Обыкновенно говорят, что лирическая певучая литература, служащая выражением субъективного чувства, началась вместе с появлением письменности, но это не верно. Она началась задолго до письменности и именно потому, что наиболее хорошо заменяла письменность. Прозаический рассказ, особенно длинный и сложный, нельзя передать дословно без вариаций тех или иных слов, а с ними и смысла самого рассказа. Другое дело, когда он передал в размерной речи, где подставка одного слова вместо другого нарушает музыкальность фразы и делает явным всякое уклонение рассказа от его первоначальной формы. Размерный слог был как бы печатный станок допечатного периода, и он еще более стал таким, когда была изобретена рифма, окончательно закрепившая строфу и, кроме того, сильно способствовавшая легкости запоминания. Ведь всякий из литературно-образованных людей скажет наизусть целый ряд стихотворений, а много ли он сможет буквально процитировать прозаических отрывков такой же длины? Я, например, кроме молитв, твердо-заученных еще в детстве, не передам дословно более пяти-шести, строк из большинства хорошо известных мне по содержанию прозаических книг, а стихотворений могу сколько угодно.
В этой легкости запоминания заключается главное значение стихотворной речи, и недаром все первобытные народы выработали себе, кроме музыки, и песню, да и самое слово лирическая поэзия происходит от музыкального инструмента лиры, на котором производился к ней аккомпанемент.
Древнейшие дошедшие до нас лирические песни носят любовный иди религиозный характер. Таковы, например, библейские псалмы и «Песня песней», и в первой книге «Христа» мы уже определили их время не ранее IV века нашей эры, т.-е. отнесли к началу средних веков. Значит мы должны искать не ранее этого же времени продолжения и развития лирической литературы, руководясь, как компасом, эволюционной теорией, не допускающей всемирных катаклизмов человеческой мысли и выхода сухим из воды потопа того, что пошло на его дно тысячу лет назад,
С такой точки зрения юг Франции в средние века был истинной колыбелью лирической поэзии.1
1 См. И. Казанский: «Средневековая лирика», которую для беспристрастности изложения я реферирую здесь.
И не только Прованс в собственном смысле слова, но и весь провансальский округ, т.-е. Аквитания, Лимузен, Пуату и Овернь, составляет ту область южной Франции, которая положила начало так называемой провансальской поэзии.
Здесь впервые зазвучали лирические песни, которые в продолжение средних веков давали образцы всей остальной Европе,. так как последовательно шли в северную Францию и далее, переменив язык, в Германию, где особенно пришлись по вкусу, потом; в Италию, и, наконец, в Испанию.
Лирика Прованса, начавшись с деревенской народной песни в продолжение XI века преобразовалась в искусственную и получила название «сочинительства» (art de trobar), почему и провансальский поэт назывался «сочинителем», или «тробадором». Таких тробадоров, или, как говорят, трубадуров, в южной Франции было очень много,— до нас дошли почти 500 имен, — и временем их процветания следует считать XII и XIII столетия.
Стихотворения трубадуров были, в полном смысле слова, песнями, потому что они слагались не для чтения, а для пения. Трубадуры, знавшие музыку, сами были и композиторами и исполнителями, или же пользовались услугами менестрелей, которые распевали их произведения перед публикой и распространяли их в тех местах, куда сами авторы не могли попасть. Рыцари и феодалы, даже владетельные князья, гордились быть трубадурами, и положение последних, из какого бы сословия они не происходили, было очень хорошее: к ним относились всегда с большим уважением. В творчестве трубадуров часто сквозит тонкое понимание красоты, чуткий инстинкт в выборе выражений и искреннее увлечение простой и нежной мелодией. Трубадур прежде всего рыцарь, у которого сердце принадлежит его даме, а рука мечу, и потому вполне естественно, что основными мотивами его песен остаются любовь и война. Лишь иногда, и главным образом с начала XIII века, под влиянием крестовых походов их поэзия получила и общественное значение. Образцами ее могут служить, кроме любовных, и военные песни, и песни, бичующие пороки.
Вот несколько примеров, в русском переводе, которые я беру из статьи И. Казанского: «Средневековая лирика».
| Когда из ветки почка выбегает, То здесь, то там распустится цветок, Щебечет птичка, спрятавшись в кусток,— Моя душа в блаженстве утопает. Но вот убрал деревья пышный цвет, И соловьи запели хором дружным, Тогда глядишь и с сердцем сладу нет, Любви властительной послушный. |
Или:
| Счастлив, кому досталась, как блаженство, Любовь, источник всякого добра. Не от нее ль душа становится бодра Кротка, правдива, утонченна, Способней, чем всегда, в совете в в войне? Да будет же любовь благословенна! |
А другой трубадур, барон Бертран де-Берн, посвященный в рыцари в 1179 году, пишет уже воинственно:
| Как сладок мне разгул весны! Вновь лист и цвет оживлены, Опять веселыв птичек хор Лес песней свежей оглашает. Куда ни обратится взор, Избушки он везде встречает. Но сладок мне и поля вид (Будь это осенью, весною), Где твердо строй людей, стоит. Уже вполне готовых к бою. |
А потом, увлекшись, он восклицает с пылом юноши:
| Мне любо видеть: лишь мелькнут Вдали бойцы передовые — Все люди и стада бегут Укрыться в чащи вековые. Ах, любо! Вот навстречу им, Уж с шумом выдвинулось войско, И бой теперь необходим! Когда ж таран по стенам бухнет, Когда стена, вдруг треснув, рухнет, Надежный замок силой взят— Не оторвался бы мой взгляд! |
Приблизительно около того же времени, когда провансальская лирика оказала свое влияние на северную Францию, она проникла и в Германию. Впервые песенное искусство трубадуров занесено было сюда еще ранее 1190 года поэтом Генрихом фон-Фельдекэ, а затем, .благодаря постоянным политическим сношениям Германии с Францией, благодаря рыцарству и крестовым походам, у немцев появились миннезингеры, так как любимой темой их песен была «Minne» — любовь.
Они были почти исключительно из дворянства, почему и поэзия их находила себе приют в рыцарских замках и в княжеских дворцах, от которых и получила название придворной.
Миннезингеры подражают трубадурам, но у них останется основные черты их характера: задумчивость и мягкость, вечно присущие немецкой рыцарской поэзии.
Вот один из ее образчиков:
| Кому незнакома слепая вражда, Тот жесткого слова иль слова презренья Не скажет о женщине, ей в осужденье, Но будет ей ласки привета дарить И кротко о ней говорить. Блаженство и радость в жизнь нашу вносящая, Скромна и безмолвна любовь настоящая, Как дым, улетает страданье от нас Пред нежною женской улыбкой единою. В нас сердце трепещет любовной кручиною От взгляда пленительных глаз. Воздайте же должное образу чистому, Рубиновым нежный устам, Челу молодому, лилейно-лучистому, И алый, как розы, щекам. Вид милых созданий с их чудными взорами Нас все заставляет забыть, И нет тех восторженных песен, которыми Мы их не готовы почтить; Но все же того, что я думаю, чувствую И самою громкой хвалою стоустою Не выразить людям вполне: Так милы, прекрасны оне! |
На те же мотивы пели и Фридрих Фон-Гузен, и Гартман фон-Ауэ, и Ульрих фон-Зингепберг, и Христиан фон-Гамле, и очень многие другие миннезингеры. И эта же литература любовных песен произвела художника с более обширным кругозором, Вальтера фон-дер-Фогельвейде.
Родился он, как предполагают, в южном Тироле около 1168 года и юность свою провел при дворе австрийского герцога Фридриха Католика. Когда этот последний умер в Палестине в 1198 году, Вальтер начал скитальческую жизнь, во время которой исходил не только Германию, но и многие чужие земли. Становясь там на сторону того или другого государя, он принимал участие благодаря своему уму и таланту и в политических событиях. Ему пришлось побывать и при дворе известного покровителя поэтов, ландграфа Германа Тюрингенского и участвовать в знаменитом Вартбургском состязании поэтов. Потом он принимает сторону императора Оттона против папы Иннокентия III и с этих пор в своих произведениях очень часто возвращается к вопросу о притязаниях Рима и о поведении духовенства.
«Хорошо папе смеяться в Риме, —восклицает он между прочим,— в то время, как добродушные немцы опоражнивают кошельки в пользу крестовых походов. Боюсь я только, что деньги эти никогда не увидят Святой земли, и в одном Риме будут знать, сколько есть еще в Германии дураков и дур». Через некоторое время Вальтер покинул Оттона и получил в собственность ленное поместье от Фридриха II. Но недолго прожил он и на этом месте и снова принялся за свои странствования, а когда Фридрих II двинулся на Палестину, отправился вместе с ним и Вальтер.
Вот одно из его стихотворений:
| В чужих краях нередко я блуждал, Но, увлечен чарующею силой, Я никогда не забывал Ни дев, ни жен своей отчизны милой. К чему мне лгать? В сердечной глубине Носил я образ женщины немецкой, И был всегда он мил и дорог мне Своею непорочностию детской. Чей жаждет дух любви и красоты. Пускай спешит в наш край благословенный! О край родной! Могилой будь мне ты! Тебя прекрасней нет во всей вселенной. |
Он умер в Вюрцбурге в 1230 году.
Такова была поэзия трубадуров и миннезингеров, и нельзя не согласиться с И. Казанским, что эта лирика сделала свое дело: оставляя свои неизгладимые следы по всей Европе, она оказала большое влияние на образование ее позднейшей изящной литературы.
Но одновременно с этой поэзией и даже ранее ее был и другой род рыцарской литературы. Это кантилены,2 из которых выросли потом длинные героические национальные эпопеи в роде Одиссеи и Илиады (до 30 000 строк), называвшиеся chanson de geste, т. е. песни о подвиге.
2 Итальянское cantilena — монотонная песенка.
Такова, например, кантилена IX века о Фароне, которую сохранил в жизнеописании этого святого Гельгарий, епископ города Мо при Карле Лысом (823—870). Эта кантилена есть духовный стих и рассказывает об обращении саксонских послов в христианство.
Содержание ее такое.
Король Клотар II принимал в Мо послов Бертоальда, короля саксонского. Послы принесли ему вызов от имени своего короля и извещали, что саксы придут взять его землю, которая принадлежит им. Клотар разгневался, велел бросить послов в тюрьму и назначил на следующий день их казнь.
Дружинники короля тщетно пытались сопротивляться такому нарушению международных обычаев. Король ничего не хочет слушать, но вот святой Фарон идет в тюрьму к несчастным послам и, изложив саксам учение католической церкви, склоняет их принять крещение. На другой день, когда Клотар думал привести в исполнение их казнь, Фарой поднялся и сказал, что кто-то ночью успел крестить заключенных: он сам видел их в белых одеждах. Король простил крестившихся послов, но предпринял сам поход против саксов и избил их множество.
По словам Гельгария, победа Клотара над саксами была рассказана в народной песне (rustico carmine), которую певали женщины, собравшись в кружок и хлопая в ладоши. Гельгарий приводит отрывки кантилены на латинском языке, но, вероятно, она пелась на романском, потому что при Меровингах в Бретани преобладало кельтическое влияние, в Австразии — немецкое, а в остальной Франции романское.
Еще более дала неистощимый материал для поэзии личность Карла Великого, и романские кантилены становятся с его времени очень распространенными. Но они поются еще не певцами по ремеслу (баянами), как пелись chansons de geste (песни о подвигах),3 а живут в устах всего народа.
3 От итальянского gesta — подвиг.
Следы собственно героических эпопей начинаются во Франции с XI века. И нельзя сказать, что первые chansons de geste всегда происходили путем спаивания отдельных кантилен, хотя, может быть, они и внушены кантиленами. Если историческое событие поразит народ, то легенда вскоре овладевает им, а при переложении легенды в поэтическое произведение, над легендой, связанной еще преданием, берет уже верх свободная фантазия. Так и возникли главные циклы Французской эпической поэзии — chansons de geste — о Карле Великом, о Гильоме д'Оранж и о Рено де-Монтабан.
Однако кантилены не были убиты образовавшимися из них эпопеями, а превратились позднее в маленькие былины духовного содержания, в духовный стих, вроде, например, «Жития Алексея божьего человека», которое возникло в Нормандии в XI веке.
Такие стихи пелись затем слепцами под звуки их лиры (vielle à roue).
Расцвет эпического творчества во Франции относится к периоду с XI века до восшествия Валуа на престол, т. е. до 1328 года. Авторами эпопей бывали чаще всего те люди, которые на севере Франции назывались труверами (trouvères), а на юге, где их было гораздо меньше, трубадурами.
Эпических трубадуров не надо смешивать с лирическими, в роде уже описанных Бернара де-Вантадур или Бертрана де-Борн. Последние не пользовались расположением церкви: они прославляли любовь, отдавая дань всяким увлечениям, и оканчивали жизнь в раскаянии где-нибудь в монастыре. Вот почему в одной рукописи XIII века, которая служила руководством для исповеди, церковь позволяет исповедникам относиться снисходительно только к эпическим поэтам.
«Кроне труверов, есть другие певцы, которые зовутся жонглерами и поют дела князей а жития снятых на утешение людей; их можно терпеть», — писал папа Александр.
Есть эпопеи, связанные с именами определенных: поэтов. Так былина о Рауле де-Кембре принадлежала певцу Бертоле из Лиона. Но вся масса французской эпической поэзии относится к области безыменного творчества. Из сотни слишком былин только 19 дошли до нас с именем поэтов. Первые трубадуры вдохновлялись преданиями, а последующие перерабатывали и увеличивали поэмы своих предшественников. Только последнее поколение их иногда совершенно отрешается от преданий и создает героев и их подвиги исключительно силой фантазии.
Древнейшие рукописи дошедших до нас песен относятся к XII веку. Они маленького формата, так что их легко брать с собой в дорогу, и заключают в себе по одной песне. С XIII века число читателей растет, и тогда специальные калиграфы начинают переписывать для продажи сразу целые группы поэм.
Chansons de geste писались обыкновенно в 10 слоговых или 12 слоговых стихах с созвучием последней гласной (ассонансом), а рифма появляется лишь позднее. Например, древняя былина о Роланде (Chanson de Ronald), возникшая среди норманнов в Англии после победы Вильгельма Завоевателя при Гастингсе, написана стихом в 10 слогов, с отдыхом после четвертого слога и ассонансом последней гласной, рифмуя, например, lune и pasture.
Благодаря отсутствию книгопечатания и книжного рынка эти эпопеи, как я уже говорил, распространялись певцами по ремеслу, которые назывались то баянами (joculatores), то менестрелями. Древнейшие баяны появляются во Франции, откуда этот тип певцов и песен распространился в Испанию и Англию. Бывали баяны, которые соединяли с уменьем петь былины еще искусства акробатов и музыкантов. Это видно из поэм, посвященных их жизни.
Между ними были светские люди и духовные, были свободно блуждавшие менестрели, и менестрели, привязанные к одному какому-нибудь сеньору, дому или поэту; были певцы, были музыканты, были conteors и fableors (т. е. рассказчики легенд и повестей), певшие чужое и изобретавшие свое. Жизнь этих певцов проходила в странствованиях и была полна случайностей. У менестреля часто бывают в кармане деньги, и он запасается конем и слугой. Он помнит песни в тысячи стихов, но все-таки этот запас нужно освежать от времени до времени, в у него есть маленькие списки героических поэм. Вот он слез с лошади, отдохнул, подкрепился. Его смычковый инструмент при ней, и он направляется на площадь, уже окруженный толпой.
— Слушайте меня, рыцари и солдаты, горожанки и горожане, бароны и мудрые клерики, умеющие читать! Слушайте дамы и девушки, и вы, маленькие детки, слушайте меня все мужчины и женщины, большие и малые! Слушайте!
Он не читает былины, а поет, но поет все строки на какие-нибудь две-три музыкальные темы, которые тут же берет на своем несложном инструменте. За деньги он поет похвалу сеньору, но иногда задевает насмешкой светских и духовных вельмож. Благодаря этому, в 1395 году, французский король запретил менестрелям касаться в песнях папы, короля и сеньоров Франции под страхом двухмесячного тюремного заключения на хлебе и воде. Рыцари, во дворцах которых часто поют жонглеры, кроме денег, дарят им одежды, лошадей; их зовут на крестины, на свадьбу, на пиры, на турниры и посвящения рыцарей. Выбирают ли папу, празднуют ли церковный праздник или съезжаются на ярмарку, они должны поспеть всюду, у них свой собственный календарь. Как и все средневековые ремесленники, они местами образуют цехи, т. е. средневековые профессиональные союзы для своей защиты. В 1321 году были утверждены в Париже статуты менестрелей. Во главе их профессионального союза стоял «король менестрелей», который подвергал испытанию новых певцов, домогавшихся этого звания. Вместе с цехами явились в школы для менестрелей.
К XIII веку былины благодаря постепенным вставкам или объединению нескольких в одну уже достигают 8—10 тысяч стихов каждая. В XIV веке они переходят к более длинному стиху в 12 слогов и доводят каждую эпопею до 20 тысач стихов.
А с XV века, благодаря изобретению книгопечатания, сделавшему возможность распространять литературные произведения и в длинном прозаическом рассказе, эпопеи начинают перелагаться в романы. В XVII веке книгопечатание делает не нужным баянов, как распространителей литературного творчества, и эта профессия, как и сама былина, прекращается, как первобытная...
И вот, когда мы спросим, когда же возникли Одиссея, Энеида, Илиада, то должны будем ответить: это компиляции из песен менестрелей, по-русски—баянов. Они сложились в своей окончательной форме не ранее XIV века нашей эры.
Одиссея развилась не ранее XII века, и недаром в ней описано солнечное затмение 13 сентября 1178 года, и самое слово Одиссей — значит Эдессит. А имя Илиада происходит от города Илии (Aelia Capitolina), как назывался в средние века палестинский Иерусалим. Это — поэма из времени крестовых походов.