Д.Джохансон, М.Иди 

Люси Истоки рода человеческого


Часть третья. Что такое Люси?

Глава 13     Анализ начинается

С каждым новым произведением искусства приходит в движение все, что было создано до него. Прежде среди них царил идеальный порядок, который теперь, с появлением нового (действительно нового) произведения, видоизменяется. Прежняя система ценностей казалась совершенной; после вторжения нового шедевра необходимо ее пересмотреть.

Т. С. Элиот

Я уверен, что наступит день, когда мы сможем, углубившись в прошлое, обнаружить следы ископаемого человека в восточных районах озера Рудольф на рубеже четырех миллионов лет. Тогда, быть может, мы найдем общего предка для австрало­питека — этого «почти человека» — и истинного человека, представителя рода Ноmо.

Ричард Лики

Дон действительно нашел в Хадаре общего предка, но когда Ричард услышал об этом, он не признал новой находки.

Тимоти Уайт

Летом 1977 года я впервые за последние несколько лет мог вздохнуть более свободно. Мне не нужно было непременно ехать в Эфиопию и заниматься подготовкой следующего полевого сезона. Большая часть ископаемых остатков, найденных в Хадаре, была очищена, и я чувствовал, что настало время приступить к анализу материалов. Тим, как выяснилось, тоже располагал некоторым временем. Он закончил работу над диссертацией и опубликовал статью об ископаемых свиньях, написанную вместе с Харрисом. Зная, что у Тима была коллекция муляжей, сделанных с окамене­лостей Летоли, по которым он готовил описания для Мэри Лики, я предложил ему привезти их в Кливленд для тщательного сопоставления с моими находками. Мы должны были проверить наше первоначальное впечатление-посмотреть, действительно ли в обеих коллекциях представлен один и тот же вид гоминид.

До этого времени я не имел возможности как следует ознакомиться с находками из Летоли. Мне казалось, что при детальном сравнении я смогу найти достаточно различий, чтобы разграничить две формы. Максимум, на что я рассчитывал, -это опубликовать совместно с Тимом статью чисто описательного характера и осветить в ней выявленные различия, не делая окончательных выводов относительно возможных эволюционных связей.

Тим приехал и начал выкладывать на стол муляжи. По сравнению с хадарскими находками материалы из Летоли были очень скудны: одна нижняя челюсть довольно хорошей сохранности и тринадцать других фрагментов, среди которых было несколько зубов. Однако даже при этой скудости находок стало очевидно, что костные остатки из обеих коллекций поразительно сходны между собой. В тех случаях, где возможно было прямое сравнение, они выглядели почти идентичными. В течение нескольких дней мы тщательнейшим образом сравнивали материалы из Хадара и Летоли — зуб за зубом, бугорок за бугорком. Это была нелегкая работа. Наконец, я сказал:

— Остатки крупных особей у нас с Мэри одинаковые.

— Именно об этом я и говорил.

— Но только не Люси. Она совсем другая.

— Конечно, другая, потому что она самка. Может быть, мы имеем дело с половым диморфизмом. И потом, не забудь об аллометрии.

— Но подожди-ка...

— Подумай об аллометрии, — повторил Тим.

Аллометрия — это явление, хорошо известное анатомам. Оно состоит в том, что в популяции особей разной величины относительные размеры костей и зубов могут варьировать. У приматов это проявляется особенно четко, причем двояким образом. Самцы не только крупнее самок, у них еще иные пропорции тела. Например, самец павиана — это не просто увеличенная копия самки. У него очень крупные клыки, они намного больше относительно других зубов, чем у любой самки. Если палеонтолог, знакомый с павианами только по коллекции челюстей и зубов, при­надлежащих особям женского пола, неожиданно найдет клык самца и отнесет его к иному виду, это можно будет понять. «Да разве для такого огромного зуба, — скажет себе ученый, — найдется место в тех челюстях, которые я видел? Сами челюсти должны быть иной формы».

Эти рассуждения прямо относятся к Люси, потому что ее передние зубы очень малы. Именно по этой причине нижняя челюсть Люси имеет характерную V-образную форму: четыре резца не настолько велики, чтобы требовалось расширение переднего отдела челюстной кости. Челюсти и зубы, найденные Алемайеху, составляют разительный контраст: они не только абсолютно, но и относительно больше, чем у Люси. Если учесть, что рост черепа и челюстей координирован, т.е., несмотря на различия в абсолютных размерах, сохраняются одни и те же соотношения частей, то расширение и округление переднего отдела более крупной челюсти окажется вполне закономерным, поскольку в ней должны поместиться еще более крупные зубы.

Я помню, что я держал в руках челюсть Люси и, пристально глядя на нее, спросил Тима:

— Ты настаиваешь на аллометрии, но почему я должен согласиться с тобой?

— Я вовсе не настаиваю, — ответил Тим, — а просто выдвигаю пред­положение.

— Не очень-то умное пред­положение.

— Может быть, и так. Но если разница между Люси и крупными особями только в том и состоит, тогда стоит подумать об аллометрии.

— Хорошо, я о ней подумаю. Я выполнил свое обещание: еще раз тщательно изучил Люси и все-таки отверг мысль об аллометрии. Я был убежден, что в Хадаре существовали два вида гоминид.

В то время я находился под влиянием различных теорий и обстоятельств. О них надо упомянуть, чтобы было ясно, как нелегко палеоантропо­логу сохранять непредвзятость. Ученый должен быть в курсе всего, что происходит в интересующей его области, и в то же время отдавать себе отчет в своих пристрастиях, а также сознавать, как могут сказываться на его суждениях связи с другими людьми. Абсолютно беспристрастных людей не существует. У каждого, в том числе и у меня, есть свои склонности. Они есть у всякого искателя окамене­лостей. Если он интересуется зубами гиппопотама, то будет стремиться найти именно их, и это окажет влияние на его коллекцию, так как он не раз пройдет мимо других вещей, даже не заметив их.

Когда я приступал к анализу ископаемых остатков из Хадара, я находился под сильным воздействием идеи комплексного подхода к изучению и интерпретации стоянок. Это означало, что нужно было привлечь все смежные дисциплины, с самого начала заставить их работать на себя и опираться на них до конца полевых исследований. Я научился этому в Омо у Кларка Хоуэлла. В целом я считаю комплексный подход очень плодотворным и не жалею о том, что стал его приверженцем.

Однако не все мои пристрастия были столь полезны. Каждый, кто занимается поисками гоминид, хочет узнать что-то новое об истоках человеческого рода. Но если имеешь дело с находками возрастом в три миллиона лет, невольно возникает соблазн приурочить возникновение Homo именно к тем временам. И тогда начинаешь выискивать человеческие черты в остатках, относящихся к этой эпохе.

У меня была еще одна несколько странная склонность, которую я постараюсь сейчас объяснить. Я считал, что любая грацильная форма из плио-плейстоценовых отложений, непохожая на южно­африканских грацильных особей, вероятно, относится к роду Homo. Мы с Хоуэллом всесторонне изучили южно­африканские ископаемые находки, и характерные особенности их прочно запечатлелись в моей памяти. Зубы австрало­питеков — это в эволюционном плане шаг вперед по сравнению с зубами человеко­образных обезьян. Но, будучи ближе к человеческим, они все же отличаются от них по ряду признаков. Во-первых, у австрало­питеков очень большие коренные зубы. Некоторые из них по-настоящему массивные — они вдвое больше, чем у современного человека. Во-вторых, слой эмали на этих коренных зубах гораздо толще, чем у нас с вами. И наконец, передние зубы австрало­питеков по сравнению с коренными поразительно малы. Все это вы сразу заметите, взглянув на челюсть австрало­питека.

Но возьмите одну из челюстей, найденных в Хадаре, и вы не найдете этих отличий, а увидите в среднем небольшие  моляры  и  довольно крупные передние зубы. Это типично человеческие черты. Именно их отметили Мэри и Ричард Лики, когда впервые познакомились с нашими находками. И я не виню их за это. Ричард к тому времени уже решил, как классифицировать окамене­лости с берегов озера Туркана. Он разделил их на две группы. В первую вошли все особи с массивными челюстями и молярами, получившие название Australopithecus, во вторую — особи с небольшими челюстями и молярами, представители рода Homo. Приехав в Хадар и увидев наши окамене­лости, которые по величине зубов были сходны со второй из этих групп, Ричард не колеблясь отнес их к Homo.

Я не думаю, чтобы мои высказывания хоть в какой-то степени повлияли на суждения обоих Лики относительно коллекции хадарских окамене­лостей. Скорее наоборот. Я был новичком в антропо­логии, Лики же занимались этим делом многие годы. Мэри изучала ископаемые остатки из плио-плейстоцена уже целых сорок лет. Благодаря авторитетному мнению Мэри и Ричарда я настолько укрепился в своих пред­положениях о природе хадарских гоминид, что стал недооценивать ряд других особенностей в строении их челюстей, которые впоследствии привлекли к себе мое пристальное внимание. Так в мои суждения проникла предубежденность.

В отношении Люси я не колебался. Она была такой необычной, что вопрос о ее при­надлежности к роду Homo вообще не мог возникнуть. Слишком миниатюрная, с очень небольшим мозгом и челюстями «неправильной» формы, Люси попросту не была человеком. Ее как будто бы примитивные особенности настолько бросались мне в глаза, что я был склонен считать примитивными и другие черты в строении ее зубной системы, рассматривать их как свидетельства близости не к человеку, а к обезьянам. Меня не смущало то, что некоторые из этих примитивных признаков были свойственны и более крупными челюстям (здесь опять сказалась моя предубежденность!).

На ход моих мыслей повлияли также орудия, которые мы нашли в Хадаре и датировали приблизительно в 2,5 млн. лет. Это была настоящая сенсация, так как никто в мире еще не находил столь древних орудий. Как я должен был интерпретировать этот факт? Ведь я знал, что ученые много лет пытались связать наличие каменных орудий с костными остатками австрало­питеков, но им это так и не удалось. С другой стороны, я помнил о Луисе Лики, который нашел в Олдувае каменные орудия, а затем обнаружил и их творца — Homo habilis, отодвинув тем самым и орудия, и древнейшего представителя рода Homo далеко в прошлое, на уровень двух миллионов лет. Если орудия могли изготовляться только людьми, а те, что были обнаружены в Хадаре, имели возраст 2,5 млн. лет, то из этого логически вытекало, что можно найти представителей Homo по меньшей мере такой же древности.

Да, логика в этом была, но и предубежденность тоже. Я пытался с помощью датировок подтвердить свои выводы об ископаемых остатках, хотя последние при ближайшем рассмотрении не давали основания для подобных заключений. Во всяком случае, таков был ход моих мыслей, когда мы с Тимом впервые приступили к тщательному анализу коллекций из Летоли и Хадара. Я был склонен думать, что более крупные челюсти при­надлежат самым ранним представителям рода Homo, древнейшим из всех когда-либо найденных. Люси я считал чем-то совсем иным. Тим не был так уверен в уникальности Люси, но он, как и я, считал, что остальная часть коллекции имеет более выраженные черты сходства с Homo. Лишь после тщательного изучения ископаемых остатков мы начали склоняться к другому мнению. Что нам было делать с признаками, которые отличались от соответствующих признаков человека или австрало­питеков и выглядели более обезьяно­подобными ?

Каждый из нас думал про себя над этими вопросами, но вслух не произносил ни слова. Так продолжалось до тех пор, пока мы не приступили к анализу одной из находок с участка 333 —неполного черепа взрослой особи из «первого семейства» под номером AL 333-45. Череп был небольшой, с обезьяно­подобным характером прикрепления мускулатуры в затылочной части. Тим внимательно посмотрел на него и произнес:

— Вот уж действительно странная окамене­лость. Скажи честно, неужели ты смог бы отнести ее к Homo?

— А ты бы отнес ее к австрало­питекам?

Мои слова повергли Тима в замешательство. Он понимал, что, ориентируясь на южно­африканские находки, не мог бы этого сделать.

Я думаю, именно в этот момент на нас снизошло прозрение, и мы оба поняли, что дихотомия Ричарда Лики в данном случае не работает. До того мы с успехом пользовались его таксонами, и вдруг нам стало ясно, что череп 333-45 не соответствует ни одному из них.

— Может быть, что-то третье? —спросил Тим.

Я кивнул головой. Может быть. И едва не добавил, что, вероятно, есть и четвертая разновидность — Люси, но вовремя удержался. Скажу в другой раз. Наши с Тимом дискуссии относительно Люси чаще всего затягивались и ни к чему не приводили.

Да, это была трудная минута. Когда важные идеи начинают будоражить ваш ум, а вы не в состоянии точно сформулировать их, они кажутся вам слишком сложными. Вы пытаетесь найти звено, за которое можно уцепиться, для начала что-нибудь попроще и поменьше. Помнится, я хотел отыскать какой-нибудь проторенный путь методичного анализа, который шаг за шагом привел бы к цели, — многие ученые находят этот способ полезным и утешительным. Может быть, нужна просто какая-то техническая работа, чтобы снять напряжение от тех грандиозных и расплывчатых идей, к которым упорно подталкивают вас окамене­лости.

Сейчас я уже не помню, кто из нас предложил для проверки наших рассуждений обратиться к прошлому опыту и вновь пересмотреть знаменитую статью Ле Гро Кларка. Но едва эта мысль была высказана, как мы тотчас ухватились за нее; ведь это позволит нам систематизировать наши коллекции, соотнести их с надежным и верным эталоном.

Что сделал Ле Гро Кларк в 50-х годах? Попытался разобраться в царившей тогда путанице по вопросу о природе австрало­питековых. Несмотря на поступление все новых и новых сведений, многие ученые все еще не признавали их гоминидами. Ле Гро Кларк решил раз и навсегда покончить с сомнениями. Он составил список, включавший одиннадцать четких и постоянных различий в строении зубной системы человека и человеко­образных обезьян. Затем он рассмотрел костные остатки австрало­питековых и показал, что они во всех отношениях сближаются не с обезьянами, а с человеком. Статья Ле Гро Кларка, посвященная сравнительному анализу, явилась заметной вехой в развитии палеоантропо­логии — она навсегда перечеркнула все сомнения в том, что «бэби из Таунга» и другие южно­африканские австрало­питеки были именно гоминидами, а не какой-то своеобразной разновидностью прямоходящих обезьян.

Почему бы и нам, подумали мы, не проделать нечто подобное с нашими находками, чтобы узнать наконец, что они такое? В глубине души я надеялся, что ответ будет — Homo, и мне не придется тратить остаток года на бесплодные споры с Тимом. А он рассчитывал на прямо противоположный результат, который тоже положил бы конец нашим спорам. Мы оба были небеспристрастны. Тим обращал внимание в первую очередь на общие примитивные характеристики, я — на небольшие коренные зубы человеко­подобного типа. Один из нас был не прав и должен был расстаться со своим предвзятым мнением.

В середине лета 1977 года мы были готовы приступить к работе. Мы располагали черепами шимпанзе и гориллы, а также превосходной коллекцией муляжей костных остатков южно­африканских    австрало­питеков. Материалы из Хадара и Летоли были систематизированы и подготовлены для анализа. Нам предстояло ответить на три вопроса:

1. Действительно ли наши находки — нечто новое? Или они слишком похожи на уже известные окамене­лости?

2. Если признать их новизну, то как они соотносятся с изученными ранее материалами? Иными словами, какое место им следует отвести на генеалогическом древе?

3. Как мы должны называть их? Мы рассчитывали, что анализ Ле Гро Кларка даст нам ответ на первый вопрос и поможет разобраться со вторым. Решение третьего вопроса целиком зависело от нас.

В самом центре кливлендской лаборатории находится длинный высокий стол, напоминающий буфетную стойку. По вечерам, когда остальные сотрудники отправлялись по домам и лаборатория пустела, мы с Тимом усаживались за него. Было слышно, как за уходящими хлопали двери, и мы легко могли представить себе их путь через бетонное хранилище, похожее на огромную пещеру и до самого потолка заполненное деревянными ящиками, в каждом из которых лежал скелет человека с пометкой: взрослый, подросток, мужчина, женщина. Это была одна из самых больших в мире коллекций скелетов современного человека, собранная за много лет Кливлендским музеем из материалов городского морга. За хранилищем находилось помещение, заполненное клетками, в которых сидели живые ястребы и совы — объект изучения работавших в музее натуралистов. Когда, закончив дела, мы поздним вечером уходили из лаборатории, то тоже шли мимо запакованных в коробки скелетов и запертых в клетки птиц. Ястребы к тому времени уже спали. Они неподвижно сидели на жердочках, нахохлившись и спрятав голову под крыло, отчего казалось, будто у них ее вообще нет. Но совы пристально разглядывали нас своими круглыми желтыми глазами, в которых на воле, когда птица свободна и здорова, сверкает яростный огонь. Месяцы и годы заточения, проведенные в подземелье Кливлендского музея, погасили отблески этого пламени; глаза птиц казались потухшими и безразличными, почти безжизненными. В Эфиопии тоже водятся совы. Своими привычками и внешностью они напоминают североамериканских представителей этой группы пернатых. Птицы, сидевшие в клетках Кливлендского музея, живо напоминали мне о бессонных ночах в Хадаре, когда я, лежа в палатке, слушал их крики, разносившиеся вдоль реки.

Так как крупные хищные птицы эволюционируют очень медленно — едва ли быстрее гоминид, — можно почти наверняка сказать, что три миллиона лет назад по берегам озер и рек и в лесных чащах на территории тогдашнего Афара жили предки сов, чрезвычайно похожие на своих нынешних потомков. Значит, существа, кости которых лежали перед нами в своих мягких поролоновых гнездышках, лишенные живительной пульсации кровеносных сосудов и нервных окончаний, некогда внимали крикам этих птиц и напряженным взглядом следили за их полетом в вечернем небе. Палеоантропо­логия вся состоит из внезапных экскурсов в минувшее. Ископаемые остатки, с виду похожие на камни, наполнены биением жизни. Они могут поведать нам о чувствах и эмоциях, непостижимо далеких, — о радости, страхе, гневе, боли, которые испытывали наши собственные предки, хотя их сознание было столь отличным от нашего, что мы не в силах воссоздать эти давно утраченные ощущения в их первозданной полноте. Каким было восприятие мира у древних гоминид? Бессмысленный вопрос, на который нет ответа.

Когда, наконец, за последним из наших сотрудников захлопывались двери лаборатории, я стряхивал с себя оцепенение и забывал о совах. Пододвинув к стойке высокие стулья, мы с Тимом погружались в работу. Мы сопоставляли признак за признаком. По моему настоянию мы провели повторные измерения всех зубов и челюстей и убедились, что публикуемые в статьях цифры не всегда точны. И вновь я поразился удивительной научной добросовестности Д. Т. Робинсона, южно­африканского специалиста по австрало­питекам.

Чтобы ввести читателя в курс дела, мы хотим познакомить его с различиями, выделенными Ле Гро Кларком. Ниже приводятся восемь признаков из его списка с нашими комментариями.

Верхняя челюсть шимпанзе Верхняя челюсть человека
Клыки и расположен­ные позади них зубы образуют почти прямые параллельные ряды. Зубная дуга всегда имеет плавно изогну­тую параболическую форму.

Первое различие между человеко­образными обезьянами и человеком, выявленное Ле Гро Кларком, вполне очевидно. У всех обезьян зубы располагаются параллельными рядами, образующими как бы две стороны прямоугольника. Челюсть человека всегда имеет округлые очертания, и этот признак появляется на самых древних этапах эволюции. У человека прямоходящего, который жил миллион лет назад, зубная дуга была изогнута почти так же, как и у современного человека.

Клык шимпанзе Клык человека
Клыки относительно крупные, конической формы с заостренным кончиком и хорошо выраженным внутрен­ним цингулюмом, который часто продол­жается в обратном направлении (на ниж­них клыках) и пе­реходит в талонид. Клыки относительно небольшие, лопато­образные, незаострен­ные, внутренний цин­гулюм редуцирован и образует базальный бу­горок. Выступающий талонид отсутствует.

Еще одно очевидное различие. Для клыка обезьяны характерна конусовидная форма, он на конце заострен. Клык человека более широкий и уплощенный, не конический или остроконечный, а «лопатообразный». (Цингулюм — это выступ эмали с внутренней стороны в нижней части зуба. Талонид — расположенный сзади небольшой бугорок. Оба этих признака отсутствуют у клыков человека.)

Шимпанзе Человек
Клыки характери­зуются четко выражен­ным половым ди­морфизмом. Половой диморфизм в строении клыков не выражен.

Третье очевидное различие. У самцов шимпанзе клыки больше не только абсолютно, поскольку самцы крупнее самок, но и относительно. У мужчин клыки мощнее только потому, что они сами по абсолютным размерам тела превосходят женщин. Устраните эти различия путем приведения к одинаковой длине тела, и разница в развитии клыков окажется практически несущественной.

Челюсти шимпанзе Челюсти человека
На ранних стадиях износа на передних и задних поверхностях коронки клыка заметны следы стертости, клыки сильно выступают за линию смыкания зубов. Стирается только кончик клыка, даже на ранних стадиях износа клык не выступает за линию смыкания зубов.

Из-за необычайно крупных нижних клыков и довольно больших верхних эти зубы у обезьян при смыкании челюстей заходят друг за друга. При этом клыки соприкасаются боковыми сторонами, а не жевательными поверхностями. В результате клыки стираются в тех местах, которые на рисунке показаны стрелками. В отличие от этого у людей клыки не заходят друг за друга и соприкасаются окклюзионными (жевательными) поверхностями; поэтому происходит стирание их кончиков, и клыки по высоте не отличаются от остальных зубов.

Верхняя челюсть шимпанзе Верхняя челюсть человека
Верхние резцы почти всегда отделены от клыков хорошо вы­раженной диастемой. Полное отсутствие диастемы.

Диастема (показана стрелкой) есть не что иное, как пустое пространство в зубном ряду. Этот признак обязательно присутствует у человеко­образных обезьян, так как при сомкнутых челюстях здесь помещаются огромные выступающие вверх нижние клыки. У человека клыки не выступают, поэтому необходимость в диастеме отпадает.

Нижняя челюсть шимпанзе Нижняя челюсть человека
Премоляр
сверху     сзади
Премоляр
сверху     сзади
Нижний передний пре­моляр секториальной формы с большим протоконидом (А). Метаконид (Б) либо отсутствует, либо представлен только не­большим бугорком. Коронка располагается косо по отношению к оси зубного ряда. Нижний передний премоляр двух­бугорко­вый, несекториаль­ной формы. Метаконид (Б) часто приближается по размерам к прото­кониду (А), причем оба бугорка лежат в по­перечной плоскости. Передняя и задняя ямки хорошо выражены.

Передний (расположенный впереди других) премоляр в зубном ряду следует сразу за клыком. «Секториальный» значит «срезанный». Этот зуб у обезьян имеет на жевательной поверхности только один большой бугорок (протоконид), благодаря которому и обеспечивается режущее действие. Метаконид — небольшой бугорок, расположенный с внутренней стороны зуба. Он редко встречается у обезьян. Если он и имеется, то очень мал. Коронка премоляра, т.е. та его часть, которая выступает над десной, у обезьян расположена под углом к остальным зубам. У человека первый премоляр совершенно иной формы. Это скорее жевательный, нежели режущий зуб. Его внутренний бугорок, метаконид, обычно хорошо выражен. Коронка премоляра не занимает косого положения в зубном ряду, а ориентирована в поперечном направлении по отношению к молярам.

Верхняя челюсть шимпанзе Верхняя челюсть человека
Жевательная по­верхность моляров обычно не стирается до гладкого состоя­ния, кроме случаен крайней изношен­ности. Моляры обычно сти­раются до гладкого состояния на самых ранних стадиях изно­шенности.

В данном случае Ле Гро Кларк хотел подчеркнуть, что коренные зубы обезьян отличаются большой высотой бугорков, обычно почти не стертых. У человека бугорки на жевательной поверхности моляров сильно стираются.

Нижняя челюсть шимпанзе Нижняя челюсть человека
Клыки (С) проре­зываются позже, после вторых моляров (Мд). Клыки прорезываются рано, до вторых мо­ляров.

Это единс­твенное слабое место в анализе Ле Гро Кларка. Выявленная закономерность не всегда справедлива.

Ле Гро Кларк выделил также три отличительных признака для молочной, «детской» смены зубов человека и шимпанзе, однако мы не приводим их здесь, так как для наших целей вполне достаточно примеров, касающихся постоянных зубов.

Существует, конечно, множество других различий в особенностях черепа, таза, верхней или нижней конечности между человеком и шимпанзе, но Ле Гро Кларк не интересовался ими. Он хотел определить положение австрало­питековых относительно человека и человеко­образных обезьян. Поскольку костные остатки австрало­питековых ограничивались в основном зубами и челюстями, Ле Гро Кларк, сопоставляя человека с человеко­образными обезьянами, сосредоточил все внимание именно на этих характеристиках. В дальнейшем, включив в сравнительный анализ данные по австрало­питековым, он пришел к твердому убеждению, что они во всех отношениях сходны с гоминидами, а не с понгидами.

Четкость выводов Ле Гро Кларка и лаконичность, с которой они были представлены, тем более удивительна, что все это было сделано почти тридцать лет назад, когда ископаемые находки были менее известны, чем сейчас, а число их было не столь велико. Сегодня, после завершения его анализа, полученные им результаты кажутся особенно четкими. Однако они ничего не могут рассказать о смятении и спорах, которые царили среди палеоантропо­логов до того, как Ле Гро Кларк занялся своими изысканиями.

 

Убедившись, что признаки, выбранные Ле Гро Кларком, по-прежнему сохраняют свою ценность для сравнительного анализа, мы с Тимом начали выкладывать на стол собственные находки. Я был поражен. Не потому, что челюсти из нашей коллекции выглядели примитивными — иного я и не ожидал. Меня потрясло то, что они оказались настолько примитивными. Они были не человеко­подобные с некоторым уклоном в сторону обезьян, а скорее обезьяно­подобные с  некоторым уклоном в сторону человека. Одно стало абсолютно ясно: находки из Летоли и Хадара занимают промежуточное положение между людьми и обезьянами и, по-видимому, не относятся ни к тем, ни к другим. Приводим результаты сравнения.

ЧЕЛОВЕКО­ОБРАЗНАЯ ОБЕЗЬЯНА ЛЕТОЛИ-ХАДАР ЧЕЛОВЕК
Зубная дуга и диастема (указана стрелкой).
Верхняя челюсть шимпанзе AL-200 Верхняя челюсть человека

AL-200 — это верхняя челюсть из Хадара. Коренные зубы расположены в ней почти по прямой линии (как у обезьян), если не считать слегка отклоняющихся последних моляров, которые придают зубному ряду небольшую кривизну. Диастема (показана на рисунках стрелкой), сильно выраженная у человеко­образных обезьян, в челюсти из Хадара невелика, а у более поздних гоминид вообще отсутствует, что опять-таки подтверждает промежуточный характер находок из Летоли и Хадара.

Форма клыка и его стертость
Шимпанзе AL-200 Человек

Клыкам тоже свойственны промежуточные особенности. Своей конической, а не лопатообразной формой они напоминают обезьяньи. Они выступают над зубным рядом, хотя и не слишком сильно, и имеют довольно-таки заостренный кончик. Следы стертости отмечены и с боковых сторон зуба, как у обезьян, и на его верхушке, как у человека.

Половой диморфизм клыков
Шимпанзе AL-199     333 X-3 Человек

Вариации величины клыков сближают находки из Летоли и Хадара скорее с обезьянами, чем с человеком. По аналогии с другими приматами мы сочли эту изменчивость проявлением полового диморфизма. Люси, несомненная представительница женского пола, была самой маленькой взрослой особью в нашей коллекции.

Премоляр

Премоляр AL-400 — одна из самых интересных находок, сделанных в Летоли и Хадаре. Уже не секториальный, как у обезьян, но еще не двухбугорковый, как у позднейших гоминид, он своей округлой формой все-таки больше напоминает зуб двухбугоркового типа. Его коронка расположена по отношению к зубному ряду под острым, а не под прямым углом, как у австрало­питеков и человека. С двухбугорковыми зубами его сближает и едва заметный метаконид (внутренний бугорок), который, однако, еще не настолько развит,  чтобы мы могли говорить о премоляре из Хадара как об истинно двухбугорковом. Это зуб явно переходного типа.

 

Стертость моляров
Шимпанзе AL-199 Человек

В этом отношении различия не столь велики, но они вновь свидетельствуют о промежуточном положении наших находок. У гориллы и шимпанзе на больших коренных зубах имеются высокие заостренные бугорки, обычно сохраняющиеся на протяжении всей жизни. Моляры из Летоли и Хадара отличаются более низкими, округленными бугорками, которые со временем сглаживаются. У более поздних гоминид бугорки на коренных зубах стираются почти полностью.

Убедившись в том, что по критериям Ле Гро Кларка наши находки занимают промежуточное положение между человеком и антропоморфными обезьянами, но больше сближаются с последними, мы решили подкрепить этот вывод дополнительными данными и произвели сравнение еще по нескольким признакам. На рисунках (с. 200-201) представлены три примера.

ШИМПАНЗЕ А. AFARENSIS ЧЕЛОВЕК
Эти три различия между шимпанзе, особью из Хадара-Летоли (A afarensis) и человеком можно увидеть только при взгляде на череп с нижней стороны Область, обозначенная буквой А, это нижнечелюстная ямка, место причленения нижней челюсти У человеко­образных обезьян она плоская, у афарских австрало­питеков почти такая же, а у людей окаймлена с передней стороны отчетливым гребнем (а).

Буквой Б обозначена серповидная пластинка — небольшая трубкообразная кость, которая начинается у слухового отверстия и идет вглубь У человеко­образных обезьян и особей из Хадара-Летоли она действительно напоминает трубку, а у человека больше похожа на гребень.

Буквой В обозначен сосцевидный отросток У обезьян он плоский, треугольной формы У афарских австрало­питеков — тоже треугольный, но его поверхность слегка выпуклая. У людей выпуклость увеличивается и на ней появляется складка. Весь отросток уже не треугольной, а овальной формы.

Кроме того, мы обнаружили еще четыре отчетливых различия, которые описаны ниже.

Нёбо. Это костное образование, ограни­чивающее полость рта сверху. У обезьян оно низкое и плоское, у человека высокое и сводчатое. Находки из Летоли и Хадара по этому показателю ближе к обезьянам.

Пропорции лица. Верхняя часть лицевого отдела у обезьян невелика, нижняя — массивна и выступает вперед (прогнатизм). Для человека характерно обратное соотношение. Контур морды у обезьян при взгляде сбоку слегка выпуклый, тогда как профиль человека несколько вогнутый, как бы блюдцеобразный. По обоим показателям существа из Летоли и Хадара близки к человеко­образным обезьянам.

Корни клыка. У обезьян корни клыков настолько велики, что передняя поверхность челюсти в тех местах, где они сидят, выпячивается, образуя вертикальные валики или колонки по обеим сторонам носа. Так же обстоит дело с челюстями из Хадара и Летоли. У человека нет заметных выпуклостей на челюстях, так как размеры клыков невелики.

Емкость черепа. У шимпанзе она составляет 300—400 см3, у существ из Летоли и Хадара-от 380 до 450 см3, у людей варьирует в пределах от 460 см3 (нижняя граница объема мозга у Homo habilis) до 2000 с лишним (верхняя граница у Homo sapiens). Интересно отметить, что у существ из Летоли-Хадара и человеко­образных обезьян диапазоны величин слегка перекрываются, но не достигают значений, свойственных человеку.

Все перечисленные выше признаки послужили в дальнейшем основой для классификации наших находок. Ни одно из выявленных различий, взятое в отдельности, не могло играть решающей роли. Но если их много и они систематически проявляются у большого числа образцов, тогда можно делать выводы со значительной уверенностью.  Па-леоантропо­логу не приходится рассчитывать на блистательные озарения, на внезапное открытие закономерности вроде Е = Мс2. Понимание приходит не сразу, а по прошествии какого-то времени. Вдруг вы ловите себя на мысли: «Так вот оно что! Как я раньше об этом не подумал?». Мы не спеша анализировали наши находки, сопоставляя признак за признаком, и постепенно начинали понимать, с чем имеем дело. К концу лета было выявлено так много своеобразных черт, что мы пришли к единодушному мнению: существа из Летоли и Хадара отличаются как от человеко­образных обезьян, так и от более поздних гоминид

Короче говоря, методичный сравнительный анализ подтвердил, что мы действительно нашли нечто новое. Оставался, правда, каверзный вопрос: идет ли речь об одной или о двух новых разновидностях? Я считал, что их две. Тим настаивал на одной. Билл Кимбел, который был в лаборатории моим заместителем и отчасти помогал нам в сравнительном анализе, придерживался того же мнения, что и я. Он без конца повторял: «Люси совсем другая». На что Тим не уставал отвечать: «Ну-ну, Кимбел, выбрось из головы шимпанзе и займись анализом. Побольше сравнений и поменьше эмоций». Однако случалось, что нервы сдавали и у самого Тима. В такие дни он врывался в лабораторию с воплем: «Одна!». Мы с Кимбелом кричали в ответ: «Две!».

К тому времени и Кимбел, и я уже убедились, что вариации размеров тела в нашей коллекции очень велики, и поэтому миниатюрность Люси не исключает ее объединения с другими находками; однако V-образная форма ее челюсти по-прежнему была для нас серьезным препятствием. К этому примешивалось и вполне понятное нежелание отказаться от мнения, высказанного ранее в печати. Наконец, Тим придумал следующее: он разложил на столе челюсти из нашей коллекции, подобрав их по величине, начиная с самой большой. В самом конце ряда он поместил челюсть Люси, и стало ясно, что она должна находиться именно здесь. Особенно убедительно было то, что все размеры плавно уменьшались по мере приближения к Люси. Ее отличало только одно — слишком сильное сужение передней части челюстей. Все остальные особенности зубной системы были настолько примитивными, что мы трое, поднаторевшие в сравнительном анализе, тотчас распознали в них характерные признаки нашей — и никакой иной — коллекции. Но мне все еще не хотелось сдавать позиции.

— Почему ты уперся в одно-единс­твенное различие и игнорируешь два десятка других особенностей, говорящих о полном сходстве? — спросил Тим.

— Потому что отличие все-таки существует, — ответил я.

Тогда по настоянию Тима мы занялись длинными и скучными подсчетами, которые должны были показать, как будут выглядеть все другие челюсти из нашей коллекции, если уменьшить их до размера челюстей Люси. Оказалось, что при этом различия в ширине их передней части почти исчезнут. Правда, у некоторых особей челюсть все-таки будет чуть шире, чем у Люси, но, как объяснил Тим, все дело в том, что у самцов передние зубы немного крупнее, чем у самок. После этого говорить о своеобразии Люси уже не имело смысла. Пред­положение Тима об аллометрии оправдалось.

— Ладно, — сказал я. — Значит, все это один вид.

— Ты и в самом деле так думаешь? Или просто сдался?

— Я так думаю.

— Может быть, у нас получилось, как у Луиса Лики с Филиппом Тобайесом, когда Луис долбил и долбил ему насчет Homo habilis, пока тот не согласился?

— Нет-нет. Я думаю так же, как и ты. Нужно уметь отступать, если хочешь идти вперед.

— Я просто хотел удостовериться.

— И ты своего добился.

Разделавшись с проблемой Люси, мы наконец смогли дать четкое и цельное описание гоминид из Летоли и Хадара. Оно включало следующие характеристики:

1. Все ископаемые остатки относятся к одному виду, несмотря на большие различия в размерах. Эти различия сильнее выражены в Хадаре, чем в Летоли, однако в обоих случаях ни одна из находок не отклоняется чрезмерно от выведенной математически «средней особи». На одном из концов распределения взрослых особей находится Люси, рост которой ненамного превышал 105 см, а вес, вероятно, составлял около 27 кг; на другом — индивиды ростом до полутора метров и весом около 70 кг. Помимо измен­чивости размеров в пределах одного пола, существовали еще различия, связанные с половым димор­физмом. Они были особенно заметны в строении челюстей и обуслов­ливали их V-образную форму у меньших по величине самок.

2. Несмотря на свои малые размеры, гоминиды из Летоли и Хадара были очень сильными существами. Их кости, не­пропорционально массивные, несли на себе следы прикрепления мощной мускулатуры. Тим как-то сказал: «Хоть я и больше шимпанзе, они гораздо сильнее меня. Мне не хотелось бы оказаться один на один с обезьяной в запертой комнате и без оружия. Шимпанзе наверняка прикончит меня первым. Наши гоминиды, по-видимому, не уступали этим обезьянам в физической силе».

3. Ископаемые остатки из Хадара и следы, найденные в Летоли, доказывают, что эти существа полностью освоили двуногую походку.

4. Руки у них были относительно чуть более длинными, чем у человека.

5. Кисти рук напоминали человеческие, однако пальцы были больше изогнуты, а некоторые из костей запястья обнаруживали поразительное сходство с обезьяньими.

6. Мозг был очень небольшим — близким по относительной величине к мозгу шимпанзе.

7. В целом наши гоминиды должны были выглядеть следующим образом. Тело небольшое, в основном человеческого типа, но форма головы сближает их скорее с обезьянами, чем с человеком. Челюсти большие и выступающие вперед; подбородок отсутствует. Верхняя часть лица небольшая, как у шимпанзе. Свод черепа очень низкий. Волосяной покров и у самцов, и у самок был, вероятно, более развит по сравнению с современными людьми, хотя в точности определить это невозможно. Цвет шерсти неизвестен — он мог быть черным или коричневым, как у гориллы и шимпанзе, рыжеватым, как у оранга, или даже серебристым, как у некоторых низших обезьян. Этого никому не дано узнать. Цвет кожи также нельзя определить, но он, вероятно, был темным — таков он и у человеко­образных обезьян, и у людей, живущих в тропиках.

8. Нет никаких свидетельств того, что наши гоминиды изготовляли или использовали каменные орудия. Отсюда не следует, что это было им недоступно, — мы хотим лишь сказать, что связи между их ископаемыми остатками и орудиями пока не установлено. Самые ранние из известных каменных орудий были найдены Рош и Харрисом в Хадаре. Они на миллион лет моложе наиболее поздних гоминид из нашей коллекции. Создателя этих орудий еще предстоит открыть.

9. Наши гоминиды процветали в период примерно от четырех до трех миллионов лет назад. За это время они не подверглись существенным эволюционным изменениям.

Располагая такими сведениями и твердо убежденные в том, что имеем дело с новым, неизвестным ранее видом гоминид, мы решили, что теперь уже нельзя публиковать чисто описательную работу, как мы собирались вначале. Наши исследования завели нас так далеко, что мы были просто обязаны сообщить о сделанных выводах. И здесь перед нами встал второй вопрос: в каком отношении находится вновь открытый вид к другим, уже выделенным и описанным? Иными словами, какую генеалогическую схему следует принять, чтобы связать то, что известно о нашем виде, с тем, что мы знаем о Homo habilis, Australopithecus africanus и Australopithecus robustus? Или, еще точнее, — можно ли считать представителей нового вида человеческими существами или же они для этого слишком примитивны?

По этому поводу мы с Тимом опять поспорили. Я уже говорил, что с самого начала был склонен видеть у более крупных гоминид из Хадара черты сходства с Homo. И действительно, у них были небольшие коренные и крупные передние зубы — очень важная особенность, характерная для современного человека и не свойственная австрало­питекам. Я, как и многие мои сверстники, изучавшие палеоантропо­логию начиная с 50-х годов, воспитывался в убеждении, что австрало­питеки были, вероятно, предками человека. Поэтому, познакомившись с их массивными молярами, я пришел к логичному, казалось бы, выводу, что «крупные коренные зубы — это примитивный признак» в линии гоминид и, следовательно, «мелкие свидетельствуют о близости к человеку».

Поскольку я не мог изучить более древние материалы, чем находки из Южной и Восточной Африки, этот предрассудок прочно закрепился у меня в голове. Я и теперь не хотел от него отказываться, хотя подавляющее большинство других признаков, касавшихся челюстей и черепа, говорило о примитивности хадарских гоминид.

— Они и должны быть примитивными, — сказал Тим. — Ведь они на миллион лет старше. Они не могут относиться к роду Homo.

— У них небольшие моляры, как у человека. Это Homo.

— Ты ведешь себя так же, как и в случае с Люси. Опираешься на один-единс­твенный признак и полностью игнорируешь остальные.

Спор грозил затянуться. Чтобы выяснить, кто из нас прав, мы решили измерить длину и ширину различных зубов в нашей коллекции. Для примера были выбраны третий моляр, первый премоляр и клык. Мы провели биометрический анализ, к которому Роберт Брум наверняка отнесся бы с презрением, и представили результаты в виде схемы (с. 205). Из этой схемы было ясно видно, что по размерам зубов хадарские гоминиды гораздо более сходны с человеком, чем с австрало­питеками.

Но график показал еще кое-что: он четко продемонстрировал, что массивные австрало­питеки с их очень крупными молярами в этом отношении больше всего отклоняются от человека. Глядя на схему, ясно раз­граничивающую виды по этому признаку, я вспомнил давно забытый разговор с Кларком Хоуэллом — это было семь лет назад, когда мы вместе просматривали южно­африканские коллекции.

Тогда я говорил о блистательно обоснованном выводе Джона Робинсона,  что  крупные,   покрытые толстым слоем эмали коренные зубы гоминид можно рассматривать как адаптацию к определенной пище. Если это действительно так, пред­положил я, то черты такой специализации, развивавшиеся постепенно, должны быть лучше выражены у более поздних представителей гоминид. Это хорошо согласовалось с южно­африканскими материалами. Массивные австрало­питеки были моложе грацильных, а их коренные зубы значительно крупнее.

Размышляя теперь об этом, я вдруг понял, что тезис «крупные коренные зубы — примитивный признак» может быть неверным. Схема говорила о другом: «крупные — значит, поздние». Неужели я перепутал концы подзорной трубы, когда пытался заглянуть в прошлое, интерпретируя находки древностью в три миллиона лет на основе анализа окамене­лостей, возраст которых на миллион лет меньше? Что если перевернуть трубу — считать хадарских гоминид исходным типом? Особенности их зубной системы подскажут мне вывод: «небольшие — значит, примитивные», прямо противоположный моему прежнему убеждению.

Понадобился биометрический анализ, чтобы убедительно показать, что хадарские гоминиды не относятся к роду Homo, а представляют собой разновидность ранних австрало­питеков. Эта схема, на которой размеры зубов увеличиваются слева направо, а их древность — сверху вниз, ясно показывает, что «небольшие» моляры примитивны и что крупные моляры никогда не встречаются у людей, а появляются у австрало­питековых, достигая максимальной величины у наиболее поздних массивных типов. На рисунке представлены премоляры (слева) и моляры (справа).

 

Сейчас мне трудно понять, как я мог так запутаться. Но тем-то и опасна предвзятость, что вы становитесь глухи к очевидным истинам, если они противоречат вашему мнению. К счастью, я перевернул подзорную трубу и довольно быстро осознал свою прежнюю ошибку. Все тотчас встало на свои места. В соответствии с принципом Аристотеля: если А (примитивная особенность) равно В (небольшие размеры), а В (небольшие размеры) равно С (Homo), то А (примитивная особенность) равно С (Homo). Евклид сформулировал это еще лучше: если две вещи равны третьей, то они равны между собой. Теперь я понял: то, что я считал более поздним человеческим признаком, на самом деле оказалось примитивной особенностью. Наверное, лучше сказать «древней», так как слово «примитивный» наводит на мысль о чем-то худшем, менее развитом, тогда как в действи­тельности признак может быть весьма полезным для его носителя. В словах Дарвина о том, что эволюция происходит в результате естественного отбора, подразумевается постепенное формирование новых признаков, обеспечи­вающих большую приспособ­ленность. Однако Дарвин никогда не говорил, что все признаки эволюционируют с одинаковой скоростью и что они всегда должны изменяться. Действительно, если какое-то свойство хорошо соответствует своему назначению, то оно, вероятно, не будет подвергаться эволюционным изменениям.

Так, видимо, и обстояло дело с интересующими нас особенностями зубов. В ряду Homo они не подвергались существенному давлению отбора и поэтому мало изменились. Изменение произошло не у Homo, а у австрало­питеков. Эти гоминиды пошли своим путем и приспособились к образу жизни, несколько отличному от того, который вели древнейшие представители рода Homo. Именно эта специализация и привела к появлению у австрало­питеков более крупных зубов.

Споры и сравнительные исследования отняли у нас все лето. Мы регулярно засиживались за работой далеко за полночь и буквально падали с ног от усталости, но усилия наши не пропали даром: мы пришли, наконец, к согласию по главным пунктам разработанной нами схемы, которая теперь выглядела вполне логичной. Правда, иногда мы еще спорили, но скорее как адвокаты, намеренно бомбарди­рующие друг друга вопросами, чтобы выявить слабые места в намеченной тактике защиты. В нашем случае мы не нашли никаких изъянов.

— Что дальше? — спросил я Тима.

— Ну, хорошо. Допустим, мы нашли нечто новое, отличное от всего остального и более древнее. Ведь мы в этом абсолютно уверены, не так ли?

— Конечно.

— Тогда мы должны заявить об этом во всеуслышание. Нам нужно выделить новый вид и дать ему название.

— Вид?

— Может быть, ты предлагаешь выделить новый род? — сказал Тим.

— Избави бог. Даже из-за вида поднимется достаточно шума. Я просто подумал, что мы не сможем решить вопрос о названии, пока не соотнесем наш вид с другими гоминидами. Ведь нам еще не все ясно относительно родословного древа. Но все-таки, как мы назовем его — Ноmо... что дальше?

— Странно, мы только что решили, что это не Homo.

— Тогда как ты его назовешь?

— Будь я проклят, если я это знаю. Тут как раз кончилось лето. Мы вымотались до предела. Тиму нужно было ехать в Калифорнию, а я мечтал об одном — забраться куда-нибудь подальше и отоспаться. Мы договорились встретиться в декабре и подумать о названии и родословном древе.

 

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24