РЕАБИЛИТАЦИЯ
1950г. 5-й курс
Кажется уже на последнем курсе, после прохождения преддипломной практики – работал технологом в артели «Электроприбор» в цехе, изготовляющем детекторные приёмники с наушниками – во время которой до меня, видимо, просто не могли дозвониться, про меня вспомнили в «Большом доме», хотя никакого повода я им не давал. Назначили свидание снова в конспиративной квартире на улице Рубинштейна недалеко от Невского. Здесь меня ждали два ещё достаточно молодых сотрудника, которые снова стали расспрашивать, как у меня с учёбой, с жизнью, с перспективой после окончания института. Естественно, я ещё не знал, куда попаду по распределению, и они, учитывая мои просьбы не беспокоить и не отнимать драгоценного времени при подготовке дипломного проекта, попросили только сообщить куда меня направят по распределению.
Никаких заданий, насколько помню, в этот раз мне уже не давали и донесений я не заполнял. Уже не могу сейчас вспомнить, сколько раз ещё я с ними встречался, и о чём мы беседовали. Во всяком случае, доносов на кого-либо мне больше не приходилось писать, а после разоблачения Берия, его шайки и разгона этого ведомства меня уже никто не беспокоил, хотя ещё долго жил я в напряжённом ожидании, что меня опять вызовут. Остались только такие неприятные воспоминания и чувство вины.
В 1956 году летом меня вызвали в райвоенкомат. Получив повестку, я снова почувствовал страх: зачем вызывают? Неужели это ненавистное мне ведомство собирается вновь использовать меня в качестве «осведомителя» и действует теперь через военкомат? Перед военкоматом у меня вроде никаких долгов нет, только весной прошёл очередной сбор, выслушал кучу лекций о последних военных новостях, даже посмотрел кино об атомном взрыве.
Дежурный направил меня к военному комиссару в его кабинет, из которого только что вышел очередной посетитель моих лет, но далеко не цветущего вида, боязливо озираясь.
Комиссар предложил мне ознакомиться с документом под грифом «секретно»: «Постановление ЦК КПСС и СМ СССР» от 29 июня 1956 года.
В нём достаточно туманно сообщалось о причинах массового пленения красноармейцев в первые месяцы войны, о невиновности их в этом, о несправедливости репрессий к ним в течение уже длительного времени... Дано указание о реабилитации бывших военнопленных, не связанных с предательским сотрудничеством с немцами, полицией и т.п. Предложено отметить правительственными наградами тех, кто оказался в плену вследствие ранения, болезни, нахождения в госпитале.
Вот вкратце всё, что я помню о содержании этого постановления, в открытой печати я его не встречал.
— Ну тебя мы к награде представлять не будем, ты уже награждён – заметил военком и справился, где и кем я работаю, и нет ли у меня неприятностей со спец.отделом.
— Особых неприятностей нет, но вот оформление «допуска» затягивается всегда на несколько месяцев.
— Ну, теперь с этим будет полегче – успокоил он меня и дал мне расписаться в документе ознакомления с постановлением.
Выйдя из приёмной военкома я услышал за противоположной дверью коридора глухие звуки разговора, скорее ругани. Заглянув туда из простого любопытства я обнаружил на лестничной площадке на скамейке человека с костылями, до последней степени истощённого, с глубоко впавшими щеками и тёмными пятнами под глазами, череп обтянутый кожей с глазами и ртом:«краше в гроб кладут».
Слёзы катились по его лицу, а рот изрыгал проклятия и четырёхэтажный мат в адрес тех, кто довёл его до такой жизни:
— Сукины дети, гады, сволочи, бл...! – и так далее и тому подобное.
— Не могли это сделать пораньше?!
Я понял, что увидел очередную жертву бериевских лагерей, равнодушия и пренебрежения, чиновников всех мастей.
Вспомнил, как я не в состоянии был узнать некоторых моих знакомых по Воткинску, которые вернулись после прихода к власти Хрущёва.
Спустившись вниз по лестнице я вышел на летнюю улицу: бежали машины, гремели трамваи, спешили люди по своим делам, никому не было дела до нас бывших военнопленных.
В голове мелькнула мысль, может после этого «Постановления» придёт конец любопытству чиновников, начиная от самой мелкой сошки: парт-, проф- и прочих «оргов» и кончая солидными людьми ранга зам. министра; при каких обстоятельствах я попал в плен и как остался живым после трёх побегов из плена и двух раз снова заключения за проволоку.
Давая всю жизнь свои объяснения по этим вопросам я часто замечал, что многие не верят моим показаниям и, с едва заметной ухмылкой думают:«Вот сочиняет!»
Но мне сочинять не приходилось, я рассказывал то, что было и надеялся, что не так долго это «любопытство» и с ним всякие житейские невзгоды продлятся. Жизнь показала, однако, что я глубоко заблуждался.
