Взять из Сенковского
Нет ничего выше и чище того восторга, какое доставляет человеку научное открытие. На нашей собственной памяти были первые дни авиации, когда население целых городов в энтузиазме спешило на аэродром смотреть на летающих смельчаков. А в более узком кругу ученых не меньший энтузиазм вызывали многие и чисто специальные открытия, значение которых мало известно обычной публике.
В моей погоне за различными документами, относящимися к истории наук, мне удалось найти одну интересную статью энциклопедиста первой половины XIX века Осипа Сенковского в издаваемом им и давно забытом журнале. Она находится в 86-м томе «Библиотеки для чтения» за 1847 год, и я почти на половину воспроизвожу здесь, чтобы читатель ясно видел в каком преувеличенно волшебном свете рисовался почти недоступный для наших дедов и бабушек мир даже и в первой половине XIX века.
Тогда, может быть, читатель поймет, почему вслед за энтузиастами науки туда хлынули, под ее флагом и простые авантюристы, которые не найдя там прославляемых и в статье Сенковского и во всех западно-европейских журналах якобы бесчисленных надписей «на множестве памятников и утесов» и не желая возвратиться ни с чем, заменяли их собственными подделками.
Вот часть этой статейки, в которой я сохраняю и самый тогдашний язык.
«Важное и неожиданное открытие прогремело в ученом мире филологов, археологов и ориенталистов. Шум, удивление, восторг, недоверчивость еще не прекратились от него. Майор английской службы Генри Раулинсон разобрал, прочел и перевел многочисленные и длинные надписи древней Персии времен Киров, Дариев и Ксерксов, сочиненные на неизвестном до него языке и начертанные на памятниках и утесах неизвестной грамотой».
«С тех пор, как путешествия европейцев начали мало-помалу раскрывать «ТАЙНЫ ВОЛШЕБНОГО ВОСТОКА», странные эти фигуры, которыми покрыты древние уцелевшие стены, входы в гробницы, высеченные в скалах, и даже кирпичи, находимые в развалинах, возбуждали любопытство и упражняли догадливость западных ученых. Одни видели в них таинственные письмена, другие принимали их просто за архитектурные украшения, за арабески и вавилоны в особенном роде и вкусе. Первые образцы этих загадочных рисунков, привезенные в Европу, находились на кирпичах древней Ассирии, взятых преимущественно из груд щебня, которые почитались развалинами Вавилона. Кирпичи эти представляют в середине квадратный оттиск, явственно род штемпеля, наполненный фигурами».
«Многие путешественники старались копировать целые надписи этого рода, сохранившиеся на стенах зданий и кладбищных гор в разных местах Востока, особенно в Пасаргадах, нынешнем Мургабе, где предполагалась гробница Кира, или на городище древнего Персеполя, и поблизости его, в окрестностях Гилле, где такие надписи слывут нынче под названием накши Рустем, «изваяний Рустема», баснословного героя персидской старины, или на городищах Экбатаны (ныне Гамадана) и Сузы (нынешнем Хузистане), или на берегах озера Вана, где был Семирамидград и где целые утесы покрыты ими, или даже в некоторых местах Египта и Сирии. Нибур, Кер-Портер и Рич доставили нам много этих копий».
«Те, которые были уверены, что это не арабески, а настоящие письма, часто пытались найти к ним ключ, соображая между собою формы и расположения фигур, но первые усилия ученого любопытства давали результаты совершенно отчаянные. Найдено было сперва более тысячи, потом более пятисот различных фигур. Это значило бы нечто в роде китайской грамоты, в которой каждая фигура — отдельное слово. Таких письмен, без руководства опытного учителя, нет возможности разгадать. Но между тем, при ближайшем сравнении их между собою, некоторые получили убеждение, что большею частью они изображены на трех языках, подобно тому, как надпись знаменитого Розетского камня, где одно и то же всенародное объявление вырезано на священном языке жрецов Изиды, иероглифами, на языке египетского общества, простонародною грамотою и на языке тогдашнего правительства, языке Птоломея, то есть греческом. Этот-то греческий перевод, который можно было читать и понимать без затруднения и послужил основанием ко всем открытиям в области иероглифической мудрости. Но здесь такого пособия не было ни греческого, ни другого какого-нибудь понятного европейцам перевода не оказывалось, лишь присутствие трех различных языков в одной и той же надписи, выводилось само собою. Надписи древнего Востока нередко представляют вид трех столбцов, в которых иные фигуры повторяются в соответсвенных местах в одном и том же порядке, а остальные следуют другим системам расположения. Значит группы фигур, совершенно схожие между собою, не изменяющиеся нисколько во всех трех столбцах, должны быть имена собственные, а прочее — текст, состоящий из слов трех разнородных языков. Это заключение подтверждалось отчасти и формою самих письмен, которая являла как бы три почерка одной и той же грамоты. Два, по крайней мере, почерка, были явственны. В одном острые палочки, из различной укладки которых состояли фигуры, в тупом конце представляют как бы головки гвоздей; в другом конец этот раздвоен как в стреле. Отсюда первый почерк назван грамотою гвоздеобразною, cuńeiformis, а другой стрельчатою, sagittiformis, arrow-headed у английских ориенталистов. В надписях вавилонских почерк гвоздеобразный господствует исключительно, тогда как стрельчатый, более изящный и чище отделанный, принадлежит памятникам других областей, особенно южной Персии, Парфии и Армении. В стрельчатом почерке есть еще два различия, происходящие от некоторых оттенков в укладке стрелок и разница эта по-видимому происходит от разницы в языках, на которых изложено содержание. В образце, здесь напечатанном, три левые строчки могут дать понятие о форме палочек и гвоздеобразных, а три правые о форме стрельчатых.
Три языка в надписях азиатской старины, по числу трех почерков, легко могли быть допущены с достаточным правдоподобием. Один из этих языков по-видимому должен быть тот, на котором говорили в Ниневии, язык халдейский или ассирийский. Другой язык жителей Персеполя, столицы Персии: следовательно — древне-персидский. Третьему языку оставалось быть только языком народа Мидов (правильнее Мадов или Мазов),1 которых слава и образованность считается старее персидской, или древне-армянским или языками парсов».
1 Нельзя не отметить созвучия имени мадов с мадьярами (венгерцами) и с мазурами (южными поляками), откуда и танец полька-мазурка. Н. Морозов.
«Язык древней столицы Персии, Персеполиса, был единственный из трех каменописных языков азиатской древности, на столбцы которого можно было устремить усилия дешифрерского искусства с надеждою на какой-нибудь результат. Но этот язык совершенно неизвестен. Мы знаем несколько персидских языков, — новоперсидский, по-местному арийский, повсеместный в современной Персии, — язык курдский, — язык афганский, — исчезнувший теперь язык зендский, как исключительно наречие священных книг парсов, огнепоклонников, — язык пеглеви, т. е. «Богатырский», и язык санскритский, тоже одно из исчезнувших наречий, занесенное в Индию извне. Заметим, что и ново-персидский язык занесен в северную Индию в позднейшее время завоевателями, пришедшими из стран нынешней Персии, так что туда, среди коренных индостанских языков, попали с северо-запада два наречия, одно старинное, известное под именем языка санскритского и оставшееся только в книгах, и одно новое, пользующееся доныне употреблением у образованного класса. Все эти пять или шесть наречий до того различны формами, что, понимая одно из них, вы еще не понимаете другого. Они состоят между собою в тех же отношениях, какие замечаются и между славянскими, разделяющимися на русский, польский, богемский, словацкий, галицкий, болгарский, иллирийский; и между новолатинскими, разделяющимися на итальянский, французский, испанский, португальский, романский (в южной Франции, Пиемонте и части Швейцарии) и романясский (в Молдавии и Валахии); и между германскими, разделяющимися на немецкий, шведский, голландский, английский, англо-саксонский, готский и старо-исландский. Которое из шести известных персидский наречий могло быть языком Киров и Дариев? По всей вероятности, ни одно, а особенно, того же корня, но нынче совсем потерянное наречие».
«Положим, — рассуждает далее Сенковский, — что при помощи шести известных персидских языков можно было бы понять более или менее верно каменописный рассказ на этом потерянном языке одного корня с ними. Но прежде всего надо было увидеть этот язык, приподнять занавес его неведомой грамоты, разоблачить ее таинственные звуки. Повторение одних и тех же фигур в одном и том же порядке в соответственных местах столбцов, писанных на трех языках, указывая прямо на собственные имена и значительное число этих фигур в собственных именах, заставили предположить, что они изображены настоящими буквами, что каждая фигура — буква стрельчатого алфавита, что грамота эта — звуковая, а не силлабическая, как еврейская или словорисующая, подобно китайской. Гипотеза эта подкреплялась еще и тем, что после каждой группы таких букв повторяется постоянно один знак, — стрельчатая черточка, — как бы род препинания, предназначенный разделять слова одно от другого. Более точное сличение формы фигур в столбцах, писанных предположительно, на древне-персидском языке, представляло в последнем результате только около сорока положительных различий — значит, около сорока букв в алфавите, но с которой стороны читать эти буквы, от правой ли руки к левой, как у Евреев, Аравитян и нынешних Персиян, или от левой к правой, как у Греков, Этрусков, Римлян, Финикийцев и как теперь у нас? Мнения были разногласны: некоторые утверждали даже, что читать надо перпендикулярно сверху вниз, как читают Китайцы, Манджуры, Монголы, и как однажды писали Сирийцы, которые впрочем, и теперь пишут, повернув перед собой листок перпендикулярно, хотя и читают от правой руки к левой. Каждый следовал своему убеждению, но все единодушно искали в группах стрельчатых букв, изображающих собственные имена, что-нибудь похожее на Дариуш Гуштасп (Дарий Гистасп), на Ксаркса (Ксеркс), на Кореш (Кир), на Кабуш (Камбиз). На Артахсаста (Артаксеркс), считая, что слова эти написаны тут по их библейскому, пеглевийскому и ново-персидскому произношению».
«Основания для дешифровки в таком случае казались ясными и до Раулинсона. Возьмем, — говорили, — хоть имя ДАРИУШ ГУШТАСПА (Дарий Гистасп). Здесь слово Дариуш может находиться только там, где в отдельной группе оказывается шесть стрельчатых букв, т. е. шесть фигурок совершенно разных. Если вслед за нею имеется группа из семи различных букв, из которых три сходны с буквами первой группы и при том третья с шестою (ш), пятая со второю (а), и вторая с пятою (у), так это — Гуштаспа (Гистасп), отец Дария. Открыв такие две группы, можно уже знать девять стрельчатых букв, четверть всего алфавита, — а, г, д, и, р, с, т, у, в.
Группы Кабуш и Кореш должны также следовать одна за другой, как отчество за именем, и обе, имея по пяти фигур, начинаться одинаковою фигурою (к). Из них можно извлечь четыре новые буквы к, б, о, е. Остальные найдутся сами собою.
И вот мало помалу составился довольно полный алфавит букв, казавшихся более или менее достоверными. Одна пеглевийская надпись, объясненная удачно покойным Сильвестром де Саси, а потом зендское и санскритское правописание, казалось, закончили дело. Полные слова родились от этих мучительных исследований, но слова такие, которые, будучи написаны латинскою азбукою, ужаснули самих их родителей. Вместо ожидаемого Дариуш вышел Дарайауахауш, вместо Ксеркса — Кхасшайрасшаоуа, вместо слова шах — Кхасшайсауашийа и так далее. Вот они все три латинскими буквами, как в подлиннике:
Дарий — Darayauhauoush
Ксеркс — Khaschayaraschaoua
шах — Khaschaeayachiya
Покойный де Саси извинял этот неблагозвучный состав новооткрытых, древнеперсидских языков тем, что русский язык также предоставляет саженные слова и нередко ужаснейшие скопления гласных, например, в самых обыкновенных русских словах svoyoieia и moieia (т. е. по нашей азбуке: своея и моея), которые, однако, — говорил он, — русские произносят без большого повреждения своих ртов. Как прибавлю я и русское слово лиоу-блиоу (liou bliou), написанное однобокой латинской азбукой, в котором лишь привычный узнает наше слово люблю. Но и мы не должны гордиться нашей азбукой, пока не исправим в ней недочетов, приводящим к таким курьезам и не усвоим общей научной фонематики человеческой речи, о которой я говорил в IV томе «ХРИСТА».
«Усилия новейших исследователей, особенно Бернуфа, Боппа, Вестергаарда, Лассена, — продолжает далее Сенковский, — несколько смягчили в последнее время эти невозможные формы более удачным определением звучания некоторых стрельчатых букв, но все же отдавая должную справедливость усердию и проницательности этих знаменитых ученых, нельзя не согласиться, что язык, добытый ими не только коренным образом не сходен ни с зендским, ни с санскритским, но даже не человеческий. Такие слова невозможны, не говоря уже о том, что в их звуковых составах, основанных на зендских аналогиях и на санскритском корнесловии, вместо толковых надписей рассудительному читателю предлагаются одни только противоречия и бессмыслицы».2
«Но вот счастливый случай дал ориенталистам, прикосновенным к «Делу Стрелкочтения», средство загладить прошедшие грехи против здравого смысла довольно достоверным чтением того, что прежде составляло предмет слишком самонадеянного гадания. Часть счастливого вдохновения, которым решалась задача, принадлежит — увы! — постороннему человеку, не ориенталисту, а остиндскому майору, которого скука бросила в Персии в гвоздесловие и который одержал над ним блистательную, хоть еще далеко не полную победу.
Майор Ролинсон (Rawlinson), будучи причислен к великобританскому посольству в Тегеране, посещал по делам службы и по собственному любопытству разные места, ознаменованные гвоздеобразно-стрельчатыми надписями, и почувствовал к этим таинственным письменам страстное влечение. Лишенный, положением своим в глуши в южной Персии, всех пособий европейской учености и зная почти по одному слуху об усилиях разных ориенталистов открыть ключ к стрельчатой грамоте, он постарался познакомиться с зендским, санскритским и пеглевийским наречиями в добавок к своим практическим сведениям в нынешнем персидском языке, и приступил к делу на точном основании правил дешифраторского искусства.3 Но если победа его и не безусловно полна, если он получил язык, которого смысл ясен для всякого, знакомого с языками персидского корня, то за это он хочет смело упрекнуть своих ученых соперников, приведших его в заблуждение неясностью своих понятий о коренных свойствах всех алфавитов. Странно, что ориенталисты думали читать древне-персидские слова так точно, как будто они были написаны немецкими или итальянскими буквами! Ролинсон, увлеченный их примером, читал, как все они, буквенно, и произвел по необходимости дикие слова и невероятные формы. Он не приметил, потому что никто из ориенталистов гвоздесловов не объяснял этого ни себе, ни ему, — что языка с тремя только гласными (а, и, у) быть не может, что такой язык противен человеческой природе и законам человеческого голоса, что как скоро в письменах встречаются только три знака, уподобляющиеся нам буквенным гласным а, и, у, так это не гласные, а простые мелодические, или диатонические знаки равновесия, понижения и повышения голоса, соответствующие в точности арабским знакам наеб, хафд и раф. У Аравитян такие знаки пишутся вне строчек, над буквами и под буквами; в стрельчатой и гвоздеобразной грамоте они писались между буквами: но положение не переменяет нимало их сущности. Следовало, поэтому, прежде всего устранить из состава слов все подобные знаки, и тогда Ролинсон, с удивлением и радостью увидал бы перед собой обыкновенные, знакомые слова, язык простой и гладкий, очень похожий на нынешний персидский, и имена собственные во всей своей точности такие же, какие нам дают Геродот, Ктесиас и Библия. Язык, рождающийся из этой филологически столь естественной транскрипции в высшей степени знаменателен и для русского читателя: кроме разительного сходства своего с нынешним персидским, мы видим в нем множество слов и форм славянских, греческих и немецких».
2 Все эти нелепые произношения, повторяю, неизбежны при однобокой латинской азбуке, где нет даже мягкого знака. См. «Христос», кн. IV. Н. Морозов.
3 Самый лучший способ дешифрирования — это по процентному содержанию данного знака в данном документе. Н. Морозов.
«Звук ш, например, в древне-персидском языке, как и в греческом, заменяют звуком кс (латинским х), как и в некоторых новейших, где ш заменяется начертанием sch. Голландцы, например, произносят это sch как сх, шведы и датчане как ск, греки, римляне и древние персы навыворот, как кс. Заметим еще, что кс в тех языках, которые звука этого не имеют у себя, превращается обыкновенно в кн. Греческое же жесткое придыхание в древне-персидском произносится как ж. Слово шах (Шехи = <…>) придется поэтому произнести ксежи. Но ведь это просто старинное <xieřе> великополян, польское <xiąže> (ксендз), славянское кнезь, русское князь, германское Knig и König. Отсюда ясно, что клинописное Дариус ксежи вюзерк значит — Дариус, князь великий. Интересно, что в древне-персидском не найдено начертания и для Л. Слова Бабилус, Арбела писали на нем Бабирус, Арбера: следовательно, картавили звук R подобно китайцам. Примеры такого картавого выговора R не редки и в Европе, особенно между детьми; на восточной половине Азии и на островах Тихого океана это почти повсеместно».
«Из числа народов, которых коренной выговор известен мне практически, — говорит далее Сенковский, — Аравитяне и Турки произносят букву Θ чище всех — как t’hh, отчего она и названа эмфатическою «напыщенною».4 В звуке Θ иногда образуется tss, иногда тсь, что равно ць. Таким образом и у нас в русинских наречиях слово дают переходит в даюць. Греки букву Θ произносили почти как тф совершенно несходно с греческим ф, которое у них собственно есть пф, как Латины и передавали его через ph, отличая его от своего f. Звука hh5 нет ни у нас, ни в интонациях других европейских народов, исключая одних Тосканцев. Чистый звук hh нынче известен одним только Аравитянам и Евреям. В персидских языках также его нет. Народы, не умеющие интонировать чистое hh, разлагают его, превращая в другие сродные звуки. У народов, которые картавят в звуке hh прежде всего слышится Rh. В Европе, кроме Евреев, одни только Испанцы так произносят свое гортанное j (хота). Придыхание h при различных интонациях легко переходит то в к, то в g, то в s, z, ж или в звук hr (картавленное hh), сам собою становится то гр, то кр, то ср, то зр, то жр. А звук Rh (картавленное R у поляков Rz), добровольно делается то Рз, то Рж. Племена персидского и арамитического происхождения, которые чисто интонируют кь, не могут выговорить греческого х: вместо х им слышится русское Сх и они всегда превращают его в тонкое шипящее Ш , очень близкое к Сь и к португальскому Z, например в слове Warvaëz. Народы, у которых нет чистого h естественно превращают его в К и тогда Sh становится SK, а в выворотном выговоре Кс (т. е. в ИКС)».
4 Я называю это придувным произношением и считаю Θ тождественною с английским шопотным th (например в словах Thalamus – цветочное ложе, thrombus — тромб, thirsus — шире, throne — трон. Н. Морозов.
5 По моей терминологии придувного h. См «Христос», кн. 3, стр. 83 и др. Н. Морозов.
«Ясное понятие обо всех этих тонкостях и подробностях необходимо при разборе стрельчатого правописания».
Я нарочно привел буквально эти лингвистические потуги из Сенковского, чтобы читатель наглядно видел, как трудно выразить на письме звуки, для которых нет самостоятельных начертаний. Все приведенные им попытки похожи на то, как если бы вместо «зачем и почему» писали «затшем и потшему», «кричите и защищайтесь» отождествили бы с «критшитие и застшистшайтиеси». Это было бы не многим лучше того, как писал своей французской азбукой знаменитый французский филолог де-Саси, сам удивляясь, каким образом русские не попортив рта, выговаривают такие слова как Sovoieia и moieia (т. е. своея и моея).
И я опять повторяю, что у нас не будет научной фонематики, пока мы не выработаем рациональной, систематической, международной азбуки вроде той, какую я показал в 3 томе «Христа». А пока я приведу дальнейшие соображения Сенковского, довольствуясь тем грубым приближением, какое дает наша русская транскрипция.
«Мы можем тотчас же, — говорит он, — испытать достоинство этой теории на деле, посредством приложения. Возьмем самое затруднительное место в стрельчатом письме, — говорит он, — и приводит:
Вот знаменитая надпись Дария, буквы которой Сенковский изображает вместо клинописных фигурок лишь русскими буквами, а пониже дает подстрочный перевод смысла по-русски. И что же выходит? Выходит, что она составлена коверканным старо-славянским языком.
Вот прочтите сами, смешанным с французским и латинским.
Но здесь в оригинале клинописи ведь более половины слов славянские.
При переходе звука Г в Ж, созвучно с галдел (говорил) или гадал (соображал); ксежи — польское ксенз, славянское князь; ачуном — учиняем; уостаем — возставляем; ижа — иже; нитеарим — натворил; меньем — именья; итъяина — отъял; эние — иные; ожа — тоже; педьи — понятно; еда — егда; э-мойем — моем и моей; ни перабере — не прибирал; и только одно слово греческое: этакси — устраивал, да одно латинское — прома-ти — primo-te – т. е. прежде же.
«Бесспорно, — говорит Сенковский, — что с помощью славянских языков можно лучше почувствовать дух этого языка (клинописей), чем посредством английского или немецкого. Какое здесь множество слов греческих, латинских, но преимущественно славянских. Сходные слова, конечно, существуют в ново-персидском, но там они изменены, что уже не представляют славянской наружности. Ижа, например, не что иное, как славяно-русское «иже», а в ново-персидском инче: но кто бы мог догадаться, что инче новоперсидское и иже славянское — одно и то же слово? Адем слово сложное, составленное из Adh (Аз), и ем — мой. В ново-персидском Adh исчезло; осталось только Ем и Мен (меня), которое есть и в древне-персидском. И не любопытно ли узнать в «прома» стрельчатой грамоты латинское primo? Конечно, — продолжает автор, — нет ничего опаснее как переводить с неизвестного наречия, опираясь на одни только наружные сходства слов его со словами других наречий.
Но в данном случае совпадение оказывается не по одному звуку, но и по смыслу. Вот в более связном виде сущность приведенного манифеста:
«Сказал Дарий царь: царство, которое у дома моего похищено было, я обратно приобрел. Я его восстановил, как оно было прежде. То, что Гомад Маг награбил, я щедро роздал обратно. Милуя войско, я возвратил богатства и почести покорным (по родам), тем у кого Гомад Маг отнял Персию, Мидию и прочие области, по-прежнему я, после похищений обратно возвратил. Чрез Ормудау я это сделал. Я распоряжался, пока вотчины моей вполне не восстановил, как прежде было, я во всем распорядился через Ормудау так, как будто он Гомад Маг вотчины нашей и не похищал».
«Эта форма царского объявления может показаться нынче странною, но она совершенно подлинная. В начале книг Езры мы имеем еврейский перевод одного указа или объявления царя Кира, Дарьева предместника. Там автор говорит о милосердии к евреям, которое сердцу Кира, в самый первый год его царствования внушил бог. Кир тотчас повелел обнародовать через глашатаев, — по всему царству своему, а также и письменами следующие слова: «Сказал Кореш Кир, царь Персии: все царство земли этой дала мне Самосущая Сила (Jhwa Alohay, Йевис-Элоим)». Почему Евреи так переводили эти слова? Ответ очень прост: Ормузда, собственно Uer-Mözd, значит буквально то же самое. Uer есть причастие настоящего времени от глагола Ué — был, и значит — сущий, Mözd, выворотное mödz есть во всех славянских языках и во всех германских. Это — mögen, наше — можешь».
«Мы должны, следовательно, так переводить эту грамоту с еврейского на клинописную терминологию: «Сказал Кореш, царь Персии: «Все царство земли этой дал мне Ормузд. Он потребовал от меня сооружения храма ему в Иерусалиме, что в иудее. Кто между вами — из его народа, с теми да будет ваш бог, пусть идут в Иерусалим и строят храм Богу Израиля».
Первая фраза этого указа, от слова до слова, повторяется и в надписях Дария: все царство этой земли дал мне Ормузда. Мы встретим ее не однажды и в тексте главной ее надписи.
«Труды и исследования Ролинсона в Персии продолжались около восьми лет. Он начал заниматься стрельчатыми надписями еще в 1836 году. Плодом этих усилий было его небольшое сочинение под заглавием: The Persian cuneiforms inscription at Behistan, deciphered and translated by major H.C. Rawlinson.
Оно было представлено «Лондонскому Азиатскому обществу» и напечатано в его журнале, с приложением восьми таблиц снимка надписи. Сочинение это заключает в себе общее обозрение стрельчатых и гвоздеобразных надписей, но главный предмет его — огромная надпись Дария сына Гистаспа, находящаяся в Багистане, нынешнем Бисутуне, городище, соседнем с Кирманшахом. Надпись эта, состоящая с лишком из тысячи строк, вырезана на скале тремя почерками, на трех языках — персидском, ассирийском и, полагают, мидийском. Но это не совсем вероятно. Едва ли этот третий язык не армянский.6 Как бы то ни было, надпись, кроме удовольствия проникнуть в таинственное, представляет особенный интерес исследователям. Она чрезвычайно важна для истории. Во-первых, это подлинная страница истории древних Персов, а во-вторых одна уже она решает многие спорные вопросы. Среди басней Геродота, противоречий Ктесиаса и Ксенофонта, и нелепостей Фирдуси, критика была не в состоянии сличить не только факты, но даже собственные имена, так, что можно было сомневаться во всех деяниях Дариев и Ксерксов. Но вот теперь перед нами один из официальных документов их правительства, манифест Камбизова преемника, Дария Истаспова, об очищении империи от самозванцев и восстановлении прежнего порядка. Сказание Геродота согласуется с этим памятником в некоторых подробностях, но не подтверждается в главном: по его рассказу Дарий был родоначальником новой династии, между тем как в манифесте, представляя свою родословную и исчисляя предков, Дарий говорит, что он — девятый царь Персии из роду Ахеменидов и что Персия его — корень, вотчина. Между тем одно место манифеста, к сожалению, весьма истертое, заставляет думать, что отец Дария, Истасп не был царем, что он еще командовал войском Дария после его воцарения.
6 Я спарвлялся у наших арабистов о современном состоянии этой надписи. Но — увы! — никто ее не видал, хотя и был в тех местах. Н. Морозов.
«Вся история об избрании Дария на престол, об его лошади и его конюшем, оказывается баснею. Дарий положительно говорит, что он царь Персии по праву наследства, одному Ормузду обязан престолом. Ормузд сделал его царем, и он никого не благодарит за свое избрание. Он не показывает в своей родословной ни Кира, ни Камбиза, называя их просто царями из нашего дому. Все это ужасно темно. Самозванца, воцарившегося по смерти Камбиза, зовет он в манифесте постоянно Гомадом. Самозванец был маг: это согласно с Геродотом. Он принял имя убитого брата Камбизова и назвался Берди. У Геродота он — Смердис. Это различие в именах приводит в большие хлопоты тех, которые долго верили Геродоту, желали бы теперь спасти честь отца истории и как-нибудь согласить его народные сказки с положительными фактами. Но испуг их напрасен. В этот раз Геродот прав. Берди, Мерзи и Смердис одно и то же имя, три различные интонации одного и того же начального звука б: Старая Смирна (собственно Смирна) или то место, где были ее дачи, и доныне у местных жителей называется Вюрна, Вюрн-абад. Вот положительное доказательство превращения б в см в той же стороне, из которой Геродот вышел. Превращение Берди в Смерди доказывает лишь то, что он сведения свои об истории Персов почерпнул не из их показаний, а из простонародных рассказов, бывших в ходу в Малой Азии, где так выговаривали это имя. Впрочем и в самом манифесте Дария, один из самозванцев, которых было девять, кроме Гомада Мага, чуть-чуть не назван Смерди: его уже зовут Мерди вместо Берди. Вспомним еще что у Юстина Smerdis называется Merdis. Вот уже начальное S и исчезло, в третьем выговоре. Слог gis совершенно равносилен слогу dis, как в венгерском: M’adyar и Magyar.
Бисутун или Бистун есть название места, где некогда находился Багистан, пышная столица Дария, любимый его город в Южной Индии. Так как «Бог» и по древне-персидски Бог (bogh, begh, beh), то Бенфей под словом Багистан разумеет «божие место», Богоград.
Но оно также легко может означать и «виноградный сад». Такой и доныне, в ново-персидском языке, смысл слова Багистан, а предание заимствованное Диодором Сицилийским из Ктесиана гласило, что Семирамида, пришедши в Южную Индию с сильным войском, остановилась здесь, в долине, у подножия горы, из которой вытекал прекрасный источник, и так была восхищена местоположением, что развела тут огромный рай, парадиса по древне-персидски, фердоус по-нынешнему, что значит именно — сад, виноградник, то же, что багистан. Диодорово описание места вполне согласуется с окрестностями Бисутуна. По словам Ктесиаса, который сам был в Багистане, у Артаксеркса Мнемона, и поэтому сам принят Диодором в руководители, Семирамида на одном утесе этой горы велела изваять свое изображение, окруженное фигурами ста ее телохранителей, и возле этой картины вырезать надпись сирийскою грамотою. Картина в описанном месте (по Раулинсону. Н. М.) сохранилась. Вот она:
На ней десять самозванцев перед Дарием. Вверху их созерцает бог. Дарий в венце давит богов ногою опрокинутого на спину пленника и читает нравоучение девяти стоячим пленникам. Ктесиас принял ее за Семирамиду. Но промах Ктесиаса понятен. Картина так высоко на скале, что снизу с земли едва заметна. Этим и объясняли мне путешественники по Персии из нашей Академии наук, проезжавшие мимо, говоря, что не могли ее рассмотреть с дороги под нею. Но в таком случае для кого же эта надпись сделана так высоко? Ктесиас поверил толкам жителей столицы о содержании недоступной глазу картины, и этим ясно доказывается, что Персы не писали своей истории, когда уже при Артаксерксе Мнемоне произведение Дария приписывали они баснословной Семирамиде. В середине картины, над пленниками, виден в воздухе бог Ормузда. Вокруг Ормузды расположены доски или столбцы, покрытые гвоздеобразными и стрельчатыми письменами. Они-то и есть манифест царя Дария, разобранный Ролинсом. Письмена эти Ктесиас называл сирийскою грамотою. Главная фигура картины — сам царь Дарий лично. И положение тела, избранное им для своего портрета, и содержание всех его надписей доказывают, что у него была страсть говорить речи.
А надпись над его головой (рис. ) такова.
В связном виде это выйдет.
«Я, Дариус кнезь великий, кнезь кнезей, кнезь Персии (хотя Персы себя так никогда не зовут, а называются в Азии Ирани, как их страна), кнезь областей Гистаспа, сын Ахамениса (откуда Ахамениды), — сказал Дариус кнезь.
«Мне батько Гистасп, Гистаспу батько Арсам, Арсаму батько Арьерамп, Арьерампу батько Циспис, Циспису батько Ахоменис, — сказал Дариус кнезь.
«Того ради мы Ахаменидами рекомы, из первых явились мы, из первого моего дома (рода) кнезья были, — сказал Дариус кнезь.
«Восемь из моего дома, т. е. прежде кнезья были, я девятый, и более долго мы кнезья есм (будем)».
Я оставляю здесь без внимания, что Дарий здесь называет себя девятым Ахеменидом, когда по его собственной родословной, приведенной тут же, он выходит только шестым, но опять спрашиваю читателя: на каком же языке эта надпись? Выходит, как будто она на церковно-славянском жаргоне, какого-то малограмотного перса. А вот и ее характеристика Сенковским:
Чрезвычайно замечательно, — говорит он, — что здесь употреблены определительные члены, столь сходные с греческими; родительный падеж множественного числа (ам, произнести ом) здесь совершенно греческий (ών), с превращением только носового звука н в менее глубоконосый м, по свойству древне-персидского языка, который все носовые звуки отвергает; присутствуют здесь и греческие формы глагола быть. Кстати о мягком дь, которое часто переходит в гь, например в слове мадьяр (madyar), перешедшем в Магьяр (magyar)
Это же мягкое дь или ть, делается ць, перейдя через кь: русстие, русские, русцие. В гвоздеписи оно также иногда делается ць: мы уже видели промаци вместо промаки или промки (нынешнего бэр-онки). Следовательно, мягкое дь была буква не постоянная в выговоре, и произносилась, смотря по местоположению как ть, как дь, как кь, как ць, чь, даже как й. Это — совсем венгерское gy, беспрестанно меняющее выговор, а иногда и вовсе непроизносимое. На концах слогов и слов оно вероятно звучало в клинописном языке как гь, потому
частии с окончанием емые уже было сказано. Несколько слов являют также и формы латинские. Но самое любопытное здесь слово довьдятернем или довьгятернем, где первая половина есть славянское слово долго, иначе довго; середина его тер есть частица, означающая сравнительную степень и в персидском и в греческом языках, но потерянная в латинском, а окончание нем, признак наречия в латинском языке, так что все слово довьдятернем становится латинским — <…>.
Надписи под или над фигурами десяти самозванцев несравненно короче, но не менее занимательны.
Вот они:
Здесь обращает на себя внимание особенно слово государева дома (уоссадареи домои совсем как позднее русское слово).
Я не приведу подлинного начертания над другими связанными пленниками, так как в них различны только имена, а приведу прямо перевод:
Над пятою фигурою написано:
«Это — Мерди. Одурачивал так: говорил: Я Уменис, Уозьи (Сузии) кнезь».
Над шестою:
«Это — Цитвадаки, одурачивал так: Говорил: «Я кнезь Асгарди есмь, Уоссадарева (государева) дому».
Над седьмою:
«Это Юсдад, одурачивал так: говорил: «Я Берди (Смердис) есмь, Кюроса сын, я кнезь есмь».
Над восьмою:
«Это — Арака, одурачивал так: говорил: Я Небукоднецарь, Набонтея сын, я кнезь в Вавилоне».
Над девятою:
«Это — Фрад, одурачивал так: говорил: «Аз есмь кнезь в Марге (Мургабе)».
Над десятою фигурою (в остроконечном калмыцком колпаке) написано:
«Это — Марук, Сак».
Вот как толкует это Сенковский:
Сак или сек по-персидски — нохай или ногай, Ногаец, Монгол, а по-монгольски значит и собака. Имя Собачьего народа, или Ногайцев создало сказку о среднеазийском народе с собачьими головами (Kynokephali). Соответственно этому Saki или Sagi (Малые Ногайцы) и Mahasagi или Масагеты (то есть Великие Саки, Великие Ногайцы) являются в другой надписи Дария под соединенным названием Саки — маки. Это Гог и Магог библейских преданий (Maka Gog, Masa Gog, Великие Гоги, Масагеты), Джюджь и Маджюджь арабских писателей, Малые и Великие Жоуженцы китайских летописей, соплеменники Бабера и его предтечи, завоевавшие Бактриану, Кабуль и Индию за полторы тысячи лет до него. При Дарии Истасповым они уже владели частью нынешней Бухарии и Хорасана.
«Эти простые надписи, в которых запутаться невозможно, да и самые фигуры барельефа служат уже хорошею указкою содержанию длинного манифеста, вырезанного над ними. Смысл надписей нередко может быть угадан и решен с одной помощью картины. И если чтение неизвестных слов представляет язык правдоподобный с соблюдением всех грамматических условий и филологических данных, если перевод этих слов согласен с сюжетом барельефа и простыми подписями под фигурами, так это уже весьма достаточное основание к доверию просвещенных любителей истории».
Так оканчивает О. Сенковский свою статью «Манифест Дария сына Гистаспова», помещенную в «Библиотеке для чтения» в 1847 году. И я привел здесь почти половину ее содержания лишь с немногими пояснительными перерывами от себя, чтоб показать, какое впечатление произвело
Если история народов или государств хочет быть действительной, а не только по имени наукой, то предметом ее изучения должны быть документы, как единственные исторические факты, считая содержимое этих документов лишь представителями тех людей, которые нам их оставили. А представления могут считаться историческими фактами лишь в связи с данным документом, как образчиком представлений, существовавших во время составления данного документа. И в этом смысле ценность документа почти одинакова, являются ли его сообщения правдоподобными или представляют чистую фантазию, так как и фантазия мыслящего человечества эволюционирует с течение поколений, и тоже имеет свою историю.
А что касается до правдоподобных сообщений, то их правдоподобность не есть еще доказательство их правдивости, так как чем менее умственно развит человек, и следовательно чем слабее его фантазия, тем субъективнее, уже и одностороннее его представления об окружающей жизни, и тем менее причин доверять ему. В юриспруденции уже давно принято за правило принимать во внимание лишь показания очевидцев, а неизвестно откуда пошедшие слухи, если даже они и правдоподобны, не считать за доказательство, а лишь за характеристику существующих мнений.
Так должно быть и при изучении исторических сообщений: необходимо строго различать рассказы участников данного события в их собственной ручной передаче, от рассказов в копиях, которые могут быть простыми подделка-ми. Да и в собственноручных описаниях участников надо строго отличать такие, которые происходили в обычной обстановке, подлежащей проверке окружающих, от описания путешествий в далекие страны, проверить которые окружающие не могли. Один уже факт такого путешествия показывает склонность автора к необыкновенным приключениям, а это вызывает у него по возвращении непреодолимую потребность сочинительства, и даже прямо стыд возвратиться ни с чем после преодоления больших трудностей или даже опасностей. В результате неизбежен привоз на родину всяких подделок под существующие на родине представления о том, что должен был найти там посетитель.
В результате и вышло то, что все западноевропейские музеи завалены сенсационными произведениями бывших дальних стран, и никто не возвращался из них без диковинок, а теперь, когда, благодаря распространению общечеловеческой культуры и особенно пароходства, железных дорог и воздушных путей сообщения пополнение такими редкостями европейских музеев вместо того, чтобы утысячекратиться, четь ли не прекратилось, а на их родине они оказались даже совсем отсутствующими.
Вот, например, посмотрим на глиняные плитки ассиро-вавилонской культуры не в европейских музеях, а в самом Иране или Ираке. Я справлялся у наших востоковедов в Академии Наук, живших в Иране, видели ли они там что-нибудь подобное этаким плиткам в музеях Моссула, Багдада, Тегерана, Испагани, — этих центрах древней культуры, которым удивлялась и восхищалась вся культурная Европа в то время, когда они были фактически недоступны по причине трудностей и опасности путешествия.
Поговорим с этой точки зрения и о вывезенной в Европу из Месопотамии в XIX веке «старинной литературе». Они исключительно клинописная на глиняных пластинках.
Отмечу прежде всего в ней несколько очень странных особенностей. Вот первая из них.
В то время, как о иероглифах в Египте мы имеем многочисленные упоминания у классиков и у средневековых писателей, мы не находим ни у первых, ни у последних ни слова о существовании клинописных надписей на скалах и целой клинописной литературы на глиняных пластинках. Я нарочно посвятил здесь целую главу о первых впечатлениях открытия клинописей в <…1835...> году Раулинсоном. А между тем о «Вавилоне» и его культуре многочисленны рассказы и в Библии и во времена средневековья. Как могло это случиться? Ведь литература, как свет, имеет свойство светить во все стороны.
А вот и второе странное обстоятельство. Литература, как и всякий продукт производства, не может вырабатываться без спроса потребителями. А без большого числа потребителей и распространителей она не может вырасти до больших размеров и завянет сама собою, не успевши расцвесть, как семя дуба, которое попало в трещину скалы. Она не будет в состоянии выработать даже и самостоятельной фонетической азбуки, так как звуки речи для безграмотного человека представляются бесконечно разнообразными и различными у мужчин, и женщин, и детей, так, что ему и в голову не могло придти, что в этой бесчисленности интонаций только какие-то три десятка тонов служат своими комбинациями для определения смысла всей кажущейся бесчисленности смыслов, доступных его речи. Достигнуть фонетической азбуки люди могли в постепенной преемственности, сначала чисто рисуночных, а потом и ребусических надписей на стенах крупных зданий, разлагая длинные слова на короткие, а потом беря лишь первый звук от поддающихся рисунку названий, вроде А от Арки, Б от быка, как на это и указывают собственные имена всех еврейских букв.
И писались эти буквы для мнемоники сначала полным рисунком данного предмета, а потом, после усвоенной практикою привычки к фонетическому чтению, упрощенно, лишь частью данного предмета, от которой в конце концов и остались одни не имеющие первичного предметного вида буквенные начертания всех наших европейских алфавитов, которые можно свести к коптскому и еврейскому, как прародителям.
Но скажите сами, к каким осмысленным предметам и к какому эволюционно развивающемуся алфавиту сведете вы такие клинописные знаки, как изображенные на таблетте?
Ведь совершенно ясно, что это не эволюционно развившийся алфавит, и не видоизменение какого-нибудь другого, а то, что мы называем шифром. Но всякий шифр есть выдумка какого-нибудь отдельного человека, который уже прекрасно владеет фонетической азбукой, но по каким-то причинам захотел писать непонятно для других. Обычная причина таких шифров была только необходимость таинственной переписки для дипломатов или заговорщиков, чтобы ее не понял никто другой. Но какая же причина могла заставить, например, Дария сделать описание своего суда над бунтовщиками на Бизутанской скале, не общепонятной для всех грамотных людей его страны эволюционно развившейся азбукой, а никому не понятным, кроме его дипломатов (если такие у него были) шифром? Ведь это же нелепость!
Какой же смысл этой надписи шифром? Да и какой смысл и всей вообще клинописной или гвоздеобразной азбуки, когда мы видим, что ею написаны совсем не дипломатические секреты, а самые обычные сообщения, и при том назначенные часто именно для опубликования, а не для сокрытия рассказанного!
Мне может быть скажут, что клинописная азбука была придумана неким забытым учителем вроде Зороастра для удобства писания на глиняных плитках, но и это будет пустая отговорка, годная только для успокоения детей. Ведь на глиняных плитках тем же резцом можно было не труднее писать и буквами, и доказательством этого служит то, что рядом с клинописью, мы находим, как и в надписи Дария, даже целые картины, которые было много труднее выцарапать, чем буквы.
Кроме того, вплоть до конца XIX века, когда открыта была цинкография, все самые художественные штриховые рисунки и иллюстрации книг делались на каменных плитках, да и не только на каменных, но и на медных, и даже алмазом на стальных пластинках.
Никакой трудности писать буквами на месопотамских плитках не было, а придумывать для публикации особый шифр было бессмысленно…
И в добавок ко всему, ни у классических писателей, ни у арабских или персидских авторов средних веков, писавших много об этих самых местах, нет (как я ни старался найти!) ни единого слова о валяющихся там осколках какой-то странной литературы и о надписях ею на скалах.
Затем и третье соображение. Надпись на скале, какова Дариева, назначенная для опубликования, сделана не в людных местах, вроде Мосула и Багдада, а в глухом местечке около Бизутуна. И вот вопрос: сохранившаяся не подверженною дождям и непогодам в продолжение 4000 лет до Раулинсона, насколько сохранилась она через 100 лет после него, в настоящее время?
Все это, казалось бы, приводило к заключению, что вся клинописная литература чудовищная мистификация авантюристов, отправляемых на государственные или клерикальные средства в Месопотамию, с заранее предполагавшимся обязательством оправдать свою командировку привозом заранее намеченных в воображении зарытых там остатков Вавилонского Талмуда и Библии, и ничего там не нашедших. Но, к счастью, есть и лучшее решение вопроса. Это – наличность религиозной революции во время иконоборства. Отвергнув изображения богов, азиатские иконоборцы могли отвергнуть и азбуку Ромейской идолопоклоннической церкви, и с целью сделать для нее недоступным свое учение и дела, выдумать для себя и этот шифр, который лишь потом вошел в обычное употребление. Мне кажется, что кроме первого, слишком мизантропического решения, это второе является последним возможным решением, а потому и клинописные сказания не могли появиться ранее воцарения в Византии Льва III Иконокласта (717–743 г.г.).
