Н.А.Морозов / «Христос». 7 книга. / ЧАСТЬ I

ЧАСТЬ I
ДО-ГРЕЧЕСКАЯ ВЕЛИКАЯ РОМЕЯ

Рис. 8. Бронзовая статуэтка, найденная в Геркулануме и считаемая за изображение Александра Великого.

ГЛАВА I
БОГОПРИЗВАННЫЙ ЦАРЬ И ТРОЕ «СТОЙКИХ ЦАРЕЙ», КАК ОСНОВАТЕЛИ ВЕЛИКОЙ РОМЕЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
ЕСТЕСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ЕЕ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ЦЕНТРА НА ПРОЛИВАХ МРАМОРНОГО МОРЯ.
АРИАНСТВО, ВЫШЕДШЕЕ ИЗ ФЛЕГРЕЙСКИХ ПОЛЕЙ ИТАЛИИ И ОКРЕПШЕЕ НА ПОЛЕ ПИРАМИД ЕГИПТА, КАК ЕЕ ПЕРВАЯ ЕСТЕСТВЕННАЯ И ГОСУДАРСТВЕННО-ОПЕКАЕМАЯ РЕЛИГИЯ.

В настоящее время едва ли найдется много историков, которые по примеру своих средневековых учителей Эпохи Возрождения продолжают утверждать, что судьбы народов зависят от произвола их самодержавных правителей. Ведь, даже и предшествовавшие им клерикалы держались мнения, что цари земные — только орудия в руках творца нашего видимого и невидимого мира. И лишь потом, когда невидимый мир был удален в особые богословские факультеты, светские историки стали заниматься на историко-филологических отделениях одним только видимым миром и искать в нем одном естественные причины и следствия всех событий, помимо ежедневного вмешательства «творца обоих миров». Но они лишь заменили божественный произвол человеческим и стали отожествлять историю народов с историей их царей, уверив, наконец, и их самих, что все зависит от их воли:

Остатки этого взгляда особенно упорно держались у византистов. Среди них и до сих пор есть такие, которые не могут себе представить, каким образом можно излагать историю Византии помимо династических случайностей, родственных связей, бракосочетаний, придворных интриг и индивидуальных капризов ее самодержцев.

Занимаясь здесь обоснованием новой рациональной истории Ромейской империи, как первого большого, а потому и первого культурного государства в истории человечества, я должен сначала подвергнуть серьезному критическому разбору привитые нам еще на школьной скамье автократические представления о развитии цивилизации на Ближнем Востоке. Но для этого мне поневоле приходится подробно излагать и устарелые взгляды, иначе выйдет то же, что игра на шахматной доске одними черным и белым офицерами; один гуляет по черным клеткам, другой по белым, и потому оба не имеют никаких точек соприкосновения друг с другом. Попытку такого обособления двух исторических дисциплин мы видим и в разделении истории человечества на церковную — священную — историю, и на светскую — не священную, — причем при чтении светской истории читателю рекомендовалось позабыть все, что оп читал в церковной, а при чтении церковной покрыть в своем мозгу непроницаемой завесой все, что он читал в светской, создавая таким образом в себе то раздвоение личности, которое изредка наблюдается у психических больных.

Для того чтобы выработалась, наконец, серьезная историческая наука, надо сделать ее разносторонней, разорвав искусственную завесу не только между эволюцией религиозных представлений и эволюцией гражданственности, но и вообще между естественными и историческими науками. Наука по самой сущности едина. Специалист в какой-либо одной ее области, не имеющий понятия о других областях, не может быть исследователем, ведущим к новым крупным открытиям, а только простым ремесленником, пользующимся более или менее искусно открытиями других для приложения их к отдельным практическим целям и способным усовершенствовать разве какую-нибудь мелочь в изобретенном другими аппарате. При осмысленном изучении истории земного человечества мы прежде всего должны ознакомиться с ареной его деятельности — земным шаром — и особенно с климатическими, почвенными и гидрографическими условиями различных его областей. Мы поневоле должны начать наше знакомство с современного состояния земли, как планеты, чтобы на основании непосредственно наблюдаемых нами фактов восстановить и предшествовавшие им по общим эволюционным законам вплоть до последнего погружения под поверхность Северного моря и одновременного с ним оледенения северной части Северного полушария земли, потому что это было уже в период существования человека (рис. 15).

Тогда путем простого сопоставления приложенных здесь карт мы могли бы не только проверить то, что передает нам ненадежная традиция прошлых мало просвещенных поколений, но и установить реальный ход человеческой культуры по земной поверхности. И прежде всего мы были бы должны признать, что после периода обледенения, в ту эпоху, когда человечество стало переходить к оседлому образу жизни, — а основными путями человеческих сношений с более или менее отдаленными странами служили, за отсутствием наземных дорог, только река и морские берега, — инициативным и руководящим центром культуртрегерства должна была служить на земле восточная часть Средиземного моря.

Мы могли бы указать априорно даже и детали.

Достаточно бросить беглый взгляд на климатические, почвенные и металлургические особенности Балканского полуострова и, прилегающих к нему областей — Ломбардии, Австрии, Малой Азии и Архипелага, чтобы увидеть, что именно на берегах Мраморного моря и должна была образоваться столица первой земной империи (рис. 9—15).

Рис. 9. Область устойчивого и неустойчивого состояния последних геологических напластований земного шара. (Из курса географии.) Рис. 10. Почвенная карта современного нам земного шара. (Из курса географии  Г. Иванова.) Рис. 11. Хозяйственная карта земного шара в XIX веке. (По Г. Иванову.)

Открытие способов плавления медных руд на Кипре и железных на Балканах и выделки из них оружия и орудий производства сделали впервые возможными обширную администрацию (централизированную именно в Царь-Граде) и земледелие вне долины Нила, и конечно прежде всего по соседству с самими рудами. Легкость перенесения металлических орудий производства быстро распространила их на сотни километров кругом, но это могло быть только вместе с развитием речного, прибрежного и архипелажного мореплавания, как единственных и первых способов более или менее отдаленных сообщений в древности.

Ведь, при первоначальной редкости населения никаких проселочных дорог не могло быть построено между затерянными друг для друга пунктами оседлых поселений. А попробуйте-ка, разыскивать их каждый раз заново по промежуточным лесам холмам и полям, и вы увидите сами, что это будет труднее, чем плыть по открытому морю без компаса при невидимости берегов. Совсем другое дело, когда они видны, а потому реки и берега морей всегда были самыми верными первичными дорогами и руководителями первичных человеческих общений.

Но окрестности Босфора имели и другие причины стать центром древнейшей земной культуры.

Скотоводство, к которому были приспособлены Балканский и Анатолийский полуострова, служившие вероятно первыми местами разведения рогатого скота, так как многие названия в Малой Азии — Босфор, Тавр, Антитавр, да и сама Турция (Тавриция), происходят от греческого названия быка бóосом и тавром или туром. Разнообразный характер местности, то лесистой на холмах и горах, то полевой в равнинах, при общей мягкости климата, довершил те причины, по которым именно здесь, а не в долине Мертвого Моря, не в Месопотамии, не в Аравии и даже не в итальянской Романьи и не на берегах Ян-дзы-дзяна должна была образоваться первая великая империя человечества.

Рис. 12. Почвенная карта Европы (по Г. Иванову). Рис. 13. Общий характер тектоники Европы.

Я не буду здесь входить в подробное географическое описание этих стран, как сделал раньше для Палестины, Аравии, Итальянской кампаньи и вулканических Флегрейских полей. Там я обосновывал их особенностями свою новую точку зрения на преемственную непрерывность человеческой культуры, опровергая или трансформируя укоренившиеся у нас взгляды на роль этих мест в истории человеческой культуры. А в описании особенностей Балканского полуострова и прилегающих к нему стран я только пошел бы по проторенной уже до меня дороге. Но на это не стоит тратить ни времени ни труда, потому что полезнее употребить их на разъяснение действительно еще не разработанных рационально сторон византийской истории.

Прологом тут служило страшное извержение Везувия, описанное в библейской книге «Исход». Если Арон был Арий, а Моисей—Диоклетиан, и разрушенные города Содом и Гоморра были Геркуланум и Помпея (хотя последняя может быть и не та, которую мы теперь называем по догадкам этим именем), то паническое бегство окрестных жителей в Ломбардию могло создать импровизированную армию и ее вождей, которые, освоившись с такой ролью, могли докатить народную волну и до самых берегов Босфора.

Рис. 14. Современная плотность населения различных мест земного шара. Рис. 15. Заштрихованные части показывают исследованные до сих пор области распространения льдов в последний период оледенения северной части северного полушария земли, когда уже существовал человек. Северная Азия недостаточно исследована, но присутствие в ней «вечной мерзлоты» под почвой достаточно показывает, что оледенение в ней было еще сильнее. Образование морен на краях этого обледенения, при отсутствии склонов, необходимых для движения наземных льдов, показывает, что подо льдами было море.

Предположение это могло бы устранить и некоторые серьезные лингвистические недоумения.

Вот, например, нам привито представление, что первая культура Ромейской империи, со времени основания ее столицы Царь-Града, была греческая и что литературным языком правящих классов был греческий, а не славянский или арамейско-сирийский с его наречием — библейско-егиептским языком.

Но, ведь, древнее культурное значение греческого языка, с новой точки зрения, становится очень и очень сомнительным. Я уже достаточно показал в прежних томах, что семьдесят «толковников», будто бы собранных первосвященником Елеазаром из 12 колен Израильских для перевода Пятикнижия на греческий язык по поручению египетского царя Птолемея Братолюба в 227 году до Рождества Христова, есть чистый миф; что все пророческое книги Библии написаны по-еврейски уже после постройки Царь-Града в длинный промежуток времени, начиная от 418 года (пророк Амос) и вплоть ло IX века нашей эры, и что библейская книга «Цари», как раз и есть придворная хроника византийских царей от Саула-Аврелиана и до Константина Погоната — библейского Седекии (679 год). Значит, выходит, что литературным и официальным языком в Великой Ромее, как называли себя всегда византийцы, и в ее столице Великом Риме, т. е. Царь-Граде, в первые триста пятьдесят лет его существования, вплоть до отделения Египета и Сирии, был язык сирийско-египстский. А домашним, семейным языком, в войсках, чиновничестве и торговом классе, (не говоря уже о рабах, которых нахватывали из каких угодно народностей) были, как увидим далее, готский, славянский, албанский и очень мало греческий, сосредоточившийся главным образом на не имевших политического значения Ионийских островах, на полуострове Морском (Морес) и в редких портовых поселках Малой Азии, потому что и «древняя, классическая» Александрия с ее высокой культурой — миф. Да и все Ромейские императоры, начиная с Диоклетиана и кончая Василием II в XI веке нашей эры были то далматцы, то славяне, то исавры (т. е. турки малоазийцы), то македонцы. Да и войска ромейских императоров-состояли целиком из готов, из славян, из малоазийских турок и из македонцев, а об эллинских полках в императорской армии еще не проговорился ни один историк.

Но, может быть, — скажут мне, — царь-градские ученые и священники того времени состояли из чистокровных эллинов? — Нет! Они не оставили от себя за тот период никаких достоверных следов в ромейской истории. Первая летопись этого периода, как увидим далее, и как я уже не раз намекал в прежних томах, — библейская книга «Цари» — написана на еврейском жаргоне арабского языка, да и первые «римские» императоры — Ромул и Рем, Нума (Наум), Анк (Енох) и т. д. носят еврейские имена, и списаны с первых ромейских императоров. Здесь только Царь-Град переименован в Рим да события отнесены за тысячу пятьдесят лет назад. Ведь, я уже не раз показывал, что Ромул и Рем ничто иное, как Константин Великий и Лициний и что еврейские прозвища их происходят от двух названий носорога (Ром и Рим), считавшегося за сильнейшего из всех зверей. Царь Анк (Енох) значит царь-Крест, по-коптски. Как и «Великий Царь», давший повод к составлению евангельского мифа о Христе, он носил кличку сына бога Марса, водворил богослужение, земледелие, торговлю и в виде праотца Еноха (по другой легенде), вознесся живым на небо, и т. д. Все имена в этом варианте «Римской истории» не только еврейские, но и тенденциозно еврейские. Сама Греция носила название Ионии, т. е. по-еврейски: Голубиная страна. Даже истинный основатель греческой клерикальной литературы, автор Апокалипсиса, Iоанн Златоуст был не только родом из Антиохии, но и самое его имя Иоан (он же Иона) по-еврейски значит «Голубь». Греки тогда были только бунтовщиками, и лишь с 1056 года нашей эры, накануне крестовых походов, после смерти последнего представителя Македонской династии Василия II, на царь-градском престоле появляется первый греческий царь Исаак Комнин (1057—1059).

Известно ли вам все это, читатель?

А специалисты по византийской истории все это давно и хорошо знают, но только не решаются сделать соответствующие выводы о незначительности эллинского элемента и эллинского влияния в Ромейской империи вплоть до XI века нашей эры. Расцвет эллинизма в Византии длился лишь четыреста лет, до 1453 года, когда турки взяли Константинополь и снова посадили не грека, а малоазийца на царь-градский престол. Значит, только начиная с XI века нашей эры и могла возникнуть в Царь-Граде та теологическая литература, которая создала нам Четьи Минеи, и все сочинения святых отцов, а также и сочинения еретиков, будто бы боровшихся с ними. А в полуостровной и островной Греции приехавшие рыцари-крестоносцы положили почти тогда же, как мы видели в V томе, начало классической греческой литературе. Латинский же язык — как эллинизированный итальянский — действительно мог проникнуть и на Балканский полуостров, и в Египет вместе с волною беглецов из окрестностей Неаполя. Ведь, жители подножий Везувия, состоя большею частью из служителей бога-Громовержца, хорошо обеспеченных приношениями многочисленных пилигримов, действительно могли достигнуть первенствующей по тому времени интеллектуальной культуры и оказать огромное влияние и на жизнь своих новых родин.

С этим маленьким предупреждением мы и приступим к рассмотрению первых веков существования Ромейской империи.

До 1056 года она была еще не греческая, а потому мы прежде всего должны освободиться от гипноза, который создается в наших умах тем обстоятельством, что мы изучаем ее по произведениям греческих авторов Комнинского периода.

Написав много полуисторической беллетристики и апокрифических сочинений от имени средневековых и псевдо-древних знаменитостей, они надавали всей первым ромейским деятелям и царям греческие прозвища, чем и придали им греческую внешность, но искусственность этой номенклатуры сразу видна.

Кто, например, был реальным основателем Ромейской империи?

— Богопризванный царь (Диоклетиан, по-гречески)!—отвечают нам.

Апокрифический церковный историк — Благочестивый Все-любец (Евсевий Памфил, по-гречески) — характеризует этого Богопризванного как жестокого гонителя христиан и даже описывает его зверства. Но его описание есть чистая галлюцинация возбужденного воображения автора, так как мы уже видели, что в конце третьего века могла быть только борьба арианства с языческим фетишизмом,¹ а не с христианами. Христианское богослужение по самим же церковным историкам введено только в конце четвертого века, как это характеризуют и сами имена христианских мистерий: литургия Василия Великого и литургия Иоанна Златоуста, не говоря уже о наших астрономических определениях, дающих для планетных наблюдений автора Апокалипсиса — 30 сентября 395 года, а для дальнейших христианских и даже библейских книг еще более позднее время.

Если Диоклетиан и мог быть гонителем какого-нибудь религиозного культа, то только религии магов, повидимому предшествовавшей арианству и включавшей в число своих обрядов колдовство, тем более что и причиной гонения называется пожар, два раза вспыхивавший от неизвестной причины во дворце Диоклетиана.

К таким же мифам или к перенесениям гонений с предшественников арианства на несуществовавших тогда христиан можно отнести и гонение в Италии и Африке при Максимине около 305 года, считающееся самым ужасным.

Я опять повторяю, что слово «культ» и слово «колдовство» только два различные произношения одного и того же слова, корень которого есть КЛД или колдун. Другое его название Маг, есть лишь вариация слова «могучий», и от него же происходит и слово «магистр», как человек, посвященный в ученую степень в магистрат — как воспоминание о том, что колдуны первично были и судьями и следователями преступлений. Вполне возможно, что даже и упоминаемый только в Апокалипсисе николаитский культ, который, будто бы, был ненавистен богу автора, является лишь особый прозвищем первичной колдовской стадии развития ромейской религии, так как и самое название «николаит» значит по-еврейски хитрец, а по-гречески сверхчеловек.² А делать из каждого особого прозвища одного и того же культа особую его секту значит становиться на очень скользкий путь, посредством которого можно придти к огромному количеству культов даже и в православной церкви: культ гóспода, культ бога, культ Спаса, культ Иисуса, культ Христа, культ сына божия и т. д.

¹ От португальского feitçao — волшебство, поклонение предметам, которым приписывалась волшебная сила.

² νικολαίοι — от νικάω — побеждаю и λαϊκος — народный публичный, а по-еврейски от слова НКЛ (נכל) — хитрец, чудотворец.

А если мы отнесем Апокалипсис, как показывает мое астрономическое вычисление, к числу произведений Иоанна Златые Уста, написанных осенью 395 года, то придем к заключению, что николаитство современно Николаю Чудотворцу, т. е. в переводе Хитрецу-Магу, с которым по сказаниям церковных авторов Эпохи Гуманизма боролся Арий. И очень возможно, что вражда мессианцев-христиан (возникших естественно лишь после Апокалипсиса) к Арию-Арону, как основателю предшествовавшей стадии религиозного развития, заставила церковных историков считать своим союзником всякого его врага. Присоединив к прозвищу «николаиты» жизнеописание св. Николая Пинарского, они и могли создать весь миф о Николае Чудотворце со всеми его сверхчеловеческими (т. е. николаитскими, по-гречески) деталями.

Мы никак не можем не отметить, что даже в светской истории того времени есть много явных несообразностей. Так, все мы привыкли брать без рассуждения, на веру, что «Константин Великий в 325 году перенес столицу из итальянского Рима в Царь-Град». Но даже и отвергнув мои доказательства в V томе «Христа», что итальянский Рим по своему геофизическому положению никогда не мог быть столицей мировой империи, всякий историк может видеть из самих своих первоисточников, что это неправда, так как Константин перенес на Босфор свою столицу не из Рима, а из его соседки Никомидии, на южном берегу того же самого Мраморного моря. А в Никомидии, как говорят нам те же первоисточники, основал свою столицу его предшественник Диоклетиан (т. е. Богопризванный), верховный император Ромейской (или, как мы неправильно выражаемся, Римской) империи. Да и эта империя провозглашена была тоже не в Италии, а в азиатском предместье Царь-Града — Халкедоне; да и умер Диоклетиан не в Италии, а в Далмации, на том же Балканском полуострове, на котором и до сих пор существуют единственные пережитки этой Ромейской (по-русски, Римской) империи, в виде Романии (по-русски — Румынии) и Ромелии (по-русски—Румилии).

Да и сами византийцы во все средние века называли себя ромеями, а свой Балканский полуостров Ромеей, и признавали себя единственными потомками Ромула и Рема, а не итальянцев, считавшихся у них подложными римлянами. Ведь, все это — чисто исторические факты, а не мои соображения, и даже сам предшественник Диоклетиана) Аврелиан — этот Златокудрый восстановитель мировой империи (Restitutor Orbis) после ее воображаемого векового исчезновения со страниц истории, а на самом, деле ее основатель, никогда не бывал в итальянском Риме. Он был провозглашен царем малоазиатскими (мизийскими) легионами и, только отняв у германских народов южную Италию, он начал, — говорят нам, — для защиты ее от них строить с севера укрепленный форт — Рим. Но он уехал обратно, поручивши достроить его стены своему полководцу Пробу — Марку Аврелию, сделавшему это лишь через год после его смерти — в 276 году нашей эры и тоже немедленно уехавшему на берега Рейна, оставив здесь только небольшой гарнизон.

Так каким же образом перевел Константин I на берега Босфора свою столицу из этого, тогда еще ничтожного укрепления на границе Неаполитанской области для ее защиты от наседавших на нее с севера варварских племен?

Здесь все полно анахронизмами и дислокациями событий, в которых мы никогда не будем в силах окончательно разобраться без применения к древним византийском историкам психологических методов исследования, о которых я буду подробно говорить в конце этой книги.

Кто, например, были первыми царями Ромейской империи после богопризванного царя-Диоклетиана?

Стойкие императоры, — отвечают нам наши греческие первоисточники, апокрифичность которых доказывается уже тем, что вместо греческого прозвища они употребляют латинское.

Ведь, слово стойкий по-гречески — эмпедос ('έ̃μπεδος), а они употребили латинское constant и назвали их Константинами, Констанциями и Констансами, без перевода на греческий язык по смыслу, а это было невозможно в те века, когда у людей не было еще иностранных святых, в честь которых даются теперь имена, не имеющие никакого смысла на своем языке. И вот, в Ромее воцарились Стойкий I и Стойкий II (Констанций I и II), да еще с вариацией последнего слова в Константина и в Константа (тоже Стойких), и появились даже монеты с такими, не подходящими именами. Посмотрим же, что внушают нам поздние греческие авторы об этих ромейских «норманах», а с их слов и наши современные историки Византии.

Писатели позднего времени, конечно не говорят нам о том, что созданию Великой Ромеи на Балканском полуострове предшествовала великая вулканическая катастрофа в Италии, где благодаря пилигримствам к Этне в Мессинском проливе и к Флегрейским полям при Неаполитанском заливе образовались крупные святилища, куда народы сносили свои сбережения, а потому вне всякого содействия государственности образовались первые центры умственной культуры. Для мистических, ортодоксальных историков чужд и страшный взрыв Везувия, который описан так художественно в Библейской книге «Исход», где под именем Арона фигурирует Арий, а под видом Моисея — Диоклетиан, и они не придают ему значения. А на деле этот взрыв временно разбросал по чужим странам главный центр умственной жизни того времени, и культура перенеслась оттуда в более безопасные страны — на берега Нила и Босфора. Но итальянский привкус первичной теологии сохранился и там.

Начнем же прежде всего с религиозной части. Обычно обращение государств в христианство происходило в истории народов на первых шагах их государственного бытия, когда прошлое их страны не создало еще твердых установившихся религиозных основ или создало их только в грубых, примитивных образах и формах вольного шаманства, без определенной идеологии и взаимной связи служителей культа между собою.

Переход в подобном случае от язычества к христианству, как только принял его властелин, не мог породить в народе глубокий кризис. Но не то представлял собою IV век в истории Римской империи, если мы поверим рассказам классиков о предшествовавшей ей великой языческой культуре, со сложной системой богов и вполне развившимся сословием жрецов, которым служили и скульптура, и архитектура, и поэзия, и сама наука. Казалось бы, что империя, обладавшая многовековою культурою, достигшая совершенных для своего времени форм государственности и имевшая за собою великое прошлое, с идеями и воззрениями которого даже и не культурное население сжилось и сроднилось, вступая при переходе к христианству на путь противоречия с прошлым и даже полного его отрицания, должна была пережить в высшей степени острый и тяжелый кризис.

А между тем историки не говорят нам ничего подобного при провозглашении арианства государственной религией в Великой Ромее, и только при переходе от арианства к мессианскому христианству, — говорят нам, — появилась первая религиозная борьба.

Отсюда ясно, что вплоть до арианства и не было на востоке Средиземного моря организованного духовного сословия, а только отдельные места поклонения с разрозненными друг от друга шаманами, которые не только не имели возможности сопротивляться, но рады были объединиться в одно сословие под покровом государственной власти. Значит, та сложная система богов — детей главного бога-Громовержца — не только не была низвергнута арианством, но, наоборот, организована им и снабжена лишь впоследствии той классической идеологией, какую рисуют нам теологи в качестве предшествовавшей языческой религии.

Остановимся немного подробнее на этом предмете.

Я уже говорил, что характеристической особенностью четвертого века является небывалое в исторический период жизни человечества оживление сейсмической деятельности в Средиземноморском этническом бассейне и, как его результат, падение религии магов, т.-е. разрозненного знахарства. Я уже говорил, что независимые знахарские поселки — зародыши следующих за ними астрономических монастерионов — занимались колдовством, т. е. отгадыванием будущего по внутренностям приносимых им в жертву животных, указаниями, как находить ворованные вещи, заклинаниями и лечением болезней. Остаток этого, можно думать, и сохранился до настоящего времени у обитателей Северной Азии в виде шаманства, религиозные верования которого заключаются в том, что миром управляет не его творец, а второстепенные боги. До сих пор жрецы этого культа приводят себя в экстаз посредством опьяняющих веществ и в таком состоянии невменяемости дают свои, большею частью мало вразумительные, указания. И вполне понятно, что, когда неожиданные для них удары землетрясений стали низвергать их кумиров, это произвело среди колдунов полную .растерянность, а окружающее, обезумевшее от ужаса население, мгновенно перешло от страха перед ними к ненависти, и началось израэлитство, т. е. богоборство, охватившее быстро все прибрежья Средиземного моря.

По сумме указаний, первым деятелем этого религиозного переворота был Арий, одноименный с библейским Ароном и, по-нашему, тожественный с ним. С этой точки зрения и арианство напрасно считается церковными авторами за простую ересь в предполагаемой теологами первоначальной апостольской церкви, будто бы сразу возникшей по воле божьей в окончательной форме и с окончательной идеологией и обрядностью. По совокупности указаний арианство должно быть второю ступенью эволюции европейских религиозных представлений и обрядов, последовавшей вслед за скомпрометированным разрозненным знахарством. Вожди арианства сохранились в наших исторических воспоминаниях под именем основателей Ромейской империи на берегах Босфора, которые были в то же время и великими первосвященниками (Pontifices Maximi) и предводителями новых магов, служащих главным образом единому отцу богов и людей — богу-Громовержцу, имеющему свой трон над Соммой Везувия, где цари-понтифексы и получали свое посвящение.

И совершенно ясно при первом взгляде на карту, что центром их военной империи не могла быть ни Сомма Везувия и даже ни Неаполь, а только берега Босфора, где сухопутные пути между Европой и Азией перекрещиваются с морскими. Тут, и нигде более, и должна была возникнуть Всемирная Ромейская империя ('Ρω̃μαία), как называли ее греки у себя дома, а другие народы перtиначили это слово в Римскую империю. Лишь потом перенесли ее центр в место ее религиозного пилигримства, в Италию, по каким-то психопатическим побуждениям, первоисточником которых, вероятно, служило пилигримство европейских народов к подножию Везувия, причем они совершали в итальянском Риме по дороге обязательное жертвоприношение, чтобы не погубил их страшный бог при их приближении к его жилищу.

Посмотрим прежде всего, в чем же заключалось арианство?

Ариане считали бога-Громовержца единым отцом богов, которому поэтому и нужно поклоняться прежде всего. Потом, после новых взрывов сейсмической деятельности, эту стадию религиозного развития сменило уже первичное вакхическое христианство, а после страшной чумы 590 года к нему прибавился и культ Небесной Девы.

В «горячих» спорах между арианами и этими новыми течениями, последние для большей убедительности в своей правоте провозгласили себя через несколько столетий существовавшими еще за 300 лет до Ария, умершего в 336 году, и объявили арианство одним из позднейших вольнодумств своего собственного учения. А когда противники их, ариане, конкурируя с ними в этой pseudologia phantastica, отнесли свое начало еще более в прошлое — за 1800 лет вспять, то их противники, пользуясь иным произношением имени их законодателя, объявили, что их Арий вовсе не Арий, а совсем другой человек — Арон-египтянин (т. е. миц-римлянин), закон которого был отменен уже давно легендаризированным ими Христом.

Так арианство раздвоилось на две религии, обросшие фантастическими прибавками. Такая же религия есть, как мы видели в VI томе, и агарянство, перешедшее уже позднее в современное магометанство, но и его история вся была искажена и апокрифирована. И оно, как христианство, вывезенное к с берегов Мертвого моря», стало вывозиться из такого неподходящего для ученого центра пустынного поселка, как Мекка, развившегося в городок лишь благодаря, средневековым пилигримам. Какая причина помещать исходный пункт фактического распространения этой религии с оружием в руках вплоть до стен Царь-Града и до Гибралтара в таком неподходящем для этого пути со стратегической точки зрения пункте, как Ятриб (т. е. Медина, см. карту), в Аравии, на границе великой пустыни без гавани и без удобных путей сообщения?

Ранее торжества современного естествознания историки-теологи победоносно отвечали на такие неизбежные вопросы одними и теми же стереотипными словами:

«Пути божии неисповедимы. Бог нарочно избирает невозможные со всех человеческих точек зрения дороги для распространения своих религий — и в этом случае он избрал путь из дикого Аравийского поселка Ятриба в культурную Элладу, а для христиан путь из бедной долины Мертвого моря в просвещенный и гордый итальянский Рим. Только по его воле, конечно, и мог безграмотный погонщик верблюдов, прозванный Достославным (Магометом), или рыбаки с Геннисаретского озера победить в своих религиозных спорах ученых Философов Эллады».

Но современный естествоиспытатель, а с ним и ученый историк-реалист уже не могут быть убеждены подобными доводами и ищут естественных способов объяснения таких чудес, как только-что описанные пути распространения магометанства и христианства. Он говорит: естественный путь распространения обеих религий должен быть как раз из Царь-Града через Малую Азию, и Египет в Ятриб (Медину) и в Мекку, а никак не наоборот. Он видит, что и самое имя Достославного (Магомета) Абул-Казем значит — Отец Мироздания, от соединения еврейско-мавританского слова «аб» — отец и греческого «космос» — мир, откуда и имя Кузьма.

Он отмечает, что и язык Корана есть лишь легкое видоизменение еврейского языка, бывшего в средние, века литературным языком всей Ромейской империи от Месопотамии до Испании и сохранявшегося долго в ее остатках даже в Европе, так как Кордовский халифат перешел под власть христиан только в 1236 году, через 34 года после захвата Царь-Града крестоносцами (см. табл. I).

Обратившись к первоисточникам наших сведений о времени, и жизни достославного Магомета, «Отца мироздания», искатель первичных документов с удивлением видит, что никаких таких нет ни в Мекке, ни в других мусульманских странах, и что первые сведения о жизни и деятельности Магомета люди получили из Лондона от мистера Пококка и уже в книгопечатную эпоху, как я объяснил в VI томе в специальной главе о Магомете.

Да и вся так называемая арабская литература, когда начнешь докапываться до места нахождения ее достоверных первоисточников, приводит нас в кордовские, гренадские, севильские и другие испанские библиотеки, а не в Моссул и Багдад, которые и в XIX -веке нашей эры не имели никаких библиотек.

Обратившись к семейной жизни мусульман с ее многоженством, мы точно так же видим, что она же описана и в библейских книгах «Цари», которые списали всех израильских и иудейских царей с византийских.

Так чем же законы Магомета отличаются от законов Арона, а с ним и от законов Ария? И не является ли современное магометанство лишь пережитком арианства?

Вот вопросы, которые заслуживают серьезного и всестороннего исследования, причем нельзя руководиться одними «свидетельствами древних писателей», которые часто оказываются лжесвидетельствами много более поздних псевдологов.

Я не буду говорить здесь об уже отмеченных историками недоумениях вроде того, что епископ Парижа Дионисий, о котором говорит Григорий Турский в конце VI века, как о современнике литератора Деция-Траяна (249—251 г.), смешивался последующими христианскими писателями с Дионисием Ареопагитом апостольских деяний, и что Испания у Оригена называется Мавританией.³ Не буду говорить и о том, что первичная христианская церковь не может быть представляема нами по образцу современной уже по одному тому, что она допускала в свой богослужебный состав и женщин, под названием диаконис: ведь участие женского пола в старинных христианских богослужениях было подтверждено и Халкедонским собором (с. 15) в 451 году, и они богослужили наравне с мужчинами в древности и в средние века, как в латинских, так и в греческих храмах (а у иаковитов это существует и теперь); отсюда ясно, что и великой понтифицине Джованне (855—857 гг.) или, как ее называют теперь, папессе Иоанне не зачем было выдавать себя за мужчину. Претензии диаконского звания на равноправность с пресвитерами в деле богослужений и в почете были настолько тогда распространены, что впоследствии, когда пришлось ограничивать их права, было сделано апокрифическое упоминание об этом от имени Никейского собора ($ 18).

³ Origen. In Lac. Horn. 6, III, 939.

Совершенно ясно, что все историки, признающие за религиями естественное, а не сверхъестественное происхождение, должны исходить в своих исследованиях из того основного положения, что религии, подобно всему остальному, последовательно развивались из первичного своего зародыша и претерпевали на своем пути от поколения к поколенью много изменений и даже размножались, как первичные организмы, путем деления на ряд вариации, прежде чем дошли до нашего времени. Ведь евреи и магометане не более отличаются друг от друга, чем католики от православных и несомненно имеют общее происхождение из арианства, так как Арий и Арон — одно и то же лицо. А относительно тех званий, которые носили при храмах служители христианского культа, имеется послание римского епископа Корнелия,⁴ который говорит, что «римский храм» имел при нем 46 пресвитеров, 7 диаконов, 7 иподиаконов, 42 аколута-помощника при совершении таинств, 52 заклинателя болезней и только 1 чтеца книг и привратника.

Упоминается кое-где и об епископах в больших городах и о митрополитах в столицах, какими были Царь-град, Рим, Александрия и Антиохия. Источниками материального содержания их называются сначала добровольные приношения верующих, а затем и прямые налоги на население. Богослужение состояло только из пения неизвестных нам песней, к каким принадлежала и эротическая Песнь Песней, сохранившаяся в. современной Библии.

«Причащение, — говорит Дж. Робертсон,⁵ — обыкновенно сопровождалось агапой⁶ или вечеринкой любви...», и «таинственная обстановка таких вечеринок способствовала возникновению народной молвы, назвавшей их тиестийскими торжествами (по имени Тиеста, соблазнившего жену своего брата, Микенского царя Атрея) и приписывавшей им и другие мерзости». В результата этого название «эротники» (агапы) было после четырех веков существования запрещено, и самое «причащение вином перенесено с ночи на утро», а вместе с тем прекратилась и ежедневность таких собраний, и совершение причащения вином стало ограничиваться воскресным днем.⁷ А сам воскресный день, — говорят нам, — начинался на востоке в первые века христианства с вечера субботы, причем оба дня праздновались почти одинаково. А на Западе воскресенье, повидимому, начиналось со своего утра, и церковные авторы утверждают, что празднование этого дня, а также и праздника Богоявления, началось вообще не ранее IV века нашей эры. В катакомбных храмах средних веков, как мы видели уже,⁸ не существует еще никаких: изображений святых или креста, а только доброго пастыря с овцами, Бахуса с виноградной лозой, птицы Феникса, Орфея с лирой, .Аполлона, Меркурия, Тезея, убивающего Минотавра,⁹ и все это так мало соответствует привитым нам представлениям о древности современного храмового устройства и христианского богослужения, что нельзя попрекнуть меня за желание разработать этот предмет помимо так называемых «свидетельств древних».

⁴ Apud Euseb., VI, 44.

⁵ История христианской церкви Робертсона, кн. I, гл. VII, 3, 5.

⁶ Άγάπη (агапэ) — любовь, в смысле влюбленности.

⁷ Дж. Робертсон. История христианской церкви, т. I, гл. VIII, 3, 5.

⁸ Христос, кн. IV, стр. 292.

⁹ De Rossi. Roma Sotterranea, II, 313—314.

Свидетели эти так запутались в своих апокрифах, что первые изображения Христа Тертуллиан относит к «эклектическому .язычеству Александра Севера»,¹⁰ (а в других местах он проговаривается), что христианское православное духовенство в его время имело и по две жены, хотя современные церковники и толкуют, что под словом двоеженство (digamia) у него надо понимать двух жен лишь в преемственном смысле.¹¹ Другой ортодоксальный писатель, Киприан,¹² упрекает священников за их внебрачное сожительство с храмовыми девственницами. Мы находим далее, что под именем «пятого апостольского правила» .запрещается епископам, священникам и диаконам отставлять своих жен под предлогом религии, а от имени Элвирского собора многочисленные указания на женатость и многоженность первичного христианского духовенства объясняются тем, что епископы, диаконы, священники и даже низшее духовенство жили со своими женами, как с сестрами¹³ и что им так и подобает жить.

Мы видим, что каждый наш первоисточник рисует жизнь христианского духовенства таким, каким ему хочется его себе 'Представить, да и о богах и о царях того времени можно найти, что угодно. Так, Евмений пишет,¹⁴ что Константин I до самой смерти участвовал во всех «языческих» обрядах и провозглашал Аполлона своим особым покровителем, и, чтоб примирить это с его (не существовавшим тогда еще) современным христианством, Гизелер¹⁵ приходит к заключению, что Аполлон был языческим представителем (уже не полпредом ли?) Иисуса Христа.

¹⁰ Tertullian. De Corona, 3.

¹¹ Tertullian. Exhortation. Gastid., c. 7.

¹² Cyprian. Epist., 4.

¹³ Дж. Робертсон. История христианской церкви, т. I, гл VIII, 4.

¹⁴ Eumenius. Panygiric. ad Constant, c. 21 (Patrologia, VIII, 638).

¹⁵ Gieseler. Lehrbuch der Kirchongeschichte, I, 1, S. 270.

А с нашей точки зрения, что языческие боги древних эллинов и греков списаны со средневекового христианского пантеона (уничтоженного на Западе только Григорием Гильдебрандом накануне крестовых походов), поклонение Константина Великого Аполлону несравненно менее удивительно, чем открытие им в палестинском Эль-Кудсе (псевдо-Иерусалиме) «честного и животворящего креста».

К таким же мудрствованиям приходится отнести и знаменитое военное знамя Константина, на котором, будто бы, был изображен крест с начальными буквами Иисуса Христа, сделанный им по причине «сонного видения» в Галлии, а по другим около Рима. Но, сильно сомневаясь в этом сновидении, можно считать очень вероятным сообщение некоторых первоисточников, что он в течение всей своей жизни удерживал за собою титул .и должность Pontifex Maximus'а (см. стр. 59).

Теперь мы снова вплотную подошли к моменту возникновения арианства. Арий был современником Константина I и несомненно имел на него огромное влияние. Около 311 года он, — говорят нам, — сделался епископом в египетской Александрии, но удалился оттуда на берега Мраморного моря, в Никомидию, и здесь составил книгу «Цветущее счастье»,¹⁶ представлявшую ряд лирических стихотворений. Образчики их приводятся Афанасием¹⁷ и носят религиозный характер, если верить, что книги, изданные от имени Афанасия в 1690 году и без наличия более древних достоверных рукописей, могут служить надежным свидетельством о том, что было в чужой для автора стране за полторы тысячи .лет до него. Тот же Афанасий рассказывает нам, как созван был в Никее близ Константинополя собор, чтобы рассудить о том, кто прав: Арий или его противники, но тут же начинаются у него разноречия с другими «древними свидетелями XVII века нашей эры». Число членов Собора определяется Афанасием в 318 человек,¹⁸ очевидно по библейской книге Бытие, где сказано: «услышав, что его сродник Лот взят в плен, Отец Рима (Аб-Рам) вооружил 318 рабов, рожденных в его доме, и преследовал неприятелей (Бытие, XIV, 14)». Случайного совпадения тут быть не может в виду неокругленности этого числа, тем более, что то же самое число повторяют и Епифаний Кипрский (LXIX, 11) в Теодорит (I, 7). Тут остается только определить, кто у кого списал, тем более, что и слово Аб-Рам (произносимое нами Авраам) значит Отец Рима, каким и был по греческой номенклатуре Константин.

Мы не будем разбирать остальных противоречий, наблюдающихся в различных наших первоисточниках относительно Никейского собора,¹⁹ и перейдем к его творцу.

Константин, — говорят нам — был славянин, так как принадлежал по своему отцу Констанцию Хлору к знатному дарданскому роду, а Дарданией называлась область современной Сербии по реке Мораве, и родился он в городе Наиссе, современном Нише.

Так почему же он, родившись славянином и попав волею судьбы в «ромейские» императоры, получил бы итальянское прозвище Константин, когда Италия могла быть тогда только подчиненной Царь-Граду провинцией, и это прозвище дико звучало бы в ушах всех окружающих его? Очевидно, что он никогда и не назывался Константином и все монеты с таким именем являются подлогами.

И странная вещь! В то время, как греческие авторы дают ему латинские названия, одни латинские авторы описывают его, апокрифируя в первый век до начала нашей эры под именем Кая-Юлия-Кесаря-Октавиана-Августа, где только последние два прозвища латинские, а первые три — еврейские.²⁰ А замечательнее всего, что и слово Кесарь — император (откуда немецкое Кайзер) — есть просто эллинизированное еврейское Кошар или Косар, т. е. Крепкий, каково значение и имени Константин, так что Константинополь просто значит Укрепленный город, т. е. крепость»

¹⁶ По-гречески Θαλία (Фали́а) — цветущее счастье, веселый пир; родственно с θαλλός (фалло́с) — молодая ветка масличного дерева и созвучно с φαλλός (фалло́с) — мужской детородный член; фаллофорами (φαλλοφόροι) назывались носители фаллуса на вакханалиях, а фалофорами (θαλλοφόροι) — носители масличной ветви во время праздника Минервы. Возможно, что последний праздник был перерождением первого, т. е. фаллос стал символом фаллуса.

¹⁷  Athanasjus de Synodis, XVII, 720. Изд. Montfaucon. Paris, 1690 г.

¹⁸ Athanasius ad Afros, 2.

¹⁹ Евсевий дает 250 человек (V Cons., Ill, 8); Афанасий (De decret. Nic. Sino.1, 3) и Сократ (Ecelesiasticae Historiae Scriptores Craeci, I, 8) «более :300»._Созомен (там же, I, 14) около 320. Тот же АФанасий (в ad Afros, 2) вместе с ЕпиФанием (LXIX, 11) и Феодоритом (I, 7) дает 318, яко бы «по преданию», по числу слуг Аб-Рама в книге Быгие (XIV, 14).

²⁰ Кай (Кайус) — от еврейского КУЕ (כוה) — сильный, откуда и греческое агиос (α-γιος) — святой ; Юлий — испорченное Эли, т. е. божественный — по-еврейски, и кезарь — испорченное еврейское слово Кошар Крепкий, т. е. — то же, что Константин, причем оно перешло у греческих историков, не умевших произносить звука «ш» в Кесар и через них в немецкое Кайзер — король; а Октавиан Август значит — восьмой святой».

Я обращу еще внимание, что у других латинских авторов. тот же Константин апокрифически назван Ромулом, от еврейского слова Ром (רמ) — Носорог, сильнейший из зверей, а в библии он назван Заступником народа (Иеровоамом). С этим предисловием я и перейду к сопоставлению различных сообщений о нем.

Как-то я сказал в этой самой своей работе, что все общеинтересные книги, приписываемые древности, но дошедшие до нас или до времени своего напечатания только в одном экземпляре и без вариаций — должны быть подложны, и я приводил в доказательство этого закон размножения общеинтересных рукописей в геометрической прогрессии, дающей поразительный результат — необыкновенно быстрое размножение путем все увеличивающейся переписки до полного насыщения читающей публики, и появление многих вариаций. В данном случае сильно размножилась только библейская книга «Цари», а потому ей мы и должны придавать руководящее значение, как более древней среди всех других наших первоисточников. Но примем к сведению к другие.

Посмотрим сначала, каким рисуется Стойкий Царь-Носорог (Константин Евсевия Вселюбца) по греческим первоисточникам.

Как он обратился в «христианство» и каково оно было в его время? Об этом наши первоисточники противоречат одни другому.

Константин в изображении епископа Евсевия совершенно не похож на Константина под пером Зосима. Поэтому историки,. работая над ним, находили богатую почву для внесения в такой запутанный вопрос своих апперцепции. В течение долгого времени большое влияние оказали на мнения о Константине скептические суждения Якова Буркгардта, высказанные в его сочинении «Время Константина Великого» (1-е изд в 1853 г.). В его представлении Константин был гениальный человек, охваченный честолюбием и стремлением к власти и приносивший в жертву все для исполнения своих мирских планов. Считая: сочинение Евсевия «Жизнеописание Константина», являющееся одним из главных греческих источников, совершенно недостоверным, Буркгардт справедливо принимает за выдумку клерикалов и почерпнутое отсюда его обращение в христианство.

Немецкий богослов Гарнак в своем исследовании «Проповедь и распространение христианства в первые три века» (1-е изд. в 1892 г.) приходит к аналогичным выводам, исходя из других оснований. Он признает, что христиане к IV веку не представляли еще большинства населения. «Но численная сила и влияние, — говорит он, — не везде совпадают друг с другом: меньшее число может пользоваться очень сильным влиянием, если оно опирается на руководящие классы, и большинство может мало значить, если оно состоит из подчиненных слоев общества, главным образом из сельского населения. Христианство, по его мнению, было в то время городскою религией, и, чем больше был город, тем значительнее, будто бы, было в нем число христиан. И это было их необычайным преимуществом. Нужен был только проницательный и сильный политик, который в то же время имел бы внутреннее влечение к религиозным переживаниям».

Таким человеком и был Стойкий царь по Гарнаку.

Но вот, теперь наиболее серьезные византисты признали, что при Константине язычество являлось преобладающим элементом и в городском обществе, и в правительстве, и что христиан было и тут меньшинство. По выводам проф. Болотова и некоторых других, «ко времени Константина христианское население не равнялось и ¹/₁₀ доле всего населения, а, может быть, и эту цифру нужно «понизить». В настоящее время меньшинство христиан в империи при Константине признано почти всеми. Если же это так, то политическая теория в ее чистом виде относительно «стойкого царя-Носорога» и введения им христианства в Великой Ромее должна отпасть. Политик не мог строить свои обширные планы, опираясь на ¹/₁₀ часть подчиненного слоя населения, которое, как известно, даже и не вмешивалось в политику.

Да и самое его христианство отрицается теперь почти всеми, историками, кроме клерикальных.

«В течение всего своего правления он оставался, — говорит А. А. Васильев, согласно со всеми первоисточниками, — великим жрецом («Pontifex Maximus»); воскресный день он иначе не называл, как, по классической номенклатуре, — «день солнца» (dies solis), а не по христианской — «день господень» (dies Domini). А под «непобедимым солнцем» (sol invictus) обычно разумели тогда бога Митру, культ которого пользовался громадным распространением на всем протяжении империи — как на Востоке, так и на Западе».

«Теперь доказано, — говорит А. А. Васильев, — что Константин был сторонником культа солнца. Но какое божество в частности почитал он под этим названием, в точности неизвестно; может быть, это был Аполлон».

— «Но почему же один Аполлон? — спросим мы. — Почему также не библейско-арабский Элои, к которому, по словам евангелия Марка (XV, 34), воззвал и Христос на кресте словами: «Элои, Элои! Ламма савахтани!», т. е. «Боже, боже! Зачем ты оставил .меня!» Ведь, слово Элои, несомненно происходит от греческого Элиос — Солнце, и тогда религия царя-Носорога будет та же, что и религия библейского отца всех первосвященников — Арона, он же Арий, как я не раз пытался доказать.

Мифическое обращение Константина в христианство (которого по нашей хронологии тогда еще и не было) связывается с известным рассказом о появлении на небе креста во время его борьбы с Максенцием, т. е. для объяснения причины вводится элемент чудесного. Но первоисточники об этом чуде обнаруживают большие несогласия. Древнейшим лжесвидетелем о явлении знамения креста является христианский псевдо-современник Константина Лактанций, который в своем сочинении «О смерти гонителей» (De mortibus persecutorum) говорит о полученном, будто бы, Константином во время сна вразумлении, чтобы он изобразил на щитах божие небесное знамение, но о действительном небесном знамении у Лактанция не говорится ни слова.

Другой псевдо-современник Константина, Евсевий Вселюбец, в более раннем своем произведении — в «Церковной истории» — лишь замечает, что Константин, идя на защиту Рима, «призвал в молитве в союзники бога небесного и его «Слово», Спасителя всех, Иисуса Христа. А в «Жизнеописании Константина» он дает, будто бы, со слов самого императора, «клятвенно подтвердившего свое сообщение», рассказ о том, как Константин во время похода увидел над солнцем знамение креста с надписью: «сим побеждай» (τούτω νίκα). Рассказ этот явно навеян галосом (рис. 16 и 17) около солнца, но его видел не Константин, а сам автор, сообразивший, что именно так небесный царь мог обратить в христианство царя земного. Потому он и дополнил от себя, что в ближайшую же ночь явившийся Константину во сне Христос с таким же крестом повелел ему сделать подобие его и с этим знаменем выступить против врагов.

Рис. 16 и 17. Из редких оптических явлений, зависящих от преломления солнечных лучей однородно ориентировавшимися кристалликами воды в верхних слоях земной атмосферы («крест на солнце» и «шапочка на солнце»). (Из «Метеорологии» Камилла Фламмариона.)

«Утром, — лжесвидетельствует автор, — император приказал приготовить такое знамя, известное под названием labarum. Но это слово даже не латинское, а заимствовано из языка живущих в Пиренеях басков, у которых оно обозначает просто «хоругвь». А средневековой византийский лабарум представлял собою продолговатый крест, с поперечной реи которого спускался вышитый золотом и украшенный драгоценными камнями кусок шелковой ткани с изображением самого Константина и его сыновей, чем и доказывается, что изобретение его принадлежало не ранее, как его пра-пра-пра-внукам, когда его уже возвели в святые. «На вершине креста был прикреплен золотой венок, внутри которого была монограмма Христа». Но это было знамя поздней Византийской империи. Такие же упоминания о явившемся Константину «бого-знамении» или о виденных им на, небе войсках, посланных богом ему на помощь, можно найти и у других лжесвидетелей древности, но они так все полны чудесами, что не заслуживают серьезного внимания современного историка.

Первый указ в пользу христианства вышел, — говорят нам, — даже не от Константина, а от одного, будто бы, из самых свирепых гонителей — Галерия, — который еще в 311 году изрек:

— «Пусть снова (!) будут христиане, пусть они составляют свои собрания, лишь бы не нарушали порядка! За эту нашу милость они должны молить своего бога о благоденствии нашем, нашего государства и о своем собственном».

Не более достоверным считается и псевдо-миланский эдикт, текст которого, — говорят нам, — имеется только у клерикального писателя Лактанция в форме написанного по-латыни рескрипта Лициния (а не Константина!) на имя префекта Никомидии, а греческий перевод его помещен Евсевием в его «Церковной истории».

— «Отныне, — объявляет Лициний, — всякий, кто хочет соблюдать христианскую веру, пусть исповедует ее свободно и искренно, без всякого беспокойства и затруднения. Мы заблагорассудили объявить это твоей попечительности (т. е. префекту Никомидии) как можно обстоятельнее, чтобы ты знал, что мы предоставили христианам полное и неограниченное право почитать свою веру. Если это мы разрешили им, то твоей светлости должно быть понятно, что вместе с этим и для других предоставляется открытое и свободное право, ради спокойствия нашего времени, соблюдать свои обычаи и свою веру, чтобы всякий пользовался свободой почитать то, что избрал. Так определено нами с тою целью, чтобы не казалось, будто мы хотим унизить чье-либо достоинство или веру».

И Лициний, будто бы, повелел возвратить христианам безвозмездно и беспрекословно отобранные у них частные здания и церкви.

Но и этот указ опять идет не от имени Константина, а от его соправителя, которого он убил. А в довершении всего в 1891 году немецкий ученый Зеек (Seeck) доказал, что Миланского эдикта никогда не существовало, а мог, по его выводам, быть лишь один, уже известный нам эдикт Галерия 311 года.

Так здесь все смутно и противоречиво! И если Константина даже и окрестили умирающего (что не трудно было сделать со всяким человеком в агонии), то разве его можно считать по одному этому основателем христианской церкви в Ромейской. империи?

Кроме того, о каком христианстве здесь говорится? Ведь слово «христианин» по-гречески значит просто помазанник, посвященник и нисколько не доказывает, что и идеология посвященных была тогда та же самая, как в XIX веке и в наши дни.

Греческие клерикальные апокрифисты эпохи Крестовых походов, или даже много после них, «свидетельствуют» нам, будто Константин, только-что победивший Лициния и сделавшийся, единовластным самодержавным государем, прибыл в 324 году в Никомидию, где получил целый ряд жалоб как со стороны противников Ария, так и его сторонников. «Желая сохранить церковный мир», император, будто бы, обратился с письмами к Александру Александрийскому и к Арию и убеждал их примириться, взяв пример с философов, которые, хотя и спорят между собою, но уживаются мирно.

«Возвратите мне мирные дни и спокойные ночи, — писал он (будто бы) им, — дайте и мне насладиться безмятежною жизнью!».

Но они не согласились дать ему безмятежную жизнь, и вот Константин решил созвать вселенский собор в 325 году в вифанском городе Никее.

Никаких актов этого собора нигде нет. Сведения о нем дошли до нас только в сочинениях апокрифистов. Они говорят, будто собор осудил взгляды Ария и принял символ веры, в котором евангельский Христос признавался «сыном божиим, рожденным, несотворенным, единосущным отцу», за что особенно ратовал некто Бессмертный (Афанасий, по-гречески). А понтифекс-максииус, еще не крещенный Стойкий царь, придя от этой декларации в восторг, будто бы, написал неизвестно кому:

«Все, что ни злоумышлял против нас дьявол, все уничтожено в основании; двоедушие, расколы, смуты, смертельной яд несогласия — все это, по повелению божию, победил свет истины».

И он изгнал в провинцию Ария и его сторонников.

Но после этого, — поправляются они же, — мнение царя-Носорога изменилось, и через три года после собора были возвращены из ссылки Арий и его наиболее ревностные приверженцы, а вместо них направились в ссылку, по воле Константина же, наиболее видные защитники «никейского символа веры».

«Трудно с точностью выяснить, как могло это случиться»,— говорят нам с недоумением историки, тем более, что все они теперь признают за факт, что Константин до последнего года своей жизни оставался язычником. — «Лишь на смертном одре он принял крещение из рук Евсевия Никомидийского (т. е. арианина), — догадывается профессор Спасский, но прибавляет как бы в извинение Константину: — «он умер с завещанием на устах возвратить из ссылки Афанасия, главного противника Ария, а своих сыновей он сделал христианами».

— Вот тебе и раз! — невольно восклицаем мы. — Наш святой и стойкий царь всю жизнь прожил язычником, а умер арианином! К чему же тут сказки о его Никейском соборе и об утверждении на нем догмата о Христе как сыне божием? Выходит, что вся эта история о победе «Бессмертного» (Афанасия) над Арием не соответствует действительности. Да и рассказ о крещении кем-то своих сыновей, не крестясь самому, можно придумать только в истерическом припадке.

Нехристианство Константина становится особенно ясным после тех отожествлений, которые я уже сделал в I томе.

Там, прежде всего, на сопоставлении годов царствования и ряда параллельных событий я вывел, что тот, кого мы называем Каем-Юлием-Кесарем-Октавианом-Августом, первым римским (по-гречески — ромейским, а по-новому — византийским) императором, никогда в действительности не существовал, а списан с этого самого Константина и только апокрифирован за триста лет назад с перенесением сцены действия из Балканской Ромеи в итальянский одноименный Рим, которого тогда даже и не было еще.

Историки нам говорят, что он был сыном Атии, внучки Юлия Цезаря, и усыновлен последним, а по греческим апокрифистам его двойник Константин был реальным сыном Констанция Хлора, с которого списан Юлий Кесарь. С этой точки .зрения Лепид и Антоний, которые прежде были соправителями Октавиана, а потом разбиты им, только списаны с Максенция и Лициния, соправителей Константина, с которыми он поступил таким же образом.

Но нам важна здесь не анекдотическая сторона их военных подвигов, а только то, что бросает свет на состояние религиозных представлений того времени. Мы видели уже, что все усилия историков сделать из Константина христианина ни к чему не привели, кроме ряда несообразностей, и вот под именем Августа (т. е. величественного, священного) никто из историков и не считает Стойкого царя христианином, а только говорят, что при нем родился «основатель христианской церкви Христос-Спаситель», как и при Константине родился четьиминейский основатель христианской литургии Великий .Царь (Василий о-Мегас, по-гречески). В параллель к созыву Константином Никейского собора рассказывается, как Август установил верховное судилище Сенат, а в параллель к постройкам Константина в Царь-Граде мы имеем рассказы, как Август украсил списанный с Царь-Града древний «классический Рим», великолепными сооружениями. Но тут же мы узнаем о Константине под именем Августа и нечто новое. Оказывается, что у него (очевидно, кроме наложниц) были, как бывало и у библейских царей, целых три официальные жены: Клавдия, падчерица Антония; Ливия, разведенная жена Тиберия, и Скрибония, с которой он потом сам развелся.

И это многоженство Стойкого царя Константина под именем Октавиана заставляет нас возобновить и здесь его сопоставление с библейским царем Иеровоамом.

Имя Иеровоам значит «Заступник народа» (I Ц., 12, 20; 14, 30; 15, 29). Он был сыном Созерцателя (вероятно, звезд) и отделился с десятью областями от Ровоама, сына Соломонова, имя которого значит «Расширитель народа». Он воевал с Ровоамом (соответствующим у нас Лицинию) и основал «Иеровоамову ересь», сделав двух золотых тельцов, одного из которых поставил в Доме Бога в Миц-Риме, а другого в Судбище.²¹ Он установил храмы на холмах, назначал священников не из левитов (ЛУЕ — сопутствовать), установил осенний праздник 15 числа 8-го месяца и сам священнодействовал в Доме Бога, т. е. был Pontifex Maximus — великий первосвященник, как и Стойкий царь. Царствовал он 22 года.

²¹ По-еврейски Дом бога — Бет-Иль, а Судбище — Дан.

В этом отрывочном изложении рассказ выходит довольно историчен. Разница с греческими апокрифистами здесь лишь в том, что «Заступник Народа» был полководцем «Царя Миротворца», не царского происхождения, как Константин, что, конечно, зависело от вкуса авторов. Но правдоподобность рассказа сейчас же исчезает, когда читаем обстоятельства его избрания. Пророк Ахия (очевидно, от греческого слова агиос — святой), встретившись с «Заступником Народа», в порыве вдохновения разорвал на 12 частей свою новую одежду и, отдав ему 10 кусков, крикнул: «Даю тебе 10 колен из царства богоборцев, а одно оставляю за Расширителем народа» (что как будто не подходит к его имени «Расширитель»).

Затем следует целый монолог, свидетельствующий, что все это — беллетристика, исторически ни на что не годная.

То же самое фантазерство идет и далее. Даже взято пряма с астрологической карты. Вот мой осмысленный перевод:

«Заступник народа» воцарился по слову пророка и по избранию граждан и стал кроме того священником (в символе созвездия Стрельца, в которое вошло солнце). И когда он священнодействовал перед жертвенником в Доме Бога (т. е. на небе, рис. 18), пришел, — говорит I книга Царей (гл. 13), — божий посланник (как постоянно назывались кометы или планеты) и сказал:

— «Жертвенник, жертвенник! Так говорит Громовержец Бог: родится сын в потомстве Возлюбленного, имя его ИСУС,²² (в символе созвездия Змиедержца, возносящегося на небо (рис. 48), он, принесет на тебе в жертву священников пирамид,²³ совершающих каждение перед тобою, и сгорят на тебе человеческие кости».

«Царь поднял руку, сказав:

— «Возьмите его!

«Но рука его исчезла, а Жертвенник был рассечен (пометою) и масло жертвоприношений разлилось (в огне утренней зари).

«Царь (в символе созвездия Стрельца с его Венцом и рукою, натягивающею лук и исчезнувшей в лучах вечерней зари) стал, умолять прозорливца простить его, и по слову последнего рука его сделалась как прежде. Пророк пошел затем домой, отказавшись по приказанию бога от всякого гостеприимства в царстве «Заступника Народа». Но другой из прозорливцев Дома Бога, (вероятно, планета Юпитер), узнав о его чуде, вскочил на Осла, догнал его, когда он находился под Могучим, и воротил назад, как бы тоже по слову бога, и накормил у себя. И вот, когда пророк вышел из Дома Бога (Яслей Христа в созвездии Рака) и поехал на Осле (заметьте явный астрализм), тогда на дороге встретил его Лев и умертвил (комета ослабела, потеряв сбой, хвост в пасти созвездия Льва). Угостивший его пророк, узнав об этом, оседлал другого Осла и нашел его тело между первым. Ослом и Львом (явные созвездия, рис. 19 и 20,). Он похоронил его в своей гробнице, да и себя завещал похоронить в ней же.

«Но это небесное знамение не образумило «Заступника народа», и он по прежнему посвящал, кого хотел, в священники царских высот (пирамид)».

²² И-АШ-ИЕУ в церковной тексте переведено Осия,. но здесь не одно, а два отдельных слова ИЕУ и И-АШ. Это лишь другое произношение слова ИЕУ-ШИЭ — Иисус.

²³ По-еврейски Бама (במּה) — высота, и в частности, царский надгробный курган, т. е. пирамида.

Рис. 11 Созвездия Жертвенник, над ним Скорпион, Змеидержец Геркулес, Северный Венец и Дракон, обвивающий полюс эклиптики.

Здесь к аллегорической истории «Стойкого царя» Константина I приметалась уже и астрология. Мы видим тут и Жертвенник (созвездие) и двух Ослов в созвездии Рака и Льва в его соседстве, а под пророками мы должны предположить не иначе, как комету, которую догнал Юпитер (или Сатурн) между Раком и Львом в противостоянии, что бывает только при Солнце в Козероге или Водолее, т. е. в январе-феврале, юлианского счета.

А как раз в январе 331 года, за 6 лет до смерти, Константина I, Юпитер во Льве пересекал Сатурна при попятном движении его, и при планете войны Марсе, как раз над Жертвенником. И кроме того, в августе 329 года, при Солнце во Льве, летописи Ше-ке и Ма-Туан-Ли (см. кн. VI), привезенные из Пекина миссионерами Майлья и Гобилем, указывают еще и «меч божий» — комету в созвездии Стрельца, — которая, идя попятным движением, должна была в декабре пройти за солнцем в созвездие Жертвенника и после рассечения его в  утренней видимости над огнем зари описать дугообразный путь к созвездию Ослов в Раке и повернуть, остановившись на время, в пасть Льва. Не ошибка ли тут в два года, что бывает часто в исторической датировке комет?

Значит, божий вестник, посланный предупредить Иеровоама-Константина, была комета, а догнавший ее пророк — Юпитер. Для держащегося астрального смысла тут все выходит ясно, а того, кто не взирая ни на что, признать может здесь буквальный смысл, разумный историк приравняет к тому самому Ослу, на котором изображенный здесь пророк приехал во Львиную пасть. Другого выбора нет.

В астральном же роде должен быть, истолкован и второй миф из времен «Заступника Народа».

У него, — говорит книга Царей, — заболел сын, носящий странное имя АВ-ИЯ, что значит Отец бога-Громавержца. Царь послал свою переодетую поселянкой царицу в Силоам (от слова ШЛЕ — меч, копье-рассадник, или от ШЛЕЕ — ветвь) к слепому прозорливцу Ахии (от греческого слова агиос — святой). Но прозорливец, хотя и слепой, тотчас же узнал ее и сказал :

— Войди, жена Заступника Народа! Для чего было тебе выдавать себя за другую? Пойди, скажи Заступнику Народа слова бога: «за то, что ты сделал себе иных богов и истуканов, меня же бросил себе за спину, я истреблю у тебя всякого пса, мочащегося к стене, и вымету твое потомство, как сор, дочиста. Кто умрет у Заступника Народа в городе, того съедят псы, а кто умрет на поле, того склюют небесные птицы. Громовержец-бог поставит иного царя, который истребит всю династию Заступника Народа, он извергнет богоборцев из доброй земли, которую дал их отцам и развеет их за то, что они сделали у себя дубравы».

Царица пошли в Тюрцу (созвучно со словом Турция), и, как только переступила порог своего дома, умерло ее дитя.

«Слепой прозорливец» здесь очень похож на затменное солнце или Луну, но кто — царица и кто — ее сын ? Разгадка может быть, найдена тоже в астрономических явлениях того времени, по во всяком случае это — миф, а не историческое событие.

Рис. 19 и 20. Созвездие Льва и созвездие Ослов у Яслей Христа (теперь созвездие Рака).

Вот и все, что рассказано в Книге «Цари» о «Заступнике народа» (Иеровоаме в греческом произношении, тоже списанном, по нашим сопоставлениям, со Стойкого царя).

Мы видим, что чисто историческая часть этого рассказа действительно относится к истории царствования Константина только в другом освещении, а астральная часть подтверждает хронологическую наложимость обоих царей друг на друга., выведенную нами путем определения времени других библейских легенд. Время царствования царя «Заступника Народа» показано в Библии 22 года, а Константин I, по христианским преданиям, царствовал: почти 25 лет после победы над своим западным соправителем) Максенцием (312—337). Разница в три года легко объясняется сбивчивостью древнего летоисчисления и преданий.

И все это только подтверждает выводы новейших историков (сделанные даже по одним греческим преданиям), что Стойкого царя — Константина — напрасно сделали христианином. Библия называет его только ересиархом.

К этому же заключению приводят нас и латинские писатели, называющие его основателем Рима (т. е. Ромейской империи) — Ромулом, что и теперь сохранялось в названии Румелия на Балканском полуострове и в том, что византийцы до сих пор называют себя ромеями. А его убитого брата, соответствующего Лиципию, латинские авторы называют (Ремом, по-русски—Римом).

Сыновья бога Марса и лесной нимфы Реи Сильвии, воспитанные волчицей, они мало заслуживают серьезного исторического изучения. Но так как миф о них несомненно относится к основателям Великой Ромеи на Балканском полуострове, а не в итальянской Кампаньи, то и он может служить доказательством полуязыческого характера всего того периода времени, тем более, что и Ромул, как Константин, после смерти был причислен к лику святых под именем св. Квирина (от слова Кир — Господь).

И если, в дополнение ко всему сказанному мы еще прибавим, что главная фигура «Никейского собора» есть Арий (что по-еврейски значит Лев), с которого списан библейский Арон (а вождь богоборцев Моисей списан с богопризванного Диоклетиана),²⁴ то религиозное мировоззрение того времени рисуется нам как время возникновения арианства, но только опять не в той апокрифической клерикально-христианской версии, в которой мы его имеем, а в классической форме, с признанием Зевса-Иеговы отцом не одного бога-сына (Спасителя-Христа), а множества детей, как от настоящих богинь и нимф, так и от человеческих дочерей, к которым он, увлекшись, спускался с неба под разными видами. В это время от храма еще не отделился не только театр, но даже и публичный дом, как выражается о нем автор Апокалипсиса в конце IV века, говоря о господствовавшей в то время ромейской церкви: «Великие Врата Господни (Вав-Илон) — мать блудников и мерзостей земных». Но даже и в V веке основанная автором Апокалипсиса мессианская церковь, прародительница последующей иконоборческой, не была еще господствующей, а лишь мало распространенной оппозиционной и гонимой арианами церковью фанатиков, почти исключительно сирийцев и греков. Тогда было многобожное и многоженное арианство, а потому нам нет нужды прибегать к различным хитроумным измышлениям для объяснения того, как Константин мог без резкого сопротивления заменить, будто бы, предшествовавший ему сложно развитый классический культ новым—христианским, с отвержением всех прежних богов и богинь. Он ничего не изменял, а только заменял прежнее вольное шаманство этим самим классическим многобожием с богом Отцом во главе и водворял государственный контроль над служителями культа в интересах их самих, т. е. собственно говоря, подкупал шаманов, делая из них привилегированное сословие, охраняемое государством.

²⁴ См. «Христос», книга I.

Духовенство (т. е. с нашей точки зрения тогдашние вольные шаманы, оракулы и колдуны, самое имя которых происходит от слова культ), освобождалось от несения государственных повинностей, их поселки и общежития могли получать имения частных лиц по дару и по завещаниям, но в то же время над ними назначались наблюдатели (епископы, по-гречески), вероятно соединявшие с этим и астрологические наблюдения. Им же даны были и права судей, не только над отдельными кудесниками, но также и над светскими людьми. Так государство, без всякой борьбы, получило при Стойком царе Ромуле-Константиие-Октавиане-Иеровоаме в свое распоряжение настолько могучую силу, которой его наследники часто и сами были не рады.

Это была естественная первая стадия возникновения арианского клерикализма и первая теогония, которая, как и все живущее, не оставалась на тысячелетие закостенелой в первобытной форме, а развивалась сообразно законам диалектического материализма.

Перейдем теперь и к другому, очень важному событию того времени: образованию Крепкого города (Константинополя, по-гречески), хотя греки так его и не называют, или Царь-Града, как постоянного центра обширной государственной власти в наилучшем для нее стратегическом положении.

Я уже не раз говорил, особенно во втором томе «Христа», что столицы государств не возникают по капризам государей, а если и возникают, то немедленно рушатся. И вот, на этот раз я рад не разойтись по этому пункту с мнениями авторитетов по Византийской истории.

«Еще император Диоклетиан (284—305), — говорит А. А. Васильев в своих «Лекциях по истории Византии,²⁵ — с особою охотою жил в Малой Азии, в Никомидии. Да и Константин, решив создать новую столицу, не сразу остановил свой выбор на Византии. Некоторое время он (как говорят нам и другие историки, умеющие читать даже мысли древних царей) «думал» о Наиссе (Нише), где он родился, затем о Сардине (совр. Софии) или о Фессалонике (Солуни).²⁶ Но особенное внимание его было привлечено местом древней Трои (sic!), откуда, по преданию, прибыл в Италию, в Лациум, Эней и положил там основание римскому государству. Император лично отправился в знаменитые места, где сам определил очертание будущего города. Ворота (почему же раньше всего ворота в еще не существующем городе?) были уже построены, но, «по свидетельству» христианского писателя V века Созомена, ночью во сне явился Константину господь и убедил его искать для столицы другое место. После этого Константин остановил окончательно свой выбор на Византии. Еще сто лет спустя проезжавшие на кораблях мимо троянского берега видели там, — догадывается автор, — с моря неоконченные ворота Константина».

²⁵ Стр. 58.

²⁶ А. А. Васильев. Лекции по истории Византин, т. I, сгр. 59. 1917 г.

Такое же фантазерство продолжается и далее.

«Византия была в это время лишь незначительным селением и занимала часть мыса, вдающегося в Мраморное море. В 326 году, а может быть и несколько позднее (328), Константин приступил к постройке тут новой столицы. Император, с копьем в руке, определял границы города и, когда приближенные, видя чрезвычайные размеры намечаемой столицы, с удивлением спрашивали его:

— «Докуда, государь, ты пойдешь? — он отвечал таинственно:

— «До тех пор, пока не остановится идущий впереди меня (очевидно, сам евангельский Христос)!»

И тут же начинается другая волшебная сказка. Ровно 40 000 готских воинов, — говорят нам, — так называемых федератов, участвовали в работе. Целый ряд разнообразных льгот — торговых, денежных и т. д. — был объявлен для новой столицы, чтобы привлечь туда население. Наконец, к весне 330 года работы настолько подвинулись вперед, что Константин счел возможным официально открыть свой Царь-Град. Открытие состоялось 11 мая 330 года и сопровождалось празднествами и увеселениями, длившимися сорок дней.

Так просто строились, читатель, прежние города!

«Но все же, — говорят нам, — только позднее город превратился в столицу мировой державы и стал называться Константинополем». Да и то лишь у европейцев, а не у себя дома! — прибавим мы.

По древним описаниям он ничем не отличался от классического Рима. Он имел такое же муниципальное устройство и делился, как классический Рим, на четырнадцать округов — регенов, из которых два лежали за городскими стенами, так что не трудно было описать по его образцу и воображаемый древний итальянский Рим.

Из памятников города, современных Константину, до нас почти ничего не дошло. К его времени христианские историки относят церковь св. Ирины, но они же говорят нам, что «она была перестроена» сначала при Юстиниане Великом, а потом при Льве III, и в настоящее время в ней помещается турецкий военный музей. Приписывают «Стойкому царю» и знаменитую «змеиную колонну из Дельф». Сделанная в память сражения при Платее и. перевезенная в новую столицу на ипподром, она, — говорят нам, — находится на том же месте и теперь, в несколько испорченном виде. Но и это все лишь — догадки, а больше ничего, нет.

В политическом отношении псевдо-«Новый Рим», как его называют, обладал исключительными условиями. С моря он был недоступен, с суши его охраняли стены. В экономическом отношении он держал в своих руках всю торговлю Черного моря с Архипелагом и Средиземным морем и был предназначен самою природою сделаться торговым посредником между Европой и Азией.

Постройка столицы и неразрывная с нею централизация власти повлекли за собою усиление бюрократии и увеличение числа исполнительных органов, а сейсмические и вулканические катастрофы конца III и всего IV века, приведя к теократизму, лишь ускорили процесс, который медленно развивался и сам собою. Но, собственно говоря, начало Царь-Граду было положено еще предшественником Константина Богопризванным царем (Диоклетианом) и лишь потом приписано Константину.

Диоклетиан, подавший повод к библейскому мифу о Моисее, был настоящим государем-богом, носившим царскую диадему. Подданные, получавшие аудиенцию, должны были падать на колени перед ним, едва смея поднять глаза на своего государя. Все, что касалось его, называлось священным: его священная особа, его священное слово, его священный дворец, его священная казна и т. д. Его окружал многочисленный двор, который, будучи перенесен в Царь-Град, поглощал громадные средства подчиненного ему населения и сделался центром многочисленных происков и интриг, так сильно осложнявших позднее жизнь Византийской империи. Таким образом, самодержавие на религиозной основе было установлено Диоклетианом-Моисеем и сделалось одним из отличительных признаков государственного строя Великой Ромеи.

Для упорядочения управления обширной и разноплеменной страны Диоклетиан ввел систему четверовластия. Власть, — говорят нам, — была разделена им между двумя «Священными Особами» (августами) с одинаковыми полномочиями, из которых один должен был жить в восточной, а другой в западной части государства, но оба августа должны были работать для одного ромейского теократического государства. Империя при таком устройстве могла быть единой только при единой теократии. Каждый август должен был взять себе в помощники по кесарю, который после удаления от власти или смерти августа делался бы августом, избирая себе нового кесаря. Создавалась, таким образом, как бы искусственная династическая система. Она могла избавить государство от происков различных честолюбцев и лишить легионы решающего значения при выборе нового императора лишь при страшном для суеверных умов того времени мистическом обряде его освящения, т. е. возведения в сан Христа. Таким образом, первыми христами были Диоклетиан и Максимиан, а кесарями — Галерий и Констанций Хлор, отец Константина Великого. Диоклетиан оставил себе азиатские провинции, Фракию и Египет с центром в Никомидии, Максимиан — Италию, Африку и Испанию с центром в Медиолане (Милане), Галерий — Балканский полуостров (кроме Фракии) с прилегавшими к нему дунайскими провинциями с центром в Сирмиуме на р. Саве, вблизи современной — Митровицы, и Констанций Хлор (он же Юлий Цезарь) — Галлию и Британию с центрами в Трире и Йорке.

Все четыре правителя, — говорят нам, — считались правителями единого целого, и государственные законы издавались «от имени всех четырех». При теоретическом равенстве обоих августов Диоклетиан, как император, имел неоспоримое преобладание, а кесари находились в подчинении у августов. Но такая скачка сразу на четырех ничем существенным не связанных друг с другом лошадях, — если она и была действительно придумана «богопризванным царем»,—конечно, не могла долго продолжаться. По истечении некоторого времени, когда ужас перед сейсмическими катастрофами, возвеличившими Диоклетиана, как спасителя от всемирной гибели, начал проходить, реальные соотношения сил стали обнаруживаться. Далеко отстоявшие от центра августы должны были сложить свои полномочия и передать их цезарям. Уже в 305 году Диоклетиан и Максимиан, сложив свое звание, удалились в частную жизнь, и августами сделались Галерий и Констанций Хлор, а последующие за этим смуты быстро положили конец искусственной системе теократической тетрархии, и она в начале IV века уже прекратила свое существование (если действительно существовала).

При Диоклетиане все провинции фактически зависели от Диоклетиана, благодаря внушаемому им к себе суеверному страху.

Но они отличались крупными территориальными размерами я давали большую силу лицам, стоявшим во главе их управления. Преемники Диоклетиана, желая уничтожить политическую опасность крупных провинций, решили их раздробить на более мелкие единицы. Из 57 провинций, существовавших в момент его вступления на теократический престол, создалось 96 провинций, а может быть и больше, как это видно из главного нашего источника Notita Dignitatum, т. е. официального перечня придворных, гражданских и военных должностей того времени, с перечислением провинций. Но по определению самих историков, этот недатированный документ относится не ранее как к началу V века, когда в него уже вошли изменения, сделанные в провинциальном управлении преемниками Диоклетиана. Notita Dignitatum насчитывает 120 провинций; другие такие же сомнительные списки дают меньшее число. Многие детали реформы Диоклетиана из-за сомнительности первоисточников не выяснены, но ясно одно: Италия в то время была еще .провинцией Балканской Ромеи, а итальянский Рим был простым провинциальным городом.

Стойкий царь Константин, — говорят нам, — дополнил преобразовательное дело Богопризванного царя — Диоклетиана, и весь штат чиновничества дожил до последнего времени Ромейской империи. .Большинство должностных названий едва ли были греческие, а не еврейские или славянские, и, вероятнее, уже позднее были на западе Европы переведены на латинский и греческий языки. Точно также и придворная пышность едва ли была заимствована Диоклетианом у персов, а не персами (как менее богатыми) у него.

Когда в 337 году Константин умер, ромейский сенат, по «свидетельству» историка Евтропия (X, 8) возвел его (как и Ромула) в боги, а христианская церковь (уже мною позднее) объявила ого святым и равноапостольным.

Сыновья Константина, с неестественно одинаковыми именами — Константин, Констанций и Констант, которые все означают одно и то же — Стойкий, стали править империей после смерти своего Стойкого отца.

«Второй Стойкий» — Констанций II, — продолжал, — говорят нам, — развивать религиозное течение предшествовавших лет и открыто был за ариан (какими тогда они были). А два другие брата, — говорят нам, — стояли за чудотворцев (николаитов) или за бессмертников (афанасианцев). В междоусобных войнах, будто бы, погибли насильственною смертью сначала Константин II, а через несколько лет Констант, и тогда Второй Стойкий («Констанций II») сделался единым государем империи.

Но точно ли вся эта стойкая тропка действительно существовала?

Ведь, вот в истории комет, приведенной мною в прологе к VI тому «Христа», я показал, как даже в позднее средневековье чуть не половина комет, имеющихся в первоисточниках, вывезенных миссионерами Майлья и Гобилем из Пекина, распалась вместо одиночек на тройки (том VI, табл. XIV на стр. 177). Так почему же не могли бы распадаться по этому образчику и цари? Ведь, так легко было из нескольких не сходных друг с другом описаний той же самой личности (а сходными биографии бывают только при копировке с того же самого документа) сделать заключение, что речь идет о нескольких различных лицах с тем же самым прозвищем? А стараясь привести полученное таким способом фантастическое многообразие в систему, почему бы не догадаться, что все они не только не были одною и тою же личностью, а жестоко враждовали между собою, и один из одноименцев убил наконец двух остальных?

За эту мою гипотезу говорит как раз то обстоятельство, что у не греческих авторов взамен «Трех Стойких» соправителей (Констанция II в 337—361 годах, Константина II в 337—339 годах и Константа в 337—350 годах) стоит везде только один царь (табл. IV).

Так, в библейской книге «Богоборческих Царей», взамен всех трех поставлен один (Надаб, т. е. Усердный царь), причем он, подобно Константину II имел только два года царствования, держался арианства (ереси Иеровоама) и был убит Васою (Василием), воцарившимся вместо него. А в книге Царей Богословных (иудейских) они же трое объединены и одном Абии, имя которого значит «Отец Бога», но который тоже держался арианства (I Царей, XV, 4). А сын его Аса (Иисус-Целитель) стал наоборот светильником Святого города (I Ц., XV, 4), каким и был преемник Констанция I, если мы признаем, что Василий Великий был его сыном и тожествен с богоборческим Васою, хотя и сказано, что «между Асою и Васою была война всю жизнь» (I Ц., XV, 16). Все это и показано на табл. IV, во второй и третьей колонках.

ТАБЛИЦА IV
Примерная схема главных династических вариантов, создавшихся у разноплеменных авторов для Ромейской истории IV века нашей эры.

Объединенные под именем Нумы Помпилия (табл. IV) те же три Стойкие царя установили, по Титу Ливию, в Ромее религиозные обряды, причем этому Нуму помогла советами мудрая нимфа Эгерия.

Под именем Тиберия, т. е. Тибрского царя, они же трое объединились у Евсевия Памфила (табл. IV), причем получили две противоречивые характеристики в наших первоисточниках Эпохи Возрождения. Одни нарисовали его добрым и дальнозорким политиком, другие мрачным и подозрительным тираном, удалившимся на остров Капри и окружившим себя стражей, под начальством свирепого Сеяна.

Итак по нескольким первоисточникам выходит, что вместо трех Стойких царей современников, имеющихся у Сократа Схоластика, в действительности существовал только один (табл. IV, колонки пятая и шестая, а также диаграмма, табл. V).

ТАБЛИЦА V
Распадение одиночных царей первой и второй Римской империи на тройки в начале псевдо-третьей империи.

Рис.21. Образчик чистого произвола в наших исторических определениях. Изображение на «античной» камее в Национальной библиотеке в Париже, считаемое за Тиберия. А кто, когда, кому и почему сказал, что это — Тиберий, а не Валент или не Феодосий — неизвестно. И так везде. Это — западно-европейская работа Эпохи Возрождения, выдаваемая за древне-итальянскую

Рис. 22. Образчик чистого произвола в наших исторических определениях. Изображение в Якобсеновской коллекции в Копенгагене, выдаваемое за Октавиана Августа. А кто, когда, кому и почему сказал, что это — Октавиан, а не Константин I или не сам Юстиниан-неизвестно. и так везде Это — западно-европейская работа Эпохи Возрождения, выдаваемая за древне-итальянскую

Рис. 23 и 24. Образчики чистого произвола в наших исторических определениях. Первый бюст (по характеру работы не ранее Эпохи Гуманизма), из Якоб-сеновской коллекции в Копенгагене, считается за изображение Великого Помпея; второй, из Неаполитанского музея, такой же работы, считается за изображение Юлия Цезаря. А кто, когда, кому и почему сказал, что это—они, а, например, не Констанций Хлор и не Юлиан,—неизвестно. И так везде. Это — западно-европейская работа Эпохи Возрождения, выдаваемая за древне-итальянскую.

Так почему же мы не должны думать, что под именами законодателя Нумы Помпилия, Тиберия-Тибрского, Усердного-Надаба, Абии-Отца Божия и даже египетского царя Митры-Гмутосиса (табл. IV, колонка четвертая) объединены три реальных одноименных царя Сократа Схоластика, а не наоборот, — что сам Сократ (имя которого значит Спаситель Власти) сделал из одного реального Стойкого царя трех одноименных и одновременных царей, по-латыни — Констанция, Константа и Константина?

Все шансы — за последнее допущение, тем более что таких курьезов у «Ученого Спасителя Власти» я покажу несколько и далее. А здесь отмечу только, что и все египетские школы, (называемые неправильно «династиями») дают тут одного человека, как это показано в VI томе.

Вот почему я и считаю реальным одного Констанция II, несмотря на то, что будто Константин II через два года совладычества был убит Констансом, а  Констанс в 350 году убит собственным телохранителем Магнецием. Они оба  проходят как тени, и один Констанций II имеет  определенную физиономию.

Горячий сторонник арианства, он, — говорят нам, — упорно проводил арианскую политику в ущерб язычеству, которое при нем подверглось крупным ограничениям. Один из указов его, будто бы, провозглашал:

«Да прекратится суеверие, да уничтожится безумие жертвоприношений».

Но этот указ вышел уже впоследствии, а в начале его царствования языческие (т. е. вольные) храмы и оракулы вне городских стен оставались еще в неприкосновенности. Лишь через несколько лет вышел указ о закрытии и о запрещении жертвоприношений во всех местностях и городах империи под угрозою смертной казни и конфискации имущества. Так расширились иммунитеты арианского духовенства, и его епископы освободились от светского суда.

До конца своих дней Констанций II, как и Константин I, носил титул Великого первосвященника (Pontifex Maximus), из чего видно, что арианство и в его время походило на классический культ.

Я не особенно верю «упорной борьбе Констанция II с Александрийским «Бессмертным» (Афанасием), так как силы того и другого были слишком неравны. Но если это даже и была правда, то христианство «Бессмертного» едва ли было похоже на то, каким его рисует нам православная церковь, а с ее слов и историки.

Мы никогда не должны забывать того, о чем я уже так подробно говорил в прежних книгах «Христа», да и здесь буду излагать в отделе  поздней византийской идеологии. Теологи-клерикалы, держась известного евангельского изречения «ученик не может быть выше своего учителя», совершенно исключали всякую идею об эволюции, между тем как любая умственная эволюция, наоборот, построена на тезисе: «ученик должен стать выше своего учителя», потому что если он к полученному от него умственному материалу не прибавил от себя ничего нового, то он не должен быть и его преемником.

В теологии, как принципиально обоснованной не на собственных личных трудах и размышлениях ученых, а на том, будто первые учителя получили свои познания путем откровения от самого бога, не могло явиться ничего другого кроме учения о деградации человеческих знаний от поколения к поколению. Но этот тезис стоял в резкой противоположности с реальной историей знания, при которой талантливый ученик всегда являлся продолжателем и расширителем знаний, полученных им от учителя. Как можно было примирить эту реальную историю эволюции знаний с учением о деградации откровения божия? Было только одно средство: подменять реальных и более, чем сами, наивных учителей далекого прошлого воображаемыми, мудрыми учителями, созданными по своему собственному образу и подобию, но разукрашенными еще павлиньими перьями позднейшей, развившейся фантазии.

И вот, всех действительно замечательных деятелей Ромейской империи конца III и начала IV века, какой-то выдающийся по своему времени христианский автор Эпохи Гуманизма сделал, судя по своим симпатиям и антипатиям, то сторонниками, то противниками, будто бы, существовавшего уже тогда христианства. Он назвал их по прозвищу Царь-Града — Крепкий город — (Константинополь, по-гречески) Константинами, Констанциями и Константами. Другие выдающиеся писатели Эпохи Гуманизма по той же причине дали воображаемым строителям Ромы или Рима (в действительности — того же Царь-Града, сосланного в провинциальную еще тогда Италию) имена, происходящие от этого нового слова: Ромул (от Roma) и Рем (от Rim), а третьи авторы Эпохи Гуманизма нафантазировали и еще новые варианты тех же самых прозвищ.

И мы имеем теперь их произведения то от имени ученого Спасителя Власти (Сократа Схоластика, по-гречески), напрасно относимого к V веку нашей эры; то от имени Благочестивого Вселюбца (Евсевия Памфила), еще более напрасно относимого к IV веку. А затем появились такие же апокрифические усовершенствования их от имени Спасителя Силы (Созомена, по-гречески), продолжателя Спасителя Власти, а затем выступил и Поджио Браччиолини, под именем латинского писателя I века нашей эры Почтенного Ливийца (Тита Ливия, по-гречески).

Читатель видит сам, что все эти имена, как авторов, так и императоров, которых они описывают, не были именами, которые они носили при своей жизни, а прозвищами их, появившимися лишь в эпоху апокрифов, называемую нами «Эпохой Возрождения» (древних деятелей по образу и подобию недавних авторов).

— А как же, скажут мне, — все наши музеи переполнены серебряными и золотыми монетами с изображениями Константинов, Октавианов и т. д. на лицевой стороне, вплоть до Карла Великого и даже до наших дней?

Ответ на это прост:

Ведь, всякая монета имеет смысл только тогда, когда она достаточно распространена в публике (монеты-уники — абсурд) и когда она имеет строго определенную ценность, т. е. штампована по одному образцу, а не выгравирована разнообразно от руки, каждый экземпляр особо. Последние монеты, как не годные для рынка, можно априорно считать за фальсификацию. А она была неизбежна. Ведь, запрос туристов на этот род реликвий всегда был особенно велик благодаря их портативности, а изготовление для них штампа не требовало никакого особого искусства: каждый гравер мог его сделать, и потому не удивительно, что около «исторических мест» тотчас же возникали мастерские, соответствующих монет.

Но интересы государей и частных фальсификаторов были различны. Государю было желательно и даже необходимо выпустить как можно более монет единого штампа, веса и пробы, чтобы правильно платить жалованье войскам и администраторам без попреков в неравномерном вознаграждении, а потому он должен был выпускать всю свою монету данной ценности по крайней мере десятками тысяч и для ее удостоверения тем же штампом. А фальсификатору, сидящему близ «классических развалин», это было неудобно, потому что все догадались бы, что у него фабрика. Да и каждый турист, купив за дорогую цену первую монету, не захотел бы платить свыше их реальной стоимости за другие, совершенно такие же, а потому, оттиснув тем же штампом несколько штук, он должен был изготовлять уже другой образец. Ват почему все монеты от имени одного и того же государя, но оттиснутые разными штампами при той же ценности (не говоря уже о вырезанных от руки, как не имеющих смысла в качестве орудий обмена товаров) можно априорно считать поддельными. А на право действительных монет могут претендовать лишь те, одновесные, однопробные и  оттиснутые тем же штампом, экземпляры, которые найдены в разных местах данной страны хотя бы в числе нескольких десятков, потому что неподдельная монета должна была распространиться, как и всякое средство обмена, за пределами своей столицы. А много ли мы имеем таких случаев?

Насколько мне известно, — ни одного до Карла Великого. А между тем серебряные и золотые монеты должны лежать неизменными под развалинами от землетрясений и извержений вулканов, а также в виде кладов и в могилах, десятки тысячелетий. Перечеканивать при новом государе на новые можно было бы только те, которые возвращались в центральное казначейство в уплату податей. Но не все же они туда возвращались. До открытия банков, платящих проценты, что началось только с XVIII лека, а ранее каждый человек, даже и не скряга, естественно предпочитал хранить свои сбережения в земле, вследствие чего и возникло много кладов. И понятно, что в таких кладах должно попадаться большое количество одинаково чеканенных монет. Так бывает всегда, когда открывают клады нового времени, т. е. не поддельные клады. Но мне совершенно неизвестно, чтобы где-нибудь был открыт клад с большим количеством одинаковых древних монет.

ТАБЛИЦА VI
Из волшебных сказок о до-Ромейской Элладе.

Рис. 25 и 26. Два вида почти равноценных монет «Александра Македонского». На верхней монете изображена его воображаемая голова, а на обратной—Афина Паллада и надпись: АЛЕКСАНДРОВА. На нижней монете (около 8 драхм) он — на коне, а на обратной стороне — тоже надпись: АЛЕКСАНДРОВА. Но ведь монеты могут обращаться на рынке лишь в том случае, если они имеют тот же самый вид и все — того же штампа! Иначе собьются с толку все покупатели, особенно древние — безграмотные. Рис. 27. Монета Регия, с изображением головы Аполлона на одной стороне и головы льва на другой. Относится неправильно к 400—387 годам, до начала нашей эры.

ТАБЛИЦА VII
Из волшебных сказок о до-Ромейской Элладе.

Рис. 28 и 29. Два вида тетрадрахм Птолемея Александрийского. Но ведь всякая монета имеет смысл и годна к употреблению на рынке лишь тогда, когда все ее экземпляры одного штампа. Зачем же Птолемей запутал свое денежное хозяйство, выпуская ту же самую монету в нескольких вариациях? А со стороны новейших фальсификаторов, работавших независимо друг от друга, иначе не могло и быть.

Рис. 30. Серебряная тетрадрахма «полководца Александра Македонского Селевка» с надписью на обороте: «ЦАРЯ СЕЛЕВКА».

 

ТАБЛИЦА VIII
Из волшебных сказок о до-Ромейской Элладе.

Рис. 31. Монета с надписью Сирах (ΣΥ-ΡΑ-ΧΟΣ), с изображением Созвездия Двух Рыб и головой «Победителя» (Ника). На обороте — он жена триумфальной колеснице. Присутствие Рыб, имя которых по-еврейски созвучно со словом Навин, показывает на христианское время.

Рис. 32 и 33. Два видоизменения серебряных Ахейских монет. У обеих на лицевой стороне — головы Зевса. А на обороте у одной внизу — голубь, у другой сверху — передняя часть коня, и у обеих буквенные знаки. По новой хронологии как Ахейский, так и Этолийский союз были уже в эпоху крестоносных государств в Греции, и монеты этого времени возможны. Но почему они не одного штампа, а вариантны?

Рис. 34. «Монета базилевса Антигона». На обороте надпись ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΑΝΤΙΓΟΝΟΥ (царя Антигона). Считается полководцем Александра Македонского и его сонаследником (а базилевсами цари начали называться лишь со времени Гераклия!).

ТАБЛИЦА IX
Из волшебных сказок о до-Ромейской Элладе.

Рис. 35 и 36. Два видоизменения почти одноценных «Этолийских монет», что невольно наводит на мысль, что это — две независимые друг от друга подделки. Голова на лицевой стороне, — говорят нам, — изображает Палладу, на обеих монетах. У первой на обратной стороне — человек с соколом в руке, у второй — наконечник копья, челюсть кабана и какая-то ягода. На обеих надпись АЙТОЛОН.

Рис. 37. Монета Димитрия Нолиоркета (т. е. покорителя городов), сына Антигона, сонаследника Александра Македонского.

Рис. 38 и 39. Налево — лицевая и обратная стороны монеты Берлинского нумизматического кабинета, приписываемая «Киру Младшему». Направо — серебряная монета с надписью СОЛЕОН на обороте и гроздью винограда, приписываемая почему-то «сатрапу времен Кира» (по Вегейеру).

Рис. 40. Монета Пифагора. Курьезное доказательство того, что этот философ не только существовал в древности, но даже чеканил свою монету!  (Вегенер. Эллада, 315.) Рис. 41. Золотой статер с надписью на обороте базилевса СЕЛЕВКА, около головы коня Буцефала (причем опять напомним, что базилевсами греческие цари стали называться лишь со времени Гераклия, т. е. с VIII века нашей эры!). Рис. 42. Монета с надписью «ЦАРЯ ФИЛИППА», около него же на коне (Филипп значит: Любитель коней, вернее — Любоконь).

А каковы обычные фальсификации древних монет, которыми переполнены все европейские музеи, читатель может видеть из приложенных здесь образцов (рис. 25—43). Оказывается, например, что и философ Пифагор и моралист Иисус Сирах не только писали свои книги, но и чеканили на рынок свою монету (рис. 31 и 40). А как образчик чеканки несколькими штампами, что противоречило целям действительной монеты, но придавало ценность поддельной, мы видим два одноценных образчика этолийской и ахейской монеты (рис. 32 и 35), которая вдобавок, могла появиться только в XIII веке нашей эры, во время латинской федерации крестоносных государств на греческом Востоке. Вот почему я и не продаю никакого значения таким уникам (даже находимым при раскопках Помпеи, тем более, что подобные находки отрывались в присутствии высокопоставленных гостей, приезжавших посмотреть на работы, которым и преподносились любезно на память о посещении).²⁷

²⁷ См. об этом у В. Классовского: «Помпея и открытые в ней древности». 1856 г. Превосходный обзор всего, что было найдено до второй половины XIX века.

Только со времени Карла Великого (800 г.) и можно, мне кажется, считать часть имеющихся в наших музеях монет за подлинные, да и то если надписи на них безграмотны с нашей точки зрения, т. е. сделаны без соблюдения книгопечатной орфографии, установившейся лишь со времени Гуттенберга. Вот, например, даже в XIII веке на самих царских печатях писали: «Dux Zlesie et Polonie» вместо кшпопечатною Dux Silesiae et Poloniae (рис. 43 печать № 10), или: «ducis Silesie» вместо книгопечатного Silesiae (там же, № 12), или «domine Wratizlavie» вместо книгопечатного Vratislaviae и т. д. Но, ведь, царская печать много важнее простой рукописи, и за всякую орфографическую ошибку на ней было бы приказано переделать ее на новую. Значит, в простых рукописях было еще больше таких индивидуальностей, и всякая рукопись без них — подлог.

Приступим же к исследованию нашего предмета, выбросив из него (и из своего собственного воображения) всю эту пыль средневековой схоластики и фантазерств Эпохи Гуманизма.

Прежде всего, припомним то, что я уже доказывал и астрономически, и географически, и климатологически, и даже политико-экономически в первых шести томах моего исследования.

И древняя Греция и Пелопонез, и древний классический Рим в Италии — волшебные сказки времен Ренессанса. Христианство, да и то не в современном виде, началось только с «основателя православной литургии» Великого царя (Василия Великого, по-гречески), при царе Юлиане, называемом отступником и очевидно, не от основанного при нем же (и даже им самим!) «православного благослужения», а от какого-то предшествовавшего ему. И мы теперь уже видим — от арианства, которого придерживались его предшественники, начиная со «святого» Константина. С этой точки зрения на Никейском соборе, историческую возможность которого при Константине нет причин отвергать, могла идти борьба никак не со сторонниками «Иисуса Христа, сына божия», о котором тогда еще не могло быть и речи, а, как и говорится в более наивных, т. е. более древних, первоисточниках, была борьба у ариан с николаитами, которых так ненавидит в конце IV века автор Апокалипсиса.

На Никейском соборе в качестве символа веры могли быть провозглашены только десять заповедей народного вождя Моисея-Диоклетиана-Богопризванного и его первосвященника Арона-Ариа, .да и то едва ли в том виде, как мы представляем теперь. Ведь, от Никейского собора, так же, как и от последующих, не осталось никаких документов, а россказням о них через тысячелетие после их смерти мы можем верить лишь в том случае, если признаем, что они восстановлены не по традиции людей, а по воспоминаниям Святого Духа, который в виде голубя мог еще все это хорошо припомнить и вновь продиктовать людям.

А более древние документы, каковы библейская книга «Цари», рисуют нам. то время солершенно в ином виде.

В них Аврелиану и его латинскому отражению Сулле соответствует Саул. Диоклетиану и его латинскому отражению Помпею соответствует Давид, а Константину «Святому» соответствует, почему-то не свитой, а наоборот — богоборец-еретик, «Заступник народа (по-еврейски — Иеровоам)», который подобно Арону установил поклонение Тельцам (I—Ц., XII, 29), одного из которых водворил, повидимому, в Египте,²⁸ а другого в Дане, т. е. в Судном городе,²⁹ вероятно еще не в Риме, а в Геркулануме или Помпее.

Параллельно Константину, построившему Царь-Град, Иеровоам построил целых два города, Сихем и Пенуил,³⁰ и сделал себя первосвященником.

Относительно религиозного состояния того времени, которое теперь мы. должны отожествить с началом Ромеи-Византии, говорится и в Библии очень плачевно.

«И делали богославцы (иудеи, по-еврейски, и эллины, по-гречески)³¹ неугодное перед очагами бога-Громовержца, устроили у себя высоты (т. е. пирамиды) и столбы (обелиски) и дубравы. И блудники были в той земле и совершили все (религиозные) мерзости тех народов, которых бог-Громовержец прогнал от лица сынов Богоборца» (I Ц., XIV, 24).

Последнее выражение — блудники — как раз является библейским повторением слов Апокалипсиса о государственной церкви IV века нашей эры Византии: «Врага-Господни — называет он ее — мать блудников и мерзостей земных».³²

²⁸ В доме Бога (בית—אל = БИТ—АЛ).

²⁹ Суд по-еврейски — Дан (דן)

³⁰ Сихем (שכם — ШКМ) — хребет, считается за Флавия, Неаполь классиков. А אני-אל (ФНИ-АЛ) значит «лик-божий».

³¹ Я уже говорил, что в Греции имя Греция неизвестно. Это славянское слово значащее: страна горяков, сокращенно: греков. По-гречески же слово грек (γραῖκος) значит старушечий и больше ничего. Образованный грек только рассмеялся бы, если бы его назвали так по-гречески, а необразованный обиделся бы. Греция называется у греков: 1) Ромей, т. е. Римской землей, от еврейского корня РОМ (ראמ) и РИМ (רימ), означающего носорога, как сильнейшего из зверей, и 2) Элладой — тоже от еврейского корня ЭД-УД (אד—חוד) — отражение божьего света, или ЭЛ-ЭД (אל—הד) — богословие, т. е. то же самое, что Иудея, от корня И—УД, где И есть обычное в еврейском словообразовании сокращение слова Иегова (ИЕУЕ). Интересно, что Греция кроме Ромеи называется на своем языке еще, и Элленидой (Έλληνς, Έλληνιδός) — опять от того же еврейского корня ЭЛ — бог и от греческого Ленида (ληνίς, ληνιδός) — вакханка, служительница бога виноделия, т. е. тоже имеет смысл: бого-вакханка, бого-славка. Все это вновь подтверждает мой вывод, что в библейской книге «Цари» под именем царство Богославного (Иудейского) и Богоборческого (Израильского) описаны две части так называемой «Всемирной Римской Империи».

³² См. мою книгу «Откровение в грозе и буре». 1907 г.

Рис. 43. Образчики подлинных печатей славянских (Силезских, т. е. Залесских) государств для сравнения их штампа и орфографии с древними подложными монетами (по Гельмольту, V, 247). В древних, подложных, орфография — нашей печатной эпохи, а здесь —индивидуальная, свободная. № 9. — Болеслав Силезский (1162—1201) с рукописи Leubus, помеченной 1175 годом. № 10. — Генрих III Силезский (1241—1266 г.) с рукописи Leubus, 1253 года. На лицевой стороне: Conradus Dei gra(tia) dux Zlesie et Polonie (вместо печатного Silesiae et Poloniae). № 11.— Генрих III (1241—1266 г.) на Бреславльском манускрипте 1266 г. № 12. — Генрих IV .(1266—1290 г.), на Бреславльской грамоте, помеченной 1288 годом. Наружная надпись sigil(lum) Henrici Quarti dei gra(tia) ducis Silesie (вместо Silesiae); внутренняя надпись Et domini Wratizlave (вместо Vratizlaviae). № 14. — Вацлав I Бриггский с,Бреславльской грамоты 1353 года. № 15. — Ладиславль Оппельский с Бреславльской грамоты 1386 года.

Все это показывает на очень неустойчивое состояние лишь образующейся властной церкви того времени. Даже и идею о верховном боге-отце надо понимать для того времени не в иносказательном смысле — отца всего сущего, как стараются истолковать современные теологи, — а в смысле отца многих других богов от своей главной супруги Юноны, и от разных нимф к человеческих дочерей, которые ему нравились.

Что же касается до семейного строя этих Стойких царей, вплоть, может быть, до Македонской династии (867 г.), то у обычных обывателей Ромеи-Византии он был, конечно, фактически единоженным, благодаря тому, что девочек родится почти столько же, как и мальчиков, а в высших богатых и властных слоях населении господствовало многоженство по образцу Диоклетиана-Давида. Византийские императоры, даже и в средние века, ходили среди своих жен и официальных наложниц, как петухи, среди кур, мало отличаясь в этом отношении и от сменивших их потом турецко-византийских султанов.

Благодаря бесконечным подлогам клерикальных и антиклерикальных апокрифистов Эпохи Гуманизма, вступавших с собою в споры под именами, будто бы, древних христианских учителей, нам трудно разобраться в византийской теологии IV века нашей эры, ничем не похожей на современную христианскую, но наибольшим приближением к ней, может быть, будут описания классической мифологии, повидимому характеризующие в главных чертах ромейско-византийское христианство IV и V веков, напрасно отнесенное за несколько столетий вспять.

Но об этом у нас будет далее особая глава. А теперь немного поговорим о «византийском антике».

назад начало вперёд