских турниров и в поощрении наук и искусств.

Сохранилось немало сведений о трубадурах и менестрелях в Греции этого периода. «Литература трубадуров, рыцарские поэмы Роберта Баса, Кретьена де Труа, троянская эпопея Бенуа де С. Мора, сказочные сюжеты Александриды, Тезеиды и Фибаиды были и в Греции развлечением французских рыцарей. Нет, однако, никаких указаний на то, чтобы эта французская поэзия нашла в земле эллинов новое поприще развития» ([18], стр.203). Последний факт очень странен, поскольку что-что, а поэзия при богатых, пышных и куртуазных дворах должна была развиться обязательно.

Еще более удивительно, что «нам ничего неизвестно ни о греческих, ни о латинских школах ученых в Фивах и Афинах» ([18], стр.202), хотя, например, «Капитул доминиканцев часто посылал воспитанников в Грецию учиться языку эллинов» ([18], стр.202), да и тщеславию дворов должно было льстить наличие «собственных ученых».

Чтобы объяснить это, Грегоровиус вынужден оценивать франкские дворы как «ничтожные», изолированные в чужом народе и оторванные от живых сношений с другими странами (см.[18], стр. 205). Поскольку это полностью противоречит всей предыдущей информации и здесь у Грегоровиуса явно не сходятся концы с концами.

Грегоровиус опровергает свой собственный тезис об «изолиро­ванности в чужом народе» франкских дворов, сообщая через несколько строк, что франкская поэзия оказала глубокое влияние на греческую литературу того периода, в которой главную роль стали играть переработки французских тем. В созданном в это время «Романе об Ахилле» герой сражается с французскими рыцарями, а троянская война оказывается происходившей во времена короля Артура!

Феодальные правители с достаточными доходами тратили их обычно на войны или на престижное строи­тельство. Афинские герцоги, отличаясь исключительным миролюбием и отвращением к авантюрам (см.[18], стр.200), должны были тратить свои немалые средства на строительство. Однако оказывается (см.[18], стр.206—209), что до нас дошло исключи­тельно мало зданий той поры. Считается, что единствен­ным роскошным замком был кадмейский в Фивах, но он ныне полностью разрушен. Из церквей самой замечательной является Католикон в Афинах, небольшой храм из белого мрамора с куполом. Историки искусства спорят: является ли он самостоя­тельным творением франков или их реставрацией старо­византийской базилики. Даже храм Дафне невдалеке от Афин, служивший фамильной усыпаль­ницей ла-Рошей по уверению Грегоровиуса построен не ими, а восходит чуть ли не к античным временам.

Классические постройки Греции

Таким образом, у нас налицо очень тяжелое противоречие. После более чем двухсотлетнего управления Грецией, имея в своем распоряжении огромные собственные и еще большие церковные средства, католический привилеги­рованный слой и его духовенство не могли не оставить множества прочных общественных зданий, храмов, цирков, театров. Но ничего этого нет.

Объяснение, которое предлагает Морозов, состоит в том, что все их гражданское и церковное строительство апокрифи­ровано в древность, а на самом деле все т. н. «античные здания» построены в эпоху франкского владычества на доходы, полученные грабежом местного населения и присланные со старых ленов. В античность же апокрифи­рованы тогдашние ученые и писатели.

Это объяснение, снимая все противоречия, подкрепляется и документами. Рассмотрим, например, реальную историю Акрополя и, в частности, Парфенона (см.[4], стр.805—808).

Считается, что этот языческий храм был очень рано перестроен в христианскую церковь Богородицы, хотя, как отмечает Грегоровиус (см.[18], стр.45), о времени переделки Парфенона в церковь не существует достоверных документов, а принимаемая некоторыми учеными дата — 630 г., основана на очевидной эпиграфи­ческой подделке. Поэтому все упоминания в немногочисленных афинских документах дофранкской эпохи о церкви Богородицы расцениваются как информация о Парфеноне, что, конечно, никакой критики не выдерживает, поскольку церковь Богородицы могла существовать не одна.

Более того, обращает на себя внимание, что само имя богини, в честь которой в незапамятные времена будто бы был сооружен Парфенон, точно транскрибируется как «Атенайя Партенос» и означает буквально — «Афинская дева» совершенно в том же смысле, как на Руси говорили: Казанская богородица, Иверская дева Мария и т.п. Поэтому «Пар­фенон» означает, собственно, «храм Девы» и ничего больше.

Первые подробные описания «Афинского храма Девы» принадлежат якобы перу Акомината. Он описывает христианские фрески на его стенах, драгоценные украшения, висящего над алтарем «вечно махающего своими крыльями золотого голубя», изображающего святого духа, а перед алтарем лампаду, в которой «никогда не истощается масло к великому удивлению пилигримов». Вся эта информация принадлежит биографу Акомината, Лампросу, который писал уже во франкское время, и выглядит в высокой степени апокрифичной, особенно, если учесть, что Лампрос описывает Парфенон, как «словно только что построенный». Судя по всему, Лампрос свои личные впечатления приписал своему герою. Иначе нельзя объяснить, почему по его же сообщениям при Оттоне де-ла-Роше город был для завершения (!) Пар­фенона обложен такими большими налогами, что не только все листы на деревьях, но и каждый волосок на головах жителей были сосчитаны.

Интересно, что сообщение о «неугасимой лампаде» в Парфеноне мы находим также — у кого бы Вы думали? — у Павзания!

При Оттоне де-ла-Роше Парфенон оказывается уже «латинским храмом Девы Марии» и как двойник статуи языческой «Афинской девы» работы Фидия мы обнаруживаем в нем католическую статую «Пресвятой Девы», быть может, совсем не худшей работы.

Следующее существенное сообщение о Парфеноне относится к 1393 году, когда герцог Нерио повелел отодрать с его врат серебряные листы обкладки, чтобы выкупиться из плена.

Парфенон продолжал функционировать как христианский храм вплоть до захвата Афин турками в 1460 г., когда он был разграблен, а католические статуи «Афины Партенос» уничтожены.

В руины Парфенон был обращен 26 сентября 1687 г. при бомбардировке Акрополя венецианским флотом. Уходя через полгода из Акрополя, венецианцы попытались увезти кариатиды западного фронтона Парфенона, но при отделении уронили их и вдребезги разбили. (см.[18], стр.367—368).

Один тот факт, что еще пятьсот лет назад Парфенон был вполне сохранившейся, функционирующей церковью, полностью уничтожает легенду о его якобы полутора­тысячелетнем возрасте. Под каким колпаком он без ухода сохранился, не обратившись в руины, в продолжение целой тысячи лет?

Аналогично, в том же XIII веке мы обнаруживаем в афинском Ак­рополе другой, сравнительно небольшой, храм той же Афинской богородице—деве, находящийся в полной исправности и упот­ребляемый для богослужений. Потом, быть может только при турках, его развалины стали называться Эрехтейоном, а классические первоисточники (напомним, имеющиеся в рукописях не позже XV века) нам теперь говорят, что этот храм был якобы построен древним афинским царем Эрехтеем, который был наполовину человек, а наполовину змей. Современные ученые не верят в этом сообщении почему-то только второй его части.

В Афинах в том же XIII веке мы обнаруживаем и храм Георгию Победоносцу, на стенах которого впервые были обнаружены опис­анные в гл.2 «афинские графитти». Из них мы, в частности, узнаем о целом ряде его настоятелей, начиная с первого — монаха Луки.

К этой информации классики добавляют, что этот храм был построен вовсе не Георгию Победоносцу, а другому победоносному герою, Тезею, еще в незапамятные времена. Как он мог сохраниться без всякого ухода, но в полной исправности до XIII века?

Сам Акрополь в XIII веке и позже является активной крепостью, защищающей столицу феодального герцогства, а на ведущих в него Пропилеях красуется фреска, изображающая архангелов Гавриила и Михаила. Интересно, кто-нибудь из верящих в древность Пропилеев историков, пробовал писать фрески (которые, напомним, рисуются водяными красками) на стенах, более тысячелетия подвергавшихся разрушительному действию времени?

До эпохи Возрождения имя «Акрополь» не употреблялось. Афинский кремль назывался всегда «крепостью Сетин». Впервые имя «Акрополь» (означающее «Верхгород») употребил в 1447 г. в одном из своих писем гуманист Кириак из Анконы.

Обращает на себя внимание также и тот факт, что (см.[4], стр.804) в XV—XVII веках атрибуция «памятников древности» была совсем другой, чем ныне. Монумент Лисистрата назывался фонарем Демосфена, дворец Ирода Аттика — дворцом Клеонида и Мильтиада. Ворота Афины назывались дворцом Фемистокла, Одеон Перикла (реставрированный, а на самом деле, построенный рыцарями) — Школой Аристотеля и т.д. и т.п.

В сочетании со сказанным выше, все это не оставляет сомнения в правильности объяснения Морозова.

Напомним еще раз, что нам нет нужды давать независимые и полные доказательства справедливости этого объяснения. Достаточно показать, что оно не противоречит реальным фактам и потому может быть правильным. То, что оно на самом деле правильно, устанавливается сопоставлением с содержанием всех предыдущих глав.

   НАЧАЛО