§ 1. Китай

Длительность истории Китая

Китайские летописи относят установление китайского государства (если мы положимся на общепринятые методы пересчета дат китайского лунного календаря на юлианские даты) к 3255 году до н. э., когда «император Фуси (имя которого, как указывает Морозов, значит «Богатство». — Авт.) дал народу первоначальные понятия для ведения скотоводства, император Шэньнун («Дух земледелия» — Авт.) ввел земледелие, а император Хуанди («Желтый» — Авт.) ввел в Китае единую систему мер и веса, создал монетный двор, гончарное и деревообделочные ремесла, изобрел компас, лук и стрелы, установил календарь и учредил при дворе должность астронома» ([125], стр.16).

Естественно, что современные историки признают эту информацию мифической. По их мнению полная достоверность в китайской истории наступает только около 220 г. н. э. Тем не менее, некоторые из них склонны верить в китайских императоров даже начиная с 2553 г. до н. э., когда на престол вступил император Яо («Высший»). Однако династию этого императора и три следующие династии они все же признают «легендарными», в отличие от последующих династий (начавшихся в 1122 году), в существование которых они свято верят, хотя и считают их даты «традиционными» и не вполне достоверными (см.[124], стр.133).

Таким образом, по мнению осторожничающих историков, китайская история прослеживается, возможно с некоторой неточностью, до минус XII века, а по мнению историков более смелых, еще дополнительно на тысячу (!) лет вглубь.

Почему же, несмотря на столь длительное развитие, Китай к XIX веку оказался практически во всех отношениях позади европейцев (имеющих за душой меньше тысячи лет самостоятельного развития)? Это противоречие породило известную расистскую, европоцентрическую теорию об исконно «неподвижном Китае», что якобы обуславливалось извечной «косностью» китайцев и их «органической неспособностью» к усовершенствованиям. Хотя бурный XX век и начисто разбил эту теорию, выявив умственную подвижность и гражданскую динамичность китайского народа, но никакого иного объяснения (не вращающегося в порочном кругу вульгарно-плоской социологии) до сих пор предложено не было. В отношении древнего Египта, жители которого давно сошли с исторической сцены, историки были явно в лучшем положении, поскольку никто не мог оспорить приписывания древним египтянам любых, сколь угодно невероятных, черт характера.

Летописи сообщают также (и современные авторы их полностью в этом поддерживают), что Китай невероятно рано достиг крупных успехов в культуре и науке (особенно астрономии). Почему же пресловутая «китайская органическая неспособность к усовершенст­вованиям» ему в этом не помешала? А с другой стороны, почему за несколько тысяч лет китайская культура не распространилась на окружающие страны (см. в гл. 15, § 1, обсуждение аналогичного вопроса в отношении Египта), а в тех случаях, когда китайское культурное влияние зафиксировано (например, в отношении Японии), почему оно было очень поздним (в конце первого тысячелетия нашей эры) и очень односторонним? Почему, наконец, китайская культура и нация раз­вивалась столь однобоко и неравномерно (например, почему все другие еще более важные для практики науки отставали от астрономии)?

Все эти (и многие другие) вопросы заставляют, как и в аналогичном случае с Египтом, заново рассмотреть первоисточники нашей информации о древней истории Китая.

Китайские летописи

Одной из древнейших китайских летописей считается (см.[125], стр. 12) книга «Шуцзин» («Книга истории»), написанная якобы в XI—VII вв. до н. э. (мы опять видим как непринужденно историки бросаются столетиями), но дополнявшаяся и позже, поскольку изложение событий она доводит до династии Чжоу (якобы 247 г. до н. э.). По преданию ее редактировал Конфуций (годы жизни которого известны с полной точностью: 551—479 гг. до н. э.). Морозов переводит название этой книги как «Канонические стихи» (см.[6], стр.55), по-видимому, путая ее с книгой «Шицзин», также якобы редактировавшейся Конфуцием.

Другим важнейшим источником является книга «Шицзи» («Исто­рические записки»), начинающая свой рассказ с минус 2550 года и написанная якобы в I веке до н. э. (т.е. через 2500 лет после начала событий) «выдающимся китайским историком Сыма Цянем» ([125], стр.12). Эту книгу продолжали другие историки, в результате чего составился свод 24 летописей различных династий в более чем 5000 томах. Окончательный вариант книги «Шицзи» доведен до 1644 года, из чего, между прочим, следует, что этот вариант (как и все прочие «древние» китайские книги) собственной древностью не обладает.

Третьим источником служит обширнейшая «Энциклопедия» («Вэнь-сяньтункао», собственно, «Исследование и объяснение всех знаков»), написанная в XII в. н. э. Ма Дуань-линем, но также продолженная до 1644 г.

Сравнение «Шицзи» с «Энциклопедией» показывает, что авторы этих книг усердно списывали друг у друга. Морозов саркастически замечает, что «...а в других случаях обе летописи имеют значительные вариации, наглядно показывающие нам, что и китайские летописцы не хуже умели вставлять «отсебятину» в первоисточники своих сообщений, чем и Евангелисты Лука и Матвей при переписке своих рассказов из Марка» ([6], стр. 129).

Немаловажным источником является также книга «Всеотражающее зеркало» (Тундзянь), опубликованная в XVII веке католическими миссионерами Майлья и Гобилем.

Мы видим, что все эти источники восходят к Средневековью (в лучшем случае, за несколько сот лет до XVII века) и потому вполне уместно (памятуя уроки «античной» литературы) поставить вопрос об их аутентичности. Тогда в них сразу же обнаруживаются странности и вопиющие противоречия.

Даже официальная версия создания летописей ставит непредвзятого исследователя в тупик. Например, нам сообщается, что с пятого века н. э. «установился обычай, согласно которому каждая династия должна была (!? —Авт.) составить по официальным документам и записям цензоров историю предыдущей династии» ([125], стр.12). Но как же так? В то время все официальные историографы были государственными (т.е. придворными) чиновниками, основная задача которых состояла в прославлении правящего императора и его династии. А нам говорят, что они, пренебрегши своим непосредственным правителем, усердно занимались составлением истории предыдущей, т.е., как правило, враждебной династии. Такое бывает только в сказках.

Одно из затруднений, с которым сталкивались апокрифисты, состояло в отсутствии соответствующих памятников материальной культуры. Стандартный выход заключался в утверждении полного их уничтожения каким-нибудь особо злонамеренным деятелем. Так, римский император Тит дочиста снес с лица земли иерусалимский храм, а арабские завоеватели сожгли Александрийскую библиотеку (которая, кстати сказать, по другим столь же достоверным источникам была уже дважды уничтожена дотла). Совершенно аналогичную ситуацию мы видим и в китайской истории. Согласно единодушному свидетельству всех китайских летописей в 215 г. до н. э. все книги в Китае были сожжены по приказу императора Щи Хуан-ди. Спрашивается, по каким источникам Сыма Нянь через 200 лет составил историю двух с половиной тысяч (!) лет? Ведь книг-то не осталось.

Уже этого одного «свидетельства» китайских летописей в принципе достаточно, чтобы утверждать их апокрифичность.

Но они содержат и много других, явно выдуманных сообщений.

Например, китайские летописи сообщают (и европейские ученые этому свято верят), что знаменитая китайская стена, законченная постройкой в 1620 году н. э., была якобы заложена в минус 246 году и строилась 1856 лет! Одна мысль об этом «до того нелепа, что может доставлять лишь досаду серьезному историку-мыслителю. Ведь всякая большая постройка имеет заранее намеченную практическую цель и... кому пришло бы в голову начинать огромную постройку, которая может быть окончена только через 2000 лет, а до тех пор будет лишь бесполезным бременем для населения?» ([5], стр.121—122). Такое омертвление средств не выдержит никакая страна, и если бы такой амбициозный проект и был начат каким-нибудь тщеславным правителем, то он был бы наверняка брошен его преемниками.

Подобно апокрифическому Египту древний Китай переживает эпохи взлета и падения, практически не двигаясь при этом с места. Современные китайские историки под влиянием вполне понятной реакции на европоцентрические теории предыдущего века отодвигают вглубь времен китайские научные открытия и достижения, что еще более подчеркивает «бег на месте» китайской культуры. Для непредвзятого же исследователя «периодичность» китайской истории служит явным показателем ее фантастичности.

Об убедительности подобного рода соображений (которые можно продолжать и далее) можно спорить. Поэтому мы их оставим и перейдем к более надежным уликам астрономического характера.

Циклический счет лет

Древний китайский календарь (проникший также в Японию, Корею, Монголию, Тибет и употребляемый по сие время) ведет счет по 60— летним циклам, которые получаются наложением двух независимых циклов, одного 10-летнего, а другого 12-летнего (см., напр.,[124], стр.127—130). Первый цикл называется циклом «небесных ветвей». Года в нем распределяются по «стихиям», которых всего насчитывается пять: дерево (Му), огонь (Хо), земля (Ту), металл (Цзинь) и вода (Шуи). При этом каждая стихия представлена двумя годами: нечетным (мужским) и четным (женским). Мужские года носят названия Цзя, Бин, У, Гэн и Жэнь, а женские названия И, Дин, Цзи, Синь и Гуй. Второй цикл называется циклом «земных ветвей», — его года Цзы, Чоу, Инь, Мао, Чэнь, Сы, У, Вэй, Шэнь, Ю, Сюй, Хай сопоставлены также с животными Мышью, Коровой, Тигром, Зайцем, Драконом, Змеей, Конем, Овцой, Обезьяной, Курицей, Собакой и Свиньей. Общий 60-летний цикл начинается с года Цзя-Цзы (Мыши) и кончается годом Гуй-Хай (Свиньи).

Считается, что сейчас идет 78-й цикл, начавшийся в 1984 г. Таким образом, 1-й год 1-то цикла соответствует 2637 г. до н. э. Якобы в этом году циклический календарь был введен императором Хуан Ди.

Впрочем, так как у древних китайцев год начинался не 1 января, а по-видимому, весной, то следует осторожнее начальные годы циклов сопоставлять с двумя соседними юлианскими годами (например, с 1983—1984гг.).

Чтобы выяснить реальное происхождение китайского календарного цикла, Морозов сопоставляет его с соединениями Юпитера и Сатурна, также имеющими приблизительно 60-летнюю периодичность (см. табл. 1).

Эта таблица четко выявляет, что 60-летний цикл на самом деле приурочен к соединениям Юпитера и Сатурна. При этом полное совпадение было в период от 1204 г. н. э. до 1523 г. н. э. Перед этим мы видим постепенно увеличивающуюся ретроградную разницу, которая достигает своей наибольшей величины (11 лет) около начала нашей эры, после чего постепенно начинает уменьшаться. Она обращается в нуль между минус 1200 и минус 1800 годами, когда снова начинается увеличение, достигающее максимума около минус 2600 года, т.е. именно тогда, когда согласно летописным сведениям и был введен циклический календарь.

Это одно уже показывает невозможность традиционной даты. Нет сомнения, что календарь был введен тогда, когда расхождения его с соединениями Юпитера и Сатурна были равны нулю. По-видимому, он не мог быть введен ранее 1523 г. н. э., когда соединение третий раз повторилось в точности через 60 лет, что и заставило старинных астрономов заключить, что так будет продолжаться вечно. Скорее всего, окончательно он был введен в 1503 году, причем из кабалистических соображений первому циклу был присвоен счастливый № 70.

Можно, конечно, отнести изобретение циклического календаря к предыдущей эпохе нулевых расхождений, т.е. к ХII—ХIII векам до н. э. Однако это значило бы снова предполагать невероятно высокое развитие астрономии в Китае три тысячи лет тому назад и, кроме того, надо было бы объяснить, почему в то далекое время счет циклов не начался с единицы.

Табл. 1
См.[5], стр.47.

Вопрос о происхождении «небесных и земных ветвей» остается пока открытым. Заметим, что по этому вопросу у синологов нет, по-видимому, даже гипотез.

Соединение пяти планет

См.[6], стр.50—55.

Китайские летописи единогласно утверждают, что в царствование императора Чунга (с 2515 г. по 2456 г.) весной, в первый день первого месяца, все пять планет сошлись под альфой и бетой Пегаса, т.е. в Водолее.

Считается, что это летописное сообщение подтверждено астро­номически, поскольку, как вычислил французский астроном Байльи, 20 февраля -2448 года под Пегасом действительно сошлись Марс, Венера, Меркурий, Солнце и Луна.

Морозов высмеивает это «подтверждение», отмечая, во-первых, что неестественное причисление Солнца и Луны к планетам известно лишь европейской средневековой астрономии (и связано, добавим, с семидневной неделей, неизвестной в Китае), а во-вторых, что геоцентрические сочетания трех малых планет, Солнца и Луны под Персеем происходят почти через каждые 15—17 лет, так что в течение 77-летнего царствования Чунга наверняка было несколько таких схождений. «... Кому бы пришло в голову хранить около 4000 лет воспоминание о таком обычном и не обращающем на себя внимание событии, как уход Марса, Венеры и Меркурия за Солнце в новолуние. Ведь он совершается в том или другом созвездии чуть не каждые два-три года, и потому ни один астролог не придавал ему особого значения.

Совсем другое, когда к этому случаю присоединяются и Сатурн, и Юпитер. Такие сочетания происходят не в каждом столетии, и потому все европейские астрологи настораживались перед ними, и ожидали мировых катастроф, судя по характеру созвездия: в Рыбах и Водолее — всемирного потопа, в Скорпионе — моровой язвы, в Овне — второго пришествия Христа и т.д. Отсюда ясно, что и у китайских народностей под схождением пяти планет в Водолее весной подразумевались в рассматриваемом нами документе не Солнце и Луна, не считавшиеся даже за планеты, а только пять настоящих древних планет: Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн» ([6], стр.52—53).

Вместе с тем оказывается, что в период легендарного правления Чунга, Юпитер и Сатурн никогда не сходились в Водолее. Более того, за последние 4000 лет был только один случай, когда весной все пять планет, собравшись в Водолее, скрылись в новолуние за Солнцем и ни одной из них не было видно на небе. Такая замечательная констелляция, бесспорно заслуживающая упоминания в летописи, наблюдалась на небе

9 февраля 1345 г. н. э.

Вот оказывается, когда сидел на троне император Чунг! Летописи утверждают, что Чунг был внуком того самого императора Хуан-Ди, который ввел циклический календарь. Интересно, что данная выше оценка времени реального появления этого календаря вполне согласуется с 1345 годом. Это согласие двух независимых определений подтверждает каждое из них.

---

 

Вообще говоря, 9 февраля 1345 г. нет новолуния, оно было 3 февраля, но под Пегасом была только Венера, остальные планеты были в Козероге (Уран с Плутоном ещё не открыты). Видимо, сложно без комп. программы восстановить обстановку на небе... Если в HOROS (ей пользуются Носовский с Фоменко) заложить: все планеты в Водолее, а Солнце и Луна — всё равно где — то программа выдаст три даты:
1 февраля 482 г. до н.э.,
22 января 245 г. до н.э. и
6 февраля1524 г.

Причём все три даты возле новолуния и Солнце под Пегасом, а дата Морозова не вошла.

Начинается весна в Китае с второго новолуния после зимнего солнцестояния, про Пегас — надо смотреть, если звёзды — не те и даты будут — не те.

Я не знаю всё ли нашёл HOROS, но то, что он нашёл - лучше подходит под условие (кучнее планеты). (VVU)

---

 

Астрономия в древнем Китае

Летописи сообщают о состоянии астрономии в древнем Китае совершенно невозможные вещи.

Судите сами (помня все сказанное в гл.2 и 3). Книга «Шуцзин» утверждает (см.[124], стр.120), что в XXI веке до нашей эры (4000 лет тому назад) китайские астрономы не только умели предсказывать солнечные (!) затмения, но и обязаны были это делать: когда астрономы Хи и Хо императора Чунг Кинга ошиблись в предсказании затмения 22 октября 2137 г. до н. э., им отрубили головы. Хорошо, что такого обычая не было в Европе, а то бы и Коперник, и Кеплер остались бы без голов.

По другим сведениям (см.[125], стр.58) китайские астрономы всерьез взялись за предсказание затмений только (!) около начала нашей эры. Уже тогда им якобы была известна точная продолжительность драконического месяца (интервала между двумя последовательными пересечениями Луной эклиптики). Это тем более замечательно, что непосредственно из наблюдений (даже с точными часами) этот месяц не определяется (поскольку эклиптика является условной линией). Чтобы его вычислить нужно владеть хотя бы элементами сферической тригонометрии, а ведь по тем же достовернейшим сведениям (см. [ 125], стр.75) отношение окружности к диаметру (величина «пи») в то время полагалось в Китае равным трем!

Естественно, что умея предсказывать затмения, древние китайские астрономы пренебрежительно относились к затмениям, которые уже состоялись. Только этим можно объяснить, почему многие из име­ющихся в летописях описаний солнечных затмений либо совсем не удается отождествить с затмениями, вычисляемыми современной астрономической наукой, либо это удается лишь с большим трудом; (см.[125], стр.57—58).

Впрочем, отождествление многих затмений оказалось возможным, по-видимому, тоже лишь из-за того, что китайские документы подобно античным описывали затмения без точных дат и очень неполно. Например, (см.[125], стр.59) «современные китайские историки астрономии отождествили частное лунное (!) затмение 5 сентября 775г. до н. э. с затмением, о котором в «Шицзи» сказано только следующее: «Раньше было затмение Луны, но его считали явлением обычным». (Кстати сказать, указание на «обычность» затмения Луны относит это сообщение даже не в Средневековье, а в Новое время). К сожалению, полного исследования этих отождествлений мы произвести не смогли, из-за недоступности соответствующей литературы.

Еще в марте 28 г. до н. э. (см.[125], стр.50) китайские астрономы наблюдали пятна на Солнце, что, напомним, в Европе удалось сделать только Галилею с помощью подзорной трубы.

Приблизительно в это же время китайские астрономы определили (см.[125], стр.65) периоды обращений планет практически с современ­ной точностью (ошибка меньше одной тысячной), в чем, как мы знаем, они снова существенно превзошли Коперника. Более того, они различали синодический и звездные периоды обращения планет, считая одновременно, что «небо круглое и подвижное, а земля четырех­угольная и неподвижная» (см.[125], стр.73). То, что во все это верит китайский астроном Чжан Бао-цун, из книги которого заимствована эта потрясающая информация, быть может, по совокупности обстоятельств и простительно, но то, что все это бездумно повторяет советский астроном Старцев, уже ни в какие ворота не лезет.

Несколько позже (см.[125], стр.92—93) «выдающийся китайский астроном» И Синь (685—727 гг.) с помощью «бронзовой армиллярной сферы» (но, по-видимому, без часов) ухитрился измерять координаты неподвижных звезд настолько точно, что обнаружил их собственные движения (каково! а?), что в Европе сумели сделать только в 1718 г., да и то с некоторой неуверенностью. Он же принимал участие и в измерении дуги меридиана (!), осуществленном в 725 году (см.[125], стр.95—95).

Мы совсем не исчерпали всех «замечательных открытий» китайских ученых, которые они делали, как с удовлетворением отмечают сов­ременные китайские ученые, а за ними и наш Старцев, непременно за несколько десятков или сотен лет до ученых западных стран, но, чтобы не утомить читателя, мы ограничимся приведенными примерами.

Нужно, впрочем, отметить, что современные комментаторы древнекитайских астрономических сообщений иногда проявляют и осторожность. Например, в главе книги «Шицзи», повествующей о деяниях императора Шун-ди, говорится (см.[6], стр.58), что он приказал сделать «зрительный инструмент» («цзюань—цю»), чтобы семь движущихся светил «могли быть наблюдаемы ежедневно».

Как будто бы отсюда можно вывести с полной очевидностью, что и зрительная труба Галилея была известна китайским астрономам за 4000 лет до великого ученого... Но нет, современные ученые почему-то останавливаются и толкуют «зрительный инструмент» как «астрономи­ческий квадрант»! (см.[125], стр. 134). А ведь информация о телескопах во времена Шун-ди ничуть не хуже информации об определении в VII веке собственных движений звезд или об умении в начале нашей эры вычислять солнечные затмения (с точностью до минут!).

Все сказанное не означает, что мы вообще отрицаем самостоя­тельную китайскую астрономию. Напротив, мы считаем, что астрономы Китая внесли важный вклад в историю астрономии, но отнюдь не мифическими открытиями непременно раньше столь же Мифических западных открытий. Однако выявить реальное движение китайской астрономии в напущенном тумане очень трудно. Во всяком случае, надо считать, что уже в XIII веке н. э. в Китае существовали астрономические (скорее всего, на самом деле, астрологические) обсерватории, поскольку нет оснований не верить сообщению (см.[125], стр.102), что Пекинская обсерватория была в 1279 г. «построена заново» (а на самом деле, конечно, построена впервые). Точно так же, мы должны считать (см.[125], стр.103), что Нанкинская обсерватория была впервые открыта в 1384 г. (информация о будто бы существовавшей в Нанкине с V века обсерватории, от которой «ничего не сохранилось», является очередным мифом).

К 1584 году историки относят и принятие нового календаря. По-видимому, эта информация соответствует действительности. Только это был не календарь, сменивший многочисленные предыдущие, невероятно точные календари, а первый астрономически обу­словленный календарь.

Надо думать, что соответствует действительности и информация (см. [125], стр.107—108) о взаимном сотрудничестве в XIII—XVII веках китайских и арабских (точнее, арабоязычных) астрономов. Таким образом, китайская астрономия не замыкалась в себе, а интенсивно участвовала в общем международном научном сотрудничестве. Это и был ее реальный вклад в развитие астрономической науки.

«Установления императора Яо»

Чтобы понять, каков был действительный уровень древней (т.е. на самом деле средневековой) китайской астрономии, а также чтобы по­нять механизм создания мифа о ее высочайшем уровне, полезно под­робно разобрать какое-нибудь «древнекитайское» астрономическое сочи­нение. Такой разбор был сделан Морозовым в отношении главы «Яодань» («Установления императора Яо») книги «Шицзи» (см.[6], стр.55—58).

Император Яо («Высший») взошел на престол будто бы в 41 году V цикла, т.е. в 2357 г. до н. э. В § 5 главы «Яодань» книги «Шицзи» сообщается, что своим придворным астрономам Хе и Хо, имена которых в переводе означают просто «План» и «Чертеж», он приказал «наблюдать небеса, вычислить календарь, устроить прибор, на котором были бы представлены 12 знаков зодиака и движение по ним Солнца и Луны, и, кроме того, с должным почтением сообщать народу о временах года».

Считается, что под «прибором» здесь разумеется армиллярная сфера. Но конструкция этой сферы предполагает знание вращения Земли, а в том же § 5 автор летописи разъясняет, что Солнце ежесуточно обходит Землю и что небо представляет собой ткацкий станок, звезды основу в нем, а планеты (числом пять; см. выше) челнок.

Совсем уже странно упоминание 12 знаков зодиака. Дело в том, что в другой главе той же книги «Шицзи» зодиакальный пояс делится на 28 созвездий (см.[125], стр.67), причем это деление было в китайской астрономии, по-видимому, общепринятым. С европейской же астрономией китайцы познакомились только в 1580 г. (см.[125], стр. 108). Не имея возможности произвести проверку по оригиналу, мы склонны думать, что «12 знаков» появились здесь по произволу европейского переводчика.

В целом § 3 достаточно четко освещаем как теоретические положения древнекитайской астрономии (звезды—основа, а планеты — челнок), так и круг обязанностей придворного астронома.

Далее, мы дадим слово непосредственно Морозову: «В § 4 Импе­ратор приказывает «Второму плану» идти на восток, поклониться вос­ходящему Солнцу (что очень трудно локализовать в Китае, где на вос­токе... начинается... Тихий океан). Там (почему-то) он должен был убе­диться, равны ли день и ночь весною, причем звезда «Птица» («Няо») признается точным указателем этого времени года. Ее считают за звезду Сердце гидры, «кульминировавшую, говорят нам, — в минус XXIV веке при закате Солнца около весеннего равноденствия», чем и считают китайскую хронологию снова подтвержденной до минус 2305 года... Но точно ли это подтверждение? Прежде всего: кто и когда вздумал бы отмечать времена года кульминациями, а не выходами из-за Солнца стандартных звезд? Ведь это же ни на что негодный способ уже по тому одному, что в момент заката Солнца еще не видно не только Сердца гидры, звезды второй величины и низкой над горизонтом, но даже и Регула над нею. Ведь... везде, вплоть до изобретения телескопов... сезоны определялись гелиакическими восходами и закатами самых крупных звезд... Первая же практическая проба кульминационного способа показала бы его изобретателю, что им ничего не определишь.

Такие «подтверждения» больше похожи на опровержения.

В § 5 Высший император приказывает «Третьему плану» идти (почему-то) на юг, чтобы измерить длину солнечной тени и по ней установить середину лета (хотя для этого было бы лучше идти, наоборот, на север). Показательницей этого времени считается звезда, отожествляемая теперь с Бэтой Скорпиона (опять по тому же нелепому способу невидимой кульминации ее на закате июньского Солнца).

В § 6 Высший император дает снова инструкцию «Второму плану», чтобы он направился на запад проводить заходящее Солнце и Установить там равенство дней и ночей в осеннее равноденствие. Звезда, отождествляемая теперь с β Водолея, считается указательницей этого времени года тоже, очевидно, потому, что осеннего равноденствия никак не определить по ее невидимой кульминации на закате сентябрьского Солнца в Весах даже и при уровне астрономической техники в XII веке нашей эры.

В § 7 «Третий план» командируется на север показать, что дни там коротки в зимнее солнцестояние. Указательницей этого момента называется звезда, считаемая теперь за Плеяды, и опять по тем же неприемлемым для астронома кульминационным соображениям.

Не трудно видеть при первом взгляде на звездную карту, что эти четыре звезды действительно отстоят около 90° прямого восхождения друг от друга, но практически совершенно не годны для указываемой для них цели» ([6], стр.56—57).

Мы не выясняли, кто из европейских комментаторов предложил эти четыре звезды и изобрел «кульминационный способ». Что же касается бессмысленных поездок астрономов на юг, север, восток и запад, то с точки зрения распространенной в китайской астрономии теории мира «чжоуби» (см.[125], стр.75—74) они вполне оправданы. Таким образом, весь рассказ книги «Яодань» представляет собой миф, автор которого был знаком с теорией «чжоуби» и ставил своей целью теоретически «восстановить» первые шаги астрономии в Китае.

Чтобы узнать время составления этого мифа, нужно знать, во-первых, какие четыре звезды имелись в виду его автором, а во-вторых, как они фиксировались (наиболее естественным образом при гелиакическом восходе или закате, или, скажем, как утверждается некоторыми комментаторами, при их акроническом восходе, т.е. в момент захода Солнца на стороне неба противоположной Солнцу). Большое число неизвестных решить эту задачу однозначно не позволяет.

Наоборот, предполагая известным время и способ наблюдения, можно предположительно определить звезды. Так именно и поступал неизвестный нам комментатор, когда находил указанные выше четыре звезды. При этом, чтобы получить мало-мальски заметные звезды, ему пришлось предположить глупейший «кульминационный» способ.

А теперь сравните как безапелляционно пишет Старцев: «В книге «Шуцзин» в главе «Яодянь» («Установления императора Яо») говорится, что появление на горизонте в вечерние сумерки четырех созвездий, современные названия которых Гидра, Скорпион, Водолей и Плеяды, возвещает, соответственно, приход весеннего равноденствия, летнего солнцестояния, осеннего равноденствия и зимнего солнцестоя­ния» ([125], стр.18). После всего сказанного выше, комментарии здесь излишни.

Списки комет

См.[5], стр.70—115, 129, 155—180.

Китайские летописи особенно ценятся современными астрономами за содержащуюся в них информацию о кометах. На основании этих летописей английский астроном Вильяме составил в 1871 году список более чем шес­тисот комет, якобы наблюдавшихся в Китае с минус 840 г. по плюс 1540 г.

Здесь в первую очередь интересно то обстоятельство, что китайские списки относятся к тому же времени (середина XVII века), когда в Европе также стали публиковаться многочисленные «Кометографии». Несмотря на это совпадение, никто до Морозова, по-видимому, не осуществил систематического сравнения китайских и европейских данных. Это сравнение выявило по оценке Морозова «нечто порази­тельное». Именно, оказалось, что до начала нашей эры даты почти всех комет «разошлись до такой степени, что там, где есть записи у китайцев, они целыми пачками отсутствуют у европейцев и наоборот: где имеются целые пачки европейских записей, там нет ни одной китайской. Европейцы тут опровергают китайцев, а китайцы опровергают европейцев. Очевидно, что до начала нашей эры никаких записей не было ни у тех, ни у других и все они апокрифированы с каких-то более поздних отметок...» ([6], стр.134). Более того, оказывается, что и в более позднее время «европейские и китайские датировки комет играют друг с другом в чехарду, хотя становятся многочисленнее и потому больше доставляют примеров для случайных совпадений по теории вероятностей. Лишь с XII века согласия обоих первоисточников делаются настолько частыми, что их нельзя объяснить случайностью...» ([5], стр.154).

Правдивость старинных кометных записей (как европейских, так и китайских) можно попробовать проверить по их сообщениям о возвращениях периодических комет и, в первую очередь, наиболее замечательной из них — кометы Галлея. Вспять от нашего времени имеется семь заведомо достоверных европейских сообщений о возвращениях кометы Галлея через каждые 74—75 лет от 1910 г. до 1455 г. «О ее видимости с Земли ранее 1456 года ничего нельзя сказать по европей­ским средневековым летописям, хотя они и сообщают нам о множестве комет» ([6], стр. 137). По китайским же записям можно предположительно указать еще 12 возвращений вплоть до 530 года н. э., а также очень неуверенно и гадательно дополнительные 8 возвращений, последнее из которых относится к 87 году до н. э. Этот вывод принадлежит европейским астрономам, в основном Коуэллу и Кроммелину. Китайские же астрономы насчитывают в своих летописях 51 запись о комете Галлея вплоть до 240 г. до н. э. Бездумно переписывающий их П. А. Старцев пишет об этих записях: «Европей­ские астрономы восхищались тщательностью и четкостью наблюдений и записей китайских астрономов древних времен и использовали эти наблюдения для расчетов орбиты кометы Галлея. Этот факт подтвер­ждает достоверность записей китайских астрономов о наблюдении небесных светил, начиная с самых древних времен» ([125], стр.53).

Здесь стоит добавить, что упоминавшиеся выше Коуэлл и Кроммелин, произведя обработку китайских наблюдений, выявили во флюктуациях периода кометы Галлея замечательную синусоидальную закономерность. Каково же было их разочарование, когда эта закономерность резко разошлась (на три с половиной года) с появлением кометы Галлея в 1910 году. Не подогнали ли авторы летописных записей свои даты под ранее выявленную ими синусоиду? Вместе с тем, высокая оценка качества китайских записей во многом оправдана. Они, как правило, подробно описывают путь кометы по небу, тогда как европейские кометографы предпочитают больше писать о сопровождающих комету зловещих знамениях (скажем, о рождении теленка с человеческой головой), чем о самой комете.

Все это оправдывает предпринятое Морозовым подробное исследование китайских и европейских сообщений о возвращениях кометы Галлея. Изложим вкратце его выводы.

Возвращение 1531 года. Сообщения европейских и китайских источников об этом возвращении (как и о всех более поздних) достаточно подробны и в основном совпадают. Нет никаких сомнений, что все они относятся к комете Галлея.

Возвращение 1456 года. Китайские сообщения подробнее евро­пейских, но и последние достаточно детальны, чтобы можно было с уверенностью отождествить наблюденную комету с кометой Галлея.

Возвращение 1378 года. «Шицзи» описывает эту комету (и ее путь по небу) вполне удовлетворительно, тогда как европейский источник указывает такое ее положение на небе, что, по цитированным Морозовым словам Пэнгре, «оно годно лишь на то, чтобы измучить слишком усердного искателя кометы Галлея» Здесь китайцы явно идут впереди европейцев.

Возвращение 1301 года. Появление этой кометы отмечено во многих европейских летописях, но без указания места. Ее отождествление с кометой Галлея удается только по подробному описанию в «Шицзи» и в Ма Дуань-линь.

Возвращения 1222, 1145 и 1066 годов. С этими возвращениями ситуация та же, что и с предыдущим: отождествление с кометой Галлея возможно только по китайским записям. Последние две кометы упоминаются в русских летописях, а о комете 1066 года в «Саксонской хронике» сообщается, что она знаменовала завоевание Англии норманнами.

Возвращения 985 и 912 годов. Об этих возвращениях в европейских летописях имеются лишь очень неполные и порядком сбивчивые сообщения. В китайских летописях указан путь по небу, но очень кратко.

Возвращение 837 года. Напротив, это возвращение получило в европейских и китайских летописях очень широкое и подробное освещение. Видно, что эта комета произвела на умы людей глубочайшее впечатление. Летописцы описывают кометы с похожим путем по небу и в соседних годах (838, 839, 840 и 841 гг.). Морозов полагает, что подобное гнездо почти одинаковых комет реального существования не имело и возникло из-за нечеткости в датировках. Аналогичное гнездо зарегистрировано и в китайских летописях. Поэтому Морозов думает, что китайские летописи заимствовали эту информацию у европейцев. Мы же полагаем, что не исключено и реальное существование гнезда (что ставит очень интересные вопросы в проблеме происхождения и генезиса комет).

Подробности пути кометы 837 года заставили Морозова поставить вопрос: не эта ли комета описана в пророчестве Даниила (см. гл.9, § 3)? Если это так, то тогда получится, что библейский Валтасар списан с французского Людовика Благочестивого!

Возвращение 760 года. Европейские сообщения опять очень кратки и путаны. Китайские же вполне удовлетворительны.

Возвращение 684 года. Европейских сообщений много, но как всегда они мало информативны. В одном из них комета сравнивается с Луной, видимой через тучи. Морозов обращает внимание, что это неестественное сравнение повторяет и «Шицзы». Он снова спрашивает: не пользовались ли китайские астрономы европейскими астрономи­ческими первоисточниками, затерявшимися потом у себя на родине, и Указывает, что средневековые астрологические хроники вполне могли захватить с собой миссионеры-астрологии XVI—XVII веков.

Нам представляется, что здесь, как и во многих других своих суждениях, относящихся к Востоку вообще, и к Китаю в частности, Морозов находится в плену европоцентристских воззрений, которые он наследовал от XIX века. Возможно, что ранняя европейская астрономия—астрология и оказала определенное влияние на китайскую науку, и не только через миссионеров и путешественников, а скажем, и через арабов, но отрицание под этим предлогом самостоятельности китайской средневековой астрономии означало бы необоснованное и несправедливое шараханье в другую сторону.

Возвращение 607 года. В этом году европейские хроники никаких комет не зарегистрировали. В китайских же источниках под 607 годом указаны даже две кометы; описание первой из них прекрасно подходит к комете Галлея.

Таким образом, китайские летописи, в отличие от европейских, в отношении кометы Галлея вполне на высоте вплоть до 507 года. Однако на этом годе внятные сообщения китайских летописей об этой комете прекращаются.

Возвращение 530 года. Это возвращение (как и все более ранние) вычислено современными астрономами. В китайских летописях никакой кометы на этот год нет. Из европейцев только Зонарас (автор XII века!) сообщает, что в 530 году на небе появилась очень большая и «очень страшная комета». Дает ли право это достаточно неопределенное сообщение XII века отождествлять описанную в нем комету с кометой Галлея 530 года? Коуэлл и Кроммелин думали, что да, а Галлей и Пэнгре, что нет. Морозов разделяет мнение Галлея и Пэнгре.

Возвращение 451 года. Европейцы сообщают о появлении кометы на год раньше теоретического срока (будто бы эта комета предвестила победу Аэция над гуннами в 450 году). Китайские же авторы сообщают о комете в правильном 451 году, но без подробностей, позволяющих отождествить эту комету с кометой Галлея.

Возвращение 373 года. У европейцев информации о кометах в этом году фактически нет, а китайские источники указывают путь кометы по небу, невоз­можный по астрономическим соображениям. Как пишет Морозов, «подобный путь может быть только в фантазии или при смешении двух комет» ([6], стр.150). Считать, что здесь китайская запись подтверждает возвращение 373 года, можно только при очень большом желании.

Возвращение 295 года. Этот год падает на разрыв с 220 года по 307 -4 год в европейских списках комет, отделяющий реальные даты от апокрифических. В китайских летописях, напротив, этот период особенно богат кометами. Тем не менее, до 295 года комет в них нет, а ближайшая подходящая числится под 295 годом. С некоторой натяжкой можно считать, что китайские летописи здесь подтверждены астрономически.

Возвращение 218 года. Об этой комете есть несколько сообщений у «античных» авторов (без указания пути по небу). Китайские летописи описывают ее подробно и вполне удовлетворительно.

Возвращение 141 года. У европейских апокрифистов этой кометы нет (ближайшая комета описывается под 145 годом). «Шицзи» подробно опи­сывает вполне подходящую комету, которую Ма Дуань-линь передвигает на 131 год, что выбрасывает ее из ряда возвращений кометы Галлея.

Возвращение 64 года. У европейских апокрифистов этой кометы, естественно, нет, а китайские летописи указывают две кометы: на 65 год и начало 66 года, обе, более или менее, подходящие.

Возвращение -11 года. Этой кометы в «Шицзи» нет, а в «Вэньсяньтункао» описывается комета, которая была бы вполне подходяща, если бы не невозможный ее путь по небу.

На этом Морозов прекращает исследование возвращений кометы Галлея, считая его дальнейшее продолжение бессмысленным по двум причинам. Во-первых, последние 7—8 теоретически вычисленных возвращений кометы Галлея обнаруживаются в китайских летописях (не говоря уже о европейских) лишь постольку-поскольку. Считать, что комета Галлея подтверждает на этом интервале надежность китайских летописей, не приходится. Во-вторых, теоретический расчет времени возвращений кометы Галлея (не говоря уже о ее орбите) после нескольких неподтвержденных возвращений настолько не уверен, что под него может быть с теми или иными натяжками подведена практически любая запись о комете. Поэтому сравнение теории с летописными записями, относимыми к времени после начала нашей эры, никакой доказательной (или опровергающей) силы не имеет.

Таким образом, мы видим, что оценки Коуэлла и Кроммелина в целом соответствуют действительности, а утверждения о 31 летописном подтверждении возвращений кометы Галлея в лучшем случае следует расценивать как легкомысленные.

Итак, китайские летописи выдерживают проверку на надеж­ность «по комете Галлея» лишь до VII века н. э.

Можно пытаться перепроверить этот вывод по другим перио­дическим кометам, но по тем или иным причинам это не удается по отношению ни к одной комете.

Например, уже довольно давно специалисты по кометам обратили внимание на очень яркую и крупную комету 1556 года. Аналогичную комету с близкой орбитой европейские и китайские источники приурочивают к 1264 году. Пенгрэ счел обе кометы за одну перио­дическую комету, возвращающуюся каждые 292 = 1555 — 1264 года. Следовательно, должны быть кометы в 962, 680, 388 и 96 годах. И, Действительно, близко от 952 года (а именно, в 975 году) европейские и китайские источники согласно описывают яркую и большую комету. Аналогично, около 680 года (а именно, в 684 году) в Европе и Китае также отмечено появление яркой кометы. Хотя выше мы и признали ее за комету Галлея, но у китайцев под 581 годом есть и другая комета, которую при желании можно признать за требуемую. И около 388 года (а именно, в 389 и 390 годах) также имеются вполне подходящие кометы. Наконец и около 95 года (а именно в 102 году) в «Шицзи» есть описание яркой и большой кометы.

Казалось бы, что предположение Пэнгре надежно подтверждено и вместе с тем подтверждена надежность китайских списков вплоть до I века н. э. Но вскоре вышло неожиданное разочарование: следующее возвращение этой кометы должно быть около 1858 года, но на это свидание комета не явилась. Это пошатнуло все «подтверждения». По-видимому, все они были чистой игрой стохастических феноменов или, в лучшем случае, рассматриваемая комета возникла только в средние века и рассеялась после двух-трех обращений.

Вообще, возвращаясь к Солнцу, кометы теряют столько своей массы, что после нескольких возвращений комета должна наверняка рассеяться и превратиться, в лучшем случае, в поток метеоритов. Во всяком случае, такова, по-видимому, судьба всех короткопериодических комет (наиболее известной из которых является знаменитая комета Биелы). Поэтому нельзя ожидать и от кометы Галлея слишком много возвращений. Поскольку до 507 года в записях о комете Галлея и в Европе, и в Китае начинают обнаруживаться чередующиеся недочеты, можно думать, что в этом году было одно из первых ее появлений. Даже и при этом приходится удивляться, что она дожила до 1910 года. Это еще раз показывает легкомысленность утверждения о 31-кратном подтвер­ждении возвращений кометы Галлея в китайских летописях.

Попытки же так или иначе использовать периодичность комет можно обнаружить на самых ранних этапах развития астрономии. Например, под № 1 Любенецкий в своей «Кометографий» описывает комету, которая якобы появилась на небе во время всемирного потопа «за 2312 лет до Рождества Христова». Морозов замечает, что, прибавив к дате этой кометы несколько раз по 540 лет, мы получим, в частности, 388, 928 и 1468 годы, в каждый из которых (или поблизости от него) и европейские, и китайские источники указывают яркие кометы. Отсюда он делает вывод, что, по-видимому, ложная периодичность в 540 лет была замечена еще до Галлея (который, таким образом, напрасно считается первым, обнаружившим периодические кометы) и была продолжена вспять, чтобы «вычислить» комету всемирного потопа. Не было ли это одним из первых «астрономических» подтверждений исторической даты? (Вполне подобным многочисленным «подтвержде­ниям» античных дат по затмениям, которые мы разбирали в гл.2, § 3).

Любопытно, что авторы европейских кометографий, по-видимому, считали 540 лет общекометным периодом и пытались по нему вычислять древние кометы. Только этим можно объяснить замеченный Морозовым факт (см.[5], табл. XII на стр.155—166), что практически все перечисляемые Любенецким кометы до н. э. имеют двойников ровно через 540 лет (уже после н. э.). Это уже совершенно безапелляционно доказывает апокрифичность всех этих комет.

Впрочем, и с кометами после н. э. дело обстоит не лучше. Как заметил Морозов (см.[6], рис.52 на стр.179) четырехсотлетний период от -180 года до +220 года по числу последовательных комет разительно подобен периоду от 300 года до 700 года. Таким образом, как и следовало ожидать, за пределами IV века н. э. европейские списки комет сами обнаруживают свою собственную апокрифичность.

Апокрифичность истории Китая

В примитивных обществах особым уважением (как хранители мудрости рода) пользуются старики, а в феодальном обществе—люди с наиболее длинной родословной. Перенос этих пережиточных представлений на социальные структуры, по-видимому, и породил странное стремление многих наций (особенно, в прошлом ущемлен­ных) всемерно удлинять свою историю и находить в ее протяженности особую гордость. При рациональном и хладнокровном взгляде на предмет дело обстоит как раз наоборот: если страна имела долгую историю и пришла к XX веку отсталой, то это могло случиться только потому, что ее население обладало каким-то существенным и неисправимым недостатком. (Именно это рассуждение и породило расистскую легенду об «органической неспособности» китайского народа к усовершенствованию). Поэтому каждая развивающаяся страна должна, казалось бы, стыдиться длинной истории и всемерно ее сокра­щать, подчеркивая тем самым свою молодость, у которой все впереди. Но поведение и людей и народов доводам разума, как известно, никогда не следует.

И вот мы видим, что в Китае любые сомнения в древности его истории и науки рассматриваются как оскорбительные для великого китайского народа, как проявления европейского колониализма в идеологической области. Многочисленные китайские ученые положили много труда, чтобы «возвысить», как они считали, китайскую науку и придать ей ореол древности. На самом же деле, это они наносили (и продолжают наносить) оскорбление китайскому народу, утверждая, что после такого блестящего старта в науке, культуре и государственности, он не сумел пойти дальше и позволил себя обогнать «европейским варварам».

Борьба за «приоритет» китайской науки приобретает подчас, как мы видели выше, гротескные и смешные формы. Это тоже, конечно, не прибавляет ей достоинства.

Неизбежной реакцией на эти потуги является, наоборот, полное отрицание самостоятельных достижений китайской нации, в чем грешен, в частности, и Морозов. Правда, до Морозова никто не осмеливался заподозрить на равнинах Хуанхэ и Янцзы «вместо самого старого из больших культурных государств земного шара, чуть ли не очень молодое...» ([6], стр.156).

Здесь, конечно, Морозов в полемическом азарте перегибает палку. Китайская история вполне надежно прослеживается до X века н. э., когда зародились все современные большие культурные государства. Более того, например, списки комет, по-видимому, указывают на относительную надежность китайских хроник вплоть до VI —VII веков н. э. и определенную правдоподобность их сообщений вплоть до III— IV веков н. э.

Любопытно, что эта оценка фактически смыкается с оценкой историков, которые полностью доверяют китайским хроникам приб­лизительно с этого же времени.

Еще более любопытно, что здесь мы снова сталкиваемся с тем же барьером IV века, за которым в предыдущих главах не смогли проследить историю Средиземноморья. Получается, что реальные писаные истории Китая и Средиземноморья имеют одну и ту же продолжительность!

Это совпадение не может не настораживать. Чтобы объяснить его, Морозов высказывает гипотезу, что китайские императоры с IV по VI века н. э. списаны (хотя бы частично) со средиземноморских. Хотя тут, конечно, сыграл определенную роль его, отмеченный выше, европоцентризм, нельзя не признать справедливым замечание Морозова, что в китайской письменности «ввиду отсутствия в ней фонетической азбуки, не может быть записано никаких имен, не имеющих опреде­ленного смысла на языке пишущего; всякое иностранное имя неизбежно должно обратиться при такой письменности в одно из созвучных с ним китайских слов или в их сочетание, и ни один иностранный рассказ не может быть трансплантирован в китайскую литературу, не переодевшись в то же время в китайскую одежду и не получив китайской окраски в цвете своего лица, так что при научном переводе китайских документов для осмысленного чтения надо их предварительно снова раздеть и вымыть лица» ([6], стр.61).

Морозов приводит следующий пример:

«Во всех китайских историях мы читаем:

«В третьем веке (европейского счета) между 221 и 264 годами в Китае царствовали одновременно три императора: Чжао Ле-ди, Вен Ди и Да Ди»... «В начале четвертого века была династия Си-Цзинь, замечательнейшим царем которой был У Ди»... «А затем от 317 по 419 год была династия Дунг-Цзинь, в которой царями были: Юань Ди, Мин Ди, Чэн Ди, Кун Ди» и т.д.

Не правда ли, как все здесь исторически-документально и китайски-национально? Но вспомните только, что эти имена написаны не звуками, а рисунками... и тогда весь этот псевдо­документальный рассказ потеряет не только историческое, но даже и национально-китайское значение. Выйдет просто следующее:

«В третьем веке (европейского счета) между 221 и 245 годами в Средиземной империи (Так назывался Китай в китайской литературе. — Авт.) царствовали одновременно три императора: Ясно-Пылкий, Литературный и Великий»... «В начале четвертого века была династия Западного процветания, замечательнейшим царем которой был Военный император...» «А затем от 317 по 415 год была династия Восточного Процветания, в которой царями были: Первый главный царь, Светлейший царь, Царь-Завершение, Царь-Процветание» и т.д.

Скажите сами, читатель: здесь, при этом полном (а не половинном, как сделано выше и как делают теперь все историки) переводе, осталось ли что-либо сухо-документальное, историческое или даже просто национально-китайское? Ведь невольно кажется даже, что тут под именем Средиземного царства... описана Средиземная империя Диоклетиана на берегах Средиземного моря с ее первым триумвиратом, лишь на несколько десятков лет отодвинутым вспять (заметим, что если мы предположим, что китайский автор в счете циклов ошибся на единицу, то никакого сдвига не будет. — Авт.), с ее Западным Процветанием, когда во главе империи считался итальянский город Рим; с ее последующим Восточным Процветанием, когда столица была перенесена в Византию... Невольно кажется, что китайский рассказ перекочевал в Азию из Европы...

А если и китайская, и европейская истории были действительно почти одинаковы без списывания друг с друга, а на деле, то не имеем ли мы права воскликнуть: поистине правы были астрологи, говорившие, что все земные события направляются сочетаниями небесных светил! Вот две «средиземные империи» возникли в двух противопо­ложных концах старого света под теми же именами и династические истории обеих шли по той же самой схеме!» ([6], стр.62—63).

Конечно, «односхемность» обеих династических историй нуждается еще в исследовании и подтверждении, но тот факт, что одновременно в двух противо­положных концах света существовали Западная и Восточная империи, производит, бесспорно, определенное впечатление. Поэтому вполне естественней вопрос (не утвержде­ние!) Морозова, не представляет ли вся древняя история Китая «трансплантацию на китайскую почву каких-либо европейских летописей, завезенных туда несторианами или католиками из Европы и только завернутыми в китайскую обложку с перенесением событий с запада Старого света на его восток и с отнесением их времени вспять на много веков?» ([6], стр. 129).

Между прочим, существенным подтверждением мнения Морозова о списанности ранней династической истории Китая (то ли с ее более поздних отрезков, то ли с истории Средиземноморской империи) мог бы служить тот факт, что имена всех китайских императоров являются, даже для китайца, не именами, а своего рода высокопарными титулами: «Спокойная добродетель», «Становление процветания» и т.п. Однако этот факт историками был давно замечен, и они нашли ему объяснение: «... с древнейших времен в Китае был установлен обычай, согласно которому нельзя было писать или произносить настоящие имена императоров, не только царствующих, но даже и умерших. Вместо имени при вступлении на престол каждый император принимал какой-нибудь псевдоним... Под этим псевдонимом (девизом) император и был известен своим подчиненным.

Девизы менялись не только при вступлении на царствование нового императора, но также в связи с крупными историческими событиями» ([125], стр.29). Какой все это открывало простор для апокрифирования, читатель может вообразить сам.

Заключение

По совокупности всех обстоятельств можно считать установ­ленным, что реальная династическая история Китая нам известна примерно с конца VI века нашей эры, когда Китай был объединен под властью династии Тан. Ее, по-видимому, и следует считать первой династией Китая. От предыдущей (явно мифической и, по­видимому, списанной с Рима) династии Цзинь эту династию отделяет уже знакомый нам разрыв исторической ткани, трехвековой период смут, иностранных завоеваний и междоусобных войн, после которого культурная и политическая история Китая началась «заново».

Конечно, весь наш анализ истории Китая весьма односторонен и неполон, поскольку в основном мы (вместе с Морозовым) ограничились обсуждением лишь китайской астрономии. По аналогии с Египтом хотелось бы, например, более подробно изучить династический поток китайских императоров и в нем самом обнаружить свидетельства списанности. Однако мы не обладаем для этого необходимой информацией.

Тем не менее, основной вывод, касающийся апокрифичности древней истории Китая, даже нашим односторонним и неполным анализом установлен достаточно надежно, особенно, если иметь в виду все сказанное выше в предыдущих главах.

Итак, и в Китае мы не смогли проникнуть за барьер IV века.

В качестве дополнительного штриха (и пищи для самостоятельных размышлений и дальнейших выводов) можно добавить, что хотя по официальной версии Конфуций жил в IV веке до н. э., но только «... в период Сунской династии (960—1279 гг.) конфуцианство стало официальной идеологией» ([125], стр.127), то есть через полторы тысячи (!) лет после Конфуция. Очевидно, что это и было время зарождения конфуцианства, т.е., если хотите, «время, когда жил Конфуций». Это вполне согласуется с общими религиозно-феодальными теоретическими концепциями конфуцианства.

   НАЧАЛО