Рис. 145. Древний змий мудрости. Созвездие Дракона, обвивающее полюс эклиптики.
Рис. 145. Древний змий мудрости. Созвездие Дракона, обвивающее полюс эклиптики. |
Кто такие гностики? Их имя происходит от греческого слова гносис (γνὦσις), т. е. высшее знание, и обозначает обладающих им людей. Их лучшим выразителем считается историками Валентин Философ, умерший, будто бы, еще в 160 году нашей эры. Но его сочинения известны только в изложении полемизирующего с ним Иринея, епископа Лионского, умершего, будто бы, еще в 202 году нашей эры, а сочинения самого Иринея известны только в издании Эразма Роттердамского, напечатанном лишь в 1526 году; и неизвестно, откуда взял их сам Эразм.
Имя Ириней значит — Примиритель и является, очевидно, прозвищем, так как он, по словам его биографов, примирил своими сочинениями враждовавшие между собою христианские секты. Как характеристика философской мысли и ходивших в XVI веке нашей эры религиозных представлений, сочинения Примирителя-Иринея (по-еврейски — Соломона) чрезвычайно ценны, а как образчик философских учений II века они не имеют никакого значения, потому что только чудом могла бы сохраниться рукопись, послужившая для их печатания, не размножившись и не превратившись в ряд вариантов в продолжение 1300 лет... А чудеса в реальной исторической науке должны быть отвергнуты.
Значит, и «Пять книг против ересей»1 этого христианского Соломона-Миротворца являются или произведением самого Эразма Роттердамского или кого-нибудь из современных ему ученых. Здесь собственные религиозные философские представления автора Эпохи Возрождения апокрифированы лишь по тогдашнему обыкновению в глубокую древность и даже представлены в изложении, яко бы, полемизирующего с ними отца церкви для того, чтобы и автор, и читатели, да и сами книги не могли быть преданы анафеме.
1 Ириней. Пять книг против ересей, перев. П. Преображенского. 1871 г.
В чем же содержание гностицизма?
Автор «Пяти книг против ересей» характеризует это мировоззрение именно так, как оно и могло бы по эволюционным соображениям быть выработано, никак не во втором, а разве только в XVI веке, в эпоху самого Эразма Роттердамского.
Наиболее разработанная из гностических сект — это:
Мощные-валентиниане. «Высшее существо, Бездонная и вечная Глубина Пространства,2 говорит воображаемый их «Мощный Философ» (Валентин, по-латыни) — производит из своего внутреннего содержания — Молчания, проявляющегося в Мысли и Милосердии,3 30 бестелесных сущностей: прежде всего — Ум и его подругу — Истину,4 потом Слово и Жизнь5 и, наконец, Мудрость (Софию—по-гречески), как тридцатую бестелесную сущность. Она пожелала непосредственно созерцать своего творца — бездонную и вечную Глубину Пространства. Но на ее дороге встал Предел (Ερος— по-гречески) и, не будучи в состоянии через него перешагнуть, она породила, помимо содействия своего мужа Воли, низшую, «еврейскую» Мудрость,6 а та через созданного ею Творца (Демиурга7) произвела весь физический мир и, наконец, человека, в котором сосредоточила три начала: материальное, заимствованное от вещественной природы, душевное — от Творца (Демиурга) и духовное — от самой «еврейской мудрости». Те люди, в которых преобладает материальное начало, называются гиликами (едоками); они все обречены на погибель. Те, в которых преобладает душевное начало, называются психиками (душевными), одинаково способными и к добру и злу; они спасаются верой и делами, но никогда не могут достигнуть высшего блаженства. А те, в которых преобладает духовное начало, называются пневматиками (вдохновленными), и только они одни достигают высшего блаженства».
2 Βιθος — глубина.
3 По гречески Σίγη — молчание, Χαρις — милосердие и έννςοῖα — мысль.
4 Νους — ум и Αλήθεια — жизнь.
5 Λόγος — слово и Ζόη — жизнь.
6 Мудрость по-еврейски называется Ахамот (ה־המות) и обыкновенно оставляют это слово без перевода.
7 Демиург значит—создатель (δε̃μιουργός)
Но кто же был этот «Творец» Валентина Философа? Это был, — говорили многие гностики, —библейский бог. А евангельский Христос был послан бездонной и вечной Глубиною Пространства для того, чтобы освободить мир от тирании библейского бога, и он не был сам ни богом, ни человеком. Его духовная природа была истечением Глубины пространства этого верховного божества и потому была ниже своего первоисточника. Но она, по самой своей сущности, не могла обитать в вещественном, а, следовательно, грубом, способном ко злу человеческом теле. Значит, при рассуждении о Христе приходится сказать, что тело, которым он был, повидимому, облечен, было лишь призраком, и все его действия были лишь кажущиеся, почему эта часть гностиков и называлась призрачниками (докетами, по-гречески8). А если у него было реальное тело, — прибавляли они, — то оно принадлежало обычному человеку, на которое истечение Глубины пространства (тожественное, как будто, со святым Духом христиан) сошло лишь во время крещения и оставило при его распятии.
7 От δωκέω (докео) — казаться.
Читатель видит сам, что такое сложное философствование в творческой силе во Вселенной не могло возникнуть в первых веках нашей эры, когда представления о Вселенной ограничивались земной и морской поверхностью и прикрывающим их куполом голубого неба, а представления о их создателе были совершенно антропоморфны, будь он классический Юпитер-Громовержец со всем своим семейством сыновей и дочерей и их помесей с человеческими девицами, или христианский бог-Громовержец, летающий на облаках и даже единый в трех персонах.
Перенесенные в первые века нашей эры, такие взгляды на творческие силы вселенной кажутся как бы цветами, срезанными в поле со своих стеблей и поставленными без корней в тесную комнатную вазу, где они могут только завянуть, а никак не вырасти. Они могли и даже должны были естественно возникнуть только в Эпоху Гуманизма в Европе, неправильно называемую Эпохой Ренессанса, потому что это было не возрождение, а первое нарождение обобщающих философских идей научной и изящной литературы.
Но почему же, — спросит меня кто-нибудь опять, — изложены эти идеи писателями Эпохи Гуманизма не в положительном смысле, а в виде опровержения таких, будто бы, «еретических» учений, возникших у древних христианских писателей, «подлинные сочинения которых пропали бесследно»?
И я опять отвечу, что предлагать такой вопрос может только тот, кто позабыл об инквизиции и о судьбе Джордано Бруно (1548—1600), сожженном этим учреждением за учение о беконечности вселенной. Ведь, совершенно ясно, что если бы кто-нибудь изложил тогда гностицизм в положительном смысле, от своего собственного имени, то его сейчас же сожгли бы на костре духовные властелины, вместе с его книгою. Даже если бы он представил свою рукопись как найденную в своем семейном архиве или купленную от проходившего мимо странствующего грека, то она все равно была бы сожжена, а он был бы призван к церковному покаянью с наложением сурового наказания за ее распространение. Припомните мою предшествовавшую главу.
Казалось бы, что положение мыслителей того времени было совершенно безвыходным. Но человеческая мысль была всегда много изворотливее, чем представляли себе ограниченные мозги ее противников.
Не имея возможности излагать некоторые из своих идей ни прямо, ни косвенно от имени древних авторитетов, мыслитель того времени начал возвещать их от имени самих признанных церковью святых, как бы боровшихся с существовавшими при них древними вольнодумцами, и нередко в виде диалогов. Само собой понятно, что он оставлял за святым последнее слово, против которого, яко бы, ничего не смог возразить философ, хотя по самому содержанию последнее слово святого было обыкновенно простой и ничего не доказывающей руганью, и автор мог рассчитывать, что всякий мыслящий читатель и сам сумеет на нее возразить обратной, и на этот раз вполне заслуженной святым, руганью.
И это не одни мои догадки. За время ранней моей юности, когда самодержавие под давлением русской церкви не допускало в Россию никаких неправославных книг, а только возражения или издевательства над ними русских клерикалов, я сам не раз читал с большим интересом эти церковные произведения, тщательно выписывая из них всякую цитату из Ренана, Молешотта, Фейербаха и других тогдашних знаменитых вольнодумцев, с презрением отбрасывая враждебную им часть, как исходящую от явных лжецов и гонителей свободной человеческой мысли.
И несомненно, что с таким же настроением читались и сочинения о всяких вольнодумствах, написанные полемически от имени их гонителей: иначе эта оригинальная литература не была бы преддверием реформации.
Только с такой точки зрения и становятся понятны анти-еретические сочинения, изданные в 1526 году Эразмом Роттердамским от имени мифического Иринея и отпечатанные вполне только Диндорфом в 1859—1862 годах, а также и аналогичные им произведения, появившиеся в рукописях не раньше XVI века от имени Епифания Кипрского, предполагаемого современника Иоанна Златоуста.
Само собой понятно, что под такой благочестиво-полемической вуалью было возможно в самый разгар инквизиции безнаказанно писать не только свободомысленные философские трактаты, но даже и прямые издевательства над нелепостями тиранически властвующего официального богословия.
К этой области я отношу, например, и измышление о существовавшей, яко бы, во втором веке нашей эры секте христиан-змиевиков,8 продолжавшейся по простодушному немецкому церковному историку Гизелеру (1793—1857) вплоть до VI века,9 причем ее сторонники, будто бы, утверждали что Змий, распятый Моисеем на кресте в третьей книге «Бытия», был сам Христос, пришедший освободить людей от неведения, в котором хотел их держать библейский «творец», Йалдабаот — сын тьмы и хаоса.10
К этой же категории издевательств от имени святых над библейским учением еще более надо отнести и измышление о секте христиан-каинитов, т. е. поклонников библейского братоубийцы Каина, будто бы существовавшей еще в первые века нашей эры, когда по нашим историко-астрономическим вычислениям не было еще и христианства. Эти христиане, — говорят нам, -г— утверждали, что книги Библии и Евангелий были написаны по внушению библейского Творца-Йалдабаота с целью извратить-всю историю человечества и что истинно религиозными людьми были только те, которые порицаются в Библии, например Канн, Исав, содомитяне, Корей и особенно Иуда Искариот, который предал своего учителя, отлично зная, что последствием этого будет избавление людей от библейского «Творца», о чем и было сказано в евангелии от Иуды, единственно почитавшемся и хранившемся у каинитов.11
Ведь, смешно даже и подумать, чтобы не только в первому но даже и в последующие века, кроме разве самого нового времени, когда распространились идеи о том, что «все (а следовательно, и братоубийство Каина) совершается по воле божией», и когда свободомыслие начало сопровождаться также и попытками пустого оригинальничания, только тогда и могло возникнуть представление о такой христианской секте.
Сюда же можно отнести и иронические сообщения Муция Феликса (§ 9) и Тертулиана,12 многочисленные сочинения которого изданы только Ohler'ом в 1853 году, о том, будто язычники II века нашей эры обвиняли христиан в поклонении голове Осла, подтверждением чему считают рисунок, найденный вслед за тем (в 1856 году) во «Дворце Кесарей» и хранящийся теперь в Кирхеровом музее в Риме. Это были христиане-ослопоклонники, вероятно поклонявшиеся Яслям Христа в созвездии Рака, около которых стоят две звездочки Ослы, или же это, прямо, — шутка.
Однако можно думать, что под видом сочинений воображаемых «вольнодумцев первого и второго веков христианства» не все является издевательством авторов Эпохи Возрождения над современной им тиранической религией или желанием изложить свои собственные мысли от имени святых, неудачно борющихся с вольнодумцами, хотя и оставляющими за собою последнее слово. Под этой формой изложения могли передаваться и действительные факты из прошлой истории церкви, которые она после своей реформации желала бы замолчать, как несовместимые с ее новой идеологией и обрядностью.
Не придется ли отнести к этому отделу и сообщаемое от имени Юстина Мученика13 и крепко державшееся в публике обвинение средневековых христиан в том, что они сопровождали свои «любовные ночи» общим конкубинатом и волшебными обрядами? Юстин, конечно, утверждает, что этого не былой что «язычники» получили такие сведения о христианах не от них самих, а от их рабов... Но точно ли свидетельства «рабов» мы должны считать навсегда неприемлемыми?
8 Офитов — по-гречески, от ό̃φις (офис) — змий.
9 Gieseler, «Lehrbuch der Kirchengeschichte» (1824 —1857 г.г. Т. 1; 190).
10 Irenaeus, I, 39; Epiphanius, Haeres, 37.
11 Irenaeus., J, 31, 1.
12 Tertulian:, «Apologiae», 16.
13 lustinus Martyr:, «Apologiae», I, 26. Есть русский перевод (Иустин-Мученмк, 1892 г.).
Понятно, что и это сообщение нельзя относить к более раннему времени, чем то, когда найдена была рукопись Юстииа, древность которой мне неизвестна, но, конечно, время написания его сочинений не более уходит в глубину веков от времени их напечатания, чем и все остальные рукописи, которые я разбирал. А потому и сообщение «Юстина» о христианских вакханалиях, т. е. о «любовных ночах» (агапах, по-гречески), если оно верно, должно считаться относящимся не ранее, как к средним векам, или даже к их концу.
Я не могу здесь умолчать и о том, что из сочинений, причисляемых когда-то к I веку нашей эры, кроме книг Нового «Завета, назывались самими теологами только сочинения римского епископа Климента (псевдо 91—100 годы), но и их приходится приписать значительно более позднему времени. Его «второе послание» к коринфянам, найденное лишь в 1875 году, и два его письма к «девственницам», написанные по-сирийски, и без меня отвергаются историками вместе с его «климентинами», излагающими «учение иудействующих христиан» и «христиан-язычников». Не принадлежат ли они Клименту, называемому вторым (1046—1047)? Так было бы вероятнее, но и на это у меня нет доказательств. Подложными считаются теперь также и «Пастырь» Еремия и послание св. Варнавы, которые ранее признавались тоже за принадлежащие первому веку нашей эры.
В результате, как мы видим, для первых двух веков у нас нет никакой не только христианской, но и «языческой» литературы, и потому мы a priori можем относиться и ко всем другим сообщениям о христианских вольнодумцах первых веков нашей эры как к сказкам из «Тысячи и одной ночи».
Таков, например, рассказ о христианском волшебнике Симоне-Волхве, (т. е. кудеснике14), который, по всей видимости, представляет лишь средневековую пародию на апостола Симона Петра. Отсюда христиане-кудесники.
От имени того же, опубликованного Эразмом Роттердамским, «древнего лионского епископа Иринея»15 рассказывается нам, что этот проповедник Христа, не отстававший как тень от одноименного с ним Симона Петра, купил себе в городе Тире проститутку по имени Гречанку (Елену, по-гречески), которая, подобно жене апостола Петра, сделалась его вечной спутницей в путешествиях.
Вместе с Петром он приехал в Рим, где в честь его была воздвигнута на острове Тибре даже статуя, на которой по книге, приписываемой Юстину Мученику,16 была надпись: Simoni Deo Sancto (Симону-святому богу). Но еще ранее, чем было напечатано это сообщение «Юстина», на том же самом острове был найден в 1373 году обломок статуи с надписью Semoni Sanco Deo, т. е. с тою же самою надписью, как у Юстина, но только в первобытной орфографии. Из этого всем следовало бы заключить, что сочинение от имени Юстина написано автором, уже знавшим о такой находке и, следовательно, жившим после 1373 года, но стремление старых историков считать всякий документ, подложность которого не доказана, за подлинный вызвала по этому поводу целый ряд мнений. Одни из филологов, держась своей нелепой идеи, что римская орфография была от века неизменной, пришли к заключению, что выражение Semoni Sanco есть тут просто дательный падеж от Semo Sancus и что этот Семо Санкус был древний Сабинский бог, отожествлявшийся с Геркулесом, а другие авторитеты, как например Герике, объявили, что Семо Санкус действительно «Святой Симон», но не апостол Симон Петр, а Симон Волхв, его неправоверный двойник.
Нам нет нужды входить здесь в детали этих споров, так как с нашей точки зрения Симон Волхв и Симон Петр17 — только две различные апперцепции упавшего в Риме метеоритного камня (Петра апостола, по-гречески), а потому и описанный здесь осколок древней статуи был апперцепционным скульптурным изображением воображаемого покровителя средневекового Рима, воздвигнутым ему как богу в понтификальный период римской истории.18 Нам интересно здесь только проследить, какое учение приписывалось этому камню от имени Иринея автором «Пяти книг о ересях», опубликованных впервые, как я уже говорил, только Эразмом Роттердамским в XVI веке.
14 Слово кудесник происходит от еврейского кадеш — посвященный; Христос — по-гречески.
15 Irenaeus, I, 13.
16 Iustin, «Apologiae» I, 26. 56.
17 Симон Петр значит — Знамение-Камень, апостол Петр значит — Камень-Посланник, Симон Волхв значит — Камень-Пророк.
18 Ср. «Христос», кн. I, часть I, гл. VI.
Симон, — говорят нам, — учил, что бог, как творческая сила, существует вечно в пространстве неприступного света. От него произошла Мысль,19 а от сочетания бога и мысли истекли поколения мужских и женских невещественных сущностей.20 Мысль, исходя из Полноты Всего,21 произвела множество своих вестников (ангелов, по-гречески), которыми и был создай мир. Но вестники Мысли, не зная ни о боге, ни о своей матери-Мысли, подвергли ее различным оскорблениям и заключили ее в последовательный ряд вещественных тел. Сначала Мысль одушевила форму прекрасной Гречанки (Елены, жены Менелая), потом нашла себе убежище в другой Гречанке (Елене), спутнице Симона Волхва, но все время она оставалась чистым духовным существом,22 не участвуя в унижениях, каким подвергались носившие ее тела. Все люди находятся в подчинении создавшим мир «вестникам Мысли», и ими были созданы ветхозаветные законы, пророчества и различение добра и зла с целью содержать людей в рабстве.23 А Симон (т. е. метеоритный персонифицированный камень с неба) был не что иное, как верховный бог, открывший себя самарянам, как бог-Отец, иудеям, как бог-Сын, и язычникам, как святой дух.24
Он сошел с высочайшего неба с целью избавления своей «погибшей овечки» — Мысли — от заключения ее в телесной темнице и с целью избавления людей от ига ее забывчивых вестников. Проходя через различные небесные сферы (чем признается уже шаровидность земли и механическое движение планет), этот камень принимал на каждой сфере особую форму (т. е. Сатурна, Юпитера, Марса, Солнца, Венеры, Меркурия, Луны), а на земной поверхности принял форму человека,25 который был известен как Иисус Мессия, Воскресения его тела не было, а душа его вознеслась через все сферы к «Полноте Всего». Те, которые отдавались ему и отдавались Мысли, не имели нужды о соблюдении каких-либо моральных правил, потому что спасались благодатью. Но так как их душа, переходя через семь небесных сфер к «Полноте Всего», встречала на каждой особого вестника, способного воспрепятствовать ей возноситься далее, то их надо было умилостивлять — по сочинению, приписываемому Тертуллиану, — жертвоприношениями.26 Спутница Симона Гречанка (Елена) и была не что иное, как Святой Дух27 и боготворилась язычниками под именем Минервы или Афины, богини ума и изобретательности, а сам Симон (т. е. Камень-Знамение) боготворился под именем Зевса или Юпитера, т. е. бога Отца.
От имени Юстина28 прибавлялось, что Симону поклонялись, как верховному богу, почти все «самаряне», да и в других странах были поклонники, а от имени Оригена возражалось ему, что эта религия имела во всем свете едва ли и 30 последователей.29
19 Энния ('έννοια), по-гречески — мысль, мышление.
20 Эонов — по-гречески.
21 По-гречески — плеромы, от πλερόω (плероо) — наполняю.
22 Ириней, I, 23, 2.
23 Там же, I, 33, 3; Hippolit. VI, 19.
24 Ириней I, 23, I; Epiph. Haeres XXI, 1.
25 Ириней 1, 23, 3. Hippolit. VI, 19; Epiphanius, XXI, 33.
26 Tertullian: «De Prescription», 33.
27 Epiphan. XXI. 1.
28 lustin, «Apolog.» I, 26.
29 Origen, «Contra Cels.», I, 57; VI, II
Мы видим таким образом, что «Пять книг против ересей» от имени Иринея являются нашим главным первоисточником для ознакомления со всеми философско-теологическими представлениями, имевшимися в Эпоху Гуманизма, когда тупое задалбливание библейских и евангельских сказаний перестало уже удовлетворять человеческую мысль. В них мы находим и другие видоизменения той же самой теогонии от имен Менандра, Керинфа, Сатурнина и Василида, причем последний, развивая те же идеи, пришел, наконец, к выводу, основанному на мистическом представлении о числе семь, по числу дней недели, что от верховного бога изошли семь невещественных сущностей: разум, слово, мысль, мудрость, сила, праведность и примирение. Они произвели второй ряд таких же сущностей, а от второго ряда произошел третий и так далее, пока не образовалось 365 классов бестелесных сущностей по числу дней в году.
Но не одни свободные мыслители Эпохи Гуманизма прибегали к оригинальному приему излагать свои идеи в виде полемики с ними различных столпов окружающего их христианства. В книге, написанной от имени Тертуллиана, «Против Маркиона» мы видим произведение одного из первых христианских антисемитов. Автор этой книги признает существование трех начал всего окружающего: абсолютно доброго верховного Вечного бога, абсолютно злого и вечного же дьявола, и промежуточного между ними библейского Творца (демиурга по-гречески), создавшего этот мир и всех его обитателей из первичного хаоса без ведома и согласия верховного вечного бога. То, что человек называет своею душою, есть тело этого «творца», и он избрал своим народом иудеев, которых автор уже считает особой расой, а не простой религиозной сектой. Чтобы основать владычество этого народа над остальными, библейский Творец хотел послать своего сына-Мессию, но верховный бог, сжалившись над человечеством, послал вместо него своего собственного сына, Христа, который вдруг явился в Капернаумской синагоге «в пятнадцатый год Тиверия Кесаря» и назвался тем самым Мессией, о котором, будто бы, предвещали еврейские пророки.30
А библейский «Творец», увидев, что сила этого подложного Мессии превосходит его собственную, возбудил против него иудеев, и Христос был распят, хотя тело его и было эфирно и не могло страдать. Христос сошел затем в ад, где его приветствовали все язычники: Каин, Исав, содомитяне и другие, и они были им избавлены от мщения и Творца» и спасены, а библейские праведники так и остались лежать в аду «на лоне Авраама». От имени Епифания Кипрского31 сообщалось, что это учение было сильно распространено в его время и считается церковными историками окончившимся в VI веке, между тем как хорошо развитая тут новейшая идеология о распятии Христа, его сошествии в ад и другие особенности показывают нам на очень позднее происхождение этого документа.
«При посредстве гностиков, — говорит Баумгартен-Крузиус,32 — были введены в церковь науки, литература и искусства, и когда гностицизм закончил эту свою задачу, его различные формы прекратили свое существование или продолжали прозябать в качестве устарелых верований».
И мы не можем не согласиться с такими словами, которые, однако, приобретают правильный смысл лишь в том случае, если мы отнесем возникновение гностических учений к началу Эпохи Гуманизма в Западной Европе.
30 Tertullianus, «Advers. Marcion,», III, 15; IV, 2, 3, 6, 7
31 Epiphanius, XLI.
32 Baumharten-Crusius, «Dogmengeschichte».
