Рис. 81. Астрология в хиромантии.
Со старинного рисунка.
Начнем разбор Евангелий с Евангелия Иоанна, потому что оно более других носит характер историчности. В нем нет, например, ничего о рождении Иисуса от Небесной Девы, как у Луки (1,26); нет ничего об астрологах, увидевших, по Матвею (2, 1), его звезду на небе и пришедших поклониться ему, лежащему в яслях, первоисточник которых мы тоже видим в группе звезд. «Ясли» в созвездии Рака. В нем не указано даже и имен двенадцати учеников Иисуса, первоисточник которых, кроме двух—трех реальных, мы видим в двенадцати созвездиях Зодиака, хотя в конце шестой главы и говорится об этом числе и даже прибавляется, что двенадцатый ученик был «дьявол».1
В нем указано только (во второй главе), как Андрей (по-гречески Мужественный) привел к Иисусу из дома Подкрепленья (Вифсаиды) своего брата Симона, имя которого по-еврейски значит Слышащий.2 Иисус,—говорит автор,—назвал его Камнем, и на другой день, на пути в Галилею, нашел себе еще третьего ученика Филиппа (Наездника), а этот привел к нему еще Богоданного (Нафанаила),3 которого увидел под смоковницей и которому Иисус сказал:
«— С этого времени вы будете видеть небо открытым и вестников бога (созвездия), восходящих и нисходящих к человеческому сыну» (Иоанн, 1, 54).
1 Διάβολος (диаволос)—уловитель, от διά (диа)—чрез и βόλος (болос)—закидыванье сетей.
2От שמע־און (ШМЭ-АУН), где ШМЕ значит слух, слава, а АУН—сила, а также и город Он, по-египетски город Солнца—Гелиополис; на восточном берегу Нила. С обычной точки зрения непонятно только, как у еврея был брат грек.
3נתן־אל (НТН-АЛ)—данный богом.
Здесь указание на небо заставляет заподозреть, что все эти четыре ученика в Евангелии Иоанна символизируются четырьмя кардинальными созвездиями неба, в роде того, как в Апокалипсисе, и в таком случае мужественный Андрей будет как бы Пегас, замещающий Рыб (дом Подкрепления); Слышащий (Симон), прозванный Замковым камнем свода, будет как бы верхний Близнец; Наездник будет, конечно, Стрелец, а для Натанаэла—Божьего Дара—остается Дева или Волопас.
Других учеников нет в первых главах Иоанна, а в последних говорится еще о трех: о Близнеце (Фома значит двойник и в таком случае созвездие Рыб), о богославном (Иуде) и, наконец, об Иуде, муже-Льве (Искариоте), который потом привел воинов на место за потоком Кедровом, где был в то время Иисус, но не предал его, по Иоанну, поцелуем за деньги, как говорится у других евангелистов, а сам Иисус, будто бы, предложил пришедшим взять себя.
Считая тут и «ученика, которого любил Иисус, мы находим здесь (по числу планет) только семь явных и верных учеников, из которых два—Андрей и Филипп—носят греческие имена.
Из двенадцати апостолов, перечисленных у Марка, и у двух остальных евангелистов, списывавших с Марка, здесь недостает Варфоломея, Матвея—сборщика податей, Леввея-Фаддея, Симона Кананита и самого Иоанна с его братом Иаковом Заведеевым.
Затем рассказывается о двух тайных учениках Иисуса. Первый из них был Победитель народов (по-гречески Никодим, может быть, Орион), по убеждениям арианин (фарисей), которому Иисус почему-то совсем ни с того, ни с сего сказал при первом взгляде:
«— Кто не родится от воды и вдохновения, тот не может войти в царство бога. А. вдохновение дышит, где хочет, голос его слышишь, но не знаешь, откуда оно приходит и куда идет. Так бывает и со всяким рожденным от вдохновения».
Понятно, что «Победитель народов» ничего не смог ответить на такие неожиданные для него слова.
Второй тайный ученик был Кратер Громовержца, Лев гроба господня (Иосиф Аримафей), и упоминается только как принимавший участие в погребении Иисуса, вместе с тремя Мариями: «Марией Магдалиной, Марией Клеоповой и Марией, матерью Христа».
Кроме этих лиц, в евангелии Иоанна упоминается еще об Иоанне, окрестившем Иисуса и свидетельствовавшем о нем словами:
«— Это—сын божий...» (1, 36).
Затем говорится о Марфе, сестре Марии, и о брате их Богопомощнике (Лазаре), воскрешенном Иисусом из мертвых после того, как от него уже шел трупный запах (гл. 11, 39).
Затем называется по имени некий Милостивец (Анна), к которому воины повели сначала Иисуса и который отправил его к своему тестю, патриарху Следователю (Каиафе), а тот утром в четверг (20 марта 368 года) отправил его в исповедалище (преторию) к Копьеносцу (Пилату), чтобы он предал Иисуса смерти. Но Копьеносец сначала отказался, расспрашивал присланного и отсылал много раз взад и вперед, но, затем, руководители тогдашнего арианства яко бы пугнули его тем, что если он освободит «называющего себя царем богославных», то покажет себя врагом самого императора. Тогда Копьеносец, будто бы, разрешил столбовать его в шестом часу предпасхальной пятницы (19, 14), начинавшейся тогда не с полночи, как теперь, а с вечера четверга.
Времени рождения и смерти Иисуса здесь не определено: ни о каком царе Герое (Ироде) не говорится. А первосвященник Следователь, о котором в Евангелии Марка и Луки совсем не упоминается, и Пилат, т. е. копьеносец, к имени которого даже не прибавлено «Понтий», как это сделал Марк,—являются оба личностями настолько неопределенными, что опираться на них для установления хронологии, помимо нашей астрономической, было бы очень легкомысленно.
Таков персонал, фигурирующий в Евангелии Иоанна.
Сущность религиозного учения Иисуса изложена в нем очень неопределенно. Евангелие это, как известно, начинается апофеозом творческому слову, которое автор считает не простым сочетанием звуков, как мы теперь, а своеобразной сущностью в роде одухотворенного газа.
Вылетая из уст человека, оно творит мимолетные образы, затем исчезает из мира, а выходя из уст бога, оно творит длительные предметы и остается вечным, как и сам бог.
«В начале было Слово и Слово было у бога и Слово было бог»,—говорит Иоанн.—«Все через него было начато а без него не возникло ничего из существующего. В нем была жизнь, и жизнь была свет людям, и этот свет во тьме светит, и тьма не поглощает его». «Был человек, посланный богом, имя ему Иоанн; он пришел, чтобы свидетельствовать о свете, чтобы все уверовали чрез него. Был свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир через него начал быть, и мир его не узнал. Пришел к своим, и свои его не приняли, а тем, которые его приняли, дал власть быть детьми бога. Так Слово стало плотью и жило с нами, полное благодати и истины, и мы видели его славу, как единосущного с» своим Отцом». Иоанн свидетельствовал о нем и говорил:
«— Это тот, о ком я сказал, что идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня» (гл. I, 1—15).
Здесь даже трудно понять, кто такой Иоанн... Многие исследователи теперь думают, что это личность чисто мифическая, списанная с созвездия Водолея, тем более, что и в остальном своем содержании Евангелие Иоанна не чуждо примеси воображаемого. Но примесь эта чрезвычайно характерна. Везде об Иисусе говорится здесь не столько как о проповеднике любви к богу и человеку, сколько как о величайшем маге, обладавшем всей глубиной познания и всем могуществом, которое оно дает. Он рисуется совершенно как в египетских мифах Гермий, трижды величайший сын богов Озириса и Изиды, открывший людям все оккультные божественные науки: алхимию, медицину, астрологию, поэзию, .математику, и прилагавший их чудесные свойства к улучшению жизни окружающих людей.
Так во второй главе рассказывается о чисто алхимическом превращении Великим Магом воды в вино во время бракосочетания в «Кане Галилейской».
«Так как недоставало (на брачном пире) вина, то мать Иисуса сообщила ему об этом и сказала служителям:
«— Что он велит вам, то и сделайте.
«А тут было шесть глиняных кувшинов, вмещавших по две и по три меры воды для омовения рук и ног гостей. Иисус говорит слугам:
«— Почерпните и несите к распорядителям пира».
А когда распорядитель отведал воды, сделавшейся красным виноградным вином, то оно оказалось таким хорошим, что он позвал жениха и сказал ему:
«— Умные люди подают на пиру сначала лучшее вино, а потом, когда все уже напьются, худшее, а ты хорошее сберег до сих пор.
«И уверовали в него ученики его»,—прибавляет наивно автор (Иоанн, 2, 1—12).
Ясно, что легенда эта могла возникнуть только тогда, когда стали уже известны некоторые химические взаимодействия растворов, сопровождающиеся переменой цвета и вкуса жидкостей при их слиянии. Иисус с такой точки зрения характеризуется автором Евангелия прежде всего остального как человек, знакомый с древней алхимией, хотя можно допустить и то, что первый росток этой легенды и вырос на какой-нибудь посторонней почве и только пересажен молвой в биографию евангельского Целителя, как подходящий к его действительной деятельности,
Самое название местности, где это происходило, Кана Галилейская, которое нигде больше в Библии не встречается, кроме как у евангелиста Иоанна, вероятно установлено им уже впоследствии по астрологическим соображениям, так как в переводе с еврейского оно значит вообще «Подножие Круга», а в астральном смысле «Подножие Зодиакального пояса», по которому совершаются круговые движения планет. А территориально это очень древний итальянский город Канны (Cannae) в Апулии, в Палестине же такого города не известно. Единственный город Хане, похожий на это, в Библии (Иез., 21—23) помещается в халдейском переводе и по толкованию Иеронима, Ефрема и Мидраша-Рабби в Халокитиде на восточном берегу Тигра, т. е. очень далеко от предполагаемого места деятельности Иисуса.
Рис. 81. Астрология в хиромантии. Со старинного рисунка. |
Возможно, что поводом к легенде о превращении воды в кровь было кровавое преображение луны в Урне Водолея, т. е. в Августе (при солнце во Льве), имевшее место около времени Василия Великого. Но единственное и притом плохо подходящее лунное затмение было только в год 361—VIII—3, в 3 часа 44 минуты от Гринвичской полуночи с глубокой фазой (15"4) перед рассветом. А во время Иоанна Дамасского было частное в год 695—VIII—29, в 21 час 10 минут от Гринвичский полуночи, с фазой 10"9,' полуночное для +42° земной долготы, и полное—в год 723—VIII—20, в 21 час 18 минут от Гринвичской полуночи (полуночное на +41° земной долготы), но очень глубокое, с фазой 19"8.
Наиболее подходит здесь затмение 695 года.
Рассмотрим теперь и следующее чудо Иисуса по Иоанну. Оно носит чисто дивинистический характер, если под словом «дивинистика» мы объединим все древние науки, учившие предсказывать будущее людей по неуловимым для обычного человека выражениям глаз, чертам лица, складкам на ладонях рук (рис. 81) и по времени рождения, а будущее человеческих коллективов—по движению облаков, птиц, зверей, планет и т. д., для чего существовал специальный класс ученых магов и прорицателей, приводивших часто себя для ясновидения в экстатическое состояние различными наркотическими. средствами.
Усталый Иисус, присевший, по словам Иоанна, на пути около Самарийского (т. е. Римского) города Сихара, у колодца Богоборца на поле Кратера Громовержца, рассказал совершенна незнакомой ему женщине ее прошлое. Она пришла к колодцу будто бы «около шестого часа» (считая от утра, значит в полдень, как выходит по самому содержанию рассказа), чтобы зачерпнуть воды. Иисус попросил у нее напиться и сказал, что вместо ее колодезной воды, «которая только временно утоляет жажду», он может дать ей «воды живой», от которой «пьющий не возжаждет вовек». Самаритянка попросила его дать ей такой воды, а он вместо ответа на ее просьбу, вдруг ни с того, ни с сего, предложил ей привести к нему ее мужа.
«— У меня нет мужа,—сказала она».
А он ответил:
«— Правду ты сказала. У тебя было уже пять мужей, а тот, которого ты теперь имеешь, не муж тебе» (4, 18).
Она побежала рассказать об этом своим знакомым, говоря всем:
«— Подите и посмотрите, не сам ли это Великий Магистр».
«И многие самаритяне (римляне), — заканчивает Иоанн это сказание, — уверовали в него по слову женщины, свидетельствовавшей, что он рассказал ей все, что она сделала, и он пробыл там два дня» (4, 39—40).
 Рис. 82. Иисус и римлянка, которой он рассказывает ее интимные дела (Иоанн, 4, 7). Библейская легенда в апперцепции современного иллюстратора. Из книги Les saints évangiles, avec les dessins de M. Bida |
Здесь, как видит сам читатель, евангельский Учитель рисуется таким же угадывателем мыслей и дел окружающих его людей, как и остальные дивинисты, о которых говорят нам старые и новые сообщения различных «достоверных свидетелей». Пережитки этой древней профессии, связывавшейся с оккультными знаниями, мы встречаем и теперь в существовании профессиональных хиромантов, гадателей на картах, прорицателей и чтецов чужих мыслей. И несомненно, что некоторая возможность последней способности действительно имеется в подсознательной области человеческой души, для которой могут быть слышны и мысленно произносимые другими слова, в чем, повидимому, и заключается первопричина наших симпатий и антипатий к тем или другим людям.
Вполне возможно, что и «Великий Царь» обладал значительной долей такой отзывчивости. А в том, что после его удивительного воскресения из мертвых и внезапного исчезновения через несколько дней или недель без следа с исторической сцены о нем легко создавались подобные рассказы в продолжение всей второй половины IV века и в продолжение всего V, а может быть и VI, VII и VIII веков, в этом едва ли можно сомневаться.
Обращаясь к определению на географической карте места действия этого рассказа, мы снова не находим ничего подходящего для него в Палестине. Самое имя города Сихара нигде не упоминается более ни в Библии, ни в Евангелиях, а по значению оно может быть и торговым рынком, и пустыней, жилищем кочевников и даже чем-либо астральным. А Самария у пророков постоянно толкуется в смысле государства богоборцев, в противопоставлении государству богославцев и в переводе на русский язык значит Сторожевой Город, т. е. итальянский Рим.
Следующее чудо из приводимых Иоанном характеризует евангельского Христа уже как врача психотерапевта, исцеляющего параличных больных внушением.
«Есть,—говорит Иоанн,—в городе Святого Примирения (Иеру-Салиме), близ ворот Овна, купальня, называемая Домом Милосердия, при которой было пять крытых проходов (астрально: пути пяти древних планет), и Вестник божий (комета?) по временам слетал в купальню, возмущая воду, и тот кто первый входил в нее после того, выздоравливал, какою бы пи страдал болезнью.
«Тут был,—сообщает Иоанн,—человек, ждавший тридцать восемь лет. Иисус, увидав его, лежащего, говорит ему:
«— Хочешь быть здоровым?
«Больной ответил:
— «Да. Но нет человека, который опустил бы меня первого в купальню, когда возмутится вода.
«Иисус же повелительно сказал ему:
«— Встань! Возьми постель твою и ходи!
«И больной тотчас выздоровел, взял свою постель и пошел» (Иоанн, 5, 2—18).
Такого рода исцеления нервных больных путем повелительного внушения, что они здоровы, в настоящее время не только практикуются в монастырях, посредством чудотворных икон, но и разрабатываются экспериментально в серьезной медицинской науке, делая с каждым десятилетием значительные шаги вперед. Ими же вызвана к существованию и особая специальность—врачей психотерапевтов.
Несомненно, что такой способ лечения открыт был старинными жрецами еще до времени жизни евангельского Христа, а потому и вполне правдоподобно, что одна из его специальностей состояла именно в лечении «бесноватых», т. е. истерических больных путем повелительного внушения, что «бесы из них уже вышли». Особое внимание обращает на такие медицинские чудеса Иисуса Марк, а с его слов и другие позднейшие евангелисты—Матвей и Лука.
Обращаясь к определению места действия этого рассказа, мы, с обычной точки зрения, опять попадаем в тупик. На арабской географической карте той области земного шара, которую современные христиане считают местом деятельности Иисуса и называют Палестиной, никакого города Иерусалима нигде нет. То, что на европейских картах носит имя Иерусалим, у местных жителей называется с незапамятных времен Элъ-Кудс, а у древних римлян называлось Элия Капитолина (Aelia Capitolina). В Библии, в книге «Иисус,4 говорится, что город, который получил имя города Святого Примирения, назывался прежде Ивюс,5 о чем опять-таки не осталось никаких других преданий у местных жителей Эль-Кудса.
4 Иисус, 18, 28. Сравните также в Кн. Судей, 19, 10; Бытие, 10, 16; Захария, 9, 7.
5יבוס (ИВЮС)—может-быть от urbs Iovis—город Громовержца.
Первым упоминающим это имя историческим документом, древность которого установлена (как мы видели выше) вполне точно астрономическими вычислениями, является Апокалипсис. Но и в нем под названием Новый Иерусалим подразумевается небо в своем утреннем наряде. В таком же смысле Иерусалим часто встречается и у библейских пророков. При общем сопоставлении всех имеющихся у нас о нем упоминаний приходится заключить (как я и показывал уже во второй книге), что это имя употреблялось очень часто и фигурально (что исследователю всегда необходимо иметь в виду).
Само собой понятно, что в Палестине никогда не было купальни, в которую нисходил бы по временам с неба ангел, чтобы помутить её воду, так как там нет никаких признаков гейзеров или временно бурлящих минеральных источников. Таковые могли быть только на Флегрейских полях близ Везувия. Самое место их у Ворот Овна в Доме Милосердия довольно двусмысленно, и уже одно то обстоятельство, что в астрологии созвездие Овна называлось, между прочим, Домом Милосердия, заставляет предполагать, что обстановка исцеления Иисусом расслабленного целиком взята оттуда, хотя и навеяна уже известными в то время минеральными целебными водами. Возможно также, что ангел у ворот Овна была комета.
Почти все дальнейшие чудеса, рассказываемые Иоанном, носят уже типический отпечаток древней магии, т. е. вызова галлюцинаций путем внушения, хотя темы и особенно детали для них и взяты, может быть, тоже не из реальной жизни евангельского мага, а пересажены в его биографию с других гряд, например, из области астрономических, психологических и биологических явлений, фантастически преломившихся в первобытных умах, которые приводили их в причудливую связь с жизнью выдающихся людей. Так, в шестой главе Иисус перед пасхой, когда солнце проходит через созвездие Двух Рыб, насыщает двумя рыбами и пятью хлебами (планетами) пять тысяч человек, после чего, по словам Иоанна, остатков от них набралось 12 коробов (созвездий Зодиака).
Если придать этому мифу астрологическое происхождение, то можно отметить, что перед еврейской пасхой, ровно за шесть лет до столбования евангельского Христа, т. е. в марте 362 г., в созвездии Рыб, действительно, сходились Солнце, Луна, Юпитер, Меркурии и Венера, которые вслед за пасхой и разбрелись по всем двенадцати созвездиям Зодиака. С этой точки зрения возможно вполне допустить, что поводом к рассказу о рыбах, как о равноденственном созвездии, было публичное поучение Иисусом народа по астрологии, а вместе с тем возможно сделать и заключение, что первопричиной ненависти к Великому Учителю тогдашних священников было его стремление вывести науку из области тайных знаний, доступных только посвященным (т. е. христам) после долгого их искуса, и сделать ее достоянием всякого любознательного ума. Но об этом мы еще поговорим потом.
Кроме того, указанное Иоанном место проповеди «по ту сторону Галильского моря» астрономически означает—но ту сторону Зодиакального круга (Галиля).
Затем, необходимо принять во внимание и то важное обстоятельство, что около самого этого времени, по словом гебраистов, был опубликован кем-то «величайший секрет первосвященника»—девятнадцатилетний цикл новолуний,—благодаря чему пал престиж иерарха в городе Святого Примирения, внушавшего другим, что он один может предсказывать эти небесные явления по специальному откровению бога на каждый раз, и посылавшего гонцов с вестью о ближайшем дне этого события. Если допустить, что этот секрет и был выдан Иисусом, то нет причины искать другого объяснения вражды к нему со стороны арианского духовенства.
Затем в девятой главе Евангелия Иоанна излагается, как факт (дошедший до автора, очевидно, из десятых рук), исцеление Иисусом, в одну из суббот, «слепого от рождения».
Он сделал это чрезвычайно просто:, плюнул на землю и, сделав грязь из плевка, помазал ею глаза слепого и приказал ему идти и умыться в Купели Послания (Силоам, 9, 6), после чего слепой прозрел. Первоисточником этого рассказа является, может быть, простой восход луны или солнца в «слепом (т. е. затменном) виде» над горизонтом. Такие восходы солнца в средиземных странах были с начала нашей эры и до наших дней только:
в год 174—II—19 в Сицилии,
в год 695—II—19 около Антиохии Сирийской и
в год 1095—II—13 на восток от Дамаска.
Значит, ничего подобного не было при жизни евангельского учителя, будем ли мы хронологировать ее по церковному—в начале нашей эры,—или, по моему методу, отожествляя «Христа» с Великим Царем из Четьи-Миней. А при Иоанне Дамасском, которого я считаю за автора евангелия Иоанна, как раз такое «слепое от рождения» солнце взошло около самой урны Водолея 19 февраля 695 года, когда символ Христа —месяц находился как раз близ него и, можно сказать, «смазал ему глаза грязью»... Юпитер смотрел на все это из Овна, а Сатурн—с другой стороны из Козерога.
А в следующих строках говорится о том, как «фарисеи» (ариане) допрашивали прозревшего:
«— Кто открыл тебе очи?
«Они не поверили его словам, что он был слеп от рождения, и спросили его родителей:
«— Знаем,—ответили те,—что это наш сын, и что он родился слепым, но не знаем, кто исцелил его.
«Они боялись,—прибавляет автор,—приверженцев богославия (иудеев), которые сговорились, чтобы тот, кто признает Иисуса Христом (т. е. посвященным в тайны науки), был отлучен от церкви» (9, 22).
«— Не от бога,—говорили арианские фарисеи,—этот человек, потому что не хранит седьмицы (субботы)».
А Иисус будто бы сказал им:
«— Я пришел в этот мир, чтобы слепые видели, а видящие стали слепы» (9, 39).
Вся эта серия чудес заканчивается у Иоанна рассказом о том, как Иисус воскресил из мертвых одного своего знакомого, Богопомощника (Лазаря), т. е., если понимать буквально, пробудил его от летаргического сна, все равно сделано ли это было Иисусом действительно, или вписано в его биографию из чужой практики.
«Богопомощник, друг наш, уснул, но я пойду разбудить его,—сказал он, по словам Иоанна, своим ученикам. И все они пошли в Дом Милости, где тот жил, в пятнадцати стадиях от города Святого Примирения».
Придя туда, евангельский маг нашел, что его друг уже четвертый день лежит погребенным в склепе.
«Сестры умершего, Марфа и Мария, подвели его к его гробнице и сказали:
«— Если бы ты был с нами, не умер бы наш брат.
«Но он, приказав отвалить камень от пещеры, крикнул громким голосом:
«— Лазарь! Иди вон!
«И умерший вышел из гробницы, обвитый простынями и по рукам, и по ногам» (11, 4— 4).
 Рис. 83. Воскрешение Иисусом Лазаря. Евангельская легенда в апперцепции современного европейского художника. Из книги «La Sainte Bible» с рисунками Густава Дорэ. |
Читателю, знакомому с современной практикой гипнотизма и лечения внушением нервных больных, невольно кажется, что он читает этот рассказ не в Евангелии, написанном более тысячи лет тому назад, а в курсе современной психотерапии. Евангельский целитель и в этом рассказе ничем не отличается в своих чудесах от профессоров XIX—XX веков: Шарко, Рише, Бернгейма и других врачей-психотерапевтов. Одежда события другая, она—средневековая, но факты те же самые, какие наблюдаются и теперь. Иоанн Дамасский в VIII веке определяет эти события как чудеса, а доктор Бернгейм в XIX веке так говорит о гипнотических воздействиях с точки зрения современной науки:
«Всякое чужое приказанье, воспринимаемое мозгом, имеет стремление обратиться в действие. Если я скажу кому—нибудь: «Встаньте!», то он непременно получит импульс встать и встанет, если не подавит такого импульса собственной волей. Если я скажу: «вон бежит собака!», то у всякого в мозгу появится мимолетный образ собаки и возникнет тенденция представить ее взору, как действительно бегущую собаку. Каждое постороннее внушение имеет стремление реализироваться в нас. Значит, каждый человек поддается постороннему внушению, но это стремление мозга воплотить воспринятое им из другого мозга представление у нормальных бодрствующих людей ограничивается воздействием сознательных сил мозга, проявляющихся в рассудке, внимании и благоразумии и составляющих его контрольный аппарат.
«Они-то и действуют, как тормозы постороннего внушения.
«Все, что ослабляет контрольный аппарат мозга, облегчает . реализацию внушаемого представления. Таково действие усыпления, когда контрольный аппарат мозга бездействует и потому безгранично дарит фантастическое. Таково же действие всяких средств, отвлекающих мозг от впечатлений окружающего мира. Достигнув этого отвлечения, вы можете внушать человеку отчетливо и твердо данными приказаниями все, что вам угодно».
Так скажет и всякий другой современный ученый, а маг VIII или IX века и все его пациенты считали галлюцинации действительными появлениями существ из чуждого мира.
Таковы были и евангелисты. Они искренно описывали невероятные события в роде хождения Иисуса по воде, как действительные факты. Но они были только внушениями Иисуса, если его ученики действительно были их свидетелями, или оказались внесенными в его биографию из чьей-нибудь другой деятельности. Одна астрология не сделала бы из восхождения солнца в слепом виде исцеления слепца, если реальная жизнь не давала уже случаев исцеления слепых. А что практика внушения действительно существовала в средние века в среде посвященных в оккультные науки, об этом свидетельствуют не одни евангельские рассказы! Такая власть над людьми хранилась тогда как великая тайна в храмах Запада и Востока, и она передавалась только посвященным (т.—е. христианам, или назареям) после предварительного обучения их всем остальным наукам того времени и лишь после того, как обучаемый признавался того достойным и клялся хранить в тайне от всех посторонних. Это, повидимому, и была последняя и высшая степень посвящения в оккультные науки.
Был ли посвящен в такую высшую степень и Великий Царь Четьи-Миней, евангельский Иисус?
Для того, чтоб не сбиваться на ложную дорогу в разборе этого вопроса, нам необходимо твердо помнить уже сказанное мною вначале, что он никогда не был простым плотником.
Прежде всего, в Палестине, Сирии и Египте деревянных домов никогда не было, а потому не было и плотников. Там жили или в палатках (кочевники), или в домах из камней, после того, как открыли свойство прокаленного известняка быстро отвердевать после его гашения водою под влиянием воздуха и этим цементировать приложенные друг к другу камни в одно целое. Строение домов было тогда не ремесло, а высшее искусство, требовавшее знаний, а потому и евангельский Христос, и его отец не были ни плотниками, ходившими с топором, ни каменщиками, работавшими с лопаткой для извести. Они были тем, что мы теперь называем архитекторами и зодчими, а это было такое высокое звание, что родословные высших зодчих записаны и до сих пор на стенах египетских храмов наравне с родословными царей.
И он сам, и отец его Иосиф, и мать его Мария, и братья его, Иаков, Иосия, Иуда, Симон, и несколько сестер (Марк, 6,3) принадлежали к высшему образованному кругу. Он получил,—говорят нам,—образование в Миц-Риме. Евангелия везде называют его «учитель». Но и это слово в нашем переводе не дает нам правильного представления. В греческом тексте стоит «дидаскол» (Матвей, 8, 19), а в латинском «Magister»—магистр.6
6 В итальянской версии maestro, во французской maitre, в английской master, в немецкой Meister, все это—лишь особые произношения первоначального звания магистр, т.—е. доктор магии.
Значит, евангельского Христа звали магистр, и это было не простое определение того, что он кого-то самовольно чему-то учил, а официальное звание, обозначавшее, что он имел право учить, т. е. имел ученую степень. Еще более указывает на это другое—его имя Христос, что в толковом переводе, как мы видели, значит посвященный в высшую степень оккультных знаний.
Но где же он мог быть посвящен в нее, т. е. получить звание Христа? Скорее всего в Александрии, которая была в то время центром мировой культуры и еще хранила (до 389 года) знаменитую Александрийскую библиотеку. Там, повидимому, он и провел свою молодость в усердных занятиях, прежде чем переселился в Италию, к подножию Огнедышащей горы, на которой и. был столбован.
Отметим еще раз, что ни один из двух первых евангелистов, ни Иоанн, ни Марк, не обмолвились ни одним словом о том, где он родился и жил и что делал до тридцати лет. А сказание Матвея о бегстве его отца со всем семейством в Египет (смешиваемый с Миц-Римом) и о возвращении оттуда будто бы еще во время его детства, а также и сказание Луки, будто после этого родители его «ходили с ним каждый год в город Святого Примирения на праздник Пасхи, во-первых, слишком поздни для того, чтобы быть надежными, а во-вторых, доводят возраст Иисуса только до двенадцати лет (Лука, 3, 42). После этого, в продолжение по крайней мере восемнадцати лет, у них ни слова не говорится о его жизни. Только в пророчестве Осии, писаном не ранее V века, написано, очевидно, о том же Иисусе:
«Из Миц-Рима призвал я сына моего» (Ос., 11),
В начале христианской эпохи основал там свою греческую школу величайший из ученых древности—Клавдий Птолемей, в одно и то же время и географ, и астроном, и физик, и геометр, первый из показавших закономерность в видимых движениях небесных светил и давший некоторую возможность предсказания их будущих положений. И пусть приписываемые ему теперь сочинения и являются продуктами позднейших пополнений и даже изменений, но и того, что несомненно будет оставлено на его долю, вполне достаточно, чтобы признать его величайшим из астрономов, истинным отцом этой науки.
И если в IV веке и евангельский «учитель»,—как я уже упоминал не раз,—стал публично учить, что вселенная вовсе не кружок суши и морей, покрытый стеклянным куполом, а шар, вокруг которого движутся на хрустальных прозрачных колесах планеты, а над ними ежесуточно вращается и последняя стеклянная сфера звезд, то впечатление, произведенное этим на сторонников прежней легенды о сотворении мира в шесть дней, должно было быть совершенно таким же, как и впечатление открытия Коперника о движении земли на средневековых теологов. Оно являлось разрушением седьмицы творения, вредным учением, которое надо было во что бы то ни стало уничтожить, и не в этом ли обстоятельстве заключалась одна из причин обостроения религиозных распрей среди монотеистов в IV веке? Не в этом ли,—повторю я снова,—заключалась истинная причина к осуждению «Великого Царя», нарушавшего седьмицу творения, как впоследствии и система Коперника послужила причиной осуждения Галилея, Джордано Бруно и других последователей Коперника? И самое обвинение, будто «Великий Учитель» нарушал покой седьмого дня (субботы), не есть ли простая аллегория того, что он отвергал только-что приведенное учение о шестидневном творении и об успокоении бога от всякой деятельности в седьмой день?
Правда, его ученик Иоанн в Апокалипсисе держится, повидимому, еще библейских взглядов на устройство мироздания, если его слова «о четырех углах земли» не относятся только к континентам.
Я не считаю, конечно, этих своих замечаний за что-нибудь большее, чем простые вопросы, но они невольно возникают, когда начинаешь думать о действительных причинах осуждения «Великого Учителя», так как выставляемая его обвинителями причина, будто он самовольно называл себя царем богославных, только один предлог, явно измышленный его врагами.
Из всего первоначального развития легенды о нем несомненно, что он был осужден не за попытку отнять у римско-византийских императоров их земное царство, а за стремление овладеть царством небесным.
«— Царство мое не от этого мира,—ответил он, по Иоанну, на вопрос Копьеносца. (Пилата), к которому его привели священники для утверждения их смертного приговора.—Если бы мое царство было от этого мира, то служители мои защищали бы меня, но царство мое не здесь.
«— Значит,—сказал ему Пилат,—ты все же царь?
«— Ты верно говоришь, что я называюсь царь,—ответил ему Великий Царь (по-гречески Василий Великий),—но я пришел в мир лишь для того, чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, кто любит истину, слушает мой голос.
«— Что такое истина?—сказал Копьеносец, и, выйдя, ответил священникам:
«— Я не нахожу в нем никакой вины. У вас есть обычай чтобы я отпускал на пасху одного из ваших осужденных: хотите, отпущу вам царя богославных?
«Но все закричали:
«—Не его, а Сына Стыда (Варавву).
«А тот был разбойник» (Иоанн, 18, 33—40).
«Воины,—продолжает Иоанн,—сторожившие Великого Царя, сплели венок из терновника и надели ему на голову. Они одели его в красную накидку и били по щекам, говоря:
«— Здравствуй, царь богославных!
«Пилат снова вышел и сказал им:
«— Вот человек!
«— Столбуй его! Столбуй!—закричали священники и их служители.
«— Столбуйте сами,—ответил тот,—а я не нахожу в нем вины.
«— По нашему закону он должен умереть,—ответили они (Иоанн, 19, 2—7).—Если ты отпустишь его, ты не друг императору; всякий, называющий себя царем (Василием по-гречески),—противник императора.
«Тогда Копьеносец отдал его им на столбование. Они взяли его и повели» (19, 16).
Не походит ли все это поразительно на то, как католические священники осуждали потом на костры тех, кто проповедывал учение Коперника? А ведь учение о шаровидности земли было не меньшим ударом по тому устройству мира, которое лежало в основе первичного .космогонического учения.
В дальнейшем изложении я еще не раз возвращусь к возможным причинам осуждения Великого Царя, а также и к деталям его учения, и к вопросу о том, что с ний было после воскресения из мертвых, а теперь возвращусь снова к Евангелию Иоанна.
Воскрешением Богопомощника (Лазаря) кончается в нем тот отдел, который характеризует более всего средневековые взгляды на могущество науки и тех, кто посвящен в ее тайны. Во всей Этой первой части чувствуется лишь вера автора в то, что ему говорили другие о нежно-любимом учителе, исчезнувшем после своего торжества от своих учеников с обещанием вернуться к ним потом, но все еще не возвращающемся. А в следующих главах (особенно с XVIII главы) характер изложения совершенно меняется у Иоанна. Все чудесное, написанное по слухам, кончается, и после нескольких глав, где Иоанн пытается вложить в уста Иисуса свои собственные представления о его учении, начинается рассказ, действительно правдоподобный и почти совсем лишенный мифического оттенка. Он носит все признаки копирования записи, сохранившейся от очевидца или от человека, слышавшего из первых рук. Таков, например, рассказ об аресте Учителя.
«— Иисус,—говорит автор,— вышел со своими учениками за Черную реку (Кедрон), где был сад... Знал это место и богославец (Иуда), его предатель, потому что Иисус часто собирался там со своими учениками. Взяв отряд служителей от первосвященников и фарисеев (ариан), он пришел туда с фонарями и светильниками и с оружием».
Учитель вышел и сказал им:
«— Кого вы ищете?
«— Иисуса Посвященного.
«— Это я,—сказал он».
И вот, они все отступили от него и пали на землю. А Симон, у которого был меч, ударил первосвященнического раба и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Царь (Малх по-еврейски).
«— Вложи меч в ножны,—сказал Иисус Петру. Неужели не пить мне чаши, которую дал мне отец?
«Воины и служители связали Иисуса и отвели сначала к Милостивцу, тестю Следователя, бывшего в тот год первосвященником» (18, 1—13).
Несмотря на полную искренность этого рассказа, в нем все же есть штрихи чисто тенденциозного, придуманного впоследствии, как, например, о падении воинов ниц перед Учителем, или о его словах Петру.
Все дальнейшее в Евангелии Иоанна, т. е. как «любимый ученик» издали следил вместе с Петром, куда ведут Великого Царя, как он проник во двор дома первосвященника, хорошего знакомого своих родителей, где он и сам бывал; как он ввел туда потом и Петра, которого заподозрела прислуга и который три раза отрекся от своей причастности к делу, а затем и о том, как столбовали Иисуса, дышит такой искренностью, что не может быть совершенно придуманным.
Нет, конечно, ни малейшего сомнения, что первая половина Евангелия Иоанна, т. е. большинство приводимых Иоанном чудес, является только правдивою передачею легенд, развившихся уже после чудесного воскресения евангельского Христа. Но если даже их ростки и целиком пересажены, как я уже раз выразился, в его биографию с посторонних гряд, то вырастить на ней такое роскошное дерево, как миф о Иисусе-Назарее, отдавшем себя в жертву за грехи мира, они могли только в том случае, если и действительная жизнь его давала для них подходящую почву, т. е. если это был действительно Великий Учитель с глубокими познаниями, с великой любовью к истине и справедливости, к людям и ко всему в мире. При всей моей склонности объяснять христианские, да и вообще религиозные мифы звездными или сейсмическими явлениями в природе, я не могу, однако, повсюду найти достаточно ясных следов исключительно звездных влияний в рассказах Евангелия Иоанна.
«За Иисусом,—говорит он в 18 главе,—следовали после его ареста Симон Камень и другой ученик, который был знаком с первосвященником, и потому свободно вошел во двор его дома, а Петр остался за дверьми. Но потом второй ученик вышел и ввел его» (18, 16).
«Раба-привратница спросила Петра:
«— И ты не из учеников ли этого человека?
«Но он сказал:
«— Нет.
«Служителя развели на дворе огонь, потому что ночью было холодно, и они грелись. Петр тоже встал с ними и грелся.
«Зять первосвященника Милостивец спросил Иисуса об его учении, а он отвечал ему (уклончиво):
«— Я говорил явно всему миру, я учил всегда в собрании и храме и тайно не говорил ничего. Спроси слышавших меня.
«Один из служителей, ударивши его по щеке, сказал:
«— Так-то ты говоришь с первосвященником?
«Иисус же ответил ему:
«— Если я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, то зачем ты бьешь меня?
«Милостивец,—рассказывает далее автор,—послал Иисуса связанного к первосвященнику Каиафе, и тут снова окружающие сказали Петру:
«— И ты не из учеников ли его?
«Он снова отрекся и сказал:
«— Нет.
«Один из рабов первосвященника, родственник тому, которому Петр отсек ухо, заметил:
«— Не видел ли я тебя с ним в саду?
«Петр отрекся в третий раз и после этого тотчас запел петух» (18, 17—29).
В этом простом рассказе все признаки впечатлений очевидца, в памяти которого вся эта сцена произвела неизгладимые следы. Пусть Евангелие Иоанна писано лишь через несколько веков, но это должна быть вошедшая в него первичная запись. Здесь чувствуется не тенденциозное самовнушение, как хотя бы в предыдущей 17 главе, где автор передает (яко бы) дословно последнее собеседование Иисуса с его учениками на чисто мифической тайной «вечери», влагая в его уста не только то, что он действительно мог говорить, но и то, что по глубокому убеждению автора он должен был говорить, а следовательно и говорил. Подобные самовнушения нередки в пылких душах в очень юные годы и особенно наглядно проявляются у детей, часто руководящихся правилом: «если я хочу, чтобы так было, то это так и есть». А потом человек так привыкает к произведениям своего собственного воображения, что не отличает их уже от действительности и рассказывает о никогда не происходивших событиях бессознательно, сам веря своим словам по какой-то инерции мысли и совсем не следя критически за своим языком, со всеми признаками полного внутреннего убеждения в своей правдивости. В этом смысле евангелие Иоанна является сборником не только исторических, но и психологических документов, начиная со второй половины IV века.
Читая только-что приведенный простой рассказ о том, как палестинские законники арестовали Иисуса и привели его ночью к своему первосвященнику, чувствуешь каждый шаг юноши Иоанна. Вышедший, очевидно, из привилегированной семьи и относившийся к Иисусу с полудетским благоговением, как к хранителю великих оккультных знаний и к источнику таинственного могущества, которое они дают, он попал каким-то образом к нему в лес за Черной рекой с романтическим стремлением к необычному, и теперь, возбужденный этой сценой, но слишком юный, чтоб принимать в ней активное участие, он запоминает каждое слово, каждый жест, каждую мельчайшую деталь, происходящую перед его глазами, и все запечатлевает в своем уме на всю жизнь. Потом он записывает все, и запись попадает от Иоанна Златоуста к другому Иоанну, Иоанну Дамасскому, которого душа, как камертон, настроенный с ним в унисон, целиком воспринимает эту запись и пополняет ее другими однородными записями и рассказами.
Это место так психологически верно, что даже современный средний романист не сумел бы его подделать.
А далее, в 19 главе Евангелия Иоанна опять чувствуется не очевидец, а только передатчик рассказов очевидцев. Видно даже, что автор там фантазирует, говоря, будто сам присутствовал при столбовании Иисуса. По всей вероятности, после того, как Иисуса увели в преторию, Иоаин Златоуст не мог уже туда проникнуть и проспал у Петра всю эту трагическую ночь, не предполагая, что Иисуса казнят до пасхи. И это тем более правдоподобно, что и самого Петра не было при столбовании.
А через несколько строк далее, вы опять чувствуете рассказ очевидца.
Очень верно психологически то место в 20 главе Евангелия, где описывается, как автор бежал с Симоном-Петром в воскресенье утром к пустой пещере, где был погребен Великий Учитель.
«В первый день недели,—говорит он,—Мария-Магдалина приходит к гробнице рано, когда было еще темно (т. е. в шестом часу утра, по нашему современному счету), и видит, что камень отвален. Бежит к Симону-Петру и к другому ученику, которого любил Иисус (т. е. к самому автору отрывка, повидимому жившему в то время у Петра), и говорит им:
«— Унесли Учителя из гробницы и не знаю, где положили его.
«Петр и другой ученик тотчас побежали к пещере вместе, но другой ученик бежал скорее Петра и пришел первый. Наклонившись, он увидел лежащие пелены, но не вошел в пещеру (очевидно, из страха). Вслед за ним приходит Петр, входит в пещеру и видит одни лежащие пелены и платок, которым была обвита голова Иисуса, лежащий не с пеленами, но особо свитый (как и был на голове Учителя) на другом месте. Тогда вошел и другой ученик, пришедший прежде к пещере, увидел и уверовал, ибо они оба еще не знали из писания, что ему надлежало воскреснуть из мертвых. И оба ученика возвратились к себе, а Мария осталась у пещеры и плакала» (гл. 20, 1-11).
Здесь, повидимому, кончается все, чему «любимый ученик» действительно был свидетелем в этот день, так как остальной его рассказ о двух ангелах, явившихся Марии Магдалине у пещеры, о чудесном появлении перед ней тут же Иисуса, о том, как он вечером в этот же день беседовал с учениками, собравшимися в запертом доме, где его положили больного, и как через неделю он убедил в своем воскресении и не верившего в это событие Близнеца (Фому), написано явно по рассказам других, потому что тут действительность перемешана с фантазией, являющейся в этом случае, однако, таким же историческим фактом, как и сама действительность, если мы хотим знать не один скелет, а также и душу событий, приведших к возникновению средневекового христианства.
В последний раз любимый ученик видел евангельского Учителя после его «воскресения»,—как я уже говорил выше, повидимому, лишь через несколько недель, когда вместе с Петром поехал утром на ловлю рыбы в Тибрском море и, услышав голос Учителя, попросившего у них чего-нибудь поесть, первый узнал его и сказал Петру:
«— Это Учитель».
Но здесь воображение юноши было так уже экзальтировано, что каждое обычное действие или слово его Учителя казалось ему чудесным.
Общее впечатление при чтении Евангелия Иоанна остается такое, как будто автор его мистически отожествлял себя с непосредственным учеником своего Христа. И это вполне возможно для средневекового писателя, допускавшего переселение душ. Материалами же для составления повествования служили для него отчасти отрывочные записи очевидцев, сохранившиеся в копиях, и отчасти собственные догадки но астрологическим соображениям, или такие же догадки его предшественников и современников, считавших, что все земные события детерминируются небесными явлениями, по которым знающий человек может восстановить и будущую, и прошлую жизнь человечества и отдельных исторических деятелей, не нуждаясь для этого ни в каких записях или документах.
