Рис. 157. Инквизиция приказывает Галилею отречься от учения об обращении Земли вокруг Солнца под угрозой сожжения на костре живым.
Оригинальный предмет для исторического исследования в эпоху крестовых походов представляют собою возникшие тогда: рыцарские ордена, освященные католической церковью и имевшие своею первоначальной целью вооруженную борьбу с иноверческими государствами и защиту в них своих единоверцев.
Беру прежде всего фактическую часть, заимствуя ее почти, целиком из другой прекрасной монографии Евгения Щепкина «Иерусалимское королевство».1
1 Евгений Щепкин: Иерусалимское королевство («Книга для чтения, но истории средних веков», под ред. проф. П. Г. Виноградова, 1903).
«Идея крестовых походов, — говорит этот автор. — всего цельнее воплотилась и долее всего держалась в рыцарских орденах. Жертвуя собой и своими деньгами ради борьбы с неверующими, эти ордена заняли исключительное положение и на Востоке и на Западе. Сосредоточивши в своих руках крупные поземельные пожертвования щедрых благотворителей, они па ряду с итальянскими купцами стали посредниками между двумя культурами — Европы: и Азии. Но мировая известность и политическое могущество отвлекли их от первоначальных скромных целей».
Вернее всех других своим первоначальным задачам оставался орден иоаннитов: он продолжал развивать свою благотворительную деятельность в обоих направлениях и в Палестине, и на Родосе, и даже на Мальте, постепенно суживаясь и замирая. По противоположному пути пошел орден тамплиеров. Опираясь на поземельную собственность и на исключительные привилегии, дарованные ему церковью, он развился в независимую политическую силу, на которую с опасением и завистью стали глядеть и светские власти и католическое духовенство.
Колыбелью ордена иоаннитов был странноприимный дом (госпис), основанный частным жертвователем в Иерусалиме.
Незадолго до начала крестовых походов богатый горожанин Амальфи Панталеон Мауро основал в Антиохии приют для купцов и паломников. Затем, получив в дар от калифа участок земли в христианском квартале Эль-Кудса-Иерусалима, он основал и здесь монастырь Santa Maria Latina, который должен был служить убежищем для купцов из Мальфи, ведших в XI веке левантскую торговлю. Рядом возник позднее и женский монастырь Santa Maria Maddalena с приютом для паломниц. Оба учреждения в Эль-Кудсе распространяли свою благотворительность на всех католиков, но она далеко не могла удовлетворять нуждающихся в помощи с тех пор, как после завоевания Палестины в 1099 году усилился туда прилив паломников. Тогда девять знатных юношей с Гаргардом во главе соединились в «общину св. Иоанна Милостивого», которого заместил впоследствии «Иоанн Креститель», и поселились в госпитале недалеко от монастериона Панталеона Мауро. Слухи об их самоотверженной деятельности проникли на Запад, и пожертвования оттуда стали сыпаться на них. А в южной Франции они получили в дар земли еще в начале XII столетия.
Благодаря тому, что паломничество в Палестину не было безопасно, эта община должна была расширить круг своих забот и стала с оружием в руках охранять пилигримов на пути от береговых пристаней к Эль-Кудсу, считаемому ими за евангельский Иерусалим. Отсюда вырос мало-по-малу обет всех рыцарей Госпиталя: «биться против сирийских исламитов». Так сложился целый духовно-рыцарский орден, первым магистром которого стал преемник Гергарда — Раймунд дю-Пюи. При нем дан был и устав ордену, но подлинник этой хартии с папским утверждением погиб при падении Акконы в 1291 году, и потому в 1300 году Бонифацио VIII пришлось возобновить утраченный документ.
Раймунд, «бедный раб Христа и хранитель Госпиталя в Иерусалиме», требует, по этому уставу, обета праведности, послушания и отречения от собственности у всех, кто хочет вступить в этот орден. Они должны довольствоваться водой и хлебом и ходить в самой простой одежде, так как их господа — нищие, которым они должны служить, — терпят от нужды и наготы, а рабу не подобает роскошествовать, когда бедствует его господин. Но вся эта благотворительность ограничивалась лишь христианами. По правилам Раймунда дю-Пюи, больной, нуждавшийся в помощи госпиталя, должен был сначала исповедаться перед духовником ордена и приобщиться: только тогда ему отводили койку и снабжали всем нужным, как своего «господина».
В 1181 году при госпитале иоаннитов было уже четыре ученых врача, чтобы определять болезни и делать братьям ордена указания относительно приготовления лекарств. Каждая «провинция ордена» должна была доставлять в госпиталь те произведения, которыми она особенно славилась, например, приор владений ордена во Франции посылал ежегодно в Эль-Кудс-Иерусалим 101 кусок зеленого сукна на одеяла больным; приоры Пизы и Венеции доставляла крашеные бумажные ткани, а бальи Тивериады — сахар. Всю черную работу по уходу за больными несли не сами рыцари, а причисленные к ордену — «служащие братья». Иоанн Вюрцбургский слышал от этой братии, что число призреваемых в госпитале больных доходило до 2 000 человек. Кроме того, госпиталь раздавал милостыню, как беднякам по домам, так и нищим, ходившим от дверей в дверям. Кроме того, иоанниты поддерживали своей помощью еще многих людей, живших в укреплениях и защищавших христиан от исламитских кочевников.
Само собою понятно, что с течением времени вся эта благотворительная деятельность стала падать исключительно на служащую братию, а сами рыцари превратились в привилегированный класс и чуждались обязанностей, противных, как им казалось, рыцарской чести. Когда к обязанностям рыцаря госпиталя прибавилась военная охрана паломников и борьба с неверующими, тогда военное начало взяло в ордене верх, а религиозное отодвинулось на задний план. Обязанность предварительного пострижения превратилась в формальность, и молодая знать легко становилась иоаннитами, в особенности, если выражала желание плыть за море на Восток для борьбы с неверными.
Усиление военного начала отразилось и на одежде рыцарей. Только белый крест на груди, установленный еще правилами Раймунда дю-Пюи, остался отличительным признаком иоаннитов. Он сохранялся позднее и на красном кафтане и на черном плаще, которые рыцари надевали перед битвой. Теперь могущество иоаннигов покоилось не столько на самих рыцарях, сколько на группах лиц, стоявших под охраной ордена. Это были так называемые «допаты» и «собратья» (confratres). Донаты приносили ордену присягу на верность, не бросая мирской жизни. Под именем «собратьев» к ордену примыкали государи и высшая знать, жертвуя ему при этом часть своих земель или доходов, и в такое же отношение к иоаинитам могли становиться и женщины.
К концу крестовых походов орден иоаннитов владел на Востоке обширными угодьями на всем протяжении Сирии от гор Армении и до границ Египта, с вилланами и светскими рыцарями-ленниками, домами, лавками, мельницами, хлебными печами, банями и всякими доходными статьями. Кроме общежитии рыцарей в псевдо-Иерусалиме, Акконе, Тире, Мойте Пелегрино, близ Триполиса и Антиохии, орден владел зданиями почти во всех городах Палестины, употребляя их для благотворительных целей или сдавая в наймы.
Система хозяйства на орденских землях была та же, как и в казалиях баронов или итальянских коммун, т. е. иоанниты раздавали земли то на ленных условиях, то в аренду, преимущественно наследственную. Наравне с феодалами, они владели и доходными статьями, и крепостными, и рабами, например, в 1160 году король Балдуин III подарил ордену 60 семейств бедуинов, а в Акконе иоанниты получали известную долю пошлин с гавани.
Благодаря таким доходам, орден святого Иоанна стал крупной денежной силой своего времени и ссужал большими суммами баронов Палестины. В XIII веке в его распоряжении на Западе и Востоке насчитывали 19 тысяч земельных единиц (manoirs), а одного мануара было достаточно, чтобы содержать вооруженного рыцаря. В трех местах сосредоточены были хозяйственные и боевые силы иоаннитов: вдоль египетской границы между Аскалоном и Хевроном, затем вокруг горы Фавора а Тивериадского озера на опасных пунктах восточной границы и на севере в области Триполиса и Антиохии. Во всех этих трех центрах орден воздвиг крепкие замки: таков был Кракум, или Курдский замок на севере (Castrum curdorum). Для Анамейской области, доставшейся ему здесь в 1167 году, орден получил право воины в мира и мог проводить свою собственную политику но отношению к исламатским государям. Чисто государственное верховенство ордена над этой областью выражалось и в том, что даже епископ Валенсии с 1215 года утверждался магистром ордена иоаннитов. В центре этой области па треугольном плато высокой скалы в недоступном замке Маргате с его колоссальной башней было местопребывание магистра.
А затем султан Келуан овладел этой твердыней. Его осадные машины по частям были подняты на высоты, а подкопы, подведенные с южной стороны, где плато соединялось с горами, разрушили ближайший бастион и грозили падением главной башне. В мае 1285 года гарнизон поспешил сдаться. Новая неудачная защита Триполиса в 1289 году подорвала веру в будущность ордена, а с утратой последних христианских владений в Сирии началось его вековое разложение.
Но попытка иоаннитов создать орден-государство не прошла бесследно и послужила примером для других подобных ему общин, например, для Тевтонского ордена, возникшего здесь же в Палестине.
«Хотя участие немецких рыцарей в завоевании Палестины и было незначительно, —говорит тот же автор,— но паломники из Германии посещали в большом числе «святые места». Один уроженец Германии, переселившийся со своей женой в псевдо-Иерусалим еще при Балдуине I, основал здесь на свои средства странноприимный дом для паломников, а рядом построил часовню. Госпиталь стал разрастаться благодаря пожертвованиям: благочестивые люди шли туда в услужение. Когда в 1197 году германские князья появились в Палестине с Конрадом Майнцским, чтобы подготовить почву для крестового похода своего императора, этот немецкий госпиталь был расширен в духовно-рыцарский орден, по образцу итальянского и французского. Немецкие рыцари должны были ухаживать за больными, как иоанниты, и сражаться с неверующими, как тамплиеры. В их уставе, утвержденном Иннокентием III, смешались статуты обоих орденов.
Эту же военную организацию, систему хозяйства и культурные цели немецкий орден перенес впоследствии и на берега Вислы. Местных язычников немецкие рыцари часто называли и здесь сарацинами, а имена местечек Палестины появились и вблизи Балтийского моря. До сих пор в нынешней Пруссии можно найти и Иерусалим (близ Кенигсберга) и Эммаус (близ Данцига). В войне с неверующими орден и здесь применял ту же систему, как крестоносцы в Сирии. Под защитой целого ополчения крестоносцев воздвигался прежде всего замок на высотах, господствовавших над обширною областью, намеченной для распространения христианства. Когда неверующим уже нанесли первый тяжелый удар и крестоносны разошлись по домам, в замке оставался гарнизон, чтобы путем постоянной мелкой войны принудить жителей области креститься или выселиться. После этого замок становился центром для управления. Таково было назначение Кульма, Мариенвердера, Кенигсберга: они соответствовали Маргату и Монфору в Палестине. Часть пашен обрабатывалась на средства ордена для удовлетворения его собственных потребностей, а остальные поля отдавались в аренду общинам вилланов или отдельным свободным хозяевам. Рента за пашни чаще всего уплачивалась рыцарям курами, яйцами, сырами; кроме того, крестьяне орденских земель и в Палестине и в Пруссии обязаны были помогать при постройке замков, и в случае вторжения неприятеля браться даже за оружие.
Тевтонский орден затем разложился, но его рыцари успели (создать Пруссию, как светское государство. Одни только тамплиеры погибли и средние века.
Для борьбы с сирийскими кочевниками бургундский рыцарь Гюго де-Пэн (Payns) соединился с уроженцем северной Франции Годефруа де С.-Омер; к ним примкнуло еще шесть других рыцарей, и основание для ордена тамплиеров было заложено в 1119 году. Ни устава, ни монастырского обета на первое время не было. Еще в 1123 году сам руководитель общины называется мирянином, живет в браке и имеет сына. Но вскоре Гюго де Пэн выбрал из устава св. Бенедикта несколько правил, которые делали рыцарей отныне монахами. Король Балдуин предоставил в их распоряжение дом рядом с бывшей мечетью, которая, как утверждали фантазеры, стояла на месте исчезнувшего неизвестно куда храма Соломонова. И вот, вся братия стала называться «бедным рыцарством Христа из храма Соломонова», или просто «храмовниками» (тамплиерами). Это необычайное соединение рыцарства с храмом Соломона поражало современников, и пожертвования в орден стали стекаться со всех сторон. Орден тамплиеров, в отличие от иоаннитов, уже при самом основании дал в своей среде рыцарскому началу перенес над монашеским и умел этим привлекать к себе полудиких феодалов, являвшихся на Восток без понимания цели крестовых походов и искавших прежде всего приключений. В январе 1128 года Гюго де-Пэн с пятью другими рыцарями появился в своей родине на провинциальном синоде в Труа, чтобы добиться для нового ордена освящения церковью. Здесь был выработан полный устав ордена (первоначально чуть ли не на французском языке) в форме заповедей рыцарям от имени синода.
На родине Гюго де-Пэна в Шампани тамплиеры впервые приобрели обширную поземельную собственность благодаря щедрости графа Тибо IV (с 1125 г.). Граф Дитрих Фландрский подарил им relief de Flandre, т. е. побор, который должен был уплачиваться храмовникам каждый раз, когда лен переходил по наследству не по прямой линии. Беренгарий III, граф Барцелоны и маркграф Прованса своими пожертвованиями укрепил положение ордена в южной Франции и за Пиренеями, где в ней нуждались для борьбы с маврами. Молодое Португальское государство, расходовавшее свои силы всецело на борьбу с неверующими, предоставило храмовникам область между Коимброй к Лепрой.
Совершенно как в Палестине, орден строил здесь крепости и привлекал колонистов. Христиане из всех классов населения примыкали здесь к ордену под именем «домочадцев» (familiares) и становились почти в вассальную зависимость от него. Графство Тулузское, Иль-де-Франс, Бретань, Нормандия и т. д. стали поприщем для мирных завоеваний ордена. Орден принимал новых членов в свою среду с большой разборчивостью и требовал от них непременно знатности. Для борьбы с неверующими он держал на жаловании наемных рыцарей и экюйе, служивших под началом рыцарей. Заботы по управлению имениями заставили тамплиеров допустить в орден и более низменные слои общества, но лишь на положении «служащих братьев», сервиентов, т. е. членов ордена с уменьшенными правами. Из этой «служащей братии» набиралось впоследствии и войско ордена. В силу буллы папы Александра III, все провинциальные дома ордена были подчинены «Тамплю» (рыцарскому дому) в Эль-Кудсе (Псевдо- Иерусалиме). В глазах верующих половины XII века в ордене храмовников видели «атлетов Христа», «новых Маккавеев». Ученый друг папы Александра III, Иоанн Салисберийский, назвал их «единственными людьми, ведшими справедливые войны».
Все права и привилегии, дарованные ордену папами, были собраны воедино и подтверждены буллой Александра III от 1163 года, которая по первым словам называется Omne datium optimum. Для ордена она была своего рода Великой хартией вольностей. Она обособляла его почти в независимую церковь.
Тогдашнее духовенство с большим неудовольствием смотрело на эту привилегию, потому что тамплиеры оставались для него по преимуществу мирянами. И вот при Иннокентии III появились слухи об ереси в среде ордена, возникшие от его нежелания во всем подчиняться папе. А по учению тогдашней римской церкви, от неповиновения папе, наместнику Христа, был как бы одни шаг и до отречения от Иисуса.
Предлогом было то, что, не понимая богослужения на латинском языке, более развитые рыцари пользовались независимостью ордена, чтобы вопреки запрещению церкви удовлетворять свою религиозную любознательность изучением Библии в переводах на свой язык. Во время следствия над тамплиерами в Провансе в 1308 году в главном доме рыцарей в Арле найдена была книжка с толкованиями на Библию («Liber interpretationibus super libris Bibliae»). А среди рукописей Парижской национальной библиотеки есть и теперь пергамент из 248 листов, исписанный в два столбца на французском языке, который считается за книгу тамплиеров. По содержанию — это переложение пяти книг Моисея, книги Иисуса Навина. книг Судей, Царей и Маккавеев, Товви в Юдифи. Книге Судей предпослан пролог в французских стихах, объясняющий повод и цель автора работы. Перевод книги Судей сделан по поручению «магистра Рихарда» и «брата Оттона», членов «достопочтенного Общества», «Святого Братства». Так как автор превозносит затем орден Рихарда и Оттона за его готовность жертвовать жизнью для защиты веры, называет его избранным рыцарством Господа, крест которого он носит на себе, а милосердие и смирение считает главными добродетелями этого ордена, то речь одет здесь, как думают, о французских тамплиерах.
На полях этой Библии попадаются толкования, а к книгам Моисея и Иисуса Навина приложены введения. Хотя в них и нет прямо еретических учений, но истолкование библейских событий поражает свободным, рассудочным отношением к букве закона. Толкователь, например, настаивает на том, что бог создал весь мир, видимый и невидимый, сразу, а если книга Бытия и говорит о днях творения, то тут надо понимать только постепенное размещение существ и приведение в порядок того, что уже было создано сразу. И самый перевод Библии для рыцарей, и эти толкования шли в разрез с общим духом католической церкви XIII века.
Такова бесспорная история ордена тамплиеров, а затем начинается и спорный период, ознаменовавшийся его борьбой с инквизицией, которая, конечно, как тайное учреждение, не только погубила его, но и имела полную «возможность» оклеветать его.
Могущество ордена шло в разрез с идеей монархической власти, которую проводили французские короли и их легисты, и от его уничтожения Филипп IV мог ждать только выгоды. Но не король создал повод для гибели храмовников: он явился сам собой.
Южная Франция была уже раньше театром бесконечных процессов против вольнодумцев. Инквизиция приобрела себе там навык на низших и средних классах общества и как бы право требовать жертв более высокопоставленных. К храмовникам она могла применить те же возмутительные формы уголовного процесса, которые казались ее жестокому времена дозволительными и против вольнодумцев вообще. Процессы вели тогда инквизиторы (следственные судьи inquisitores haereticae porivitatis), непосредственно назначавшиеся папами. Во Франции их было несколько, но с Иннокентием IV приор парижских монахов ордена предикантов (доминиканцев) был обыкновенно главой учреждения. Положение инквизиции было еще более привилегированным, чем ордена храмовников. Не даром косились на инквизиторов и епископы. Но новая сила — государственная власть французских королей — охотно поддерживала инквизицию своей вооруженной рукой. Для того чтобы начать процесс, инквизиторы могли не дожидаться прямого доноса, достаточно было, если о ком-либо шла худая молва (diffamatio).
Тогда инквизитор «инструировал» процесс, т, е. приступал к допросу заподозренного лица, которое привлекалось к следствию как бы на правах свидетеля, и предъявлял пункты обвинения. А в действительности уже на этой ступени процесса сознание «свидетеля» вынуждалось сплошь и рядом пытками. В случае сознания «свидетеля», церковь давала ему отпущение греха и принимала опять в, свое лоно, но это ничего не значило. По инструкции, инквизиторам был предоставлен произвол выбирать и вносить в протокол только те из показаний обвиняемого, которые казались им наиболее правдоподобными, короче говора, только то, что подтверждало его вину. И вот, начиналась вторая ступень процесса. Отпущенного «свидетеля» объявляли «обвиняемым» и вновь привлекали на суд. Ему прочитывался (обыкновенно на народном языке) протокол с его показаниями. Если обвиняемый отказывался от них, то это считалось отпадением в прежнее вольнодумство и влекло за собой сожжение или другую кару по приговору суда; поэтому жертвы инквизиторов еще в качестве свидетелей клятвенно скрепляли такой протокол. В протоколах делалась даже приписка, что все изложенные показания обвиняемый признал добровольными, не вынужденными ни угрозами, ни пытками, ни подкупом.
Степень наказания тоже была предоставлена инквизитору на произвол. Государство помогало инквизиции на всех ступенях процесса, потому что вознаграждалось за это имуществом, конфискованным у обвиняемого.
Рис. 157. Инквизиция приказывает Галилею отречься от учения об обращении Земли вокруг Солнца под угрозой сожжения на костре живым. |
«Когда ко мне проводят в первый раз еретика для допроса,— говорит автор одного «рхководства» к обличению еретиков,2— он принимает доверчивый и откровенный вид человека, убежденого в своей невинности. Я спрашиваю его, для чего он приведен ко мне? Он отвечает, с вежливою улыбкою:
— Я был бы очень рад узнать это от вас.
Инквизитор. Вы обвиняетесь в ереси, в том, что вы веруете и учите иначе, чем верует сватая церковь.
Допрашиваемый (поднимает глаза к небу, с видом глубочайшей веры). Господи, ты знаешь, что я невинен в этом, и что я никогда не верил иначе, чем должны верить истинные христиане.
Инк. Вы называете вашу веру христианской, потому что нашу вы считаете ложной и еретической. Но я спрашиваю, считали: ли вы когда-нибудь истинной иню веру, чем та, которую признает истинной римская церковь?
Доп. Я считаю истинной верой ту, которой держится римская церковь, и которую вы нам проповедывали.
Инк. Может быть, из вашей секты кто-нибудь есть в Риме, кого вы и называете «римской церковью». Я, когда проповедывал, высказал некоторые мнения, общие нам обоим, например, что существует бог, а вы поэтому верите кое-чему из того, что я проповедывал. Тем не менее вы можете быть еретиком, потому что не веруете во многое другое, во что нужно веровать.
Доп. Я верую во все, во что должен воровать христианин.
Инк. Знаю я ваши уловки. То, во что веруют члены вашей секты, по вашему и есть христианская вера. Но мы теряем время в этом препирательстве. Скажите просто, веруете ли вы в Бога-Отца, Сына и Святого Духа?
Доп. Верую.
Инк. Веруете ли вы во Христа, рожденного от Девы, страдавшего, воскресшего и вознесшегося на небо?
Доп. (живо). Верую.
Инк. Веруете ли, что хлеб и вино в причастии, совершаемом священником, превращаются в истинное тело и кровь Христовы?
Доп. Да разве я не должен в это веровать?
Инк. Я вас не спрашиваю, должны ли веровать, а веруете ли?
Доп. Я верю всему, чему приказываете верить вы и другие добрые учителя.
Инк. Эти добрые учителя — проповедники вашей секты. Веруете ли вы в то же, во что и я? Да или нет?
Доп. Охотно, если то, чему вы учите, хорошо для меня.
Инк. Для вас хорошо, если я учу тому же, чему и ваши проповедники... Скажите тогда, веруете ли вы, что тело Господа Иисуса Христа находится на алтаре?
Доп. (быстро). Верую.
Инк. Вы знаете, что там есть что-то и что все на свете принадлежит Господу. Я спрашиваю, находится ли там тело Господа нашего, рожденного от Девы, распятого, воскресшего и т. д.
Доп. А вы разве в это не веруете?
Инк. Я верую вполне.
Доп. Я также верую.
Инк. Вы веруете в то, что я этому верю, но я спрашиваю не об этом, а о том, вернете ли сами вы?
Доп. Если вы хотите перетолковывать все мои простые и ясные слова навыворот, то я уже не знаю, что мне и говорить. Я простой и невежественный человек. Прошу не ловить меня на словах.
Инк. Если вы простой человек, отвечайте просто, без уверток.
Доп. Охотно.
Инк. Хотите ли вы поклясться, что вы никогда не слышали ничего противного той вере, которую мы считаем истинною?
Доп. (побледнев). Если я должен поклясться, то охотно сделаю это.
Инк. Я вас не спрашиваю, должны ли бы, а хотите ли вы?
Доп. Если вы приказываете мне поклясться, я готов.
Инк. Я не должен вас принуждать, потому что клятва тогда не будет иметь силы, и грех клятвопреступления падет на меня, но если вы хотите поклясться, я выслушаю вас.
Тогда, дрожа и запинаясь, как будто он не может припомнить формулу присяги, допрашиваемый произносит ее так, чтобы ее можно было отнести не к нему, а к другому. Или же он придает клятве форму молитвы, например:
«Господи, помоги мне, чтобы я не был еретиком» и т. п.
А когда его переспрашивают, он удивляется:
—Разве вы не слышали, как я присягнул?
Или же старается разжалобить инквизитора, говоря так:
— Я охотно покаюсь, если я в чем-нибудь согрешил, только помогите мне освободиться от позорного обвинения, которое взвели на меня без всякой вины с моей стороны.
«Но дельный инквизитор не должен поддаваться на такие уловки, а неутомимо продолжать допрос пока не заставит людей признаться в их заблуждениях или публично отречься от ереси, чтобы, если они впоследствии окажутся присягавшими ложно, он мог без дальнейшего разбирательства передать их в светские руки. Если кго-нибудь соглашается присягнуть, что он не еретик, я говорю ему:
— Если вы хотите поклясться для того, чтобы избежать костра, то знайте, что одной клятвы для меня недостаточно, ни десяти, ни сотни, ни тысячи, потому что вам ваши учителя разрешают наперед известное число клятвопреступлений по необходимости. Вы должны будете присягнуть бесчисленное количество раз. Сверх того, если против вас будет хотя одно свидетельство, все ваши клятвы не спасут вас от сожжения. Вы только запятнаете свою совесть, но не избежите смерти. А если вы просто признаетесь в своем заблуждении, вас простят».
«В таком затруднительном положении, —прибавляет автор,— некоторые признавались в своей вине».
2 Цитирую по статье М.Н.Покровского «Средневековые ереси и инквизиция», а автор в свою очередь, повидимому, взял это из книги H. C. Lea: History of the inquisition. 1888. (Книга для чтения по истории средних веков, под ред. П. Г. Виноградова. 1903).
 Рис. 158. Сожжение христианских вольнодумцев инквизицией. С картины Алонзо Берругвете (1480—1561 г.). |
Вот каково было учреждение, которое устами инквизитора Франции Гильома Имбера (Imbert) потребовало у Филиппа IV следствия над храмовниками. Удар был хорошо подготовлен и удался: в ночь с 12 на 13 октября были одновременно арестованы все храмовники в тогдашней Франции, а на их имущество наложен секвестр. Была произведена и пародия гласности. Через два дня (14 октября) в зале капитула Парижской Божьей Матери были собраны каноники и магистры университета. Магистр тамплиеров, Яков Молэ, не вынеся, очевидно, пыток, признал, что отречение от Иисуса и плевание на крест были обычными обрядами ордена при посвящении нового члена и, вероятно, по совету инквизитора, лукаво обещавшего прощение, оправдывал их тем, что это было только испытание повиновения. Несколько других арестованных тамплиеров подтвердили показание своего магистра, как будто они рассчитывали такими объяснениями спасти орден и уладить дело полюбовно. Но через три дня после этого начался формальный инквизиционный процесс против них.
С 19 октября по 24 ноября выслушаны были показания 138 тамплиеров. Здесь были налицо представители всех разрядов ордена: среди «служащей братии» — простые пахари, пастухи, а с другой стороны — должностные лица с магистром Яковом Молэ во главе. По инструкции, «в случае надобности» должна была применяться пытка, и следы пристрастного допроса отразились на некоторых протоколах противоречиями. Почти все обвиняемые без исключения признали только два пункта обвинения, как и их магистр: отречение от Иисуса и поругание креста, а показания о поклонении идолу, о двоеверии, о признании двух начал в мире, Бога высшего и Бога преисподнего в духе катаров и богомилов и о дозволении порочной жизни встречались только изредка.
Папа Климент V пошел далее короля и в булле от 22 ноября 1307 года обратился ко всем государям с требованием арестовать тамплиеров в их государствах в виду данных, обнаруженных французский процессом. Тогда последовало задержание храмовников в Англии, Провансе и Неаполе. А в Аррагонии и на Кипре рыцари укрылись в свои замки и пошли на сделку лишь после долгого сопротивления.
Только один португальский король Денис не внял ни внушениям Филиппа IV, ни булле папы и взял сторону ордена, в полном послушании служившего ему против мавров.
27 июня 1308 года во Франции были представлены в к папскому допросу первые 8 или 9 храмовников; число их скоро возросло до 72 рыцарей, клириков, сервиентов. Многие тамплиеры при допросе по епархиям отказываются от своих прежних сознаний, жалуются на пытки, застращивание, жестокое обращение в тюрьмах. Другие, не отвергая прямо своих первых показаний, стараются не возвращаться к ним, а говорят только о незаконности всего парижского процесса, о заслугах, ордена, заверяют в своей верности учениям церкви вообще, хватаются за юридические формальности, чтобы ставить препятствия комиссии и сделать преследование всего ордена в совокупности невозможным. Таково было, например, и поведение самого, магистра ордена перед папской комиссией.
В марте 1310 года все тамплиеры, с которыми имела дело комиссия, в количестве 546 человек были сразу собраны в саду позади епископского дворца. Здесь им прочитаны были обвинительные пункты, а затем они должны были выбрать из своей среды прокураторов для ответа, по одному уполномоченному от каждых 6—10 храмовников. Епископы, давние враги ордена, воспользовались правом преследования отдельных тамплиеров в своих епархиях и вели дело с жестокостью, как бы доканчивая первый инквизиционный процесс. Особенную настойчивость обнаруживал епископ Сана (Sens). Не дожидаясь исхода общего, следствия папской комиссии, он созвал в Париже провинциальный синод и произнес смертный приговор над 54 тамплиерами 11 мая 1310 года осужденные были возведены на костры. На следующий день за ними последовало еще 4 тамплиера.
В Англии, где пытка была не в обычае, тамплиеры почта единогласно отвергали свою виновность; церковь не могла их осудить. На Кипре тоже не оказалось никаких следов ереси, и храмовники подверглись здесь пытке и осуждению только из политических соображений — по обвинению в заговоре против короля Генриха.
Таково было положение дел, когда осенью 1311 года собрался собор в Виенне. Под председательством самого Климента V здесь было налицо более сотни прелатов Франции, Италии, Германии, Англии, Шотландии, Дании, Венгрии. Избранной из среды собора комиссии были предъявлены все документы процесса тамплиеров. Собор не находил в них достаточно данных для осуждения всего ордена. Дело готово было затянуться, и потому непримиримый враг тамплиеров Филипп IV поспешил произвести давление на папу. Он писал, что вина ордена доказала, его уничтожение неизбежно; что владения храмовников папа может передать какому-либо другому из существующих орденов или нарочно для этого случая создать новый рыцарский орден.
Весной 1312 года король сам появился в Виенне с братьями, сыновьями, свитой и заседал рядом с папой на престоле, несколько более низком. Но папа и без того в последний период, процесса отрезал себе путь к отступлению; и, кроме того, большинство собора вместе с упорством в вопросе о тамплиерах стало обнаруживать некоторую наклонность к ограничению папского произвола. В торжественном заседании собора 3 апреля 1312 года была решена участь рыцарей. Все владения и доходи тамплиеров (за исключением Испании) передавались ордену иоаннитов.
Нам здесь не важно решать вопрос о том, существовал ли в ордене тамплиеров, возникшем на месте никогда не существовавшего храма Соломона в Эль-Кудсе, обычай плевать на крест и отрекаться от Иисуса (скорее всего в смысле «сына божия»), нам важно здесь лишь отметить, что религиозные ордены имели свои особенности не только в статутах, но и в религиозных воззрениях. Религиозное единство с католическим ритуалом и католическими воззрениями было достигнуто только путем инквизиции, а до нее была значительная свобода теологических взглядов, и различные течения религиозной мысли еще не были ожесточены друг против друга.
И это же объясняет нам и то, почему вся научная и свободно-мыслящая литература того времени ушла в апокриф, и, притаилась под массой сочинений того времени, выданных, за измышлении давнишних «классических» мыслителей до-христианскою периода, которые имели еще право говорить все, что думали. Второй же способ высказаться состоял в выдаче своих собственных произведении за переводы с арабского языка, и таким образом, на ряду с классическим миражем, появился еще арабский мираж, практиковавшийся особенно в Испании, с отсылкой места своего сочинения на магометанский Восток, тогда как у «арабов», т. е. сирийцев, турок и персов, «на Востоке» литература и наука еще менее процветали, чем и в настоящее время. Но об этой я буду говорить подробно в следующей книге «Христа».
 Рис. 159. Первая жертва начавшейся в XVI веке борьбы христианской церкви с современной наукой. Джордано Бруно, сожженный живым на костре 17 февраля 1600 года за учение об обращении Земли вокруг Солнца и о бесконечности миров во времени и в пространстве. |
