Революционная атмосфера 20-х годов понуждала футуристически настроенных поэтов сбрасывать с «корабля современности» старьё – дворянскую культуру и «одворянившийся язык», непонятный простому народу. Искали начала речи.
Маяковский мечтал создать для улицы, что «корчится безъязыко», поэтический язык – «простой, как мычание».
«Председатель земшара» Велемир Хлебников, отказавшись от подушки, носил свои стихи в наволочке. Считая себя наследником древних мировых цивилизаций, а не токмо национальной, он свободно включал в свои творения слова из мировых языков, не заботясь о переводе: «Сын сини Син льет свет на уснувшие села... ». И читатель должен был догадываться – «син» это название ночного светила из какого-то наречия «земшара». Я расшифровал эту строку, когда узнал старовавилонское «Sin» – Бог луны. Хлебников разрабатывал тему мировой луны с каким-то особым пристрастием, словно подсознанием ощущая, что она имела отношение к истокам человеческих языков и культур: «Не дремлет тюркский ай на чёрном небе...». «ай» – луна (тюрк.)
Первый из хлебникистов Маяковский развил тему Начала от месяца до мычания.
В перекличке поэтов мне видится потаённая закономерность.
... Поэты эпохи Начала увидели в Луне-Месяце знак Мычащего задолго до Велемира и Владимира.
И тогда ночное светило получило имя.
Звукоподражательный характер первого названия Месяца (а потом – полной луны) у меня ныне не вызывает сомнения. Как и то, что совпадение символа быка (рогов) с фигурой месяца определило отношение лунопоклонников к Быку, как к земному воплощению божественного светила.
Бык стал богом – тотемом, прародителем человечества.
За ним – Корова, Матерь.
По-своему прав Остап Бендер, в гневе утверждавший – не все произошли от обезьяны, многие – от коровы! Биологически, да, здесь прав Дарвин, с этим даже Папская Академия недавно согласилась.
Но в культурном отношении – поддерживаю версию Остапа – гуманоид превращался в человека, благодаря рогатому божеству. Быку и затем – Корове:
– Бык.
Бык мог себя акустически обозначить. Его природное слово-речь и стало самоназванием.
Любой сельский ребёнок трёх-четырёх лет назовет вам имя быка и коровы: «му-у». Оно общепланетарное. Ему не было альтернативы. Юное человечество, изображая знак Быка, описывало его звукоподражанием, и совпадение графемы с природным знаком, начертанном на ночном небе, распространяло то же звукосочетание и на него:
– mu – 1) Бык, 2) Месяц-Луна.
Это был первый и очень важный для культуры шаг – перенос имени звучащего объекта на немой, не способный назвать себя.
Следовательно, мы можем отбить линию:
_________________________________________________________
1) Начальный этап развития языка – звукоподражательный.
2) Письмо позволило назвать немые объекты, внешне похожие на озвученный графический знак.
Так возникла схема основной словообразовательной модели: «знак + название + толкование знака = слово-понятие».
Ни один язык не обошёлся без этого механизма. Все – изначально знали первописьмо, иначе бы не состоялись.
... Подбирался к этой мысли издавна. Выезжая на геологическую практику, в экспедиции, пользовался любой возможностью, чтобы послушать мычание.
Часто доводилось останавливаться на ночлег у хозяев, державших корову или быка. Не упускал этих случаев, чтобы пополнить блокнот результатами фонологических наблюдений.
До конца не понимал – зачем. Как мне, будущему инженеру – разведчику нефтяных и газовых месторождений, могут пригодиться нотные записи коровьих бельканто, но разве то, чем увлечён, обязательно должно быть профессионально использовано?
Просто созерцал месяц и слушал мычание.
Всегда находил время для этих занятий. Как писатель объехал свет. Улучив момент, брал интервью у рогатых на всех континентах, где они водятся. Прослушивая диктофонные записи, однажды понял, чем отличается наша детская, упрощенная передача «му» от фонологически более точного бычьекоровьего слова-языка.
Первые жрецы лунной религии не могли позволить себе неполную передачу священного самоназвания. Они наверняка ещё более тщательно вслушивались во все оттенки мычащего звукосочетания: для них, воистину, слово Быка было словом бога.
Они услышали, что Слово, начинаясь с губного согласного (m) продолжается тягучим носо-губно-нёбным гласным (ů) и завершается носо-нёбно-гортанным согласным (ŋ).
Это более точная буквенная транскрипция бычье-коровьего самоназвания, которое, вероятно, ввели в свою речь жрецы и научили племя произносить имя предельно точно – фонему за фонемой. Ни в коем случае не искажая: это имя божественного прапредка, принявшего обличие быка.
Характер второго диалекта языка эпохи Начала определился аналогом первого слова – 
bůŋ – так услышалось другим жрецам бычье самоназвание.
Борьба этих двух начальных диалектов за истинное произношение божественного слова скажется на судьбе языков.
Мы можем уверенно обозначить два первых диалекта языка эпохи Начала: м-Диалект и б-Диалект.
Пытаясь воспроизвести непривычное звукосочетание, человек развивал свой речевой аппарат, способный произносить только звуки природного слова-речи, с которым человеческий вид и пришёл в мир.
Нам не дано уже восстановить человеческое Первослово (если, конечно, не походить с диктофонами за всеми видами обезьян): оно растворилось, затерялось или включилось в звуки, приобретённые человеком, избиравшим в прародители Быка, Птицу (южный месяц), Льва, Тигра или Волка (северный месяц) и, соответственно, называвшего тотемов их самоназваниями: пытаясь без усилий передавать имя божества, признанного очередным прародителем, человек воспитывал свой аккустический орган, вырабатывал способность выговаривать и другие самоназвания животных. На каком-то этапе знак бога, ставший гербом племени, напомнил змею. Такой же извив.
Не записывал змеиную речь, но полагаю, что весь набор свистящих и шипящих звуков человек перенял у ползучего, так же обожествлённого.
... Если бык научил человека «бодать» (создаётся оружие, подобное рогам – рогатина), то змея – ползать и «жалить» (фабриковать тонкие острия – иглы, поначалу такие же кривые, как зуб змеи).
Человек был долго рабом природы и, благодаря способности подражать, стал царем её.
Можно ли изолировать человека и его культуру от природы? Паук подсказал принцип ткачества, пчёлы – сотовое строительство, муравьи – организацию массового труда, бык – схему социального устройства рода и способы самозащиты, лягушка научила нырять и плавать, медведь – всеядности, помогающей выживанию...
Всему человек набрался у братьев своих в пору, когда меньшими их ещё не называл. Почитал как старших и более приспособленных к суровым, не щадящим человека условиям существования. Подражая травоядным тотемам он стал вегетарианцем и лекарем самому себе – лечась только теми растениями, которые отыскивало больное животное.
Подражая тотемам-хищникам, стал мясоедом. Но пошёл дальше своих учителей, приручил «корм», чтобы не зависеть от удачи на охоте.
Всем своим существом и существованием человек генетически связан с матерью-природой, и странно было бы полагать, что он пришёл в мир сей не как остальные братья, которых эволюция наградила только одним словом, коим во веки веков приписала выражать всю гамму чувствований и инстинктов.
Крупные рогатые всюду, где я их наблюдал и записывал – в казахском ауле, в российской деревне, на американской ферме, в Индии, в Африке – выговаривали одно слово. В зависимости от ситуации и настроения говорящего оно отличалось темпоритмом и интонациями, но фонемный набор и порядок звуков сохранялись. Передавали этим созвучием всю гамму переживаний, доступных рогатым, любую чувственную информацию – чувство сытости, голода, нежности к телёнку, недовольства, ярости и страха. Любви, боли и смертной муки. Трёхфонемное звукосочетание, наполненное таким содержанием – это уже не слово, а язык. И человек инстинктами ещё не выделялся из мира животных. Избрав Быка родоначальником, протославяне, например, причисляли себя к племени Быка – «мы» (му) и речь свою называли «мова» (му-а).
... Потом, когда звук абстрагировался, отдалился от природного субъекта, благодаря возникшей полисемии символа, жрецы, доверяя ему, переносили его название на все предметы и явления, внешне похожие на графический знак. И тогда появились лепечущий «лев», мычаще-рычащий «муравей» и каркающая «корова». Вот эта несовместимость созвучия и природного образа порождала мысль о произвольности формы слова и значения.
Человеческому виду не сразу была дана многозвучная, многословная речь. Человек заслужил свой «великий, могучий» в десятках, а, может, сотнях тысячелетий, мыча, рыча и пресмыкаясь.
... Но все же бык или корова? Вопрос этот, вероятно, занимал и жрецов эпохи Начала. Они были ближе к природе и наблюдательней, чем мы: знали, что не у всех видов рогатых самки обладают этим оружием. А самцы – всегда. Поэтому, рисуя знак рогов, стали выражать понятие – «бык». Самец крупных рогатых станет земным воплощением ночного светила.
Ни в одном языке не сохранились омонимы můŋ (bůŋ) – бык; můŋ (bůŋ) – месяц, луна. Но отголоски этой древнейшей пары слышимы в островном германском: moon – месяц, луна; month – месяц (время); man – муж, мужчина (англ.). И в древнеиранском muh (munh) – «месяц, луна», mans, manas – Муж.
«Бык» – начальное звено короткой семантической цепочки, за которым следовали – «самец» – «он» – «Муж» – «мужчина».
