Происхождение языков и письменностей – тайна велика есть и ответ не вмещается лишь в малые наречия. Литеры набора рассыпаны по тысячам говоров человечества. Собрать, сложить в определённой последовательности буковки, содержащие частицы текста – труд посильный для человека читающего, а не только слышащего. Зрить в корень языка, увидеть и услышать строение первых слов, вот что требуется от языковеда: только тогда он постигнет замыслы и произведения языкотворцев. Поймет, что языки – макросистемы – сознательно созданные поколениями грамматистов из десятков минисистем собственного производства и заимствованных. На макроуровне языки (ныне признанные неродственными) резко отличаются друг от друга: особенности превалируют над общим. На микроуровнях общее выступает более заметно: минисистемы имели планетарное распространение. Макросистемное сходство определяет «генетически близкородственную семью языков»: славянскую, семитскую, тюркскую, романскую» и т.д. (Внутреннее деление: континентально-германские, скандинавско-германские в отличии от островного-германского, т.е. английского, отличающегося от остальных грамматическим строем.)
В такого рода группах различия предполагаются на меньших уровнях. Здесь минисистемы определяют различия. Так в одних славянских была развита «метатеза плавного» (точнее метатеза гласного относительно плавного – гласный устремлялся в конец слова, стремясь открыть слог.) 
zolto → zioto, zlato; vorta → vrota, vrata; gord → grod, grad; korva → krova, krava...
В восточно-славянских корневой гласный обкладывал плавный как подушками, таким образом открывая больше слогов: zoloto, vorota, gorod, korova...
Ещё несколько минисистем в славянских различны. Например, сочинительный союз i в восточнославянских тождественней южно-западному а. Полисемантизм этих формантов проявлялся в обеих разновидностях макросистем – суффикс множественного числа -i (вост.слав.) -а (юж.-зап.). Скрещение племен внутри «семьи» приводило к совмещению. Разнообразия ради в стилевых целях в рамках одного языка употребляются обе нормы: «бог-и», «конь-и», «рук-и», «плотник-и» (рус.). Но в заимствованных – врат-а, (с переходом на традиционные слово: ворот-а), град-а (город-а), рог-а. Некоторые неологизмы – «поезда», «дома», «поля» и поздние заимствования: «шофера», «профессора», «доктора»1.
... К слову сказать, значение восточнославянского форманта а одно из самых архаичных в масштабе истории мировых языков. Он восходит в общечеловеческому названию копья ha и в первоиероглифической письменности его графический знак служил детерменативом отрицания и потом – «стрелкой», указывающей направление к предмету. Отражения этих функций сохраняется в «противительном союзе» (слово-то какое!) а: (вспомните заключительную фразу «Слова о полку Игореве» – «князьям слава, а дружине – аминь!») и направительную частицу – ка (ко, къ, к), тождественную романской a (a Roma – к Риму, в Рим) и тюркскому суффиксу -ка, -ga, -a. Rim-ga, Москва-га, Мадрит-ка – «к Риму, к Москве, к Мадриду (каз.) Rurn-a, Москва-а, Мадрид-а – т.ж. (тур.азерб.).
Мы невольно перешли к теме – распространение минисистем в различных макросистемах. Тема эта настолько объёмна, что здесь её лучше только обозначить, не углубляясь в обширнейший материал мировых языков. Достаточно намекнуть, что названия служебного знака («копье») в устном языке Малого человечества станут формантами. И оттуда в этом качестве разойдутся по всем наречиям человечества Растущего. Это – ha / he, а / е, i → 'i → dži → dh' → d', t' → d, t (открытосложные диалекты), i → ih → iš → ith → it (закрытосложные).
«Копьё» в зависимости от толкований жрецов-грамматистов придавало основному знаку действенность (первичный глагол – императив) количественность (уменьшение – увеличение) качественность и др.
Но первым грамматическим значением было – отрицание («убийство»).
К самым начальным универсалиям можно отнести микросистемы muŋ / buŋ – 1) «бык», 2) «месяц» → «луна»; meŋ / beŋ – 1) «баран», 2) «солнце»; ha – 1) «копьё», 2) «оружие», 3) «след укола (копьём)». В диалекте Барана – he.
От этих слов начинался язык Малого человечества. Соединение «рогов» («месяца») и «копья» – «раны» породило представление о противоположностях: большое – малое; круглое, кривое – прямое; целое – часть; бык – не бык (корова, телёнок, баран); жизнь (стоящий бык) – смерть (пронзённый, опрокинутый, «безрогий» бык.); луна – солнце; ночь – день; тьма – свет; муж – не муж (женщина, сын, мужик – простолюдин) и когда черта станет увеличителем, возникнет биполярная оппозиция «муж – великий муж». В некоторых индоевропейских появится muŋ – «муж» = «мужик», «простолюдин», «человек».
Сравните, man – «муж», «человек», man – i → man – ih → malik – царь («великий муж» = «солнце, юное солнце»).
Этот титул не сохранится в индоевропейских, но его сберегли семиты. Изучая свой язык или семью изолированно, изъяв из мирового контекста, мы обрываем связи с единым языком эпохи Начала, а, следовательно – не восстанавливается картина генезиса. И тогда неизбежно возникает вера в «произвольность устного знака».
Ещё одна минисистема, получившая распространение в диалектах Начала – носовой преодолевает и ассимилирует остальные оттенки конечного сложного (носо-нёбно-гортанного) согласного в «бычье-бараньих» самоназваниях:
muŋ / meŋ (buŋ / beŋ) → mun / men (bun / ben)
Стало возможным дальнейшее закономерное – NLR. В других диалектах трехсложный не столь кардинально упрощается.
 | n - l - r | |
| ŋ | ||
| ng (nh, nk) - lg (lh, lk) - rg (rh, rk) |
Этапы эволюции первого конечного согласного (впоследствии ставшего первым протетическим, механически закрывающим слог) наглядны в тюркских примерах: muŋ = ming = bin – «1000» (каз., узб., тур.).
... Синхронно проявляется другая крупная диалектная особенность – носовой уступает сильному гортанному: ŋ → ng (nh, nk) → g (h, k).
Иное решение первого стыка согласных обнаруживается в семитских, хурритском и романских. Из современных только итальянский превращает стык согласных в долгий и поэтому мы условно обозначили эту закономерность; термином «итальянский рефлекс». В наречиях с инерцией открытого слога ассимилятором является второй согласный: septem → sette – 7 (ит); šinda → šitta – 7 (хурр.)2; lid-lid-um → lillid-um – «взрослая самка»; šun-t-urn → šuttum – «сновидение» (др.-сем.)3; iški → ikki – «два» (тюрк.).
Как видим, уже не обязательно должен быть комплекс «носо-гортанный»: он выработал отношение к стыку любых согласных.
В наречиях с сильной инерцией закрытого слога ассимилятором становится первый согласный, ибо именно он является слогообразующим: ystyk – «горячий» (каз.) → yssyk – горячий (узб., уйг.).
... Нетерпимость носового перед другим согласным приводила и к метатезе eng → jang – «баран» (кит.), iagn – «баран» (слав.). Особенно наглядно iung (англ.) = iugn, iugen (нем.) – «молодой», «молодежь». Носовой изменил свою позицию ещё в праформенном произношении: eng → egn → egl, igl – «телёнок», «молодое животное» (др.-сем.), 'gl (угар.), 'egēl (др.-евр.), 'igla (арам.), 'igl (араб.) – «телёнок»4. Знак, сохранившийся в древне-китайском 
– iang – 1) «не бык» → «телёнок», баран был понят грамматистами протоанглийского племени в позднем значении: «крылья» + «копье» = «большая птица» + «хищная птица» → eagl – «орел» (устное – «igl»). В попытке назвать остриё отрицанием общего названия сложного иероглифа, тюрки образуют искусственное ign-a → ignä – «остроё орудие для шитья». Лучше всего переводится славянским – igla.
II
Грамматика справедливо занимает главное место в иерархии ценностей науки о языке. Об искусственном, рациональном созидании меняющихся правил и неизменных законов, управляющих минисистемами в объёмах макросистем, всерьез ещё не говорилось в лингвистике. Грамматические факторы констатируются, но о генезисе их речи не ведется. И тому причиной начисто отсутствующая этимология формантов. Многие из них легко определяются в своих праформах, но загвоздка в том, что праформы эти чаще всего находятся в языках другой «семьи», а как известно из теории, все, касающееся грамматики, из «семьи» в «семью» не заимствуется, так как оно относится к «основным языковым фондам», созданным (как числительные, названия частей тела, термины родства) при рождении праязыков.
Грамматика (строительство слов и управление ими) развивалась как и сам словарь в течение всей истории языка. Не вся арматура слова и речи выстроилась сразу, многое заимствовано в процессе сложнейших этнических переплетений и скрещиваний. В русский относительно недавно (в периоды славяно-тюркского двуязычия) поступил казахский сложный суффикс причастия настоящего времени: -ущий (-üši). В казахском суффикс деятеля -šy / -ši наслоён на окончание глагола-имени (инфинитива -u/-ü: toky (tok-ki) – тки; tok-u – ткать; tok-u-šy – ткущий.
Омонимичное tyk (tyky ← tukki) – тычь, тыкай; tyg-u (tyk-u) – тыкать; tug-u-šy – тычущий.
Славяне универсализировали мягкую форму суффикса, применяющуюся в тюркских только после мягких основ: tik – стегай, шей (s-teki → stegi, steži), tigu (tik-u) – стегать, шить; tig-ü-ši – стегающий, шьющий (s-teg-ü-ši).
Твёрдый вариант тоже не остался без внимания, славянами он утилитаризуется в качестве суффикса причастия прошедшего времени, так же универсально – с основами любого качества: тка(й) - тка-уши(й) > ткавший,
тыка(й) – тыка-уши(й) – тыкавший.
стега(й) – стега-уши(й) – стегавший. 5
(Русские не произносили дифтонг «ау», в отличии от братьев-белоруссов.)
В казахском причастие прошедшего времени (обозначающее законченность действия, орудие или производящее лицо) образовывалось суффиксом -an (-gan, -kan). В русском эта форма использовалась как формант страдательного причастия, обозначающего результат действия: tikkän' → tiken' – 1) «шило», 2) «жало», «шип», «колючка», 3) «шивший», «стегавший» (тюрк.). Морфологически и фонетически полно соответствует славянскому ткань.
... Деепричастие настоящего времени в казахском создается по схеме «императив + а/е»: toka (tokka) – ткя (тъкi+а), tyga – тыча (tyki-a), tige (tik-ä) – стежа (stegi+a), стегая.
В русском – совпадают морфология и грамматический материал.
Деепричастие прошедшего времени в казахском: «императив + n»
toky-p (tokky-w) – ткав (tъka-w)
tygy-p (tyky-w) – тыкав.
tigi-p (tiki-w) – стегав.
И, наконец, основной глагол-императив в древнеказахском создавался по схеме имя + а/е (san – «счёт», sana – «считай»; kan – «кровь», kana – «кровоточи»; tün – «ночь», tüne – «ночуй») и факультативно – по другой: имя + 'i/'y. Очень древняя структура, совпадающая с распространённой славянской имя + i = императив.
... В тюркских языках одна лишь мягкая или одна твердая формы окончаний не могли быть приняты: качество форманта всегда зависело от качества звуков основы: iis – «запах», iis-ke – «нюхай, вынюхивай». Период совместного освоения нового ремесла – охоты с собакой. Славяне сокращают долгий – iski – «вынюхивай». В то время уже в ходу окончание императива i, потому заимствованный глагол переразлагается isk-i с выделением ложного имени, напитавшегося содержанием от глагола: isk – иск, поиск, роз-иск → розыск, об-иск → обыск... (Констатируем сингармоническую реакцию.)
Но после твёрдых корней мягкий суффикс в тюркских словах пропадает:
uk (ok) – 1) «орудие письма», 2) «стрела», «любой острый или метательный снаряд». В разновидностях орх.-ен. алфавита есть две буквы под одним названием:
– uk (ok) 
- uk (ok)
Та, что без древка, вероятно, изображала орудие письма, каменное стило, скребок. Его название, думаю, выступало в нескольких именных значениях: «орудие письма, скребок» → «письмо, надпись», «письменный знак».
В любом из двух случаев был применим глагольный суффикс: uk-ki (ok-ki) → ukky (okky) → uky (oky) – 1) «читай», 2) «учи», 3) «учись» (тат., каз., кирг., тур., азер., башк., ккал. и, практически, все остальные тюрк. языки).
Удвоение гортанного согласного и здесь помешало ему озвончиться в интервокальном положении.
В славянских мягкий суффикс сохраняется и влияет на предшествующую фонему: uk-i → uči – «учи». Предки тюрков и славян совместно осваивали ремесла, следопытство, высекали острым кремневым стилом письменные знаки на скалах.
Глагол «учить» (ещё в исконном значении) переразлагается ввиду совпадения начального гласного с предлогом: у-читъ. Выделяется искусственный корень чить → чит-.
В том диалекте, где это произошло, первый суффикс глагола неопределённого времени не узнан: уже действовал в этой функции формант -anti → ati, они образовал вторичный инфинитив: чит-ати → «читать».
(Таких двухэтажных инфинитивов сохранилось несколько: раб (роб) → робить – «трудиться, как раб» (укр.) = рабить (архирус.) → рабьт → рабът → рабът-ати → «работать» и др.)
..Из всех приведённых параллелей, только сложные форманты причастий настоящего и прошедшего времен явно тюркского происхождения. Остальные могли быть общим наследием языка эпохи Начала. Синхронность в данных случаях подтверждается морфологическими, лексическими и семантическими тождествами. Тюрки и славяне находились издавна и подолгу в тесных до двуязычия союзах, что может говорить о процессах социально-этнических скрещиваний.
Результаты встреч этносов на всем протяжении пути из доистории заставляют заключить – язык во всех своих категориях был открыт для взаимообмена, даже грамматика. Если мы проспрягаем приведённые примеры, то увидим, что и системы личных окончаний глаголов родственно близки в тюркских и древнеиндоевропейских – хеттском, древнегреческом, латинском. Ныне только в восточнославянских (особенно в русском) представлены рудименты тех окончаний.
Практически вся грамматическая схема тюркских языков сопоставима со славянской. В том числе образование глаголов, отглагольных существительных на -mа (-ba, -ра, -а) и «знаковых имен» (предмет, похожий на графический знак, получает название знака в уменьшительной форме).
Что этим доказывается? Древнейшее генетическое родство языков, возникающее в течение процессов этногенеза? Да, несомненно. Когда же проявились различия? Очень рано, в эпоху первоиероглифического письма. Племена, обретаясь в различных культурно-государственных союзах, по-разному толковали общие знаки. Хотя прочитывали их одинаково. Поэзия создавала языки, поэзия их разводила.
III
О том, что этносы, взаимодействуя, не сливались, свидетельствуют различные толкования одних и тех же знаков.
... В открытосложных наречиях название быка утрачивало конечный согласный и обретало вид знакомый и сегодня детям на всех континентах: они слышат в формуле мычания лишь самую выразительную часть – «муу», «моо»...
– mu (mo) – «бык».
– mu-i (mo-i) – 1) «корова», 2) «добыча», 3) «мне принадлежащее».
Так, вероятно, истолковали охотники каменного века этот письменный знак, бывший в какое-то время и первым символом частной собственности. В культурах индоевропейского союза: «мой» (др.рус., блр., болг., серб., хорват.), moj (словен., слвц., пол., в.-луж., н.-луж.), muj (чеш.). Относится ли это слово к «основному фонду»?
Славянам, думаю, принадлежит этнические авторство, право патентации понятия «мой (бык)» – «моя (добыча)». При первобытно-общинном строе, где все добытое, говорят, было общим, местоимённое определение «мой!» – достаточно революционное заявление. Тенденция широко не распространилась (во всяком случае аффиксальный вариант названия с этим смыслом). Попытка опубликовать сию этимологию была в своё время расценена как непонятное стремление обосновать извечность частно-собственнического инстинкта, совершенно неприсущего психологии древних славян. Редактор московского журнала, произнося эту сентенцию, добавил без улыбки: «Как сейчас помню».
[ Едва ли ему запомнилось, что и префиксальное употребление служебного слова дало близкий результат: i-mu. Окончание совпало с глагольным показателем 1 л. ед. ч. и слово переразложилось im-u → «иму» – имею, беру (русс. диал.), «iму» (укр.), «возьму» (воз-иму).
Монгольское iman – «коза», «козёл» (6аран), возникло в те же времена (i-muŋ), когда другой гениальный грамматист нашел более простой способ назвать малого рогатого – самоназванием его – meŋ. ]
... К славянской форме наиболее близка лексема moj – «мне» (греч.). С расширением гласного – в устном английском: maj (пишется – my) – «мой», моя», «моё».
Закрытие слога протезом
| n | |
| ŋ | ||
| ng (nh, nk) → g (h, k) |
приводит к устному немецкому main (пишется mein) – «мой», «моя», «моё».
В этой же группе следует рассматривать mais – мой (др.-прус.).
Умлаутная форма названия того же иероглифа использована в качестве местоимения 1 лица ед.ч. им. и дат.п.: mi – «мне» (во всех южно и зап.слав.) В вост.слав. ми (укр.), mi (блр.), mi (лат.), me (итал.), mē – «меня», «мне» (авест., др.инд.). И только греческое аффиксально moi.
Эти же разновидности названия знака «убитый бык» встречаются в наименованиях «мяса быка» → «мяса» от аффиксального manzo – говядина (ит.) до mis – мясо (алб.).
Внутренняя флексия использована в тюркских и монг.: man – «бык», maan – 1) «мой, мне (принадлежащее)», 2) «добыча», «мясо».
Ср. mahan – 1) «мне» (каз.), 2) «мясо» (монг.).
Пока действовал первичный аффикс отрицания и семантика – первична: muŋ (buŋ – «бык», muŋ-ha
Итальянское mucca – «корова» (munca), славянское muka (mu-ha) – «мука», «мучение», «мычание», кавказское buha – «телёнок», «бычок» (дарг.), тюркское buha – «бык» («великий бык») – слова из диалектов общечеловеческого языка эпохи Начала.
Не очень далеко отошло и древнеиранское baha (buha, boha) – «бог» (авест.).
Славяне уточнили понятие: они увидели бога в образе точки или черты, назвав деталь способом «отрицания отрицания» ещё до того как расширился корневой гласный: boha – общее наименование, bohbooh?
... Нам ещё предстоит осмыслить и оценить эмоциональность семантики «убийство быка» = «мука». Отождествляли себя с быком.6 Тюркские грамматисты выходят на такой же семантический результат посредством внутренней флексии: аффиксальной форме соответствует внутрифлективная mauŋ → muuŋ – 1) «печаль», «тоска», «горе» (от караим, до казахского).
IV
Изменяется форма знака – элемент «месяц-рога» превращается в «луну»
– mu-i (mo-i)
Грамматист, повинуясь какому-то озарению, доводит черту до другого края круга. Что его заставило это сделать, мы поймем, узнав значение, которое он придал традиционному названию иероглифа: mui, moi, myi – «мозг» (обще-тюрк.). Линию, разделяющую мозг на два полушария, выступающую за пределы круга, назовут отрицанием общего наименования: muin, moin, myin – «шея» (обще-тюрк.).
... Грамматист б-Диалекта, в коем исходное определение основной детали buŋ уже превратилось в u (o), придаст всему знаку более отвлечённые смыслы: ui (oi) – 1) «разум», «ум», 2) «мысль» (общетюрк.).
Как давно человек осознал феномен мышления и увязал умственную деятельность с конкретным органом – мозгом?
Этот качественный скачок в самопознании отмечается во всех этносах благодаря показанию словарей. Но на этапе названия «головы» – mu – лишь в немногих.
Славянский грамматист, израсходовав грамматический материал
(аффиксы -а, -i) на озвучивания символа собственности и страдания, перечеркнутый круг назвал с помощью палиндрома:
– mu – «рога, бык»
– um – «ум» (мозг)
[ Раньше мы уже рассматривали «продукцию» славяно-романского культурного союза – тот же знак озвучивался с помощью латинского уменьшителя: mus-ul, mus-cul и славянского: mus-ca – «мускул», «мышка» – плечевой мускул, мышца. Мосол – «бедренная кость», «кость с мясом». Отсюда – мусоль – «обгрызай кость». Но и мысль!
«Наученному работнику» пока что не придёт в голову поставить рядом даргинское buha (buh-a или bu-ha) – «телёнок», латинское buculus – «телёнок» (buc-ul), греческие mozga – «тёлка», mozgos – «телёнок» и тем паче славянское мозга, мозгъ. Родственные слова, оторванные от знака, стали чужими друг другу. Восстановив первоиероглифы, воссоединив со звуковыми их выражениями, мы увидим и услышим, как много общего и как незначительны особенности, в сравнении с ним. Жан-Жак Руссо в своем знаменитом «Опыте о происхождении языков» писал: «Чтобы обнаружить свойства, надо сперва наблюдать различия». Справедливая установка для того времени. По этому пути лингвистика и топает до сих пор. Её опыт убедительно доказывает, что, не восстановив общего, невозможно понять самобытное. Нет пока твёрдых критериев оценки грамматического строя и других классификационных признаков: «агглютинативность», «флективность», «фузивность», «аналитичность», «эргативность» – большинство языков на земле в той или иной степени обладают всеми этими необязательными характеристиками. Я, закончив геологический факультет, пройдя Литературный Институт, поступил в аспирантуру к профессору Х.Х.Махмудову, самому сильному тогда слависту в Казахстане. Он взялся помочь мне защитить диссертацию по тюркизмам в «Слове о полку Игореве». Перечитал несколько учебников языкознания, выходивших в разных местах, в разные годы. В них было одно общее мнение – тюркские языки относились к агглютинативным, т.е. «склеивающимся» (так неудачно был определен строй слова «корень + суффиксы»). Принцип «состава» («паровоз + вагоны») не может быть столь строго разделительным: он присущ, практически, и всем индоевропейским. Но для них придуман в 19 веке свой отличительный термин «фузивные языки» (т.е. «сплавляющиеся»). Корень как бы сплавляется с формантом, влияя на его форму. Такое явление более присуще тюркским сингармоническим языкам: в них трудно определить исходную форму суффикса – был ли он сначала твёрдым или мягким. И только новая этимология позволяет нам восстановить первичность форманта ha и отнести к производным его мягкий аналог he (Москва-га – «в Москву», «к Москве»; Киев-ке – «в Киев», «к Киеву».)
Та же история с первичным hi, отвердевающим после твёрдых основ: uky – «учи», «учись», «читай» (uk-ki).
Сплавление было присуще и славянским диалектам: «розыск» (роз-иск), «обыск» (об-иск). Да, это фузия, но объяснимая сингармонизмом.
... Чем структурно отличается казахское bügin – «сегодня, в этот день» (bu kün – «этот день») от русского «буден», «будни»? Только переводом основного слова kün = день. Полукалька или полная? Казахская лексема в большей степени фузивна, чем русская. Формант, где бы он не находился является служебной частью слова и поэтому подчиняется корню и качеством.
... Почему не перевели bu – «этот»?
Ответ может быть и таким – определённый артикль bu (mu) был знаком славянам. Догадка помогает понять причину равенства значений синонимов типа сор и мусор (сорить = мусорить) или гор-бу (горбъ) и бу-гор. С корнем гор, дающим тот же знаковый смысл слову «гора».
Какие формы принимал артикль, как далеко в географии и во времени он забирался, употребляясь то «эргативно», то «агглютинативно» можем судить по истории слов дробь (dro-bu → dro-bъ), сравнимому с тюркскими putra, pytra – «дробь» (putra), французским pudra – «мука», крупа, мелочь», древне-инд. putra – «сын, дитя», славянским potroh – «мелочь, внутренность». Там, где узнавался артикль уже в форме ро, произошло переразложение с выделением новой основы «troh – трохи, трошки – «мелочь» (укр.).7 В любой форме слово цепляется за значение «мелкое», «внутреннее», что должно свидетельствовать о знаке – «точка, находившаяся внутри основного». А каким был основной элемент сложного иероглифа? Опять – рога? Индийское слово pitar – «отец», возможно, являлось умлаутным антонимом (pitär) от названия точки – сына (putar → putra). Отца и мужа естественно было изобразить знаком рогов – южного месяца. Этот символ с точкой, вероятно, в новые времена прочелся iu. И, вспомнив старинное определение «рогов», спарили – ju-pitär → ju-piter – «бог-отец». Наш учитель, которого мы ласково звали «профессор Ха Ха», прочтя мои экскурсы, пришёл в упадническое настроение: «Что положено Юпитеру, не положено быку! Не защитишься.» Классические классификации, не учитывающие такого недисциплинированного поведения слов, нуждаются не столько в защите, сколько в нападении на свои устои. ]
Наименования частей сложного знака развиваются с большей скоростью чем графема. Значение «рога и копье» продолжается вплоть до периода однофонемных названий элементов: oi-ой! ай! вай! ой-ой → ой-бой, ой-бай! Вай-вай!
Возгласы боли, мучения, страха. С гортанным протезом – hai. Те, кто продолжал видеть в черте копьё, производят kai – 1) «убей», 2) «отомсти» (индоиран., южнослав.). Для кого это – «палка», «стрекало», получают слова с облегченной семантикой hai (ai) – «гон», глагол – aida – «гони» (тюрк., кипч.), haida – т.ж. (огуз.). Буквально: «в (знаке) ai; т.е. описание черты, стрела.
... Префиксальное применение служебного слова (названия копья) в диалектах с другим грамматическим строем не меняло общий смысл.
– u – 1) бык, 2) месяц
– ha-u → a-u – 1) корова 2) солнце
Тот же самый результат – при употреблении дублетного i: в каких-то языках должно было быть слово iu (io) – 1) корова 2) солнце.
Индоевропейцы, рационально использовав вариантность названия черты (точки), развели важные смыслы по двум формам: ha-u – «корова»; i-u (di-u → de-u → dev, div) – 1) солнце, 2) бог солнца, 3) бог.
Эта сознательная табуизация – «бога нельзя называть hau, корову нельзя величать iu (io)» – стала фактором языка и духовной культуры.
Попытки коровы iu приблизиться к клану богов нещадно пресекались. Отсветы этих запретов мерцают в римской мифологии, освещая туманные начала эпохи борьбы с многобожием, когда в сонмище богов вводился некий социальный порядок, отражающий архитектуру родового строя с патриархом и его супругой во главе племени. Такой идеальной пары как Юпитер и жена его Юнона нет более ни в одном пантеоне.
V
Смысл имени Верховного бога поможет нам разобраться в имени высокой супруги. Начальный слог опознается, а вместе с ним и конструкция – ju-nona. Вторая часть должна являть собой термин близкий и в то же время противоположный по смыслу слову – piter. То есть обозначать «Матерь». Тогда «Бог-Отче» согласуется с «Бог-Матерь».
В романских сохраняется термин родства, близкий по форме к рассматриваемому. Это прежде всего nonna – «бабушка» (ит.). В латинском nonna – «монахиня». А что значило это слово до христианства? Если оно участвует в имени языческой богини, то мы находим этимологию итальянского и латинского слова: nonna
Институт монахинь – «невест бога», мог сложиться в эпоху, предшествовавшую христианской эре. Возможно, существовали коллективные обиталища для женщин, посвящённых в земные жены Юпитера. (А монахи как же? Посвящённые Юноне?) Обет безбрачия, обязательный для этой категории духовных лиц, меньше увязывается с христианским культом, нежели с доримскими языческими верованиями.)
...Грамматисты, толкуя божественные знаки, их названия и смыслы, сочиняли «развёрнутые слова», которые мы привыкли называть собирательно – «мифы». Образование племенных союзов приводило к встрече символов, подчас похожих друг на друга и формами, и названиями, но значения отличались.
В одной из таких ситуаций и рождается сюжет о Юпитере и красавице Ио, ставшей возлюбленной бога-отца (с претензией занять место Юноны.). Многоопытная супруга не сдается. Её ревность превращает юную Ио в корову, которая, спасаясь от жалящего овода, трусцой бежит в Египет, где снова обретает человеческий облик.
В Египте культ коровы был ещё на должной высоте, её воспринимают как богиню. Небо изображали в виде коровы. Невозможная задача, но корововеры и с такой справились.
... Пришлое племя, почитавшее божественную корову io, было достаточно могущественным, чтобы в государственном мифе протороманцев расположить знак своей веры (напоминающий «головку насекомого с жалом») среди высших культовых гербов покоренного народа. Тому способствовало само имя богини, «рифмующееся» с начальным словом в именах божественнной пары. Это обстоятельство в определённой степени оправдывало уравнение Ио с Иу-нонной. Вполне можно было величать Ио-нонна. Если бы имя «приблудной» не означало в языке пришлого племени – «корова», что превращало Юпитера в быка. Военная удача поворачивается лицом к романцам. Племя изгоняется туда, откуда, вероятно, и явилось – в Египет. Красотке указывают на её место и гармония божественного брака восстанавливается.
Борьба племён за утверждение герба своей религии в сложном этносе – стала побудительной причиной возникновения многих античных легенд. В том числе и попавших в Библию. Два одинаковых иероглифа в племенных алфавитах назывались по-разному – 'ain и 'аеl. По сути, варианты одного наименования: 'ain → 'aen → 'ael.
Это, по-видимому, был знак коровы, содержащий точку вместо черты. Точка не дошла до финикийской буквы 'ain, но успела подарить семитским языкам слово со значением «глаз».
В прасемитском образном письме ожидается
– 'ain – «глаз»
В буквенных же появился знак:
– 'ain – «глаз» (финик.)
– 'ain – «глаз» (арам.)
Более раннее значение Корова → «Женщина» сохранено в тюркских: kain, kadn, katn – 1) супруга хана, 2) жена, 3) баба (общетюрк.)
Архаичней огласовка в германском Quin – королева (анг. и др.).
Носовой в конце слова может оказаться протетическим для закрытия слога: kui – баран (кинч.) kuin, koin – баран (огу зек.)
Начальный гортанный, вероятно, протетической природы: 'ui ← ui – 1) корова, 2) баран, 3) телёнок, детёныш.
Точка и черта выполняли одинаковую функцию – отрицание быка (месяца, луны).
Равенство названий точки i = di(d) прослеживается не только в параллелях iu = diu – «бог» (индоевр.), но и ui = ud – «корова» (ud') в тюркских.
Я склонен предположить, что конечный носовой появился не случайно: 'ui-n (udi-n) – обозначало деталь сложного иероглифа. В одном случае – «круг». (Ср. основу тюркских слов ainal – «кружись», aina – «зеркало»), в другом – «точку». Ср. славянские: odin, adin – «один»; ein (нем.), edin (зам.слав.). Хотя в немецком устное – ain.
... Развитая форма äеl – «женщина» (каз.).
В ранней юности написано:
Сегодня, перечитывая стихи, размышляю о таинстве механизмов поэтических ассоциаций. Само созвучие аель вызвало у автора образ пронзённого светлого круга. Я ещё не занимался первоиероглифами. Единственная поправка, которую внёс бы в эти строки сейчас – копьё поражало не солнце, а луну. Этим и порождало солнце.
... В наречиях, где не произносилось стечение гласных без медиатора, появилась губная прослойка: avel.
Победил Каин (без зрачка).
1 Семантическое равенство i = а ощущается во многих языках. В итальянском – весьма наглядно: Qui = Qua – «здесь»; di = da – «из».
2 Пример взят из книги А.М.Дьяконова «Языки Древней Передней Азии», стр. 136.
3 Пример взят из книги А.М.Дьяконова «Языки Древней Передней Азии», стр. 197
4 Пример igl – «телёнок» взят из книги Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова (том II стр. 872). Но авторы, приводя название теленка, реконструируют праформу 'igl, и полагают, что это слово заимствовано праиндоевропейцами и притом в виде ag[h]no. Воссозданная ими праформа не учитывает не только китайского материала, но и agni – 1) баран, 2) огонь (др.-инд.) слоговой палиндром от i-ang → i-agn → agn-i.
5 Императив создавался в славянских двумя способами: «имя + i» = «имя+а». В основах причастий настоящего и прошедшего времени представлены обе схемы. Доминирование «иотового» окончания способствует созданию парного: a-i.
6 Ориентир для определения генезиса местоимения 1 лица ед. и мн. числа: в м-Диалекте образовано «muŋ → mu → my – «мы». Но первое местоименное значение, скорее всего было – «я». В б-Диалекте образовалось u – 1) «Я», 2) «я».
7 Украинизмами можно считать и этноним лях (po-leh и сол – «посол» (др.-рус.)
8 Удвоение происходит и в mamma – мама (ит.)
