ГЛАВА III
ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО, ПРИПИСЫВАЕМОЕ ИОНИЙЦУ «ЗОЛОТЫЕ УСТА»

 

Нам остается только дать характеристику литературного творчества, апокрифируемого теологами третьей знаменитости IV века Иоанну1 Златоусту. Ему прежде всего приписывается современная обычная литургия, в отличие от более растянутой «литургии Василия Великого», которая служилась до последнего времени лишь 10 раз в году, исключительно во время великого поста.


1 Имя Иоанн по-еврейски יונע (ИУНЕ) значит Иониец, житель Голубиной страны. Этот очерк написан мною еще до революции и сдан в печать зимой 1930—1931 г. Но псевдо-Иоанн Златоуст имеет такое огромное значение для средневековой истории, что я посвятил ему при сотрудничестве М. С. Дмитревского особое большое исследование, еще не напечатанное.


Но как более громоздкая, последняя из этих двух литургий должна принадлежать более позднему времени, и потому мы можем сказать, что лишь зачаток ее мог принадлежать «Великому Царю», и этот зачаток должен был в дальнейшем своем развитии пройти через златоустовскую стадию. Да и литургия Златоуста, в которую входит и чтение евангелий, ни в каком случае не является точным воспроизведением первоначального образца, почему я и не ввожу ее в этот свой обзор творений Иоанна. Единственное произведение, принадлежность которого ему я считаю несомненным и сохранившимся (за исключением нескольких третьестепенных приписок и описок) очень хорошо, — это Апокалипсис, возникновение которого в конце IV века мне удалось доказать астрономически, на основании гороскопа, приведенного в VI его главе, и дополнения к нему в начале XII главы.

В последующее время я искал достаточных астрономических указаний и в двенадцати томах «Творений», приписываемых Иоанну Златоусту, но не нашел в них ничего пригодного для астрономических определений, кроме такой заметки в 88-й беседе: «Затмение совершается в несколько минут, как известно тем, кто наблюдал это явление. Таким было и затмение, случившееся в наше время».2


2 «Полное собрание творений святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, в русском переводе». Издание СПБ. духовной академии, 1901 г., стр. 867.



Рис. 156 и 157. Два апперцепционные представления об основателе христианской литургии.
Первое — как Иоанн Златоуст, второе — как Иоанн Богослов.

Отсюда выходит, что при авторе как будто наблюдалось солнечное затмение, полная фаза которого была в несколько минут. Но такого не было в Царь-Граде, начиная с затмения 29 года нашей эры (24 юлианского ноября) и кончая 606 годом (14 июня). Наиболее подходящим оказывается затмение 20 ноября 393 года, которое в случае ясной погоды могло быть наблюдаемо в полном виде в двух-трех десятках километров к югу от Босфора, и оно было как раз за два года до выхода Апокалипсиса. Возможно? что память о нем и сохранялась не одно столетие в связи с рассказами об Иоанне и послужила поводом к сочинительству.

Но сама, проповедь, в которой приведена только-что цитированная мною фраза, ни в каком случае не может быть признана подлинной. Она приведена, в беседе на тему о другом, небывалом солнечном затмении, яко бы случившемся при столбовании евангельского Христа, которое сам автор считает не обычным, как все другие затмения, а чудесным.

— «Вот что случилось, — говорит он, — во время распятия на кресте! И это тем более удивительно, что произошло в то время, как он пригвожден был к кресту, а не тогда, когда ходил по земле. Но не это одно дивно. Дивно то, что знамение, которого они3 искали, явилось во всей вселенной, чего прежде никогда не случалось, разве только в Египте, когда надлежало совершить пасху, что было прообразом настоящих событий. Заметь и время, когда это происходило: в полдень, когда по всей вселенной был день, дабы видели все обитатели земли. Этого достаточно было бы, чтобы обратить их к истине, не только в виду величия чуда, но и в силу его благовременности. В самом деле, оно совершается уже после всех дел безумия иудеев, после беззаконного издевательства, после того, как они уже оставили свое неистовство, когда перестали насмехаться, когда насытились бесстыдными ругательствами и высказали все, что хотели. Только после всего этого показал он тьму, чтобы по крайней мере теперь они укротили гнев свой и извлекли себе пользу из чуда. Совершить такие знамения на кресте было гораздо удивительнее, нежели сойти с креста. Если бы они думали, что это чудо совершил он, то необходимо надлежало им верить в него и трепетать. А если бы думали, что это не он, а отец его, — то и тогда им надлежало бы придти в сокрушение, так как мрак этот свидетельствовал о том, что отец его прогневан был их преступлением».


3 Т. е., вероятно, — астрономы, что могло быть только в позднюю Эпоху Возрождения. (искали в прошлом)


Вся эта речь объявляется произнесенною на текст из евангелия Матвея: «и была тьма по всей земле от часу шестого до часу девятого» (Матвей, XXVII, 45—46), откуда следует, что автор писал уже после выхода евангелий, т. е. не ранее VII—IX веков нашей эры. Но и такая дата для него не подходит. Слог ее, как мы только-что видели из взятого отрывка, вовсе не тот, как в евангелиях и в Апокалипсисе. В последних почти каждая фраза написана без придаточных предложений и начинается с предлога «и». Везде говорится: «и пошел Иисус», или «и увидали ученики его» и т. д. А здесь мы видим уже развитую фразеологию, образовавшуюся только в Эпоху Гуманизма в Западной Европе, причем деепричастия и слово «который» тут очень употребительны.

Чтоб показать характер этих «златых струй из златых уст», как называли теологи поучения Златоуста, я приведу лишь некоторые из них.

Вот, например, начало беседы на знаменитое «родословие Христа», приведенное у Матвея в первой главе его евангелия.

«Лист родословия Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамова. Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду» и т. д. на целой странице.

Казалось бы, что тут ничего не придумаешь для комментария. Ведь, это — сухой перечень. Но и из такой бесплодной, как песок, почвы, автор-теолог сумел извлечь «златые струи красноречия».

«Помните ли вы, — говорит он, — наставление, которое недавно мы сделали вам, прося внимательно слушать все, что будет говориться, с глубоким молчанием и с благоговейною тишиною? Вот, и сегодня мы снова должны вступить в священные преддверия, почему я и напоминаю снова о том наставлении. Если иудеям, когда им надлежало приступить к горящей горе, к огню, тьме, мраку и буре (а лучше сказать, даже и не приступать, а видеть и слышать все это издали), еще за три дня нелепо было воздерживаться от общения с женами и вымыть одежды. Если и сами они, а равно и Моисей, находились в страхе и трепете, — то тем более должны мы показать высшее любомудрие, когда нам надлежит услышать такие великие слова и не издали предстать пред дымящейся горой, а взойти на самое небо. Не одежды мы должны омыть, а очистить наши души и освободиться от всякой житейской примеси. Не мрак увидите вы, не дым, не бурю, а самого царя, сидящего на престоле неизреченной своей славы, увидите предстоящих ему ангелов и архангелов, и сонмы святых с бесчисленными тьмами небесных воинств. Таков град божий, вмещающий в себе церковь первородных, духи праведных, торжествующее собрание ангелов, кровь кропления, чрез которую-все соединено и даже небо восприняло земное, а земля — небесное, настал мир давно вожделенный для ангелов и святых».

Читатель мой сам видит, насколько усовершенствовался, тут литературный слог сравнительно с только-что приведенным началом евангелия Матвея: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова» и т. д. и т. д. в таком же роде. А затем и еще лучше.

Известно, что евангелист Матвей, сочиняя это родословие, попал по наивности впросак. Он объявил, что перечисляет предков Иисуса, а вместо того перечислил предков Иосифа, фиктивного мужа Марии, который был только чем-то вроде опекуна, так как она родила Иисуса не от него, а от святого духа. Как выйти из такого по истине безвыходного положения?

Очень просто! — Привожу начало следующей беседы на тот же текст.

«Вот, уже третья беседа, — говорит автор, — а мы еще не кончили даже и нашего предисловия. Не напрасно говорил я, что размышления эти, по свойству своему, весьма глубоки. Постараемся же сегодня досказать о том, что нам еще остается. О чем теперь у нас вопрос? О том, для чего евангелист представляет родословие Иосифа, который нимало не был причастен к рождению Христа. Какая же это причина? Очень простая. Евангелист не хотел, чтобы еще при самом рождении Христа известно было иудеям, что он родился от девы. Не смущайтесь, если сказанное сейчас мною для вас странно: я говорю здесь не свои слова, но слова наших отцов, чудных и знаменитых мужей. Если Господь многое первоначально скрывал во мраке, называя себя сыном человеческим; если он не везде ясно открывал нам свое равенство с отцом, — то чему дивиться, если он скрывал до времени и о своем рождении от девы, устрояя нечто чудное и великое?

«А что же здесь чудного, скажешь ты? Чудно то, что дева сохранена и избавлена от худого подозрения. Если бы об этом с самого начала сделалось известно иудеям, то они, перетолковав дело в худую сторону, побили бы деву камнями и осудили бы как блудницу. Если они, обнаруживая свое бесстыдство, называли Христа беснующимся, когда он изгонял бесов, считали его противником богу, когда он исцелял больных в субботу, несмотря на то, что суббота и прежде многократно была нарушаема, — то чего не сказали бы они, услышав об этом? Им благоприятствовало и то, что в прежнее время никогда не случалось ничего подобного. Если и после многочисленных его чудес они называли Иисуса сыном Иосифовым, то как бы поверили они, еще прежде его чудес, что он родился от девы? Вот почему и пишется родословие не его, а Иосифа, которому только «обручается дева».

Неправда ли, читатель, какие тут по истине «златые струи из златых уст»? И можно ли думать, что такою литературной изворотливостью обладали еще жители IV века нашей эры, не имевшие в своем распоряжении ни хороших карандашей, ни даже писчей бумаги? Но и этим дело не кончилось. Еще новую речь произнес автор по поводу того, зачем Матвей разделил свое родословие на три части по 14 родов в каждой. Я уже доказывал не раз в этом своем исследовании, что по каббалистическим причинам, желая дать шесть семерок, однако — увы для меня! — это оказывается совсем-совсем не так.

Евангелист, — говорит Златоструй в третьей беседе на ту же тему,4 — разделил все родословие на три части, желая тем показать, — что бы вы думали? — то, «что иудеи с переменою правления не делались лучшими; что и во время аристократии, и при царях, и во время олигархии предавались они тем же порокам, как и под управлением судей, священников и царей и что они не оказали никакого успеха в добродетели... Вот для чего Матвей разделил свое родословие Христа на три части! — восклицает он и сам же прибавляет:

— «Какое глубокомыслие!


4 Том VII, стр. 55 русского перевода.


А для чего же евангелист в средней части родословия опустил трех царей, и в последней, поместив двенадцать родов, сказал, что их четырнадцать? Первое, — отвечает хитро автор, — я предоставляю собственному вашему исследованию, не почитая нужным решать для вас все, чтобы вы не обленились. О втором же скажу: евангелист причисляет к родоначальникам Христа и само «время пленения Вавилонского и самого Иисуса Христа, всюду совокупляя его с ними. Он прибавил к предкам его и время пленения, показывая, что иудеи и в плену не сделались благоразумнее, так, чтобы из всего этого была видна необходимость пришествия Христова».

Все это, конечно, так убедительно, что мне, посрамленному, приходится сделать только одно: оставив родословие Христа, перейти со стыдом к другим «златым струям из златых уст».

Но их у Златоуста так много, что совершенно теряешься. Апокрифнсты перебирают от имени его почти все тексты Библии и Евангелий сплошь, обливая каждый текст в изобилии своим «словесным молоком», как говорил апостол Петр. Возьмем хоть две фразы из книги Бытия (XVI, 4).

«И взяла Сара, жена Авраамова, египтянку Агарь, свою служанку, и дала ее ему в жены. Он вошел к Агари, и она зачала и потому стала пренебрегать своей госпожей.

«И сказала Сара Аврааму: «ты виноват в моей обиде! Суди бог между мною и тобою».

Опять я спрашиваю вас: что особенное извлекли бы вы из этого? А вот, автор от имени Златоуста говорит типичнейшим многословным языком церковных проповедников XVIII века, переворачивая много раз на разные лады ту же самую фразу, в попытке внушить читателю, что тут в каждом слове глубокий смысл:

«Суди Бог между мною и тобою!» — сказала Сара Аврааму.

«О, слова души огорченной! Ведь, если бы в праотце не было столько любомудрия, и он не имел великого уважения к Саре, то он вознегодовал бы и оскорбился бы такими жестокими (??) словами. Но этот достойный удивления муж все ей простил, зная слабость женского пола.

«Суди бог между мною и тобою!»

«Помысли, — говорит жена своему мужу — на какой поступок я решилась для твоего утешения, желая, чтобы, хотя в старости, назвался ты отцом; я возвела рабу мою в мое достоинство, а ты, видя ее столь неблагодарною, не наказал ее и не вознаградил меня за внимание, какое я показала к тебе.

«Суди бог между мною и тобою!»

«Тот, который знает сокровенные помышления каждого, тот будет судиею между нами и рассудит, как я, будучи выше всякого пристрастия, предпочла твое утешение собственному и возвела на свое ложе рабу: а ты, ничего сделанного мною не приняв во внимание, дозволяешь ей восставать на мою кротость, не укрощаешь дерзкую, не вразумляешь неразумную. А что ж отвечает ей этот адамант, этот мужественный подвижник божий, который при всяком случае приобретает себе венцы? Показывая в этом случае свою добродетель, — смотри — что он говорит жене:

«Раба твоя в руках твоих. Делай с ней, что тебе угодно» (ст. 6).

«Велико любомудрие праведника, велика сила его терпения! Ибо не только он не вознегодовал на слова Сары, но в с великою кротостию дает ей свой ответ, говоря: ты подозреваешь, что я виною причиненных тебе обид, и думаешь, будто мне приятен этот поступок рабы, потому что она однажды была со мной на ложе. Но знай, что, еслиб я не хотел только тебя послушаться, то я не решился бы на это, и никогда не дозволил бы себе возвесть рабу на твое ложе.

«Раба твоя в руках твоих. Делай с ней, что тебе угодно».

«Разве ты лишилась своих прав над нею? Хотя я и принял ее в общение с собою; но ты имеешь свою власть над нею; она в твоих руках. Обличай, вразумляй, наказывай ее; делай с нею что хочешь и что тебе угодно, только не огорчайся и не приписывай мне ее безрассудных поступков. Ибо не собственною страстью побуждаемый решился я на сообщение с нею, и не так, чтобы потом, увлекаясь пристрастием, неразумно дать ей предпочтение пред тобою. Знаю подобающую тебе честь; знаю и неблагодарность рабов. Я и не думаю о ней и не забочусь. Одна у меня забота, чтобы ты жила без всякой скорби, в спокойствии, во всякой чести, вдали от всяких огорчений.

«Вот, истинно-супружеский союз, вот истинный муж, который обращает не много внимания на слова жены, но, оказывая снисхождение к немощам пола, об одном заботится, чтобы удалить всякое взаимное огорчение и утвердить мир и единомыслие! Да слышат это мужья и да подражают кротости праведника, оказывая такую же честь, и уважение своим женам и щадя их, как слабейший сосуд, дабы тем укрепить союз единомышлия. Ибо истинное богатство и самое великое счастие заключается в том, когда муж и жена не разногласят между собою, но как едина плоть соединены друг с другом: ибо два, сказано, будут в плоть едину (Быт., II, 24). Такие супруги, хотя бы жили в бедности и были незнатны, могут быть счастливее других, потому что они наслаждаются истинным удовольствием и живут во всегдашнем спокойствии. А те, которые, напротив, наслаждаются не этим согласием, но страдают ревностию, и теряют благо согласия, те, хотя бы окружены были многим богатством, хотя бы имели роскошные столы, жили в славе, будут всех несчастнее проводить свой век, вымышляя сами для себя на каждый день волнения и душевные потрясения, всегда подозревая друг друга. Они не могут иметь никаких удовольствий: ибо, внутренняя брань их все приводит в беспорядок, и причиняет между ними множество неприятностей. Но здесь, обращаясь снова к истории Авраама, не видно ничего такого: праотец своею кротостию утишил гнев госпожи и, дав ей полную власть над рабою, водворил в доме своем глубокий мир.

«И оскорбила ее Сара: и убежала та от лица ея» (ст. 6).

«Да! Как только Сара наказала дерзость рабы, раба обратилась в бегство: ибо таково свойство рабов, что если им не позволяют действовать по-своему, но пресекают их замыслы, они тотчас свергают с себя власть господ и устремляются в бегство. Но посмотри и здесь, каким промышленном свыше пользуется и раба, за честь праведника. Так как она носила в себе семя праведника, то удостоивается даже видения ангела: «И нашел ее, — говорит Писание, — ангел господень у источника воды в пустыни, на пути Сур» (ст. 7).

«Примечай человеколюбие господа, как он никого не презирает, но, раб ли то, или рабыня, над всеми являет свое промышление, взирая не на различие званий, а на расположение души. Впрочем здесь ангел является не по заслугам рабы, но ради чести праведника Авраама. Ибо, как я сказал, надлежало ей удостоиться великого попечения, потому что она удостоилась восприять в себя семя праведника.

«И нашел ее ангел и сказал ей: Агарь, раба Сары, откуда идешь и куда грядешь?» (ст. 8).

«Смотри, как самые слова ангела приводят ей на память собственное ее сословие. Чтобы сделать ее более внимательною, с первого раза ангел обращается к ее имени, и говорит: «Агарь», ибо мы обыкновенно бываем внимательнее к тому, кто называет нас по имени. Потом словами: раба Сары, ангел напоминает ей о госпоже и тем дает знать, что, хотя бы она много раз разделяла ложе с своим господином, все же должна признавать Сару своею госпожею. Но смотри, как ангел испытывает ее, чтобы поставить в необходимость отвечать. Откуда, говорит, пришла ты в эту пустыню, и куда стремишься? А для того, между прочим, ангел и является ей в пустыне, чтобы она не почла его за простого, мимошедшего человека. Ибо там была пустыня и никого другого, кроме явившегося, Агарь не видела. Итак, дабы она знала, что беседующий с нею был не просто случившийся там человек, для сего-то ангел и является к ней в пустыне и вопрошает ее.

«Она же рече: от лица Сары, госпожи моея, бегу» (ст. 8).

«Видишь, как она не отрицает власти госпожи своей Сары, но во всем по истине сознается? «Вопрошающий меня, — думает она, — не человек; поэтому я не могу его обмануть». Он назвал меня по имени прежде, чем я сказала ему свое имя, упомянул и о госпоже; надобно и мне говорить все по правде.

«От лица Сары, госпожи моея, бегу».

«Смотри, как равнодушно вспомнила она о своей госпоже! Не сказала: «она меня оскорбила, меня озлобила, и я, не могши снести ея ненависти, бежала от нея». Не высказала Агарь ничего неприятного о Саре, а только себя саму обвинила в бегстве. Видишь ее честность? Смотри же, что сказал ей ангел:

«Рече же ей ангел господень: возвратися к госпоже своей и покорися под руку ее» (ст. 9).

«На слова (Агари): «от лица госпожи моея бегу» ангел отвечает: возвратись, иди назад, не будь неблагодарна к той, которая оказала тебе столько благодеяний. А так как она гордостию и высокомерием возбудила гнев госпожи своей, то ангел говорит:

«Смирись под руку ее, покорись ей».

«Это будет полезно тебе. Помни свое рабство, не забывай господства Сары; не думай высоко и не мечтай о себе более надлежащего.

«Смирись под руку ее и окажи ей полное повиновение».

«Такие слова ангела довольно смягчили ее сердце, смирили ее высокомерие, укротили ее гнев и умиротворили ея мысли.

«Далее, чтобы она не подумала, что просто и без причины удостоилась такого промышления, но что этим попечением пользуется ради семени праведника, смотри, как ангел утешает ее, воскрешает ее дух и достаточную подает ей надежду радости словами, которые присовокупляет: «и рече ей ангел господень: умножая, умножу семя твое и не сочтется, от множества» (ст. 10). Предсказываю тебе и то, говорит он, что семя твое будет велико, так что и исчислить его будет невозможно. Итак, не скорби, не ослабевай духом, не смущайся в помыслах, но окажи полное послушание. «Се ты во чреве имаши и родиши сына и наречеши имя ему Исмаил». Для того, говорит, и рождение тебе я предсказываю и самое имя назначаю имеющему родиться от тебя сыну, чтобы ты, получив большее (в словах моих) удостоверение, возвратилась с тем назад и исправила свои проступки. «Яко услыша, — говорит, — Господь смирение твое» (ст. 11).

«Научимся отсюда, какой плод бывает от скорбей и какая польза от несчастий. Ибо как скоро она (Агарь) ушла (от Сары), несчастие ее увеличилось; она подверглась множеству скорбей, оставаясь в одиночестве, в пустыне, в самых тесных обстоятельствах, после такого благоденствия, после того, как она возведена была в достоинство, равное самой госпоже. Но по этим-то именно причинам и получила она такую скорую помощь. Будет, — говорит ей ангел, — то, что я обещаю тебе: ты родишь сына, и семя твое будет без числа, «яко услыша Господь смирение твое». Не будем же и мы нетерпеливы, когда стечение каких-либо обстоятельств стесняет нас. Ибо ничто столько не полезно для нашей природы, как смирять себя, обуздывать свое высокоумие и подавлять надмение духа. Тогда-то наиболее Господь и слышит нас, когда мы призываем его со скорбною душою и сокрушенным сердцем в прилежной молитве: «Яко услыша, говорит, господь смирение твое».

«Потом (ангел) предсказывает образ жизни имеющего родиться у Агари сына. «Сей будет, говорит, сильный человек: рука его на всех, и руки всех на него, и пред лицом всея братии своея поселится» (ст. 12). Предрекает ей, что это будет человек мужественный, воинственный, и много будет трудиться в возделывании земли.

«Итак, из всего, что случилось с рабою, видишь ли славу праотца (Авраама)? Ибо такое промышление о рабе показывает благоволение Господа к этому праведнику. Ангел, дав наставление и сообщив благовестие Агари, удалился. Но обрати внимание опять на благоразумие рабы. «И призва, сказано, Агарь имя Господа, глаголющего к ней: Ты бог, призревый на мя. Сего ради прозва кладязь той: кладязь, идеже предо мною видех: се между Кадисом и между Варадом» (ст. 13—14). Смотри, как и новым наименованием места она хочет сохранить навсегда память о нем. «Прозва бо, говорит Писание, место: кладязь, идеже видех предо мною». Таким образом, раба, от постигшей ее скорби становясь мало по малу благоразумнее, выражает свою благодарность за оказанное ей благодеяние и воздает, чем может, за столь великое о ней попечение, «и роди Агарь Аврааму сына и нарече Авраам имя сыну своему, егоже роди ему Агарь, Исмаил» (ст. 13).

«Отсюда научимся мы, сколь великое благо — кротость и какую пользу можно приобресть даже от скорбей. Кротость праотец Авраам показал в том, что укротил раздражение Сары, и, дав ей власть над рабою, чрез то водворил в доме своем мир; а пользу от скорбей можно видеть из обстоятельств рабы Агари. Ибо как скоро она, озлобленная своею госпожою, бежала от нее и, потерпев много скорбей, с сокрушенною душою воззвала ко господу, тотчас удостоилась вышняго посещения. И дабы она знала, что за смирение и страдание удостоена свыше великого попечения, ангел говорит ей: «во чреве имаши и родиши сына и наречеши имя ему Исмаил: яко услыша Господь смирение твое». Итак, возлюбленные, зная, что скорби наиболее приближают нас ко господу, если только мы будем бодры духом, и что тогда мы можем снискать его милость, когда приступаем к нему с сокрушенною душою и с горячими слезами, — зная это, не будем унывать в несчастиях; но, размышляя о пользе скорбей, станем благодушно переносить все случающееся с нами».

Мне нет нужды перебирать все бесконечное, шаблонное, водянистое однообразие этих поучений, наполняющих 12 объемистых томов псевдотвореннй «Златоуста» и в сумме составляющих более 10 000 страниц убористой печати. При прежнем способе писания крупными буквами на толстом папирусе это была бы целая гора. Для человека, привыкшего иметь дело со средневековыми и действительно древними документами и относящимися к ним беспристрастно, ясно, что все эти беседы писаны уже в печатную эру литературного творчества и притом многими авторами, усвоившими тот же самый легкий способ писания: перебирание библейских и евангельских текстов и обширного разглагольствования по их поводу на все лады. Таким элементарным шаблоном и объединены они все в одно целое, а в идейном отношении это — полнейшая бездарщина, а не «златые струи».

Чтоб не навести смертельной скуки на читателя, я приведу еще только несколько мест, как характеризующих представления той эпохи.

Вот, толкование на фразу из первой главы книги «Бытие»: «Да будут светила на тверди небесной, чтобы светить на землю» (Быт., I, 14, 15):

«Так как огонь по природе устремляется вверх, — философствует автор, — то бог в небе возлагает на его природу узду, чтобы он посылал лучи не вверх, а вниз. Огню свойственно стремиться не вниз, а вверх. Когда ты держишь факел, оберни его вниз, и ты увидишь, что, хотя ты и повернул его, огонь все же устремляется вверх. А так как бог знал природу огня, то и наложил на него в небе оковы, чтобы он светил не сообразно с своей природой, а согласно повелению. Всякий из вас, кто наблюдал, смотря на светильник, как поглощается огонь маслом, замечал, что он шипит, как терпящий насилие (поскольку масло своей силой влечет огонь вниз, а он по своей природе стремится вверх). Значит, огонь производит шум, если вынуждается идти вопреки своим свойствам, как терпящий насилие и принужденный идти вопреки своей природе. Всякая стихия, когда с ней происходит что-нибудь вопреки ее природе, поднимает вопль. Но почему, когда ты льешь на огонь масло, он шумит, а когда польешь воду, он трещит? И то — влага, и это — влага. Но так как масло рождается из дерева и питает его маслина, а огонь всегда друг дереву, то он охотно принимает то, что происходит от сродного ему; когда же ты польешь на огонь воду, то он трещит, потому что борется с противным его природе. Огонь дружен с воздухом, потому что сроден ему. Подуй на светильник, и воздух превратит огонь в дым, его уже и нигде не будет видно, так как сродное убежало. Замечай тут мудрость творца, замечай силу! Бог положил светила на небе, чтобы они светили вниз на землю.

«И да будут они, — говорится в Библии, — в знамения, и во дни, и в лета» (ст. 14).

«Что значит: в знамения? Астрологи своими гаданиями, не имеющими никакого основания в действительности, доказали тщетность своих надежд на астрологию. Что по звездам нельзя ничего определить относительно жизни человеческой, об этом свидетельствует Исайя, говоря: «да станут звездочетцы небес и видящие знамения и скажут, что произойдет» (Ис., XI, VII, 13). Относительно жизни человеческой небо не дает никаких указаний. Хочешь знать, какие знамения оно даст? Оно указывает на дожди, на ветры, на непогоду и на ведро. Такие явления звезды, показывают, и это по человеколюбию божию, чтобы мореплаватель, видя знамение, избежал опасности, чтобы земледелец, зная время наступления зимы, заблаговременно обрабатывал землю».

В том же духе говорят об астрологии и другие поучения. «Золотых уст», показывая, что они составлены уже в период разочарования в этой науке Но все же один из авторов этих произведений (к которым не мешало бы применить мой метод лингвистических спектров, изложенный во втором томе Христа») не хочет отступить от библейского представления о Земле и Небе.

Вот, его рассуждение на пророчество Исайя, где он, отбросив Птолемея, который даже и по обычной хронологии еще за 200 лет до Златоуста доказал, что Земля есть шар, произносит целую проповедь на текст Библии:

«Бог есть тот, кто восседает над кругом земли» (Ис.,XL,—20).

«Видишь ли, Земля есть круг, а круг показывает круглую форму Земли. Полезно знать и это, чтобы мы не соблазнялись баснями языческих философов, которые обыкновенно думают, что Земля подобна ложбине, округлости, диску, блюду или чему-нибудь подобному. Слыша, как пророк говорит, что Земля есть круг, ты не исследуй более, не ищи, на чем стоит и утверждена она: бог держит ее своею рукою. Нет иного основания, кроме нее. И не спрашивай о каких-либо иных убедительных доказательствах. Не думай о громаде Земли, но обрати внимание на великую силу держащего, чтобы потом тебе не смущаться и не разбегаться туда и сюда. Если ты будешь помнить, что круг земли неподвижен, то ты поймешь силу великой, непобедимой и неослабевающей руки, и таким образом будешь действительно веровать».

Но другие авторы этих объединенных именем Златоуста апокрифов менее скромны и стараются найти причины в своих проповедях. Вот хотя бы на текст о звезде волхвов, указавшей путь к яслям Христа:

«Видели звезду его на востоке и пришли поклониться ему» (Матвей, II, 1—24)

Автор говорит:

«Если мы узнаем, что это была за звезда и какая была: обыкновенная, или отличная от прочих; действительная звезда, или только имела вид звезды, — то легко поймем все прочее. Откуда же узнать о ней? Из самого Писания. То, что она была не обыкновенная звезда, и даже не звезда, а, как мне кажется, какая-то невидимая сила, принявшая вид звезды, доказывается самим путем ее. Когда волхвы шли в Палестину, она была видна и указывала им путь, а когда они вошли в Иерусалим, она скрылась. Потом, когда они, сказавши Ироду, зачем пришли, и, оставивши его, собрались в путь, звезда опять появляется. Это уже движение не звезды, а некоторой совершенно разумной силы. Она не имела своего определенного пути, но когда нужно было остановиться, она стояла, во всем соображаясь с их нуждою, подобно столпу облачному, по которому сонм иудеев останавливался или поднимался с места, когда было нужно. Не с высоты неба она указала путь, — в таком случае волхвы не могли бы различить места, — но чтобы указать его, опустилась вниз. Сами вы знаете, что обыкновенной звезде нельзя показать такого малого места, какое занимала хижина, в каком вмещалось тело младенца. Так как высота ее неизмерима, то звезда не могла бы обозначить собою и определить такого тесного пространства для желавших узнать его. Об этом всякий может судить по луне. Она, будучи гораздо больше звезд, кажется близкою для каждого из обитателей вселенной, рассеянных но всей земной широте. Так скажи же, как бы звезда указала такое тесное место яслей и хижины, если бы не оставила своей высоты, не сошла вниз и не стала над самою .головою младенца?

«Но для чего она явилась? Для того, чтобы обличить бесчувственных иудеев и лишить их — неблагодарных — всякого способа к оправданию. В самом деле, что могут сказать в свое оправдание иудеи, не принявшие Христа после столь многих пророческих доказательств, видя волхвов, которые по явлению только одной звезды приняли его и поклонились явившемуся?

«Но ты спросишь, для чего бог привел волхвов к Христу, именно, таким явлением?

А как же надлежало бы иначе? Послать пророков? Но волхвы пророка не приняли бы. Дать глас свыше? Но они гласу не вняли бы. Послать ангела? Но и того они не послушали бы. Поэтому бог, оставивши такие средства, по особенному своему снисхождению употребляет для призвания их то, что было им больше знакомо: показывает большую и необычайную звезду, чтобы она поразила их и величиною, и прекрасным видом, и необыкновенным течением».

Теперь, читатель, и для вас, конечно, все дело стало ослепительно ясно. А по другой беседе гадание по звездам все же, оказывается, предосудительно:

«Что значит гадание по светилам? — говорит автор толкования на LXXV главу евангелиста Матвея.

«Не что иное, как ложь и запутанность, по которым все выходит наудачу и не только наудачу, но и безрассудно...» «Когда благочестие всюду наладилось, — прибавляет он в толковании на IV главу евангелия Матвея, — чудеса прекратились».

И это все, что говорится у авторов и Златых Струй и Златых Уст» о чудесах. Никаких бесов и чертей, наполняющих все действительные книги средневековья нет в сочинениях, приписываемых Златоусту, совсем как у культурных проповедников нового времени.

Так называемых вавилонян (т. е. жителей Врат Господних) и халдеев он уже отожествляет с персами, говоря:

«Некогда персы осаждали город (Иерусалим)... Однако, несмотря на столь явную опасность, когда Иеремия пришел и сказал, что город будет предан в руки халдеев, нечестивые бесчувственные и неблагодарные к своим благодетелям иудеи пришли в такое неистовство, что сочли его за предателя и губителя города».5


5 Творения Иоанна Златоуста, т. VI, стр. 458 русского издания 1900 года.


В другом поучении — в толковании на пророчество Исайя (гл. II) — автор говорит о волхвованиях:

«Дьявол всячески старался убедить неразумных, что не в их власти добродетель и порок, что они не одарены свободным произволением. Он желал таким образом совершить два постыднейших дела: ослабить подвиги добродетели и лишить величайшего дара свободы. Иногда посредством гаданий, иногда чрез наблюдение дней, иногда чрез нечестивое учение о судьбе, или чрез многое другое, он ввел в жизнь тяжкую болезнь предсказательства и извратил все».

Особенно много говорится от имени златоустого автора различными апокрифистами против театров. Вот, например, целая гневная проповедь, написанная каким-то патером по поводу того, что публика предпочла идти в театр, вместо того чтоб слушать его поучения. Настоящая цицероновская речь и, по-видимому, в храме Петра в Риме, а не в Царь-Граде!

«Можно ли это стерпеть? Можно ли это снести? У вас самих хочу я судиться против вас же. Так и бог поступил 45 евреями: обращаясь к ним против них же самих. Ему хочу я подражать, и опять скажу: можно ли это стерпеть, можно ли это снести? После столь долгих собеседований, после такого учения, некоторые позабыв нас, побежали смотреть на состязающихся коней и впали в такое неистовство, что наполнили весь город непристойным шумом и криком, возбуждающим смех, лучше же сказать: плач. Поэтому я, сидя дома и слушая поднявшийся вопль, страдал больше моряков, застигаемых бурею. Как те в то время, когда волны ударяют в стенки корабля, трепещут, подвергаясь крайней опасности, так и меня тяжко поражали те крики. Я потуплял взоры в землю и смущался от стыда, когда сидевшие на верхних местах театра вели себя так непристойно, а находившиеся внизу, среди площади, рукоплескали возницам и кричали больше тех. Что же скажем мы, чем оправдаемся, если кто-нибудь чужой, случившись здесь, станет осуждать нас и говорить: это ли город апостолов, это ли город, имевший такого учителя (как я), это ли народ христолюбивый, общество не чувственное, а духовное? Даже не постыдились вы и самого дня, в который совершились знамения спасения рода нашего, но, в пятницу, когда господь твой был распинаем за вселенную, когда приносилась такая жертва и отверзался рай, и разбойник возводился в древнее отечество, и клятва разрешалась, и грех уничтожался, и долговременная вражда прекратилась, и примирение бога с людьми совершалось, и все изменялось, — в тот день, когда надлежало поститься, славословить и воссылать благодарственные молитвы за благодеяния для вселенной к совершившему их, — тогда-то ты, оставив церковь и жертву духовную, и собрание братии, и забыв святость поста, плененный диаволом, повлекся на то зрелище.

«Можно ли это стерпеть, можно ли это снести? Я не перестану постоянно говорить так и тем облегчать свою скорбь, чтобы не заглушить ее молчанием, но поставить на вид и обнаружить пред вашими глазами. Как же после этого мы будем в состоянии преклонить бога на милость? Как можем примирить его с нами, разгневанного? Когда за три дня пред этим лился проливной дождь, увлекая все, исторгая, так сказать, из самых уст пищу земледельцев, ниспровергая зрелые колосья и истребляя все прочее избытком влаги, у нас были молитвы и моления, и весь наш город, подобно потоку, стекался к местам апостольским, и мы умоляли наших защитников — святого Петра и блаженного Андрея и двоицу апостолов — Павла и Тимофея. А после того, как гнев божий прекратился, мы, переплыв море и преодолев его волны, прибегли к верховным апостолам — Петру, основанию веры, и Павлу, избранному сосуду, — совершая духовное торжество и возвещая их подвиги, трофеи и победу над демонами. А теперь ты, не удерживаясь страхом бывшего и не научившись величием подвигов апостольских, так скоро, по прошествии одного дня, неистовствуешь и кричишь, не обращая внимания на то, что душа твоя пленена и увлекается страстями? Если тебе хотелось видеть бег бессловесных, то почему ты не обуздал бессловесные свои страсти, гнев и похоть, не наложил на них благого и легкого ярма любомудрия, не поставил над ними правого ума и не поспешил к почести вышнего звания, устремляясь не от преступления к преступлению, а от земли на небо? Такого рода бег вместе с удовольствием доставляет великую пользу.

«А ты, оставив свои дела, сидел безрассудно и как случится, следя за победою других, истратив такой день напрасно, тщетно и даже во вред себе!

«Разве ты не знаешь, что подобно тому как мы, вверяя деньги своим слугам, требуем у них отчета в каждом оболе, так и бог потребует от нас отчета в днях нашей жизни. Как мы прожили каждый день? Что же мы скажем? Чем будем: оправдываться, когда потребуют у нас отчета о том дне? Ради тебя воссияло солнце, луна осветила ночь, заблистал разнообразный сонм звезд; ради тебя подули ветры, потекли реки; ради тебя произросли семена, поднялись растения, течение природы удержало свой порядок, явился день и прошла ночь. И все это сделано ради тебя. А ты, в то время как твари служат тебе, исполняешь волю дьявола. Получив от бога столь великий дом, т. е. этот мир, ты не отдал ему своего долга. Не достаточно было тебе предшествовавшего дня, но и на другой день, когда следовало бы немного отдохнуть от прежнего нечестия, ты опять пошел на зрелища, бросившись из дыма в пламя, низвергнув, себя в другую, ужаснейшую пропасть. Старцы посрамляли свои седины, юноши подвергали опасности свою юность, отцы приводил! туда своих детей, ввергая их, в самом начале невинного возраста, в пропасть нечестия. Не погрешил бы тот, кто назвал бы таких людей не отцами, а детоубийцами, нечестием своим погубляющими души рожденных ими.

«Какое же, скажешь, здесь нечестие? Но потому-то я в скорблю, что ты и болен, и не знаешь, что ты болен, и не ищешь врача.

«Ты преисполнен там прелюбодеяния и спрашиваешь: какое там нечестие? Или ты не слышал слов христовых: кто на женщину воззрит с вожделением, тут уже прелюбодействовал с нею (М., V, 28).

«Ты мне скажешь, я буду смотреть на нее в цирке не с вожделением? Но как ты будешь в силах убедить меня в этом? Кто не воздерживается от того, чтобы смотреть, но прилагает к этому такое усердие, как тот может после созерцания остаться чистый? Разве тело твое — камень? Разве оно — железо? Ты облечен плотию, плотию человеческою, которая сильнее соломы воспламеняется от похоти.

«И что я говорю о зрелище? Часто я на площади, встретившись с женщиною, мы смущаемся, а ты, сидя вверху, где столько побуждений к нескромности, видя блудную женщину, выходящую с обнаженною головою и с великим бесстыдством, одетую в золотые одежды, делающую нежные и обольстительные телодвижения, поющую блудные песни и развратные стихотворения, произносящую срамные слова и совершающую такие непристойности, при каких ты, зритель, даже представив их в уме своем, потупляешь взоры, — как дерзаешь мне сказать, что не испытываешь ничего человеческого? Разве тело твое — камень? Разве оно — железо?

«Я не перестану повторять то же самое. Разве ты любомудреннее тех великих и доблестных мужей, которые пали только от одного женского взгляда? Не слышал ли ты, что говорит Соломон: разве ходящий на огненных угольях не сожжет себе ног? разве положивший себе огонь за пазуху не сожжет своей одежды? Так и пришедший к замужней женщине (Притчи, VI, 27—29). Хотя бы ты и не имел совокупления с блудницею, но ты имел с нею связь пожеланием и совершил грех мыслью. И не только в то время, но и тогда, когда окончится зрелище, когда она уже уйдет, в душе твоей остается ее образ, слова, одежды, взгляды, походка, стройность, ловкость, прелюбодейные члены, и ты уходишь, получив множество ран. Не отсюда ли беспорядки в доме? Не отсюда ли погибель целомудрия? Не отсюда ли расторжение браков? Не отсюда ли брани и ссоры? Не отсюда ли бесчисленные неприятности?

«Причина этого в том, что ты возвращаешься домой не один, но приводишь с собою блудницу, входящую не явно и открыто, — это было бы сноснее, потому что жена твоя скоро выгнала бы ее, — но сидящую в твоей душе и в сознании, и воспламеняющую внутри тебя вавилонский, и даже еще гораздо Сильнейший, пламень, — ведь пищею этого пламени служит не хворост, нефть и смола, но то, что сказано выше, — и все у тебя приходит в беспорядок. О, тяжкие дела! Волк, лев и прочие звери, будучи ранены стрелою, убегают от охотника, а человек, разумнейшее существо, получив рану, стремится к той, которая ранила его, чтобы получить еще более тяжелую рану, и находит удовольствие в последней. Это прискорбнее всего и производит неизлечимую болезнь. Тот, кто не видит своей раны и не хочет избавиться от нее, как станет искать врача? Поэтому я и скорблю и терзаюсь, что вы приходите оттуда, получая столь великую заразу, и за малое удовольствие навлекаете на себя непрестанное мучение. Подлинно, еще прежде геенны и тамошнего мучения, вы уже и здесь подвергаете себя крайнему наказанию. Не крайнее ли, скажи мне, мучение — питать такую похоть, постоянно воспламеняться и везде носить с собою огонь непотребной любви и угрызение совести? Как ты приступишь к порогу этого святилища? Как прикоснешься к небесной трапезе? Как будешь слушать беседу о целомудрии, весь покрытый такими язвами и ранами и имея душу, порабощенную страстями? И нужно ли говорить об остальном? Я и скорблю и терзаюсь, потому что дьявол заражает такое стадо. Но если вы захотите, то мы тотчас заградим ему вход. Как и каким образом? Если больных сделаем здоровыми и, распростерши сети нашего учения, отправимся искать уловленных зверем и исхитим их из самой пасти льва.

«Поэтому я предупреждаю и объявляю громким голосом: если кто после моего увещания и наставления пойдет на нечестивые и гибельные зрелища, того я не впущу внутрь вот этой ограды, не сделаю причастником таинств, не позволю ему прикоснуться к священной трапезе, но, как пастыри отделяют шелудивых овец от здоровых, чтобы болезнь не распространилась и на прочих, так точно поступлю и я. Если в древности (проговорился новый автор) прокаженный должен был оставаться вне стана и, хотя бы он был царь, выводился туда вместе с его диадемою, то тем более мы изгоним прокаженного душою из этого священного стана. Хотя я и не имею железа, но имею слово, острее железа; хотя я и не ношу огня, но есть у меня учение, пламеннее огня и могущее жечь сильнее.

«Не презирай же нашего приговора. Хотя мы не важны и весьма смиренны, однако, но благодати божией, мы получили достоинство, по которому можем делать это. Итак, да будут отлучены такие люди, чтобы здоровые у нас сделались более здоровыми, а больные восстановили себя от тяжкого недуга. Сделайте вот что: не разговаривайте с такими людьми, не принимайте их в свой дом, не разделяйте с ними трапезы, не имейте с ними общения ни при входе, ни при выходе, ни на торжище. Не малое постигнет вас осуждение, если вы будете этим пренебрегать: вы подвергнетесь величайшему наказанию. Если в домах человеческих, кто-нибудь из слуг уличен в краже серебра или золота, то наказывается не один только похититель, но и знавшие о том и не открывшие. Тем более в церкви. Бог скажет тебе тогда: видя, как тот, кто причащался пречестного тела моего и участвовал в такой жертве, отправился в дьявольское место, почему ты молчал, почему терпел, почему не объявил об этом священнику? Подлинно, не благонадежно и не безопасно для нас покрывать это молчанием! Каждый из вас даст отчет за себя самого; а я должен отвечать за спасение всех. Да будет же по молитвам святых, чтобы уже развратившиеся скоро обратились, а оставшиеся неповрежденными еще более преуспели в чистоте и целомудрии, чтобы и вы достигли спасения, и мы радовались, и бог прославлялся ныне и присно и во веки веков. Аминь.»

Такими «аминями» кончают авторы каждую свою беседу от имени « Златоустого ».

Скажем же «аминь» и мы. Приложенные отрывки достаточно характеризуют одним своим слогом и орнативными приемами, что они принадлежат очень позднему времени и никак но могли быть произнесены автором Апокалипсиса, образчики которого я привел уже в этом же томе. Все это —апокрифы и фальсификации «во славу божию».


назад начало вперёд