Я много раз говорил, что вся философия индусов изобретена европейцами нашего времени и только навязана индусам. А как это произошло, я покажу на истории «Теософического общества».
«Основные мысли современной теософии, — говорит д-р Леманн в своей иллюстрированной «Истории суеверий и волшебства» (стр. 355), — заимствованы особенно из буддизма. Этим в развитие европейского духа был внесен новый момент, который мы также не должны обходить молчанием, как не можем оставить без внимания и высокодаровитую, во многих отношениях замечательную родоначальницу всего этого учения».
Вполне соглашаясь с этими словами историка суеверий и волшебства, мы и начнем.
Елена Петровна фон Ган-Роттенштерн, дочь русского полковника графа Петра фон Ган-Роттенштерна и писательницы Ган, родилась в 1831 году в южнорусском городе Екатеринославе. С самого раннего детства она была предоставлена на попечение прислуги и ее фантазия получила себе первую пищу в нянькиных сказках о всевозможных духах; сверх того, ей рано привили веру в то, что она, в качестве «воскресного дитяти» (так как родилась в воскресенье), должна быть особенно способна видеть духов и иметь с ними общение. Она была очень нервным сомнамбулом-ребенком, сны которого доходили до яркости галлюцинаций. В результате она воображала себя постоянно окруженной существами, которые, хотя и были невидимы для других, но в обществе которых и в мечтательном уединении она чувствовала себя особенно хорошо. В детстве, говорят, она была с одной стороны в высшей степени своевольна и упряма, а с другой — обнаруживала наклонность к мистическим книгам и умствованиям. Легко понять, что из таких задатков, в связи с ее неукротимой энергией, должно было развиться нечто особенное.
В 1848 году, еще 17 лет от роду, Елена Петровна вышла замуж за генерала Блаватского, но спустя три года, когда ей минуло только 20 лет, они разошлись, и Елена Петровна в течение двенадцати лет путешествовала на свой счет по Европе, Америке, Египту и Индии, сохранив фамилию своего мужа, и развивая свои воображаемые способности как медиума. По ее, никем не проверенным словам, она провела семь лет — от 1863 до 1870 года — у великих махатм в Гималаях. Эти махатмы, честь отыскания которых принадлежит самой Елене Петровне, представляют, по ее словам, общество чрезвычайно мудрых мужей, которые скрываются в самых недоступных местностях Тибета и своей святой жизнью и прилежным исследованием тайн природы достигли почти божественной прозорливости и мощи. Махатма, — говорила она, — или его адепты, обладает способностью читать мысли людей и оказывать внушение на каком угодно отдаленном расстоянии. Он может разнимать или разлагать материальные предметы на их составные части; с помощью тайных сил он в состоянии «устремлять» эти части в любое место, где он снова собирает их в первоначальную форму. Таким путем какой-нибудь предмет может внезапно появиться в замкнутом пространстве. Далее адепт может вызывать звуки, приводить тела в движение, не касаясь их, и с помощью невидимой силы препятствовать перемещению предметов. Он может на всяком расстоянии без материального посредства делать сообщения другим адептам и наконец, на некоторое время отделять душу от тела, так что она получает возможность по собственной инициативе предпринимать экскурсии независимо от времени и пространства.
При этом-то Гималайском братстве мудрых мужей, которое там существует многие тысячелетия, Елена Петровна будто бы провела семь лет, была посвящена в его тайны и сама сделалась адепткой. До сих пор махатмы, — говорила она, — хранили свою мудрость при себе, как глубокую тайну, но теперь по их вычислению, настало время выступить с нею перед людьми. Для этого они и отправили ее ученицу, чтобы она возвестила миру «знание посвященных». Приехав из Индии в Египет в 1870 году, она сначала основала там в Каире спиритическое общество, которое, однако, скоро распалось, а затем, по приказанию своего учителя, махатмы Кута Хуми, уже в сорокалетнем возрасте, проехала через Европу в Нью-Йорк. Здесь она сошлась с ревностным спиритом полковником Генри Олькоттом и в 1875 году, когда ей было уже 44 года, она совместно с ним учредила теософическое общество, которое имело своей целью:
1) положить основание всеобщему братству, которое обнимало бы все человечество без различия народности, цвета и вероисповедания;
2) содействовать изучению арийских и других сочинений по религии и науке и отстаивать значение древней азиатской литературы, особенно же браманской, буддийской и зороастровой философии;
3) исследовать сокровенные тайны природы, особенно психические силы, дремлющие в человеке».
Полковник Олькотт был первым президентом этого общества и перевел его на «главную квартиру» в Индию в предместье Адьяр около Мадрасы.
Ее литературная деятельность началась в консервативных изданиях «Русском вестнике» и «Московских ведомостях», где она описывала свои индийские приключения под псевдонимом Радда-Бай, а затем, несколько лет спустя, в 1877 г, Елена Петровна, сохранившая и после расхождения фамилию мужа, — Блаватская, — издала в Бостоне, когда ей было уже 46 лет, свое большое главное произведение «Раскрытая Изида». Здесь она старается доказать, что так называемая ею теософия есть лишь тайная, внутренняя сущность, содержащаяся в религиозных и философских системах древних времен, в магии, спиритизме и т.д. Предлагаемое ею учение представляет собой экстракт из самых разнообразных систем, причем она обнаруживает большую начитанность в редких магических произведениях. Однако, по словам составительницы, книга ее возникла не чисто естественным путем, а совершенно напротив; большая часть ее исходит от махатм, души которых посещали автора ночью в его рабочем кабинете: на следующее утро она всегда находила множество исписанных листков, далеко превышавшее то, что она сама могла бы написать за то же время.
И вот Блаватская и полковник Отлькотт стали разъезжать по Индии и всюду проповедовать там будто бы исходящую от нее же новую религию, теософию. Они приобрели там множество приверженцев, которые распространяли затем это учение далее, так что в последующие годы теософические общества стали образовываться повсюду, в особенности же в странах с английской речью. То обстоятельство, что теософия нашла себе немало последователей, объясняется в сущности теми же причинами, как и распространение спиритизма. Прежде всего религиозные догматы теософии, имеющие якобы буддийское происхождение, обладают для христиан своеобразной прелестью в своем мистико-фантастическом отпечатке, да и одно то, что теософия не знает учения о вечном осуждении, создало для него немало сторонников, а Блаватская, кроме того, засвидетельствовала истину своего учения и доказала свою собственную принадлежность к адептам с помощью ряда чудесных деяний. Так, с потолка комнаты, где она находилась, падали письма от ее друзей, махатм, в особенности, от ее учителя Кута Хуми, и в письмах этих содержались длинные, подробные обсуждения глубокомысленных проблем, о которых только что шли прения. Предметы, которые она сейчас держала в руке, исчезали и оказывались в других домах, где она совсем не была. Брошка, потерянная одной, совершенно неизвестной ей особой в совсем другом месте Индии, явилась, по ее желанию, у нее и оказалась в подушке, которая совершенно произвольно была выбрана среди других имеющихся у нее подушек. Особенно часто случались эти чудесные вещи на главной ее квартире в Адьяре в Индии, близ Мадраса. Здесь показал себя впервые в астральном образе Кут Хуми, т. е. явилась его душа, снабженная лишь тонкой материальной оболочкой, чтобы его могли видеть смертные. Здесь же находился «ковчег», священный шкаф, к которому туземцы относились с религиозным благоговением. Разбитые предметы, положенные в него, исчезали и заменялись новыми того же рода. Точно так же в нем исчезали письма с вопросами к махатмам, а спустя несколько минут оказывались пространные ответы на них и т. д.
Все эти чудеса возбудили, конечно, большое внимание, но настоящим образом они стали известны в Европе благодаря маленькой, мастерски написанной книжке Синнета «Сокровенный мир», 1881 г, которая была переведена на большинство европейских языков. Автор обнаружил здесь большую практичность. Он не довольствовался простой передачей происшествий и утверждением, что все это случилось вполне естественным путем, благодаря высшему разумению махатм и их учеников. Он везде показывает в то же время, что эти кажущиеся чудеса вполне согласуются с известными теперь законами природы, так что западные естествоиспытатели нуждаются лишь в более глубоком знании естественных сил, чтобы получить возможность производить то же самое.
«Книжка эта, — продолжает д-р Леманн (стр. 359), — действительно написана так хорошо и получает через то такую кажущуюся достоверность, что прямо не решаешься отрицать заранее возможности рассказываемых здесь «чудес». И все-таки, как оказывается, — дополняет он, — они были лишь утонченным обманом. Некто г-н и г-жа Кулом, долгое время проживавшие на главной квартире Блаватской в Адьяре, рассорились с Блаватской и стали всюду рассказывать, что они вместе с двумя индийскими плутами-факирами были соучастниками Блаватской в совершении ею обманов. Это возбудило такое большое внимание, что Лондонское «Общество психических изысканий» послало одного из самых выдающихся своих членов, м-ра Ходгсона, в индию, чтоб он расследовал дело на месте. Он устроил перекрестные допросы обоих сторон и добыл несколько писем Блаватской, которой тогда уже было около 53 лет, и таких, которые якобы принадлежали махатмам. Письма эти были подвергнуты сравнению лондонскими графологами, причем оказалось, что письма махатм были написаны самой Блаватской. Затем Ходгсон установил, что большинство рассказов и различных чудесах противоречат друг другу, а «Ковчег» оказался просто-напросто фокусническим прибором с выдвижной задней стенкой, так что в него можно было проникнуть через потаенную дверь, находившуюся в стене спальни Блаватской. В своем обширном отчете, напечатанном в 9-й части «протоколов» общества за 1885 год, Ходгсон приходит к тому выводу, что Блаватская самая образованная, остроумная и интересная обманщица, какую только знает история, так что ее имя заслуживает по этой причине быть переданным потомству».
Отчет Ходгсона нанес удар теософии. Многие из теософических обществ распались, и дело нисколько не выиграло от того, что в 1886 году Синнет написал «Случаи из жизни Блаватской», где он старается очистить ее от всех обвинений. Теософические общества отпали от главной квартиры в Индии и та, которая подняла всю эту бурю, умерла в 1891 году в Лондоне, забытая, оставленная большинством своих бывших приверженцев в шестидесятилетнем возрасте.
Посмотрим теперь ее философию.
«Религиозная система теософии» была изложена впервые в ее «Раскрытой Изиде». Это громадное произведение появилось в 1887 году, когда Блаватской было 56 лет, в совершенно переработанном виде под заглавием «Тайное учение». Впоследствии она дала краткое изложение главных пунктов своей системы и в «Ключе к теософии». Но лучшее, наиболее наглядное и талантливое выражение эта система нашла себе у Синнета в его «Тайном Буддизме», 1883. В противоположность большинству других положительных религий, теософия является в этих произведениях как самый чистый пантеизм. В «Ключе к теософии» говорится:
«Мы отвергаем представление о личном, вне мира стоящем, человекообразном боге, который есть лишь исполинская тень человека и даже не лучшего человека. Мы веруем во всеобъемлющее, божественное начало, из которого все выходит и к которому все возвращается в великом круговороте жизни». Для этого учения характеристичны также две мысли, позаимствованные у буддизма, а именно — о деятельности (карме) и о перевоплощении.
Деятельность как будто отождествляемая с действительностью (по-буддийски карма) есть, — говорит он, — «закон неизбежных следствий». «Все, что случается с человеком здесь, на земле, не только его внешние отношения, но и развитие его личности, есть строгое последствие его прежней жизни в этом или в прежних существованиях. Когда человек умирает, его душа отправляется в Девахан (разновидность рая — нирваны), где она вкушает совершенное блаженство, утрачивая всякое воспоминание или знание о бедствиях земной жизни. Такое состояние блаженства служит наградой за добро, которое душа совершила во время своего пребывания на земле; оно продолжается до тех пор, пока не будут вознаграждены эти заслуги. Тогда душа опять рождается, снова входит в человеческое тело, и как внешние отношения, так и внутренне развитие, начинающиеся теперь для души, являются прямыми следствиями ее прежней земной жизни. В чем душа тогда погрешила, то отмщается ей рано или поздно, приводя за собой свои естественные последствия. Таким образом, душа попеременно пребывает то в раю-девахане, то на земле, пока не будет искуплена вся ее вина и вместе с тем не отпадет необходимость возрождения. Тогда душа сливается со всеобщим божественным началом, т. е. творческой силой природы — нирваной, где рай и бог сливаются вместе.
Таковая теория, выработанная окончательно только в 1885 году для европейских и американских теософов Синнетом под видом обновленного буддизма. Но всякая теория нуждается в подтверждениях. И вот, подобно тому, как спириты находят подтверждения своего учения в сообщениях духов, теософическое общество ссылалось на махатм. Теософия, по их утверждению, до сих пор содержавшееся в тайне учение этих последних, а так как они и в других областях далеко превосходят остальных смертных своим разумением, то их учение о мировом порядке и о судьбе человеческой души должно стоять выше всякой критики. Сверх того, они получили непосредственные наставления от Гаутамы Будды во время его последнего воплощения, и так как Будда при своем пребывании на земле успел уже настолько очиститься, что мог приступить к вечному блаженству рая-нирваны, и только добровольно отрекся от него, чтобы еще раз родиться среди людей в качестве учителя, — то знание махатм имеет божественное происхождение. А тем, кто спрашивал, какое же можно получить удостоверение в существовании и сверхчеловеческом знании махатм, указывали на чудесные деяния, которые способны совершать Елена Петровна и другие адепты. Таким образом и Блаватская для оправдания своей миссии должна была, как и другие основатели религий, прибегнуть к чудесам. Но, как дочь 19 столетия, она сама не верила в чудеса в смысле нарушения естественного порядка вещей; она видела в них скорее лишь результаты высшего уразумения законов природы и держалась того взгляда, что западная наука тоже постепенно дойдет до них. А в чем состояло «высшее разумение» Блаватской и чем доказывается существование ее учителей, махатм, это можно считать достаточно выясненным после расследования английского научного общества. Вместе с тем теософия низвелась до степени простого продукта фантазии.
Со стороны Блаватской, — говорит далее д-р Леманн, — было решительно гениальною мыслью отнести местопребывание махатм в Тибет, т. е. недоступную область, лежащую на границе Индии. Ведь индийские факиры, особенно же высшая их группа или секта, так называемые йоги, уже давно пользуются в Европе великой славой как волшебники. Теософы видели в этих йогах род несовершенных махатм: хотя они и могут совершать много чудесных вещей, но не достигают однако степени высоты адептов и пользуются лишь гипнозом, чему выучился от них португальский аббат Фариа еще в начале XIX века. Также несомненно, что факиры умеют приводить себя в состояние искусственного сна, подобного тому, который представляет собой естественное явление у многих животных, так что могут жить без пищи и почти без дыхания довольно долгое время, целые недели, даже месяцы. Но все эти явления до сих пор не более осмысленны у факиров Индии, чем в Европе в средние века у христианского духовенства, где гипнотическое внушение подводилось под сношения с дьяволом (слово того же корня, как и халдей и даже культ).
Древнейшие описания явлений внушений мы видим, например, в описаниях чудес Моисея или чудес Христа, причем их легендарность нисколько не компрометирует их реального существования в древности, но наоборот подтверждает ее: учителям этим приписывались только такие дела, которые совершались повсеместно отдельными жрецами, у из алтарей. А временное исчезновение этой профессии в Европе после крестовых походов обязано своим происхождением по-видимому именно необыкновенному развитию самогипноза, причем по-видимому большинство нервных женщин брачного возраста под влиянием слышимых ими с церковных алтарей внушений, получали галлюцинации о своих половых сношениях с нечистой силой, и, разболтав об этом своим приятельницам, признавались за ведьм и сжигались инквизицией, что только увеличивало нервность и направляя воображение женщин при возникновении у них полового инстинкта в эту сторону. Первые попытки естественного объединения явлений гипноза мы видим в конце XVIII века у Месмера (1734—1815), который приписал производимые усыпителем действия переходом с него на усыпляемого особой присущей человеку магнетический силы, и применял это к лечению болезней. Потом английский врач Брэд в сороковых годах XIX века, отвергая теорию «животного магнетизма» как чего-то сходного с обычной магнитной силой, перешел на чисто экспериментальный путь, сводя дело усыпления на простое утомление от однообразных манипуляций усыпителя, но не объяснив этим механизма внушения. Эпоху в этом отношении создали только опыты Шарко в 1875 году в Парижской больнице нервных болезней, и с тех пор началась серьезная разработка этого предмета, которая еще ждет окончательного решения и очень возможно, что механизм беспроволочного телеграфирования разрешит нам и эту психологическую проблему.
А что касается до Азии, то там явления гипноза и способы внушения стоят и в начале ХХ века на той же мистической ступени, на какой были и в Европе в XVIII веке до появления Месмера. Вся разница лишь в том, что действующие тут силы считаются еще божественными, а не демоническими, а потому и самое искусство не только не истребляется, а наоборот, культивируется, оставаясь на религиозно-мистических представлениях.
Особенно преувеличенные представления об искусстве индийских факиров распространил в Европе современник Блаватской Луи Жакольо, издавший в 1875 году «Спиритизм в разных местах света. Сокровенные науки в Индии» и «Посвящение», где он описывает фокусы факиров, виденные им лично. Тяжелые бронзовые предметы в Индии движутся по одному знаку волшебника; палочки пишут на песке ответы на задуманные вопросы; семечки, выбранные самим Жакольо, вырастают в несколько часов в большие растения и т.д. Все это происходит, по-видимому, без непосредственной связи с факиром, который спокойно и полуобнаженный сидит при этом на полу, имея при себе лишь свою бамбуковую палку с семью узлами, как знак своего достоинства. Здесь, по-видимому, совершенно исключено всякое фокусничество, и потому Жакольо и приходит к заключению, что тут участвуют неизвестные еще силы.
Однако наблюдения Жакольо имеют тот недостаток, что он всегда виделся с факиром совершенно наедине. Этим, по его словам, он хотел помешать волшебнику найти себе сообщников в своих служителях-туземцах. А так как он признается, что не мог выдерживать пронзительных глаз факира, пристально смотревшего на него иногда по целым часам, прежде чем что-нибудь случится, то нет ничего невозможного, что последний прямо гипнотизировал его. А во время гипноза факир мог внушить ему все то, что, по его воображению, он видел своими закрытыми глазами.
На деле же факиры выполняют множество чудесных вещей лишь благодаря своей изумительной ловкости в фокуснических проделках. М-р Ходгсон воспользовался своим вышеупомянутым пребыванием в Индии, чтобы поступить в учение к факирам. По его словам, он знает уловки, необходимые для большинства указанных фокусов и, сверх того, приводит поразительные примеры, как даже искусные наблюдатели оказываются не в состоянии давать надежные сведения о том, что они видели при таких представлениях. Факты оказываются при передаче гораздо чудеснее, чем они были в действительности.
Расскажем об одном таком фокусе, так как он имеет свою историю. Известие о нем мы находим в «Раскрытой Изиде» Блаватской. Факир входит на открытое место, — говорит Елена Петровна, — где его тотчас окружает толпа зрителей. Он расстилает на земле кусок ковра и топчет его кругом ногами. Ковер скоро начинает двигаться и вскоре затем из-под него выползает мальчик. Тогда волшебник берет свиток каната и бросает его в воздух. Свиток распускается и поднимается все выше и выше, пока один конец каната исчезнет в воздухе, а другой спустится до земли. Мальчик взлезает по канату и скрывается вверху из глаз зрителей. Тогда между факиром и мальчиком завязывается разговор, оканчивающийся тем, что факир в гневе схватывает нож и тоже взбирается по канату. Он проводит наверху некоторое время, и вскоре оттуда падают окровавленные члены мальчика вместе с головой и туловищем; потом опять появляется факир, спускаясь по канату. Волшебник кладет разрубленное тело мальчика в мешок и встряхивает последний: из мешка снова выскакивает живой мальчик и убегает. Так рассказывает дело Блаватская.
И вот, в конце 1890 года, один молодой американец, м-р С. Эльмор, описал такой же случай в «Чикагской трибуне», прибавив тут же, что он сам присутствовал с одним своим другом при этом представлении в Индии. Друг этот, художник, сделал тогда, — говорит он, — несколько набросков, а Эльмор сделал ряд моментальных снимков. На набросках художника оказалось все, о чем говорилось в сообщении, а на фотографических карточках был лишь факир, оживленно жестикулировавший, и зрители, смотревшие по ходу действия то вверх, то вниз. Ни каната, ни мальчика, ни окровавленных членов и т.д. на снимках не было ни малейшего следа. Отсюда автор выводил заключение, что факир загипнотизировал своих зрителей и внушал им все явления в виде галлюцинаций.
История эта обошла все газеты, а также попала в научные периодические издания.
Но так как, по нашим теперешним сведениям о гипнотизме, совершенно непонятно, каким образом отдельный человек мог загипнотизировать целый круг зрителей и вызвать одну и ту же галлюцинацию у всех, притом также и у иностранцев, незнакомых с его языком, то это дело возбудило огромное внимание. М-р Ходгсон написал издателям упомянутой газеты, сообщая им, что во время своего пребывания в Индии он тщетно старался увидеть этот фокус; ему даже не удалось отыскать человека, который когда-либо видел его, или хотя бы только знал кого-нибудь, кто был свидетелем такого представления. Поэтому ему очень хотелось бы узнать, где м-р Эльмор присутствовал при этом редком зрелище. А м-р Эльмор чистосердечно признался, что вся эта история вымышлена: у него уже заранее составилось мнение, что фокусы факиров основаны просто на гипнозе, и что это можно доказать с помощью моментальной фотографии. На основании этой своей гипотезы он и выдумал весь свой рассказ и употребил псевдоним С. Эльмор («обманывай больше»), с целью намекнуть догадливому читателю, что все это мистификация. Таким образом, весь фокус оказался просто продуктом фантазии изобретательного янки.
Но откуда же взяла эту историю Блаватская? Это объясняет нам Кизеветтер в «Психических этюдах» (стр. 419). Известно, что эта дама, или скорее, кто-нибудь из ее ближайших сообщников, были очень сведущи в старинной европейской литературе, касающейся магии. И вот как раз совершенно такая же история рассказывается в книге Иоганна Бейера «О чарах демонов». Отсюда ясно, что Блаватская свободно обработала этот рассказ и отнесла сцену действия в Индию, чтобы воспользоваться им в качестве доказательства высоких способностей, какими обладают факиры. Таким образом, весь этот фокус факиров представлял из себя вымысел от начала и до конца. Мораль же этой истории очевидна: к подобным сообщениям надо относиться с большой осторожностью, даже если моментальные снимки и иные научные данные сообщают им некоторую кажущуюся достоверность».
Так говорит д-р Леманн в своей «Истории суеверий и волшебства» (стр. 365). Никогда никакой факир не производит этого общеизвестного в Европе, но (до сообщения их туда европейцами) неизвестного в Индии чуда. А в доказательство курьера я сам могу прибавить, что слышал это чудо от одного моряка, проезжавшего через Индию из Одессы во Владивосток, как виденное его собственными глазами. Таковы «чудеса Индии» , так чему же удивляться после того, что там же главное место появления и чудесных рукописей-уников, по которым мы узнаем волшебные сказки о древнем золотом веке азиатских народов?
Конец семидесятых годов был временем высшего процветания физических медиумов. То, что совершил Слад в Лейпциге, едва ли когда-нибудь было достигнуто или превзойдено раньше или после. Можно было подумать, что медиумические проявления лишь для того достигли такой головокружительной высоты, чтобы тем глубже было последующее падение.
В шестом томе «Христа» у меня была глава под названием: «Психология лживости и обмана», где я пытался объединить проявления лживости у людей с мимикрией, почти повсюду проявляющейся в мире животных и даже растений. А здесь мне снова необходимо возвратиться к этому же предмету по поводу только что приведенной биографии Е. П. Блаватской, этой, по выражению Ходгсона, «интереснейшей обманщицы, какую только знает история и которой имя по одной этой причине заслуживает быть переданным потомству».
Нельзя же наконец не видеть того, что все наши истории чрезвычайно похожи на зоологические музеи с чучелами. Как в этих музеях вы видите только внешние облики всех представленных там животных, но не получаете представления о их внутренних органах и тем более о психических силах, приводивших их в движение, так и в современных нам псевдо-научных историях государств вы видите, да и то апперцепционно, лишь внешние контуры фигурирующих там деятелей, но не получаете никакого представления о внутренних рычагах их деятельности и не достает вам в этих деятелях самого главного — человеческой души.
Попробуем же поправить этот недочет хоть для Елены Петровны. Подобно палеонтологу, который по одному скелету исчезнувшего давно с лица земли животного, восстанавливает его внешний вид и образ жизни, постараемся восстановить естественное развитие ее психики по той канве, какую мы имеем в этом кратком эскизе ее жизни.
Еще в детстве ее воображение наполняется фантастическими рассказами и романами в домашней библиотеке ее матери и живя наполовину воображением, она, как актриса во время исполнения роли, уже переставала отличать воображаемое от действительного и то, чем она в действительности была, от того, чем ей хотелось быть. В такой роли вечно живут люди с сильно развитым воображением, не только женщины, но и мужчины, особенно в своей молодости. Не видя вокруг ничего чудесного, они наполняют чудесами и отдаленное прошлое и отдаленные, мало известные в их время страны, своей богатой внутренней жизнью. Они обыкновенно производят при первых встречах на окружающих чарующее впечатление, особенно мужчины на женщин и женщины на мужчин. Но это очарованье постепенно исчезает при долгой совместной жизни: человек, живущий в мире призраков и строящий воздушные замки, начинает казаться другому, особенно обыденному сожителю, просто пустым мечтателем, не способным к общечеловеческим привязанностям. Нечто подобное должно было случиться и с Еленой Петровной, когда она еще в семнадцатилетнем возрасте очаровала генерала Блаватского, вышла за него замуж, очевидно, в ожидании изъездить с ним всю Европу, а затем попасть и в малодоступные места волшебной Индии, чтобы увидеть все ее чудеса. Но генерал оказался прозаичен, прошли три года скучной для нее семейной и светской жизни, и она бежит от него путешествовать на какие-то имевшиеся у нее средства по свету, в погоне за его чудесами. Но чудеса повсюду бегут от нее, спиритические сеансы нигде не дают ей новых откровений, и вот после многих лет погони, она уже на 33-м году своей жизни достигает последнего убежища — Индии. Там, по ее словам, она пробыла семь лет, почувствовала, как ушла ее молодость в вечной погоне за необыкновенным, а расстаться со своими грезами для нее стало теперь то же самое, что расстаться с жизнью, которая в продолжение сорока лет была переплетена с ними.
Привившаяся с детства привычка изображать из себя нечто необычное и выработавшаяся вместе с этим привычка самогипнотизировать себя, причем ее руки, без участия ее ясного сознания, писали своеобразные компонаты из всех прочитанных ею книг, постепенно сделали из нее вечную актрису, а непреодолимое желание убедить других в своей правоте, заставили ее, уже утратившую энтузиазм и очарование молодости, пополнять эти бреши и шарлатанствовать.
Шарлатанство ее, как и всегда бывает, привело ее к разоблачениям, о которых я уже упоминал. А теперь я только приведу один образчик ее самоусыпленного бессознательного творчества.