Будем здесь, как и в прошлой главе, сначала пользоваться только греческими апокрифистами и потому употреблять и для этих царей греческие прозвища, хотя они сами, вероятно и не оглянулись бы, услыша, как сзади их зовут такими именами. Потом в дальнейших главах я укажу для них и библейские имена, которые для них, вероятно, были бы более понятны. Дам сначала хронологические вехи этой династии.
Начнем с царя Геркулеса (Гераклия классических, а с ними и европейских историков).
В лице «царя Геркулеса» (610—641 г), и его ближайших преемников Великая Ромея, — говорят нам, — имела на своем престоле династию, повидимому, армянского происхождения. По крайней мере, апокрифический армянский историк VII века Себеос пишет, что фамилия его находилась в родстве с армянским родом Аршакидов. Но этому противоречит свидетельство других источников о белокурых, золотистых волосах Гераклия, как у славян. Он, — говорят нам, — правил с 610 по 641 год. От первой жены Евдокии, или, может быть главной из многих законных жен и наложниц своего гарема, он имел сына Константина, который, процарствовав несколько месяцев после смерти отца, умер в том же 641 году. В истории он известен как Константин II (иногда Константин III, если считать за императора сына Константина Великого, тоже Константина, царствовавшего, — говорят нам, — в соправительстве с братьями). После него правил в течение нескольких месяцев другой сын «Геркулеса» от его второй жены Мартины, по имени тоже «Геркулес», но для отличия от отца называемый историками Гераклеоном. Он был свергнут осенью 641 года и после него императором был провозглашен сын Константина II, Константин III, он же Константин IV или, как его обычно называют, Констант II, царствовавший с 641 по 668 год. А на византийских монетах и в западных официальных документах он называется всегда Константином. После него правил его энергичный сын Константин IV (он же V) с прозванием Погонат, Бородатый (668—685) или скорее Паганат,1 язычествующий, хотя некоторые относят это прозвище к его отцу Константину III (Константу II). А последний представитель династии царя Геркулеса, Юстиниан II, с прозвищем Ринотмет, т. е. Отрезанный нос, правил два раза — с 685 по 695 год и с 705 по 711. В 695 году он, — говорят, — был свергнут и после урезания носа сослан в крымский Херсон, но позднее при помощи болгар успел вернуть себе трон и стал жестоко мстить лишившим его носа. Установленная им тирания, — говорят нам, — вызвала, наконец, в 711 году, дворцовую революцию, во время которой были у биты, и сам Юстиниан II, и вся его семья. Так в 711 году печально окончилась Геркулесовская династия и вместе с нею кончается наш библейский первоисточник — книга «Цари», где Константин III соответствует царю Седекии, о чем будет сказано в следующих главах, где я дам библейскую версию этого периода Ромейской истории.
1 От πώγω — борода, или от латинского paganus — языческий, откуда и русское слово: поганый.
В период между этими двумя царствованиями Юстиниана II правили два случайных императора — военный вождь Леонтий (695—698), родом из Исаври, и Апсимар, получивший при возведении на престол имя Тиверия (Тиверий III, с 698 по 705 г.), которому некоторые ученые приписывают германское происхождение.
Потом на византийском престоле сидели три случайных императора: армянин Вардан или Филиппик (711—713); Артемий, переименованный при коронации в Анастасия (Анастасий II, 713—715) и, наконец, Феодосий III (715—717). Время этой анархии, царившей в Византии с 695 года, окончилось в 717 году возведением на престол знаменитого Льва Кумироборца, с которого начинается уже новая эпоха в истории Великой Ромеи.
Такова общая хронологическая схема этого периода, а выдающиеся события его найдем в следующих строках.
Во время императора Геркулеса и несмотря на его громкое имя, персы, — как нам говорят, — еще в 611 году, т. е. за 11 лет до пресловутого «бегства пророка Магомета из Мекки в Медину», уже отняли у Великой Ромеи Сирию и овладели главным городом византийских восточных провинций, Антиохией. Дамаск также вскоре перешел в их руки, персы двинулись в Палестину и приступили в апреле 614 года к осаде Эль-Кудса (псевдо-Иерусалима), продолжавшейся двадцать дней, после чего, по выражению одного источника, «злые враги вступили в город с большою яростью точно рассвирепевшие звери и обозлившиеся драконы». Но все это, как я показывал уже ранее, выдумано с целью развязаться с апокрифическим древним Иерусалимом в Палестине.
Действительно, что может быть проще, как написать: «Христианские святыни разрушены, храм гроба господня, построенный Константином великим и Еленою, сожжен и ограблен. Христиане подверглись беспощадному избиению. Иерусалимские евреи (конечно!) были на стороне персов и при взятии ими города принимали деятельное участие в избиении христиан, которых, по некоторым сведениям, погибло до 60 000. Одна из самых дорогих святынь христианского мира, святое животворящее древо, или крест господен, была увезена (зачем-то!) в Ктесифон. Среди многочисленных пленных, отправленных в Персию, находился в иерусалимский патриарх Захария».2
2 А. А. .Васильев. Лекции по истории Византии, I, 182.
Но это — si non è vero, è ben trovato. Опустошительное завоевание персами Палестины и разгром Иерусалима в то время являются необходимыми для историков апокрифической церкви.
«Это было бедствие неслыханное после взятия Иерусалима при Тите и на этот раз непоправимое, — говорит и академик К. П. Кондаков. — Для этого города уже не было потом эпохи, подобной временам Константина, и последующие великолепные сооружения в его стенах, подобно так называемой Омаровой мечети, уже не составят эпохи в истории. Отныне город и его прежние здания переходят в прошлое, и самые крестовые походы, столь обильные всякого рода результатами и, пожалуй, всякою добычею для самой Европы, отзовутся только смутою, путаницею и разложением в жизни Иерусалима» (даже имени которого тут не было тогда, так как он назывался Илионом — Городом св. Илии, что сохранилось и в его тогдашнем имени Элиа-Капитолина, и в современном местном названии Эль-Кудс, т. е. Илья Святой,— прибавлю я от себя).
«Персидское нашествие, — продолжает автор, — разом снесло наносную искусственную греко-римскую культуру Палестины, разорило земледелие, обезлюдило города, уничтожило на время ила навсегда монастыри и лавры, прекратило торговлю. Этим нашествием освободились от прежних уз и страха грабительские племена арабов, и они приготовились к сплочению в будущем в повсеместному наступлению. Отныне период культурного развития страны кончен. Для нее настает та смутная эпоха, которой всего естественнее было бы дать название средних 1еков, если бы только она не продолжалась вплоть до настоящего времени».
Не правда ли, читатель, как это похоже на заключительные строки библейской книги «Цари»? Так почему же удивляться тому, что я и отнес конец «Царства Иудейского» к этому самому времени?
По продолжим и далее нашу выписку.
«Легкость завоевания персами Сирии и Палестины (или, вернее, собственного их отпадения) объясняется, — говорит А. А. Васильев (т. I, 183), — монофизитским составом большей части населения этих областей». Часть персидского войска, пройдя через всю Малую Азию и завоевав Халкидон на берегу Мраморного моря у Босфора, расположилась лагерем у Хрисополя (совр. Скутари), напротив Константинополя. Другая персидская армия завоевала Египет. Александрия пала, вероятно, в 618 или 619 году. А «в Сирии и Палестине, монофизитское население Египта с легким сердцем перешло на сторону персов» (потому что считало их своими соплеменниками и единоверцами: ведь, персами тогда называли современных турок,— прибавим мы).
Одновременно с этими жестокими потерями на юге и на Балканском полуострове, аваро-славянские полчища во главе с аварским каганом, грабя, дошли до самого Константинополя и ворвались в город. Исидор, епископ Севильский, так отмечает это в своей хронике:
«Гераклий начал пятый год своего правления (616 г.), в начале которого славяне отняло у ромеев Грецию, а персы — Сирию, Египет и многочисленные провинции». Однако, опасность со стороны аварского кагана на севере была устранена уплатою большой суммы денег и вручением знатных заложников, и после этого, весною 622 года,3 император переправился в Малую Азию, чтобы бороться с «персами».
Современные нам историки полагают, что он (с 622 по 628 год) совершил три персидских похода, увенчавшиеся поразительным успехом византийского оружия и напомнивших Ф. И. Успенскому блистательные походы Александра Македонского. «Гераклий, — говорят нам, — привлек для этого на свою сторону кавказские народы и вступил в союз с хазарами, потому что северные прикавказские области Персии служили одною из главных арен его военных действий».
В конце 627 года, он, — говорят нам, — нанес решительное поражение персам около современного города Мосула на реке Тигре и вступил в центральные персидские области. Персидский царь Хосрой был свергнут и убит, а восшедший на престол Кавад Шерое начал с Гераклием мирные переговоры. Персы возвратили Византии Сирию, Палестину и Египет и, будто бы, увезенное ими животворящее древо. Гераклий с великим торжеством вернулся в столицу, и к «великому утешению христианского мира, животворящий крест был водворен на прежнее место».
«Победоносная Византия возвратила себе все потерянные восточные провинции, — говорит нам А. А. Васильев, — и драгоценная святыня древа господня восстановилась на прежнем месте».
И вот, — прибавляет он,4 — Гераклий в 629 году впервые официально назвал себя василевсом. Это греческое название уже давно употреблялось в частях империи, говорящих на греческом языке. Но оно еще не было принято, как официальный титул. До VII века греческим эквивалентом для латинского названия «император» был «автократор» (αύτοκράτωρ), т. е. «самодержец», что этимологически не соответствует значению слова «император».
3 А. А. Васильев. Лекции по истории Византии, I, 184.
4 Там же.
Почему же греческий титул «царь» (Василий, по-гречески) явился так поздно?
Английский византинист Бьюри пишет: «Пока вне Римской империи (т. е. в Персии) существовал крупный независимый василевс, императоры воздерживались принимать титул, который пришлось бы разделять с другим монархом. Но как только этот монарх был низведен на положение зависимого вассала и не было более конкуренции, ромейский император отметил это событие, приняв официально тот титул, который в течение нескольких столетий прилагался к нему неофициально»!
Какая, читатель, подумаешь, скромность!
А с нашей точки зрения официальным титулом Ромейского царя до Гераклия скорее всего было библейское слово Мелек, или Кесарь, и к греческому языку правительство естественно перешло, только потеряв семитический язык своего богослужения, что, конечно, обозначило коренную реформу богослужения и резкую перемену религиозной идеологии. С нашей точки зрения с этого момента и началось государственное христианство, как религия правящих классов, взамен арианства или апокалиптического николаитства, которого до тех пор придерживались ромейские-кесари. Спросим прежде всего, что значит Кесарь, или, вернее, Кайсар? Еврейский корень этого слова Кошар в греческом произношении кайсар значит — крепкий, стойкий; по-гречески — Константин. И вот, подобно тому как славянское слово «Король» произошло от имени Карла Великого,5 а санскритское Питагору (учитель) выработалось из имени мифического учителя Пифагора, так и латинское Caesar и немецкое Kaiser выработались из еврейского прозвища Константина, и раньше его этот титул не применялся ни к кому.
5 А само имя Карл — повидимому, от еврейского Цор-Эль, т. е. твердыня божия, а также — царь божий.
Но, вот, ромейские кайзеры (по-латыни— цезари) при возникновении агарянства вдруг перестают называть себя прозвищем Константина Великого и, вместо Константиновцев, объявляют себя Василианцами (по-гречески — Басилевсами) в честь основателя христианской литургии Баз-Илу (Василия). Не ясно ли отсюда, что только с этого момента и началось христианство, как государственная религия? И мы не можем не отметить, что как раз после того времени жил Марк Афинский (626—725), который по нашим соображениям составил из ходивших тогда сказаний о Великом царе-Мессии первое из христианских евангелий — евангелие Марка на греческом языке.
А перед этим в добавок еще совершилось чудо, потому что того, что произошло, иначе нельзя назвать.
«В то время как император, — говорит Гиббон,—торжествовал свои победы в Константинополе или в Иерусалиме в 629 году, — один крошечный городок на границе Сирии был разграблен сарацинами: обычный и пустяшный пограничный случай, если бы он не был прелюдией могучей революции. Эти разбойники были апостолы Мухаммеда. Их фанатическая храбрость вышла из пустыни, и в последние восемь лет своего царствования Гераклий уступил арабам те самые провинции, которые он освободил от бесконечно более могучих персов».
Но ведь это же, повторяю, — чудо! Как могли бедные разрозненные пастухи аравийских пустырей, по самой своей разрозненности не имевшие никакой возможности сорганизоваться, вдруг победить «могучую Ромею?» Ведь это много нелепее рассказа о том, как юноша Давид убил камнем из пращи гиганта Голиафа!
«В начале VII века в пределах Аравийского полуострова и населенной арабами Сирийской пустыни не было ни одной политической организации, которая заслуживала бы названия государства», — говорит так часто цитируемый нами А. А. Васильев (I, 189). — Лишь в самой его дали, на юго-западе, в Йемене, продолжало существовать Сабейско-Химьярское княжество. Нам говорят, что еще в первой половине VI века химьярский князь, как покровитель иудейства, открыл гонение на южно-арабских христиан, что вызвало вмешательство абиссинского христианского царя, который одержал полную победу и принялся восстановлять христианство в Йемене.
«Но расположенное на юго-западе полуострова Химьярское княжество не имело значения для остального мира. Остальные аравийцы жили в условиях родового быта. Кровное родство являлось единственной основой их естественных интересов, а религиозные представления их были очень примитивны. Племена имели своих идолов и другие священные предметы, например камни, деревья, источники. Они верили в невидимые дружественные, но чаще враждебные сверхъестественные силы, особенно в демонов (джинов). Представление о высшей невидимой силе отличалось у них неопределенностью. Молитвы, как формы почитания, они, повидимому, совсем не знали. Если же они и обращались к какому-либо божеству, то это обращение было воззванием о помощи при мести за понесенную обиду или несправедливость».
Кочевая жизнь бедуинов, проводивших свои дни в перевозимых с места на место палатках, конечно, не способствовала устроению постоянных, определенных мест для совершения религиозного культа, хотя бы и очень примитивного. А города были редки и мелки, и могли иметь лишь мирный торговый характер, пока два из них — Мекка и Ясриб (Медина) не стали местом пилигримства к осколкам случившейся там метеоритной катастрофы, о которой я уже говорил в VI томе, и которая могла произойти только накануне походов Гераклия в Персию в 629 году, хотя потом местные жители и отнесли падение метеорита к временам Отца Рима.
«История первоначального ислама, — говорит А. А. Васильев (I, 195) — принадлежит, из-за состояния источников, к одним из наиболее темных и спорных вопросов в истории».
Как пример разноречивости можно привести мнения современных нам знатоков. Один из них (Гольциэр), читая по уже упомянутому мною способу ясновидения византистов даже и мысли давно минувших людей, пишет:
«Нет сомнения, что в душе Мухаммеда уже жила мысль о распространении своей религии за пределы Аравии и о превращении своего учения, возвещенного тогда лишь ближайшим родственникам, в силу, владычествующую над миром». Другой ученый (Гримме) говорит, что «на основании Корана можно считать конечною целью Мухаммеда и ислама полное обладание Аравией». Наконец, третий современный нам ученый (Каэтани) пишет, что пророк даже и не думал об обращении всей Аравии.
Недоумение историков при попытках объяснить «поразительные успехи Магомета», возбуждалось и тем обстоятельством, что Аравия в течение всей своей долгой жизни никогда не признавала одного властителя, и что большинство племен в северо-восточной ее части были христиане, так как эта религия была преобладающей в Месопотамских не арабских областях вдоль Евфрата в VII веке и сильно распространялась по сравнению с пришедшей в полный упадок официальной «религией магов».
«В начале Византия даже ставила ислам (т. е. агарянство), — говорит А. А. Васильев (I, 196), — наравне с другими христианскими сектами. Византийская апологетическая и полемическая литература выступает против агарянства так же, как против монофизитов, монофелитов и представителей других христианских учений». Даже апокрифист, писавший от имени «жившего в VIII веке при мусульманском дворе и принадлежавшего к сарацинской семье» знаменитого Иоанна Дамаскина, не видел в исламе новой религии, а лишь аналогичный с другими ересями пример отпадения от христианской веры. Из Византийских хронистов первым сообщает сведения о жизни Мухаммеда, «правителя сарацин и лжепророков», писавший, будто бы, в начале IX века Феофан, да и в нем это место позднейшая вставка. А если это даже и верно, то как же объяснить, что имя Магомета и имена его соратников Абу-Бекра, Османа, Али и других не были отмечены никем из образованных византистов до IX века?
Но тут мы видим и еще новое недоумение.
Обычно, как одна из главных причин «поразительных военных успехов аравитян в VII веке в борьбе с Византией и с Персией», приводится их энтузиазм, переходивший в религиозный фанатизм. Арабы, будто бы, «бросились на азиатские и африканские области, выполняя завет своего пророка, предписывавший им обращение всего мира в новую веру, и религиозное воодушевление заставляло их с презрением относиться к смерти». Но эта точка зрения должна быть признана ошибочной. В VII веке убежденных мусульман было немного, да и это меньшинство оставалось в Медине до окончания предполагаемых историками первых их великих завоеваний. Громадное же большинство аравийцев состояло из бедуинов, знавших ислам лишь по имени. О каком-либо религиозном энтузиазме с их стороны не могло быть и речи. «Религиозный фанатизм и религиозная нетерпимость в исламе, — говорит А. А. Васильев, — есть явление позднейшее, несвойственное арабской нации, и объясняется влиянием мусульман-прозелитов ».
Вот почему новейшие исследователи, по примеру Каэтани, ищут других причин неудержимого натиска арабов. «Бедная природа Аравии не могла, — говорит он, — удовлетворять жизненным потребностям арабов, которые, под угрозою нищеты и голода, должны были сделать отчаянную попытку спастись из горячей темницы своей пустыни».
Но, ведь, по такой причине всю Россию должны бы были давно завоевать эскимосы, у которых страна еще беднее! Подобные объяснения можно давать только детям, да и то лишь с отчаянья. История всех завоеваний показывает совершенно обратное. И вот, начала теперь выдвигаться третья гипотеза. «Будучи, большею частью, монофизитами, восточные провинции, — говорят нам, — готовы были отложиться от Византии».
Да и как не отложиться! Подумайте только: одни говорят, что у сына божия только божеское естество, а другие, что кроме него и человеческое... Ведь, это же совершенно невыносимо!! Кроме того, «население византийских областей Сирии и Палестины, — говорят нам, — в своей большей части принадлежало к семитской расе и потому арабы-завоеватели встретили здесь единоплеменное население, говорившее на их же языке». По словам одного ученого, дело, таким образом, «не шло о покорении иностранного владения, дань которого была бы единственною прямою выгодою, но о возвращении части своего отечества, изнемогавшей под чужеземным игом».
Таково было бы единственное приемлемое объяснение, но и оно не соответствует реальности: властелинами Царь-Града вплоть до того времени были большею частью сами же азиаты. Евангелий еще не было, греческая литература еще не развилась, законы даже и на Балканском полуострове были еще на библейском языке, да и само агарянство, скорее всего было слегка измененным арианством, т. е. законом Арона.
«Рассказы о том, — говорит А. А. Васильев, работами которого я особенно пользуюсь при изложении фактической части этого предмета, — будто Мухаммед обратился письменно к современным ему государям, в том числе и к Гераклию, с предложением принять ислам, и о том, будто бы последний дал ему доброжелательный ответ, должны быть признаны позднейшим измышлением. Но оно правдоподобно, характеризуя близость обоих религий, как и рассказ о договоре, на основании которого, будто бы, Софроний сдал Иерусалим Омару и в котором устанавливались гарантии для свободы христиан в их религиозной и общественной жизни». Уже после смерти Гераклия, агаряне в 641 или 642 году присоединили к себе Александрию, и в конце сороковых годов Византия окончательно должна была отказаться от Египта, а агаряне стали распространять свои захваты далее на .запад вдоль берега Северной Африки. Сирийский наместник и будущий калиф Моавия, — говорят нам, — деятельно принялся за постройку кораблей, экипаж которых состоял в первое время из местного, привычного к морю греко-сирийского населения. По сведениям, извлеченным в последние годы из папирусов, выясняется, что «в конце VII века одной из главных забот египетской администрации была постройка судов и снабжение их опытными моряками».
Итак, новый сюрприз! Оказывается, что Египет отделился от Византии как раз при помощи александрийского греческого флота!
Начиная с пятидесятых годов VII века, т. е. при Константине III, агаряне, не иначе, как с помощью того же александрийского греческого флота, присоединили к себе важную византийскую морскую базу, — остров Кипр, разгромили византийский флот, находившийся под начальством самого императора у южных берегов Малой Азии, захватили остров Родос, на котором разбили знаменитый колосс Родосский, доходили до Крита и Сицилии и начали угрожать Эгейскому морю.
Благодаря вышеперечисленным успехам саракинов, которых теперь нам уже прямо приходится считать не за магометан из Аравии, а за ариан из Нижнего Египта, Великая Ромея разделилась на агарянскую, с местом общенародного поклонения в Мекке, и на христианскую, с местом общенародного поклонения, повидимому, еще у подошвы Везувия, или Этны, или в Риме. А так как власть ромейских императоров была теократическая основанная на суеверии, потому что одной военной силой нельзя было держать в повиновении отдаленные страны при тогдашних путях сообщения, то разделение мест поклонения влекло разделение и светской власти. Ромейская империя утратила свое положение мировой державы. Сильно уменьшившаяся территориально, византийская часть ее превратилась в государство, в котором наиболее активным было приморское греческое население торговцев-моряков Малой Азии, и островов Эгейского моря. Что же касается до Балканского полуострова вообще, то он, включая и Пелопоннес, в своем этнографическом составе имел еще преобладающий славянский элемент. На латинском Западе Византии принадлежали лишь разрозненные части Италии, не вошедшие в состав Лангобардского королевства (например юг Италии с Сицилией и другими островами этой части Средиземного моря), Рим, как место пилигримства, кроме Флегрейских полей и Этны, и Равеннский экзархат. В византийских владениях Италии греческое население жило на юге и в Сицилии, где оно значительно увеличилось в VII веке, так как туда бежали не желавшие принять агарянство богатые жители Египта и Северной Африки. «Римская империя превратилась в греческую империю», — говорит А. А. Васильев,6 а с ним и другие новейшие ортодоксальные историки.
6 А. А. Васильев. Лекции по истории Византии, I, 202.
А мы от себя прибавим: не в греческую, а в греко-латинскую, в ту самую, о которой и говорят нам классики, относя ее в допотопные времена. Ранее этого Ромея была еще старозаветною, как описана в Библии, и ее литературным международным общеромейским законодательным и церковным языком был еще еврейско-халдейский, а не греческий и латинский, как думают до сих пор.
Еще в начале этого исследования я привел основное положение Канта, что единственным доказательством достоверности наших знаний, даже и получаемых непосредственным опытом и наблюдением, является только их разумность, т. е. понимаемость нашим разумом (иначе — логичность). Тем более относится это к оценке достоверности наших знаний, получаемых из чужих сообщений, которые никогда не бывают тожественны при переходе от рассказывающего к слушающему, а всегда аппецепционны, т. е. вариантны, так что при целом ряде последующих передач первоначальное сообщение очевидца делается неузнаваемым.
Нечто подобное должно было произойти и в указываемый нами период, который позднейшая молва наделила никогда не существовавшим в то время достославным аравийским пророком (Магометом, по-корейшитски) и невероятными подвигами разрозненных природою и малочисленных по природе аравийских пастухов, будто бы завоевавших в несколько десятилетий более половины великой Ромейской империи, не имевшей себе до тех пор никаких соперниц. Все это очень похоже на сказку о том, как синица когда-то зажгла море, и если к тому самому времени и относят историки изобретение «греческого огня», горевшего подобно нефти на поверхности морей и сжигавшего плывущие но нему деревянные неприятельские корабли, то дело становится только хуже: зажигали море как раз греки, а не синица-Магомет и его агарянские калифы.
Для почти моментального отпадения от Царь-Града всей северной Африки и большей части Азиатских провинций недостаточно было, — как я уже не раз указывал, — бегства одного безграмотного предводителя аравийского каравана из своего родного захолустного города в другой, еще более захолустный, чтобы дать начало целой «эре бегства» (гаджаре или хагари7). Для разделения прежней общей религии на две нужен был более серьезный повод. Объяснения историков, которые я добросовестно привел в этой главе, настолько натянуты и наивны, что показывают только их бессилие дать настоящее объяснение.
7 Hagar, по-русски — Агарь, — наложница Аб-Рама (Отца-Рима).
Мотивировать такую катастрофу, противоречащую естественному течению человеческой эволюции, можно только действительным вмешательством в дело нечеловеческих сил.
В предшествовавшем томе, сообщая подробно о ежегодных пилигримствах всех агарян на поклонение осколкам метеоритной катастрофы, вделанным в угол Каабы в центральной мечети Мекки, я уже показывал, что единственным рациональным объяснением распадения Великой Ромейской империи на агарянскую и христанскую могла быть только метеоритная катастрофа в Красном море, произведшая панику среди ромейских властей и ромейского духовенства. А для вызова паники она должна была сопровождаться сотрясением воздуха, равносильным обширному землетрясению, способному потрясти стены египетских и сирийских храмов и низвергнуть в Египте, как тогдашнем религиозном центре Ромейской империи, статуи и алтари веками установившихся богов.
Отголоски этой катастрофы мы и видим в библейском рассказе о беглянке Агари (Hagar, или Хаджар, откуда и Хеджара — эра бегства), отвергнутой Отцем-Римом, т. е. Ромейской империей вместе с ее сыном Измаилом, родоначальником «богоуслышанных» (измаэлитов, по-библейски). В согласии с этим являются и меккские предания, что камень, осколки которого хранятся там теперь, был брошен во дни того же «Отца-Рима» с неба ангелом Гавриилом с великим блеском и грохотом.
Только такой метеоритной катастрофой и притом катастрофой исключительной величины и можно объяснить иначе беспричинное моментальное распадение великой империи при царе Геркулесе, а также и то, почему агаряне не были преданы анафеме тотчас при своем появлении. А катастрофа, благодаря самой своей кажущейся сверхестественности, должна была в последующих же поколениях превратиться, если не в рассказ о всемирном потопе, в случае гигантской волны в Красной море и сопровождавших ее ливней, то во что-нибудь вроде затопления войск Фараона, гнавшихся за беглецами из Египта, удалившимися как раз в Аравию под предводительством Арона-Ария, отца ариан, при «вулканическом» извержении горы Синая, никогда не бывшего вулканом. Во втором томе «Христа» я показал уже, что описание бегства из Миц-Рима содержит в себе типические особенности извержений Везувия, но это еще не значит, что туда не прибавлен впоследствии и эпизод из агарянской метеоритной катастрофы, когда все действие было перенесено из Италии в Аравию.
Отмечу также и курьезное совпадение. В то время, когда семитическая часть населения Ромейской империи стала ходить на поклонение Меккскому Метеоритному камню, греко-латинская часть начала пилигримствовать в Итальянский Рим на поклонение к упавшему там Малому Камню, по латино-гречески Петру-Павлу,8 откуда и произошел миф о двух апостолах Христа — Петре и Павле — пострадавших в Риме в тот же самый день года, 28 июня. Таких курьезных превращений в христианской теологии — больше, чем в Метаморфозах Виргилия.
В библейской книге «Слова Денные» Гераклий назван «Огнь Божий» (Иосия9) (II Паралипоменон, 21, 24) и отнесен к числу царей благочестивых.
8 Петрус Павлус (Petrus Paulus) значит Малый Камень.
9 יאשיהו (ИАШ-ИЕУ) — Огнь божий, или: «сжигает Господь» (the Lord burnus), по Крудену.
«В двенадцатом году его царствования, — говорится там, — были разрушены перед его лицом жертвенники, построенные властелинам, и статуи солнца, возвышавшиеся над ними, и изломаны священные деревья, и истуканы, и столбы. Их разбили в прах, и рассыпали их над гробами10 тех, кто приносил им жертвы, а кости жрецов сожгли на жертвенниках их (II Паралипоменон XXXIV, 4—5).
А отожествляя, как мы сделали по другим сопоставлениям (табл. на стр. 376), библейского царя «Огнь божий» с императором Геркулесом византистов, мы и получаем для двенадцатого года его царствования как раз 622 год, на который и приходится время хеджры, т. е. панического бегства во время метеоритной катастрофы, к осколками которой до сих пор ходят на поклонение.
А в книге а Цари» это описание еще более расширено. Царю «Огню Божию» приписаны и другие подвиги, очевидно путем отожествления того, что сделал метеоритный огонь, с деяниями жившего в то время императора. «Он повелел, — говорят нам, — первосвященнику Предопределителю11 вынести из храма Властелина (как это приписывается теперь Магомету в Мекке) вещи, сделанные для дубравы и для всего небесного воинства, сжег их и отставил всех кадивших Владыке, Солнцу, Луне, Созвездиям и всему Небесному воинству. Он разрушил блудные дома». (II Цариг XXIII, 4—7.) А потом, уже в 18 году царствования царя Геркулеса (т. е. в 628 году византистов, когда он совершил победоносный поход в Персию) «Огнь Божий» совершил пасху в «Святом Городе» (Иерусалиме), которой «не было от дней Судей и во все дни царей богославных. и богоборческих» (II Цари, XXIII, 22), т. е. со времени возникновения Ромейской империи...
10 קברים (КБРИМ) — гробы, могилы.
11 חלק-יהו (ХЛК-ИЕУ) — божий раздел, предопределение.
Как это понимать, читатель? Выходит, что еврейская Пасха, т. е. празднование «исхода из Египта», была установлена толька на шестом году Геджары, т. е. совпадает со временем возникновения агарянства и есть учреждение в память бегства от метеоритной катастрофы. Это место повторено также и в книге а Слова Денные» (Паралипоменом, XXXV глава).
«Так устроено было служение богу-Громовержцу, говорится там между прочим, — чтобы совершить пасху и принести всесожжение на жертвеннике по повелению царя «Огнь божий». И совершали дети Богоборца, находившиеся в Святом городе, пасху и праздник опресноков в течение 7 дней, и не было такой пасхи у богоборцев от дней Самуила Пророка (!!!), т. е. со времени помазания Саула».
И, действительно, пересматривая все случаи, когда в Библии упоминается пасха (таблица XI), мы видим, что она, возникла по ортодоксальной терминологии еще во время «бегства из Миц-Рима», т. е. будто бы, в промежуток между 1491 и 1451 годом «до рождения Христа»... И вдруг она исчезает с библейского горизонта на срок около 800 лет и вновь возобновляется лишь во время «Огня Божия» (Иосии) около 650 года до того же пресловутого рождества Христова!
Но это, ведь, явная нелепость, а потому мы должны допустить, что и Пасха евреев началась только со времени 6 года Геджры, т. е. с 628 года нашей эры, перед тем как Гераклий-принял греческий титул царя — Василий (βασιλεύς).
|
1) В книге Исход: XII, 11 — «это Пасха Господа»... XII, 43 — «вот устав Пасхи».., XI 1,31— «заколите Пасху»... 2) В книге Левит: XXIII, 5 — «Пасха в 14 день месяца»... 3) В книге Числа; XXVIII, 6 —«в 14 день.. .Пасха»... XXXIII 3 — «на другой день Пасхи вышли сыны Богоборца»... IX, 5 — «Совершили они Пасху в первый месяц»... 4) В книге Второзаконие: XVI, 2—«за Пасху господу богу твоему» 5) Иисус Навин: V, 10 — «совершили Пасху в 14 день»... V, 11 — «на другой день Пасхи стали есть». А в книге «Судьи» слово Пасха ни разу не упоминается. Ее тогда еще не совершали. Затем являются упоминания о ней только в царствование царя Огнь божий (Иосия), одного из последних царей «иудейских» и притом со специальным упоминанием, что она «не была совершаема со дней Судей» (II Царей XXIII, 22); «в 18 год «Огня божия» совершена эта пасха» (II Паралипоменон, XXV, 19). «И дал «Огнь божий» в дар для жертвы пасхальной 30000 мелкого скота и 3000 волов» (т. е. столько погибло при катастрофе)». Вся XXV глава посвящена описанию пышности этой первой пасхи богоборцев и богославцев. У пророков пасха упоминается три раза. У Иезекиила: XLV, 21 — «должна быть у вас пасха». У Ездры: VI, 20 — «закололи пасхальных агнцев»... VI, 19 — «совершили пасху возвратившиеся из плена». В Евангелиях о пасхе говорится не раз. У Матвея: XXVI, 2 — «через два дня будет пасха»... XXVI, 17—«где велишь приготовить пасху»? У Марка: XIV, 1 — «надлежало быть празднику пасхи»... XIV, 12 — «ходили в Иерусалим на праздник Пасхи»... XXII, 8 — «приготовьте нам Пасху». У Иоанна 11,13 — «Приближается Пасха»... XI, 55 — тоже... II,23 — «он был в Иерусалиме на празднике пасхи»... XII, 1 — «за 6 дней до пасхи пришел Иисус»... XVIII, 28— «чтобы можно было есть пасху»... XIX,4—«была пятница перед пасхой»... |
С этого же времени, возможно, началось и смешение первоначального Иерусалима (бывшего сначала лишь залитым лавою Везувия Геркуланумом) с палестинским Иерусалимом, или даже с Меккою, а мифы о метеоритной катастрофе, как я уже сказал, легко могли слиться со сходными мифами о первом извержения Везувия. Во всяком случае описание в Библии палатка завета, носимой по Аравийской пустыне 40 лет богоборцами, настолько похоже на рисунки Каабы в Мекке («Христос», кн. V), что сомневаться в единстве их происхождения очень трудно, но агарянство не смогло присоединить к себе отставшую от него греко-латинскую часть империи.
Все попытки египетских кораблей овладеть Константинополем окончились неудачей, причем главную роль сыграл изобретенный сирийским греком Благо-победным (Калинником) «греческий огонь», воспламенявшийся на море перед неприятельскими судами. В 677 году уже состарившийся Моавия-Калиф, т. е. наместник божий заключил с императором мир на условии уплаты ему определенной ежегодной дани.
Параллельно с действиями под Царь-Градом и на восточной границе египетские агаряне калифа, начиная с шестидесятых годов VII века, стали продвигаться и на запад в северной Африке, где в начале VIII века перешла к ним крепость у Геркулесовых Столбов, называвшаяся Септем (Septem, теперь испанская крепость Сеута). В начале того же VIII века они быстро обратили в свою веру большую часть Иберийского полуострова.
Так естественно, и без всякого Магомета и аравийских пастухов, объясняется разделение Великой Ромеи на агарянскую с наместником бога (калифом) во главе, и на православную с царем-базилевсом, т. е. василианцем, во главе. Вопрос может быть лишь о том, кто от кого отделился? И был ли переход из одной веры в другую совершаем путем применения вооруженной силы или просто спорами теологов?
* * *
Наши сведения о славянах на Балканском полуострове в VII веке получены только из книги «Чудеса святого Дмитрия Солунского». Конечно, это источник не важный. Немногим более надежны наши сведения и о болгарах того времени. Нам говорят, что из опасения их налетов появилось у императора Константина III даже намерение покинуть Царь-Град и уехать в какой-либо итальянский центр. Он отправился в Италию и после недолгого пребывания в Риме, в Неаполе и на юге Италии, обосновался в сицилийских Сиракузах, где и был убит, когда парился в бане (668 г.).
С его смертью план перенесения столицы на запад был оставлен, и сын Константина III, Константин IV, остался жить в Царь-Граде.
Каковы были религиозные течения того времени?
Еще во время своих персидских походов Гераклий вступил в переговоры с монофизитскими епископами восточных провинций, чтобы путем догматической уступки сделать общую иерархию.
Православная церковь соглашалась признать в Христе при двух естествах одну волю, да и монофизиты, признававшие в Христе лишь одно, естество, понятно, не имели ничего и против одной воли. Так появилось, — говорят нам, — монофелитство.12 Антиохийский и Александрийский патриархи-монофизиты готовы были пойти навстречу подобному примирению; царь-градский патриарх Сергий тоже соглашался; римский великий понтифекс Гонорий признал правильным это учение; только Софроний, возведенный в сан «иерусалимского» патриарха и получивший таким образом возможность иметь широкое влияние, доказывал несостоятельность одной воли у Христа.
12 От ̃μόνος — один и αθέλη̃μα (фелема) воля.
Преемник Константина III, Константин IV, желая, наконец, узнать, сколько воль было у Христа, созвал в 680 году шестой вселенский собор в Царь-Граде, который, — говорят нам, если не врут, — вынес осуждение одновольцам и признал у Христа два естества в одной личности, и в ней же две воли.
На этом моменте, как я уже говорил, и оканчивается наш библейский первоисточник — книга «Цари», где провозглашение в Христе двух тел и двух воль приравнивается к Вавилонскому пленению богославцев.
Значит, «иудеи» были то же, что и монофелиты.
Александрийская, иерусалимская и антиохийская патриархии принимали живое участие в соборе: первые две послали в Царь-Град представителей, а антиохийский патриарх Макарий лично приехал па собор и выступил на нем убежденным сторонником монофелитства (иудейства), за что и был лишен собором сана и отлучен от церкви. Постановление шестого собора показало Сирии, Палестине и Египту, население которых в своей большей части было монофизитским, что Царь-Град отказался от церковного единения с ними. Только тогда Сирия, Палестина и Египет и обособились окончательно от Византии.
Переход к двуволию Христа, отделивший в 680 году Византию без всякого «арабского завоевания» от Египта, Сирии и Палестины, совершенно изменил положение вещей и в Малой Азии, которая из страны, почти не нуждавшейся в серьезной защите, превратилась теперь в территорию, наиболее угрожаемую со стороны новых соседей. Это обстоятельство заставило византийское правительство установить новые административные деления, дав преобладающее значение столь важным в то время военным властям.
Для защиты против восточной опасности были созданы в VII веке два следующих крупных воеводства, позднее называвшиеся Фемами:13 1) Армениаки (т. е. Армянская) на северо-востоке Малой Азии, на границе с Перенией, и 2) Анатолики (т. е. Малоазиатская, от греческого слова άνατολή — восток). Оба эти округа имели целью защиту империи против персов. Затем был установлен «Императорский богохранимый Опсикий» (т. е. охранная фема),14 служивший стражем столицы и занимавший часть Малой Азии, прилегавшую к Мраморному морю. На Балканском полуострове был округ Фоакия, созданный против болгар и славян, и Морской Кивиреотский округ, на южном побережьи Малой Азии и на островах, против нападений усилившегося арабского флота. Затем, повидимому, в конце VII века, в Греции образовался военный округ Эллада или Элладики (первое достоверное появление этого имени) против вторжений в Грецию славян и, может быть, округ Сицилия против морских нападений сарацин, начинавших грозить уже западной части Средиземного моря.
13 От θέ̃μα — военная область, вроде бывших в России областей: Войска донского и Войска уральского.
14 Пишут θόφίκιο; вероятно, от ώ̉φ — фронт, лицо; по-латыни — opsequium — помощь, власть, охрана.
Обычно, за немногими исключениями, во главе подобных округов — фем, стояли стратеги, т. е. военные губернаторы, соединявшие в своих руках обе власти, военную и гражданскую.
Однако, переход от «старого еврейского завета к новому греческому» произошел не без затруднений. У преемника Константина Погоната Юстиниана II появились два соперника — Леонтий и Тиберий — и затем трое случайных, мимолетных императоров. В течение шести лет на византийском престоле после Юстиниана II были Вардан, он же Филиппик, Анастасий II и Феодосий III (711—717 г.), — и все они были, один за другим, низложены. В государстве царила смута. Вардан своим монофелитством нарушил добрые отношения с Римом, но Анастасию удалось восстановить мир с Римом за счет ссоры с агарянами-монофелитами. Особенно. неудачны были внешние дела: болгары, мстя за смерть дружественного им Юстиниана, дошли до Константинополя; агаряне упорно продвигались сухим путем из Малой Азии и водным по Эгейскому морю и по Пропонтиде, сильно грозили столице. Империя переживала критический момент. Феодосии III, чувствуя свое полное бессилие перед надвигавшеюся опасностью, сложил с себя императорский сан, и Лев, стратег Анатолики, вступил в 717 году в торжественном шествии в Царь-Град, где и был коронован патриархом на царство. Таким образом военная власть, получившая такие широкие полномочия в Фемном устройстве империи, дала ей и императора-вазилианца.