Н.А.Морозов / «Христос». 7 книга. / ЧАСТЬ I /

ГЛАВА IV
МИФ О ВЕЛИКОМ ЦАРЕ-ЗАСТУПНИКЕ.

Миф об Александре Великом при его рационалистическом разборе обнаруживает столько признаков своего извода из жизни и походов Юлиана, что мне необходимо остановиться и на нем в этой части моего исследования.

Имя «Александр Великий» значит: Великий Заступник Человека, или же просто Великий Заступник, так как окончание андр в слове Александр по-гречески уже давно обратилось в условную приставку любого прозвища.¹ Чтобы сохранить смысл этого орнативного эпитета и в то же время не сделать своего слога очень тяжелым, я буду переводить его, судя по удобству, то Великий Заступник, то Царь-Заступник.

¹ Александр Великий — по-гречески: ό ̃μέγας Αλεξανδρος. Первоначально это прозвище могло образоваться только из сокращения двух слов: ή άλεξις (алексис) — защита, заступничество, и άνδρος (андрос) — родительный падеж от слова человек άνήρ (анер). А потом эта первичная комбинация ή άλεξις τοΰ άνδρος стала самостоятельно склоняющимся, собственным именем, со значением муж-защитник, и как обозначение мужского пола. Так, по-гречески говорится: άνήρ βασιλεΰς (муж-царь), άνδρες στρατιώται (мужи-войны) и т. д.

Современные историки, держащиеся еще теории «катастроф человеческой культуры», т. е. многих ее падений и подъемов, относят Великого Заступника к периоду от минус 355 по минус 323 год до начала нашей эры и ставят его «на границе двух эпох».

Так, Т. Г. Дройзен в своей «Истории Эллинизма» (т. I, гл. 1) говорит, что «во всемирной (!) истории имя Александр знаменует собою конец одной эры и начало другой».

«Двухсотлетнюю борьбу эллинов с персами (первое известное истории, серьезное столкновение Запада с Востоком) Александр, — говорит он, — заканчивает уничтожением Персидского царства, завоеваниями, доходившими до африканской пустыни и простиравшимися за Яксарт (Сыр-Дарью) и за Инд; распространением греческого господства и образованности среди отживших культурных народов Азии, т. е. началом эллинизма среди них.

«История, — продолжает он, — не знает другого столь изумительного по своему характеру события. Никогда, ни раньше, ни после, такому небольшому народу, как греки, не удавалось так скоро и так полно ниспровергнуть господство такого исполинского государства, как тогдашняя Персия, и на месте разрушенного здания создать новые формы государственной и народной жизни.

«Откуда же, — спрашивает он, — маленький греческий мир почерпнул отвагу для такого предприятия, силу для таких побед, средства для достижения таких результатов? Почему персидское царство, сумевшее покорить столько царств и народов и господствовать над ними в течение двух веков, и еще. недавно в продолжение двух поколений имевшее своими подданными эллинов азиатского побережья и игравшее роль верховного судьи на островах и на самом континенте Греции, пало под первым ударом македонян?»

Автор «отказывается от объяснения». Да это и понятно: объяснения никакого тут не найдешь с точки зрения обычной хронологии. Такие скользкие фразы, как «персы были народ старый, а греки народ молодой», стали пустыми звуками после того, как теория Дарвина произвела тех и других одинаково от предков обезьян. А с новой точки зрения все понятно: ничего этого не было и не могло быть ранее основания Царь-Града.

Припомним только, что наши первоисточники об «Александре» даже и по ортодоксальным историкам появились никак не ранее 500 лет после его воображаемой смерти, а потому, очевидно, их авторы ничего не могли о нем знать, кроме никем не проверенных позднейших мифов.

Возьмем, например, историка Богача (по гречески — Плутарха). Этот Богач пишет его биографию, будто бы, в греческой Беотии прекрасным классическим языком Эпохи Гуманизма в Европе. Его относят, правда, к первому веку нашей эры (50—120 год). Но ведь и это время, как будто, поздновато: оно было через 400 лет после смерти описываемого героя. А с нашей эволюционной точки зрения можно определить по одному развязному слогу автора, что он писал уже в печатную эпоху, в Европе, когда книга стала общедоступна и научила людей беглому чтению, а с ним и беглому письму.

Вот, например, его начало:

«Приступая к описанию жизни Царя-Заступника (Александра — по-гречески) в виду обширности предстоящей мне работы, я не сделаю никакого вступления, а попрошу только читателей не сетовать на меня за то, что повествую не о всех славных его подвигах и не о каждом порознь с надлежащими подробностями, но большею частию сокращаю их. Я пишу не историю, а просто описываю жизнь.

«Не всегда в одних только громких событиях обнаруживаются всего яснее добродетель или порок. Нередко, напротив того, мелкое событие, одно какое-нибудь слово, шутка, ярче освещают перед нами характер, чем кровавые битвы, величайшие военные действия и осады городов. Как художники стараются схватить сходство человека преимущественно в чертах лица и в выражении глаз, где всего более проявляются особенности человека, мало заботясь о других частях (совсем новейшая манера живописи! Древние делали одинаково все детали), так и мне пусть будет позволено более проникать во внутренние душевные качества (чего опять не делали древние авторы!) и в них изображать жизнь великого человека, предоставляя другим описывать великие события и славные битвы...»

Ну, похож ли этот язык, читатель, хотя бы на язык Корана и Библии и даже евангелий, образчики чего вы видели в V томе моего исследования? Ведь, это же прямо слог Эпохи Гуманизма в Западной Европе, не говоря уже о преимущественном описании душевных качеств и о манере живописцев-импрессионистов обращать особенное внимание на глаза.

Но продолжим и далее.

«Считается весьма (? !) достоверным, — продолжает автор, стараясь теперь придать себе наивность, — что со стороны отца Царь-Заступник был потомок Геркулеса, происходя от Карана,² а со стороны матери был Эакид,³ потомок Ахилла. Говорят что Коневод (Филипп, по-гречески), отец его, еще в молодости влюбился в его мать Олимпийку (Олимпиаду),⁴ которая была еще очень молода и сирота, и вступил с нею в брак с согласия брата ее Аримбаса. Но еще ранее бракосочетания невесте показалось, что сделалась гроза, и что в живот ее ударила молния. От удара вспыхнул (в ее животе!) сильный огонь, разделившийся на несколько частей, кинувшихся в разные стороны, и вдруг исчез. Филипп же вскоре после брака увидал сон, который прорицателем Аристандром (Наилучшим человеком) из Телмисса истолкован был в том смысле, что жена его родит сына огненных и львиных свойств...»

² Считается 16-м потомком этого героя.

³ От Эака, сына Зевса и Эгина, отца Пелея и деда Ахилла. Его сын Неополем или Пирр переселился в Эпир и основал Эпирское царство. Его род назывался родом Эакидов.

⁴ Прилагательное женского рода, от горы Олимпа (Όλύ̃μπος), где жили, будто бы, только боги.

Мы видим, что подробности его рождения описываются такими, что могли бы войти в биографию и самого евангельского Христа: он тоже был зачат еще девою, и притом даже божественною с Олимпа. А — сверх того — и сам акт рождения Александра Великого сопровождался чудом.

«Царь-Заступник, — говорит Плутарх,⁵—родился в шестой день месяца Гекатомбеона,⁶ в тот самый день, когда сгорел храм Эфесской Дианы. И все жрецы, гадатели и пророки, бывшие в то время в Эфесе, считали это бедствие предзнаменованием другого, еще большего, горя. Они в неистовстве бегали по городу, били себя в лицо и кричали, что этот день произвел на свет великое несчастие и горе для Азии (т. е. для них, малоазиатских священников, храм которых загорелся в день его рождения⁷). Но ведь это значит, что новорожденный царь уже предполагался, как Христос, религиозным реформатором! Пойдем и дальше.

«Апеллес, — говорит далее Плутарх, — изобразил его в виде Юпитера-Громовержца, но, не сумевши схватить настоящий цвет его лица, сделал его несколько смуглее и темнее, чем он был. (Вот как точны были, читатель, знания Плутарха, родившегося через 500 лет после смерти героя!)

«Великий заступник, — говорит он далее, — был бел, и эта белизна, особенно на лице и на груди, переходила в румянец. В записках Наилучшего гостя (Аристоксена) мы читаем, что от его рта и от всего его тела исходил благовонный запах, которым пропитывались и его одежды. Причиною этому, может быть, было его телосложение — горячее и огненное. Этот жар тела, повидимому, делал его склонным к питью.

Мы видим, что и это соображение не противоречит евангельскому сказанию о другом человекозаступнике, об Иисусе, который на тайной вечери пригласил своих апостолов причащаться вином в его воспоминание, но дальнейшие подробности, рассказанные Плутархом, уже более сближают Великого-Заступника Александра с другими вариациями мифа о «спасителе мира» — с Иисусом Навином, с царем Мессией (Рэ-Мессу-Великим или Рамзесом иероглифов), с Киром (т. е. Господом⁸ Младшим, считая Кира Старшего за Диоклетиана), или с самим историческим изохраном и изотопом основателя христианского богослужения, Юлианом Философом.

⁵ Плутарх: Александр Македонский, стр. 3 русского перевода.

⁶ Первый месяц в афинском году. Считают, что он соответствует приблизительно юлианским июню или июлю, и внушают нам, что это было в 1-м году 106-й Олимпиады, за 356 лет «до р. X.».

⁷ Т. Г. Дройзен, История эллинизма, кн. I, стр. 5.

⁸ По-гречески — Кирос (Κυ̃ρος=Κύριος) — Господь, особенно — в приложении к евангельскому Христу.

В качестве фантастического героя он еще юношей укротил коня Буцефала (т. е. Быкоголового), на которого никто не мог вскочить. Он усмирил его тем, что поставил головою против солнца (подобие созвездия Тельца на небе, где планеты делают попятное движение между двумя остановками, когда Телец бывает близок к противостоянию относительно солнца), и затем стал на нем постоянно ездить.

Рис. 53. Статуя из паросского мрамора, хранящаяся в Мюнхенской глиптотеке. Обе руки, левая нога и подставка под нею были обломаны и реставрированы по догадкам (Вегенер, Эллада, стр. 198). Считается за изображение Великого Царя-Заступника (Длександра Великого — по-полугречески), но с таким же нравом может быть принята и за изображение Юлиана.

В качестве философа, он «имел своим учителем величайшего из древних учителей, Аристотеля, а местом для учения «была, — говорит Плутарх, — Роща Нимф при Миэзе, где и до сих пор показывают каменную скамью Аристотеля и тенистые аллеи».— «Он учился у Аристотеля, — продолжает автор, — не только морали и политике, но узнал от него и тайное глубокое учение, которое сообщалось немногим (т. е. богослужение)». Впоследствии, когда он уже предпринял поход в Азию, Аристотель выпустил в свет (!?) некоторые рукописи о тайных предметах, и Великий Заступник в своем письме упрекал его за это. Он, будто бы писал:

«Александр Аристотелю (т. е. Царь-Заступник Наилучшему Завершителю) желает благополучия.

Ты не хорошо поступил, издав в свет акроаматическое (т. е. доступное только посвященным, как и у христиан «литургия верных») учение.. Чем я буду отличаться от других, если известно будет всем то учение, по которому я образовался? Я, конечно, лучше хотел бы превосходить других знанием важнейших предметов, нежели могуществом.

Будь здоров».

Таково было, — говорят нам, — собственноручное письмо Великого Александра Великому Аристотелю.

«Царь-Заступник,— продолжает историк Богач (Плутарх), — учился у него также и медицине и не ограничивался одной теорией, но сам (как Христос в евангелиях) лечил больных друзей, предписывая лекарства и диэту, как можно видеть из его писем. Да и вообще, по самой своей природе, он был любитель словесности, наук и охотник до чтения. Илиаду он считал и называл руководством к военному искусству. У него был исправленный Аристотелем список этой поэмы, известный под названием списка с Ларца. Она всегда была под его изголовьем вместе с кинжалом. Находясь в Верхней Азии, он чувствовал недостаток в книгах и велел Гарпалу присылать их к себе. Гарпал доставил ему сочинения Филиста, многие трагедии Эврипида, Софокла, Эсхила в дифирамбы Телеста и Филоксена (т. е. как раз все апокрифы Эпохи Возрождения!).

Неправда ли, читатель, что Царь-Заступник оказывается тут отчасти совсем как Христос и отчасти совсем как Юлиан Философ! Но далее он уже более походит на Юлиана, начавшего рано военные подвиги.

«Еще 16 лет, — говорит Плутарх, — он покорил медаров, отпавших от македонян, взял их город, изгнал из него варваров, заселил его разноплеменными людьми и назвал Александрополисом (т. е. городом Заступница Людей).

«Он участвовал, — продолжает Плутарх, — в сражении, данном грекам при Херонее, и первый, говорят, ворвался в священный фиванский отряд. Еще и в наше время показывали древний, дуб при Кисифе, называемый Александровым, при котором он раскинул свой шатер. Недалеко оттуда находится и курган павших македонян.

Ему было 20 лет, когда он получил царство и прежде всего, как и Юлиан, он сделал поход на западных варваров, трибаллов, живших на Дунае же (Истре). Потом, возвратившись, он покорил, греков и с ними пошел на персов. Многие из государственных людей и философов приходили тогда к нему с поздравлениями. Только Богорожденный (Диоген), нисколько не заботясь о Великом Заступнике, жил спокойно в Кранионе. Узнав об этом, молодой царь сам пошел к нему. Богорожденный лежал на солнце. Увидя множество пришедших к нему людей, он немного привстал и пристально взглянул на Заступника Людей. Тот, поздоровавшись, спросил, не может ли оказать ему какую-нибудь услугу?

— «Посторонись немного от солнца», — была единственная просьба Диогена. Рассказывают, что этот ответ очень поразил Великого Царя-Заступника, и он сказал тем из своей свиты, которые смеялись и острили над философом:

— «Еслиб я не был Царем-Заступником (Александром, по-гречески), то желал бы быть Богорожденным (Диогеном)».

При выступлении его в персидский поход кипарисная статуя Орфея в Лебетре оказалась сильно вспотевшею. Предзнаменование это всем показалось странным. Но Аристандр успокоил народ. По его мнению, это значило, что славные подвиги, которые совершит Царь-Заступник, заставят много потеть поэтов и музыкантов, которым придется прославлять их.

И вот, опять необычная черта. Перед походом он начал раздаривать все свое имущество. Одному он дал землю, другому деревню, третьему доход с пристани или с местечка. Когда были распределены и истощены почти все царские имущества, Пердиккас спросил его:

— «Что же себе, государь, ты оставляешь?

— «Надежду», — отвечал Великий Заступник.

Не правда ли, читатель, — совсем по Христовой заповеди: «раздай свое имущество неимущим» (Марк, X, 21; Лука, XVII, 25)? Или сам Христос заимствовал ее у него?

«С такою-то решимостью и с таким-то расположением духа переправился он через Геллеспонт!» — восклицает Плутарх.

Затем он описывает и битву при реке Гранике, где «множество неприятелей бросалось на героя, ибо его легко было заметить и отличить от других воинов по его щиту и конскому гребню на шлеме, по обеим сторонам которого было по перу, величины и белизны необыкновенной».

«Его поход чрез Памфилию дал многим историкам материал для художественных и великолепных рассказов, внушающих удивление. Они уверяют, что море, как бы по воле божеств, отступило перед ним, хотя обыкновенно оно с большою силою ударяет в берег и редко обнажает выдающиеся мелкие скалы, лежащие под хребтом крутых и утесистых гор той страны. Менандр в одной комедии, шутя над странностью такого события, говорит:

После сражения при Иссе стан Великого Заступника наполнился богатством. В первый раз тогда получили македоняне в свои руки золото и серебро, испробовали варварский образ жизни и спешили, подобно гончим псам, ищущим следов зверя, отыскивать персидские богатства. Потом, овладев Египтом, он задумал построить обширный к многолюдный город, населить его греками и назвать своим именем. По совету архитекторов, он уж отвел для города место и хотел обвести его стеною, как ночью увидал странный сон. Ему приснилось, что явился к нему седой и почтенного вида человек и сказал стихи:

Руководясь своим сном, Заступник Людей.— Александр построил Александрию, т. е. Город Мужей-защитников, — и пошел вверх по Нилу.

Рис. 54. План Александрии.

«Пройдя пустыню, он пришел в город, где прорицатель Аммона приветствовал его, как сына бога-Громовержца. А когда Царь-Заступник спросил: не укрылся ли от него кто-либо из убийц его отца? — прорицатель предложил ему не говорить неподобающих речей, ибо отец его не — смертный человек. Великий Заступник, переменив соответственно фразу, спросил: всех ли убийц Филиппа он наказал и соизволяет ли бог сделаться ему властителем всех народов? Прорицатель дал ответ, что бог соизволяет и что Филипп совершенно отомщен. И вот, в народе распространилась о нем молва (как и о Христе), что он — сын божий, т. е. Зевсов,».— заканчивает это место Плутарх.

«Говорят, что в Египте он слушал философа Земного (Псаммона) и более всего понравилась ему та мысль, что над всеми людьми царствует только бог, ибо всякий, кто господствует и правит .другими, от бога, т. е. божеской природы.

«Но он был высокомерен (по ПлутархуI) только в отношении к варварам, которым говорил, что уверен в божественном своем происхождении. А перед греками он лишь умеренно и осторожно выдавал себя за бога. Так, однажды, при сильной ударе грома, испугавшем всех его собеседников, софист Повелитель (Анаксарх) сказал ему:

— «Не сделаешь ли ты, сын божий, что-либо подобное этому?

«А Великий Заступник, засмеявшись, ответил:

— «Я не хочу пугать своих друзей, видя на столе рыбу.

Но ведь здесь, читатель, уже прямой намек: рыба по-гречески ИХТИС была анаграммой Христа. Это значило: Иисус Христос Теу Ийос Сотер (Иисус Христос Божий Сын Спаситель). Опять — черта из сказаний о евангельском Христе.

По возвращении из Египта в Финикию (как и Христос возвращался оттуда в Палестину) он учредил состязания энкиклийских (т. е. внутрицерковных) и трагических хоров, которые были блистательны не только по приготовлениям, но и по усилиям состязавшихся.

Покорив все области до Ефрата, Царь-Заступник пошел на Дария, поведшего против него миллионное войско (которое неизвестно чем кормилось без интендантства).

«Большое сражение с Дарием, — говорит Плутарх, — происходило не при Арбеллах, как пишут о том многие историки, а при Гаугамелах, что на тамошнем языке значит «Верблюжий двор», ибо один из древних царей, убежав от неприятелей на верблюде, оставил его на этом месте, назначив ему на содержание доходы нескольких селений.

«Тут случилось, — говорит Плутарх, — лунное затмение в месяце Боэдромионе в начале афинского великого праздника Мистерий».

Я далее покажу, как Скалигер, приравняв Боэдромион к юлианскому сентябрю, пытался определить этим способом время описываемой битвы по лунному затмению в ночь с 20 на 21 сентября экстраполированного вспять юлианского календаря для минус 330 года. А здесь я только скажу, что еще лучшее затмение имело место в плюс 358 году 3 октября при византийско-ромейском императоре Юлиане Философе, который тоже ходил в Персию. Это снова наводит на мысль, что мифический Великий Заступник есть только отражение Юлиана в глубине веков. Затмение плюс 358 года произошло около 20 часов от гринвичской полуночи (часов через пять после местного заката солнца) сверхполное (18"2), зенитное на +57° от Гринвича и + 4° северной широты.

«В одиннадцатую ночь после затмения, — говорит Плутарх, — когда армии были уже в виду одна у другой, Дарий держал свое войско под оружием и обходил его ряды при свете множества факелов. Македоняне отдыхали, а Великий Заступник находился перед своим шатром с прорицателем Аристандром, совершая священные таинства и принося жертвы Фобу (страху). Старейшие из его друзей, особенно же Парменион, увидели, что вся равнина, лежащая между Нефатом и Гординейскими горами, освещена персидскими огнями. Они услышали, что из стана персов, как с беспредельного моря, раздается смешанный, неопределенный гул и шум. Удивляясь многочисленности неприятеля, они, рассуждая между собою, считали и великим и трудным делом победить такое множество врагов, сделав явное нападение. Когда Александр кончил божественную службу, они пришли к нему и уговаривали напасть ночью, но он сказал им достопамятные слова:

— «Я не краду победы!»

Перед нападением он держал длинную речь к Фессалийцам и другим грекам. Он взял копье в левую руку, а правую простирал к небу и молился богам, как уверяет Каллисфен, чтоб они защитили и укрепили греков, если действительно он рожден богом! И вот, прорицатель Аристандр, в белой одежде, с золотым венком на голове, стоя подле него показал орла, поднимающегося (вместо христова голубя) над головою Царя-Заступника и направляющего свой полет прямо на неприятеля. Это явление внушило всем, видевшим его, великую бодрость. Солдаты призывали и одушевляли друг друга; фаланга, следуя бегом за наступающею на неприятеля конницею, волновалась подобно морю.

Персы побежали, прежде чем сошлись передовые; преследование их было сильно. Дарий, бросивши свою колесницу и доспехи, сел на молодую кобылицу и тоже обратился в бегство.

«Таков был, — говорит Плутарх, — конец сражения, после которого казалось уже, что персидская, (теократическая) монархия разрушена. Великий Заступник, провозглашенный царем Азии, принес богам великолепные жертвы, а друзьям своим роздал много богатств, домов и должностей. Желая показаться грекам во всем величии, он написал им, что у них уничтожаются все насильственные правления и что их города могут теперь управляться независимо».

Не напоминает ли вам эта победа Александра над Дарием без сражения такой же победы без сражения Юлиана над Валеитинианом II?

«Вступая в «Вавилонскую» область, которая немедленно ему покорилась, он более всего был удивлен близ Экбатан (которые считаются за теперешний Гамадан в Месопотамии, но более походят на закавказский Баку) огненною пропастью, из которой беспрерывно поднимается огонь, как бы из некоторого источника. Недалеко от пропасти он видел поток нефти, которая там в таком изобилии, что образует род пруда. Она очень похожа на асфальт, но так чувствительна к огню, что прежде нежели коснется пламени, загорается от одного света и воспламеняет промежуточный воздух. Местные жители, желая показать силу и свойство нефти, слегка окропили ею улицу, ведущую к дому, где остановился царь, и когда уже сделалось темно, они, стоя на одном краю, приставили огонь к омоченному месту. И вся улица вспыхнула.

«Потом он погнался за Дарием, отпустивши восвояси своих фессалийцев, и дав им в награду, сверх полагавшейся им платы еще 2000 талантов. Только шестьдесят человек ворвались о ним в неприятельский стан. Здесь они переходили по разбросанным кучам золота и серебра, оставляли позади себя колесницы, наполненные женщинами и детьми, и преследовали тех, которые были впереди, полагая, что между ними находился Дарий. Они насилу нашли его: он лежал в колеснице, пораженный множеством копий и еле дышал. Он попросил у них пить и, выпив холодной воды, сказал подававшему ее Полистрату:

— «Друг мой! Вот как горек конец моего злополучия, моего несчастья! Я не в состоянии поблагодарить за оказанную мне услугу; но Царь-Заступник наградит тебя, а его наградят боги за милосердие его к моей матери, жене и детям. Я даю ему чрез тебя мою руку.

«Сказав это, он взял Полистрата за руку и скончался.

«Царь-Заступник, придя к этому месту, не скрывал своей горести при виде печального зрелища. Он снял свою хламиду, накинул на тело Дария и покрыл его. А впоследствии, поймав Бесса (убившего его), он велел, растерзать его следующим образом: два дерева были нагнуты в одну сторону, к каждому была привязана часть тела Бесса, потом они были пущены; каждое дерево, быстро возвращаясь в первоначальное положение, оторвало привязанную к нему часть. Украсив тело Дария с царский великолепием, Великий-Заступник отослал его к матери, а брата его Экзатра принял в число своих друзей.

«После этого с отборным войском вступил он в Гирканид, где увидел морской залив, пространством не меньше Понта, но вода его была преснее обыкновенной морской воды. Он не мог узнать о нем ничего достоверного, но по догадкам заключил, что это — рукав Меотидского озера. Впрочем, естествоиспытателям была известна истина. За несколько лет до этого похода они писали, что из внешнего моря во внутрь земли вдаются четыре залива, из которых самый северный называется Гирканским или Каспийским морем.

«Отсюда вступил он в Парфянскую землю и, находясь без дела, в первый раз надел персидскую одежду. Этим средством хотел он либо приноровиться к местным обычаям, так как сходство в нравах и образе жизни много содействует усмирению людей, либо намерен был испытать мнение македонян касательно поклонения богу, приучая их мало-по-малу свыкаться с уклонением его от обыкновенного ритуала жизни (т. е. скорее веры).

«Сначала он надевал эту одежду, только принимая варваров или находясь внутри дома, в обществе своих друзей, а впоследствии в этой же одежде он стал и выходить к народу и занимался делами».

Другими словами, — он заимствовал у персов что-то вроде облачения христианских священников восточной церкви.

«Переправившись через реку Оксарт,⁹ которую он счел за Танаис (Дон), он разбил скифов и преследовал их на сто стадий, хотя страдал тогда диарреею.

⁹ Яксарт считается за теперешнюю реку Сыр-Дарью.

«Сюда прибыли в нему амазонки, как повествуют многие историки, и будут ли верить этому происшествию или нет, но уважение к Великому Заступнику не станет от того ни более, ни менее».

Брак его с персидскою царевною (Роксаною), которая понравилась ему во время одного пира, был, конечно, заключен по любви, но он соответствовал положению дел. Персы были обрадованы этим браком и очень полюбили Царя-Заступника.

«Из Персии он решился вступить в Индию, но, видя, что войско обременено множеством добычи и потому неспособно легко двигаться, он на рассвете дня, .сжег сперва свой обоз и обозы своих друзей, а потом велел подложить огонь и под обоз других македонян. Только очень немногие из них были этим опечалены, большая же часть с шумом и восклицаниями восторга разделила нужные вещи с теми, которые их просили. Все лишнее было сожжено и истреблено, и благодаря этому Царь-Заступник с большею бодростью и охотою приступил к предприятию. Храбрейшие индийцы, вступая на службу разных городов, защищали их мужественно и наносили ему большой вред. Но ничто его не останавливало.

«Отношения его к Пору (индийскому царю) описаны им самим в его письмах, — продолжает Плутарх, из которого я целиком беру эти факты, стараясь даже передавать текст этого нашего первоисточника буквально. — Река Гидасп разделила оба войска, и Пор, выставив против него слонов, стерег переправу. А Великий Заступник нарочно весь день производил в своем лагере большой шум, чтобы этим приучить варваров не придавать значения звукам, и в наступающую темную и безлунную ночь, взяв часть пехоты и лучшую конницу и уйдя подальше от неприятеля, он переправился на небольшой остров. Пошел сильный дождь: молния и громовые стрелы ударяли в войско. Увидя, что много людей было убито молнией, он поднялся с острова и переправился на противоположный берег. Река Гидасп, вспученная бурею, превратившею ее в стремительный поток, прорвала берег и разлилась в новый поток. Он с большим трудом прошел образовавшееся между ними пространство по причине скользкого и разваливающегося грунта».

Царь Пор был взят в плен после жаркого боя.

— «Как мне поступить с тобою?» — спросил его Царь-Заступник.

— «По-царски», — ответил тот.

И победитель, растроганный его покорностью, не только сдедал его за эти слова сатрапом той области, над которою он царствовал, но присоединил к ней и еще страну, покорив населявший ее независимый народ. В той стране было 15 народов. 5000 больших городов и великое множество сел. Потом он завоевал страну еще втрое больше упомянутой и поставил над ней сатрапом одного из своих друзей, Филиппа.

После сражения с Пором умер конь Царя-Заступника Быко-глав (Буцефал), но не тотчас, а спустя некоторое время, как говорят, от ран.

Упорное сражение с Пором охладило пыл македонцев и удержало их от дальнейшего похода внутрь Индии. Они сильно противились Царю-Заступнику, который хотел переправиться через реку Ганг, так как узнали, что она имела в ширину 32 стадии и в глубину 100 саженей, а противоположный берег ее был покрыт множеством пехоты, конницы и слонов. Царь, недовольный и в гневе, лег, запершись, в своей ставке. Он считал за ничто совершенные им доселе дела, если не переправиться через Ганг. Друзья уговаривали его приличным образом, а солдаты, приходя с плачем и воем к дверям шатра, умоляли его отступить.

Тогда он пошел к внешнему морю, желая его видеть. Он велел настроить лодок с веслами и сплотить плоты, на которых войско медленно поплыло по реке, но не без дела. Приплывая к городам, Великий Царь-Заступник высаживал свое войско и покорял их.

«По пути он схватил десятерых индийских мудрецов-гимнософистов, которых считали людьми, способными давать сильные и краткие ответы. Он предлагал им странные вопросы, сказав, что умертвит первого, который не сумеет дать на них правильного ответа.

На вопрос, заданный первому: кого больше, мертвых или живых? — тот ответил: «живых, ибо умерших уже нет». Второй на вопрос: земля или море более питает животных? отвечал: «земля, ибо море есть часть ее». На вопрос: какое животное отличается хитростью? третий отвечал: «которое до сих пор неизвестно человеку». Когда четвертого спросили, с какою целью склонили Саббаса к возмущению? он ответил: «желая, чтобы он или со славою жил, или со славою умер». Пятый на вопрос: «что было, по его мнению, прежде — день или ночь? отвечал: «день был прежде ночи одним днем». Когда при таком ответе царь выразил удивление, то он прибавил, что на странные вопросы и ответы должны быть странные. Потом Александр спросил у шестого: чем можно лучше всего приобрести любовь других? «Если, — ответил он, — будучи более сильным, не будешь страшным». Один из прочих, на вопрос: как из человека можно стать богом: ответил: «исполнивши то, чего исполнить человек не может». На вопрос: что сильнее, жизнь или смерть? ответ был: «жизнь, ибо она переносит столько бедствий.» На вопрос: до каких пор человеку следует жить? последний отвечал: «пока он не сочтет смерть лучше жизни».

После того, царь, обратившись к судье, велел ему объявить свое мнение. Тот объявил, что они отвечали один другого хуже. «Так ты первый умрешь, — сказал царь, — за то, что так судишь».— «Нет, государь, — ответил судья, — если твои слова не .ложь: ты сказал, что убьешь первым того, кто даст самый дурной ответ».

Не правда ли, читатель, какая поразительная память, какая поразительная точность сообщений была у наших предков до «рождества Христова», и как перепортило ее это «рождество»!! Все эти фразы, все эти остроты передавались, — говорят нам, — от поколенья к поколенью неизменно в продолжении 500 и более лет из уст в уста! А мы, несчастные, все это переврали бы уже через год! И в каком виде дошло бы все это до наших потомков-историков, если б пропали записи Богача-Плутарха!

Царь-Заступник, конечно, щедро одарил гимнософистов и отпустил их.

Плавание его по рекам к морю, — говорят нам, — продолжалось 7 месяцев. Он вышел в океан на кораблях и отплыл к острову, который он назвал Скиллустисом, а другие Псилькутисом. Здесь он вышел на берег, принес жертву богам, и, сколько было возможно, осмотрел берега и море, их омывающее. Потом, помолившись, чтобы ни один смертный после него не перешел за пределы его похода, он повернул назад, а кораблям велел плыть кругом, имея по правую руку Индию. Начальником флота он назначил Неарха, а главным кормчим Онесикрита. А сам он направился сухим путем чрез область оритов, терпя недостаток в съестных припасах, и потерял множество людей, так что едва вывел из Индии четвертую часть своей военной силы. Они шли незасеваемою страною, обитаемою людьми, живущими в нищете и имевшими только немного плохих овец, привыкших питаться морскою рыбою, а потому и мясо их было неприятно и имело дурной запах. Едва в 60 дней мог он пройти эту землю. Только в Гедрозии войско его получило все в изобилии, потому что окрестные цари и сатрапы сделали для продовольствия его нужные запасы.

«Здесь он дал отдых своему войску, и в веселом триумфе прошел в 7 дней Карманию.

«Восемь лошадей медленно везли его с друзьями. Он сидел на жертвеннике, поставленном на высоком и всем видном четыре-угольном помосте, проводя день и ночь в беспрерывном пировании. За ним следовало множество колесниц, одни под пурпуровыми и пестрыми завесами, другие под зелеными и всегда прикрытыми свежими ветвями. На колесницах же ехали и другие его друзья и полководцы, украшенные венками и пьющие вино. Тут не было видно ни щита, ни шлема, ни копья. Солдаты, держа фиалы, чаши и тириклии, всю дорогу черпали вино из больших бочек и кратиров, и пили за здоровье друг друга. Пока одни шли медленно вперед, другие лежали за столом. Звук флейт и свирелей, пение, игра на лире, вакхический шум ликующих женщин раздавались везде. Казалось, сам Вакх тут находился и сопровождал ликующих».

Так говорит сам Плутарх.

По прибытии в царский дворец в Гедрозии Царь-Заступник устроил новый праздник, и дал отдых войску. Здесь возвратился к нему морем Неарх. Царь с удовольствием выслушал известие о его плавании, и решил спуститься вниз по Евфрату с многочисленным флотом, чтобы объехать Аравию и Ливию, и чрез Геракловы столбы выйти в открытое море. Он велел строить в Тапсаке¹⁰ разного вида корабли; к нему начали уже отовсюду собираться мореходцы и кормчие. Но трудный поход его во внутренность Индии, рана, полученная в Маллах, слух о громадных потерях войска, неверие в то, что он спасся, побудили покоренные народы к возмущениям, а полководцам и сатрапам подали смелость для несправедливости и хищничества. Вся его монархия колебалась и пришла в волнение. Олимпиада и Клеопатра, в ссоре с Антипатром, разделили между собою царство: «Олимпиада взяла себе Эпир, Клеопатра — Македонию».

¹⁰ В Сирии, на западном берегу Евфрата.

По прибытии в Перейду, он роздал деньги женщинам, ибо у персидских царей был обычай при посещении Персиды давать каждой женщине по золотой монете. По этой причине некоторые из царей редко приезжали в Перейду, а царь Охоз (созвучно с библейским Охозией) не был там ни разу и по скупости сам себя сделал чужим в своей родине. Найдя, что гроб Кира был вырыт из земли, Царь-Заступник предал смерти виновника этого .злодеяния, хотя он был одним из важнейших граждан города Пеллы; имя его Полимах (греческое, как и остальные «персидские» имена у классиков!). При этом случае он прочитал надпись на гробнице Кира и велел вырезать снизу греческий перевод ее. Содержание ее было следующее:

«Человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни пришел (а что придешь, я это знаю), я — Кир, который приобрел владычество персам. Не позавидуй мне в этом малом количестве земли, покрывающей мое тело».

Эти слова живо тронули Великого Заступника, — говорит Плутарх,— ибо уму его представились неизвестность и непостоянство человеческих дел».

Здесь повествователь приводит «Александра Македонского» в связь с Киром, т. е. Господом, — по-гречески, основателем греческой церкви (Кирии), и продолжает:

«Находясь в Сузах, Великий Заступник еще женился на дочери Дария, Статире, и благороднейших персиянок выдал за знатнейших македонян, а все прежние браки своего войска он отпраздновал другим великолепным пиром.

Те из тридцати тысяч мальчиков, которых, уезжая, он велел учить греческим наукам, теперь уже окрепли, выросли и показались ему прекрасно обученными и телесным упражнениям, в которых обнаружили чрезвычайную ловкость и проворство.

По прибытии в Экбатаны (которые, как я уже говорил, долее походят на Баку, чем на месопотамский город), он привел в порядок нужнейшие дела и опять занялся празднествами и зрелищами. К нему прибыло сюда из Греции до 3000 художников.

«Великий Заступник продолжал свой путь к «Вавилону». Неарх, который вновь прибыл к нему, войдя в Евфрат через великое море, объявил, что встретил каких-то халдеев, которые советовали победителю беречься Вавилона (отметим, что то же самое пророчествовали авгуры и Юлиану при его походе в Персию). Однако, Заступник (как и Юлиан) не обратил на это внимания и шел к городу, на стенах которого увидал множество воронов. Они ссорились между собою, клевали друг друга и некоторые из них упали перед ним. Он призвал к себе прорицателя Пифагора, и спросил его, каковы оказались внутренности жертвы? Узнав, что печенка ее была без головки, он сказал:

— «Увы, это дурное предзнаменование!».

Он пожалел, что не послушался Неарха, и большею частию проводил время вне Вавилона в шатре, или разъезжал по Евфрату. Его тревожили и другие предзнаменования. Один смирный осел ударил копытом прекрасного большого льва, которого держали в Вавилоне, и убил его. Однажды сам Царь играл в мяч, оставив платье на троне. А когда молодые люди, игравшие с ним, хотели опять взять платье, то увидели, что на троне безмолвно сидит человек в царской одежде и с диадемою на голове. Они спросили его: кто он такой? Тот долго молчал, наконец, опомнившись, сказал, что его зовут Дионисом, что он родом из Мессины, что по ложному доносу его привезли сюда из приморских областей и долго держали в оковах; что недавно явился к нему Серапис, снял с него оковы и привел сюда с приказанием надеть диадему и одежду, сесть на троне и молчать.

Услыхав это, Царь-Заступник, по совету прорицателей, умертвил того человека, но впал в уныние, лишился надежды на бога и подозревал своих друзей. Подобно Христу, затосковавшему перед приближающимся предательством и предстоящей казнью, или подобно императору Юлиану в тех же обстоятельствах, он, — говорит Плутарх, — был охвачен таким суеверным страхом перед, богами, был в таком беспокойстве и смущении духа, что всякий сколько-нибудь необыкновенный и странный случай считал чудом и предзнаменованием. Дворец его был наполнен людьми, приносящими жертвы, очистителями и гадателями. «Великое зло — неверие в пренебрежение к богам! — восклицает Плутарх. — Великое зло и суеверие, которое подобно воде, текущей всегда к низовой стороне, наполняет душу безумием и страхом!».

«Когда от храма Аммона пришло (автор не говорит какое) прорицание о Гифестионе, царь перестал горевать и снова предался веселью и пирам. Он великолепно угостил Неарха и его спутников, потом, по обыкновению, выкупался и хотел уже спать, но по просьбе Мидия пошел к нему, чтоб участвовать в весельи, и там он пил весь следующий день. С ним сделался вдруг жар, и он почувствовал боль в спине, как будто был поражен копьем, как говорят некоторые. Но это пишут люди, которым хочется придать трагическую и жалкую развязку великой драме. Аристобул пишет, что он был только в сильной горячке, чувствовал сильную жажду, выпил вина и от этого лишился рассудка и умер в 30-е число месяца Дессия (декабря)».

«В древних записках, — продолжает автор, — о его болезни мы читаем следующее: 18-го числа месяца Дессия Великий Заступник спал в бане. На другой день, умывшись, он перешел во дворец и провел день с Мидием, играя в кавы; потом поздно умылся, принес жертву богам и отведал пищу. Ночью с ним сделался жар. 20-го числа он умылся, опять принес обычную жертву и, сидя в бане с Неархом, слушал рассказы о его плавании и о великом море. 21-е число провел он таким же образом, но жар усилился, и ночь прошла беспокойно. На другой день жар был еще сильнее, царя перенесли и положили у большого водоема. Здесь он говорил с полководцами о вакантных местах и приказал заместить их испытанными людьми. 24-го числа Дессия, находясь в сильном жару, он был поднят и принес жертву. Он велел оставаться во дворце главнейшим предводителям, а начальникам полков и пятисотникам провести ночь вне дворца. 25-го числа его перенесли в другую часть дворца, где он немного уснул, но жар не уменьшался. Когда полководцы пришли к нему, они нашли, что он уже не может говорить, равно как и 26-го числа. Македонянам показалось, что он умер. Придя к дверям, они кричали, грозили его друзьям, пока не заставили их отворить двери. Они все прошли мимо его ложа поодиночке, в одних хитонах. В этот день Питон и Селевк послали в храм Сераписа спросить, не нужно ли туда перевести царя. Бог отвечал, чтоб они оставили его на месте. 28-го числа, около вечера, он умер».

«Так написано почти слово в слово в Дневных записях. Тогда никто не имел подозрения, чтоб царь был отравлен, но по прошествии шести лет сделан был донос Олимпиаде, которая, поверив ему, велела откопать и выбросить кости уже умершего Иолая (соответствующего Иовиану) за то что, будто бы, он влил яд в питье Царя-Заступника. Те, которые говорят, что Аристотель советовал Антипатру отравить его и что яд был привезен им в Азию, утверждают, что об этом рассказывал некто Агнотемис, который, будто бы, слышал это от царя Антигона. Отрава эта была — холодная вода, которую доставали с одной скалы в Нонакриде, собирая ее каплями в виде легкой росы в ослиное копыто, ибо никакой другой сосуд не держит ее, так как своим холодом и остротой она все разрушает. Но большею частью думают, что слух о его отравлении выдуман».

Я выписал здесь подлинными словами почти половину рассказа Плутарха, умершего, будто бы, около 120 года нашей эры.

Я оставил в покое Арриана, умершего, будто бы, около 180 года нашей же эры, который в своем «Анабазисе» только дополнил это второстепенным сказанием военного характера. Еще менее интересны для нас, в качестве первоисточников, дальнейшие александристы — Квинт Курций, Диодор, Юстин, «отрывки» из Клитарха, и роман псевдо-Калисфена, представляющий (несмотря на утверждение, что он был спутником Александра) лишь дальнейшее развитие этого же мифа о Великом Царе-Заступнике.

О всех их можно сказать то же самое, что, по словам Лукиана, сказал сам Царь-Заступник об Аристовуле, бросив его похвальную о себе рукопись в воду:

— «За то, что ты здесь написал, ты заслуживаешь, чтоб с тобою сделали то же».

Но я не буду более говорить о первоисточниках всего этого. Достаточную характеристику их читатель может найти в приложениях к I тому сочинения Дройзена «История Эллинизма».

С хронологической точки зрения опору здесь могло бы дать лунное затмение, за 11 дней перед битвой при Гавгамеле, о котором, как мы видели, Плутарх говорит лишь одну фразу:

«В то время, как мистерии начались в Афинах в месяце Боэдромионе, наступило лунное затмение. А в одиннадцатую ночь после затмения войска были уже в виду друг у друга (и затем началось сражение)».

На этой опоре основатель современной исторической хронологии Скалигер (1540—1609) определил время затмения в ночь с 20 на 21 сентября минус 330 года по экстраполированному им вспять Юлианскому счету. По новейшим проверкам в эту ночь действительно было сверхполное лунное затмение (14"5) со срединой около 21 часа по местному времени, через 4 часа после заката солнца. Но в IV томе «Христа» я уже показал, что метод лунных затмений, дата которых не дана с точностью до нескольких дней взад и вперед, совсем не надежный способ установления древних дат, так как лунные затмения происходят почти каждый год в любой местности земного шара. А здесь не только время года, но и самый год Гавгамельской битвы установлен. Скалигером по найденному им этому самому лунному затмению в ночь с 20 на 21 сентября минус 330 года. В четвертом томе, когда я допускал лишь, что Александр Македонский списан с Александра Севера (222—235), а не оба с Юлиана Философа, я и при Севере показал наличность подходящего лунного затмения.¹¹ А здесь при резюмировании Плутарха, я уже указал, что и при Юлиане было еще лучшее затмение 3 октября 358 года.

¹¹ «Христос», кн. IV, стр. 431—432.

Основою решения у Скалигсра было допущение, что месяц Боэдромион Плутарха соответствует сентябрю. Но правильно ли это?

Вот, например, Арриан (т. е. по-русски арианец) говорит, что это было в месяце Пианепсионе (вместо плутархова Боэдрамиона) и не за 11 дней до сражения, а в конце самого боя:

«Когда Александр сделал привал своему войску, большая часть луны оказалась в затмении. Таков был конец боя при Афинском архонте Аристофане (т. е. Наилучшем Выявителе) в месяце Ппавепсионе».

Итак... вместо месяца Боэдромиона показан Пианепсион, а вместо «за 11 дней до боя», показано: «в день боя» и даже при конце, что более сенсационно.

А у Квинта Курция Руфа сказано:

«Переправившись через Тигр, Александр имел стоянку около двух дней, затем велел объявить продолжение похода, но луна скрыла около первой стражи первый блеск своей красоты, затем запятнала весь свой блеск, окрасившись в цвет крови...»

Тут уже что-то вроде апокалиптического описания: «и сделалось солнце черно как власяница, а луна как кровь («Апок.», VI, 12). И кроме того тут не указывается ни дня, ни месяца (как и у Плиния и в «Географии» Птолемея), так что для астрономического определения не остается места. А отожествление разноименных месяцев производит еще большую путаницу. Вот,. например, что говорит по данному предмету Дройзен:¹²

«Элиан (Var. Historiae, II, 25), в доказательство того, что 6 Фаргелиона был особенно благоприятный день для греков, приводит, между прочим, победу Царя-Заступника (Александра), в которой он уничтожил персидского царя, т. е. битву при Гавгамеле, и далее говорит, что Царь и родился и окончил жизнь в этот же самый день.¹³ А так как «Эфемериды» называют днем смерти Александра 28 Дессия, то мы могли бы предположить, что Элиан считает 28 Дессия тем же днем, как и 6 Фаргелиона.

¹² Дройзен. История Эалинизма, т. I, приложение VI (стр. 168 приложения, но русскому переводу).

¹³ Και αύτον Αλέξανδρον καί γενέες καί άπελθεῖν του̃ βίου τῆ αύτῆ ή̃μέρα πεπίτευται.

Но Иделер имел полное право оставить совершенно в стороне это показание Элиана. Достаточно сказать, что в той же самой VI главе Фаргелионом определяются: рождение Сократа, битва при Платеях, победа при Артемисии и при Микале. А это, говорит Дройзен, по большей части заведомо неверные даты. Показания пяти других текстов изумительным образом противоречат друг другу, как можно видеть из таблицы X (см. стр. 144) в которой число, следующее за македонскими месяцами, показывает цифру соответствующих аттических месяцев.

ТАБЛИЦА X.
Сопоставление македонских и аттических месяцев по пяти первоисточникам.

Мы видим, что тут — три совершенно различные системы. Их нельзя объяснить разницею между аттическим и македонским вставным числом, как видно из того обстоятельства, что дело здесь идет не только об одной разнице на определенное число месяцев. Дий — начало македонского года — приходится по первому варианту на 6-й, по второму и третьему — на 4, по пятому — на 1-й аттический месяц.

На основании наблюдений, указанных в Альмагесте, Иделер отметил, что в 245, 237 и 229 годах месяц Лой начинался в июле юлианского календаря (18, 20 и 4 июля); к тому же результату привела его и находящаяся в Розетте надпись 197 года. Из этого ясно, что приводимая по Плутарху параллель невозможна, и Иделер ее не принял даже и во внимание. Так как апокрифическое «Письмо царя Филиппа» казалось ему заслуживающим полного доверия, то он пришел к тому выводу, что в Македонии после царя Филиппа была введена крупная реформа календаря и что Плутарах, определяя день рождения Царя-Заступника (Александра) и приравнявши месяц Лой к Гекатомбиону, отнес реформу прежнего календаря, произведенную Александром Великим, к более раннему времени.

«Сделанная мною, — говорит Дройзен в своей «Истории Эллинизма» (стр. 168), — в 1839 году попытка доказать, что все документы, вставленные в «Речь о венке» являются подделками, заслужила с тех пор всеобщее признание и, таким образом, самим собою падают все выводы, заимствованные из «Письма Филиппа».

С этим, конечно, нельзя не согласиться... Но вот поразительное совпадение. Целый ряд сопоставлений приводит к заключению, что «Великий Царь-Заступник» списан с императора Юлиана, истинного установителя Юлианского календаря, да и Иделер пришел к выводу, что и при Великом Заступнике («Александре Великом») все-таки была аналогичная реформа календаря.

Да и далекие походы царей-первосвященников того времени могли быть лишь торжественно миссионерскими, а не военными.

назад начало вперёд