Мумия Великого Царя-Мессии (Рэ-Мессу Миамуна) в Гизехрском музее египетских древностей, близ Каира.
Египетская статуя Великого Царя-Мессии (Рэ-Мессу-Миамуна), хранящаяся в Туринском музее Эгиацио.
Мы видели сейчас, что при неопределенности месяцев астрономия отказывается дать для какого-либо события точную и определенную дату, руководясь только лунным затмением, не указанным по его месту на небе или по времени года. Поэтому здесь нам приходится руководиться главным образом филологическими соображениями и сопоставлениями разнородных памятников. Возьмем, например, Коран, в котором тоже сохранилось сказание о Великом Царе-Заступнике, но там он называется уже не Александром, а Дгулем, т. е. Юлием, или, что то же самое, Юлианом. Вот это интересное место Корана.
(Коран, XVIII, 82.)
«Тебя спросят, о Достославный, на счет Владетеля двух земных краев? Отвечай: Я расскажу вам его историю!
«Мы укрепили его могущество на земле, дали ему средства достигнуть желаемого, и он пошел в путь. Он шел, покуда не достиг захода солнца. Он увидал солнце заходящим в кипящий Фонтан; подле него он нашел поселившийся народ. Мы сказали ему:
— «О Дгуль Карнейн! Ты можешь истребить этот народ или поступить с ним великодушно!
— «Мы накажем, — отвечал он, — всякого человека нечестивого, а потом предадим его богу, который подвергнет его более страшному наказанию. Но кто веровал и творил добро, тот получит хорошую награду, и мы дадим ему повеления легкие для исполнения».
«Дгуль Карнейн снова отправился в дорогу, покуда не пришел туда, где восходит солнце. Оно поднималось над народом, которому мы ничего не дали для ограждения от жара. Да! Это было так, и мы знаем всех тех, которые были с ним, Дгуль Карнейном. Он опять отправился в путь, покуда не очутился между двух плотин, подле которых жил народ, едва понимавший какой-нибудь язык. Этот народ сказал ему:
— «О Дгуль Карнейн! вот Яджудж и Маджудж (Гог и Магог), производящие на земле беспорядок. Можем мы просить тебя, вместо награды, построить загородку между ими и нами?
— «Могущество, которое дает мне властелин мой, — ответил он, — важнейшая для меня награда. Только ревностно помогайте мне, и я построю загородку между ими и вами. Приносите ко мне большие куски железа, покуда можно будет завалить промежуток между двумя горами. Раздувайте огонь, покуда железо покраснеет как огонь! Принесите мне расплавленной меди, чтоб бросить сверху!
«После этого Яджудж и Маджудж не могли ни влезть на его стену, ни пробить ее.
— «Это, — сказал Дгуль Карнейн, — есть действие милосердия божия. Когда придет определение властелина, он разломает стену в куски. Обещания божий непреложны. Придет день, когда мы прикажем этим народам спешить толпой, подобно волнам, одним за другими. Прозвучит труба, и мы все соберемся вместе. В этот день для неверных мы устроим геенну».
Но этот Юлий-Дгуль в одно и тоже время и Александр Великий, и император Великой Ромен Юлиан Философ (ум. 363 г.).
Так я писал в V томе «Христа» (стр. 350), еще не решаясь делать дальнейших сопоставлений, для которых я не имел там удобного места. Но сопоставления сами собой приходят в голову.
Только-что приведенное сказание Корана о Дгуле Карнейне давно уже считалось за один из мифов об Александре Великом, который проник и в светские сказания мусульманских народов под именем Искандера Зюль-Карнайна, т. е. Александра Юлия двух Рогов. Сомнения тут быть не может. Ясно, что тот, кого прозвали «Великий Царь-Заступник» назывался Юлием или, что одно и то же, Юлианом (по-русски — Ильей, что значит Солнечный, от греческого Элиос—солнце). А знаменитых Юлианов мы знаем в истории только двух: один из них вполне реальный Юлиан Отступник (от арианства), прозванный ученым (Философом), и другой мифический, отчасти списанный с него же и отчасти с Констанция Хлора, — Юлий Цезарь.
Кто же из них предполагается в Коране и у Плутарха? Посмотрим факты.
В Коране сказано: он (т. е. Александр Великий) пошел сначала в путь, пока не достиг места захода солнца и увидел его заходящим в «кипящий фонтан». Это показывает на научную экспедицию Великого Заступника на крайний запад, т. е. на берега Атлантического океана. А у христианских писателей мы как раз и видим такой же поход Юлиана Философа во Францию, относимый ими к 357 году, через три года после чего его провозгласили Святым (по-латыни — Августом). Здесь все совпадает со сказанием в Коране, но христианские биографы «Великого Царя-Заступника» почему-то укоротили это западное путешествие, доведя его вместо Парижа и Сены только до среднего течения Дуная, причем он, будто бы, вступил в дружеские отношения с кельтами-французами не у них, как говорится о Юлиане, а лишь через посольство их к нему. На пиру при этом Юлиан, будто бы, спросил у одного из них:
— «Чего вы более всего боитесь»? — думая, что его. А они ответили:
— «Мы боимся только одного: чтобы небо не упало на наши головы».
И за это Юлиан, будто, бы счел их хвастунами.1
1 Arrian, I, 4—8; Strabon, VII, p. 301.
Мы видим, что европейские авторы несколько обидели тут Александра Великого, заставив его возвратиться с западного похода ранее, чем следовало (будто бы, из страстного желания идти в страну солнечного восхода). Но за эту убавку на Западе они сторицею вознаградили его прибавкою пути на востоке.
Действительно, мы только-что видели из повествования Плутарха, что великий Царь-Заступник, окончив экспедицию в Персию, пошел далее и добрался даже до Индо-Китая, причем не перешел лишь через Ганг, а спустился по нему к Индийскому океану.
В Коране к этому прибавлена еще и Китайская стена, и то, как Великий Царь-Заступник (Юлий-Александр) видел там солнце, выходящее из моря. А у европейских повествователей двойник и первоисточник Александра Великого — Юлиан — в 363 году переправился в Персию через реку Тигр, но не успел дойти до Индии, потому что умер там, как и Царь-Заступник, от последствий раны копьем в бок, которую он первоначально считал незначительною.
Мы видим, что оба одноименные героя, совершив с берегов: Босфора сначала поход в Европу — на запад, а потом поход в Азию — на восток, умирают в Месопотамии сходным образом, а потому и миф об Александре Великом (а также и миф об Александре Севере) имеет своим первоисточником подвиги Юлиана. Замечательные по тому времени походы его едва ли были с целью одного расширения границ своей светской власти, а скорее с целью удовлетворения любознательности: увидеть чужие страны и чужие народы вплоть до «концов мира», где восходит и где заходит солнце.
И чем более вдумываешься в такие разнообразные сказания, тем более начинаешь поражаться величественным обликом, в каком проявляется этот исторический деятель, которого христианская церковь вместо своего основателя, по какой-то иронии судьбы, провозгласила отступником от «истинной веры».
Ведь, посмотрите только на факты, главным из которых является тот, что христианская литургия «Великого царя (Василия Великого, по-полугречески)» была введена в Великой Ромее как раз в царствование Юлиана, чего не могут отвергнуть и сами теологи. А сопоставляя различные мифы, сосредоточивающиеся на нем при нашем сравнительном исследовании, мы видим, что «великим (и даже величайшим!) царем» был именно он, а не какой-то монах — его современник и земляк, только носивший по «Житиям Святых» прозвище Великого царя и Сына царева,2 не имея на то решительно никаких прав.
2 Василий Великий сын Василия, — по-полугречески.
| |
| Рис. 55.
Мумия Великого Царя-Мессии (Рэ-Мессу Миамуна) в Гизехрском музее египетских древностей, близ Каира. | Рис. 56.
Египетская статуя Великого Царя-Мессии (Рэ-Мессу-Миамуна), хранящаяся в Туринском музее Эгиацио. |
 Рис. 57. Разнообразные апперцепции основателя христианских мистерий. Египетская Дева Мария (Изида) кормит грудью своего божественного сына. (Гнедич, I, 14-2.) |
 Рис. 58. Разнообразные апперцепции основателя христианских мистерии. Старо-персидский «Господь» (Кир по-гречески). Барельеф, найденный в Мешед-Мургабе. Следы средневекового христианства в Иране. |
 Рис. 59. Разнообразные апперцепции основателя христианского богослужения. Западно-европейская апперцепция XV века. С картины Герарда-Давида (1460—1523), в музее в Брюгге. |
Не будем же забывать, что в то время у людей не было еще регистрации новорожденных, а потому не было и собственных имен, а только прозвища. Нам кажется смешно читать, например, в Апокалипсисе: «У него было много имен», или: он имел имя, которого никто не знал «кроме его самого» (Апок., XIX, 12).
Зачем иметь имя, которого никто не знает? — спрашиваете вы.
Но этот ваш вопрос только недоразумение. Имя, т. е. прозвище человека, обозначало тогда лишь какое-либо качество данного липа, а потому у любого человека могло быть столько же имен, сколько качеств, и в том числе такие качества, имена которых знал только он один. Значит, если в то время какого-нибудь человека звали «Великий Царь, сын Царя», то он и был действительно таким, а не какой-то его приятель-монах, никогда не сидевший на троне и не бывший сыном никакого царя. Уже одним этим обстоятельством мы обнаруживаем тожество основателя христианской литургии с Юлианом Философом, и это же подтверждается всеми другими фактами и мифами. Никакой монах фактически не мог тогда установить новой литургии без содействия своего самодержавного царя, считавшегося притом же Великим первосвященником (Pontifex Maximus) и августом, т. е. священной особой. Припомним, что даже кодексы законов, хотя и не были писаны царями, всегда носили их имена: кодекс Феодосия, кодекс Наполеона и т. д. Припомним названия календарей — Юлианский и Григорианский, — обозначающие не авторов, а тех, которые имели возможность установить их своею властью.
Такова же была и «литургия Великого царя, сына царева», хотя она во время своего возникновения и была, конечно, совсем не такой, какою служат ее европейские священники теперь, а несомненно сопровождалась вакханалиями, и настолько же отличалась от современной, как облик Юлиана от облика его двойника в монашеских «Житиях Святых».
Сопоставляя все относящиеся сюда предания и мифы, т. е. считая, что тот же самый знаменательный деятель IV века нашей эры скрывается под прозвищами: и Василия Великого, и Александра Великого и Рамзеса Великого (самое имя которого значит тоже Великий-Царь-Мессия: Рэ-Мессу_Миамун), и Юлиана, и пророка Илии, и Иисуса Навина, и Иисуса Христа, и под прозвищами множества других мифических деятелей и полубогов, вроде Вакха, Диониса, Аполлона, Геркулеса, Буды, Кришны, Гермия трижды Величайшего, и т. д., — мы получаем такое количество фантастических или полуфантастических сказаний, сквозь дымку которых можно действительно разглядеть контуры в высшей степени замечательной личности, создавшей новую эпоху в умственной и гражданской жизни пробудившегося человечества. Много пройдет времени, прежде чем окончательно выяснится эта личность, о которой и теперь еще можно писать лишь сантиментальные да фантастические рассказы, но основные черты ее ясны. Это был сначала молодой принц-романтик, ходивший в погоне за знанием на запад Европы, повидимому вплоть до Атлантического океана, посмотреть на место захождения солнца, может-быть действительно в Св. Назарете (Saint Nazaire), но только в устьях Луары, а не в Палестине. Он ввел потом в употребление при богослужениях открытое тогда красное вино, может быть действительно во французском городе Каннах, давших начало евангельскому сказанию о Кане Галилейской (т. е. Галльской). Совершенно неожиданное и необъяснимое тогда опьяняющее действие этого напитка и было приписано вхождению в человека божеской сущности. Он наблюдал извержение Везувия, где, у самого жерла, лично беседовал с богом Громовержцем и был им усыновлен в глазах людей. Он, может быть, действительно исцелял больных людей не столько лекарствами, как невольным внушением своего всемогущества, и был, наконец, провозглашен Священной Особой — Августом. Он возвратился в Царь-Град и еще в молодом возрасте получил царскую власть, которую употребил на то, чтобы в деле искусства, создать впервые театральное богослужение со входами и выходами действующих священнослужителей, и с мистерией-попойкой, а в области науки установил астрономию и Юлианский календарь.
Но он, повидимому, не долго сидел спокойно на троне. Страсть к путешествиям повлекла его и на Восток, в Азию, чтоб лично увидеть тамошние чудеса и «место выхода солнца из моря». И очень может быть, что ему удалось добраться и до Индии, оставив своим наместником Валента, который по летам был старше его лет на пять, но служил в его администрации, как подчиненный. И если мы допустим, что слух о смерти Юлиана в 363 году был ложно принесен его спутником по восточной Экспедиции Иовианом, оставившим его там на произвол судьбы и возвратившимся назад с частью отказавшегося идти далее войска, то дело станет вполне понятно. Вступивший вслед за ним на престол Валент (с 364—378 г.) считал Юлиана умершим, а себя вполне законным императором. Но вот через 5 лет его царствования неожиданно воскресший из мертвых Юлиан возвращается из Индии, рассказывая чудеса о своих действительно поразительных приключениях, и может быть с двумя женами из тамошних принцесс — Роксаной и Статирой, — попавшими потом в евангельские блудницы.
Происходит нечто вроде входа Христа в Иерусалим, каким мог быть или действительно Эль-Кудс в Палестине (называемый христианами Иерусалимом), или Антиохия, или скорее всего сам Царь-Град, называемый и по-славянски Кесарией, т. е. тоже Царь-Градом, и напрасно сосланный в Палестину. Девушки усыпают ему путь цветами, взрослые подстилают свои одежды под ноги осла, на котором он едет в сопровождении немногих спутников, не оставивших его до конца... Настоящий вход Христа в Город Мира (Иерусалим, по-еврейски).
А каково же положение Валента, царствующего там самодержавно уже 5 лет и искренно считающего Юлиана умершим?
Уступить ему тотчас же власть? Но ведь против этого возопили бы все его сановники, все его жены и родственники, ужасаясь за свою карьеру, особенно же та часть войска, которая покинула Юлиана в экспедиции и теперь заняла уже командные должности. Не оставалось ничего другого, как арестовать его и предать суду по обвинению в самозванстве тотчас или вскоре после его .торжественного входа в столицу.
Смертный приговор был, конечно, обеспечен заранее и, для успокоения взволнованного населения, его «столбуют», как говорится в греческом тексте, или «распинают на кресте», как говорится по-латыни, нарочно среди двух заведомых разбойников.
Но казнь или простое издевательство над привязанным за руки и за ноги к бревну, повидимому, не кончилась его смертью. Лунное затмение 21 марта 368 года, о котором я уже достаточно писал в I томе, спасло его и повергло в ужас врагов Юлиана.
— «Во истину это он сам, Юлиан, сын божий!» — раздались крики присутствовавших, среди которых, вероятно, был и юный Иоанн Золотые Уста, написавший потом Апокалипсис, и благодаря этому и возникла идея, что все земное имеет свой отклик в движениях и состояниях небесных светил и знаменуется ими. Так началась астрология.
Враги Юлиана убежали, а сторонники осторожно отвязали его от «позорного бревна» или сняли с креста (как сказано в латинском тексте), и унесли куда-то, где он очнулся, или, по тогдашним представлениям, «воскрес из мертвых». Понятно, что ближайшие друзья сначала скрывали его от властей, опасаясь, что они, опомнившись от страха, убьют его. А другие ждали, что он появится немедленно в своем божественном всемогуществе и, поразив своих врагов, займет принадлежащий ему трон.
Но ни того, ни другого не произошло, и умер ли он затем, или, объявивши своим ближайшим друзьям, что «его царство не от этого мира», окончил жизнь где-нибудь инкогнито, — останется, вероятно, никогда не решенным.
Конечно, и то, что я здесь сказал, не основа для точной биографии, а только канва для биографического романа из жизни Юлиана. Но, ведь, биографический роман все же лучше чисто фантастической сказки или простого детского лепета, какой мы до сих пор имели о нем в наших «древних историях».
В биографии Юлиана есть много и других параллелизмов с евангельскими рассказами о Христе.
Возьмем хотя бы юность.
1) Царь-Герой (Ирод, по-гречески), — говорят евангелия, — узнав от астрологов-волхвов, что Христос должен быть царем вместо него, хочет его убить и он уезжает куда-то в «Миц-Рим».
А в биографии Юлиана такой же Царь-Герой, Констанций II, заподозрив, что у малолетнего Клавдия Юлиана, племянника Константина Великого, есть много сторонников, тоже ищет повода его умертвить, но не находит вследствие того, что мальчик весь поглощен научными интересами и мечтает только о путешествиях в отдаленные страны. Благодаря чему Юлиан и спасается, уехав в Галлию-Галплею-Францию.
2) В евангельском рассказе у Христа есть что-то вроде двоюродного брата, на год постарше, называемого Голубем Крестителем (по-еврейски ИУН, а в греческом произношении Иоанн Креститель), от чего вероятно и произошло сказание, что во время крещения Иисуса носился над ним Голубь. А потом этот Голубь-Иоанн был казнен царем Героем (Иродом) за то, что обвинял его жену Героиню (Иродиаду) в развратной жизни. «Палач отсек ему голову и унес, зацепив пальцем за рот».
А в биографии Юлиана мы, взамен этого, находим уже родного его брата, по имени Петух (Галл вместо Голубя), тоже немного постарше Юлиана, и проведшего с ним юность в изгнании. И он был казнен посредством отсечения головы, через палача, за обвинение, хотя и не жены Царя-Героя, Героини, но сестры Стойкого царя — Стойкой (Константины по-гречески — сестры Констанция). И здесь мы можем видеть первоисточник евангельского сказания об усечении главы Иоанна Крестителя.
3) Христос в евангелиях рисуется врачом, да и Юлиан в его биографии тоже врач. Христос рисуется астрономом, учащим «не о земном, а о небесном», и Юлиан тоже астроном. Христос рисуется магом, и Юлиан посвящен в тайны магии.
4) Мы только-что видели, как путешествию Юлиана в Галлию соответствует путешествие Христа в Галилею, да и для путешествия Юлиана на восток в Месопотамию мы имеем параллельное сообщение евангелий об удалении Иисуса в «За-Иорданскую» страну. Но такой за-иорданской страной может быть только Месопотамия, считая, что первое название дано уже после того, как Иорданом стал считаться современный палестинский Шериат-Эль-Кебире, как я говорил уже в первой книге «Христа». Да и самое перенесение казни Христа в Палестину с поражением его копьем в бок не соответствует ли преданию о смерти Юлиана от раны копьем в за-Палестинской Месопотамии?
 Рис. 60. Образчик ассимиляции мифов. «Давид со стадом». Миниатюра из греческого Хлудовского псалтыря, хранящегося в Москве (Гнедич, I, 312). Здесь «Возлюбленный Царь» Библии уже ассимилировался с евангельским Христом, каким его изображали в римских катакомбах. |
Действительно, выходит совсем так, как будто миф о Христе имел своим первоисточником жизнь и деятельность царя-Философа, любознательного путешественника Юлиана, прозванного средневековыми теологами (по иронии судьбы за их ненависть к свободной мысли) вместо основателя христианского богослужения — «отступником от истинной веры». И этот же Клавдий Юлиан отразился, как я уже говорил, в мифах и о Клавдии Птолемее, и о Великом Царе-Заступнике, и о персидском Кире Младшем, и о индусском Кришне, и о тибетском Буде, и о библейском пророке Илии Громовержце, и о Великом Царе-Мессии (Рамзесе Великом), и даже может быть и о нашем богатыре — Илье Муромце, не говоря уже о бесчисленности других мифических героев и полубогов...
