Н.А.Морозов / «Христос». 7 книга. / ЧАСТЬ II /

ГЛАВА X
ЛАТИНИЗИРОВАННЫЙ ОСТАТОК ПРЕЖНЕЙ ВЕЛИКОЙ РОМЕИ. ИЕРУСАЛИМСКОЕ ПАРЛАМЕНТАРНОЕ КОРОЛЕВСТВО XII ВЕКА —КАК КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ МНОГОГО В ДАЛЬНЕЙШЕМ РАЗВИТИИ ЕВРОПЕЙСКОЙ И АЗИАТСКОЙ КУЛЬТУРЫ.¹

Сделаем сначала небольшое филологическое вступление.

Главный город этого королевства крестоносцы называли Иерусалимом, т. е. Городом Святого Примирения или «Надеждой Успокоения», но это имя не настоящее, а только орнативный эпитет, прилагавшийся, повидимому, в разное время к разным городам.

В Пятикнижии он совсем неизвестен, и только в одном месте книги Судей (XIX, 10) было сказано, что такое прозвище имел город Юпитера или Зевса (Иевуса)² Громовержца, который там скорее всего отожествляется с городом, раскопанным у подножия Везувия и называемым теперь (хотя и без явных доказательств, что он когда-нибудь носил такое имя) Помпеею.

К этому же городу, повидимому, относится эпитет Иерусалим (т. е. Город Святого Примирения) и у библейских пророков, где Царь-Град называется Цуром (в греческом произношении — Тиром), откуда и греческое слово — тиран и русское слово царь (цур).

Но этот же самый Царь-Град в библейских книгах «Цари» опять получает титул Города Святого Примирения (Иерусалима) и даже не называется иначе.

Все это показывает, что в применении эпитета «город Святого Примирения» (Иерусалим) на протяжении веков, и при соответствующих им переменах места религиозных пилигримств, произошли по крайней мере три перемены. Так назывался первоначально и тот город, раскопанные остатки которого мы называем теперь Помпеей, и Царь-Град и, наконец, современный палестинский Иерусалим, получивший это название лишь незадолго до крестовых походов.

Дело в том, что у Палестинских жителей он и до сих пор называется Эль-Кудсом, от еврейского выражения Элиа-Кадеш, т. е. Святой Илья,³ а у латинских средневековых писателей и на монетах он называется всегда Aelia Capitolina, т. е. Ильинка Главенствующая. Отсюда же произошло и имя Илион, тоже в переводе город Илии, а другое его название Троя происходит от еврейского ТРО-ИЕ, т. е. Врата Громовержца.⁴

¹ Первоисточниками служат: Додю, История монархических учреждений в Латино-Иерусалимском королевстве (перев. с французского); Röhricht, Geschichte des Königreiche Jerusalem;  Евгений Щепкин, Иерусалимское королевство.

² Иевус, т. е. Jovis, по-еврейски — ИВУС (יבוס), а жители его и его окрестностей назывались зевсианцами, по-гречески — ίεβουσαῖοι, по-латыни — jebusaei, по-еврейски — ИВУСИ (יבוסי), по-французски — jebussens, по-английски — jebusites и по-русский — евусеи. Но отожествить его с Иерусалимом возможно лишь по одной строке: и пришел (левит) в окрестности города Иевуса, т. е. Иерусалима, и с ним пара навьюченных ослов и наложница его (Суд., XIX, 10).

³ אליהקדש (АЛ-ИЕ КДШ) — святой Илья и в то же время созвучно с выражением Илья Бог-Громовержец.

⁴ ТРО-ИЕ (תרע-יה) — Врата Громовержца, по-гречески — Τροία, по-латыни — Troja.

От названия Эль-Кудса городом пророка Илии — Илионом — происходит и название известной Гомеровой поэмы Илиада, а от слова Тройя вышло и прозвище Траян. Отсюда можно видеть, что совершенно напрасно считают развалины около Дарданельского пролива за этот город. Илиада — это поэма из времен крестовых походов, а слово Траян очевидно применялось и к Готфриду Бульонскому, вследствие чего оно проникло даже и в русские былины.

Мы подошли теперь ко времени крестовых походов.

Апокалиптическое христианство уже пережило много тревог. Прошли века со времени появления Апокалипсиса в 395 году, и все еще не исполнялись многократные предсказания прихода «Иисуса», давно превратившегося в воображении теологов в грозного полубога-получеловека, долженствующего судить живых и мертвых. Последний раз астрологи и каббалисты, а с ними и все духовенство, и их паства, ждали его прихода в тысячном году нашей эры. Но, вот, прошел и этот предельный срок: Сатурн прошел через средину Тельца, Юпитер через средину Стрельца, а Марс окончил к маю свою эпициклическую петлю в Раке, начатую еще в конце 999 года, прошел, до сентября все созвездие Льва и вступил в Деву. Из нее он к «Рождеству Христову» пришел в созвездие Скорпиона, а потом в Стрельца, в котором и соединился с солнцем и Юпитером. Роковой 1000-й год окончился, роковой срок прошел, и ничто в природе не приключилось. Все страхи и молитвы пропали даром, и церкви ничего не оставалась делать, как окончательно воспринять евангельское учение о милосердном боге.

Не был ли этот год и тем поворотным моментом, когда христианская церковь отделилась от мессианской (т. е. иудейской), вероятно, еще объединенной с агарянскою церковью, от которой, ведь, она и действительно отличается лишь в мелочах? Мне кажется, что это очень вероятно.

Ведь, и Коран, и Талмуд, признают евангельского Христа как пророка, и лишь отвергают поклонение ему как богу. Даже — более: современное магометанское многоженство и есть многоженство Соломона, Давида и остальных библейских царей, а потому и основа первичного многоженного «иудейского» социального строя есть семья магометанская, а никак не современная еврейская, которая за весь достоверный исторический период носит характер семьи христианской, основанной на единобрачии. Родство магометанского Корана и Библии само бросается в глаза при их сравнительном изучении. Мы уже видели при разборе Корана, что в него вошли все важнейшие библейские легенды, что там фигурируют и Авраам с Исааком, и Моисей с Ароном, и Ной с потопом, одним словом, все, за исключением пророков Исайи, Иеремии, Иезекиила и т. д., которые по нашей хронологии относятся к первой половине средних веков. Мировоззрение агарян и мировоззрение ариан одно и то же, и не менее одинаковы законы и религиозная лирика Корана и Библии. Современное иудейство это уже половинный переход от агарянства. к евангельскому христианству, апокалиптическая ступень к нему, без которой последнее не могло бы даже и оформиться. А потому и возникновение иудейства должно быть логически отнесено к более позднему времени, чем возникновение агарянства. До средневекового талмуда не было гебров, т. е. евреев, а только иберы и арабы, и оба были одно и то же, хотя и в различных местностях: иберы в Испании, Португалии и Марокко, а гебры, в Египте и в прилегавших к нему странах.

Обе местности были в это время уже культурно связаны между собою, чего не могло быть ранее появления парусных судов дальнего прибрежного плавания с рискованными переходами из Апулии в Грецию, а потом и из Сицилии в Тунис, потому что на одних веслах далеко не уедешь, даже и по реке. Это я с уверенностью могу сказать по собственному опыту плавания в лодках, а неверящему мне предлагаю вместо ссылок на свидетельства древних попробовать лично проехать на веслах хотя бы сотню километров. Ведь, опыт и наблюдение лежат в основе современной науки, так пусть же читатель и попробует ранее, чем спорить со мною.

Итак, возникновение единобрачного иудейства было позже окончательного развития агарянства, т. е. первичного магометанства, а начало многобрачного иудейства, наоборот, было в самом конце IV века одновременно с началом апокалиптического христианства, от которого несколько веков оно ничем существенным не отличалось. Оба одинаково предсказывали приход Великого Рэ-Мессу, т. е. Царя.Мессии (Re Massia итальянцев), по сочетанию небесных светил, чем особенно и отличались ученые мессианцы из Египта, называвшиеся у греков халдеями (или калдеями, откуда и русское колдуны). Многократные разочарования требовали многократных объяснений неудачи, причем выдумывались сконфуженными и встревоженными пророками бесконечные отговорки, из суммы которых выработалась евангельская теология VIII—X веков. И вероятно, одним из последних объяснений в 1000 году нашей эры было то, что «господь не явился, потому что его гроб захвачен еретиками». Иначе, чем же объяснить, что именно как раз после неприхода Христа в 1000-м году и началась первая проповедь крестовых походов «для освобождения гроба господня?».

Но где же находился этот гроб?

При отожествлении царя Мессии (он же Великий Царь — Василий Великий, по-гречески) с Рэ-Мессу Миамуном приходилось бы искать его в Египте, но среди множества отчаянных споров и неизбежных с ними психологических апперцепции, место гроба в воображении отдаленных европейцев перенеслось в окрестности Мертвого Моря, вероятно благодаря самой его мертвой природе, по догадке какого-нибудь путешественника. Нужный гроб в виде пещеры, конечно, и был тотчас же открыт в Эль-Кудсе, который после этого и получил у христиан название Иерусалима, тогда как местные жители и до сих пор называют его Эль-Кудсом, а византийцы называли Элия-Капитолина, т. е. город Верховного Солнца или Верховного Ильи, т. е. Юлиана, Илион (откуда снова позволительно заподозрить, что Юлиан и Великий Царь Святцев, основатель православной литургии, были одно и то же лицо, и что Илиада взяла многое из крестовых походов).

Но если вся старинная история о «Святой Земле» есть миф, то с какого же момента начинается ее реальная история? Как раз с крестовых походов, когда в этой стране возникло Иерусалимское королевство (1099—1187), замечательное тем, что здесь впервые мы встречаемся с представительными учреждениями в Азии, ограничивающими власть верховного властелина, с палатой ленных рыцарей и с палатой горожан. Поэтому нам чрезвычайно важно познакомиться с его гражданской жизнью не только для объяснения мифов, но и для понимания соответствующей эволюции государственных учреждений в самой Европе, а также и легенд «о консульских монархиях древности».

Чтобы не вдаваться в тенденциозность, я буду прямо реферировать фактическую часть по монографии Евгения Щепкина «Иерусалимское королевство».⁵

⁵ Евгений Щепкин, Иерусалимское королевство. (Книга для чтения по истории средних веков, под ред. П. Г. Виноградова. 1903.)

Сущность дела такова.

После завоевания «Святой Земли» крестоносцами они образовали в Сирии:

Королевство Иерусалимское от Аскалона до Бейрута, княжество Антиохийское, графство Триполис и графство Эдессу, Король Иерусалимский был здесь только первым между равными. И у него были еще крупные бароны: княжество Галилея с главным городом Тивериадой, графство Яффа, синьория Сеэт (Сидон) и синьория Монрояль (Керак). И каждая из этих бароний делилась на лены:

«ГраФ Яффы и Аскалона должен был ставить 100 рыцарей», т. е., значит, графство это распадалось на 100 рыцарских ленов. Из них граф владел 26-ю ленами непосредственно, как своим уделом, и нанимал 26 рыцарей, чтобы они отбывали за него военную службу, а 74 лена он раздавал на ленных же условиях другим. Так, среди его вассалов сир д'Ибелин держал, например, феод в 10 рыцарских ленов и ставил 10 всадников, и все эти 4 крупные баронии вместе давали Иерусалимскому королю 340 рыцарей. И кроме того, от него же зависели некоторые маленькие сеньории, как Аккон, Тир, Бейрут, Монфор. Их всех на средневековом Феодальном языке можно было бы назвать барониями, так как они пользовались правом высшего суда (haute justice) и чеканки монеты. Те города, которые лежали в королевском уделе, тоже были притянуты к определенным, чисто феодальным повинностям, например Иерусалим ставил 41 рыцаря, города же главным образом ставили пехотинцев (сержантов). Со всей иерусалимской баронии король набирал 5000 пехотинцев, тогда как число рыцарей не превышало 600.

Власть Иерусалимского короля была первоначально избирательною и ограниченною по существу. Годфрид Бульонский видел источник своей власти в выборе его баронами, и после его смерти Балдуин I только через признание ими же стал королем-сеньором над баронами Антиохии, Триполиса и Эдессы. Он называл своего брата герцогом Годфридом, а себя — первым иерусалимским королем латинян. Отсюда титул — Rex Hierusalemi Latinorum.

Когда умер Балдуин I (1118 г.), некоторые ленники потребовали отсрочить выборы короля до прибытия его брата Эсташа де-Булонь, к которому должна была бы перейти по наследству, по крайней мере, барония. Но под влиянием духовенства право баронов на выбор короля одержало верх: церковь хотела, чтобы признак власти «Божьего милостью» был не в наследственности престола, а в помазании короля на царствование иерусалимским патриархом. Так и был избран Балдуин II. А после его смерти (1131 г.) осталась наследница Мелисанда, муж которой, Фулькон Анжуйский, вступил за нее в права наследства. С этих пор выбор превратился в простой торжественный обряд.

У Феодального иерусалимского короля были обычные должностные лица: сенешаль, коннетабль, маршал и т. д.; был свой феодальный двор (la haute court), а в чрезвычайных случаях по почину короля и патриарха созывались особые «парламенты» (совещания), в которых принимали участие бароны, епископы, аббаты, чужеземные короли-крестоносцы и т. д.

Но что же это были за ассизы, которым присягали иерусалимские короли, как основным законам государства?

До нас они не дошли, и их приходится восстановлять по тем частным записям или трактатам юристов-феодалов, которые возникли или, но крайней мере, сохранились на острове Кипре. Гвидо Лузиньян, последний король иерусалимский, с согласия Ричарда Львиное сердце, перекупил этот остров у тамплиеров. Сюда, как живой обычай, перенесены были, — говорят нам, — и ассизы Иерусалимского королевства из Аккона, где заседали феодальные палаты после утраты Палестины. Вследствие этого, например, под именем «Ассиз Верхней Палаты» (Assises de la Haute Cour), т. е. палаты ленников, известны, главным образом, трактаты юристов-феодалов Кипрского королевства XIII века — Филиппа Новарского и Жана д'Ибелина. Под именем «Ассиз Палаты буржуа» (Assises de la Cour des Bourgeois), т. е. палаты горожан, сохранился на Кипре трактат неизвестного юриста, возникший, думают, еще до утраты Иерусалима на почве самой Палестины. Точно также до основания Кипрского королевства возникла, вероятно, в пределах самого Иерусалимского королевства небольшая книга, посвященная личному праву и известная под заглавием «Le livre au Roi». В этой «Книге королю» изложение очень сжато, и язык ближе к своду законов, чем к юридическому трактату.

ТАБЛИЦА XXIV
Хронологические вехи Иерусалимского Королевства XII века.

Таковы главные записи о иерусалимских ассизах. В конце крестовых походов, в мае 1291 года, пал Аккон (S. Jean d'Akre), как последнее владение христиан в Сирии, и с тех пор предания Иерусалимского королевства держались только на острове Кипре, где более 300 лет правила династия Гвидо Лузиньяна. Эта-то традиция и дошла до нас в трудах кипрских юристов, найденных в Венеции.

Что же разумели они под Иерусалимскими ассизами? Жан д'Ибелин рассказывает по этому поводу следующее предание.

«Князья и бароны, завоевавшие Иерусалимское королевство, избрали было королем и сеньером герцога Годфрида Бульонского, который, впрочем, не захотел носить Золотой венец там, где Иисус Христос носил терновый, и по-прежнему называл себя только герцогом. Желая, чтобы королевство имело хороший строй, а его население управлялось и судилось согласно справедливости и разуму, Годфрид установил две светские палаты для суда — «Верхнюю Палату» (la haute court) из вассальных рыцарей и «Палату горожан» (la court de la bourgeoisie) из лучших горожан. Во главе Верхней Палаты, где разбирались дела вассалов, стал в качестве правителя и судьи сам Годфрид; во главе «Палаты горожан», где разбирались дела остального населения, он поставил своим заместителем зависимого человека. Все это было установлено с общего согласия сеньора, его вассалов и горожан. Для каждой из Палат были установлены своп особые ассизы и обычаи».

«Все установленные в Иерусалимском королевстве ассизы, порядки и обычаи были записываемы прописными буквами, и первая буква каждой ассизы была украшена золотом, а все заглавия расписаны алой краской. Таковы были ассизы Верхней Палаты и ассизы Палаты буржуа. На каждой из хартий находилась печать и подпись короля, патриарха и виконта иерусалимского. Их называли «Письменами Гроба Господня» (lettres du S. Sépulcre), потому что они хранились у Гроба в обширном ковчеге. Когда для справки приходилось открывать этот ковчег, то при нем должны были присутствовать девять лиц: сам король или его заместитель (кто-либо из высших ленников) и двое из ближних ленников (hommes liges), патриарх или его заместитель (приор Гроба Господня,), два каноника, виконт Иерусалима и двое присяжных из Палаты буржуа».

Этот же кипрский юрист д'Ибелин, сопровождавший Людовика IX в крестовый поход в 1254 году, говорит еще:

«В правление семи иерусалимских королей, которые там процарствовали 86 лет (очевидно, со времени Готфрида Бульонского, которого он не считает), были составлены и установлены ассизы, и до утраты Святой Земли ими пользовались так, как теперь этого уже нельзя сделать, потому что все, что мы о них знаем, мы знаем только по слухам или из обычая. Ассиза — это известная форма закона и должна соблюдаться и действительно соблюдается в Иерусалимском королевстве и в королевстве Кипрском лучше, чем все законы, декреты и декреталии».

«Начиная с Готфрида Бульонского, при 7 иерусалимских королях, — продолжает далее автор, — кроме очередных заседаний Палаты ленников и буржуа, собираются чрезвычайные сеймы (парламент) из прелатов, вассалов, горожан, и ими-то вырабатываются ассизы,⁶ которые записываются и хранятся у Гроба Господня. Так образуется, несмотря на существование основных писанных законов — Письмен святого Гроба, — обычное право Иерусалима. Взятие Иерусалима Саладином в 1187 году уничтожило писанное право, и ассизы с тех пор живут наравне с обычаями только в традициях феодальных и городских палат (в Акконе и в Никозии на Кипре), в памяти (!!) выдающихся юристов из среды ленников и буржуа и в частных записях этих грамотных людей».

⁶ Проф. Виноградов: «Чтения по истории средних веков», вып. II, стр. 63.

Наш кипрский юрист ведет от Готфрида чуть ли не все основные законы и учреждения Иерусалимского королевства, подобно тому, как весь строй Кипрского государства предание приписывало деятельности Гвидо Лузиньяна.

Жан д'Ибелин предполагает в Иерусалимском королевстве с самого начала стройную феодальную организацию ленников и коммунальный строй городов, хотя этому представлению противоречит рассказ Вильгельма Тирского, по словам которого даже к концу царствования Балдуина Первого город был так скудно населен, что жителей едва хватало на защиту ворот, башен и стен. Правда, у того же Вильгельма Тирского, в грамоте от 1100 года рыцари (milites) уже противополагаются горожанам (burgenses), и упоминается даже виконт палаты буржуа, но все это были лишь зачатки городской общины. Значит, представление Ибелина о городских учреждениях Годфрида нужно сильно уменьшить: ассизы горожан и 37 палат буржуа по городам Иерусалимского королевства, о которых говорит предание, могли возникнуть только немного позже. То же самое нужно сказать и о Верхней Палате короля (la haute cour) и соответствующих ей 22 палатах в барониях других сеньоров.

Законы, обязательные для руководства, — говорит Евгений Щепкин, — должны были существовать, конечно, уже при Годфриде, но ведь для этого годились и его отечественные. Иерусалимское писанное право, если оно тогда вообще было, могло существовать только в зародыше скромного размера, а уголовное право, как оно изложено у Ибелина и других, во всяком случае не могло входить в ассизы Годфрида. Чем иначе объяснить, например, что только при Балдуине II сейм в Наблусе (Неаполис в Самарии), созванный в 1120 году королем и патриархом из баронов, епископов, аббатов и народа, нашел нужным издать в 25 пунктах постановления против безнравственности, воровства и разбоя? А Вильгельм Тирский говорит, что нашел их «в архивах церквей».

«Но подвергая сомнению кодификацию ассиз еще при Годфриде Бульонском, — продолжает свой рассказ Евгений Щепкин, — трудно отвергать существование Письмен гроба господня. О них говорит и предшественник Жана д'Ибелина, Филипп Новарский, ни словом не упоминающий, впрочем, о законодательной деятельности Годфрида. Он почерпнул свои сведения о существовании «Письмен гроба господня» от людей, которые видели их до 1187 года, т. е. до падения Иерусалима. А когда Сададин взял город, они (будто бы!) погибли «и никогда потом не было там ни письменных ассиз, ни обычаев, ни кутюмов».

Вообще же можно сказать, что нигде в Европе феодальный принцип не достигал такого крайнего развития, как в областях, завоеванных крестоносцами. И это понятно. «Здесь, — выражаюсь опять словами Евгения Щепкина, — кроме привычки к феодальным учреждениям, вынесенной с Запада, были налицо и все те внешние условия, которые обыкновенно обостряли эту систему: Факт завоевания и раздела, подбор ополчений из наиболее предприимчивых элементов Европы, слабость королевской власти, не освященной традицией, и довольно независимое положение светских баронов вдали от честолюбивой Римской церкви. На Востоке (в особенности на Кипре) феодальный двор ленников взял, наконец, верх над королем, и вассалы изучали свои usui, и coutumes, и assises с целью не дать возможности королевской власти разрастаться путем мелких правонарушений. Самые приемы мышления о феодальных отношениях и учреждениях вырабатывались здесь не на враждебном им римском праве, а повторяли собой ход феодальной мысли, как она раскрывалась во время судебных прений перед Палатой ленников. Все, что мог дать организованного феодализм, предоставленный самому себе, он дал на Востоке.

Это была уже своеобразная аристократическая республика, из тех, которые дали повод к легендам об античных республиках.

Сердцем общества в Сирии был не столько король, сколько его Палата, т. е. совокупность ленников. Палата хранила ассизы и обычаи в своей памяти, толковала их, а позднее стала даже источником закона, потому что, после гибели «Письмен гроба господня», обычаи, признаваемые Палатой за ассизы, были приравнены к «Пропавшим Письменам». Гарантией Палаты держались все пожалования в стране. Раздачи ленов, производившиеся сеньором без поручительства вассалов (hommes liges), имели силу только, пока сам он был жив, и наоборот, лены, розданные за порукой Палаты, обязательно утверждались за его наследником. Так, трактат об «ассизах горожан» объявляет незаконным побор в 7½ су за уклонение от очистки улиц только потому, что король Балдуин I установил его без совета своих вассалов и своих горожан. Нечего и говорить о том, что вся юрисдикция исходила от Палаты. Ее свидетельство (record) о факте дарения и владения заменяло собой письменную привилегию.

Какие же средства были в руках отдельного вассала, чтобы принудить своего сеньора подчиниться приговору Палаты? Если сеньор не исполняет решения или постановления Палаты, то его вассалу давались три средства понуждения 1) заклинать сеньора клятвой, которую он дал — блюсти ассизы; 2) созывать других ленников того же сеньора, чтобы понудить его к соблюдению постановлений Палаты; 3) отказываться от службы, к которой обязывал его лен. А какая же была гарантия у отдельного ленника против произвола этой Палаты? Он мог только объявить всю Палату «бесчестной» (fausser la court), но это средство было почти неисполнимо. Если ленник хотел обесчестить Палату и сказать, что ее суд или соображения, или сведения, несправедливы и незаконны, тогда, чтобы доказать свое заявление, он должен выйти на поединок со всей Палатой и побеждать, по очереди, одного за другим, всех ее членов, даже тех, кто не участвовал в разборе дела. Таким образом, Палата была всесильна.

К особенностям феодализма в Палестине надо отнести еще и крайнее развитие там денежных ленов, и потому все находимые там монеты, приписываемые более ранним временам, должны быть отнесены к Иерусалимскому королевству. Крестоносцы-рыцари не входили в подробности сельского хозяйства, а довольствовались только рентой от сирийцев и арабов, оставшихся на землях в качестве крепостных.

Так естественно выработался замечательный государственный строй этого королевства. Посмотрим теперь, каково было его население.

«Выходцы из северной и южной Франции, бретонцы и провансальцы, ломбардцы, венецианцы, тосканцы, сицилийцы, лотарингцы, фрисландцы, немцы, скандинавы, англичане, валлисцы, шотландцы, венгерцы и т. д., — говорит тот же автор, — слились в Сирии в господствующие сословия. А под их властью или рядом с ними продолжали жить остатки туземных племен — сирийцы, армяне, греки, арабы, турки. Среди исламистов⁷ преобладали арабы, ставшие оседлым, мирным населением, а турки встречались редко. Исламитство вообще не было преобладающей религией в Сирии. Не говоря уже о редких израелитах и греко-православных, здесь были яковиты, признававшие во Христе лишь одну природу; были несториане, считавшие Марию матерью лишь человека, а не бога, и марониты, признававшие у Христа лишь одну волю, а не две: божескую и человеческую, В господствующих слоях численно всегда преобладали тут французы, а туземцы-магометане звали всех вообще пришельцев с запада франками. Со времен Карла Великого Франкский народ олицетворял для сирийцев и арабов католическую Европу.

⁷ Исламитство значит — предание себя богу.

Но продолжительная разлука с родиной, семьей и обычными занятиями вредно отзывалась на нравах жителей Иерусалимского королевства. Смешанное население Палестины, родившееся от франка-отца и матери-сирианки, называлось пулланами (а-пулийпами,). Под влиянием климата и туземного населения пулланы быстро стали терять европейские привычки своих предков, и Яков Витрийский произносит над ними строгий приговор:

«Они, — говорит он, — выросли в роскоши, изнежены, охотнее идут в расслабляющие восточные бани, чем на борьбу с неверными; одежды у них пышные, мягкие, нравы распущенные; они ленивы и трусливы, малодушны и боязливы. Исламиты их не боятся, и если, бы не помощь франков, и не приток новых сил с Запада, так одни пулланы не в состоянии были бы сопротивляться им. Охотнее всего они блюдут мир со своими соседями, но между собой в постоянных ссорах и призывают «неверных» на помощь друг против друга. К святыням Палестины и Иерусалима они равнодушны; страдания пилигримов не трогают этих полуисламитов, которые стараются только правдой и неправдой обогащаться насчет странников. Те сирийские девушки, на которых часто женились пулланы, принимали христианство только внешним образом, и среди такой смешанной семьи не было ни христианства, ни исламитства, а только самые грубые суеверия».

А что же сталось с туземным населением Палестины?

Только в немногих городах (Триполисе, Бейруте, Сидоне) исламиты получили позволение жить и заниматься своими промыслами: пряденьем шерсти и тканьем. Вся остальная масса их под властью франков осталась в селах на положении колонов (крепостных), обрабатывавших земли господ и плативших им определенную часть своего урожая. По городам сирийцы-христиане занимались промыслами, в сельских областях садоводством и землепашеством, например разведением сахарных плантаций. По обычаям Иерусалимского королевства там, где они жили густой массой и составляли особые общины, они имели свои собственные суды. Такие же уступки, как сирийцам-христианам, франки сделали и еврейству. В Иерусалимском королевстве, и на Кипре евреи пользовались неограниченной гражданской свободой. В северной части Иерусалимского королевства важную долю населения составляли армяне, которые вместе с выдающимися способностями к торговле соединяли воинственность, чисто рыцарскую, но под властью крестоносцев были по своему положению приравнены к сирийцам.

Буркгардт из Монте-Сиона, посетивший Восток около 1280 года, хвалит плодородие густонаселенных частей Ливана и Антиливана с их пастбищами, садами и виноградниками. Местность вокруг Курдского укрепления,⁸ по его словам, густо застроена крестьянскими дворами, покрыта маслинами и виноградниками и богата фруктовыми садами, рощами, лугами и водой. Раем показалась ему затем береговая полоса около Триполиса; нигде он не видывал такого количества вина, оливок, фиг и сахарного тростнику. Однако, землепашество не было настолько развито, чтобы избавить страну от необходимости ввозить хлеб с Запада. Сеяли, как и теперь, только пшеницу и ячмень, да некоторые стручковые растения: бобы, горох, чечевицу.

⁸ Одна из главных крепостей северной Сирии.

А садоводство достигало здесь высокой степени совершенства. Уже в начале средних веков вина Палестины считались самыми крепкими и вкусными при дворе византийских императоров. Маслины произрастали не только в садах на равнине Триполиса и по склонам Фавора. За Иорданом эти деревья попадались густыми рощами, и оливки собирались, главным образом, на масло. Из фруктовых деревьев обычными были: фиги, лимоны апельсины, гранаты, миндаль. Все побережье и в особенности область Триполиса славились своими плантациями сахарного тростника. Здесь франки научились у сирийцев добывать сахар, выдавливая сок из тростника особыми прессами в роде мельниц. Для этих работ употреблялись часто исламиты-пленники. Тир славился своими сахароварнями.

На границе между сельскохозяйственной и обычной промышленной деятельностью стояло разведение шелковичных червей, достигшее в Сирии высокой степени процветания еще при господстве византийцев, да и Франки уже знали тутовое дерево в южной Италии и Сицилии. Средоточием этого промысла был Триполис, где в конце XIII века работало не менее 4 тысяч ткацких станков для шелку. К ткацкой промышленности примыкали красильни. В долине Шериат Эль-Кебире, переименованного в Иордан, разводилось индиго, а у берегов находили знаменитую пурпуровую улитку. Стеклянными произведениями славился Тир.

На переднем плане спускается к «Кедронской долине» Элеонская, т. е. Илионская, гора (от древнего названия этого города Илионом и Элией, гомеровская Троя, т. е. Врата Божий; ТР-ИЕ, по-еврейски). Перед городом направо, в тени, — части ограды так называемого Гефсиманского сада, а налево — обелиск на квадратном основании — так называемая гробница Авессалома. На заднем плане сам город с южной стороны, освещенный предзакатным солнцем. За стеной, на середине которой замурованы «Золотые ворота», видна «мечеть Омара» с куполом около 26 метров высоты и 17 метров в диаметре. Ее считают построенною на месте мифического «Соломонова храма (т. е. храма Примирения). Несколько правее и далее этого здания виден почти такой же купол христианской «Церкви гроба Господня». Рис. 120. Город Ильи-Пророка (Элия Капитолина, Эль-Кудс, т. е. Эли-Кадеги, у христиан — Иерусалим)

Немногочисленные крестьяне, переселявшиеся с Запада, представляли в Иерусалимском королевстве исключение по своему сравнительно независимому положению. Чаще всего они становились свободными арендаторами и платили за землю франку-рыцарю деньгами или сельскохозяйственными продуктами. Сохранилась, например, грамота иерусалимского короля Балдуина III от 1153 года, определяющая условия, на которых Жирар-де-Валанс получил от него дозволение заселить один хутор (casale) латинскими колонистами. Колонисты получали от предпринимателя усадьбу и участок земли в полную наследственную собственность, но должны были зато платить королю с урожая своих полей 1/7 долю, с виноградников и садов 1/4, а с насаждений маслин даже 2/3. Пятнадцатый хлеб из их хлебных печей принадлежал тоже королю.

А масса сельского населения, оставшаяся от исламитского владычества, находилась, как я уже упоминал, в крепостной зависимости и составляла одно целое с земельными участками, на которых жила. Сирийский крепостной мог быть даже оторван от семьи, продан, подарен или дан в обмен своим господином другому. Обыкновенно рыцарский лен распадался для целей хозяйства на хутора, а отдельный хутор (casale) дробился на «плуги» (charruess), т. е. участки земли, для ежегодной обработки которых хватало пары волов. К хутору примыкали леса и луга, находившиеся в общем пользовании крестьян, а иногда и виноградники, фруктовые сады, насаждения маслин. Крепостные, обрабатывавшие такой хутор, несли повинности трудом, продуктами земли и даже деньгами. Они доставляли в замок рыцаря кур, яйца, хлеб и мед.

Только горожанам открылось на Востоке широкое поприще деятельности. Возникла «левантская торговля», посредничествовавшая между Востоком и Западом. На берегах Сирии совершался теперь обмен произведений Европы и Азии. Суда купцов Генуи, Пизы, Амальфи, Монпелье и Марселя шли обыкновенно вдоль западного берега Италии до Мессины и после продолжительного отдыха держали путь далее на греческие острова: Кандию, Родос, Кипр, откуда, не заходя в Афины, достигали сирийского берега у Тира и Аккона. С другой стороны, сюда же приводили караванные дороги с азиатского Юга и Востока.

Из Европы на Сирийские берега привозились оружие, сукна, лошади, хлеб, а из Сирии грузились в Европу фрукты, вина, сахар, хлопок, шелк и шерсть армянских овец и коз. Но особенно важна была для Европы закупка пряностей, ароматов и красок, родиной которых были отдаленные части Азии. Один простой перечень левантских товаров для Европы свидетельствует, насколько широко разветвлялась эта торговля и как глубоко проникала уже она на азиатский Восток.

«Знаменитая амбра шла из Аравии. Арабы часто находили куски этого твердого, сероватого, подобного воску, вещества, которое при нагревании испускало тонкий аромат. О ее происхождении ходило на Востоке много фантастических рассказов, и это не удивительно: амбра встречалась то в волнах моря, то на берегу, то среди скал, куда, может быть, заносили ее птицы, а иногда и во внутренностях рыб, проглотивших ароматичные кусочки. В действительности же, это было болезненное образование в теле кашалота. На востоке из амбры делали четки, кресты, целые статуэтки».

Бальзамом славился Египет. Здесь в саду, принадлежавшем султану, надрезывалась кора бальзамового деревца или обрывались листья, побеги, и из них собирался драгоценный сок. Лучший сорт бальзама раздавался султаном в подарок государям, вельможам и в госпитали, а в продажу шел только остаток или то, что садовники выжимали из обрезков. Это ароматичное вещество употреблялось и как лекарство, и для целей богослужения, например в церковном елее. Гвоздика, как лекарство и приправа, известна была еще со времен каролингов, но она всегда была в два-три раза дороже перца, потому что единственным местом, где росли гвоздичные деревья, были отдаленные Молуккские острова. Имбир шел из Индии, а корица из Китая и с Цейлона. Лучший ладан добывался из древесной смолы на Кипре и в Малой Азии, а лучший мускус — в Тибете из сумчатой железы мускусного быка (самца кабарги). Мускатный орех приходил, может быть, с Зондских островов, ревень — из Китая сухим путем через пустыни центральной Азии, а перец — с Малабарского берега Индии и Цейлона; это была наиболее распространенная приправа.

В Средние Века перцем оплачиваются иногда пошлины, но цена его была настолько высока, что беднейшим классам он оставался недоступным. Шафран и сахарный тростник встречались и в южной Европе и в Палестине, но лучшие сорта все-таки доставлялись купцами-исламитами из Персии и Египта. Фимиам (ароматичный сок дерева Boswelia) ввозился тоже из Аравии, как и амбра. На берегах Персидского залива открыт был способ рафинировки сахара, а оттуда сирийцы распространили его на Западе и на Востоке. Вследствие своей дороговизны сахар употреблялся в Средние Века сначала больше как лекарство при грудных болезнях, и только позднее появились в торговле фрукты в сахаре, хотя в Византии уже во времена Комнинов было в обычае пить воду с сахаром.

На ряду с ароматами и пряностями Восток доставлял в Западную Европу другой москательный товар — краски и всякие смолы. Корень галанга, известный как лекарство и горячительная приправа, привозился из Китая и южной Азии. Индиго удачно разводилось для окраски близ Кабула и в Персии, а камфора приходила из Китая и, может быть, с Суматры, где добывались самые дорогие сорта. Один, вид кошенили встречался и в южной Европе, и в Греции, и в Армении, и это насекомое давало красную краску; также и марена разводилась как в Европе, так и на Востоке, например в Грузии. Квасцы для крашения, золочения и дубления получались из Малой Азии, камедь — из Индо-Китая и Индии с Коромандельского берега, где на некоторых породах деревьев тысячами размножалась особая тля (Coccus Lacca), протачивавшая кору ветвей и, благодаря смешению с выступавшим на поверхность смолистым соком, придававшая ему красный цвет; такая камедь шла на окраску и полировку. На приготовление лаков и на ароматическое воскурение в комнатах употреблялся и другой смолистый сок деревьев — мастика, добывавшаяся преимущественно на острове Хиосе. Красный сандал, дававший хорошую краску, средневековые путешественники находили на Коромандельском берегу, но арабы чаще всего говорят о том желтом и белом сантале (Santalum album), душистое дерево которого шло на курево. Его можно было найти в обеих Индиях. Другое душистое дерево алоэ (Aquilaria agallocha) — было родом из Индо-Китая; в Китай и Индию оно ввозилось, как курево при богослужении, а в Европе шло на мелкие поделки, например на ящички, и числилось в списке лекарств.

К левантским товарам относили также драгоценные камни, жемчуг, кораллы, стекло, слоновую кость, шелк, хлопок, ковры и восточные ткани. В Египте находили смарагды, в Персии — бирюзу, в Индии — сапфиры и алмазы; на Цейлоне — топазы, рубины, гранаты, аметисты, в Персидском заливе и в проливе близ Цейлона — жемчуг. Родиной шелка считался Китай, но в Эпоху крестовых походов тутовые деревья и шелковичные черви разводились и в Средней Азии, и в Персии, и в Сирии, и даже в Сицилии.

Мы видом, что Сирия в то время стала как бы караван-сараем между западной Европой и дальнем Востоком. Но ясно, что она смогла быть таковой лишь после того, как Западная Европа разбогатела, и у нее появились парусные корабли дальнего плавания, и ясно также, что после открытия морского пути в Индию и Китай Сирия и ее главный город Антиохня должны были снова сделаться захолустьем.

Само собой понятно, что левантская торговля не останавливалась на берегах Средиземного моря. Из Северной Италии через Альпы товары Востока шли в Германию через Регенсбург, Нюренберг, Аугсбург, Ульм. В Венеции был громадный склад немецких купцов (Fondaco dei Tedeschi), куда стекались как произведения германской промышленности для вывоза, так и левантские дорогие товары для ввоза. Для распространения восточных тканей и пряностей во Франции итальянские купцы посещали не только ее южные гавани, но и многолюдную ярмарку в Шампани.

Левантская торговля тогда была так важна для всех европейских стран, что никакие запрещения и ограничения со стороны католической церкви не могли ни остановить ее, ни сократить. Церковь находила предосудительными мирные сношения с исламитами, а доставку им боевых припасов считала прямо преступлением. Тщетно, однако, издавали свои запрещения папы Александр III и Иннокентий III: Венеция, Генуя, Каталония по-прежнему снабжали Египет военными материалами. В 1308 году папская курия запретила, наконец, всякую вообще торговлю с неверующими, по никто не обратил на это внимания. Эта мера не могла остановить даже торговлю рабами. Хотя, по законам Генуи, рабы-исламиты с берегов Черного моря могли вывозиться в Египет только исламитами же, однако генуэзские судохозяева обходили закон, отдавая корабли в наем восточным рабопромышленникам. Только продажа исламитов на Запад в руки христиан была дозволена церковью, и потому рабыни и рабы, проданные Кипчакской ордой, или пленные саракины из Сирии тысячами попадали на рынки Генуи и Венеции. Даже принимая крещение, они не всегда получали свободу.

Разветвляясь по Европе и Азии, левантская торговля вела к развитию денежного хозяйства, к выработке различных монетных единиц и вексельных оборотов, вызванных к жизни крестовыми походами. Каждый крестоносец брал с собой деньги в монете своей родины, и потому до сих пор в Палестине находят из этой эпохи монеты Фландрии, Артуа, Беарна, Прованса, Кастилии, Аррагонии и различных итальянских городов, монеты германских императоров и архиепископов Кельна и Майнца, монеты английской чеканки и византийские типы, отчеканенные норманнами в Неаполе, Салерно и Беневенте. В Палестине крестоносцы нашли уже или ввели в обращение греческую и арабскую монеты, а бароны вновь завоеванных феодов стали чеканить свою собственную, по большей части медную и мелкую серебряную монету для обращения в стране. Для крупных торговых оборотов, в особенности с Востоком, возникла особая золотая монета — bisantii sarracenati, чеканившаяся в Акконе, Тире, Триполисе. На их франкском золоте вычеканены были надписи из Корана с именами калифов и годов геджры. Чеканка их составляла привилегию венецианцев, и я уже говорил, что к этому же времени мы должны отнести и те монеты, если не изготовленные, то «найденные» европейскими путешественниками старого времени (когда Эль-Кудс был еще мало доступен), которые носят латинские и еврейские названия и относятся к глубокой древности.

С Людовиком IX прибыл в Палестину папский легат, который нашел, что обращение монеты с надписями из Корана составляет оскорбление для христианства. Он под страхом отлучения от церкви запретил их употребление, и тогда, чтобы торговые сношения с Востоком не терпели ущерба от недостатка подходящей монеты, венецианцы стали чеканить золото, хотя и по арабским образцам и с надписями арабскими буквами, но только эти надписи стали христианскими: в середине такой монеты можно найти даже крест.

Обилие сортов денег вело к развитию промысла менял и понятию о денежном курсе, т. е. о пропорции, в какой обменивались различные сорта монеты. Для перевода в Палестину больших сумм денег стали употреблять векселя и тратты (т. е. перевод суммы денег, внесенной, например, банкиру в Генуе в одной монетной единице, на другого банкира в Палермо с уплатой в иной монете). Банкирскими операциями, связанными с крестовыми походами, занимались в больших размерах и рыцари-тамплиеры.

Вот как поздно и вот по каким причинам появилась торговая металлическая монета! Все, что находится по этой части в наших музеях и носит много более раннюю датировку, должно быть или подлогами, или простыми медалями.

Левантская торговля вызвала к существованию и целую сеть европейских колоний на берегах Сирии, Архипелага и Черного моря. И в торговле, и в городской жизни Палестины видная роль выпала на долю генуэзцев, пизанцев и венецианцев.

В 1097 г. генуэзцы на 12 галерах вошли в гавань св. Симеона и помогли своим флотом крестоносцам при осаде Антиохии. За эти услуги Боемунд пожаловал им в городе 30 домов, церковь св. Иоанна, базар и фонтан. Во время осады Иерусалима в 1099 году предприимчивые генуэзцы были со своим флотом в Яффе и поддерживали оттуда крестоносцев. Они же завоевали для короля Балдуина в 1101 году город Арзуф и Кайсарие, а в 1104 году Аккон (С. Жан д'Акр). В награду генуэзцы получили в собственность третью долю каждого из этих городов с соответствующей частью подгородной области и, кроме того, в Акконе, одну треть с пошлин, собиравшихся в гавани, а в Эль-Кудсе, получившем имя Иерусалима, и в ЯФФе — особые кварталы и право на одну четверть в каждом городе, который падет с их помощью. Генуэзцы потребовали у Балдуина позволения прибить в нише церкви Гроба Господня, позади главного алтаря, доску, на которой золотыми буквами было вырезано перечисление всех этих пожалований.

Менее счастливы в приобретении колоний были пизанцы, а венецианцы с течением времени оставили позади себя все другие итальянские города по умению извлекать торговые выгоды из помощи, оказываемой крестоносцам. В 1100 году они пристали на 200 судах к гавани Яффа и заключили с Годфридом Бульонским договор, по которому блюститель Гроба Господня предоставлял им в каждом городе королевства церковь и место, удобное для рынка, и полную свободу от пошлин. Кроме того, в каждом городе, который будет взят с их помощью в ближайшую кампанию, они должны были получить треть его в полную собственность. Так возникла впоследствии цветущая Венецианская колония в Сидоне. В царствование Балдуина II за новую помощь против исламитов Венеция добилась и новых льгот. По договору 1123 года венецианцы в Иерусалиме получили квартал, равный владениям самого короля, а в каждом городе королевства улицы, базарную площадь, церковь, баню и пекарню, с полной свободой от всяких ввозных и вывозных пошлин. Следующей весной был взят Палестинский Тир, и треть его тотчас же была отдана венецианцам. Укрепленное положение его давало Венеции большое преимущество перед ее соперницами — Генуей и Пизой.

Торговые колонии итальянских горожан в береговых городах Сирии назывались официально коммунами, хотя колонисты их и не имели независимого самоуправления. Дома, склады для товаров, базарные площади, лавки, церковь и все, что вообще нужно было коммуне, не принадлежало жившим в ней гражданам, а составляло общественную собственность их государства на Западе, т. е. Венеции, Пизы и Генуи, которые и предоставляли угодья колониям только во временное пользование и за известную плату. Поэтому и высшие должностные лица в таких псевдо-коммунах назначались метрополией. Первоначально эти чиновники назывались виконтами, впоследствии (у генуэзцев и пизанцев) консулами, а у венецианцев — бальи (bajulus, bailo). Еще позднее, над всеми колониями одной и той же области ставился только один консул или бальи, который жил в главной псевдо-коммуне. Исключительное положение таких коммун сказывалось преимущественно в судопроизводстве: члены их по гражданским и мелким уголовным делам не подлежали суду палаты горожан всего города, а своим собственным присяжным, под председательством виконта коммуны.

В Иерусалимском королевстве смешались не только племена, но и их языки и культуры. Литература, костюмы, образ жизни крестоносцев и колонистов Сирии носил отпечаток взаимодействия Востока и Запада. Из Палестины все заимствования и новшества быстро заносились в Италию и Францию. Средневековый французский язык обогатился в это время словами арабского происхождения. Грандиозные события подняли уровень исторической и географической литературы. Первые исторические сведения об этом времени дали сами участники крестовых походов Раймупд Агильский, Фушэ Шартрский и т. д. и живо передали религиозное одушевление первых крестоносцев. Затем появились обширные исторические труды, которые сплетали отдельные рассказы в одно художественное произведение. Таков был труд тирского архиепископа Вильгельма. Рассказывая историю крестовых походов, он не обнаруживает ни ненависти к исламу, ни наивного увлечения воинскими подвигами, как хроникеры, участвовавшие в первом крестовом походе. Архиепископ любит Иерусалимское королевство, как свою родину, но не увлекается иллюзиями энтузиастов, а произносит свои суждения трезво, по соображениям политики и военного искусства.

Сирийские феодальные королевства привели к последствиям, неожиданным для самих руководителей крестовых походов. Они подорвали все основные взгляды западного человечества, которые лежали в основе средневекового строя. Географический горизонт расширился за пределы Средиземного моря. В Палестине и в греческих феодальных государствах того же образна зарождался тот процесс брожения, который к XIII веку охватил всю культурную массу Западной Европы и породил первые проблески Ренессанса. В этом историческая заслуга сирийских колоний, основанных крестоносцами, купцами и рыцарями. Они вырабатывали новую закваску для европейских метрополий. Их историческая жизнь дала в своем итоге не только новые идеи, но и новые типы людей для их осуществления. Но они не могли пробудить Азиатский Восток, континентальная природа которого не содействовала развитию мореплавания, бывшего тогда главным стимулом к осложнению человеческой психики.

назад начало вперёд