Рис. 84. Воскрешение дочери Светоносца (Иаира)
в апперцепции церковного художника XIX века.
Насколько исторично Евангелие Марка?
Я уже показывал в первой книге «Христос», что оно не могло появиться ранее VII века нашей эры, так как цитирует библейских пророков, написанных в V и VI веках, и я уже отметил, что вероятным автором его был Марк Афинский, живший между 626—725 годами нашей эры. Я дал там и абрис биографии, Этого «святого» и потому перехожу здесь прямо к характеристике его Евангелия.
Оно написано, несомненно, раньше, чем Евангелия Луки и Матвея, так как большая часть его содержания буквально переписана у них, а дополнения их к нему, особенно у Матвея, являются позднейшими сказаниями, но одной уже их явной невероятности. Поэтому Евангелие Марка необходимо взять в основу для исследования первичных евангельских апперцепции из жизни основателя христианской церкви.
В отличие от Евангелия Иоанна, характеризующегося вдохновенной по тому времени поэзией и высоко обработанным слогом, евангелие Марка дышит наивной простотой. Три—четыре из его рассказов, как, напримср, о насыщении пяти тысяч человек двумя, очевидно, небесными рыбами и пятью хлебами (планетами) (6,38), имеются почти буквально в Евангелии Иоанна, а некоторые другие написаны у Марка более простым языком. «Иерусалими у него тоже не Помпея, а палестинский городок Эль-Кудс, и Эридан и не река По, а Шериат-Эль-Кебире в Палестине.
Возьмем хотя бы самое начало Евангелия Марка.
«По написанному пророком Малахией (3,1): «Я посылаю ангела своего приготовить путь твой перед тобою», и но написанному пророком Исайей (40,3): «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте дорогу властелину, прямыми сделайте тропы его»,—явился,—говорит он,—грек,1 крестя в пустыне и проповедуя купанье покаяния для отпущения грехов. К нему выходили вся кочевническая (палестинская) страна и жители Эль-Кудса и крестились от него в реке Шериат-Эль-Кебире (лже-Иордане), исповедуя свои грехи. А грек носил одежду из верблюжьего волоса и кожаный пояс на своих бедрах, ел саранчу и дикий мед и проповедывал:
«— Идет за мною сильнейший меня, у которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви. Я крестил вас водою, а он будет вас крестить святым духом.
«И пришел в те дни Спаситель из Царского города2 и крестился от грека в реке Шериат-Зль-Кебире. И когда он выходил из воды, все увидели разверзающиеся небеса и духа, как голубя, сходящего на него, и был голос с небес:
«— Это мой возлюбленный сын, на котором мое благоволение.
«И немедленно после того дух увлек Спасителя в пустыню, и он был там сорок дней искушаем сатаною, жил со зверями, и вестники неба служили ему» (Марк, 1, 4—15).
Но я уже показал, что легенда о крещении «Спасителя» есть та же самая легенда, которая приводится в «Житиях Святых» о крещении Великого Царя (Василия Великого по-гречески), и что, кроме того, она здесь помещена неправильно в начале его деятельности. В действительности же она скорее всего относится к последнему периоду жизни «Великого Царя», когда при переходе им вброд речки во время торжественного вступления не в Эль-Кудс, а в Помпею, после «воскресения из мертвых», на осле, которого вел его ученик Иониец (Иоанн), в сопровождении нескольких тысяч восторженно провожавшего народа, налетела гроза и окрестила их всех водою с неба, а пролетевший испуганный голубь3 и сильный удар грома или даже огонь Везувия дали повод к возникновению легенды о том, что «Великий Царь» будет крестить огнем. И только уже впоследствии креститель Иониец, он же, вероятно, Иоанн Златоуст, ввел крещение в христианский ритуал в воспоминание о том, как он сам невольно окрестил своего учителя.
1 Иоанн (יון = ИУН) по-еврейски значит—грек, иониец, а также и голубь, потому что Иоанна (יונה = ИУНЕ) значит—голубица.
2Назарет от נזר (НЗР)—августейший сан, помазанник, священник, царь.
3Еще раз отмечу, что имя Иоанн значит не только иониец-грек, но и—голубь, так как Иоанна (ИУНЕ) значит—голубица.
Пока я отмечу здесь лишь одно.
Вся эта безыскусственная, анахронизированная и дезлоцированная евангельская передача, повидимому, действительного факта (как и все дальнейшее содержание брошюрки Марка) наглядно показывает, что автором этого Евангелия был человек, уже не знавший лично Иисуса и не участвовавший в каких-либо событиях его жизни. Но он искренно и, с субъективной точки зрения правдиво передал все, что слышал от своих предков и современников, даже не из третьих, а из десятых рук, с различными фантастическими дополнениями и с большими аберрациями мысли и памяти.
Только с этой точки зрения, т. е. с точки зрения наличности слухов, ходивших в седьмом веке во всей Греции, Египте, Македонии, Малой Азии, а также и в Западной Европе, о мессии, будто бы столбованном сторонниками Аронова закона и воскресшем на третий день, нам и важно изучать это Евангелие и при том не в качестве исторического документа, а только в качестве первичного еще очень наивного и маленького сентиментального романа. Оно на три четверти наполнено рассказами о сотворенных Великим Царем чудесах, из которых три или четыре приводит и Иоанн, осветив их по-своему.
Не трудно видеть, что к первоначальному стволу прирастали здесь впоследствии новые ветки, как и в только-что приведенном рассказе об Ионийце—крестителе, который в Евангелии Иоанна не сопровождается еще гласом с небес. Приросло здесь к первичному рассказу и то, что Креститель будто бы питался саранчей и ходил почти голым, в роде сирийского дервиша-монаха или нашего юродивого, тогда как это характеризует уже позднейшую стадию христианства. Точно также к рассказу о насыщении пяти тысяч человек двумя хлебами и пятью рыбами (гл. 6) прибавлен у Марка и другой рассказ о таком же насыщении еще «четырех тысяч человек семью хлебами (планетами) и несколькими рыбками» (гл. 8,5).
Сразу видно, что последнее сообщение есть лишь простое ответвление первого мифа, отдельно дошедшего до Марка из других уст. Оно служит лишь наглядным примером свойства мифов размножаться путем деления, подобно низшим животным, в роде гидр, медуз и всех микроорганизмов вообще.
Особой характеристикой Евангелия Марка является обилие рассказов об исцелении Иисусом «одержимых бесами», т. е. по нашему современному представлению истериков, истеричек и вообще припадочных больных, и об излечении одержимых «нечистыми духами», т. е.. страдающих кишечно-желудочными болезнями. Так, в Селе Утешения (Капер—Науме),—по словам Марка,—он запретил в собрании кричать «одержимому нечистым духом» (т. е. желудочному больному),4 и дух с воплем вышел из его живота, а окружающие в ужасе воскликнули:
«— Что это за новая наука, что и духами вонючими повелевает, и они повинуются ей!
«И разошлась о нем молва по всей окрестности (1,23—28),— оканчивает Марк,—и приносили к нему всех больных. Он исцелил страдавших различными болезнями, изгнал из многих бесов и не позволял бесам говорить, что они знают о том, что он Христос» (1,34).
В другом месте этого яге Евангелия рассказывается, как один человек около охотничьего шатра5 привел к нему своего сына, с детства одержимого «немым духом», т. е. падучей болезнью, схватывавшим его время от времени и повергавшим на землю, при чем он испускал пену изо рта. скрежетал зубами и цепенел. Он упал на землю и при виде «Целителя» валялся перед ним.
4 Τό πνεΰ̃μα, τό άχάθαρτοη— гадкий воздух, т. е. материально представляемый вонючий дух.
5 בית־עירה (БИТ—ИРЕ)—шатер охоты, ловитель.
«— Как давно сделалось это с ним?»—спросил Делитель его отца.
«— С детства,—ответил тот.
«— Дух немой и глухой!—сказал тогда Иисус.—Я повелеваю тебе: выйди из него и впредь в него не входи!»
И вот, немой дух вскрикнул и, сильно сотрясши юношу, вышел из него, а юноша сделался как мертвый, и многие говорили, что он умер. Но Иисус, взяв его за руку, поднял, и он встал.
Ученики Великого Царя, которых он тоже научил лечить бесноватых, т. е. истериков (внушением), спросили его наедине:
«—Почему же мы до тебя не могли излечить его?
«— Эта порода духов,— сказал он им,—не может выйти из человека иначе, как от молитвы и поста» (т.-е., от диэты) (2,17—29).
Однакоже и сам евангельский учитель,—по словам того же Марка (6,2—5),—не мог исцелить никого на своей родине, где все окружающие его знали. Когда он проповедывал там на собраниях по субботам, они скептически замечали:
«— Откуда у него может быть мудрость? Не бывший ли это зодчий, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симеона? Не здесь ли между нами его сестры?
«— Не бывает почета пророку только на родине его, а больше всего у своих родных и под своей кровлею,— ответил им на это Иисус.
«И не мог он там,— прибавляет Марк,—совершить никакого чуда» (6,5).
Все эти рассказы о медицинских подвигах Иисуса-Василия,— опять повторяю,—не могут считаться исторически неправдоподобными, так как способы лечения нервных болезней внушением практиковались, вероятно, и ранее четвертого века. Только описанию их придан здесь своеобразный средневековой колорит, рисующий не один лишь голый факт, но и отношение к нему самого рассказывающего. Великой магистр, т. е. Христос, в Евангелии Марка вырисовывается перед нами, как и у Иоанна, прежде всего врачом, прославившимся несколькими удачными исцелениями истериков, в соответствии с чем является и его имя Иисус, которое значит спасатель, целитель.
Рис. 84. Воскрешение дочери Светоносца (Иаира) в апперцепции церковного художника XIX века. |
Другие рассказы того же Марка, если они,—опять скажу,— не пересажены в биографию Великого Царя с чужой гряды, также невольно наводят на мысль, что он действительно был хорошим психотерапевтом.
Возьмем хотя бы рассказ Марка о воскрешении им из мертвых, т. е. из летаргического сна, двенадцатилетней дочери Просветителя,6 начальника общественного собрания, в присутствии своих учеников Петра, Иакова и Иоанна, хотя именно Евангелие, приписываемое Иоанну, и не упоминает об этом, а взамен того говорит о воскрешении Лазаря, уже три дня лежавшего в гробнице.
«Он пришел в дом начальника общественного собрания,— говорит Марк,—и увидел, там плачущих и громко вопиящих о его умершей дочери.
«— Почему вы плачете?—сказал он им.—Девочка не умерла, а спит».
Он взял ее за руку и сказал:
«— Девица, тебе говорю, встань!
«И она тотчас же встала и пошла» (5,38—43).
И это, как видит читатель, описано совершенно так, как и теперь описываются пробуждения загипнотизированных больных современными психиатрами, при чем объектами опытов обыкновенно и бывают девушки.
А в другом месте Марк рассказывает, как Иисус исцелил расслабленного, т. е. параличного, в Селе Утешенья,7 повелительно сказав ему:
«— Встань, возьми постель твою и иди домой» (2,3—4).
Но ведь не без успеха делается это и теперь...
6 יאיר (ИАИР)—от אור (АУР)—свет.
7Капер-Науме (כפר־נחום = КПР-НХУМ)—Село утешенья.
Затем, евангельский магистр—по Марку—поднимает за руку с постели и тещу своего ученика Петра, повидимому, лежавшую в припадке истерии, принятой окружавшими за горячку, «и она поднялась и стала им спокойно служить» (1,30).
Вполне возможно поверить рассказу Марка и о том, как «женщина, страдавшая неумеренными кровотечениями в продолжение двенадцати лет, исцелилась от своей болезни, прикоснувшись к его одежде в толпе».
«Иисус,— говорит Марк,— почувствовав, что вышла из него сила, повернулся к толпе и спросил:
«— Кто прикоснулся к моей одежде?»
Женщина пала перед ним на колени и сказала ему всю правду. А он ответил ей:
«— Дочь моя! Тебя спасла твоя вера. Иди спокойно и будь здорова» (5,25—34).
Читатель сам видит, что прибавка о вышедшей «силе» взята здесь из средневековой практики внушения, а самый факт выздоровления от простого прикосновения к евангельскому «магистру», конечно, был возможен только во время полного блеска его славы, т. е. после его «воскресения из мертвых».
Если мы будем руководиться не случайным размещением в Евангелии Марка таких различных слухов, ходивших о Великом Царе в следующих поколениях, а дадим им место по их психологической возможности, то, несомненно, должны поместить и этот рассказ в самом конце Евангелия, внеся его в легенду о его торжественном входе в город Святого Примирения, при котором это могло и действительно произойти.
Но как бы мы ни посмотрела на волшебные рассказы о «Христе», приводимые простодушным Марком,—увидим ли мы в них простые произведения чистой древней фантазии, разыгравшейся в конце IV века нашей эры и продолжавшейся весь V, VI и VII века под впечатлением чудесного «воскресения Столбованного Учителя из мертвых», или увидим в них более или менее точную передачу реальных фактов из его жизни и галлюцинаций его учеников, а то и целой толпы, имевших место после его столбования,—это нам все равно. «Сын бога Громовержца» в Евангелии Марка, как и в Евангелии Иоанна, является не столько провозвестником каких-либо новых научных или религиозных идей, сколько знаменитым в своей стране врачом, без всякой политической или религиозной окраски. Даже и самое учение о том, что он «сын бога», явно возникло уже после его «воскресения», а он сам,—говорят нам,—называл себя, большею частью, только «человеческим сыном», а если и «божиим, то в том же смысле, как называл и тех, кто хранит откровение отца богов.
Так в чем же,—повторяю еще раз,—была причина ненависти к нему первосвященника Исследователя8 и всего арианского .(фарисейского), фактически ничем не отличавшегося от него, духовенства того времени? Неужели только в том, что он лучше их исцелял больных и срывал в субботу придорожные колосья по пути? Но это слишком уже наивно придуманное объяснение. Или этой ненависти совсем не было, или его возненавидели за предсказания скорой гибели Помпеи от извержения Везувия, или,—повторю еще раз,—она могла возникнуть из-за того, что он не хранил от посторонних людей тайн тогдашних оккультных наук, открывавшихся лишь избранным в храмах при посвящении их в самую высшую из ученых степеней, что, повидимому, сопровождалось обрядом помазания, вследствие чего Иисус и назывался Христом, т. е. помазанником, и это слово обозначало совсем не мессию, т. е. грядущего бога, а исключительно магистра наук.
8Даю этот перевод греческого начертания Каиафа по Крудену.
Припомнив, что религия была в то время лишь общей философией тогдашних наук, что звание священника совершенно сливалось со званием ученого и что наука хранилась в глубокой тайне от всех непосвященных, мы можем себе представить, в какой ужас должна была привести тогдашних, замкнутых в своем кругу, оккультистов одна мысль о том, что он начал открывать тайны их магии, алхимии, медицины и астрологии под открытым небом всякому желающему, даже детям, которые по словам всех евангелистов (Марк, 10,14; Матв., 18,10), особенно охотно ходили его слушать, а вместе с тем, может быть, стал разоблачать и их шарлатанства, совершаемые с целью увеличения своих доходов, путем развития суеверия в населении.
Только с этой точки зрения и станет психологически понятным осуждение его первосвященником «Исследователем» и его коллегами на казнь у столба Везувия под предлогом предотвращения таким способом вулканического извержения.
Но есть ли,— спросят меня,—в евангельских рассказах какие-нибудь намеки на его полемику с тогдашними учителями—священниками? Есть, и даже не один. Вот, например, два намека сразу.
«Множество народа,—сообщает нам Марк,— слушали его с услаждением... И говорил он в своем учении: остерегайтесь разъяснителей закона Избавителя (Моисея), любящих ходить в длинных одеждах, чтоб принимать приветствия в народных собраниях, сидеть впереди всех и возлежать первыми на пиршествах» (Лука, 12, 38—40). «Вы (священники) не имеете в себе любви к богу»,— вкладывает в его уста Иоанн.— «Не думайте, что я вас буду обвинять перед небесным отцом: обвинит вас Избавитель (Моисей), на которого вы уповаете» (Иоанн, 5, 15).
В том же роде мы находим и другие места в Евангелиях, а относительно его публичных поучений, в роде «нагорной проповеди», мне нечего распространяться: они общеизвестны.
