Дальнейшее изложение нам приходится делать уже исключительно по греческим первоисточникам, и притом — по апокрифам.
Наметим, прежде «сего, как я делал и ранее, хронологические вехи этого периода в связи с общей хронологией, данной ранее (общая таблица II, на стр. 17).
«До недавнего времени, — говорит А. А. Васильев в «лекциях по истории Византии» (1,219), — родоначальник новой династии император Лев III (717—741) «боголом»1 во всех исторических трудах назывался исаврийцем, а династия его исавринской. Однако, в конце XIX. века был высказан взгляд, принятый теперь некоторыми учеными, что Лев III был не исавриец, а сириец, Дело в том, что главный источник о происхождении этого «царя-кумироборца» — хронист начала IX века Феофан — пишет:
«Лев Исавриец... происходил из Германикии, на самом же деле из Исаврии».
1 По-гречески — Эйконокласт, разбиватель божеских изображений, особенно статуй, так как Эйконе по-гречески значила первоначально скульптура, а не икона в современном церковном смысле.
А латинский перевод Феофана, сделанный римским библиотекарем Анастасием во второй половине того же, IX века, сообщает, не упоминая ни словом об Исаврии, что Лев происходил из жителей Германикии и был родом сириец (genero Syrus, т. е. еврей). «Житие Стефана Нового» также называет Льва «родом сириец» ('ό συρογενής). А Германикия считалась историками не Германией, а, без особых доказательств, северной Сирией на восток от Киликии, хотя (как мы видели еще во втором томе «Христа», 376), Ассирией в Библии называлась Германия. Один арабский историк также называет Льва «христианским жителем Мараша», умевшим правильно говорить по-арабски и по-ромейски.
Сирийское и агарянское происхождение Льва Кумироборца, таким образом, становится очень вероятным. А дальнейшие хронологические вехи этого периода таковы.
Сын Льва III — Константин V Копроним (741—775) — в первый раз был женат на дочери хазарского кагана. От этого брака у них был сын Лев IV, часто называемый Хазаром (775—780), который был женат на гречанке из Афин Ирине. Она, после смерти мужа, стала править государством по причине несовершеннолетия своего сына Константина VI, провозглашенного императором (780—797). А когда он сделался совершеннолетним, между ним и Ириной вспыхнула борьба, окончившаяся тем, что мать свергла с престола своего сына и, сделавшись единодержавной правительницей империи (797—802), восстановила статуи и портреты богов, т. е. по библейской терминологии впала в ересь Иеровоама-Константина I.
.Жены императоров (т. е., вероятно, избранные из многих признанных жен и наложниц) носили и ранее в великой Ромее титул «август», т. е. священных особ, и во время несовершеннолетия сыновей осуществляли императорскую власть от имени своих сыновей. Но первым в достоверной истории человечества примером женщины, правившей самостоятельно со всею полнотою верховной власти, была Ирина. Это было тогда поразительным новшеством, и любопытно отметить, что в официальных документах она называлась не Ирина-Императрица, а «Ирина-Верный Император» (василевс). Но это было еще слишком непривычно, чтобы могло сойти ей даром. Дворцовая революция 802 года, во главе которой встал один из высших ее гражданских сановников Никифор, свергла с престола Ирину, которая вскоре и умерла в изгнании, и с нею окончилась династия Льва-Кумироборца. Таким образом, и в период времени с 717 по 802 год Византия имела на престоле не греческую (до женской революции гречанки Ирины), а сирийскую или германскую династию с примесью хазарской крови в лице жены Константина V. Вот, каковы хронологические вехи этого периода, а политическая история его, по словам греческих апокрифистов, была такова.
Агарянские сухопутные войска, еще при двух предшественниках Льва-Кумироборца, прошли через всю Малую Азию на запад и заняли там города Сарды и Пергам, недалеко уже от побережья Эгейского моря. А несколько месяцев спустя после вступления Льва на царь-градский престол, в 717 году, агаряне, двинувшись из Пергама на север, дошли до Геллеспонта и переправились через него на европейский берег под стенами столицы. В то же время сильный египетский флот из 1800 судов различного типа, как сообщают византийские хроники, пройдя через Геллеспонт и Пропонтиду, тоже приблизился к столице с моря. Началась настоящая осада Царь-Града. Однако, «греческий огонь», зажигавший море то тут, то там, ночь за ночью,2 и необыкновенно суровая зима с 717 на 718 год расстроили агарянские войска и флот. Болгары также боролись против них во Фракии, и, через год с небольшим после начала осады, во время которой между прочим впервые упоминается о знаменитой цепи, преграждавшей вражеским судам доступ в Золотой Рог, агаряне удалились из-под Царь-Града.
2 Вероятно,— нефтью, разлитою по поверхности воды, как и теперь при увеселительных прогулках часто делается около Баку.
И интересно, что через четырнадцать лет после того, на западе Европы, Карл Мартелл, майордом франкского государя, отразил и испанских агарян около Пуатье.
Благодаря таким неудачам, в половине VIII века среди агарян вспыхнули внутренние смуты. Омайяды были свергнуты Аббасидами, которые перенесли столицу и центр всего управления из Дамаска и Египта в далекий от византийской границы Багдад, на реке Тигре. И мы видим, что движение вглубь Азии было таким образом — простое отступление их от более сильного противника, а никак не военное наступление с Востока на Запад.
Не особенно ясны, с точки зрения естественной причинности, и тогдашние военные действия на севере Балканского полуострова.
Когда идет речь о столкновениях между Ромейской империей и болгарами в VIII веке, то под ними надо понимать балканских славян. Один западный паломник ко святым местам, считаемый за современника Льва-Кумироборца, прибывший в пелопонесский город Монемвасию, пишет, что он находился в славянской земле (in Slavinia terrae). Славяне же жили тогда и у Диррахиума, и у Афин, а их тюркское происхождение — простая легенда. В сочинении «О Фемах», приписываемом Константину Порфирородному (945—959), говорится о VIII веке:
«Ославянился весь Пелопоннес и сделался варварским, когда чума распространилась по всей вселенной». (Речь идет об эпидемии 746—747 годов, занесенной из Италии и опустошившей юг Греции и Царь-Град, но из этого никак нельзя заключить, чтоб до того времени Пелопоннес был греческим: ведь, книга «О Фемах» писана через 200 лет после чумы.)
Таким образом, Пелопоннес VIII века в глазах самих средневековых жителей империи был славянским, и в конце VIII века императрица Ирина отправила даже специальную экспедицию против славянских племен, «населявших» Фессалонику, Грецию и Пелопоннес, которые участвовали в заговоре против нее. Из этого видно, что славяне в VIII веке жили повсюду на Балканском полуострове, включая и Грецию, а потому, видя ее современное греческое население, мы должны считать его новейшим, а не возвратившимся вспять после временного славянского засилья.
Это подтверждают и другие наши сведения.
«После того, как на протяжении VII века Империя потеряла свои восточные провинции, — говорит А. А. Васильев, — Сирию с Палестиной и Египет, она благодаря именно этому стала более «греческою» по языку. Необходимо было, наконец, дать для общего пользования подданным законник на греческом языке вместо прежнего арийского (т. е. библейско-халдейского) законника V века».
Так говорит сам А. А. Васильев в своих «лекциях по истории Византии»,3 признавая этим, вместе и с остальными современными впзантистами, что прежнее законодательство, вплоть до половины VIII века, в Великой Ромее (т. е. в Великом Риме) было на библейском языке и что только со Льва-Кумироборца ромейские привилегированные классы перешли к греческому языку и Ромея стала Византией.
3 Том I, стр. 225.
«И вот, — продолжает А. А. Васильев, — был опубликован от имени «мудрых и благочестивых императоров Льва и Константина» законодательный сборник под названием «Эклога», который западные ученые относят к концу правления Льва (739—740). Он называется: «Сокращенное извлечение законов, учиненное Львом и Константином, мудрыми и благочестивыми царями, из институций, дигест, кодекса и новелл Великого Юстиниана и их исправление в смысле большего человеколюбия».
В предисловии к ним говорится, что законы, изданные предшествующими императорами, были написаны во многих книгах и что смысл их для одних является трудно понимаемым, а для других совершенно непонятным, особенно для тех, кто не живет в богохранимом императорском городе.
«Судьи,—говорит «Эклога», — должны воздержаться от всяких человеческих страстей, не презирать нищего и не оставлять без обличения сильного, делающего неправду... Им надо воздерживаться от всякого дара».
Все служащие по судебным делам должны были получать определенное жалованье из императорского «благочестивого казначейства» с тем, чтобы уже ничего не брать с какого бы то ни было лица, судимого ими».
Так впервые началось светское государственное судопроизводство, отдельное от религиозного суда. Почин его, как видит читатель, принадлежит только Льву-Кумироборцу.
В «Эклоге» идет речь о браке, обручении, о приданом, о завещаниях и о наследстве без завещания, об опеке, об отпущении рабов на свободу, о продаже, о покупке, о найме и о свидетелях. Только одна глава содержит статьи уголовного права с телесными членовредительскими наказаниями, например, отсечением руки, урезанием языка, ослеплением, отрезанием носа. Внешнею особенностью Эклоги является обилие ссылок на священное писание для подтверждения того или другого юридического положения, откуда и видно, что раньше судили по библейскому Четверокнижию, которое и называется до сих пор «Книгами закона». На протяжении всего VIII и IX веков, вплоть до вступления на престол Македонской династии (867 г.), «Эклога» служила единственным руководством при юридическом преподавании вместо прежних институций и подвергалась неоднократно ученой переработке; она вошла позднее и в состав судебных книг православной церкви. Лишь с ее появлением начинается точная история греко-римского права, тянувшегося до вступления на престол Македонской династии, т. е. до эпохи так называемой «реставрации» Юстинианова права, а на деле его создания.
Ко времени Льва-Кумироборца большая часть ученых относит и еще три небольшие законодательные памятника: Земледельческий закон (νό̃μος γεωργικός), Военный закон (νό̃μος στρτιωτικός) и Морской родосский (νό̃μος ροδίων ναυτικός). Эти три памятника древности, существующие в многочисленных и отличных друг от друга редакциях, появляются в рукописях часто вслед за «Эклогой» или другими юридическими памятниками, но ни имен их составителей, ни времени их издания не сообщаются.
Наибольшее значение из этих памятников имеет Земледельческий закон. Он занимается кражами леса, полевых и садовых плодов, проступками и недосмотрами пастухов, повреждениями домашних животных и убытками от них для соседей, например потравой и т. д.
На основании Земледельческого закона можно вывести заключение, что в Ромее того времени, на ряду с продолжавшим существовать крепостным населением, была также и мелкая крестьянская собственность и сельская община.
«Родосский морской закон» представляет собой устав торгового мореплавания, и в нем, между прочим, идет речь о распределении убытков на хозяина корабля и на товарохозяев, в случае если для спасения корабля и груза часть его будет выброшена за борт; устанавливается ответственность хозяина корабля, его наемщика и пассажиров за целость судна и груза, и говорится, что в случае бури или морского разбоя все они должны быть привлечены к возмещению убытков. Это было тогда своего рода страхованием. Многие особенности тогдашнего Морского закона объясняются тем, что морские разбои стали уже обычным явлением, и потому хозяева судов и купцы могли продолжать торговлю лишь на условии общности риска. Тот факт, что в юридических памятниках XIII—XIV веков об этом законе нет никаких упоминаний, объясняется ортодоксальными историками тем, что, будто бы, к тому времени византийская морская торговля пала. Но почему ей было падать, а не развиваться ? И не проще ли принять, что до XIV века она была еще вне законов и сам Родосский кодекс написан уже после XIV века?
Военный закон состоит из перечня наказаний, налагаемых на военных за восстание, неповиновение, бегство, прелюбодеяние и т. д. Они отличаются большою суровостью и могут служить показателем строгой военной дисциплины того времени, когда этот кодекс был написан.
Государственное устройство Великой Ромеи в VIII веке еще носило чисто военный характер. В Малой Азии были тогда пять военных губернаторств: 1) фема Анатолики — на юго-западе Малой Азии, 2) Фракийская фема, в западной части Малой Азии, выделенная из западных областей обширной фемы Анатолики и получившая свое название от стоявших там европейских гарнизонов из Фракии, 3) фема Опсикий у Мраморного моря, 4) фема Вукелларий, представлявшая собою восточную половину Опсикия и названная так от букеллариев, как назывались некоторые .римские и иностранные войска на службе империи, и 5) фема Армениаки на границе с Арменией.
Таким образом, к началу IX века в Малой Азии было пять фем, которые в первоисточниках (например под 803 г.) отмечаются, как «пять восточных фем». А европейских фем к концу VIII века, повидимому, было четыре: Фракия, Македония, Эллада и Сицилия. Это были, как я уже сказал, — военные округа и, конечно, не сменившие прежнюю «гражданскую» власть на военную, как стараются убедить нас византисты, а наоборот: это был военный пролог к гражданственности, вырастающей лишь из ослабевшей диктатуры.
Кроме того, не дремало и строительство. В конце своего правления Лев-Кумироборец, — говорят нам, — наложил на жителей империи специальную подать для восстановления поврежденных сильным землетрясением стен столицы, и они были исправлены, как об этом свидетельствуют сохранившиеся до настоящего времени надписи на башнях царь-градской внутренней стены с именами Льва и его сына-соправителя Константина.
Таким образом, исторически достоверными внутренними делами Льва-Кумироборца могут быть признаны: «Эклога», введение специальных податей и исправление столичных стен. Но главное, чем он прославился, это кумироборство, т. е. истребление статуй всех богов и святых.
История кумироборческого движения делится на два периода: первый период продолжавшийся с 726 по 780 год и закончившийся седьмым вселенским собором 787 года; второй период, продолжавшийся с 813 по 843 год и закончившийся так называемым «восстановлением», или вернее: установлением православия.
«Изучение иконоборческой эпохи, — говорит А. А. Васильев (I, 234), — представляет очень большие затруднения из-за состояния первоисточников. Все сочинения иконоборцев, акты императоров, деяния иконоборческих соборов 753—754 и 815 годов, богословские иконоборческие трактаты и т. д. были уничтожены восторжествовавшими иконопочитателями. Остатки иконоборческой литературы известны нам только из отрывков, помещенных в творениях иконопочитателей в целях опровержения кумироборцсв. Определения иконоборческого собора 753—754 года найдены лишь в деяниях седьмого вселенского собора. Определения собора 815 года были открыты лишь в одном из трактатов патриарха Никифора. Таким образом, все дошедшие до нас первоисточники об иконоборстве имеют тенденциозный, враждебный ему характер, почему и значение этого периода оценивалось разными учеными различно.
Прежде всего поднимался вопрос о причинах не совсем понятного для VII—VIII веков движения против статуй и икон, продолжавшегося с некоторым промежутком более ста лет и имевшего для империи очень серьезные последствия. Одни думали, что император Лев-Кумироборец решил уничтожить церковные статуи и иконы, надеясь такою мерою удалить одну из главных преград для сближения христиан с мессианцами (иудеями) и мусульманами, отрицательно относившимися к изображениям. Другие (как например Шварцлозе) видели в кумироборческой политике не одни религиозные интересы. Желая быть единым полновластным государем во всех сторонах «жизни империи, — догадывались они, — Лев III надеялся при помощи запрещения «святых изображений» вырвать народ из-под сильного влияния церкви, для которой изображения богов служили главною основою влияния на народ. Третьи (например Lombard) видели в иконоборчестве только чисто религиозную реформу, имевшую целью остановить «успехи поднимавшего голову язычества в новой форме почитания прежних изображений» и «возвратить христианской религии ее первоначальную чистоту».
Но если читатель серьезно вдумается в дело, то сам увидит, что все эти объяснения в сущности ничего не объясняют. И остается только принять еще новое, четвертое объяснение.
Мы только-что видели, как Лев-Кумироборец наложил специальную подать на починку стен Царь-Града, разрушенных бывшим при нем сильным землетрясением, о чем свидетельствуют и сохранившиеся до сих пор надписи на их башнях. Но, ведь, эти самые землетрясения разбивали не одни городские стены, а и статуи богов и их тогдашние мозаичные «портреты». Не люди, а подземные силы были первыми иконоломами, и каждое землетрясение приписывалось гневу бога-Отца. Тогдашние подземные толчки были, повидимому, особенно разрушительны в Малой Азии, доходя до Царь-Града, и не особенно велики в Греции, как видно из того, что все последовавшие за Львом императоры-идолоборцы были родом с востока. Возобновитель идолоборства в IX веке Лев V был из армян, вслед за ним были Михаил II и его сын Феофил из Фригии, во внутренней области Малой Азии. А восстановители иконопочитания оба раза были женщины: Ирина — гречанка из Афин, и Феодора — из Пафлагонии, мало-азиатской области на берегу Черного моря, недалеко от столицы, а не внутри полуострова. И эта особенность не может быть объяснена случайностью.
Значит кумироборство VIII и IX веков было в связи с землетрясениями и пережило еще раньше длительную эволюцию. Христианское искусство, изображавшее человеческие фигуры посредством мозаики, фресок, статуй или резьбы, давно уже смущало многих видевших или слышавших, как в гневе их ломал в куски и разбрасывал какой-то могучий и великий неведомый бог. В VI веке в Антиохни было после землетрясения даже настоящее возмущение, направленное против статуй.
Говорят, что агарянский калиф Язид II еще за три года до Эдикта Льва издал в своем государстве указ, предписывавший уничтожение статуй и икон в церквах его христианских подданных. Один хронист и самого императора Льва называет «сарацино-мыслящим» (σαρακηνόωρων), да и секта павликиан, живших внутри Малой Азии и далее к востоку, также отрицала изображения в храмах, что приводит дело в связь с меккской метеоритной катастрофой 622 года. В Византии в VIII веке живопись и скульптура, повидимому, сильно развились и, как всегда, сначала обе носили религиозный оттенок. Изображения в церквах состояли из мозаик, фресок, резьбы на слоновой кости, из дерева или из бронзы. Были живописные иконы и иконы-статуи, а небольшие изображения воспроизводились в рукописях. Икона и статуя проникла в домашнюю жизнь: вытканные изображения святых украшали парадное одеяние византийской аристократии, и нам передают, что раз на тоге одного сенатора была изображена вся история Иисуса Христа.
Впервые Лев III приказал в 726 году уничтожить статую-Христа, стоящую над входом в его императорский дворец, что вызвало возмущение живших там женщин. Но только в 730 году он созвал собор, на котором был составлен эдикт против божественных изображений, и патриарх Анастасий подписал его.
Это был первый такой эдикт. Казалось бы, что подобное нападение на привычных и любимых кумиров должно было вызвать бунты населения и суровые репрессарии со стороны императора, но все первоисточники молчат и о том, и о другом. А это можно объяснить лишь тем, что эдикт императора встретил полное сочувствие населения, видевшего в изверженных иконах и статуях причины гнева великого бога-Громовержца и потрясателя земли, отчего рушились не одни храмы, но и их собственные дома.
А потому и отповеди кумироборцам, приводимые в трех знаменитых «Словах против порицающих иконы» от имени Иоанна Дамаскина, жившего тогда, будто бы, в пределах арабского Калифата должны считаться за апокрифы.
Но все же эдикт имел последствия. В Италии, до которой, не доходили малоазиатские землетрясения, великий римский понтифекс Григорий III (731—741), последний, утвержденный византийским императором, созвал в Риме собор и предал отлучению иконоборцев. Так кумиролюбивая Средняя Италия ушла из-под влияния Византии и удалилась окончательно в область западноевропейских интересов. Только Южная Италия осталась за Византией.
Но этим дело не кончилось. В царствование Константина V Копронима (741—775), преемника Льва III, при котором острота первого перепуга прошла, любители художеств начали говорить, что землетрясения были совсем не против кумиров, а как раз против самого покойного императора. Дело сильно обострилось. Константин V Копроним, получивший еще при жизни отца воспитание в кумироборческом направлении, встретив сопротивление кумиролюбивых монастерионцев, открыл гонение на монастерионы. Ни один из иконоборческих императоров не подвергался за это в сочинениях иконопочитателей таким поношениям, как «многоголовый дракон», «жестокий преследователь монашеского чина», «Ахав и Ирод», да и прозвище ему дали Копроним, т. е. Говняк, будто бы за то, что еще младенцем он испражнился в самую святую купель при своем крещении.
В момент вступления его на престол, европейские провинции, позабыв беду, уже придерживались иконопочитания. Сам зять Копронима Артавазд поднял восстание в защиту статуй и икон и принудил его покинуть столицу. В течение года правления Артавазда иконопочитание было восстановлено. Но тут, вероятно, произошло новое землетрясение, разбившее статуи и приписанное гневу на них бога-Потрясателя земли, и Константину удалось свергнуть Артавазда и вернуть себе трон.
Он созвал собор в 753 или 754 году. Но из Рима, Антиохии, Александрии и некоторых других мест не приехал никто, боясь, очевидно, нового землетрясения! А приехавшие, помня пережитые ужасы, дали такое постановление, сохранившееся в деяниях седьмого вселенского собора:
«Всякое изображение, сделанное из какого угодно вещества, а равно и писанное красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должно быть извергаемо из христианских храмов. Оно чуждо им и заслуживает презрения. Да не дерзнет никакой человек заниматься таким нечестивым и неблагоприличным делом. Если же кто-либо с сего времени дерзнет устроить изображение и поклоняться ему, или поставит его в храме, или в собственном доме, или же будет скрывать такое, — если это епископ, пресвитер, или диакон, да будет низложен, а если мона-стерионец или мирянин, то да будет предан анафеме и да будет он виновен перед императорскими законами, так как он противник божиих распоряжении и враг отеческих догматов».
Совершенно как у магометан!
Анафема провозглашалась и тому, кто «старается представить посредством вещественных красок свойства бога Слова... кто рисует лики святых, не приносящие никакой пользы, потому что это глупая затея и изобретение дьявольского коварства».
В конце своего определения собор, будто бы, возгласил:
«Новому Константину и благочестивейшему императору — многая лета!.. Благочестивейшей и августейшей императрице — многая лета! Вы утвердили святые догматы шести вселенских соборов! Вы уничтожили идолослужение!..» Анафеме были преданы и патриарх Герман, «почитатель дерева», и Мансур (т. е. будто бы Иоанн Дамаскин), «мыслящий по-сарацински, злоумышляющий против империи, учитель нечестия, превратно толковавший божественное писание».
Конец здесь как будто апокриф, а верно ли начало — решить теперь трудно, факт же тот, что такое постановление произвело сильное впечатление. Изображения сжигались, замазывались и подвергались всяческим поруганиям. Статуи разбивались, особенно женские, вроде Девы Марии. Против кумиропочитателей было открыто такое жестокое преследование, сопровождавшееся казнями, пытками, тюремными заключениями, конфискациями и изгнанием, которое трудно объяснить чем-либо иным, как тем, что все население боялось погибнуть из-за них от нового землетрясения. Вместо замазанных икон в церкви появились изображения деревьев, птиц, зверей или сцен охоты, цирка, театра и т. д. По словам « Житии святых», Блахернский храм в Царь-Граде, расписанный по-новому, превратился «в овощную лавку и птичник».
Одновременно с преследованием статуй и икон шло и преследование мощей. Сохранилась сатира той эпохи, где говорится о десяти руках мученика Прокопия, о пятнадцати челюстях святого Феодора, о четырех головах святого Георгия, из которых все были истинные, так как одна голова принадлежала ему к детстве, другая в юности, третья в зрелом возрасте, а четвертая в старости. Борьба с религиозными отшельниками, которые, вероятно, учили, что землетрясения происходят не из-за икон, а из-за грехов земных царей, по Апокалипсису, была настолько-напряженною, что некоторые даже считают спорным, как точнее определить преобразовательную деятельность данного периода; было ли это иконоборство или монахоборство? Отшельники подвергались всяческим насмешкам: их заставляли облачаться в светское платье, вступать в брак. Они, держа женщин легкого поведения за руки, должны были проходить к ипподрому при насмешках собравшегося народа. Монастерионы обращались в казармы и арсеналы. Их имения конфисковались. И все это повело к тому, что многочисленные отшельники уходили в места, не затронутые императорскою политикою. По мнению некоторых ученых, в эпоху Льва и Константина в одну только Индию переселилось около 50 000 религиозников (перенеся туда Христа в виде Кришны, и троицу в виде Тримурти, а также и тот религиозный ритуал, какой был в Византии до ее перехода к иконоломству, — прибавим мы от себя).
Пятилетнее правление преемника Константина V, Льва IV Хазара (775—780) является, по сравнению с временем его отца, некоторым успокоением во внутренней жизни империи, — вероятно, параллельно с успокоением земной коры. Будучи сам сторонником иконоборства, Лев не чувствовал острой вражды к монастерионцам, которые при нем снова начали иметь некоторое влияние. В свое кратковременное царствование он не успел ярко проявить себя и как иконоборец, а его молодая супруга афинянка Ирина, на родине которой остались целы все статуи, была неизменной сторонницей почитания и статуй и икон, и на нее с надеждой обращали свои взоры все их сторонники. Так со смертью Льва IV (780 г.) окончился, вероятно с успокоением первого порыва сейсмической деятельности в западной Азии, первый период иконоборства.
Но, несмотря на определенные симпатии к иконопочитанию, Ирина в первые три года своего правления не предпринимала никаких шагов к его официальному восстановлению. Историки, не признающие влияния сейсмических катастроф или эндемических болезней на психику человека, стараются объяснить медлительность Ирины не страхом повторения гнева бога-Громовержца, а внутренними и внешними затруднениями империи, «которая, — говорят они, — должна была вести борьбу и с претендентом на престол, и с агарянами, и с жившими в Греции славянами. Но разве это объяснение?
Только через четыре года после начала правления Ирины был избран царь-градским патриархом Тарасий, заявивший о необходимости сознания вселенского собора для восстановления иконопочитания, и к римскому великому понтифексу Адриану I было отправлено посольство с приглашением прибыть на предполагаемое в Царь-Граде собрание. А он отправил только своих представителей.
Собор собрался в 786 году. Но царь-градские войска, очевидно все еще боявшиеся статуй и икон, ворвались в храм с обнаженными мечами и заставили распустить собрание. Хитрая Ирина услала непокорных под разными предлогами по мелким отрядам в провинции, а в столице заменила их другими.
И вот, в следующем же, 787 году собор был созван в вифинском городе Никее. Число его епископов было более трехсот. Это был седьмой и последний из так называемых вселенских соборов.
Почитание статуй и икон было на нем восстановлено. Анафема объявлялась всем, обзывающим священные изображения идолами и говорящим, что христиане прибегают к ним, как к богам, и было отвергнуто, что кафолическая церковь когда-либо принимала идолов. «Сияющая счастием благочестивейшая императрица взяла, — по словам «Деяний» этого собора — его определение, подписала и затем передала его соцарствующему ей сыну, чтобы подписал и он». Епископы возгласили многолетия «новому Константину и новой Елене». По вопросу о мощах было постановлено, что, если в возобновленных храмах не положены еще святые мощи, то следует это восполнить (отрезав кусочки от уже имеющихся мощей и положив их под алтарь). Здесь же впервые были запрещены двойные, т. е. смешанные из мужчин и женщин монастерионы.4
Так первый период кумироборчества окончился восстановлением изображений при Ирине в 787 году.
Но, несмотря на новое объединение восточной и западной церкви, произошло событие, которое шло с этим в разрез. В 800 году великий римский понтифекс Лев III короновал Карла Великого Римским (т. е. Ромейским) императором. Как могло это случиться, когда ромейские императоры еще жили в Царь-граде?
Даже самые ортодоксальные историки теперь признают,5 что в умах людей того времени не было даже и представления, будто две империи могут существовать зараз на земной поверхности. Догмат «единой империи» покоился на догмате единого бога, так как «император в качестве его временного наместника отправлял божественные полномочия на земле.»
«Един бог на небе и един царь, его наместник, на земле!» ..
Но тут впервые вмешался в дело женский вопрос.
«В Византии, в 797 году, Ирина низложила своего сына, императора Константина, — продолжает А. А. Васильев,6 — и стала сама самодержавною правительницею, что шло в полный разрез с традициями Римской империи, где женщина никогда не правила от своего имени, а только от имени мужа или несовершеннолетнего сына, как опекунша.»
4 А. А. Васильев, «Лекции по истории Византии», I, 247.
5 Там же, 530.
6 «Лекции по истории Византии». I, 250.
И вдруг женщина, объявив себя императором и генералиссимусом всех войск, начинает отдавать им приказы, и войска их выполняют!.. Как же им не стыдно?.. Правда, что это женщина непростая (вроде женщины-гусара, о которой есть сказание к русской армии), а помазанница божия, как и все прежние императоры со времени появления царей не по провозглашению войска, а по праву рождения и «милостию божьею». Но все же практически, ведь, власть всегда держалась на реальной военной силе.
— «Не женское это дело» — думали все, видя женщину-царя, и большинство не верило в прочность такого новшества.
Но, очевидно, Ирина была так очаровательна, что окружавшие ее трон и лично знавшие ее военачальники пренебрегли для нее всеми традициями и насмешками — вроде того, что находятся под женским башмаком. А отдаленные, не знавшие ее лично, считали такое положение дел за неслыханный скандал, и с интересом ждали момента, когда он, наконец, окончится. Только этим и можно объяснить все то, что последовало в ближайшие годы.
«С точки зрения великого римского понтифекса Льва, — говорит А. А. Васильев, — императорский трон считался вакантным, так как на нем восседала женщина, и поэтому Карл, принимая императорский венец, только занял свободный престол единой Римской империи и сделался законным преемником не итальянского Ромула-Августула, а царь-градского Константина VI».
Интересным подтверждением этого является то, что в западных анналах, современных 800 году и последующих веков, которые велись по годам византийских (т. е. ромейских) государей, непосредственно за именем Константина VI, сына Ирины, следует имя Карла».
Выходит, что появление женщины-императрицы было так непривычно и неприлично в те века, что даже был выдуман на западе поэтому поводу «Салический закон», по которому «женщины не наследуют престолов». Отсюда же выходит, что и Семирамида, и царица Савская, и царица Зенобия — мифы, возникшие уже после Ирининского времени. Раньше такие измышления не пришли бы даже в голову.
«Но если такова была точка зрения Карла на женский вопрос, — продолжает А. А. Васильев, — то как же отнеслась к самовольному провозглашению его своим императором Византия?»
Она отнеслась так же, как и соответствовало взглядам того времени. Не отрицая, конечно, прав своей Ирины на престол, она рассматривала провозглашение Карла своим императором, как одну из многочисленных в ее истории попыток возмущения против царствовавшего государя и не без основания боялась, как бы он по примеру прежних повстанцев не пошел на Константинополь, чтобы силою свергнуть Ирину в овладеть императорским троном. Таким образом, в глазах византийского правительства коронация Карла императором была лишь возмущением некоторых западных провинций одной и той же нераздельной империи против ее законного государя.
Конечно, и Карл понимал непрочность своего нового положения: в Византии после смерти Ирины будет избран новый император, права которого на такой титул будут признаны неоспоримыми на Востоке. Предвидя в грядущем подобные затруднения, он даже открыл переговоры с Ириной, предлагая ей вступить с ним в брак и «соединить, по словам хроники, восточные и западные области». Другими словами, Карл понимал всю важность признания его нового титула со стороны Византийской империи.
Ирина благосклонно отнеслась к его предложению. Но в дело вмешалась антиженская партия в самом Царь-Граде. Патриций Аэций низложил Ирину после ее пятилетнего царствования в отправил в ссылку. Планы Карла на брак с нею и на соединение под одной властью Запада и Востока не удались.
Вот когда, по словам самих историков, распалась Римская империя на западную и восточную! Это был второй шаг ее падения после первого, агарянского раздвоения, как результата катастрофы 622 года. Первое появление женщины на императорском троне оказалось равносильным метеоритной катастрофе!
По низложении Ирины вступил на ее престол Никифор (802—811). Между ним и Карлом пошли переговоры, вероятно, о признании императорского титула и за Карлом. Но лишь в 812 году послы византийского императора Михаила I Рангави (811—814) приветствовали Карла в Ахене титулом со-императора-василевса. И само собою разумеется, что подобное «единство в двух лицах» было лишь чисто номинальным. Обе части псевдо-единой империи зажили теперь совершенно особою жизнью. Скоро и самая идея об их единстве стала забываться на Западе.
И, вот, для обоснования прав западной части называться «Римской империей» была создана из вариантов истории Царь-Града та волшебная сказка о могучем итальянском Риме, которую преподают нам классики, относя возникновение этого города к 753 году до начала нашей эры, т. е. за 1037 лет до эры Диоклетиана (284 год нашего европейского счета), за 1083 года до того времени, когда был объявлен столицею Ромейский Рим, иначе говоря Царь-Град, или Укрепленный город (по-гречески — Константинополь).
А на самом деле итальянский Рим возник сначала как место пилигримства, для поклонения там посланному с неба метеоритному камню, как было и в Мекке. Мы не должны забывать, что по-гречески выражение «апостол Петр» (άπόστολος πέτρος) вовсе не имя человека, вроде наших Петров, а просто значит: «Посланный (богом) камень». Падение его, — говорят, нам — было при Нуме Помпилии, отожествляющемся по нашим схемам (табл. IV на стр. 73) с Константином II, или с Констанцией, т. е. около времени «Никейского Собора» (325 год). Но даже и тогда итальянский город Рим назывался еще не Римом, а просто Палатино, что одновременно значит и «место вколачивания чего-либо в землю» (palatio) и «место панического бегства вразброд» (геджра). Отсюда произошло и наречие palatium — «бегая беспорядочно туда и сюда», а также и богиня Палатуя-вбивателъница, которой поклонялись на Палатинском холме, зародыше современного Рима.
Ко времени Карла Великого Рим стал уже процветать благодаря приношениям суеверных пилигримов, но легенды о его великом прошлом еще не вполне выработались, а потому и императорское достоинство, приобретенное Карлом для Запада, было недолговечным. Во время возникших смут после распадения Карловой монархии оно стало достоянием случайных лиц и в начале X века совершенно исчезло, чтобы во второй его половине снова появиться в «Священной Германской Римской Империи».
«Таким образом, только начиная с 800 года, можно впервые говорить о Восточной Римской империи, что и делает, например, английский византинист Бьюри, который, кок было замечено уже выше, озаглавил третий том своей истории Византии, охватывающий события с 802 года, т. е. с года низложения Ирины, до начала Македонской династии, «Историей Восточной Римской империи», тогда как первые два тома его труда озаглавлены «История позднейшей Римской империи». (Я нарочно переписываю все это собственными словами А. А. Васильева, как часто делаю здесь и в других случаях, чтобы избежать апперцепционных уклонений в изложении основных исторических фактов, служащих фундаментом для моих выводов, которые одни и имеют здесь самостоятельное значение.)
Мы видели уже, как прежние историки-буквоеды, руководясь исключительно читаемыми ими книгами и трусливо взбегая всяких собственных логических соображений, совершенно упускали из виду общее значение появления Ирины на ромейском троне. Но этот момент в действительности очень важен. Он свидетельствует об ослаблении или даже исчезновении в то время гаремного строя семьи в отделившейся от агарян европейской части образованного общества. Это было первое громкое признание за женщиной такого же человеческого существа, как и мужчина, и тот же исторический момент обнаруживает еще, что латинизированная франкско-германская Западная Европа сделалась около 800 года нашей эры конкурентом славяно-греческого Востока благодаря открытым в ней минеральным богатствам и появлению в ней земледелия и промыслов но мере распространения железных орудий труда. Благодаря такому изменившемуся (особенно после отпада сирийско-египетских агарян) соотношению сил, неизбежно должно было произойти отпадение Запада от Востока. С этого момента Великая Ромея, как мы отметили, уже исчезает, и на исторической арене остаются лишь три ее отдельные части: сирийско-египетская агарянская, греко-славянская и латнно-франкско-германская. Общий очерк рациональной истории агарянской и латино-франкско-германской части я уже дал в V томе «Христа», а здесь мне остается только разобрать греко-славянскую, которая, собственно говоря, одна и может называться Византийской империей. Ирина тут была не причина, а только предлог — для второго распадения.
С нашей точки зрения этот же период и был временем создания евангелического христианства. В I томе «Христа» я уж показал, что «Апокалипсис» написан только в 395 году при ромейском царе Аркадии; что библейские пророки запророчествовали о близком возвращении царя-Мессии в промежуток от V до VIII века включительно; что первое из евангелий — евангелие Марка, открывшего евангелическую эру христианства, написано лишь Марком Афинским (626—725), что евангелие Иоанна написано Иоанном Дамасским (676—777), а другие евангелия, а также «Деяния» и «Послания апостолов» — еще позднее, уже в IX и X веках. Все это и соответствует вполне исторической характеристике изучаемого нами теперь времени. Ирина, царствовавшая от 797 до 802 года, была одной из первых евангелических христианок, и это вполне понятно; сантиментальные романы, первыми из которых и были евангелия, всегда особенно сильно действовали на воображение женщин и вызывали их сочувствие.
Все, что говорилось впоследствии историками (по мало основательным догадкам) о ее властолюбии и о том, будто с ее согласия был ослеплен восставший против нее единственный сын, внушает мало доверия психологически образованному человеку, но то, что она была скоро низвергнута с трона и кончила свою жизнь «невестою христовой» в женском монастерионе — вполне правдоподобно.