Как мы уже выяснили (§ 4, к гл. 8), город Рим был основан в середине IV века н.э. императором Валентинианом как пограничная сторожевая крепость. Местоположение этого города, как мы уже знаем, чрезвычайно неудачно как с военно-политической, так и с экономико-географической точек зрения, и не дает никаких оснований для его развития, даже не в «Вечный город», а в мало-мальски обширное поселение.
Почему же Рим, не успев появиться, сразу стал бурно расти и уже лет через сто начал претендовать на влияние, если не в политических, то в религиозных вопросах?
Ответ как будто бы очевиден, и именно его дает Морозов в первых томах своего многотомного исследования (см. напр.,[2], стр. 342—353). Этот ответ состоит в том, что местоположение Рима было чрезвычайно удобно в одном и только одном отношении: он был прекрасным остановочным пунктом на пути богомольцев к Везувию. Более того, часть ааронцев, напуганная непрекращающимися извержениями, могла раз и навсегда перенести свой храм в Рим, как место, достаточно безопасное по удаленности, но, вместе с тем, достаточно близкое, чтобы «божья благодать» еще в нем чувствовалась.
Пилигримы оставляли в Риме достаточно средств, чтобы он мог процветать, строиться и расти; одновременно росло и его влияние как религиозного центра с догматикой, несколько отличающейся от догматики «правоверных» ааронцев, упрямо восстанавливавших свои храмы у подошвы Везувия.
После того, как Везувий окончательно уничтожил в катастрофическом извержении Помпею центр культа естественным образом перешел в Рим, где его первоначальное вулканическое происхождение быстро забылось.
Эта теория, бесспорно, во многом правильна, но она все же оставляет открытым ряд вопросов.
Во-первых, путь к Везувию через Рим проходил только с севера. Хотя мы и можем подозревать (см. предыдущий параграф), что к тому времени Ломбардия уже приняла ааронство, нет сомнения, что такой же, если не больший, поток пилигримов достигал Везувия морским путем, минуя Рим (это был естественнейший путь к Везувию для жителей почти всего Средиземноморья).
Во-вторых, не мешает объяснить, почему именно в Риме остановились беглецы-ааронцы; они могли в полной безопасности сделать это куда ближе и в более удобном месте.
Список недоуменных вопросов можно было бы и увеличить, но и без того ясно, что должна существовать какая-то дополнительная мощная причина, привлекавшая людей именно к Риму (и привлекавшая настолько сильно, что даже паломники, прибывшие морем, не ленились, поклонившись Сиону-Везувию, дать крюк и заехать в Рим; без этого невозможно объяснить быстрый рост его богатства).
По-видимому, Морозов долго искал эту причину и, наконец, нашел ее в личности апостола Петра.
Ортодоксальная теология подчеркивает, что римская церковь была установлена святым апостолом Петром, о котором Иисус якобы сказал:
«... Ты Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою и врата ада не одолеют ее» (Мтф., XVI, 18).
Здесь обыгрывается буквальное значение имени Петр, означающего по-гречески «камень». Примечательно, что для евангелиста это значение еще вполне живо и еще не стерлось. К слову сказать, Петра сначала звали Симоном, что по-гречески значит знамение, и он был апостолом, т.е. посланником Бога.
Таким образом, его полное наименование:
Святой апостол Симон-Петр
в переводе означает:
Святой посланник знамение — камень.
Что же это мог быть за богов посланник, камень? Ответ сам невольно приходит в голову — это был метеорит!
Таким образом, возникает гипотеза, что где-то в середине IV века н.э. в Риме произошло падение метеорита, произведшее глубокое впечатление на экзальтированные массы паломников, остановившихся здесь на пути к Синаю-Везувию.
В других условиях такое падение вызвало бы к жизни новый самостоятельный культ. Но в это время концепция камней, падающих с неба, стала уже вполне привычной, поскольку их непрерывно демонстрировал Везувий, и было известно, что камни падают с неба по громовому приказу Громовержца. Конечно, падение камня так далеко от Везувия регистрировалось впервые; но это только означало, что этот камень имеет особое значение, является знамением, специально посланным Громовержцем жителям Рима.
Тем самым римский культ небесного камня Петра оказался лишь ответвлением общего культа Громовержца и безболезненно в него влился, а сам Рим на этом основании получил специальное значение как (пока второстепенного) религиозного центра.
Теперь становится ясным, когда и почему Рим стал претендовать на роль религиозной (сначала) столицы мира. Это произошло после разрушения Помпеи, которым Громовержец ясно показал, что помпейским культом он недоволен, конечно, потому, что помпеянцы-ааронцы отошли от его заповедей и впали в ересь. А истинная вера культивируется только в Риме под небесным руководством апостола посланника Петра-Камня.
И действительно, мы видим, что римские епископы только с 440 г. в лице Льва I принимают имя Великих Понтифексов (pontifex maximus) и начинают претендовать на руководящую роль в христианском мире. Кстати сказать, нам говорят, что первый Великий Понтифекс был еще Нума Помпилий, и что эта выборная на всю жизнь должность была языческой; но тогда совершенно непонятно, как Лев I решился принять такое бесовское прозвище (звание пап римские епископы приняли только в 1073 г.; см. ниже гл. 16).
Эта теория происхождения и возвышения римского культа имеет и некоторые документальные подтверждения: «... в некоторых первоисточниках сказано, что в храме св. Петра (т.е. святого камня) был в старину большой камень, похожий на порфирит, перед которым паломники совершали коленопреклонения». В другой легенде говорится:
«При Нуме Помпилии упала с неба в городе Риме железистая глыба, похожая на щит, которой итальянцы стали воздавать божеские почести»... ([6], стр. 481-482).
Морозов далее замечает:
«... те из историков, которые все еще утверждают, что историк не должен выходить из пределов того, что говорят ему дошедшие до нас документы, и не замечают их несоответствия хотя бы с географическими особенностями страны, — мне скажут:
«Эта ваша метеоритная катастрофа — чистая фантазия!» ([6], стр. 483).
И на возражение об отсутствии каких-либо письменных подтверждений падения метеорита он отвечает:
«Но точно ли в VIII веке были в Византийских монастырях хотя бы отдельные летописцы, трудолюбиво в точно записывавшие в продолжение всей своей долгой жизни то существенное, что слышали от своих современников. И перед смертью говорили они, как у Пушкина:
«Еще одно последнее сказанье,
И летопись окончена моя»
Не более ли годны такие летописи для поэмы в стихах, чем для реально-древней жизни, когда грамотные люди были только изредка..., и монахи, и придворные оставались обыкновенно совсем безграмотными или полуграмотными, даже и в случайные придворные записи по приказу царей попадали главным образом их собственные деяния, да и то большей частью лишь с пятого века нашей эры...
Единственная древняя история Византии сохранилась, да и то со многими тенденциозными искажениями и фантастическими дополнениями, в Библии ...» ([6], стр. 483—484).
«Этно-психологические, филологические, физические и просто логические сопоставления должны выступать на первый план при научном установлении тех исторических событий, которые совершенно непонятны при буквальном понимании дошедших до нас письменных первоисточников» ([6], стр. 486).
1. Монотеизм в Европе возник как интерпретация разрушения всех политеистических храмов при катастрофическом взрыве Везувия где-то в конце III века н.э. (см. § 2).
2. Первоначальные формы и установления этой монотеистической религии (которую мы для краткости называем ааронством) зафиксированы в «законодательстве Моисея» (см. § 2).
3. Центром поклонения единому Богу-Отцу была Помпея, первоначально носившая имя Йовиса (города Юпитера) и Иерусалима (города Святого Примирения) (см. § 3).
4. Капризный характер Везувия быстро вызвал кризис ааронства, разочарование части его последователей и появление борящихся друг с другом сект (ариане? афанасьевцы?). Часть ааронцев отправилась в военно-миссионерскую экспедицию, закончившуюся захватом Ломбардии (см. § 3 и § 4).
5. Ответвление ааронства возникло в связи с падением крупного метеорита — апостола Петра. Вокруг места падения был заложен город Рим. Это ответвление постепенно получило преимущество, развиваясь в спокойной обстановке вдали от капризного вулкана (см. § 5).