§ 1. Греция под властью Византии

Автохтонное население Греции

Обращаясь к исследованию Греции в Средние века, мы, в первую очередь, с удивлением узнаем, что в раннем Средневековье она была заселена преимущест­венно славянскими племенами и представляла собой ничтожную окраину империи, служившую в основном местом ссылки. Византийский патриарх XI века Николай II утверждал даже, что свыше двухсот лет нога византийца не вступала в дикий (!) Пелопоннес (см.[18], стр.40—41). Мы уже обсуждали этот вопрос в гл.2, § 2, но сейчас мы осветим его с несколько иной точки зрения.

Ни в коем случае не могущие признать славян исконным населением Балканского полуострова, историки сочиняют разнообразные схемы проникновения славян в Грецию. Будто бы еще Константин Багряно­родный объяснял превращение Пелопоннеса «в славянский и варварский край» повальной чумой, погубившей греческое население (см.[18], стр.53). Еще проще поступил исследователь XIX века Фальмерайер, выдвинувший предположение, что «аваро-славяне с 588 г. вырезали всю древнюю Грецию» ([18], стр.41), не оставив никого из «классических греков». Однако, как замечает Грегоровиус, автор цитируемой нами «Истории города Афин в средние века», ни один из византийских летописцев ни словом не намекает на подобное событие, которое, «конечно, хоть кем-нибудь, да оказалось бы записанным», ([18], стр.41) и более того, хотя «процесса ославянения значительных пространств в Элладе и Геллеспонте исторически вообще нельзя в точности наметить» ([18], стр.53), но «документы, однако же, совсем умалчивают о насильствен­ных завоеваниях, об опустоши­тельных войнах, которые бы переселив­шиеся славяне вели из-за овладения Грецией. Ни о едином городе не повествуется, чтобы он подвергся осаде или уничтожению со стороны толпищ славян... Бедствия и опустошение Греции, борьба ее народа с вторгавши­мися варварами, истребление греческого элемента в некоторых округах, отступление и бегство его в укрепленные города и горы или на острова — все это измышлено фантазией современных уже нам историков, тогда как ни единый из греческих или византийских летописцев об этом не свидетель­ствует и ни о чем подобном не говорит» ([18], стр.57).

Вместе с тем Грегоровиус не может, конечно, признать славян автохтонным населением Греции. Хорошо, по-видимому, понимая невозможность в тогдашних политических и экономико-социо­логических условиях массовой мирной иммиграции славян, он пытается поэтому всемерно преуменьшить славянский элемент в Греции. Но, научная добросовестность заставляет его приводить документы вдребезги разбивающие его концепцию. Кроме упомянутого выше свидетельства патриарха Николая, он указывает (см.[18], стр.54) на описание путешествия по Греции некоей монахини, в котором утверждается, что в 722—725 гг. побережье Арголиды было вполне terra slavinica, цитирует византийского схоластика якобы X века, который пишет, что «И теперь также почти весь Эпир и Эллада, Пелопоннес и Македония населены скифо-славянами», сообщает, что нагорная часть Лаконии называлась «землей славян» и т.д. и т.п.

Из всего этого возможен только один вывод: исконное население Греции было славянским, или точнее, называлось славянским византийцами. (Какое оно имело отношение, скажем, к славянам, от которых пошел русский народ, остается пока абсолютно неясным.)

Здесь мы вновь наблюдаем зияющий разрыв между древней и новой историями. Этот разрыв апокрифисты эпохи Возрождения просмотрели и потому он выступает перед вами в первоначальной чистоте.

Предыстория Греции

Что же касается греков, то они, по-видимому, искони заселяли Архипелаг. У них рано развился морской флот, торговля и пиратство. Надо думать, что уже с V—VI веков (или даже ранее) они начали основывать колонии в материковой Греции. Первоначально это были незначительные форпосты, постепенно увеличивавшиеся с ростом греческой иммиграции с островов. Византийские летописцы называли греков, переселившихся на материк, «элладиками».

Одно из самых первых, хоть сколько-нибудь содержательных сообщений византийских историков об элладиках относится к 727 г., когда «воспрещение поклонения св. иконам... подвигло греков на мятеж против императора Льва» ([18], стр.51). Но все же «о событиях возмущения эллинов против Льва III мы осве­домлены далеко не в точности. Известно (из сообщений двух очень ненадежных авторов Теофана и Кедреноса. — Авт.) нам только то, что элладики соединились с жителями Цикладских островов и с оружием в руках открыто восстали. Они снарядили целую флотилию, поставили во главе ее Стефана и турмарха Агеллиана и пустились в Константи­но­поль, прихватив с собой некоего честолюбца Коcму, несомненно грека по националь­ности, которого намере­вались возвести в правоверные императоры. Но в морской битве под стенами столицы, 18 апреля 727 года, флотилия мятежников была истреблена греческим огнем. Агеллиан бросился в море, а головы Космы и Стефана пали от секиры палача» ([18], стр.52).

Грегоровиус делает из этой истории далеко идущие выводы о существовании в VIII веке на территории Греции сильных и богатых (способных снарядить флот) городов, с преимуществен­но греческим населением. Однако из его информации совершенно не ясно, кто снарядил флот — элладики или жители Циклад, которым, заметим, сделать это, ввиду их островного положения, было значительно естественнее. Вместе с тем во всей рассказанной им истории элладики выступают в роли явных авантюристов, мало подходящей для граждан солидных и крупных городов, но зато вполне естественной для колонистов-фронтьеров.

Тот факт, что это был не мятеж народа (как это полагают церковные историки и вместе с ними Грегоровиус), а выступление кучки авантюристов доказывает простодушное сообщение Грегоровиуса, не осознавшего какое роковое значение оно имеет для его собственной концепции, о том, что «Византийские историки не приметили (?? — Авт.), какие последствия возымело подавление народного мятежа для древней Греции» ([18], стр.52). Потому-то они и не «приметили», что никакого «народного мятежа» не было, а выступлением группы авантюристов они пренебрегли.

Серьезное внимание Византия обратила на Грецию только через полвека, когда греков там скопилось так много, что они начали теснить славян и получать с их стороны отпор. На помощь греческим колонистам были посланы войска под начальством патриция Ставракия. «Этот военачальник разбил славинов сначала в Фессалии и Элладе и обложил их данью, а затем перешел через перешеек в Пелопоннес. С богатой добычею и многочисленными пленными вернулся Ставракий оттуда, словно из завоеванной земли, а в январе 784 г. удостоен был триумфа на константинопольском гипподроме.» ([18], стр.62).

Единственный вывод, который можно сделать отсюда, состоит в том, что славянская Греция в 783 г. была завоевана Византией и, сле­довательно, до этого года была от нее независимой.

Впрочем, как указывает Грегоровиус (см.[18], стр.63), поход Ставракия далеко не сломил могущества славян в Греции, и они совсем не сразу подчинились византий­скому господству. Крупный «мятеж» славян, который был с большим трудом подавлен, византий­ские источники отмечают в 805—807 годах (см. [18], стр.64). Окончательное подавление славянского населения Греции Грегоровиус (см.[18], стр.66) приурочивает к 842—867 годам. После этого остались лишь отдельные очаги сопротивления в горах.

Дикая, новозавоеван­ная страна являлась идеальным местом для ссылки. И, действительно, Ирина отправляет в Грецию всех пятерых братьев свергнутого ею императора Льва IV. Будучи в ссылке, эти братья составили неудачный заговор против Ирины, в котором принимали участие местные славянские князья (см.[18], стр.62—63).

Таким образом, только с IX века можно говорить о греческой, византий­ской Греции. Она появляется на реальной исторической сцене как страна мятежей, ссылки и смешанного, более чем полуславян­ского населения.

Со всем этим полностью согласуется информация об Афинах, которую мы обсуждали в § 2, гл. 2. Напомним, что реальная история города Афин начинается приблизительно с X века н. э., а позади него почти ничего не видно. Более того, по мнению Фальмерайера до X века на месте Афин простиралась необитаемая лесная поросль.

К десятому веку Афины предстают пред нами на основании византийских сообщений как незначительный пограничный городок, являющийся местом ссылки и церковно-миссионерской деятельности среди окружающего варварского, в основном славянского, населения.

Греция в период крестовых походов

К XI веку византийское правительство, изнемогая под бременем сухопутных войн с появившимися на Востоке турками-сельджуками, несколько запустило заботы о состоянии флота на Средизем­ном море. Это дало возможность усилиться развиваю­щимся приморским городам Запада, в особенности Венеции, и даже завести свои колонии на побережье Греции и нынешней Албании.

К концу XI века морская сила Венеции была уже настолько велика, что в 1082 г. император Алексей счел целесообраз­ным обратиться к ней за помощью против наступающих норманнов. В обмен Алексей отдал венецианцам монополию на торговлю в греческих водах Средиземного моря, как комменти­рует Грегоровиус, «в сущности, предоставил им во власть все жизненные соки империи» ([18], стр.92).

В договоре между Византией и Венецией перечисляется уже до­вольно много греческих городов (Патра, Коринф, Аргос, Фивы, Афины и другие), часть которых впервые появляется на исторической арене.

Венеция выполнила свои обязательства и отбросила норманнов Гюискара. Взамен же она на столетия приобрела фактическое владычество над всей восточной частью Средиземного моря.

Десять лет спустя начался первый крестовый поход. Его вир­туальную опасность для Византии Алексей I сумел счастливо преодолеть и даже обратил его себе на пользу. Завоеванная турками Никея была заново присоединена к империи. Рыцарские государства франков в Сирии были объявлены ленами империи и на время составили цепь передовых укреплений, прикрывших Константинополь со стороны Азии. Это позволило его преемнику Мануилу I (1143—1180) успешно отразить жесточайшее нападение короля Сицилии Роджера II, племянника Гюискара. Как мы уже имели случай заметить в § 2, гл.2, есть основания думать, что именно борьба Мануила с Роджером легла в основу фактической канвы Фукидидовой «Истории».

Сицилийцы в 1146 г., напав сначала на Корфу и обогнув Пелопоннес, ограбили побережье Ахайи и Этолии и, проникнув в Коринфскую бухту, высадились в Салоне. Отсюда они направились в Фивы, которые беспощадно ограбили.

Судя по всему им было уже что грабить. По сообщениям византий­ских летописцев в Фивах уже около двухсот лет под опекой и охраной константи­нопольских императоров развивалось шелковод­ство, злато­ткачество и производство драгоценной пурпурной краски. Богатейшую добычу норманнские воины захватили и в Коринфе.

В этой связи особо знаменательно, что норманны пренебрегли Афинами.

Миф об Афинах

В XII веке Афины по-прежнему находятся в полном забвении. Они появляются на арене истории только в связи с личностью их архиепископа Михаила Акомината, образованнейшего малоазийского грека, философа и писателя, ведшего обширную переписку со всеми учеными того времени. Насколько туманны сведения об Афинах того времени показывает тот факт, что год, когда Акоминат стал афинским архиепископом, в точности неизвестен. Грегоровиус (см.[18], стр.101), опираясь на указания его сочинений и писем, полагает, что Акоминат занял архипастырскую кафедру в Афинах еще до 1175 года. Однако это противоречит свидетельству одной из надписей, выцарапанных на стенах афинских церквей, которая утверждает, что в 1182 г. афинским архиепископом был Георгий Ксерос. Грегоровиус склонен больше доверять книжным свидетельствам, но мы, памятуя о всегдашней возможности апокрифа, полагаем верным свидетельство надписи, в связи с чем возникает общий вопрос, в какой мере достоверна вся другая информация об Акоминате. Был ли, скажем, вообще такой архиепископ в Афинах?

Во всяком случае, многие приписываемые Акоминату сочинения и письма показывают такую эрудицию автора в «античности» (см., напр.,[18], стр.103—104), что не приходится сомневаться в их апокрифичности и принадлежности сущест­венно более позднему времени.

Вместе с тем отдельные фрагменты сочинений и писем Акомината несут в себе печать безыскусственности и аутентичности. Пере­несенный из мировой столицы в провинциальный городок Акоминат «очутился между варварами», не понимающими даже его речи. «Нет здесь вовсе мужей, — пишет Акоминат, — которые бы занимались философиею» и сообщает, что все здесь «отзывается деревнею». Он жалуется, что и в промышленном отношении Афины очень отстали и в них нельзя найти даже хороших сельскохозяйственных орудий (см.[18], стр.105—106).

Замечательно, что в это же время всюду в культурном мире царит мнение об Афинах как о центре учености и мудрости, и это мнение тем сильнее, чем дальше мы удаляемся от самих Афин.

О грузинском царе Давиде II Возобновителе (1089—1125 гг.) рассказывается, что будто бы он ежегодно посылал в Афины по двадцати молодых грузин, чтобы они в тамошних школах изучали науки. Вот комментарий Грегоровиуса:

«Содержание из года в год на общественный счет стольких стипендиатов, разумеется, послужило бы на славу и ученым нуждам, и правительственным целям маленькой Грузии, и она бы, конечно, и ныне повергала в удивление любого министра народного просвещения, если бы только самый факт этот был достоверен... Летописи... рассказывают, что Давид и в собственном царстве соорудил великолепный монастырь... истое чудо совершенств, средоточие учености, новые Афины, которые значительно превосходили даже древние. Этот-то монастырь скорее и мог быть Афинами для ученых занятий молодых грузин» ([18], стр.109—110).

Обратим внимание, что даже Грегоровиус не отбрасывает мысли, что в то время имя «Афины» было не названием определенного города, а общим наименованием центров образования и мудрости.

«Такое же рвение к образованию и еще большая заботливость о словесности приписываются прославленной царице Тамаре, которая от 1184 до 1211 гг. правила Грузией в духе второй Семирамиды. При ее Дворе жил превосходнейший грузинский поэт Шота Руставели... Рассказывается, будто в 1192 г. он (Руставели — Авт.), вместе с другими молодыми грузинами, приезжал в Афины и там ознакомился со знаменитыми умами древности, перечел творения аттических философов и историков и изучил даже музыку... Если бы на самом деле грузинский поэт предавался с блеском многообъемлющим занятиям в Афинах, то совпало бы это как раз по времени с пребыванием Акомината в Афинах, в качестве архиепископа, и с его жалобами на судьбу, которая обрекла его жить в городе среди людей, превратившихся в варваров... Рассказ об афинских занятиях Руставели, поэтому, должен быть отнесен к области таких же восточных сказок, как и предание о двадцати стипендиях царя Давида ...

Равным образом и англичане заявляют притязания на то, будто бы около этой эпохи на одной из конечных окраин Афин учредилась школа, в которой и почерпали свои знания несколько британских ученых... английский летописец Матвей Парис... рассказывает, что в 1202 году... несколько греческих философов, по внешности мужи серьезные и почтенные, прибыли из Афин к английскому двору, вступили там в церковные диспуты и делали попытки к обращению, пока король не призвал их к молчанию и не изгнал из страны. Эти греки, конечно, были монахи, либо вообще духовные. Английский летописец придал им традиционный титул философов и по этой же, вероятно, причине (?! — Авт.) назвал их афинянами...

Его старейший современник лейчестерский архидиакон Иоанн Безингстокс возвестил ученому епископу Линкольвскому, что за время его ученых занятий в Афинах он узнал от сведущих греческих докторов многое такое, что осталось неведомым для латинян. Между прочим, Безингстокс нашел, будто бы в Афинах духовные завещания 12 патриархов (знакомая нам традиция сенсационных находок! — Авт.), которые были сокрыты евреями из зависти...

Еще удивительнее уверение того же архидиакона, что он лучшим своим знаниям обязан девушке, которой не было и 20 лет от роду, Константине, дочери афинского архиепископа; она усвоила себе в полном объеме и «тривиум» и «квадривиум» и, предсказывая слушателям безошибочно чуму, грозы, солнечные затмения и даже землетрясения, через это спасала их от всяких бедствий» ([18], стр. 110—112).

Грегоровиус после длительных попыток найти в сообщениях английского архидиакона рациональное зерно (потрясает это доверие книжников к каждому клочку старинных сообщений!), все же вынужден меланхолически признать их «отчасти баснословными».

После сказанного не удивительно, что герои рыцарских романов, складывавшихся как раз в это время, изучают науки не где-либо, а обязательно в Афинах.

Слава Афин, как города всяческой учености, не только удерживалась за ними и в XIII веке, но и расцвечивалась дополнительными живописными подробностями. В своей генеалогии всех королей и императоров Готфрид Витербский утверждал, что троянцы происходят от Юпитера, царя афинян (!) и афинского уроженца. От него позаимст­вовали философы свои учения и от него же ведут начало тривиум с квадривиумом. Он построил Афины и посвятил их богине мудрости Минерве. Все искусства и науки восходят к Юпитеру и Афинам и т.д. и т.п. (см.[18], стр.114).

Мы видим, как постепенно кристаллизуется миф о твердыне мудрости — Афинах. Здесь нет еще речи о их государственном устройстве; для этого еще не пришло время.

Существено, что миф возникает вдали от Греции; на месте печальная действительность вмиг разрушила бы все поэтические воздушные замки.

Мы не исследовали, что послужило первоначальным толчком к созданию «афинского мифа». Ответ на этот вопрос, если только его можно получить, был бы очень интересен.

   НАЧАЛО