§ 1. Мусульманский ренессанс

Вводные замечания

Считается твердо установленным, что в период VIII—X веков в созданном в результате успешных завоеваний обширнейшем арабском халифате, простиравшемся от Испании до Средней Азии, пышным цветом расцвела т.н. «арабская культура», которую современные ученые предпочитают называть «арабоязычной», поскольку главнейшие ее представители были по крови не арабы, а представители местного, автохтонного населения. С легкой руки известного востоковеда А.Меца (см.[107],стр.8) этот период называется также «Мусульманским ренессансом».

Обращает на себя внимание неожиданное появление этой культуры, ее быстрое развитие и внезапное исчезновение. После X—XI веков в странах халифата воцаряется мусульманская ортодоксия, прежний культурный блеск забывается, наука по существу запрещается и лишь впоследствии постепенно восста­навливается фактически от нуля.

В XII—XIII веках плодами «арабской» культуры воспользовались европейцы, осуществив перевод большого числа арабоязычных научных сочинений. Однако переведены были лишь сочинения по уровню более или менее соответствующие тогдашней общеевропейской науке, а сочинения, в которых арабские ученые значительно обогнали свой век, стали известны лишь значительно позже, уже после того, как европейские ученые независимо переоткрыли их результаты. Этот факт настораживает и вызывает подозрение в апокрифичности «поздно открытых» сочинений.

Невольно возникает параллель с «античной» культурой, которая аналогичным образом появившись без каких-либо корней и причин, а затем исчезнув, «возродились» как раз тогда, когда независимый ход средневековой европейской культуры сделал возможным ее усвоение и дальнейшее развитие.

Кроме того, установленная в первом томе апокрифичность античности делает, апокрифичными как все «арабские переводы античных сочинений», так и все ссылающиеся на них сочинения. Поэтому в отношении переводов XII—XIII веков можно с уверенностью сказать, что они были осуществлены с современных им сочинений, скорее всего, мавританских авторов. Как раз в это время в Толедо под покровительством христианского архиепископа Раймунда консолидируется центр арабоязычной науки, тесно связанный с другими европейскими научными центрами (см.[139], стр.84—85). Именно отсюда и идет поток переводов, как правило анонимных или подписанных существенно позже.

Вторично интерес к арабской науке эпохи халифата вспыхнул лишь в XIX веке. В это время было найдено и опубликовано большое число арабских сочинений, позволивших «восстановить» до тех пор неизвестную историю первых веков халифата как в военно-полити­ческом, так и в религиозно-идеологическом и культурно-научном отношениях, подобно тому, как за четыреста лет до этого гуманисты «восстановили» историю античного мира по «найденным» ими «античным» сочинениям.

Эти находки характеризуются следующими особенностями:

а) большинство рукописей обнаружено лишь в европейских книгохранилищах, причем обстоятельства их появления в этих книгохранилищах либо неизвестны, либо, как мы увидим ниже на примерах, очень подозрительны;

б) отдельные, как правило, уникальные рукописи были в это время привезены европейскими путешественниками из Индии, Пакистана и других мест, удаленных от центров культуры халифата; эти рукописи были куплены чуть ли не на базаре у лиц совершенно неизвестных;

в) практически все новонайденные рукописи собственной древности не имеют и, как явствует из имеющихся на них удостоверительных примечаний, представляют собой средневековые копии.

Таким образом, и в отношении рукописных источников дело с «арабским» миром обстоит практически так же, как и с «античным». Так неужели же, подобно истории античного мира, история халифата является одним колоссальным апокрифом?

Для ответа на этот вопрос мы сначала разберем научные работы, приписы­ваемые тому времени. В основном мы ограничимся астроно­мическими сочинениями, поскольку их апокрифичность (или, наоборот, не­апокрифичность) устанавливается легче и надежнее всего.

Абу-л-Вафа и вариация движения Луны

Новый свет на достижения арабских астрономов впервые пролил французский ученый-историк Ж.Седийо, который, как пишет его сын, «заподозрив у арабов еще более обширные и совершенные работы (чем те, которые были известны со времен Средневековья. — Авт.), предался углубленным исследованиям этого предмета и начал серию открытий, поистине новых и оригинальных для истории астрономии в средние века» (см.[4], стр. 285).

В тридцатых годах XIX века Седийо опубликовал перевод, найден­ный им в Парижской Королевской библиотеке, рукописи арабского уче­ного Абу-л-Вафа, который «предварил новейших астрономов в самом интересном из их открытий» (слова Седийо-сына; см.[4], стр.286).

Как мы знаем, движение Луны очень неправильно. Его отклонение от идеального движения представляется в виде суммы слагаемых, которые называются аномалиями (или неравенствами). Первая, самая грубая, аномалия называется уравнением центра, вторая, меньшая, — эвекцией, а третья, самая маленькая, — вариацией. Последняя аномалия обращается в нуль в замечательных точках орбиты Луны (при схождениях и квадратурах Солнца и Луны) и изменяет долготу Луны максимально на один лунный диаметр, т.е. на величину, которую Луна проходит за 52 минуты. Вариация, открытие которой требует точных часов и предварительно разработанной теории лунного движения, была впервые обнаружена Кеплером из наблюдений Тихо Браге. И вот, оказывается, что Абу-л-Вафа узнал и измерил вариацию еще в X веке, не имея никаких точных астрономических часов! Это настолько невероятно, что после публикации Седийо знаменитый астроном Био не выдержал и публично усомнился в подлинности соответствующего документа, несмотря на то, что она была удостоверена целым рядом ученых-филологов «опытность которых в таких случаях не может подвергаться сомнению». Не решившись, однако, полностью отвергнуть авторитет филологов, он высказал предположение, не является ли утверждение об измерении вариации движения Луны Абу-л-Вафой позднейшей вставкой в рукопись, но был немедленно поставлен Седийо на место, который в разгоревшейся дискуссии разъяснил, что по самой структуре арабской рукописи никакие вставки в нее невозможны. Сомневаться же в аутентичности всей рукописи нельзя, ибо на ней имеется печать сына Тамерлана Шахроха (1405—1447), безусловно подтверждающая принадлежность ее времени по крайней мере за двести лет до Кеплера. Более того, Кеплер опубликовал свое открытие в 1610 г, а в 1670 г. рукопись сочинения Абу-л-Вафы уже находилась в Королевской библиотеке. Осуществить же вставку кеплеровской информации в рукопись в период 1610—1670 г. на Востоке было попросту некому.

Как же попала рукопись книги Абу-л-Вафы в Королевскую библио­теку? Оказывается, что ее привез некий Ванслеб, которого министр Людовика XIV Кольбер отправил на Восток специально для приобретения арабских научных рукописей. Ванслеб, конечно, не мог не оправдать доверие короля и возвратиться с пустыми руками. Он не мог также привезти малонадежные рукописи и потому позаботился, чтобы все привезенные им арабские сочинения имели удосто­верительную печать сына Тамерлана. Эта печать убедила всех придворных библиотекарей (и, по-видимому, самого короля), поскольку текст ее был им понятен, будучи исполнен на латинском языке!

Последняя пикантная подробность ставит все на свои места и нам остается только отдать должное находчивости Ванслеба, который не найдя никаких достойных внимания короля-солнца рукописей, не растерялся и принял свои меры; если бы он был поосторожнее и менее рассчитывал на магическую силу латинского текста печатей, мы никогда бы не получили столь прямого доказательства его изобретательности. Интересно, был ли Био осведомлен о латинском языке печатей Тамерланова сына?

Абу-л-Хуссейн ал-Суфи и его звездный каталог

Еще более чем Абу-л-Вафа известен другой арабский астроном Абу-л-Хуссейн, по прозвищу Суфи, которое было ему дано из-за его приверженности к суфизму. Утверждается, что он родился 14 мухаррема 291 г. хиджры, т.е. 7 декабря 903 г. н. э., и умер 15 мухаррема 376 г. хиджры, т.е. 25 мая 986 г. н. э., прожив, таким образом, точно 85 лунных лет. Работал он при Ширазском и Багдадском дворах, написал три сочинения, из которых до нас дошел только каталог звезд. Копии этого каталога довольно многочисленны: они имеются в Эскуриале, Оксфорде, Лейдене, Копен­гагене, Ленинграде, а в Париже хранятся даже три его экземпляра. Этим исчерпы­ваются по существу все биографические сведения о нем (см.[4], стр.237).

«Необычная точность дня рождения и дня смерти аль-Суфи, напоминающая православные святцы, при полном отсутствии каких-либо других биографических сведений о нем, сама показывает себе цену. Эти даты явно высчитаны астрологическим путем, и в результате мы можем сказать, что об авторе исследуемого нами теперь звездного каталога ничего и никому неизвестно. Мы с полным правом можем усомниться даже в том, что он жил в Ширазе и Багдаде...» ([4], стр.238). Все биографические сведения о Суфи (в том числе и его жительство в Багдаде и Ширазе) извлечены из предисловия к каталогу и потому независимой доказательной силы не имеют.

Сам же каталог Суфи представляет собой расширенный, дополнен­ный и исправ­ленный вариант каталога Птолемея. Суфи пишет, что он изучил много экземпляров «Алмагеста» Птолемея и указывает многочисленные ошибки перепис­чиков, которые он в них обнаружил (см.[4], дтр.240). В описании созвездий и местоположений звезд Суфи рабски следует Птолемею, повторяя все ляпсусы Дюрера! (См. гл.З, § 2). Это неопровержимо доказывает, что труд Суфи написан после 1515 года.

Более того, эту оценку можно поднять еще лет на сто. Дело в том, что извест­ная туманность Андромеды видна простым глазом как незначительная и ничем особым не выделяющаяся звездочка. Она была отождествлена как туманность только с помощью телескопа в 1612 г. Симеоном Мариусом. И эту-то телескопии­ческую туманность Суфи, оказывается, знает. Он (см.[4], стр.249) описывает ее как горсточку звезд, вроде известных Плеяд. Современные комментаторы этого места не обратили внимания, что разделить туманность Андромеды на звезды невозможно никаким человеческим глазом, не вооруженным хотя бы простейшей астрономии­ческой трубой. Более того, представление о Плеядах как о «горсточке звезд» также требует трубы, поскольку без нее в Плеядах видны только 7 отдельных звезд.

При описании местоположения звезд (в том числе и туманности Андромеды) Суфи ссылается на созвездие Камелеопарда, которого нет у Дюрера-Птолемея и которое было введено Барчиусом только в 1624 г.

На звездных картах, приложенных к каталогу Суфи, звезды созвездий обозначаются буквами в полном соответствии с атласом Байера 1603 года, в котором впервые была предложена эта система обозначений (только греческие буквы Байера заменены арабскими), а сами созвездия изображены рисунками людей (см.[4], стр.257, рис.51—54 и стр.301, рис.71), одетых в фантастические костюмы «восточного характера». В таких костюмах западно-европейские художники, никогда не бывавшие на Востоке, изображали восточных принцев и принцесс. Да и вообще, спрашивается, как такого рода рисунки могли появиться в труде благочестивого ученого-суфиста, когда вероучение ислама недвусмысленно запрещает какие-либо изображения живых существ?

Таким образом, все доказывает, что каталог Суфи является (подобно трактату Абу-л-Вафы) злостным апокрифом, написанным скорее всего в XVII веке.

Абу-р-Райхан ал-Бируни

Одновременно с трактатом Абу-л-Вафы Седийо опубликовал перевод сочине­ния другого «арабского» ученого Абу-р-Райхана ал-Бируни, рукопись которого также была привезена в Европу Ванслебом и также снабжена печатью Шахроха на латинском языке.

Это заставляет внимательнее приглядеться и как к сочинениям Бируни, так и к его личности.

Абу-р-Райхан ал-Бируни (973—1048) считается одним из самых выдающихся представителей «арабоязычной» культуры, хотя его имя и не было известно ученому миру до XIX века. Он якобы родился, жил и работал в Хорезме на территории нынешнего Узбекистана и потому современные узбеки считают его своим национальным ученым. Перу Бируни принадлежат будто бы 143 сочинения по всевозможным отраслям знаний, из которых до нас «дошло» 31.

Обращает на себя внимание практика писания сочинений «на имя» Бируни другими лицами. Чтобы как-то объяснить это, современные ученые (см., напр.[140], стр.27) уверенно пишут, что это «фактически совместные работы Бируни и его друзей» хотя никаких доказательств этого смелого утверждения нет. Не проще ли предположить, что подобно тому, как византийские и древнерусские книжники при­писывали для придания авторитетности свои сочинения Иоанну Златоусту, так и «арабские» писатели ставили на своих книгах имя легендарного Абу-р-Рахмана?

Поддержкой этого мнения может служить не только невероятная разно­сторон­ность Бируни, но и определенная непоследователь­ность, проявляемая Бируни в своих сочинениях. Например, имеются как сочинения Бируни, в которых он разоблачает вздорность притязаний астрологии на научность (см. [140], стр. 11), так и сочинения, в которых он подробно и со знанием дела излагает астрологическую науку (см.[140], стр.15). Авторам биографии Бируни не остается ничего иного, как беспомощно заявить, что, излагая астрологию, Бируни «фактически разоблачает методы астрологов» ([140], стр. 15). Конечно, для современного ума любое изложение астрологии будет ее «разоблачением», но значит ли это, что все учебники астрологии писались с целью ее разоблачить?

Более того, ряд сочинений, якобы написанных Бируни, настолько далеко отходят от ортодоксальной идеологии ислама, что попросту опасны для их автора. Это расценивается как «научный героизм» Бируни (см.[140], стр.15), но с большим правом можно считать, что здесь мы, напротив, имеем дело с камуфляжем истин­ного автора, который убоявшись последствий, предпочел скрыться за авторитет­ным и древним именем.

Биография Бируни известна лишь из «его» произведений или из сообщений столь же апокрифических авторов. Она полна фантас­тических подробностей (см., напр.,[140], стр.13—14), которые современные ученые, естественно, игнорируют, свято веря, однако, всему остальному, часто, впрочем, не замечая, что не выброшенные ими подробности столь же фантастичны, как и выкинутые. Например, в сочинениях Бируни описан метод вычисления разности долгот двух городов по наблюдениям в них одного и того же лунного затмения. «Определив по возможности более точно момент середины затмения, оба наблюдателя устанавливают разницу местного времени в обоих городах, которая представляет собой разность их географических долгот» ([140], стр.178). Бируни сообщает, что, проделав в 997 г. совместно с уже известным нам Абу-л-Вафой такого рода измерения, он нашел, что разность долгот Кяты и Багдада составляет 15°, т.е. 1 час. Биографы Бируни с удовлетворением отмечают, что «современные измерения с помощью несравненно более совершенных инструментов, чем у Бируни и Абу-л-Вафы, дают величину 1 час. 0,5 мин» ([140], стр. 179), не желая замечать, что тем самым они начисто опровергают достоверность сообщения Бируни. В описанной ситуации достичь без механических хронометров точности в 0,5 минуты (30 секунд) так же невозможно, как без телескопа рассмотреть в туманности Андромеды «горсточку звезд».

Самым большим и важным сочинением Бируни по астрономии считается т.н. «Канон Масуда», в котором содержится звездный каталог со ссылками на каталог Суфи (см.[140], стр.117). Уже доказанная апокрифичность последнего каталога доказывает апокрифичность и «Канона Масуда».

Таким образом, мы видим, что привлекательная личность энцик­лопедического ученого, во многом обогнавшего свой век, рассеивается как дым. И этому выводу не может помешать даже то, что в 1975 г. было торжественно отмечено тысячелетие со дня его рождения.

Омар Хайям

Совершенно аналогична ситуация и со знаменитым Омар Хайямом. Лишь специалистам известно (см.[141], стр.5—9), что рубайи Хайяма, были впервые опубликованы в английском переводе только в 1859 г. английским поэтом Эдвардом Фицджеральдом, а их персидский оригинал вышел в свет через два года в Тегеране, хотя имя поэта Хайяма и упоминалось в европейской литературе еще в 1700 г. Эти рубайи рисуют невероятно противоречивый образ его автора (и любителя наслаждений, вина и женщин, и разочарованного скептика, и религиозного мистика). Чтобы разрешить эти противоречия, было предположено, что они отражают постепенную эволюцию авторских взглядов от юношеского эпикурейства до старческого мистицизма.

Впрочем, состав рубайята Хайяма до сих пор неясен. «В 1857 г. в Париже француз­ский востоковед М.Никола издал «Рубайат» Хайяма, включив в свой сборник 454 четверостишия. В 1897 г. известный русский востоковед В. А. Жуковский... показал, что из 464 рубай в издании Никола 82 приписываются 39 (!) другим поэтам, жившим намного позднее Омара Хайама.

...В результате исследований других востоковедов... было найдено еще некоторое количество рубай, авторство которых сомнительно, и общее число... достигло 108. Неутешительное открытие, особенно если учесть, что время создания четверостиший отделено от нас проме­жутком в восемь веков, прижизненной рукописи Хайама не сох­ранилось, достоверные подробности написания четверостиший никому не известны. Тексты самих четверостиший не содержат датировок (а также косвенных данных, по которым их можно было бы датировать). В некоторых четверостишиях, правда, встречается имя Хайама, но, строго говоря, это не может служить доказательством подлинности, — ведь автор подделки, например, начал бы именно с этого. Одно время (1904 г.) А. Кристенсен... утверждал, что подлинно хайамовскими могут быть признаны всего 12 четверостиший, однако потом (1927 г.) отказался от столь нигилистической позиции и предложил считать достоверными 121 рубай.

Дальнейшая работа... шла с переменным успехом; надежды, вызванные находкой древней рукописи, сменялись разочарованием: рукопись оказывалась подделкой или датировка ее казалась сом­нительной. Так было в 1925 г. с рукописью, опубликованной в Берлине Ф.Розеном, так получилось и с нашей (Р.Алиева и моей) публикацией мнимой рукописи XIII века. (Таким образом, даже авторитетная публикация рукописи не гарантирует ее подлинности! — Авт.). Разные ученые... пытались создать метод для определения того, какие же четверостишия действительно принадлежат Хайаму, а какие — приписываются ему. Однако установление критерия подлинности оказалось весьма сложной задачей. Исследователи, не имея твердой почвы под ногами, скатывались к субъективным суждениям» ([144], стр.159—150).

Почти одновременно с рубайями (в 1851 г.) была опубликована немецким математиком Белке «Алгебра» Хайяма, упоминания о которой также восходят к XVIII веку. Однако сначала персидский поэт Хайям и арабский математик Хайям рассматривались как разные люди, и лишь позднее на основании «свидетельств» ряда «новооткрытых» рукописей было признано, что это один и тот же человек. «Через полстолетия после публикаций Фицджеральда и Венке стали появляться (хорошо сказано! — как про ныне живущего писателя. — Авт.) и другие сочинения Хайяма, обнаруживающие новые черты ученого и поэта». ([144], стр.8). Одна из последних публикаций новых трудов из наследия Хайяма состоялась совсем недавно (в 1961 г.).

В книге [141] на стр.11—14 приведен полный список всех известных научных трудов Хайяма. Обращает на себя внимание, что почти все рукописи его сочинений хранятся в европейских библиотеках, а рукописи трех его трактатов, опубликованных в 1917 г. (!), с тех пор «утеряны».

В области астрономии сохранились сведения об участии Хайяма в выработке невероят­но точного (с ошибкой в 1 день за 4500 лет) календаря с изощренной системой високосов. Этого, по-видимому, не смогли проглотить даже авторы книги [141] (см. их текст на стр.75—74), хотя они ничтоже сумняшеся пишут об астрономи­ческих наблюдениях Хайяма «над наступлением весеннего равноденствия», игнорируя (или попросту не замечая) критический вопрос, как собственно мог Хайям при тогдашних инструментах и без часов наблюдать с высокой точностью движение по небу условной точки весны.

Очень любопытна информация о так называемом «гороскопе Хайяма». В этом гороскопе (см.[141], стр.10) указано положение в день рождения Хайяма Солнца, Меркурия и Юпитера. Положение Солнца дает дату 17—19 мая неизвестного года. Что же касается Меркурия и Юпитера, то, как пишут Розенфельд и Юшкевич, «такое сочетание планет имело место только 18 мая 1048 г... Этот подсчет впервые выполнил индийский исследователь Свами Говинда Тиртха... Подсчет Говинды был проверен советским астрономом Ш. Г. Шараф...» ([141], стр.11).

Таким образом, авторитетные ученые (не только историки науки, но и доктора физико-математических наук) не только четко утверждают астрономический факт («такое сочетание планет имело место только 18 мая 1048 г.»), но и подкрепляют это утверждение ссылкой на пер­воисточники. Тем не менее, у вдумчивого читателя это утверждение сразу должно вызвать серьезные недоумения. Положение Меркурия (всегда близкое к Солнцу), позволяя уточнить день гороскопа, мало что может сказать о годе гороскопа, который всегда определяется (см. гл.5, § 1) по большим планетам (Юпитеру и Сатурну). Таким образом, для установления года в «гороскопе Хайяма» может служить только Юпи­тер. Но эта планета возвращается на старое место каждые 12—15 лет. Поэтому «такое сочетание планет» имело место не только в 1048 г., но, скажем, и в 1035 г., и в 1022 г. Почему же Розенфельд и Юшкевич утверждают противное?

Для ответа на этот вопрос приходится обратиться к книге ([146], стр.18—19), где исследование «гороскопа Хайяма» изложено подробнее. Оказывается, что это исследование состояло из трех этапов. На первом этапе на основе неких указаний «источников» было «установлено», что Хайям родился в первой половине XI века. Затем Говинда (а у нас Шараф) установили, что «такое сочетание планет» имело место в первой половине XI века только в 1022, 1035 и 1048 годах. (Здесь и только здесь в игре участвует астрономия). Наконец, на третьем этапе снова на основании «источников» из этих трех дат была отобрана последняя.

Таким образом, утверждение, что «гороскоп Хайяма» датируется астрономи­чески, является грубой ложью (которую, Розенфельд и Юшкевич совершили явно не намеренно).

На этом примере четко виден механизм вполне добросовестного возник­новения совершенно ложных утверждений об «астроно­мической» подтвержденное тех или иных датировок.

Заключение

Мы видели, что сочинения главнейших представителей «мусуль­манского Ренессанса» являются безусловными апокрифами. Это доказывает апокрифичность и всех других сочинений этого периода, поскольку они связаны системой пере­крестных ссылок. (Пример: каталог Суфи и «Канон» Бируни).

В частности, апокрифами являются и сочинения «арабских историков» того времени. Мы не будем их специально анализировать и лишь отметим, что, как и следовало ожидать, эти сочинения были открыты европейскими учеными сравнительно поздно (труд самого известного из арабских историков, Масуди, опубликован только в 1851—1877 гг. в Париже, а сочинение другого, считающегося столь же авторитетным, историка, Макризи, — так и вовсе лишь в 1908 г. в Тюбингене). Ученым традиционного мусульманского образования эти труды до их «открытия» европейцами были неизвестны.

Как мы уже отмечали, все это ставит под сомнение реальное существование того государственного образования (халифата), в рамках которого развивалась культура мусульманского ренессанса, и подробности внутренней жизни которого описаны Масуди и Макризи.

Так же, как и в случае античных государств, нельзя утверждать, что реальное существование халифата доказывается полнотой и точностью сведений о нем, которые невозможно выдумать ни одному апокрифисту, потому что имеющаяся, казалось бы, связная и во многом очень детальная (хотя и с лакунами) история халифата выработана ев­ропейскими учеными XX века (в частности, уже упоминавшимся выше А.Мецом) в результате анализа и унификации во многом про­тиворечащих друг другу «источников», полных, к тому же, фан­тастических измышлений.

История халифата тесно переплетена с историей ислама и поэтому, чтобы разобраться в первой, нужно сначала заняться второй. Перейдем поэтому к исламу и его священной книге — Корану.

   НАЧАЛО