Рис. 94. Пестик цветочного растения в разрезе.
Внутри семяпочки. Вверху упавшие на рыльце цветочные пылинки, пускающие ростки к семяпочкам. Одна из них касается семяпочки и оплодотворяет ее. Как результат ее дробления образуется семя.
По утверждению двух евангелистов, великий евангельский маг и учитель был рожден девушкою помимо участия мужчины. По рассказу Луки, это было возвещено ей архангелом «Божиим витязем» (Гавриилом по-еврейски) в шестом месяце года, т. е. в марте, считая начало года с сентября, или в августе (священном месяце), если считать с марта по-римски (что, конечно, не мешает рождению богочеловека в декабре всего через четыре месяца, так как оно произошло необычным путем).
«— Здравствуй и не бойся, Мария!—будто бы сказал ей божий витязь.— Ты родишь сына и назовешь его Спаситель (или Целитель). Он будет велик и получит прозвище божьего сына.
Громовержец даст ему престол Возлюбленного, его отца, и будет он вечно царствовать над потомками Богоследителя.
«— Как это может случиться, когда я не замужем?—спросила она.
«— На тебя сойдет (вместо мужа) святой дух,— ответил «Божий витязь»—и осенит тебя сила всевышнего.
«— Пусть будет, как ты говоришь,— сказала она,— и тотчас побежала к своей родственнице «Клятве бога» (Елизавете) потолковать о таком удивительном обещании» (Лука, 1, 27).
А у Матвея мы читаем, что «Божий витязь» прилетел не к ней, а к обручившемуся с ней почтенному человеку по имени Кратер Громовержца (Иосиф), который хотел отослать домой Марию за то, что она в момент обручения с ним оказалась уже беременной, т. е., выражаясь ясно и научно-отчетливо, а не как-нибудь в тумане, чтобы читателю не было видно сущности дела, с нею произошло уже все то, что показано на рисунке 97 в разных его фазах.
«— Иосиф, сын Давида,—сказал ему «Божий витязь»,— не бойся, несмотря на это, принять Марию в твои жены, потому что она родит от святого духа».
«И это,— оканчивает Матвей,— произошло (не иначе как) для того, чтобы сбылось пророчество (Исайя, 7, 12): «зачнет Дева и родит сына, и назовут его «С-нами-бог».
Таким образом, здесь Лука подтверждает Матвея, и Матвей Луку, а Марк и Иоанн почему-то молчат на этот счет. Чтоб раз навсегда покончить с таким странным зачатием, разберем его научно.
Как происходит вообще зачатие животных и растений? У цветочных растений пыльца из тычинок цветка переносится ветром, или насекомыми, на рыльце пестика, через которое пускает корешок в находящиеся в его полости семяпочки (рис. 94.). От соприкосновения с ними этого корешка внутренность семяпочки начинает дробиться и производит семя, из которого после его падения на влажную почву вырастает такое же растение.
Рис. 94. Пестик цветочного растения в разрезе. Внутри семяпочки. Вверху упавшие на рыльце цветочные пылинки, пускающие ростки к семяпочкам. Одна из них касается семяпочки и оплодотворяет ее. Как результат ее дробления образуется семя. |
У животных происходит то же самое. Только роль пыльцы играют сперматозоиды, развивающиеся в половых органах самца (или мужчины), которые при половом акте впрыскиваются в женские половые органы и, проникая в яйцеклетку, заменяющую в них семяпочку растений, сливаются с ее ядром (рис. 95), после чего оно получает способность делиться, а продукты деления, вырастающие в новые клеточки, комбинируются определенным образом, слагая первичную форму животного того же вида, как отец его и мать (рис. 96 и 97).
 Рис. 95. Женское яичко рыбы (икра), а—живчик; в—ядро яйцевой клетки; с—оболочка, мешающая войти другим живчикам. После растворения живчика в ядре начинается его дробление с образованием вокруг каждой дробной дольки клеточки, сросшейся с другими, и из них слагается рыбка. |
 Рис. 96. Оплодотворенное женское яичко (два верхние сильно увеличенные рисунка) прирастает корешками своей оболочки к поверхности женской матки. Его постепенно делящееся на-двое ядро образует вокруг каждой своей дробной доли все новые и новые клетки. Часть их складывается в мускулы и нервы, другая выделяет в себе известь и образует кости. Через несколько месяцев уже образуется ребенок, плавающий в жидкости, заключенной в перепончатом мешке, и питающийся через пуповину (средний рисунок) кровяной сывороткой матери. |
 Рис. 97. Налево (D)—развитие зародыша кошки; в средине (Е)—обезьяны; направо (F)—человека на тех же первых стадиях. |
Каким же образом у девы Марии яйцеклеточна начала делиться, без мужского сперматозоида, которого по евангелиям Матвея и Луки заменил святой дух?
Конечно, нам могут сказать, что кроме описанного мною такого двуполого зарождения существует и бесполое, когда ветки растения и некоторые низшие животные развиваются простым почкованием. Могут сказать, что девственное зарождение существует даже у многих семейств насекомых, у низших ракообразных (Phillopoda) и у коловраток, и носит то же самое специальное название партеногенезиса).1 Благодаря ему, у самок обычного шелкопряда (Lasiocampa Pini) отложенные неоплодотворенные яйца могут давать гусеницу и превращаться в куколку, а из них—в окончательные формы и самцов, и самок, хотя гораздо чаще они умирают на довольно ранних стадиях развития. У многих перепончатокрылых насекомых, у тлей (рис. 98), у сетчатокрылых и у веерокрылых девственное зарождение сделалось даже одним из постоянных способов размножения.
1 От греческого παρθένος— девица и γενέσις— рождение.
 Рис. 98. Кленовая тля. a—самец; b—самка, способная к оплодотворению; с—самка, размножающаяся партеногенетическим путем (по Филипченко). |
У соленобий и психей из партеногенетических яичек происходят только самки в продолжение нескольких поколений, прежде чем произойдет оплодотворение самцом. Тли кладут осенью оплодотворенные яйца, из которых весной выходят бескрылые самки, размножающиеся тоже партеногенетическим путем до самой осени.
У ракообразных и коловраток все лето совершается девственное размножение и только осенью откладываются оплодотворенные самцом яйца. У них оно дает только самок. А у перепончатокрылых, каковы: пчелы, осы, шмели, пилильщики, оно дает только самцов. При всех этих обстоятельствах девственное зарожденое отличается от супружеского тем, что при первом дроблении в яичке самки выталкивается лишь одно направляющее тельце, а не два.
Значит, с чисто биологической точки зрения партеногенезис считается возможным, но только не у людей или у позвоночных животных, у которых он совершенно отсутствует,* так что девственное зарождение евангельского Христа—средневековая нелепость. Придавая ей серьезное значение, легко притти, читая евангелие евангелиста Матвея, и к андрогенезису, т. е. к рождению мужчины мужчиной без участия женщин: ведь у всех предков Христа, кроме его матери, евангелист Матвей показывает только мужчин в продолжение многих поколений, чего уже мы не находим даже и у насекомых.
* На сегодня - нашли у ящериц... но рождаются девочки... (VVU)
«Авраам,—говорит он,—родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и его братьев, Иуда родил Фареса и т. д.» (Матвей, гл. 1). И это не обмолвка в русском переводе, но взято прямо с греческого оригинала Евангелия Матвея и сохранено во всех его переводах, как древних, так и новых. Вот, например, у меня сейчас под рукой восемь Евангелий: греческое, латинское, французское, итальянское, испанское, немецкое, английское и русское: во всех них говорится то же самое.2
2 В итальянском: Abraham engendró á Isaac, Isaac engendró á Iacob...
В латинском: Abrahamus genuit Isaacum, Isaacus autem genuit Iacobum...
В греческом: Άβραά̃μ έγέννησε τον Ίσαάχ, Ίσαάχ δε έγέννησε Ίαχωβ...
Во французском: Abraham engendra Isaac, Isaac engendra Jacob...
В немецком: Abraham zeugete Isaac, Isaac zeugete Jacob...
В английском: Abraham begat Isaac, and Isaac begat Jacob...
В испанском: Abraham engendró á Isaac. Y Isaac engendró á Iacob...
И в русском: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова и т. д.
Значит, это никак не простая обмолвка Матвея, а нечто принимаемое всерьез.
— Но как же,— спросит меня сердито современный читатель,— кто-нибудь мог вообразить подобную нелепость? Не размножались же Авраам, Исаак, Иаков и все остальные предки Иисуса внутренним почкованием, как растения и некоторые из низших животных?
— Да!—отвечу я.—Евангелист Матвей и хотел сказать как раз нечто подобное. Ведь по средневековым представлениям все люди—и мужчины, и женщины—зарождались исключительно «из семени своих отцов», а «чрево матери» являлось для них лишь чем-то в роде гнезда, в котором происходило развитие этого семени, так что мать ребенка являлась для него лишь кормилицей, а не активной участницей его зарождения, как это выходит по современной эмбриологии, показывающей нам, что при зачатии ребенка ядро яичка его матери сливается со сперматозоидом отца (рис. 99). Вот почему и говорится в Библии, что тот или другой из ее деятелей произошел «от семени Авраама или Давида», а не от яйцеклетки Сары, или взятой себе Давидом жены у его полководца Урии.
 Рис. 99. Один из сперматозоидов отца входит в яичко матери (у женщины оно не больше булавочной головки) и сливается с ним. После этого продукт слияния начинает питаться лимфой матери и делиться на сросшиеся клеточки, из которых слагается зародыш ребенка. |
Значит, в Евангелиях как партеногенезис, так и андрогенезис при рождении Иисуса считаются за факты, хотя они при ближайшем рассмотрении и несовместимы друг с другом, и вся родословная висит в воздухе, как только мы поверим, что Иосиф был не отцом, а посторонним опекуном девы Марии... Я уже показывал выше и другие ее несообразности, по которым у некоторых предков Иисуса сразу выходят два отца.
Понятно, что для современного образованного человека согласиться на такое генеалогическое дерево с почками вплоть до «Христа» нет никакой возможности, и потому нам остается только вывести его девственное зачатие как-нибудь более осмысленно. И я покажу сейчас, что первичное возникновение этой легенды проще всего объясняется астрологически.
Дело в том, что среди зодиакальных созвездий есть одно, называющееся по-гречески Партенос, т. е. по-русски Дева, и каждый год солнце (Элиос по-гречески, того же корня как и еврейское слово Эл—бог) входит в эту Деву через ее голову и выходит из ее живота около осеннего равноденствия. Это и есть девственное зачатие Христа, происходящее и теперь ежегодно в сентябре без участия мужа.
Однако, самая его обыденность устраняет возможность возникновения из него одного такой необычной легенды, какую я только-что привел, и установление византийского нового года с 1 сентября, т. е. в тот же день, когда мы находим в календарях и праздник Иисуса—Рыбы (Навина), которого мы уже отожествили с евангельским Христом.3
3 «Христос». Вторая книга.
Вот почему мы и должны искать по лестнице веков такого случая, когда само солнце дало бы нам тут какое-нибудь знамение, т. е. родилось в день 1 сентября юлианского счета.
С начала нашей эры мы имеем только три такие случая:
1. Солнечное возрождение в Деве 1 сентября 34 года в 11 часов 16 минут от Гринвичской полуночи, прошедшее после полного затмения через Сахару из Атлантического в Индейский океан.
2. Солнечное возрождение в Деве 1 сентября 536 года в 13 часов 20 минут от Гринвичской полуночи, после затмения, прошедшего в кольцеобразной виде из Гренландии через Ирландию и через весь западный берег Италии в Египет и вдоль Красного моря.
3. Солнечное возрождение в Деве 1 сентября 1076 года в 7 часов 47 минут от Гринвичской полуночи, после затмения, начавшегося кольцеобразно в Западной Сахаре и прошедшего в таком виде в Австралию.
Из них троих подходит только солнечное затмение 536 года, при Дионисии Малом, умершем в 540 году, который, как известно, первый и начал считать годы «от рождества Христова». Но, как мы видим отсюда, он считал за Христа еще библейского Иисуса (Иисуса-Рыбу—Навина) и определил его рождество на 1-е сентября, по превращению солнца в кольцо под головой его матери—небесной Девы...
С этого момента христианская церковь и стала, вероятно, считать год не с марта, как было у ариан, а с сентября, т. е. начался «византийский год». И это же, вероятно, дало повод при возникновении евангелий в VII—IX веках нашей эры утверждать, что Дионисий Малый (Dionysius Exiguus), славянин, прибывший в Рим и сделавшийся там аббатом, «Определил рождество Христа» на 753 год от основания Рима (или наоборот: основание Рима определил за 753 года до «рождества Христова»). Если к этому числу мы прибавим. еще сдвиг в 342 года от вероятного начала деятельности основателя христианской литургии (Василия Великого), то и получим для основания Рима воображаемое время первого из библейских царей Саула (минус 1905 год).
Отмечу еще, что в том же месяце сентябре—8 числа—стало потом считаться и рождение богородицы, т. е. начало выхода Девы из-за солнца.
Видимых в Европе солнечных затмений на это число с начала нашей эры было только одно: 8 сентября 378 года, в 11 часов 2 минуты от Гринвичской полуночи, прошедшее в кольцеобразном виде по всей Сахаре яз. Атлантического океана в Тихий и видимое по всем прибрежьям Средиземного моря. Других таких затмений не было до напечатания Библии Гутенбергом.
В сентябре же, на 14 число, назначен также и праздник «Воздвижения креста господня», т. е. прохождения солнца через скрещение небесного экватора и эклиптики в той же Деве-богородице, плачущей у креста, на котором ежегодно распинается ее сын—солнце. Из солнечных затмений, видимых в Европе, на это число мы не находим ни одного, а из лунных на восходящем кресте эклиптики и экватора в Рыбах имеем только:
14 сентября 387 года в 4 часа 26 минут от Гринвичской полуночи со сверхполной фазой (11"6), когда месяц перед восходом солнца в Деве спускался на западе на землю, как в могилу, совершенно затмившись на скрещении эклиптики и экватора в созвездии Рыб против Девы.
 Рис. 100. Новорожденная июньская Луна заходит под Яслями созвездия Рака между двумя звездочками, называвшимися Ослом и Ослицей. |
Так было в начале средних веков. А потом, у же в VII—VIII веках, началась на почве несбывшихся ожиданий Христа распря между ариаиами (первичными иудеями) и христианами, которые, отделив Великого Царя (Василия Великого) от библейского Иисуса (Иисуса—Рыбы—Навина), перенесли его рождение на 1 января, когда солнце бывает в Стрельце, а месяц, ставший теперь символом бога-сына, мог таким же образом родиться в созвездии Яслей (теперь Рака), т. е. мог взойти и полнолунный вечер в виде новолунного серпа, а затем вырасти до своего полного круглого облика (рис. 100).
Однако, обращаясь к православным святцам, мы видим, что на 1 января назначено не рождение Иисуса, как следовало бы по современным теологическим представлениям, а обрезание господне и еще тезоименитство Василия Великого, т. е. Великого Царя, основателя христианской литургии, с биографии которого списана часть евангельских сказаний о Христе.
Уже самое название «обрезанье господне»4 показывает, что дело здесь идет об обрезном затмении солнца или луны, происшедшем 1 января.
4По-еврейски מולת (МУЛТ)—только об обряде обрезания; по-гречески: обрезание крайней плоти.
Но, пересматривая все затмения солнца на это число, мы находим от начала нашей эры и до напечатания Библии только два, видимые в бассейне Средиземного моря:
1. Солнечное затмение в Стрельце 1 января 865 года в 13 часов 24 минуты от Гринвичской полуночи, прошедшее из Гудзонова залива через Лондон в Скандинавию и виденное в частной, т. е. обрезной, форме во всей Западной Европе.
2. Солнечное затмение в Стрельце 1 января 1386 года в 10 часов 32 минуты от Гринвичской полуночи, прошедшее в полном виде через Рим и около полудня через Константинополь, но оно представляется уже слишком поздним.
Значит, праздник обрезания господня мог иметь своим первоисточником обрезное знамение солнца 1 января 865 года, истолкованное астрологами как повеление неба устроить это торжество. В соответствии с этим находится и то обстоятельство, что об обрезании Иисуса говорится только в одном евангелии Луки (2, 21), время жизни которого я уже отнес в первой книге к промежутку 850—946 гг., отожествив его с Лукой Греческим. Здесь одно определение подтверждает другое, и мы можем сказать, что этот праздник почти наверно был установлен именно Лукой Греческим.
Отсюда следует, что празднование Василия Великого на 1 января могло быть установлено по лунному затмению на это же число.
А такие затмения были только:
1 января 112 года в 22 часа 56 минут, т. е. в ночь с 1 на 2 января, очень глубокое (19"5), которое все было видимо около полуночи. Но оно скорее относилось уже ко 2 января и было ранее Василия Великого.
Затем, затмения такого рода прекращаются вплоть до VII века, когда были два:
1. Затмение луны в ночь с 1 на 2 января 614 г. в 22 часа 32 минуты (перед Гринвичской полуночью, а восточное около самой полуночи), обрезное со значительной фазой 7"6, когда луна была срезана более чем на половину.
Оно первое подходящее, если считать начало суток с полуночи.
2. Затмение луны вечером 1 января 652 года в 16 часов 49 минут от Гринвичской полуночи, т. е. вечером, вскоре после заката солнца и восхода луны. Его максимальная фаза была 6"7, когда было срезано немного более половины луны.
Оно прекрасно подходит.
3. Следующее затмение луны в таком же роде было лишь 1 января 1135 года, в 23 часа 42 минуты (около Гринвичской полуночи, с большой фазой 9"5), но оно как будто слишком поздно, чтобы дать повод к установлению тезоименитства Василия Великого и даже начала года с этого момента.
То же самое относится и к сверхполному (19"2) затмению луны 1 января 1154 года, в 17 часов 19 минут от Гринвичской полуночи.
Теперь нам остается только посмотреть, не было ли каких-либо солнечных или лунных затмений, которые могли бы быть приняты за приказание установить рождество Христа на 25 декабря, окончательно отделив этим личность евангельского Иисуса и от библейского Иисуса (Рыбы—Навина), и от Великого Царя Четьи—миней.
Из лунных затмений, видимых 25 декабаря, мы от начала нашей эры имеем только:
1. Сверхполное (14"6) лунное 25 декабря 307 года в 19 часов 47 минут от Гринвичской полуночи. В Италии и Греции оно было около 8 часов вечера, когда декабрьское солнце зашло часа четыре тому назад и заря давно прекратилась. Но в таком случае Великому Царю ко времени его столбования в 368 году было бы уже около 61 года, что, впрочем, вполне вероятно.
2. Сверхполное (16"6) лунное 25 декабря 809 года в 18 часов 59 минут от Гринвичской полуночи. И оно в Италии и Греции было часа через три после того, как зашло солнце, и луна поднялась уже довольно высоко на совершенно потемневшем небе.
Из солнечных же затмений мы находим от начала нашей Эры только одно подходящее:
Кольцеобразное 25 декабря 1098 года, прошедшее из Атлантического океана через Марокко, Грецию и Крым к Тобольску. В частном виде оно прекрасно было видно около полудня в странах у Средиземного моря.
Возможно допустить, что только к этому времени (или к 809 году) и совершилось полное отделение евангелических христиан от мессианцев, и произошло окончательное водворение Великого Царя на берега Мертвого моря, с разжалованием его в плотники.
А перед этим легенда о Деве и ее божественном сыне распространилась до самой Индии, расчленилась апперцепционно на ряд вариаций, часть которых я и привожу на рис. 101.
Но как бы ни посмотрели вы на это, а все же единственным серьезным решением вопроса о девственном зачатии Христа и о его происхождении является лишь астрономическое, хотя, кроме такого решения, возникла в новейшее время (как это ни странно!) еще и гипотеза о его рождении из пшеничного зерна.
Вот как излагает это учение один из наших талантливых исследователей библейских книг, Н. Румянцев.5
5Н. Румянцев. «Пасхальная Мифология», Изд. Атеист. Москва, 1924 г.
Показав сначала в интересном очерке, что египетский «Помощник» (Озирис) и месопотамский «Мятежник» (Мардук), и Сирийский «Господь» (Адонис), он же «Таинственный» (Таммуз), и эллинский Аттис имеют те же самые основные черты, как и евангельский Христос (рис. 101), т. е. воскресают из мертвых и празднуются в одно и то же время, он спрашивает:
«Кто же были все они, так сильно любимые, уносимые безжалостной смертью в расцвете своей юношеской красоты и силы, оплакиваемые, погребаемые и во славе воскресающие?
«Ответ был дан уже Гункелем,—отвечает он,—видящим в них солнечные и растительные божества». Все они,—скажем мы,—были божествами растительности, хлебного поля, нивы, зерна в виноградника, а их матерью, сестрой и возлюбленной была богиня природы вообще, богиня земли в особенности. Возьмем для подтверждения этого взгляда несколько примеров.
 Юнона с Марсом (по Мальверу). |  Индийская Дева с младенцем Кришну со знаками Зодиака кругом (по Иеремиасу). |  Деметра (т. е. богоматерь) с Бахусом (по Мальверу). |
 Диана (по М. Брока). |  Египетская богиня Гатор с младенцем Озирисом (по Иеремиасу). |  Салисбюрийская богородица (по М. Брока). |
Рис. 101. Шесть различных апперцепции Девы, родившей бога. |
||
«Плутарх делает одно ценное замечание: «Говорят, что Озирис погребен, когда зарывают посев в землю; что он возвращается к жизни и снова приходит (воскресает), когда ростки начинают выходить».
«Он же сообщает, что при наступлении сезона посева египетские земледельцы зарывали в землю зерно с такими же обрядами, какие совершаются при погребении мертвых; тем самым они символически хоронили Озириса, этого бога и душу хлеба.
«Другой древний писатель, Диодор, рассказывает, что египетские крестьяне, срезая первый колос, издавали жалобные крики и призывали Изиду, так как считали, что последняя облекается в траур и скорбит по своем муже и брате, когда наступает сезон жатвы, срезания хлебов.
«Обратимся теперь к Таммузу-Адонису.
«Адонис,—говорит римский писатель Аммпан Марцеллин,—Это—символ плодов земли, достигших своей зрелости; так учат и передают пам сокровенные религии».6
«Выдающийся знаток религий древнего мира Фрэзер пишет:
«Лучшее доказательство, какое мы могли бы привести, дабы показать, что Адонис был божеством растительности, а в особенности—зерна, дают нам так называемые «садики Адониса»... Вполне естественно понимать, что они изображают Адониса или выявляют его сущность. Они представляют бога в его первоначальной природе, в виде растительности, тогда как фигурки, которые находятся в связи с садиками и вместе с ними бросаются в воду, изображают его в человеческом и более позднем виде».7
«Аналогичная идея кроется и в образе и культе Аттиса.
«Одно из прозвищ,—говорит тот же Фрэзер,—которое давали Аттису, было «изобильный». В обращении к нему его именовали «зеленым (или желтым) колосом сжинаемой пшеницы»; в его страданиях, в его смерти и в его воскресении видели судьбу зрелого колоса, срезаемого жнецами, зерна, полагаемого в хлебный амбар, затем возрождающегося к новой жизни после своего посева в землю».8
6Марцеллин. «История», 19, 1.
7 Фрэзер. «Адонис», стр. 184.
8 Фрэзер. «Золотой колос», т. III, стр. 165.
«Недостаток места не позволяет нам,—говорит Н. В. Румянцев,— увеличить число примеров и соответствующих доводов: Впрочем, думается, и без того ясно, что в лице всех этих спасителей кроется одно и то же божество зерна, колоса, нивы. Судьба зерна—это судьба божественного страдальца и спасителя, чье воскресение через смерть и погребение—залог благополучия для людей на земле и блаженной жизни за гробом.
«Это она—земля, согретая лучами весеннего солнца, оплодотворенная вешними дождями, рождает своего красавца-сына, который растет вместе с растущей к нему любовью богини, но под ударами знойных лучей солнца, или под леденящим дыханием осени и зимы умирает в самом расцвете своих сил и красоты, сходит в подземное царство, и земля осенними ручейками плачет над ним, одевается в траур, ищет его. Он умер надолго? На полгода,—отвечают одни мифы,—на осень и зиму. На три зимних месяца,—отвечают другие. Но только до весны, до ее начала, до весеннего равноденствия,—двадцатых чисел марта! Тогда оживает растительность, тогда начало полевых работ, тогда воскресение растительного спасителя после трехмесячного—трехдневного—пребывания в гробе».
И вот, таким же образом из пшеничного зерна, а не из девицы Марии, жившей на земле, и не из звездной Девы на небе будто бы вырос и евангельский Христос... Выходит, что это зерно, хотя и принадлежало односемядольному растению, пустило даже не один, а целый пучок стеблей, поднявшихся своими колосьями, до самого неба.
Однако, несмотря на свидетельство Богача (Плутарха) и Божьего Дара (Диодора) и даже самого Аммиенского графа Марцеллина, невольно хочется сказать, что тут больше игры ума, чем его серьезной работы. Праздник пшеничной жатвы мог, конечно, справляться издавна в южных странах около весеннего равноденствия, в то же время, когда произошло и столбование Великого Царя, и это могло дать повод соединить оба торжества воедино, а также дать и повод сравнивать его «трехдневную смерть» с лежанием посеянного зерна в земле, как сделано и в евангелии Иоанна (12, 24): «если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то так и останется одно, а если умрет, то принесет много других». Но comparaison n'est pas raison (сравнение не доказательство),—справедливо говорят французы,— и для того, чтобы из простого ежегодного посева пшеницы могли вырасти все подробности евангельского сентиментального романа о Христе, со множеством его чудесных приключений и разговоров с Марфой и Марией, и с учениками и не учениками, нужны были другие более веские доводы, чей обычное ежегодное вырастание всех однолетних растений из их семян, упавших в землю.
Артур Древс, Румянцев и Немоевский сделали огромное дело. Они показали, что корни большинства евангельских сказаний кроются в ветхозаветной Библии, в эллинских, египетских месопотамских и индусских сказаниях. Под всем, что они говорят по этому поводу, я готов подписаться обеими руками. Но они остановились на полдороге, как будто испугавшись представшего перед ними логического конца—переделки всей древней хронологии и новой локализации библейских и евангельских преданий,—и поспешили спрятаться за «пшеничным зерном», хотя оно и слишком мало для таких крупных людей. Но без этого зерна они явно остались бы в таком же положении, в каком нередко были христианские родители, когда дети их спрашивали:
«—Кто сделал небо и землю?
«—Бог!—отвечали они.
«—А кто сделал бога?..»
По только-что приведенному толкованию, на этот последний вопрос должны бы были отвечать:
«— Он вырос из пшеничного зерна!»
Это, конечно, было бы более остроумно, чем происхождение творца миров от «девицы Марии», невесты Иосифа, путем партеногенезиса, но не более правдоподобно.
Значит, разница между мною и только-что цитированными авторами заключается лишь в том, что их пшеничное зерно я заменяю действительно замечательным реальным человеком IV века, основателем православной литургии, Василием Великим, а время возникновения мифов о Кришне-Христе, о Господе-Адонисе и даже о самом божественном Озирисе определяю не ранее как и V веке нашей эры (что будет подтверждено в следующих томах и астрономическими вычислениями). А самые евангелия я отнес уже к кануну Крестовых походов по мотивам, указанным мною в первой книге «Христа».
В результате у меня выходит то же, что и у Древса, Румянцева и Немоевского: евангельские сказания того же происхождения как и библейские, и египетские, и индусские, но только по моим выводам они выросли не из пшеничного зерна, а из реальных исключительных явлений природы и общественной жизни IV века нашей эры в центре культурной жизни того времени—окрестностях Везувия, под грохот его извержений.
