Рис. 96. Портрет Византийской работы, найденный в саркофаге египетской мумии. (Гнедич, I, 167.)
Вместо рис. 97.
Что значит единоверческое ответвление? Покажу это на примере. В селе Никольском стоит церковь Николая Чудотворца и жители ходят в нее, как в свой «приход». В селе Михайловском стоит церковь архистратига Михаила и жители ходят в нее, как в свой «приход». Однако же, оба прихода единоверны. Так точно и агаряне могли пилигримствовать в Мекку, а тогдашние христиане к итальянским вулканам или в Рим и быть все-таки единоверными.
В виду важности разъяснения этого вопроса, я разберу его еще и с точки зрения агарянских первоисточников, руководясь главным образом прекрасной монографией А. А. Васильева «Политические отношения Византии и арабов».
Реальная история агарянства начинается с IX века, и мы не можем не видеть, что этот век, — как правильно отмечает А. А. Васильев,1—особенно отличается ничтожным влиянием арабской национальности и преобладающим значением сначала персов, а позднее турок-малоазийцев, название которых происходит от слова таврикос или турикос, т. е. быковец, может быть от того, что они поклонялись богу во образе Аронова тельца.
В Хорасане составилась партия, которая стремилась к универсальности агарянства с девизом «бог не знает различий рас». 2
Партия, ратующая за равенство всех народов в исламе, носила особое название Shuûbija. Она процветала в X веке и не сомневалась в превосходстве персов перед арабами. 3
1 А. А. Васильев. Политические отношения Византии и Арабов за время Аморийской династии. 1900.
2 G. Van Vloten: Recherches sur la domination arabe. Le chiitisme et les croyances messianiques sous le Khalifat des Omayades. Amsterdam. 1894. P. p. 28, 32, 33.
3 Goldziher. «Muhammetanische Studien». Band II. Halle. 1890, S. 31.
Имела ли когда-нибудь «при Омайадах» преобладающее значение Сирия? Или и это миф? Во всяком случае даже и в IX веке Дамаск был на степени провинциального города, имея своей столицей Багдад в Иране. Самые выгодные места при дворе, в армии, финансах и в управлении провинциями были поручаемы персам, а не арабам.
В одном стихотворении, — говорит А. А. Васильев, — которое относят к последнему омайядскому калифу, Мервану II, между прочим, говорится:
«Беги из своего жилища и скажи, повернувшись назад: прощайте, арабы и ислам!»
Но точно ли и это не апокриф?
Даже при втором аббасидском калифе описывается сцена, как арабы у дверей дворца Мансура бесполезно ожидают впуска, в то время как хорасанцы свободно входят и выходят, насмехаясь над «грубыми арабами».
Но и Персия не была пригодна по своему географическому положению для мирового агарянства. В половине IX века персы должны были уступить свое влияние новому элементу — туркам.
Уже Мамун (813—833 гг.) держал при себе многочисленную гвардию из малоазийских турок, которых, повидимому, напрасно изображают рабами. Это довольно смешно с психологической точки зрения, приняв во внимание, что вслед за тем они без всякого бурного переворота очутились господствующим классом.
При Мутасыме (833—842) вся гвардия и главная часть армии состояла из турок и берберов, число которых доходило до 70 000 человек и которые, имея оружие в руках, едва ли согласились бы быть на положении рабов, и это видно из фактов. Так, например, в 841—849 годах, когда два турка Ашнас и Итах отправились в Мекку поклониться тамошним осколкам метеоритной катастрофы, калиф дал им верховную власть над всеми провинциями, через которые они пройдут, и Ашнас носил даже титул султана.4 Разве это похоже на рабов? А при калифе Мутаквиле они возводят на трон и низлагают самих калифов, как своих послушных рабов..
Отсюда ясно, что агарянство и его преемник — магометанство — могли распространиться от Кордовы до Гайдерабада, пи в коем случае не из Аравии, и мне отрадно было встретить у А. А. Васильева такое место, которое как бы резюмировало мои собственные давнишние мысли:
«Глубокий интерес представляет из себя религиозная история калиФата в IX веке. Невольно приходит на ум параллель между иконоборческим движением в Византии и рационалистическим направлением в религии ислама в VIII и IX веках. Л о нашему мнению, изучение того и другого движения должно дать для культурной истории обоих государств, с точки зрения влияния их одного на другое, очень интересные результаты».5
4 Snouck Hurgronje. Mekka. I. S. 45. 1888. Haag.
5 А. А. Васильев, Политические отношения Византии и Арабов за время Аморийской династии. 1900 г. Стр. 7.
Я не могу, конечно, считать за подлинные произведении «Разговоры между христианином и мусульманином» у Иоанна Дамаскина и у Феодора Абукары, или рассказ о том, что эмир Мамун стал открыто на сторону представителей религиозного рационализма и декретом 827 года официально объявил, что тезис о «создании Корана» признается правильным и для всех обязательным, и что затем в 851 году вышел эдикт Мутаваккила, в котором догма «создания Корана» .объявлялась еретической.
Все это, скорее, обычные приемы теологов, чтоб освятить недавнюю книгу воображаемой давностью. Даже и вся так называемая «арабская» литература была в сущности не арабской. Арабский язык оставался только языком письма, которым пользовались сначала, как европейцы латынью, сами персы (а собственная их, так называемая новоперсидская письменность развилась два столетия спустя). «Арабская» литература была во многом переводами с персидского языка, и наиболее выдающиеся представители «арабской филологии» были иранского происхождения. Позднейшие псевдо-арабские историки были многим обязаны средне-вековым персидским летописцам, да и в теологических и юридических науках персы были учителями арабов.
Светские науки в IX веке находились преимущественно в руках арамеев (ромеев), и все развитие обширной агарянской литературы с ее многочисленными разветвлениями являлось преимущественно делом иностранцев и обработкой иностранных материалов. «Греция, Персия и Индия пришли на помощь бесплодию арабского ума», — говорит один из известных ориенталистов.6
Даже относительно знания арабского языка в специальных религиозных работах арабский элемент оставался позади не арабов, и не даром появилось мнение, что ни один из мусульман, сделавших что-либо в науке, не был семитом.7 Да и учиться они ездили в Византию.
Так, при калифе Ватике был отправлен в Эфес известный арабский ученый Мухаммед-ибн-Муса с целью посетить пещеры, где, будто бы, хранились мощи семи отроков, пострадавших, по преданию, в дни гонения римского .императора Декия, и византийский император прислал человека, который служил бы проводником ученому арабу. При входе в пещеры посетителей встретил замечательной красоты евнух, который грозил посетителю страшными бедствиями, если он вздумает прикоснуться к мощам. Тем не менее Мухаммед проник в пещеру, увидел все тела и прикасался к ним. А уходя он, будто бы, сказал сторожу:
— «Мы думали, что ты покажешь нам мертвых, которые имели бы вид живых, а здесь мы ничего подобного не видели».
«Тот же Ватик, — говорит А. А. Васильев, — снарядил вторую большую экспедицию с переводчиком Саламом во главе, знавшим тридцать (!!!) языков, вглубь Азии для исследования стены, воздвигнутой Александром Великим против народов Гога и Магога. Экспедиция эта продолжалась более двадцати восьми месяцев, и ее участники по возвращении были награждены калифом, которому Салам представил подробный отчет. А уже известный нам из VI тома «Христа» д-р Шпренгер весь отчет Салама о путешествии называет «eine unverschämte Mystification»,8 слова, которые можно бы возвратить ему самому обратно, если б даже Салам и не существовал на свете, как он утверждает.
6 Ed. Sachau. «Alberuni's India». An english edition with notes and indices by Ed. S. Preface. P. XXVIII. London 1888. Vol. I.
7 Paul de Lagarde. «Gesammelte Abhandlungen». Leipzig, 1866. S. 8. Васильев, стр. 9.
8 А. А. Васильев. Политические отношения Византии и Арабов. Стр. 10.
Рассказывают нам и о том, будто Мамун просил императора Феофила прислать к нему на время знаменитого византийского ученого геометра и астронома — Льва, чтобы воспользоваться его обширными знаниями в области математических наук, чем тоже характеризуют более высокое состояние культуры в Персии, чем в Сирии и Аравии. Но и персидские попытки стать центром самостоятельного очага культуры не дали желаемых результатов, благодаря неудобному географическому положению страны, и уже к конце X века центр агарянской литературы вообще (и поэзии в частности) перешел ближе к Индии — в Газну, ко двору Махмуда, главного правителя на Востоке (между 997 и 1030 годами). «Там в залах и садах, — говорят нам, — пели четыреста поэтов, во главе которых стояли известный Унсурп и великий Фирдуси». Но мы видим, что в том же IX веке и испанский омайяд Абдаррахман II украшает свою столицу, строит мосты, мечети, дворцы, разбивает великолепные сады и покровительствует поэтам... Не отбросилась ли от него тень и на далекий восток? Как-то трудно поверить, что «Багдад был снабжен судоходным каналом, пересекающим Месопотамию от Евфрата до Тигра», что он торговал по суше, как по морю, с Малой Азией, Сирией, Аравией и Египтом, причем караваны Центральной Азии достигали своей столицы через Бухару и Персию, и что с конца IX века произошла там замена серебряной валюты золотою (!!)
Византийские и арабские хроники того времени пестрят однообразными описаниями сражений, указывают точные числа убитых и взятых в плен, говорят об уничтожении селений и посевов и о жестоком обращении с пленными. Все это как-то противоречит пышному развитию багдадской торговли, хотя описания войн могут быть в значительной мере и преувеличенными, да и сами хроники апокрифичны. Другие документы говорят как раз о противоположном. Так в придворном византийском уставе Константина Багрянородного можно найти Формулы очень сердечных приветствий к послам из Багдада и Каира. За императорским столом устав Багрянородного помещает «друзей агарян» выше «друзей Франков», а из всех агарян помещает восточных выше западных.
Все это только подтверждает мой вывод, сделанный еще в VI томе «Христа», что агаряне и византийцы были тогда лишь единоверцами разных приходов, тем более, что и отлучение агарян от византийской церкви последовало только при императоре Мануиле в 1180 году.
Рис. 96. Портрет Византийской работы, найденный в саркофаге египетской мумии. (Гнедич, I, 167.) |
Вместо рис. 97. |
Второй период византийского иконоборства, подобно рационалистическому направлению багдадских калифов, окончился реакцией в пользу православия в 843 году. В начале его император Феофил выступил ревностным противником иконопочитания и монашества и, как человек, обладавший литературным талантом, одобряя преследование икон, подарил церковную литературу несколькими гимнами. Он умел ценить научные познания своих подданных и награждал их. Известный византийский ученый астроном и геометр Лев был поставлен Феофилом в митрополиты Фессалоники после того, как он приобрел славу при дворе Мамуна. Архитектура, как и многие другие отрасли знания, также пользовалась вниманием этого царя. Часть константинопольских стен да летний дворец Вриантов на азиатском берегу Босфора близ Вифинии остались памятниками разносторонней деятельности :этого государя.
В первые четыре года своего царствования Феофил был современником калифа Мамуна (813—833 г. г.), и деятельность обоих правителей имеет не одну общую черту.
Как Феофил, так и .Мамун увлекались религиозными вопросами и своими нововведениями возбудили сильную оппозицию. Подобно Феофилу Мамун тоже предавался поэзии. Один поэт, произнося перед ним свое произведение, был поражен тем, как он легко подхватывал у него любой стих и импровизировал дальше. Мамуну. же приписывалось и несколько теологических сочинений. Архитектура и другие отрасли знания процветали при нем, и упомянутый нами летний дворец византийского императора был, — говорят нам, — выстроен по образцу дворца багдадского калифа.
Да и в Испании современник Мамуна омайяд Абдаррахман II также любил поэзию и щедро награждал поэтов, которые приводили ему на помощь. Так почти разом расцвела поэзия от Багдада до Гибралтара в IX веке нашей эры... Но и в этот блестящий период наши византийские и латинские первоисточники ничего не говорят о Магомете и о магометанах, а называют их по-гречески агарянами и исмаэлитами, а по-латыни — большею частью сарацинами и изредка арабами и маврами.
Так, в Житии Луки Элладского, относимом к 890 году нашей эры, говорится, что его предки выселились из Эгины в Элладу вследствие частых набегов агарян.9 В Житии Афанасии Эгинской, относимой к IX веку, говорится, что муж ее был убит при набеге варварских людей — мавританцев.10
Продолжатель хроники Феофана рассказывает, что отряды императора раз захватили в Каппадокии до 25 000 измаэлитов,11 а потом он же называет их и агарянами (стр. 130).
В придворном уставе Константина Порфирородного рассказывается о его торжественном въезде в столицу после похода на агарян.12 В сказании о 42 аморийских мучениках в агарянском заточении (δες̃μίον τὦν Άγαρηνὦν) Зонарас тоже ничего не знает о магометанах, а только об агарянах. Иоанн Диакон в «Деяниях неаполитанских епископов»13 описывает, как в 836 году сарацины принудили своим флотом беневентцев снять осаду с Неаполя и заключили с ним договор.
Я не буду загромождать свою книгу дальнейшими примерами, а только скажу читателю: просмотрите сами всю действительную средневековую греческую и латинскую (и даже агарянскую) литературу и нигде вы не найдете упоминаний о магометанстве или о Магомете-пророке. Вот почему беллетристические упражнения позднейших византийских или агарянских авторов, вроде, например, автора «Золотых Лугов» Масуди14 должны считаться апокрифами, если они упоминают имя Магомета.
9 τὦ νΆγαρηνὦν (Migne: Patrologia Graeca». T. Ill, 442 — 444).
10 Cum maurusii barbari homines in illas regiones irrupissent (Acta Sanctorum, Augustus T. Ill, p. 170).
11 τὦν Ίσ̃μαηλιτὦν («Continuatio Theophili», p. 114, c. 23),
12 «De ceremoniis Aulae Bizant». P. 503—508
13 «Gesta episcoporum Neapolitanorum (Monuraenta Germanica Histor. scriptor. rerum langobard.». P. 431).
14 Maçoudi, Prairies d'ori». Vol, VII. P. p. 144 — 145,
Приведу, например, отрывок из того же Масуди (хотя по самому началу видно, что это пишет не Масуди):
«Масуди говорит: кади Абу-Мухаммед Абдаллах ибн-Ахмед-ибн-Зейд из Дамаска сообщил нам в Дамаске следующее».
«Когда Мамун отправился в поход и остановился у Бадидуна (Подендона), пришел к нему посол греческого царя и сказал ему:
«— Царь предлагает тебе на выбор: или он возвратит тебе все издержки пути из твоей области в это место, или предоставит тебе вывести к себе всех находящихся в греческой земле мусульманских пленных без выкупа, без всяких дирхемов и динаров (т. е. без всякой уплаты), или исправит тебе все мусульманские поселения, которые разрушили христиане, возвративши их в то состояние, в каком они были раньше,— только ты возвратись домой из своего похода».
«Тогда встал Мамун, вошел в свою палатку, совершил молитву с двумя поясными поклонами, вопросил Аллаха, вышел и сказал послу:
«— Относительно твоего предложения возвратить мне мои издержки, скажи греческому царю так: я внимаю всевышнему Аллаху, который говорит в своей святой книге: «Я пошлю (Соломону), — сказал Билькис, — дары и посмотрю, с чем возвратятся посланные». Когда его посол пришел к Соломону, последний ответил: «Не хотите ли вы помочь мне богатством? То, что дал мне бог, лучше того, что дал он вам. Нет, только вы сами можете быть довольны подарками». А что касается твоего предложения отпустить всех мусульманских пленников в греческой земле, то в твоей власти находятся только двух сортов люди: или те, которые стремились к богу и к вечному блаженству, тогда они теперь достигли того, чего желали; или же те, которые стремились к благам мира сего, тогда да не развяжет бог их оков! А что касается твоего предложения восстановить все мусульманские земли, которые разрушили греки, то, если я вырву последний из камней в греческой стране, я все-таки не вознагражу даже женщины, которая спотыкалась у вас в своих оковах и восклицала: «О Мухаммед! О Мухаммед!» Возвращайся же к твоему господину: между мною и им находится только меч. Слуга! бей в барабан».
По восклицанию «женщины в оковах» здесь можно было бы заключить, что она обращается с мольбою к пророку Магомету, но уже одно то обстоятельство, что правоверные всегда молятся прямо Аллаху, показывает, что это писал не магометанин. Да и вся их переписка, вплоть до моментального приказа: «слуга! бей в барабан!» — носит чисто романтический характер, и приходится еще доказать, что барабаны уже существовали в то время.
Но если б даже и встретилось где-нибудь в несомненно подлинных источниках слово Магомет, то не надо забывать, что оно не имя, а титул и значит просто «достославный». Ведь, и этот отрывок начинается словами: Абу-Магомет-Абу-Аллах, т. е. Достославный Отец, служитель Божий, и никому не приходит в голову отожествлять его с основоположником магометанства.
А таких «достославных отцов» могло быть (да и было) сколько угодно до редактора Корана, и с этим самым титулом «женщина в оковах» могла обращаться и к самому Аль-Мамуну, называя его «достославным».
Даже и с хрониками надо быть очень осторожным. Вот, например, хотя бы, византийская «хроника Симеона Магистра». Долгое время она считалась вполне достоверной, и ученые, работавшие в области византийской хронологии, как например Круг и Муральт, полагали ее сообщения в основу своих определений времени. Но в 1876 года Гирш в своей работе «Byzantische Studien» неопровержимо доказал полную несостоятельность «хропологий» Симеона: определения времени вступления на престол византийских императоров оказались тут сплошь неверными. Из тридцати шести других дат, которые можно было проверить посторонними способами, верными оказались только десять, из которых семь падают на время императора Льва VI. Одним словом, автор хроники заимствовал свои даты не из какого-нибудь первоисточника, а создавал их по собственному произволу.15
15 Hirsch, Byzantische Studien, 203. — А. А. Васильев. Политические .отношения Византии и Арабов за время Аморийской династии. 1900.
Несравненно интереснее для исследователя отмечать такие случаи, которые находятся в противоречии с существующими представлениями, и так или иначе объяснять их.
Вот, например, в Коране говорится о сабеях, а между тем оказывается, что в средние века даже и в Месопотамии имя сабеев не было известно. Впервые упоминается об этой секте только при описании похода Мамуна в Таре в 830 году. Я приведу его по изложению А. А. Васильева, ссылающегося на Хвольсона.
«Во время пути к Тарсу в Северной Месопотамии в городе Харране Мамун заметил нескольких жителей, которые бросались в глаза по своей необыкновенной одежде и длинным волосам. Узнав, что это не были христиане, или евреи, или персы, и что они не верили в пророка и вообще не принадлежали ни к одной из народностей, покровительствуемых калифом, Мамун объявил решение: они должны принять ислам, или одну из терпимых в Коране религий, или будут уничтожены. Часть харранитов приняла ислам или христианство, другие оставили свое платье и обрезали волосы; но были и такие, которые решили остаться при своих верованиях. Тогда один арабский законовед посоветовал им назваться сабеями, о которых Коран упоминает. Это действительно их спасло. А до того времени в Северной Месопотамии имя сабеев было неизвестно».
Само собой понятно, что средство спасенья, придуманное арабским законоведом с целью обмана властелина, так детски наивно, что придать ему серьезный смысл может только ребенок. Эта секта, конечно, и называлась с самого начала сабеями, а потому и место о ней могло попасть в Коран лишь в том случае, если он был скомпанован после IX века нашей эры.
А относительно «молниеносного завоевания» агарянами всех восточных, южных и западных побережий Средиземного моря, мы имеем лишь такую дилемму: или это было просто идейное завоевание, зиждущееся на метеоритной катастрофе около Мекки, или, как думают, «поразительное, военное завоевание».
Но даже и допустив существование поразительности в истории, был необходим в последнем случае первоклассный, по тому времени, военный флот дальнего плавания.
А что же повествуют нам об этом историки?
«После смерти Магомета, — говорит А. А. Васильев,16 — исламиты избегали морских путешествий, а калиф Омар даже прямо запрещал их, так что последние начались только при первых омайядах.
«Почти несомненно, — продолжает А. А. Васильев,17 — что первоначальный Флот (агарян) был скорее греко-сирийским, чем арабским: матросы набирались из прибрежных завоеванных городов Сирии и Египта. Как матросы, так и капитаны были, большей частью, христиане или ренегаты, и служили агарянам из-за денег или из-за надежды на легкую добычу. Они были первыми учителями агарян в морском деле».
16 А. А. Васильев. Там же, стр. 173.
Только лишь нападение греков на Дамиетту в 856 году впервые заставило агарян серьезно подумать о создании египетского флота. И, действительно, по некоторым сообщениям, мы видим, какая лихорадочная деятельность закипела в Египте после ухода византийских кораблей.
«С того времени, — говорит Макризи,18 — египтяне стали усердно заботиться о флоте, и это стало у них делом первой важности. Были построены галеры для военного флота и назначено жалованье морским воинам наравне с сухопутными. Эмиры приглашали во флот стрелков. Народ в Египте стал усердно обучать своих детей стрельбе и всякому военному искусству. В начальники выбирались опытные в военном деле люди, и вообще во флот не принимался ни один тупой или неопытный в военном деле человек. У народа тогда было рвение бороться против врагов бога и способствовать торжеству его религии, тем более, что служащие во флоте пользовались почетом и уважением. Всякий желал считаться в числе моряков и всеми мерами старался быть зачисленным во флот.»
Итак, только вследствие нападения византийцев на Дамиетту в 856 году было первое появление египетского флота, который .лишь во второй половине X века, во время знаменитой фатимидской династии, получил значение.
А как же вдруг случилось, что по хронографии Теофана,19 сирийские агаряне еще ранее того взяли Родос, разбили там на куски одно из семи чудес древнего мира — Колосс Аполлона и .зачем-то увезли его обломки с собой? Да и на что эти обломки были им нужны? Каким образом египетские агаряне на 200 кораблях вышли из Александрии тоже еще в 669 году, напали на Сиракузы и ограбили весь город?20
17 Там же, кн. I, стр. 143.
18 Macrizi. Al-Hitat. II, p. 191. — Васильев, кн. I, стр. 173.
19 «Theophani Chronographia». I, 345.
20 А. А. Васильев, по «Amari Storia dei musulmani di Sicilia. 1854.»
Мы видим во всем этом столько противоречий, что читатель не должен удивляться, если я считаю весь первый период возникновения калифата и его соотношений с православием, нуждающимся в серьезной переработке.
Мы знаем, например, что 19 февраля 842 года считалось временем «восстановления православия» в Восточной церкви. Правда, что новейшие историки оспаривают эту дату и относят «восстановление православия» к 11 марта 843 года, но для нас, не занимающихся такими мелочами, разница в один год совершенно безразлична.
Вот что говорит нам наш первоисточник об этом замечательном событии. У Комбефизиуса, в «Истории Монофелитской ереси» находится речь на «праздник Восстановления изображений»,21 часть которой я привожу в переводе А. А. Васильева.
21 «Oratio historica in festum restitutionis imaginum (Bibliotheca patrum novum auctorium». Т. II, 1642, р. 715—743.
«Подвижник Арсакий отправился к Иоанникию, живущему в горах Олимпа, и уговорился с ним идти к подвижнику Исайе в Никомидию, с которым они оставались три дня. Исайя велел им идти в Константинополь и убедить Мефодия восстановить иконолочитание. Придя в Константинополь, они с Мефодием и со всеми архиереями и монахами направились к Феодоре с просьбою о восстановлении икон (стр. 727—730). Феодора высказалась также за это, но просила Мефодия раньше всего вымолить прощение у бога (ее умершему мужу) Феофилу за преследование икон (стр.700—731). Мефодий, собрав подвижников, митрополитов, епископов, пресвитеров, диаконов, монахов и весь православный люд от мала до велика, горячо молился на первой неделе поста (стр. 734). То же делала и Феодора. И вот, в пятницу она увидела сон, в котором ей возвещалось прощение Феофила (стр. 734—735). После этого она велела собрать всех правосланных, митрополитов, архиепископов, игуменов, клириков и мирян в соборную церковь (стр. 738). Там во время торжественного богослужения иконопочитание было восстановлено, и было решено впредь ежегодно соблюдать этот праздник в первое воскресенье великого поста (стр. 738—739).
«Так, — рассказывает автор Жития Иоанникия, — гонение прекратилось после шести с половиною лет безбожия Льва, после восьми лет и девяти месяцев равнодушия Михаила, после двенадцати лет и трех месяцев безбожной жестокости его сына Феофила против благочестия, после одного года восстановления (άναθρώξεως) благочестивой жены его Феодоры и сына его Михаила. На второй год их боговдохновенного и угодного Христу царствования церковь, по милости божьей одевшись в свое собственное украшение, которым она была облечена апостольскими руками и которого она была лишена руками безбожных, приняла Мефодия, боговдохновенного архиерея, предвиденного отцом Иоанникием, после свержения безбожного и богохульного Иоанна».
Само собой понятно, что этот первоисточник мы имеем в таких поздних документах, буквальному смыслу которых нельзя придавать никакого значения, а потому является вопрос: восстановление православия в восточной церкви не было ли на самом деле лишь его установление? А если так, то не было ли агарянство, повидимому, очень близкое к арианству, с центром пилигримства в Мекку вместо Рима, лишь местною вариацией апокалиптического христианства, которое господствовало до того времени и в Египте, и в Византии, и может быть во всей культурной западной Европе? Тогда будет понятен и церемониал византийского императора Константина Порфирородного (912—959), по которому «друзья агаряне» занимали за торжественным императорским столом высшее место, чем с друзья франки» (т. е. западные христиане).22 Понятно будет и то, что агарянство никогда не было отлучено от византийской церкви, а было отлучено только магометанство и уже много позднее — в XI веке.
22 «De Ceremoniis», II, 52, p. 739.
Таким образом, начатая нами переработка библейской хронологии, приведя нас сначала к легендаризации всей классической эпохи Греции и Рима, а потом к пересмотру магометанства и египетской хронологии, фатально приводит нас к переработке и всей идеологической и хронологической части истории византийской церкви.
Этому предмету и придется нам посвятить далее особый большой отдел, а теперь разберем лишь библейские мифы.
