Письменность не вечна. Многие ее потеряли. Но устный язык — вот тот бессмертный источник исторических знаний, который мы открыли с последней страницы. Не Сохраняются письменные памятники, но уцелел язык, прочти его.
Индоевропейские языки пережили более сложную историю, чем тюркские. Это отразилось в морфологии. Язык скандинавских рунических памятников полуторатысячелетней давности уже не понятен даже германистам. За два столетия рунологии ни один памятник не прочтен. А текст тюркских эпитафических эпосов того же периода звучит как сегодняшняя живая речь. Выводы о старении слова лингвисты сделали из наблюдений за развитием индоевропейской лексики и распространили это положение на все языки, без учета оригинальных особенностей их историй.
Большие успехи физики XX века вызвали к жизни доктрину физикализма. Науке, «вырвавшейся» вперед, начали подражать отстающие.
Некий лингвист, заведя «гуманитарный метод» в тупик, оснастился звонкими доспехами, позаимствовав их в учебниках математики и физики для младших курсов. Доспехи помогают защите. Лязг интегралов, путаница графиков, процентов, чужих терминов — железная маска на невыразительном лице новейшей лингвистики.
Естественники запускают телегу на Луну, а наш языковед не может мне объяснить, что такое «телега». Это слово его уже не удовлетворяет своим обыденным, ненаучным способом выражения. Он вводит новые правила обозначения: А — означает Т, В — означает Е, С — означает Л, Д — означает Г, Е — означает А.
Тогда испытуемое слово, коробящее своим ненаучным видом, принимает вид точной формулы: АВСВДЕ. Теперь остается заложить ее в ЭВМ и ждать. сидя у мигающей груды железа, решения возникшей проблемы.
«Например, слово киса и зрительные, тактильные, слуховые и другие ощущения от реальной кошки действуют как единый комплекс. Непосредственные компоненты этого комплекса обозначим буквами а, б, в, г, д и словесный компонент — буквой е. Далее слово начинает замещать собой все непосредственные компоненты данного комплекса: е = (а+б+в+г+д). Теперь слово замещает, обобщает собой все эти непосредственные компоненты и представляют собой их сокращенное выражение. Но далее киса начинает обозначать не только, одну конкретную мурку, но всякую кошку. Если комплекс непосредственных раздражении, получаемых от второй, кошки, обозначим буквами a1, б1, в1, г1, д1, а от третьей – а2, б2, в2, г2, д2, то слово киса, представленное буквой е, получает более широкое значение. Оно включает в себя уже многие комплексы: е=(а+б+в+г+д)+(а1+б1+в1+г1+д1)+(а2+б2+в2+г2+д2)» т.д. и т.д. Увы, это уже не пародия. Это последняя страница статьи М. М. Кольцовой «Физиологическое изучение явлений обобщения и абстракции», венчающей сборник «Язык и мышление» (Москва, 1967 г.), в котором представлен цвет новой лингвистической мысли, в графиках, грохочущих терминах, и в подобных приведенным, формулах.
Повернемся ухом к физикам. Сущность в том, говорят они, что наши понятия не априорны, а являются результатом человеческого опыта. Такой анализ позволяет нам создать понятия, представления, теории, адекватные известному нам кругу явлений. Но всякий раз, когда мы проникаем в существенно новую область физических явлений, нам приходится кардинально менять сложившиеся представления и понятия.
В этой постоянной готовности пересмотреть мысль, изреченную вчера, и заключен секрет Молодости точных науках.
Все до одного первые положения и понятия отцов лингвистики, не успев родиться, стали априорными для последующих. Нигде так не силен культ предков, как, в этой науке. Внутренняя непоследовательность теоретической базы видна по всей площади современного языкознания.
В. И. Ленин в своих «Философских тетрадях» указывал на то, что человеческое познание не может сразу всесторонне охватить мир. Человек познает отдельные стороны мира предметов, последовательно переходя к познанию других сторон. При этом всегда есть опасность: углубляясь в изучение той или иной отдельной стороны мира предметов, можно потерять сознание того, что это всего лишь одна сторона, один момент, и абсолютизировать эту одну сторону.
«Познание человека не есть прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спиралям. Любой отрывок, обломок, кусочек этой кривой линии может быть превращен (односторонне превращен) в самостоятельную, целую, прямую линию...»1.
Думаю, что это верное положение можно целиком отнести к лингвистике, которая выводы из наблюдения над языками так называемой индоевропейской семьи сделала всеобщими и распространила на все языки мира, без учета их особенностей. Ошибочность такого подхода видна ка сравнении индоевропейских и тюркских.
Во многих индоевропейских за сравнительно короткий срок, в исторически обозримое время, коренным образом изменилась структура языков и морфология.
Тюркские языки не изменились за это время, слово в них более сохранно чем в индоевропейских по нескольким причинам чисто технического свойства.
1. Тюркское слово агглютинативно, т.е. корень и суффиксы не сплавляются, а представляют собой подвижной состав. Корень — паровоз всегда впереди и не изменяется. Он влияет на суффиксы (качеством звуков), а не наоборот.
Индоевропейские в отличие от тюркских более фузивны. Более, потому что явление фузии наблюдается ив агглютинативных языках, в частности — в монгольских и тюркских. Но в тюркских агглютинативность — правило, фузия — исключение, хоть и значительное. В индоевропейских — наоборот.
Представьте игру грамотного пианиста и начинающего. Умелец при любой скорости игры акцентирует каждый звук, попадая пальцем точно по одной клавише. До — ре — формула агглютинативности. Начинающий попадает пальцем сразу по двум клавишам, и получается сплав звуков — дре. Это образная формула фузивности.
Агглютинация способствует сохранению слова. Фузия разрушает его.
2. Место ударения, как правило, постоянно на последнем слоге.
3. Нет предлогов (префиксов). Они влияют на корень в и — е, слове, создавая в развитии ложные основы.
4. Нет показателей грамматического рода. Этот формант в индоевропейских языках менял свое место относительно корня (-пост на пре-) при переходе к аналитическому строю. Но прежнее, традиционное место (-пост) не оставалось пустым. Старый показатель рода срастался с основой, изменяя её облик.
В общегерманском «земля» — *йер, с показателем женского рода — йерде. При переходе к аналитическому строю показатель стал употребляться перед словом, но прежний формант остался на месте — дие йерде.
Вероятно, такой же интересный путь прошло романское слово — тйерра — земля.
Старый показатель рода (-пост) сейчас осознается лишь в древнесемитском: ΄ерсат — земля (аккадское). В клинописи был знак для суффикса женского рода — ат. Праформа семитских названий земли, вероятно, была *΄ер (история конструкции ΄ерс — особая, имеющая отношение непосредственно к Шумеру).
Название земли *΄йер некогда было международным словом, оно вошло в семитские, германские и тюркские языки. Все они начинали с одной точки, но в чистом виде без наращений сохраниться праформе удалось лишь в тюркских языках: йер — земля.
Мне кажется, лингвисты ошибаются, считая основными причинами изменения слова — фонетические. Грамматические причины — основные. Фонетические лишь сопутствуют.
В тюркских наречиях слово «земля» представлено фонетическими вариантами — йер, йар, жер, джер, чер, дьер, тьер, кер, кир. В германских языках им соответствуют граммофонетические варианты: дие йерде (йард, йорд, йурт). В германских примерах исказилась сама консонантная основа. Она напоминает старый корабль, облепленный ракушками.
Неизменность морфологической схемы и определила сверхустойчивость тюркского слова. Добавим и исторические причины — консерватизм быта (кочевой уклад жизни), религия (тенгрианство — культ предков). Кочевник скакал, а время стояло. Кочевник входил в соприкосновение с десятками этносов, обогащал свой, но не изменял его коренной образ. Соотношение предмета и времени ныне определяют словами Эйнштейна: «В предмете, движущемся с большой скоростью, время останавливается».
1. Ленин В. И. Полное собрание сочинений, изд. 5-е, т. 29, стр. 322.
