§ 2. Датировка Апокалипсиса

Почему Апокалипсис непонятен?

Общепринятая точка зрения на Апокалипсис состоит в том, что его автор намеренно зашифровал в грандиозных, но туманно-бредовых об­разах какое-то важное для него содержание (по-видимому, мистическое) и задача исследователя состоит в расшифровке этого содержания путем правильного истолкования авторского образного кода. Однако многочисленные попытки хоть что-нибудь понять на этом пути в Апокалипсисе ни к чему разумному не привели ([56], стр. 110—117).

Морозов же подошел к проблеме понимания Апокалипсиса совсем по-другому. Он предположил, что автор Апокалипсиса ничего наме­ренно не зашифровывал и всего лишь описывал, что он видел, и что он думал, на образном поэтическом языке. Конечно, образная система Апокалипсиса не проста, но она и не сложнее образных систем многих современных поэтов. Трудность понимания Апокалипсиса, по мнению Морозова, усугубляется, правда, еще тем, что автор парал­лельно и одновременно развивает три переплетающиеся темы: опи­сание грозы над морским побережьем, описание звездного неба в мо­мент наблюдения и его мнение о состоянии церкви и государства. Не­понимание же, возникающее при чтении, скажем, синодального перевода Апокалипсиса обязано тому, что сами переводчики не по­нимали смысла переводимого ими текста. Каждый, сталкивающийся с проблемами перевода, знает, что никакое сколь угодно хорошее владение языком не поможет переводчику дать правильный перевод, если он не понимает смысла переводимого текста (в научно-технических издательствах привлекают, поэтому в качестве переводчиков ученых, специалистов, даже если они плохо владеют языком; в противном случае, «каменноугольный пласт» в переводе книги по геологии оказывается «холмом каменного угля», а «горящий дух» в книге по кибернетическим основам искусства «вспыхнувшим спиртом»).

Поэтому главное при изучении Апокалипсиса, это по псевдо­переводу ортодоксальных переводчиков восстановить первоначальный текст автора (или, по крайней мере, его смысл). Морозов посвятил этому целую книгу [57] (см. также Пролог в [1]). Здесь мы лишь вкратце изложим основные его выводы.

Мы будем пользоваться синодальным переводом Библии, разъясняя лишь непереведенные там термины. Примером такого термина может служить слово «ангел», означающее всего лишь «гонец», «вестник», «посланник», а в переносном смысле «оглашатель» (см.[57], стр. 42). Тот факт, что Иоанн пользуется этим словом в его разговорном, но отнюдь не сакральном смысле (как это имплицирует церковный перевод) доказывает, например, следующий текст: «И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: Знаю твои дела... извергну тебя из уст Моих» (Ап., III, 14—16). Угроза «извергнуть из уст» (т.е. попросту выблевать) непонятна (и неприемлема) по отношению к святому ангелу, но вполне естественна по отношению к человеку, оглашателю в церкви.

Поэтому в синодальном переводе мы слово ангел всюду будем заменять на гонец или вестник.

Конечно, это не уничтожит всех нелепостей синодального перевода. Но, чтобы читатель мог по Библии следить за нашим цитированием, мы непосредственно в тексте исправлять его больше не будем, а все поправки, пояснения и ссылки на греческий оригинал будем помещать в скобки.

Описание грозы

Для древних все природные явления были наполнены мистически-художественным смыслом, и они воспринимали их ярче и впечат­лительнее, чем мы. Вот отрывки из средневековых летописей, собранные Араго (см.[57], стр. 9), иллюстрирующие, как в то время воспринимались обычнейшие метеорологические и астрономические явления:

586 г. «Свет, подобный змею, явился на небе».

838 г. «21-го февраля в воздухе был виден огонь, имевший вид змея».

838 г. «12-го мая, во все время ночи, звезды повсюду преследовали одна другую».

849 г. «2-го января видимы были ужасные копья к северу и востоку».

918 г. «7-го февраля разноцветные огненные копья являются на небе и последовательно устремляются друг на друга».

993 г. «3-го марта, вечером был виден на небе змей».

952 г. «Виден был змей на небе».

1144 г. «Говорят, что в этом году являлись знамения на небе. Огненные шары блистали в различных местах и исчезали в другой части неба».

Огромность впечатления, производимая такими явлениями природы, как грозы, вулканы, метеориты и т.п., нужно всегда помнить при чтении древних книг (и, в частности, Апокалипсиса) и вносить соответствующие поправки.

Особое впечатление на древних всегда производили грозы, символы божьего гнева. На каждой грозовой туче древние видели самого Бога, летящего среди громов и молний, для того чтобы поразить своим неотразимым ударом земных грешников. Если до сих пор многие из нас чувствуют во время грозы инстинктивный страх, то что же говорить о древних, не знающих теории электричества и отягощенных грузом мистики и ужаса перед волей богов.

Все это хорошо, — скажет читатель, — но какое отношение к этому имеет Апокалипсис? Судите сами...

Перед грозой всегда наступает характерное затишье, когда природа, как бы притаясь, ждет в полном безветрии первых ударов бури. И Иоанн пишет: «И после сего видел я четырех ангелов, стоящих по четырем углам земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево» (Ап., VII, 1).

Кстати сказать, здесь мы обнаруживаем также образ четырех ветров, эолов, распространенный в раннехристианской космографии, как доказывает, например, известный рисунок из «Христианской Космографии», автора VI века Козьмы Индикоплевста, приводимый во многих популярных книгах (этот рисунок изображает Землю в виде сундука, на дне которого живут люди; Солнце движется по крышке, заходя на ночь за высокую гору; по углам сундука четыре ангела с трубами изображают ветры; монах просунул голову через стенку и восторгается небесами). Иоанн очень уместно воспользовался расхожим и всем понятным образом.

Иоанн еще раз обращает внимание читателя на это затишье: «И... сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса» (Ап., VIII, 1).

Еще раньше Иоанн описывает заволакивающую небо грозовую тучу с фронтом, загнутым как полуразвернутый свиток: «И небо скрылось, свернувшись как свиток» (Ап., VII, 14).

В гл. VIII Иоанн в точных художественных образах описывает саму грозу: «И я увидел семь гонцов (бури), которые стояли и перед Богом; и дано им семь труб... Первый гонец вострубил (прогрохотал гром), и сделались град и огонь, смешанные с кровью (ударила молния), и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела (точнее «была озарена кровавым светом молнии»). Второй гонец вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью (снова молния за завесой дождя)... Третий гонец вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источник вод...» (Ап., VIII, 2,7,8,10).

Очень интересен заключительный стих этой главы: «И видел я и слышал одного вестника, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех гонцов, которые будут трубить» (Ап., VIII, 13).

В церковном переводе вместо «вестника» стоит, конечно, «Ангел». Но смотрим греческий оригинал в там находим слово, означающее по-гречески птицу-орла! После этого оригинал абсолютно понятен: описан полет птицы, громкий голос которой предвещает, якобы, всевозможные беды (к слову сказать, горе, горе, по-гречески звучит как крик чайки, уай—уай). Такое отступление в тексте вполне уместно, поскольку гадание по полету птиц было очень распространено и считалось вполне достоверным. («Всякий образованный римлянин должен был уметь толковать полет птиц...»([41], стр. 66)). Благочестивые же переводчики, не потерпев столь «бесовского» занятия, пошли в переводе на прямой подлог. (Любопытно, что и в английском и во фран­цузском переводах Библии речь идет в этом месте также об ангеле).

Мрачно-поэтические образы гл. IX явно навеяны картиной взволнованного грозой пенного моря: «И... вышла саранча на землю... По виду своему саранча была подобна коням (несущимся на берег пенным волнам)...; и на головах у нее как бы венцы (хлопья пены)... и волосы у ней как волосы у женщин (сорванные бурей водоросли?)... а шум от крыльев ее как стук от колесниц (шум прибоя)... Одно горе (одна волна прибоя) прошло; вот идут за ним еще два горя (еще две волны)... Так видел я... коней и на них всадников... и изо рта их выходил огонь, дым в сера (хлопья пены и брызги моря, освещенные молниями)... сила коней заключалась во рту их и в хвостах их...» (Ап., IV, 3, 7—9, 12, 17, 19; в скобках наши разъяснения).

Заметим, что еще в самом начале (см. Ап., 1,1) Иоанн подчеркивает, что все это Бог ему показал, т.е. что Иоанн описывает то, что он видел собственными глазами.

В следующей X главе автор вновь возвращается к грозовому небу, разоблачая, в частности, истинную природу «гонцов»: «И видел я другого гонца, сильного, облеченного облаком: над головой его была радуга...» (Ап., X, 1). Здесь явно имеется в виду облако, быстро гонимое ветром по небу. «... и воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими...» (Ап., X, 3). Мы видим, что здесь нет никаких иносказаний: Написано «гром», читай «гром», написано «молния», читай «молния».

В XI главе после заключительного удара грома гроза кончается, небо проясняется и появляется радуга. «И седьмой гонец вострубил и раздались на небе громкие голоса говорящие: царство мира сделалось царством Господа нашего и Христа его... И отверзся Храм Божий на небе (открылась лазурь чистого неба) и явилась на небе радуга... (Ап., XI, 15, 19).

Последний стих в синодальном переводе имеет вид: «и явился ковчег Завета его в храме Его», но в греческом варианте сказано не «ковчег Завета», а «хранительница завещания», что в стандартной христианской символистике означает радугу.

В заключение дадим слово самому Морозову:

«Теперь вы видите сами, как сквозь весь Апокалипсис, одной сплошной канвой проходит чудно-художественное описание грозы, пронесшейся над Патмосом во время наблюдения автора (в Ап., 1, 9, сказано: «Я, Иоанн... был на острове, называемом Патмос...» — Авт.). В этой канве не забыта ни одна типичная картина развития грозы, начиная от тяжело свернувшейся, как свиток папируса, первой тучи в характерного затишья перед грозой. Вы видите и каждый удар грома с кровавыми молниями и радугу посредине грозы и, наконец, окончание самой грозы с новой радугой и раскрывшимся окончательно шатром голубого неба. Напрасно говорят мне мои критики, будто я «толкую» образы Апокалипсиса «в смысле грозовых и астрологических картин». Я здесь не толкую ровно ничего, я только буквально понимаю то, что читаю, да и их именно прошу и убеждаю делать то же самое: пусть они попытаются читать Апокалипсис так, как они читают всякую другую книгу, а не толкуют иносказательно того, что совершенно ясно лишь при буквальном понимании и становится похожим на бред помешанного при всяких иносказательных толкованиях» ([1], стр. 32).

Для Иоанна описание грозы отнюдь не является самоцелью; его мистически настроенная душа грозные события метеорологического катаклизма воспринимает как знамения скорой гибели грешного мира и прихода светлого царства справедливости. Интересно, что в этом Иоанн отнюдь не оригинален: в древности существовала специальная наука, бронтология, задачей которой было предсказание будущего по тому, в каком созвездии ударит молния из грозовой тучи. На славянском языке этому были в XV в. посвящены специальные «Громовники», отчетливо греческого происхождения. В них бронтология была приспособлена к нуждам земледелия: «Рыбы загремят — оскудение пшеницы», «Близнецы загремят — погибель животным, а плодам умножение» и т.д. Позже эта наука выродилась и ее понятия спутались. Так в еврейском трактате «Книга Громов» XVI века зодиакальные созвездия спутаны с соответствующими месяцами, из-за чего получились полные нелепости: «Гром в декабре предвещает смерть великих людей...», «Гром в январе предвещает много болезней и т.п. (см.[58], стр. 40—-41).

Впрочем, возможно, что бронтология зародилась под влиянием Апокалипсиса, когда его смысл был еще понятен. Тогда получается, что, напротив, Иоанн был вполне оригинален и даже сам того не чая, заложил основы новой науки.

Созвездия в Апокалипсисе

Как уже говорилось, описание грозы тесно переплетено у Иоанна с описанием небесных явлений и астрологическими замечаниями; переплетено настолько тесно, что подчас трудно сказать, где кончается бронтология и начинается астрология.

В самом начале Апокалипсиса мы находим текст: «благодать вам и мир от Того, Который есть, и был, и грядет, и от семи духов, находящихся перед престолом Его...» (Ап., 1, 4). Здесь опять обнаруживается неточный перевод; конец текста дословно переводится так: «и от семи душ, находящихся напротив его Трона...» В этом переводе текст приобретает отчетливый астрономический смысл, поскольку в древности (и в средние века) созвездие Кассиопеи называлось созвездием Трона, а семизвездная Большая Медведица, расположенная как раз напротив Кассиопеи, называлась (а на юге Франции в до сих пор называется) Колесницей душ (см.[58], стр. 91).

О тех же созвездиях говорится и в гл. IV: «И от престола (т.е. Трона) исходили молнии, громы и гласы (здесь пока еще бронтология) и (начинается астрология) семь светильников огненных горели пред престолом (Троном), которые суть семь духов Божиих» (Ап., IV, 5). Здесь в оригинале говорится о семи духах или гениях. Отождествление звезд с духами (душами) указывает на оригенитское влияние. (Епископ Ориген, живший, якобы, во II в. н.э., учил, что небесные светила суть души людей, облеченные в светлые одежды).

По-видимому, созвездие Трона играло большую роль в хрис­тианской символистике. На средневековых картах это созвездие изображалось восседающей человеческой фигурой часто с царским венцом (см., напр., карту, воспроизведенную в [58], стр. 276). В книге Радинуса, датируемой 1511 г., оно изображено в виде распятой женщины (см.[58], стр. 267; заметим, кстати, что никакого сходства с рисунками Дюрера это изображение, как и следовало ожидать, не имеет).

В полном соответствии с этим Иоанн сообщает: «... и вот престол (Трон) стоял на небе и на престоле был Сидящий» (Ап., IV, 2). Этого же «Сидящего», по-видимому, имеет в виду и стих: «... так говорит державший семь звезд в деснице своей...» (Ал., II, 1), а также вся сцена в начале Апокалипсиса: «Я был в духе... и слышал позади себя громкий голос. Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мной; и обратившись, увидел семь золотых светильников, и посреди семи светильников подобного Сыну Человеческому... Он держал в деснице Своей семь звезд..»((Ап., I, 10, 12, 13, 16).

О Сидящем говорится: «и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду» (Ап., IV, 3). Смарагд — голубовато-зеленый камень, а радуга вокруг престола изображена на тех же средневековых картинах, где созвездие Трона с Сидящим на нем погружено в полосу Млечного пути.

Особенно интересен дальнейший текст: «И вокруг престола (Трона) двадцать четыре престола (здесь уже просто седалища); а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы» (Ап., IV, 4). Морозов высказывает предположение, что здесь имеются в виду 24 меридиональных часовых сектора, на которые круги склонения делят небесную сферу, т.е., другими словами, 24 часа прямого восхождения.

Но что тогда их венцы? Очевидно, что здесь имеется в виду созвездие Северный Венец (Северная Корона), расположенное как раз недалеко над головами старцев-секторов (кстати сказать, именно на широте Патмоса это созвездие поднимается в зенит). Переписчики исходного текста Апокалипсиса, уже не понимая астрономический смысл этой фотографии звездного неба, переделали первоначальный «Венец» в «Венцы», стремясь обеспечить каждого старца своими венцами, тем самым, устранить «очевидную описку» автора.

В северном умеренном поясе земного шара верхние части крылыев-секторов (примерно до широты созвездия Венца) никогда не заходят, а нижние части секторов, так сказать их «колени», то опускаются под горизонт, то снова поднимаются над ними. Таким образом, раз в сутки каждый звездный час-старец как бы поднимаемся с колен в восточнюй части горизонта, а затем обратно опускается на них в западной, преклоняясь перед центром своего вращения Северным полюсом мира и созвездием Трона около него. А теперь сравните, что пишет Иоанн: «И когда животные воздают славу в честь и благодарение Сидящему на престоле (Троне), Живущему во веки веков, тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на Троне и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои пред престолом (Троном)...» (Ап., IV, 9—10).

А, кстати, что это за животные? Впервые о них упоминается чуть раньше: «... и вокруг престола (Трона) четыре животных, исполненных очей спереди и сзади: и первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Ап., IV, 6—7).

Это явно созвездия Льва, Тельца, Стрельца (Кентавра) и Пегаса (хотя на небе есть в созвездие Орла, но оно не является зодиакальным, и, кроме того, употребленное в греческом оригинале слово «Зоон» относится, обычно, не к птицам, здесь, мы снова сталкиваемся с неточностью перевода, а к млекопитающим животным). Уподобление созвездий животным сплошь покрытым очами, конечно, очень поэтично и вполне уместно, но когда более поздние художники иллюстрировали Библию, рисуя реальных животных, кожа которых густо усеяна глазами, зрелище получалось не из приятных.

Четыре упомянутых созвездия это четыре важнейших созвездия Зодиака, соответствующие началу осени, началу лета, началу зимы и началу весны. Эти созвездия были первыми зодиакальными созвез­диями, выделенными древними; только позже, когда сезоны года бы­ли подразделены на месяцы, появились и остальные восемь созвездий. Кроме того, Пегас под влиянием христианской символики был заменен Рыбами.

Эти четыре созвездия-животные расположены на эклиптике в вершинах квадрата и потому к каждому из них примыкает 6 = 24:4 крыльев-секторов прямого восхождения (одновременно отож­дествляемые Иоанном со старцами). И, действительно, в Апокалипсисе мы читаем: «И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они были исполнены очей (звезд); и ни днем, ни ночью не имеют покоя...» (Ап., IV, 8); в последней строке явно имеется в виду непрестанное суточное вращение созвездий вокруг полюса мира.

Таким образом, мы видим, что гл. IV является поэтичным, но вполне точным описанием ежесуточного вращения звездного неба, наблю­даемого с широты острова Патмос, причем терминология и символика совпадают с точностью до поэтических вольностей со средневековой астрологической символикой.

В гл. V начинает развиваться некий сюжет: «И видел я в деснице у Сидящего на престоле (Троне) книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я вестника сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?» (Ап., V, 1—2). Тут под «книгой», т.е. свитком (сброшюрованных книг в то время еще не было) подразумевается, по-видимому, Млечный путь, «исписанный внутри и снаружи» звездами, а под «печатями» облака, его закрывающие. Главное же здесь — ожидание того, кто придет и «снимет печати». В следующих стихах это ожидание нарастает: «И никто не мог ни на небе, ни на земле, ни под землею раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее» (Ап., V, 3—4). И, наконец, ожидаемый приходит: «И один из старцев (часовых секторов) сказал мне: не плачь, вот лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее. И я взглянул, и вот, посреди престола (Трона) и четырех животных (зодиакальных созвездий) и посреди старцев (часовых секторов) стоял Агнец, как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих...» (Ап., V, 5—6). Если вспомнить, что «очи, которые суть духи» это звезды и что Агнец значит то же, что Овен, то все, в том числе и необыкновенно большое число «очей» у Агнца, становится ясным: в предназначенный час взошло созвездие Овна. Поскольку в христианской мифологии Овен (Агнец) является символом Иисуса Христа, становится также понятным его долгое ожидание и ссылка на «льва от колена Иудина, корень Давидов».

Тождество Ожидаемого и Иисуса явствует из текста: «... достоин Ты взять книгу и снять печать, ибо ты был заклан и Кровью Своей искупил нас Богу...» (Ап., V, 9). Предыдущий текст: «И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали перед Агнцам...» напротив чисто астрологический и указывает на кульминацию созвездия Овна на небе. Эта же кульминация имеется в виду в торжественной хвале Агнца, которой кончается эта глава.

Таким образом, содержание гл. V — это ожидание восхода созвездия Овна, его восход и кульминация.

Прежде чем переходить к следующей VI главе, мы покажем, как в рамках астрологической трактовки делается совершенно прозрачным одно из самих темных и жутких мест Апокалипсиса. Мы имеем в виду следующий текст: «И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой вестник из храма (жилища Бога) и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата. И другой вестник вышел из Храма (жилища Бога), находящегося на небе, также с острым серпом. И иной вестник, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп свой и обрежь гроздь винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. И поверг вестник серп свой на земле и обрезал виноград на земле и бросил в великое точило (корыто) гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле (корыте) за городом (там, где нет людей), и потекла кровь из точила (корыта) даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий» (Ап., XIV, 14—20).

Чтобы понять это место, нужно посмотреть на карту звездного неба как оно видно вечером осенью с Патмоса (см.[57], рис. 46, стр. 94 и рис. 13, стр. 35).. На горизонте только что взошедшее созвездие Жертвенник, над ним Скорпион, ближе к западу, спускающийся к горизонту Волопас, на самом горизонте в лучах заката звезда Виноградница, а почти на севере созвездие Конские Узды. Спускаю­щийся Волопас топчет ногой землю (и Виноградницу), а кровь заката разливается от Жертвенника до Конских Узд. Все полностью соответствует описанию Иоанна (даже такая деталь, что виноград истоптан «там, где нет людей», т.е. на небе), за исключением того, что серп не является принадлежностью Волопаса. Это заставляет думать, что им является в данном случае узкий серп луны, что, во-первых, дает время наблюдения около новолуния, а во-вторых, локализует Луну в Волопасе.

Планеты-кони

Следующая VI глава начинается действиями Агнца: «И видел я, что Агнец снял первую из семи печатей (разошлись тучи и появились звезды; кстати, по-гречески слово «агнец», так же как и по-русски, может значить «облако-барашек») и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом (отдаленные раскаты приближающейся грозы?): иди и смотри: Я взглянул и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить» (Ап., VI, 1—2).

Мы уже знаем (см. § 1, гл. 5), что конь — это планета; в греческом оригинале он не просто белый, а ярко-белый («левкас»); к тому же он «победоносный». Это все признаки Юпитера (и возможно Венеры). Всадник с луком, это, конечно, Стрелец. Итак, Юпитер (или быть Может Венера) указан в Стрельце.

«И когда Он снял вторую печать... вышел (появился из-за облака-барашка) другой конь рыжий (в оригинале, «пиррос», огненно-красный), и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч» (Ал., VI, 4).

Красная планета это Марс. Всадник с мечом это созвездие Персея (ср.[58], рис. 23,24 на стр. 53), которое, кстати сказать, восходит рань­ше Овна. Но Персей это не зодиакальное созвездие: на Зодиаке под ним находится Овен. В рамках Иоанновой системы образов указать Агнца как всадника Марса было невозможно, а Персей (Человек с мечом) наоборот подходил для этой роли идеально. Итак, Марс указан в Овне под Персеем.

«И когда Он снял третью печать... и вот конь вороный и на нем всадник, имеющий меру (весы) в руке своей» (Ап., У, 5). В оригинале конь не вороной, а «мелас», темный. Это Меркурий, планета-невидимка, прячущаяся в лучах Солнца. Это подтверждается и непосредственно следующим «торговым» текстом, поскольку Меркурий — бог торговли: «... хиникс пшеницы за динарий; и три хиникса ячменя за динарий...» (Ап., V, 6). Созвездие-всадник это, конечно, Весы. Итак, Меркурий указан в Весах.

«И когда Он снял четвертую печать... и вот, конь бледный (в оригинале «хлорос» — зеленоватый, мертвенно-бледный) и на нем всадник, имя которому Смерть...» (Ап., V, 7—8). Мертвенно-бледная, зловещая планета, это Сатурн, а всадник на нем Скорпион (мы уже отмечали в § 1, гл. 5, что со смертью обычно ассоциировалось именно созвездие Скорпиона). Итак, Сатурн указан в Скорпионе.

«И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие..» (Ап., VI, 9). Здесь нет планет; описано созвездие Жертвенник, появившееся на горизонте чуть раньше Овна.

Снятие шестой печати повлекло землетрясение (?) и первые порывы бури, а снятие седьмой затишье перед бурей, о котором мы уже говорили.

Мы не будем столь же подробно разбирать дальнейший текст и приведем еще только один нужный нам фрагмент:

«И явилось (уже после грозы) на небе великое знамение, жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Ап., XII, 1). Это опять точная фотография звездного неба: созвездие Девы (единственная «жена» на эклиптике), в котором находится Солнце, а в ногах Девы Луна (см.[57], рис. 35, стр. 80). Прямо над головой Девы находится созвездие Волос Вероники — венок из двенадцати звезд (содержащее, кстати сказать, шаровое скопление, которое так и называется «Диадема», т.е. «Венец»).

Итак, Солнце указано в Деве, а Луна в ее ногах. Выше мы локализовали Луну в Волопасе, а теперь она оказалась в ногах Девы. Однако тут нет противоречия, поскольку Волопас и Дева соседние созвездия и Луну под ногами Девы можно с полным правом трактовать и как серп в руках Волопаса.

Обратим также внимание на то, что при Солнце в Деве нижняя планета Венера никак не может быть в Стрельце. Значит, выше речь шла точно о Юпитере.

А где же была Венера? Уверенно локализовать ее трудно, но все же стоит обратить внимание на следующий текст: «Кто побеждает... тому дам власть... и дам звезду утреннюю» (Ап., II, 26, 28). Астральный символ Победителя, Спасителя мира, это созвездие Змиедержца, ноги которого упираются в Зодиак. Поэтому можно думать, что Венера была в ногах Змиедержца (т.е. в Скорпионе).

Гороскоп Апокалипсиса

Таким образом, мы имеем следующий гороскоп

Остается определить время этого гороскопа, т.е. время, когда Иоанн наблюдал на Патмосе грозу и, очевидно, сразу же под ее впечатлением написал свое «Откровение».

Но это тот самый гороскоп, который мы в качестве примера рассмотрели в § 1, гл. 5, и показали, что его время (в первом тысячелетии нашей эры) — 30 сентября 395 г. Следовательно,

АПОКАЛИПСИС БЫЛ НАПИСАН В ОКТЯБРЕ-НОЯБРЕ 395 г. н.э.

Заметим, что положение Венеры мы определили с некоторой неуверенностью. Оказывается, что для обоснования даты 30/IX 395 г. Венера не нужна (для отсева дат, остающихся после Сатурна, Юпитера и Марса, достаточно одного Меркурия). Поэтому, наоборот, наши вычисления подтверждают локализацию Венеры.

Выше мы заметили, что момент наблюдения Иоанна был, по-видимому, близок к новолунию (иначе трудно объяснить Волопаса с серпом). И, действительно, 30/IX 395 г. было новолуние.

Наконец, Иоанн пишет: «Я был в духе в день воскресный...» (Ап., 1, 10). И, действительно, 30/IX 395 г. было воскресенье.

Все эти совпадения дополнительно подтверждают дату 30/IX 395 г. н.э.

 

Вид из Афин программы StarCalc на это время. Марс — в Овне

 

Обсуждение датировки

Когда Морозов, 70 лет назад, впервые опубликовал свое исследование Апокалипсиса, оно вызвало бурю оживленнейшей дискуссии. Неопровержимость астрономических вычислений, кстати, проверенных тогда же пулковскими астрономами М.М. Каменским и Н.М. Ляпиным (см.[57], стр. 303—306), оставила критикам только два пути: интерпретационность морозовского гороскопа Апокалипсиса, т.е. принадлежность его к третьей категории астрономических текстов по классификации Никольского (см. § 3, гл. 2), и несоответствие морозовской датировки и интерпретации Апокалипсиса устоявшейся ортодоксальной традиции. Второе возражение, после всего, что было сказано в предыдущих главах, автоматически отпадает (на примере Апокалипсиса так называемая традиция просто еще раз демонстрирует свою ложность), а вот первое возражение действительно очень серьезно.

Как бы ни были убедительны соображения Морозова об астро­номическом (точнее, астрологическом) характере Апокалипсиса, отдельно взятые они остаются лишь всего гипотезой, пусть очень остроумной и многократно подтвержденной, но все же гипотезой. Хотя никакой другой рациональной трактовки Апокалипсиса не существует, но критики Морозова предпочитают навеки оставить Апокалипсис без объяснения, чем согласиться с объяснением Морозова.

Но голословно отрицать в науке нельзя и потому «антиморозовцы» (и в первую очередь, Никольский) настойчиво искали бреши в морозовском прочтении Апокалипсиса. Большинство их возражений, если очистить их от плоской ругани, сводилось к «опровержению» посредством ссылок на ту же пресловутую традицию и ортодоксию, но некоторые их соображения были вполне дельные.

В первую очередь, атаке было подвергнуто отождествление апокалипстических коней с планетами. Именно поэтому мы этот вопрос так подробно разобрали в § 1, гл. 5. К сказанному там, мы можем теперь добавить, что конкретно апокалипсические кони отождествлялись с планетами и до Морозова. Например, Ренан ([104], стр. 353) в своем крайне неудачном исследовании Апокалипсиса считал (как и Морозов), что рыжий конь это Марс, а вороной конь Меркурий. Однако он почему-то (объяснений у Ренана нет) принял за белого коня Луну (?!), а за бледного Юпитер.

Другое возражение касалось постоянного употребления Иоанном оборота «И я взглянул, и вот...» Как же он мог видеть созвездия при незашедшем Солнце? Но, на самом деле, в греческом оригинале стоит «эйдон» от «эйдоо», что значит: вижу, замечаю, обдумываю, соображаю. И, действительно, Иоанн, зная расположение созвездий, мог сообразить их расположение (и уточнить их прямым наблюдением ночью после грозы).

Сомнение вызвало также непрямое указание положения Марса в Овне через посредство Персея. В связи с этим стоит заметить, что к указанным выше субъективно-идеологическим аргументам, объяс­няющим такой способ локализации Марса, можно после того, как дата 30/IX 395 г. установлена, добавить и другое соображение уже объективного характера. Дело в том, что в этот вечер Марс поднялся над горизонтом еще до 6 часов местного времени, когда Персей уже взошел, а Овен еще скрывался под горизонтом. Поэтому проще всего и было определить положение Марса по висящему над ним Персею, а не по еще скрытому Овну.

С нашей точки зрения, правильность морозовского прочтения Апокалипсиса подтверждается главным образом тем, что, как мы увидим ниже, дата 395 г. согласуется со всеми другими уже абсолютно надежными датировками (астрономическими и математико-статистическими).

Для полноты отметим, что вне рамок первого тысячелетия есть и другие даты, удовлетворяющие гороскопу Апокалипсиса. Морозов (см.[1], стр. 56) указывает, в частности, дату 14 сентября 1249 года; но он сам же отмечает, что эта дата является слишком поздней.

 

Заключение

Мы рассмотрели Апокалипсис несколько подробнее, чем это необходимо непосредственно для датировки (например, вся тема грозы для этого, строго говоря, не нужна). Тем не менее, мы совсем его не исчерпали и, в частности, совсем не коснулись третьей государст­венно-церковной и пророческой части Апокалипсиса. Мы, вкратце, коснемся последней темы в следующем параграфе, в связи с обсуждением личности автора Апокалипсиса, но читатель, желающий глубже познакомиться с Апокалипсисом, должен обратиться к сочинению самого Морозова «Откровение в грозе и буре» [57], содержащей, в частности, полный толковый перевод Апокалипсиса.

Как уже было сказано, в следующем параграфе мы попытаемся идентифицировать автора Апокалипсиса. В принципе, для целей одной хронологии это нам не нужно, но, кроме общего интереса к вопросу, кто же написал Апокалипсис, выяснение личности его автора даст новые, дополнительные факты, подтверждающие дату 395 г.

Заметим также, что мы совершенно не касались вопроса о возможной «двухсоставленности» Апокалипсиса. Как уже давно было замечено (см.[109], стр. 190) в Апокалипсисе для обозначения мессии применяются два разных термина: Христос и Агнец. О Христе речь идет в I—III, XX главах и в конце последней XXII главы. Остальные же главы (составляющие основной массив текста Апокалипсиса) знают лишь Агнца. По-видимому, это означает, что первоначально Апокалип­сис был чисто «агнцевой» книгой, а его «христова» часть была присоединена к нему значительно позже.

Так это или не так, нам сейчас довольно безразлично. Что же касается датировки, то она вся основывается на «агнцевой» части Апокалипсиса.

 

---

   НАЧАЛО