§ 2. Василий Великий

Биография Великого Царя

В изложении биографии Великого Царя мы следуем Морозову, который пользовался синодальным изданием «Житий Святых» 1827г. Кавычками выделены цитаты из «Житий» в передаче Морозова.

Согласно «Житиям» Великий Царь родился около 333 г. Он был царского рода и получил блестящее образование. В пять лет он будто бы постиг всю философию и, обучаясь с 12 лет у книжников, превзошел их всех, («удивлялись учителя его разуму, усердию...»). Великий Царь «к 15-летнему возрасту изучил все астрономические хитрости...» Вместе с ним учился и цесаревич Юлиан, будущий император. Закончив обучение Великий Царь ушел в Египет и прожил там год, «питаясь водой и овощами».

По возвращении Великий Царь и группа его учеников «...раздали свое имущество неимущим и, надев белые одежды, пошли в Иерусалим». Придя в Иерусалим, они поклонились Единому Богу и, явившись к епископу Максиму (т.е. Величайшему), просили крестить их в Иордане. И вот, когда Великий Царь вошел в воду, «на него снизошла как бы огненная молния, а из нее вылетел голубь, который, спустившись на Иордан, возмутил воду и улетел обратно на небо. А стоящие на берегу, видя это, убоялись великим страхом и прославляли Бога».

«Однажды Великий Царь, уединившись, молил Бога дать ему благодать, разум и Святого Духа и после шести дней впал как бы в исступление, а на седьмой день, когда он начал совершать свою литургию и приносить бескровную жертву, Евбул (постоянный спутник Великого Царя. — Авт.) и все первейшие клирики увидели небесный свет, осенивший алтарь, и мужей в светлых одеждах, окруживших Великого Царя. Видевшие это упали на свои лица, проливая слезы умиления и славя Бога. А Великий Царь велел сделать в память этого события золотого голубя и повесил его над престолом алтаря».

Великий Царь совершал много чудес, изгонял духов и лечил больных. Вот как описывают «Жития» одно из многочисленных излечений, совершенных Великим Царем: «Он остался один с прокаженным, все время пребывая в молитве, а утром вывел его вон совершенно здоровым».

Но спокойная жизнь Великого Царя продолжалась недолго.

Император Валент, «смущая церковь арианством», захотел привести в арианство и самого Великого Царя. Когда же тот отказался, правитель (епарх) Кесарийской области Модест призвал его к себе и стал ему «яростно грозить». Однако Валент, не захотев до конца обострять отношения, приказал не принуждать Великого Царя отказываться от своей новой веры и даже сам пришел к нему для беседы. В результате, Великий Царь чуть было не привел Валента к своей вере, но, когда Валент удалился в Антиохию, ариане опять возбудили его и отвратили от расположения к Царю.

Около 368 года Валент приговорил Великого Царя к изгнанию, но при утверждении приговора под ним заколебался трон и письменная трость сломалась в его руке. Он взял вторую трость, но и она сломалась; он взял третью, но и с ней случилось то же самое, а рука его так задрожала, что испуганный Валент разорвал свой декрет. Однако ариане снова «озлобили его», и Валент послал к Великому Царю своего сановника, который доставил его в Антиохию на суд Понтийского епарха. Понтийский епарх, чтобы привести Царя в арианскую веру, угрожал ему смертью, а когда Великий Царь все же отказался, приговорил его к казни. Великого Царя спасло чудо. «В это самое время вдруг заболел сын Валента в Галатии. Царица сказала своему мужу: «Это — за Великого Царя». Освободи его от казни и попроси исцелить нашего сына. Валент сделал по ее словам. И как только освобожденный от смерти Великий Царь помолился, тотчас же выздоровел сын Валента». Когда же об этом было рассказано Валентиниану, брату и западному соправителю Валента, тот, изумившись, прославил Бога и послал Великому Царю много даров, на которые тот построил больницы и приюты в разных городах.

Этот эпизод сильно повысил авторитет Великого Царя и дал ему возможность продолжать борьбу против Валента и его церкви.

«Когда беззаконный царь Валент был в Никее, к нему приступили ариане. Они просили отнять у православных тамошнюю соборную церковь и отдать ее их сборищу. Злой царь Валент исполнил это и отошел в Царь-Град». По просьбе верующих Великий Царь отправился в Константинополь, где договорился, что церковь достанется той из сект, по чьим молитвам она запертая сама откроется. Как и следовало ожидать, победил Великий Царь: «он перекрестил три раза дверь, и вот сломались печати, и царские двери сами раскрылись, как от сильной бури, и ударились своими створками о стены. Бесчисленное множество ариан, увидев это чудо, отказались от своего злоучения и примкнули к правоверным. Валент узнал об этом православном чуде, но, ослепленный злобой, все же не обратился к истинной вере и потому погиб злою смертью. После раны, полученной им при поражении его войска во Фракии, он бежал и скрылся в плевнице, а его враги, окружив его, зажгли ее стены, и он перешел из ее огня прямо в огонь неугасимый в тот же год, как умер и Великий Царь». Этот рассказ о споре за соборный храм, по-видимому, навеян землетрясением, действительно бывшим в последние годы царствования Валента.

Наконец, мы подходим к смерти Великого Царя, перед которой он передал свои полномочия своему ученику Иоанну (Златоусту? апостолу?), окрестив того перед своей смертью: «Я сам окрещу тебя своими руками, — ответил ему (лечившему его врачу. — Авт.) Великий Царь. Врач, ощупав его правую руку, сказал: — Твои силы так изнемогли, что ты не сможешь этого сделать. — Я имею создателя, укрепляющего нас, — ответил Великий Царь. Он встал к изумлению всех с постели, пошел в церковь, окрестил врача, назвав его Иоанном, причастил его божественных тайн, сам отслужил литургию и, поучая, пробыл в церкви до девятого часа. Только тогда, воздав благодарение, он предал свою душу в руки Бога. Это было 1 января, в последний год царствования Валента и в четвертый год царствования Грациана (в 378 г. — Авт.)». Так заканчивают «Жития Святых» биографию Великого Царя.

Сравнение с биографией Иисуса

Читатель, знакомый с евангельской биографией Иисуса (ввиду ее общеизвестности мы здесь эту биографию напоминать не будем), немедленно обратит внимание на удивительный параллелизм биографий Иисуса и Великого Царя.

Оба они с детства удивляли окружающих умом и ученостью. Крещение Великого Царя полностью аналогично крещению Иисуса Иоанном Крестителем; при крещении Великого Царя нисходит Святой дух в виде голубя, а вместо гласа с неба «Сей есть Сын Мой, Возлюбленный» (Матфей, III, 3) блестит молния, сопровождающаяся, надо думать, громовым голосом с неба.

Явление небесного света, осенившего алтарь Великого Царя, рассказывается практически в тех же словах в евангелиях в эпизоде о преображении Иисуса, а чудеса, совершаемые Великим Царем, идентичны чудесам, совершаемым Иисусом и т.д.

Конфликт Великого Царя с Валентом поначалу развивается подобно евангельскому конфликту Иисуса с Понтием Пилатом (чье имя, кстати, значит «Понтийский копьеносец»). Евангельское «умывание рук» аналогично отказу Валента подписать декрет. Понтийский епарх приговаривает к казни Великого Царя подобно тому, как «Понтийский копьеносец» приговаривает Иисуса.

Особенно примечательно, что все это происходит с Великим Царем в 368 г., т.е. в вычисленном нами году столбования евангельского Иисуса. Заметим также, что время рождения Великого Царя (333 г.) очень близко к вычисленному нами году рождения Иисуса (335 г.).

Однако далее обе биографии расходятся. Иисуса казнят, он воскресает и удаляется на небо. Великий же Царь чудом освобождается от казни, укрепляет свой авторитет и живет еще десять лет.

Впрочем, деяния Великого Царя после 368 г. также находят свои аналоги в евангелиях. Например, борьба за соборный храм вполне аналогична описанной в евангелиях борьбе Иисуса за храм с фарисеями.

Знаменательно, что если Иисус Христос является основателем христианского вероучения, то его аналог, Великий Царь, единодушно признается основателем христианской обрядности (богослужения), хотя можно очень сомневаться, что современная «литургия Василия Великого» дошла до нас именно в том виде, как ее впервые он предложил.

Стоит также отметить, что не только Великий Царь причислен к лику христианских святых, но и все его братья и сестры.

Этой чести удостоен был, кроме него, только евангельский Иисус.

Сходство между Великим Царем и Иисусом не исчерпывается изложенным. Много других общих черт обеих биографий читатель может найти у Морозова (см. [1], стр. 125—164), который впервые обратил внимание на этот параллелизм.

Выводы

Биографии Великого Царя и Иисуса настолько похожи, что невольно возникает мысль, что это описание истории одного и того же человека. Если же мы вспомним, что время жизни Великого Царя налегает на вычисленное нами время жизни Иисуса, то эта мысль превращается в уверенность.

Сохранившиеся «биографии» Великого Царя, евангелия и «Жития Святых», это бесспорно лишь ничтожные остатки от многочисленных рассказов, которые о нем ходили после его недолгой, но бурной жизни, остатки, в которых реальность тесно переплетена с фантастическими измышлениями. По-видимому, в рассказе «Житий» элементов реального сохранилось больше, чем в евангелиях, хотя окончательный текст «Житий» носит явные следы очень позднего, послеевангельского редактирования. В зеркале же евангелий реальная фигура Великого Царя превратилась в гигантскую, необыкновенно преувеличенную тень, спроецированную на отдаленный фон начала нашей эры.

Несмотря на то, что эпизод со столбованием Великого Царя выпущен в «Житиях Святых», нужно думать, что он действительно был. Из биографии Великого Царя он был удален, поскольку для ранних исследователей Иисуса это позорное для него событие не представляло выгодного пропагандистского материала, унижая всесильного святого. Однако евангелия как идеологическое произведение позднейшего течения, наоборот, подняли на щит страдания Царя, заодно преувеличив их и до смертельного исхода.

Но если мы признаем реальность этого эпизода, нам следует объяснить, почему во время столбования произошло лунное затмение, поскольку случайным такое совпадение быть не может.

Объяснение совпадения

Судя по всему, в VI веке астрономы уже знали сарос и потому худо-бедно могли предсказывать лунные затмения. Возможно, что в борьбе за новую идеологию Великий Царь решил использовать это для укрепления своего авторитета и того нового учения, проводником которого он был. Однако, когда он выступил с предсказанием затмения, его противники (фарисеи по евангелиям, ариане по «житиям»), по-видимому, обвинили его в лжепророчестве. Пользуясь благо­склонностью Валента, они устроили суд, который вынес Великому Царю обвинительный приговор. Великий Царь был выставлен у позорного столба на поношение и осмеяние (другой вариант: был привязан у кратера Везувия в ожидании божьего решения — жить ему или быть убитым вулканическими бомбами и удушливыми газами). Когда же затмение все же произошло, испуганные власти поспешили освободить Великого Царя, успевшего к этому времени впасть в обморочное состояние.

На этом евангелия практически прекращают свой рассказ, сообщая, что после «воскрешения из мертвых» Иисус скрылся («вознесся на небо»). В «Житиях святых» дальнейшие события более реалистичны: Великий Царь скрывается в пустыню, куда к нему постепенно вновь стекаются ученики (в евангелиях уход в пустыню также имеется, только он, по понятным причинам, отнесен к более раннему времени).

Убедившись в том, что прямая расправа ему больше не угрожает, Великий Царь возвращается с развевающимися знаменами и укрепившимся авторитетом (затмение-то ведь все-таки состоялось!). В течение оставшихся десяти лет жизни он верховный епископ, непререкаемый глава нового, установленного его трудами, направления религиозной жизни.

Конечно, эта морозовская реконструкция причин столбования Иисуса, Великого Царя является лишь простейшей возможной. Не исключено, что события развивались совсем по-другому. Однако, поскольку окончательная реконструкция древних событий совсем не является нашей целью, здесь (и в аналогичных случаях в дальнейшем) мы будем вполне удовлетворены, когда нам удастся предложить, хотя бы предположительно, возможное рациональное объяснение того или иного удивительного совпадения.

Возникновение культа

По-видимому, после «воскресения» Великого Царя (его возвращения из пустыни) стало распространяться убеждение в его божественной сущности, в том, что он является «сыном божьим». Вера в это должна быть особенно сильна в далеких городах и селениях, жители которых не могли наблюдать событий сами. К 378 г. Великий Царь был, по-видимому, всюду (кроме узкого круга родственников и приближенных) признан бессмертным Богом. Удар этой вере был нанесен смертью Великого Царя 1 января 378 г. (Эту дату сообщает Морозов; см. [1], стр. 162. По Дюшену Великий Царь умер 1 января 379 г.; см. [122], стр. 283).

Библия сообщает, что непосредственно после смерти Иисуса состоялся собор его 70 учеников под председательством «брата гос­подня Иакова». Каково стало положение действовавших его именем? Понятно — очень скверное. Многие из них наивно не хотели верить, что однажды «воскресший из мертвых» и явный сын бога Громовержца вдруг умер. Наверняка они ждали, что он скоро второй раз воскреснет, посрамит своих врагов, но дни проходили за днями, и тело начало истлевать. К февралю неизбежно должен был начаться раскол.

Старший брат Великого Царя, к которому, скорее всего и должна была перейти власть, вряд ли верил в божественное происхождение Иисуса и, не имея другого выхода, должен был заявить, что учение о его бессмертии и всемогуществе является ошибкой. А верующие из дальних городов и селений, которые не могли собственными глазами убедиться в печальном для них факте, должны были, наоборот, прийти к заключению, что в центре их теократической организации произошла измена. Это было естественным началом легенды об Иуде, предателе, центром которой стал «брат господень» Иуда. В евангелиях он раздвоился на Иуду, брата Иисуса, и на Иуду, предателя.

Одновременно выделилась фракция, которая признавала Великого Царя не умершим, а лишь вознесшимся на небо.

Так естественно возникли первоначальные фракции христианского мира, давшие впоследствии начало многочисленным ответвлениям и сектам, расходившимся в основном вопросе: сколько было в Иисусе божественного и человеческого, и как эти две его сущности взаимодействовали друг с другом.

По-видимому, первоначально основная масса верующих ждала возвращения Великого Царя на Пасху 378 г., за семь недель до которой был назначен всеобщий пост и моление о возвращении (что осталось и до сих пор). Трудно представить себе, что произошло в умах, когда пасха пришла и ушла, а Иисус не возвратился. Любопытно, что в 378 г. пасхальное воскресенье пришлось на 1 апреля. Не отсюда ли ведет начало обманная репутация этого дня?

«Оставалось для выяснения дела созвать главнейших вожаков тогдашнего христианства, которые, собравшись в числе 12, (апостолы? — Авт.) решили (мы не выясняли источника этой информации. — Авт.), что «Великий Царь» не умер, а только вознесся на небо, и надо продол­жать прежнее учение, ожидая его пришествия на следующий 379 год... Потом все было повторено и в третий раз в 380 году...» ([1], стр. 163).

Конечно, все эти напрасные ожидания сильно подорвали авторитет нового учения, и чтобы спасти дело в 381 году был созван «вселенский» собор в Константинополе. Этот собор якобы установил «символ веры», идеологически оформивший культ Иисуса Христа.

Символ веры

По-гречески символ значит «условный знак». Нужно думать, что первоначально «символ веры» играл у последователей Иисуса роль тайного пароля. Современный символ веры гласит (см. [109], стр. 194):

1. Веруем в единого Бога, отца, вседержителя, творца неба и земли, всего видимого и невидимого;

2. и в единого Господа Иисуса Христа, сына божия;

3. единородного, рожденного от отца прежде всех веков, света от света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного отцу;

4. чрез которого все произошло, ради нас человеков и ради нашегоспасения низошедшего с небес и воплотившегося от духа святого и Марии девы и вочеловечившегося, распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего, и погребенного, и воскресшего в третий день по писаниям и возшедшего на небеса и сидящего одесную отца и опять грядущего со славою судить живых и мертвых, которого царству не будет конца;

5. и в духа святого, господа, и животворящего, от отца исходящего, с отцом и сыном сопоклоняемого и славимого, глаголавшего чрез пророков;

6. в единую святую католическую и апостольскую церковь;

7. исповедуем единое крещение во оставление грехов;

8. чаем воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.

Это, бесспорно, очень древний документ. Считается, что его основа была заложена на Никейском соборе 325 г., а окончательный текст принят на Халкедонском соборе 451 г. (см. [109], стр. 170—171). Но все это очень сомнительно. Информация о Никейском соборе настолько скудна и противоречива, что Морозов склонен считать, что этого собора вообще не было. Во всяком случае, место его созыва (незначительная деревушка Никея, возвысившаяся лишь в XIII веке после захвата Константинополя крестоносцами) явно легендарно. Но даже если он и был, то самое большее, что он мог сделать, это установить первый пункт о вере в единого Бога-отца. Все установленные выше факты однозначно указывают, что второй пункт символа веры мог быть принят только на соборе 381 г. (даже ортодоксы, церковники признают, что на этом соборе символ веры обсуждался, редактировался и пополнялся).

Следующие века были временем упорной борьбы вокруг формулировок третьего пункта символа веры (монофизиты, монофелиты и т.д. и т.п.). Следовательно, окончательно символ был сформулирован очень поздно. Какова же была формулировка 381 года, мы, по-видимому, никогда не узнаем. С уверенностью можно лишь сказать, что в этой формулировке упоминания о деве Марии не было, ибо, как мы покажем в гл. 16, ее культ появился лишь в VI веке (поэтому, в частности, отнесение символа к 451 году явно ошибочно).

Вакх-Дионис

В чем же состояло учение Иисуса? В своих догматических основах оно вряд ли сильно отличалось от правоверного арианства, ааронства (в противном случае, это нашло бы отражение в символе веры). Надо думать, что основные его новшества концентрировались вокруг вопросов церковной обрядности (именно поэтому Великий Царь и считается основателем современной литургии). То, что мы знаем под названием «христианства», зародилось уже после его смерти, на базе его обожествления. Оно прошло длительный путь развития, пока, наконец, к X веку в течении т.н. «церковной революции» не приобрело известный нам вид. В дальнейшем мы постараемся более или менее подробно проследить этот процесс, но, чтобы иметь для этого отправную точку, нам надо поточнее представить себе, какой вид эта религия первоначально имела в руках Иисуса, Великого Царя.

В этой реконструкции мы можем исходить из следующих соображений:

1. Великий Царь ввел в обрядность какой-то новый элемент, отвергаемый староверами, ааронцами, но с энтузиазмом воспринятый широкими массами верующих. Этот элемент произвел такое впечатление, что Великого Царя начали приравнивать Богу.

2. Великий Царь основал литургию (от слов «литэ» — общее моление и «оргия» — таинственное жертвоприношение), главной составной частью которой был обряд причащения хлебом и вином. Нет никаких оснований считать, что его литургия дошла до нас в первозданном виде. Напротив, следует ожидать, что она много раз существенно видоизменялась. В частности, совершенно неизвестно, сколько хлеба и вина употреблял Великий Царь в своей литургии.

3. Винодельческий процесс является весьма тонкой и нетривиальной операцией, априорное существование которой ниоткуда не следует, и которую надо было открыть. У нас нет никаких оснований считать, что винодельческая культура была известна ранее IV века н.э.; с другой стороны, ясно, что человек (или группа лиц), впервые открывший этот процесс, произвел гигантский переворот в жизни общества.

4. Действие вина на человека должно было казаться людям, впервые с ним столкнувшимся, чем-то чудесным и сверхъестественным, вселением в тело нового духа, непосредственным соприкосновением с божеством. Отражением этого в языке явилось то, что по-латыни слова «дух» — «душа» и «спирт» пишутся одинаково (spiritus). Впрочем, отождествление души с алкоголем нашло отражение даже в русском языке («винный дух»). Недаром легенды приписывают изобретение вина богу Вакху-Дионису.

5. По этой причине человек, изобретший вино или, по крайней мере, применивший его к религиозным целям, должен был считаться всеми окружающими особо близким к Богу, сыном Бога и даже самим Богом.

Как пишет Морозов: «Одного изобретения виноградного вина с мисти­ческим объяснением его действия и храмовой его монополией было бы достаточно, чтобы суеверное воображение древних поколений сде­лало изобретателя такой чудесной влаги равным Богу, и чтобы мно­гоязычная молва разнесла апперцепционные сказания о нем по всем мес­там, способным к приготовлению спиртных напитков» ([7], стр. 110).

Все это делает очень правдоподобной гипотезу Морозова, который полагает, что основным новшеством Иисуса было введение употребления вина во время церковной службы. С этой точки зрения, мифы о Вакхе-Дионисе мы должны рассматривать как отражение его деятельности, т.е., иначе говоря, считать, что Вакх-Дионис это лишь другая апперцепция Иисуса Христа.

Как ни кажется невероятным это отождествление, в пользу него можно привести немало аргументов. Мы не будем этим сейчас заниматься, поскольку это входит в более общий вопрос о взаимо­отношении христианской религии с древнегреческим пантеоном, который мы подробно рассмотрим в § 6.

Сейчас мы лишь отметим, что болезненно-фанатическое обожествление вина отнюдь не было чуждо христианской церкви. Например, оно ярко проявляется у св. Иеронима. «Он (т.е. Иероним. — Авт.) утверждает, что, согласно полученному от апостолов преданию, настанет день, когда будет произрастать виноград, каждый куст которого будет иметь десять тысяч лоз, каждая лоза, десять тысяч отпрысков, каждый отпрыск десять тысяч ветвей, на каждой ветке будет по десять тысяч кистей, состоящих каждая из десяти тысяч ягод, которые дадут двадцать пять мер вина. И когда святой захочет сорвать ягоды с одной кисти, соседняя кисть воскликнет: «Я — наилучшая, возьми меня и возблагодари Бога...» ([106], стр. 133).

Кстати, чем объяснить этот гигантизм. Быть может, новизной впечатлений?

Знаменателен также евангельский рассказ о превращении Иисусом воды в вино в Кане Галилейской (не есть ли это город Канны в Галлии — Франции?). Для авторов-евангелистов это все еще чудо, хотя они, по-видимому, не отдавали себе отчета об истинных истоках этого рас­сказа. Во всяком случае, в нем Иисус непосредственно характеризуется как производитель вина.

Все это давно отмечали, не делая, понятно, выводов, исследователи Библии: «Еще Дюпюи вскрыл в данном евангельском рассказе следы и намеки на культ и мифологию греческого спасителя, Бога вина, по преимуществу, Диониса-Вакха. К этому взгляду примкнул Робертсон, затем Немоевский, а в последнее время также французский ученый Сэнтив, приведший в одной их своих работ массу христианских и языческих аналогий» ([97], стр. 258).

В 1873 году был найден и через 10 лет опубликован так называемый «Дидах», или «Учение двенадцати апостолов». В этом будто бы первоначально дохристианском (!) сочинении прямо говорится, что виноград стал известен через Иисуса: «Благодарим тебя, отец наш, за святой виноград Давида, отрока твоего, который (виноград) ты явил нам чрез Иисуса, отрока твоего» (см. [90], стр. 38—39). Это прямое отождествление Иисуса с Дионисом настолько шокировало Робертсона, что он не нашел ничего лучшего как заявить, (см. [90], стр. 39) что здесь явно имеется в виду не Иисус евангелий. Почему? Только потому, что Робертсон «знает», что культ Диониса зародился в другое время и в другой этносоциальной среде, чем культ Иисуса.

Согласно гипотезе Морозова, винопитие было первоначально сакральным актом и как таковое совершалось только в храмах, которые, таким образом, держали нечто вроде винной монополии.

С этим полностью согласуется тот факт, что позже в VIII—X веках монастыри имели монополию на изготовление и продажу вина. «Мно­жество монастырей пользовались правом монопольной продажи соли и вина. У Санкт-Галлена не хватало места, где держать вино, и целые бочки его лежали во дворе обители под открытым небом...» ([53], стр. 55). «Слова «монастырь» и «кабачок» зачастую произносились единым духом; как приятно в дождливый день «пображничать у попа», а вино святого причастия... пользовалось особой славой» ([107], стр. 334).

Надо думать, что нововведение Иисуса было искажено уже в следующем поколении, и то, что было задумано им как «божественное откровение», превратилось в неконтролируемую волну алкоголизма. Уже в Апокалипсисе Иоанна, ученика Иисуса, мы находим яркий и резкий протест против злоупотребления церковной чашей в руках храмовых, как он выражается, «блудников». И все же только эта «чаша», распространившись по всем областям, способным к виноделию, могла в умах людей, испытавших на себе ее «мистическое» действие, создать столько разнообразных и разноязычных сказаний об основателе обряда причащения, как ни о ком другом на всем протяжении древней истории человечества. Мы в этом еще убедимся.

Агапы

Логическим следствием введения в богослужение вина является превращение его в вакхическую оргию. И на самом деле, в сообщениях самых ортодоксальных церковных деятелей можно найти явные указания на то, что до церковной революции XI века вакханалии были неотъемлемым элементом христианского культа. Например, церковные авторы сообщают, что у ранних христиан в ритуал входили ночные собрания, называемые агапами, т.е. «ночами любви». Как ни стараются теологи теперь объяснить, что это были ночи «дружеской» любви или «любви к Богу», само исконное значение слова «агапа» обнаруживает совсем другое. Для неэротической любви по-гречески всегда употреблялось и употребляется слово «филия» (отсюда библиофил, филолог, философ, славянофил и т.п.). А слово «агапа» употребляется исключительно для эротической любви, что отразилось, в частности, в имени Агапий — «возлюбленный». Поэтому «агапы» не могут быть не чем иным, как христианско-средневековым названием вакханалий дионисийского культа со всеми их оргиастическими атрибутами.

Можно думать, что и Иоанн в Апокалипсисе называет государст­венную церковь «блудницей» не только в аллегорическом смысле.

Конечно, хотелось бы более прямых указаний на оргиастический характер раннехристианского культа, но все такие указания, по-видимому, уничтожены после церковной революции XI века, когда победило, привычное нам скопческое-аскетическое направление христианства. Остались только отдельные сочинения, которые теперь трактуются как клеветнические памфлеты на раннее христианство. Как пишет проф. Ф. Зелинский: «Кто знает, если бы христианство, в конце концов, не победило — не предстало бы оно перед потомками в том самом омерзительном виде, в каком его изображает языческий оратор в апологии Мануция Феликса? Стоит сравнить его описание с описанием вакханалий у Ливия (см. ниже — Авт.) сходство поразительно» ([73], стр. 58).

Современная моногамная, межполовая мораль является весьма поздним приобретением Европы. До XI века церковь и публичный дом были слиты воедино в рамках оргиастической практики, пока, наконец, реформация XI века не потребовала резкого изменения всего церковного устройства. К новому времени проституция при храмах удержалась поэтому только в Индии.

Апокрифисты раннего Возрождения, по-видимому, лучше нас были осведомлены о религиозно-эротической практике недавнего (для них) прошлого. Поэтому в своих апокрифах они широко использовали эту информацию, относя ее в глубь времен. Например, «Ливий» пишет, описывая вакханалии: «... К религиозному обряду присоединялось наслаждение вином и пиршеством, чтобы привлечь еще большее число приверженцев. Вино разжигало страсти, а мрак ночи и смешение мужчин и женщин, как лиц юного возраста, так и стариков, уничтожали всякое чувство стыдливости...» (см. [5], стр. 304). Отношение самого Ливия к агапам уже отрицательное, что однозначно характеризует его как автора, писавшего после XI века. Ливий сообщает также о борьбе государственной власти с вакханалиями: «Затем консулам было дано поручение уничтожить все святилища Вакха сперва в Риме, а потом во всей Италии, кроме жертвенников и статуй, освященных в древности (!! — Авт.). На будущее время сенатским постановлением запрещалось совершать вакханалии в Риме и Италии; если же кто-нибудь считает это служение постоянным и обязательным для себя и не может прекратить его, не насилуя своей совести и не совершив греха, так должен заявить об этом городскому претору, который спросит по этому делу мнение сената. Если сенат в составе не менее ста членов дозволит кому это служение, то он может совершать его, только бы на священнодействии присутствовало не более пяти человек и не было бы общей кассы...» (см. [5], стр. 311).

Скорее всего, это текст X—XI веков, когда недовольство вакхическим культом уже нарастало, но еще не вылилось в четкое и окончательное запрещение.

Впрочем «Ливий» сообщает также и о жестоких и кровавых преследованиях поклонников Вакха. Только в Риме «общее число всех жертв консульского следствия превысило 3000» ([173], стр. 59). Любопытно, что сообщаемые «Ливнем» подробности этих гонений вполне аналогичны легендам о преследованиях ранних христиан. Впрочем, этот факт давно историками замечен; они объясняют его тем, что государ­ственные пресле­дования тайных сект всегда выливаются в одинаковые формы.

В § 2 гл. 17 мы еще раз вернемся ко всем этим вопросам.

Особая роль IV века

Ортодоксальная история утверждает, что:

1) христианский символ веры был принят на Никейском соборе 325 г. через триста лет после смерти Иисуса;

2) христианское богослужение было впервые установлено Василием Великим около 350 г. также через триста лет после смерти Иисуса.

Не удивительно ли, что обсуждение символа веры и, в частности, вопроса о том, кто был Иисус, столбованный, воскресший, «явившийся потом многим», пропавший и напрасно ожидаемый, впервые встал на повестку дня через триста лет после его смерти? И с какой горячностью и энергией стала обсуждаться эта проблема трехсотлетней давности! Это примерно то же самое, как если бы наши современники принялись не только обсуждать, но и превращать в один из основных регуляторов государственной и общественной жизни какой-то вопрос из времени Петра Великого.

Еще более странно, что пришлось ждать триста лет для создания обрядов и церковной службы.

На самом же деле, как мы видели, никакого разрыва в 300 лет не было. Как только появился монотеизм, так почти сразу же и был сформулирован первый пункт символа веры. Через три года после смерти Иисуса, Великого Царя был сформулирован и второй пункт. За двенадцать лет до этого Великий Царь заложил основы хрис­тианской обрядности и т.д.

Мы видим, что IV век был не только веком оживленной религиозной жизни (с этим вполне могут согласиться и ортодоксы), но, более того, это был век, когда зародилось и стало постепенно складываться христианское вероучение.

Как пишет Морозов: «... первичная христианская идеология., не была выработана и провозглашена вдруг ни с того ни с сего на Никейском соборе через триста (!) лет после смерти того, к кому она относилась и которого по всем правилам общечеловеческой психологии уже давно перестали бы не только ждать, но даже и помнить без предварительного и общепризнанного существования этой же самой идеологии» ([1], стр. 123).

Вывод об определяющей роли IV века в формировании христианской идеологии мы будем иметь возможность еще не раз подкрепить самыми разнообразными аргументами.

Статистика христианских святых

Рассмотрим, например, распределение христианских святых по векам. Данные о святых можно взять из официальных «Житий Святых», в которых все святые расположены по дням их кончины. Авторам «Житий» хорошо известны дни смерти каждого из святых, хотя годы этих событий известны им не всегда. В некоторых случаях приведен только век, а в некоторых просто указано, во время правления какого императора жил святой. О некоторых святых ничего неизвестно, кроме их имени, но о некоторых имеются более или менее подробные сведения; в особо выдающихся случаях святому присваивается звание «Великого». Для нас особый интерес представляют святые, для которых указан год их смерти; это является некоторым указанием на историчность этих лиц. Конечно, установление всех этих дат, весьма позднее исследование, выполнявшееся в основном следующим образом: в биографии святого отыскивали упоминание об императорах Рима или Византии, при которых действовал этот святой, а затем с помощью традиционной исторической хронологии помещали святого в соответствующее время.

Тем более интересно посмотреть, какое при этом получилось распределение христианских святых по векам. Соответствующие исследования были проведены Н.А. Морозовым и повторены в значительно большем объеме А.А. Румянцевым, который использовал полное издание Пантелеева «Жития Святых», выбрав оттуда всех святых, о которых Жития сообщают хотя бы приблизительную дату их смерти (с точностью до века) и сосчитав их число в каждом веке (см. [2], стр. 171—181).

Таблица распределения христианских святых по векам (по Румянцеву)

Обращает внимание огромный пик в IV веке. Особенно ясно этот пик виден на графике рис. 1, построенном на основе этой таблицы.

Более детальное исследование показывает, что до первой половины IV века «Жития» не содержат ни одного более или менее достоверного жизнеописания. Точнее, все святые первых трех веков христианства либо явно легендарны, как, например, Иисус Христос и все его апостолы, либо же «Жития» сообщают только дату смерти, не приводя больше никаких подробностей о жизни святого. Это зафиксировано на рис. 1 тем, что часть графика до IV века изображена пунктиром.

Зато после первой половины IV века появляются так называемые «великие святые», причем в большом количестве. Это особенно видно в сокращенном издании «Житий», отражающем отношение церкви к своим собственным святым. Это издание сообщает нам, кого сами церковные историки считают действительно значительными фигурами, а кого они опускают ввиду отсутствия точных биографических данных и ввиду отсутствия интереса к их личностям. Иными словами, сокращенное издание «Житий» представляет собой некоторый фильтр, сквозь который проходят все крупные религиозные деятели церкви, и задерживаются все мелкие и незначительные фигуры.

По сокращенным «Житиям», I веку принадлежат Иисус Христос, 12 апостолов и 70 его учеников. По нашим отождествлениям все они должны быть перенесены в IV век. Оставшиеся в I в. н.э. святые характеризуются только датами их смерти, какие-либо подробности об их деятельности отсутствуют. II век содержит в основном святых с аллегорическими именами: Вера, Надежда, Любовь, Мудрость и т.д.; никаких замечательных деятелей христианства здесь не отмечено. Такая же ситуация наблюдается и в III веке, за исключением двух святых: Оригена и Дионисия, о которых известны некоторые подробности.

Однако здесь возникает вопрос: по какой эре были даны первоначально годы смерти этих деятелей; ведь мы уже видели выше, что счет «от Рождества Христова» появляется очень поздно и вполне приживается только к концу Средних веков. До этого считали в основном по «эре Диоклетиана», и потому надо всегда иметь в виду возможность, что многие даты в истории могут быть известны нам в действительности по эре Диоклетиана, отличающейся от христианского летоисчисления на 284 года. Поэтому, возможно, что при более внимательном изучении вопроса, кто впервые датировал их биографии III веком., Ориген и Дионисий из III века перекочуют в VI век.

В первой половине IV века также нет ни одного сколько-нибудь замечательного святого, кроме императора Константина, названного равноапостольным, и Николая Чудотворца, умершего в 342 г.. Однако даже теологи считают, что житие Николая Чудотворца списано с биографии Николая Пинарского (см. [2], стр. 175), а что касается императора Константина, то вопрос о его святости весьма запутан, поскольку при жизни христианином он почти наверняка не был, а если бы даже и был, то придерживался арианства. Таким образом, и в первой половине IV века мы видим только туманные фигуры, окутанные мифом, но не исторической реальностью.

Но зато вторая половина IV века знаменуется поразительно большим числом великих святых: Пахомий Великий (ум. 340 г.), Антоний Великий (ум. 356 г.), Феодор Христос (ум. 368 г.), Ефрем Сирийский (ум. 372 г.), Илларион Великий (ум. 372 г.), Афанасий Великий (ум. 373 г.), Василий Великий (ум. 378 г.), Кирилл Иерусалимский (ум. 386 г.), Макарий Египетский (ум. 390 г.), Григорий Богослов (ум. 390 г.), Паисий Великий (ум. 400 г.), Марк Ливийский (ум. 400 г.), Онуфрий Великий (ум. 400 г.), Павл Неокесарийский (IV век).

Ничего подобного не было ни раньше, ни после, хотя следующий за этим V век тоже начинается громкими именами: Иоанн Златоуст (ум. 407 г.), Сисой Великий (ум. 429 г.), Кирилл Апостольский (ум. 444 г.), Пимен Великий (ум. 450 г.), Арсений Великий (ум. 450 г.), Ефимий Великий (ум. 473 г.).

Далее число великих святых быстро падает: в VI веке наличествуют только три великих религиозных деятеля: Феодосий Великий (ум. 529 г.), Савва Христос (ум. 531 г.), Григорий Диалогист (ум. 590 г.).

Следующий, VII век еще беднее великими святыми: здесь мы находим только Григория Двоеслова (ум. 604 г.) и Максима Исповедника (ум. 662 г.). Заметим, что мы здесь включаем в число «великих», святых официально не имеющих этого титула, а лишь чем-нибудь знаменитых.

В связи с личностью Григория Двоеслова стоит заметить, что до него страстная литургия совершалась «по устному преданию», т.е. никаких текстов или документов, которые бы регламентировали порядок проведения богослужения в христианской церкви до него не было. Он первый дал весь этот ритуал с современными выходами и пением. Таким образом, современная литургия принадлежит Григорию, а не Василию Великому и Иоанну Златоусту, которым могла принадлежать только основная идея, грубая форма ритуала, только через 200 лет, наконец, зафиксированная в уставном порядке Григорием. Григорий был римским понтифексом и потому располагал необходимой религиозной властью для введения четкого порядка в богослужении.

В VIII в. можно отметить только двух выдающихся святых: Марка Афинского (ум. 725 г.) и Иоанна Дамаскина Богослова (ум. 776 г.), в IX веке также двух — Феодора Студита (ум. 826 г.) и Иоанникия Великого. В X веке мы отметим только Луку Греческого (ум. в 946 г.). На этом мы остановимся, поскольку с X века христианство перебросилось уже на все страны Европы, и каждая страна стремилась создавать собственных национальных святых.

К святым Марку, Иоанну, Феодору и Луке мы еще вернемся в § 5.

В IV веке внезапно появляются не только «великие святые», но и «великие ересиархи». Недаром истори­ки религии (см. напр. [114], стр. 19) характеризуют этот век как эпоху внезапно появившихся ересей. Число этих ересей не поддается точному учету: «Как же велико было число их, если Епифаний в своем сочинении «Панарион» называет и критикует целых 60 сект!» ([114], стр. 19).

Таким образом, все однозначно указывает на IV век (точнее, на его вторую половину) как на время создания основ христи­анского культа. Так пишет Морозов: «Если допустить, что евангельская литература возникла в I веке нашей эры, то пришлось бы признать, что до IV века она не вызвала никаких серьезных учителей и идеологов. Там мы видим одну пустоту. Но если в момент своего возникновения христианская идеология была бессильна, то как же она могла бы стать победоносной через 300 лет, когда уже устарела?» ([2], стр. 180).

   НАЧАЛО