Рис. 159. Млечный путь и временные звезды.

ГЛАВА V
НАЧАЛО НАУЧНОГО МЫШЛЕНИЯ.
ЭВОЛЮЦИЯ ГЕОЦЕНТРИЧЕСКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВСЕЛЕННОЙ.
ПАН-АНИМИЗМ

  

Небо глубокое,

  

Полное мглы голубой,

  

Полное звезд золотых!

  

Небо далекое,

  

Весь я теряюсь душой

  

В безднах твоих!

  

Н. Щербина.

Нашему современному, величественному представлению о Вселенной, где миллиарды звезд окружающего нас Галактического скопления светил являются лишь отдельным архипелагом в бесконечном Вселенском океане Светоносного эфира, где наша Земя лишь незаметный спутник золотистой звездочки, Солнца, обращающегося в целом венке других таких же звезд вокруг невидимого нами, но могучего центра их тяготения, — этому естественно-научному представлению предшествовало другое — теологическое, где сама земля считалась центром всего мира, а небо — голубым сводом над нею и над носящими ее морями. Но и это первичное наивное представление имело, как и наше, свою эволюцию. Уже a priori можно сказать, что причиной первой попытки перенестись мыслью за пределы видимого голубого свода, было желание объяснить: почему луна обходит все его кажущиеся неизменными зодиакальные созвездия от одного соединения с Солнцем до другого, приблизительно в 29½ дней? Почему Солнце, Меркурий и Венера идут приблизительно в 12 раз, а Марс — в 24 раза медленнее ее и, наконец, почему Юпитер обходит небо в 12 раз медленнее Солнца, а Сатурн даже в 30 раз?

Неизбежно должно было возникнуть представление о семи колесах, в небесной звездной сфере, вложенных одно в другое и кружащихся с различными скоростями: чем меньше колесо — тем быстрее. Этим и определялось их расстояние от центра их вращения — неподвижной круглой Земли, на «верхней» площадке которой находится вся обитаемая область. Но это представление было уже первым шагом к механическому мировоззрению, взамен первичного, наделявшего все в природе свободной волей.

Дальнейшее наблюдение должно было навести на мысль, что Меркурий и Венера, никогда не удаляющиеся от Солнца, имеют втулкой вращения своих колес никак не землю, а само Солнце и этим зародить представление об эпициклах. А следующей и последней стадией развития этого геоцентрического представления о Вселенной, по мере изучения прямых и попятных движений всех планет, должно было явиться представление о необходимости эпициклов и для Марса, Юпитера и Сатурна, как будто каждая из этих планет обращалась около своего собственного, но невидимого нами Солнца.

Здесь должна была закончиться плавная эволюция первичного представления и наступить революция, которая, подняв человеческую мысль на новую высшую и единственно правильную точку зрения, должна была оставить на прежнем месте только одну Луну, а все остальные планеты, и с ними самое Землю, сделать спутницей Солнца... Этот переворот и произошел 15 мая 1543 года, когда была отпечатана книга Коперника. С того времени и началось развитие нового представления о Вселенной, продолжающееся и теперь.


Рис. 160. Немая, карта звездного неба. (Из Шлиссельбургских рисунков автора.)

С какого же времени начались до-Коперниковские геоцентрические представления? когда впервые появилась мысль о семи колесах, вложенных одно в другое и имеющих центром своего кружения землю? когда пришли к необходимости допустить, что колеса Венеры и Марса вертятся не кругом земли, а кругом солнца, как дополнительные колеса с осями, находящимися на его орбите? И когда, наконец, пришли к необходимости надбавочных колес и на главных колесах Марса, Юпитера и Сатурна, вертящихся кругом Земли?

Все это, конечно, должно было зависеть от постепенного увеличения точности человеческих сведении о временах и о характере движения небесных светил среди зодиакальных созвездий. А насколько поздними они оказываются, служит следующая выписка из величайшего до-Ньютоновского астронома — Коперника, жившего во второй половине XVI века.

«Самое высокое положение занимает, — говорит Коперник, — сфера звезд, неподвижная и охватывающая всю вселенную. Из числа движущихся планет первое место занимает Сатурн, требующий для своего полного обращения 30 лет (на самом деле 29,457176 лет, т. е. ошибка более, чем на полгода). Затем следует Юпитер, пробегающий свой небесный путь в 12 лет (на деле 11,861965 лет, т. е. около полутора месяцев менее). Потом Марс — 2 года (а на деле 1,880832, менее почти на полтора месяца). В четвертой линии находятся Земля и Луна, которые в течение 1 года возвращаются к своей исходной точке. Пятое место занимает Венера, совершающая свое обращение в 9 месяцев (т. е. около 275 дней, тогда как на деле она обращается в 224,700786 дней, опять почти на полтора месяца менее). Шестую линию занимает Меркурий, совершающий полный оборот в 80 дней (а на деле в 87,969256 дней, т. е. на неделю более, чем показано у Коперника). Посредине всех вышеупомянутых светил господствует Солнце».1


1 Николай Коперник, «De revolutionibus orbum coelestium», 1543 года. См. также русский перевод в Журнале министерства народного просвещения 1873 г.


Так неточны были даже в 1543 году нашей эры сведения лучших астрономов о действительных временах обращения небесных светил! И это же обстоятельство обнаруживается каждый раз, когда мы начинаем руководиться при наших изысканиях не апокрифами Эпохи Возрождения и нового времени, а действительными, подлинными сочинениями каких-либо старинных авторов. Но и в апокрифах мы часто находим такие же целые числа, если они возникли не позднее, Кеплера и Тихо-Браге, т. е. не позднее конца XVI века.


Рис. 161. Вселенная по Средневековым изображениям. Орбиты Солнца, Луны и Планет, как колеса в колесах по Иезекиплу: «колесо было в колесе»; (Иезек, I, 16), еще без эпициклов.


Рис. 162. Солнечная система и сфера звезд над ней по Копернику (1543 год).

 

Вот, например, средневековый документ от имени Марциана Капеллы, жившего будто бы, в Египте, в V веке нашей эры и проповедывавшего «египетскую систему мира». В ней над землей поднимается сфера воздуха и огня (молний), над ней орбита Лупы, потом орбита солнца с эпициклами на ней для Меркурия и Венеры, и все эти три светила делают в год один оборот вокруг земли. Затем идет орбита Марса, обращающаяся вокруг земли тоже ровно в два года, как и у Коперника, но еще без эпицикла над ней; такая же орбита Юпитера, обращающаяся ровно в 12 лет, и орбита Сатурна ровно в 30 лет. А ведь, эти именно цифры и брал Коперник! За орбитой Сатурна следует сфера неподвижных звезд, обращающаяся в 7000 лет, но не просто, а перегоняющая следующее за ней второе Небо на 5° в каждое столетие, так что делает 350° в 7000 лет, а само второе Небо своим движением по 1° в столетие дополняет в продолжение этих 7000 лет остальные 10° до полной окружности».

Таким образом, прецессиональное движение, которое мы теперь определяем в 1°396 в каждые сто лет, определялось тогда почти вчетверо более — в 51/7° в век, и причиной его выставлялось не конусообразное колебание земной оси вспять, а действительное движение всех созвездий по тому же направлению, как планеты, так что фигуры Зодиака предполагались, повидимому, остающимися на местах (каждая фигура занимала 30°).

«А выше всех звезд, — заключает Марциан Капелла, — лежит место, где находится орбита Первичного Движения, вращающая всю эту систему сфер и орбитных ободьев вокруг земли в 24 часа в обратном направлении, по отношению к их предшествовавшему вращению».

Особенно интересно здесь место об эпициклах Меркурия и Венеры.

Вот, собственные слова автора этого сочинения:

«Хотя Меркурий и Венера ежедневно совершают восход и заход, однако же орбиты их не прямо опоясывают землю, но делают около Солнца, более широкие круги».2

Самый заголовок этого отдела «О том, что земля не находится в центре всех планет» (Quod Tellus non sit centrum omnibus planetis) показывает, что система Марциана Капеллы была лишь первой ступенью для перехода к той средневековой комбинации планетных эпициклов, которую мы называем теперь системой Птолемея. Действительной же системой конца II и начала III века могли быть лишь простые круги, один в другом, как колеса на одной оси. К ней Марциан Капелла прибавил два эпицикла для Меркурия и Венеры, и эта половинчатая система без эпициклов для трех внешних планет господствовала, если не в Египте в V веке, то в средневековых европейских школах. Значит, прибавка эпициклов к Марсу, Юпитеру и Сатурну могла быть сделана только в Эпоху Возрождения или незадолго до нее. А знаменитый «Алмагест» псевдо-Птолемея составлен лишь в начале XVI века, как я уже достаточно показал в IV томе «Христа».

Вот почему я считаю подложными и сочинения Плутарха, цитируемые Коперником в его великой книге «De Revolutionibus orbium coelestium». Там псевдо-Плутарх, между прочим, говорит:

«Филолай Пифагореец утверждает, что Земля обращается вокруг огня по круглому ободу, подобно Солнцу и Луне».3 Но от Филолая, жившего, будто бы, за 500 лет до начала нашей эры и, будто бы, изложившего учение своего учителя Пифагора, не осталось никаких других следов, кроме цитат у этого же апокрифического Плутарха и его еще позднейших заимствователей.

Затем тот же псевдо-Плутарх еще раз повторяет такую идею (очевидно, для того, чтобы лучше укрепить ее) от имени Архитаса (т. е. Верховного установителя), Гераклида Понтийского и Эрекрата, которые будто бы дополнили ее тем, что «Земля не принадлежит ни к самым важным, ни к самым первым частям мира.»4

Потом псевдо-Плутарх в другом сочинении говорит еще и от имени Аристарха Самосского, жившего, будто бы, за 270 лет до начала наше» эры, что земля не только обращается по орбите вокруг огня, но в то же время и вращается вокруг своей оси. 5


2 Venus Mercuriusque licet ortus occasusque quotidianos ostendant, tamen eorum circuli Terras omnino non ambiunt, sed circa Solem laxiore ambitu circulantur (Марциан Капелла, «De Nuptiis Philologiae et Mercurii», кн. VIII).

3  Φίλολαις ό Πυθαγόρειος τήν γήν κύκλω περιφερέσναι περί τό πυ̃ρ, κατά κύκλου λοζυ̃ ό̃μοιοτρόπως ήλίω καί σελήνη («De Placit. Philosophiae», кн. II).

4 τήν γήν... ούτε τὦν στι̃μιωτατων ούδέ τὦν πρώτων του̃ κόσ̃μον ̃μορίων ύπάρχειν («De Placit. Philosoph», III, 13).

5 ά̃μα και περί τόν αύτής άξονα δινο̃μένην (Плутарх: «De Facie in orbe Lunae»).


Все эти цитаты, делаемые анонимным автором не ранее XVI века от имени легендарного Плутарха и почерпнутые из других легендарных же мудрецов псевдо-мифической древности, переписываются из него и другими позднейшими апокрифистами, например Евсевием («PreparatioEvangel.»), Климентом Александрийским («Stromat.», V), Архимедом («In Psammite»). Но из всего этого вытекает только одно: сочинения Плутарха были написаны позднее конца XV века, незадолго до Коперника, или даже под впечатлением его книги, но автор их не решился выдать такие, слишком смелые и даже еретические по тому времени мысли, за свои собственные, и апокрифировал их, как постоянно тогда делали, в область дохристианских мифических, эллинских мудрецов. Если эти отрывки мы и отнесем в до-Коперниковские времена, то не иначе как к их кануну, допуская, что идея Коперника, как было и со всеми другими великими идеями, носилась, так сказать, в воздухе во время его жизни и уже была подготовлена предшествующими исследованиями от Марциана Капеллы до псевдо-Птолемеевого «Альмагесты», закончившего в Эпоху Возрождения первичное геоцентрическое течение астрономической мысли. Многочисленность однородных и одновременных попыток, ведущих идеологию в одно и то же новое русло, есть общий закон всех великих идей. Так было с теорией происхождения видов животных и растений в биологии, так было с периодической системой в химии, так было с законом тяготения в небесной механике и со всеми другими новыми стадиями развития в области отвлеченной научной мысли. А допустить, что Коперник подхватил и вырастил зерна, которые были посеяны еще за 2000 лет до него, но не взошли, также нелепо с точки зрения общих законов психологической эволюции, как утверждать, что дифференциальное и интегральное исчисление было открыто еще аркадскими пастушќами и паст́ушками, но пролежало непринятым никем до Лейбница и Ньютона. Автор Плутарха, если он действительно написал только-что цитированные места не после, а до Коперника, был тоже с проблесками гения, но не был достаточно смел в возвещении новой истины, и потому честь великого открытия, по справедливости, остается за Коперником, который, кроме того, и детально разработал свою гелиоцентрическую систему планетных движений.

Не имея возможности долее останавливаться над астрономическими апокрифами и над причинами их возникновения в начале книгопечатной эры, я здесь отмечу только один случай.

За тысячу лет, и даже более, до Коперника, в первые века нашей эры, не говоря уже о веках до нее, не было точных сведений о времени обращения планет, а потому и вычислять сколько-нибудь точно их предстоящие комбинации — не мог никакой Птолемей во II и III веках (если такой и был), не могли этого сделать и его последователи, вплоть до Коперника. Они должны были поневоле руководиться только непосредственным наблюдением, а когда планета скрывалась в лучах утренней или вечерней зари, хотя бы на два месяца, как бывает почти при каждом соединении планет с солнцем, то определять их положение даже средневековые астрологи могли лишь приблизительно, наугад. С такой точки зрения мы должны рассматривать и всякий попадающийся нам астрономический документ. Вот, хоть отрывок из трактата неизвестного времени под названием «Сон Сципиона,», в котором развитие геоцентрического представления о Вселенной стоит уже на своей предпоследней ступени, т. е. Венера и Меркурий обращаются около Солнца, а остальные планеты еще вокруг Земли, как мы видим и у Марциана Капеллы. Этот трактат был приписан Цицерону, а на деле он — не ранее XV века.

«Я смотрел на вселенную с высоты той сферы, которая сияет своею яркою белизною над всеми небесными огнями. И куда я ни взглядывал, повсюду видел только великолепное и волшебное. Тут были звезды, которых, никогда не видно с земли и величия которых мы даже не подозреваем. Самое малое из всех светил была Луна, а другие небесные миры далеко превосходили Землю своей величиной. Земля же казалась мне такой маленькой, что наше царство, занимающее лишь ничтожную точку вселенной, показалось мне жалким...

«Девять круговых ободьев или скорее девять пустых внутри сфер составляют Вселенную. Наружная сфера это небо, окружающее все другие, под ним прикреплены звезды (как лампады). Ниже вращаются семь сфер, увлекаемых движением, противоположным небесному. На первом круге вращается звезда, которую люди называют Сатурном. На втором идет Юпитер, благодетельное и благоприятное светило для людей. Потом кружится Марс, сияющий, опасный и страшный. Под ними, занимая среднюю область, сияет Солнце, глава, властелин, смягчитель других светил, душа всего мира, великий шар которого освещает и наполняет поднебесное пространство своим светом. С ним идут, как два спутника, Венера и Меркурий. И, наконец, нижний круг занят Луной, которая заимствует свой свет у светила дня. А внизу, под этим последним небесным кругом, все смертно и бренно, кроме душ, данных благодетельным божеством человеческому роду.. Выше же Луны все бессмертно. Наша Земля, находящаяся в центре мира и одинаково удаленная от всех частей неба, одна остается неподвижной и все тяжелые тела увлекаются к ней своей собственной тяжестью...

«Расположенные на неравных промежутках, но соединенные в правильной пропорциональности, небесные сферы производят гармонические движения, которые со своими высокими и низкими нотами сливаются в один аккорд, в одно мелодическое целое. Такие великие движения не могут совершаться в молчании. Природа наградила низким тоном нижний и медленный круг Луны, высоким тоном — верхний и быстрый круг звездного свода. В этих двух границах октавы, семь движущихся шаров производят семь различных тонов и это число — есть узел всего существующего на свете. Человеческие уши полны этой гармонии, по все же не могут ее расслышать, потому что у нас, смертных, чувства несовершенны. Так, народы близ водопадов Нила потеряли способность их слышать. Сила могучего концерта Вселенной в ее быстром движении так, велика, что наши уши закрываются для этой гармонии, как наши взоры склоняются перед огнями Солнца, яркий свет которого поражает и ослепляет нас...

«Два пояса Земли, которые с той и другой стороны упираются в полюсы неба, покрыты снегом, а самый большой между ними (тропический круг) горит под палящими лучами солнца. Пояс, где вы живете и где дует прохладный северный ветер, совершенно отрезан (экваториальным огнем) от другого такого же пояса, обитаемого вашими антиподами, он представляет мир совершенно чуждый вашему.

«Взгляните только и вы увидите, что занимаете лишь ничтожную его часть. Вся ваша империя, узкая от севера в югу и более широкая от запада к востоку, образует лишь островок, омываемый морем, которое вы называете Атлантическим, Великим Морем, Океаном».

Я нарочно привожу здесь этот отрывок из сна Публия Эмилия Сципиона, написанный, как видно по самому его содержанию, не ранее конца XV века и выданный издателями за подлинное сочинение Цицерона. В апокрифичности его, после всего сказанного в первых шести томах моего исследования, едва ли кто-нибудь может сомневаться, а потому и обрисовываемое им средневековое представление о вселенной, в которой под звездным небом вертятся вокруг земли огромные ободья колес, несущих на себе планеты, не может считаться возникшим ранее средних веков нашей эры. Это были первые проблески здоровой мысли среди средневековой мистики, первое начало последовавшего затем механического воззрения на Вселенную. Думать, что такими представлениями обладал библейский пророк Иезекиил за 600 лет до начала нашей эры, писавший, что на небе кружатся колеса в колесах (I, 16), — просто смешно.

Одного этого места было бы достаточно, чтобы отнести библейские пророческие книги, как я и показал своими вычислениями. в I томе, не ранее как к V веку нашей эры. Но даже и такой промежуток, обнаруживающий тысячелетнее существование той же самой геоцентрической системы, является маловероятным, а потому и небесные колеса Иезекиила могут быть приняты за позднейшую вставку. Единственным возражением против моего вывода о невероятности такого медленного прогресса астрономической философии может быть лишь то, что в допечатный период преемственное развитие знаний было сильно затруднено изолированностью и бедностью тогдашних очагов науки и литературы. Но и это возражение имеет свою Ахиллесову пяту. При прерывистости индивидуальных открытий допечатного периода каждому мыслителю приходилось начинать сначала.

А каковы были представления о жизни в этой Вселенной, вокруг которой вращались колеса-орбиты Иезекиила и Птолемея?

Весь мир, о бесконечности и вечности которого никто тогда не думал, казался человеку полным невидимой жизни. Всякий обоняемый газ считался особым «духом», всякое произносимое слово казалось мимолетным существом, возникшим на одно мгновение, чтобы тотчас умереть; всякое дуновение воздуха было полетом не наших современных молекул атмосферы, а невидимых посланников творца небес и земли.

Когда-то еще в Шлиссельбургском заточении я пытался изложить это пан-анимистическое мировоззрение в небольшом стихотворении, так как рифмованная форма рассказа и метрический стиль особенно удобны для кратких резюмировок первичного мировоззрения наших предков. Вот, эта маленькая поэмка:

В тихой тенистой беседке, в старом парке городском,
Там, где парочки влюбленных появляться любят днем,
Лишь уйдет под землю солнце и ночная ляжет тень,
Воскресает каждый вечер все, что было в этот день.
Там приветливо и нежно с ветром шепчется листва,
В темном воздухе летают невидимками слова,
Раздается робкий шёпот, пробегает тихий смех,
И медлительные речи, и что сказано наспех.
Там среди зеленых листьев раз летал влюбленный Вздох
И, укрывшись под цветочком, он безвременно заглох.
И никто не знал в беседке, что такое было с ним,
Отчего он был так грустен: кем любимым не любим?
— «Он вчера лишь здесь явился», — говорил один Зевок,
Удалившийся сонливо под сиреневый листок.—
«Утром девушка печально принесла его сюда,
«Но и девушки той раньше не видал я никогда.
«Я родился здесь недавно от скучавшего чтеца
«И, за что бы ни принялся, все зеваю без конца».
— «Как мне жалко их обоих!» — прошептал какой-то Ох.—
«Вот, и я совсем несчастен и здоровьем очень плох,
«Поздней ночью я родился у старушки, у больной.
«Весь измучен я ломотой и летаю сам не свой».
— «Полно хныкать вам обоим, — им ответил чей-то Смех, —
«Я смотрю на жизнь бодрее, и веселье — мой доспех!
«Пусть несчастных в свете много, пусть их жребий очень лих,
«Все ж здоровых и счастливых несравненно больше их!
«Да и тот, кто был несчастен, вновь счастливым может быть,
«А всегда о горьком думать, так уж лучше и не жить!»
Но лишь сделался печальней от тех слов унылый Ох
И, пробравшись за беседку, ускользнул в чертополох.
Поместясь в шершавых листьях, он на шип взобрался там
И, оставшись одиноким, предался своим мечтам.
А взамен его в беседку прилетел огромный рой
Слов, и мыслей, и мечтаний, возвратившихся домой.
Вместе в парк они летали посмотреть, что было в нем,
И слонялись там весь вечер, и толпами, и вдвоем.
А за ними вдруг явилось слово, страшное на вид,
Что на гибель иноверцам произнес архимандрит.
При его внезапном влете вдруг замолк беспечный Смех,
Утверждавший, как и раньше, что счастливым быть не грех.
Все, что было в той беседке, — охи, вздохи и зевки,
И мечты, и восклицанья, — быстро скрылись под листки.
Не испуганным остался лишь один тяжелый Стон,
С бедным Охом повидаться прилетевший с похорон.
— «Как зовут тебя?» — спросил он. — «Чем прилет твой нам грозит?»
— «Я — Анафема!» — сказало слово, страшное на вид —
«Ваш суровый архипастырь зародил меня в груди
«И торжественно при звоне произнес на площади.
«Проклинал он иноверцев, но меня-то, как на зло,
«На сестру его родную сильным ветром отнесло.
«Стала девушка печальней и унылей каждый день
«И влюбилась безнадежно и блуждает словно тень.
«И не будет ей отрады, не поможет лития,
«Если в жизни этой тяжкой не найду покою я.
«А умру я в том же месте, где ее печальный вздох».
— «Здесь он умер, здесь замолк он!» — вдруг сказал с колючки Ох»
«Здесь, в цветке, его могила! Здесь его последний дом!»
И Анафема сказала: — «Пусть и я растаю в нем».
И она с отрадой в сердце тихо двинулась туда
И, войдя в цветок, умолкла и исчезла навсегда.
А за парком в то ж мгновенье, лишь зарделася заря,
Дома девушка проснулась, странной радостью горя:
В ней предчувствие явилось, что умчится горе прочь,
И о ней любимый ею уж мечтает в эту ночь.

Вы, может быть, думаете, читатель, что это — простое лирическое стихотворение, которому нет места в серьезном историологическом исследовании?

Вы сильно ошибаетесь. То, что для нас — простая поэтическая фантазия, было для наших предков еще наукой, и никакой другой науки о жизни во Вселенной, кроме этой, оно не знало даже и в то время, когда под планеты были уже подведены колеса Иезекиила и Птолемея.

 


Рис. 163. Гробница «Иисуса Христа», открытая в 1932 г.
д-ром Sadio в Индии в Кашмирском Сиринагаре (с фотографии).




назад начало