Продолжая и далее творить подобие реальности, биографы достославного псевдо-аравийского пророка пользуются всеми отрывочными фразами, попавшими в Коран без обозначения времени и места своего происхождения, и действительно достигают того, что их изложение по внешности становится совсем правдоподобным. По мы не должны обманываться наружным видом. Он часто бывает обманчив. Так некоторые виды безвредных мух выработали себе внешность жалящих ос, чтобы ласточки боялись их хватать, но рассмотрите их внимательно и тотчас вы увидите, что эта внешность — простая мимикрия. Не побоимся же и мы прикоснуться к современным представлениям о начале магометанства .на земле, принявши муху за осу.
«Иудеи (т. е. богославные) принимаются под наше покровительство, — говорит один отрывок Корана, — и будут защищаемы нами без различия их племен, составляя в политическом отношении один народ. Правоверные будут исповедывать свою религию, а богославные раввинисты свою. И те и другие в союзе, и те и другие будут пользоваться полным спокойствием. Если же наступит время защиты города от врагов, то богославные могут и не идти на войну, но обязаны заплатить в таком случае воинскую подать».
Совершенно ясно, что это место документально, и свидетельствует о том, что в какое-то время измаэлитство и израэлитство были лишь две вариации той же самой единобожнической религии. С этим согласно и предание, что ранее Мекки правоверные считали центром своей церкви Иерусалим. Но вопрос в том, к какому времени относится окончательная редакция Корана? И не султан ли Магомет I (1374—1421 гг.) ввел, вместо мифического «пророка Магомета», впервые в Коран такой закон?
Была выдана, — говорят нам, вероятно тоже смешивая султана Магомета I с «Достославным пророком», — мирная хартия и христианам и при том не только столичным,1 но и проживавшим «как на восточных, так и на западных окраинах земли, как в ближайших, так и в самых отдаленных местностях, как в известных так и в неизвестных местах, среди образованных и необразованных жителей».
1 Мы не должны забывать, что слово Медина (мединет) по-корейшитски значит просто; столица, город, а тот город Аравийского полуострова, который европейцы называют Мединой, издревне называется Ясриб.
Обязательство это — говорят нам — было скреплено полным отпечатком правой руки «пророка и посланника бога», и удостоверением 34 свидетелей — христиан. Секретарь, будто бы писавший этот договор, пометил его последним числом четвертого месяца четвертого года Геджры. Христиане обязывались платить ежегодно по 12 драхм с человека, кроме поземельного налога и налога с урожая земли, за что избавлялись как от ограбления, так и от обязанности идти на войну и грабить вместе с правоверными. И все это, будто-бы, в Аравийской пустыне!
Поступая по только что изложенным правилам сочинительства, наши лучшие историки продолжают роман о «Достославном» так:
Под знаменем великого пророка, поддерживаемым Абу-Бекром, Омаром, Гамзою, Али и Зендом, заняли почетные места патриции столицы — Обейда и Саад, искренно уверовавшие в догматы ислама или в его выгоды для себя. Лица эти славились неустрашимостью и военными дарованиями, почему пророк и поручил им заняться организацией военной силы.
В людях, готовых посвятить себя служению ислама не было недостатка, хотя нельзя не заметить, что в первую эпоху Геджры, под знамя пророка стекались по преимуществу авантюристы, завистливо смотревшие на объемистые тюки меккских караванов.
Обмундирование их состояло из длинной рубашки с короткими рукавами и подобия тюрбана из домотканной материи. Оружием запасался каждый по личным средствам и усмотрению. Лагерь устраивался под открытым небом. У пророка не спрашивали благословения, чтобы произвести тот или другой грабеж.
Не прошло и полугода со времени прибытия его в столицу (по-корейшитски: мединет), как вождь пророка Гамза уже устроил засаду против каравана корейшитов, шедшего из Сирии с запасом хлеба и тканей. Караван был под охраною трехсот человек, а Гамза, понадеявшись на всемогущество бога и торопясь накинуться на добычу, взял с собою лишь несколько десятков авантюристов. Но они (подобно такому же недостаточному отряду Иисуса Навина, бросившегося на жителей Аи) без разрешения Моисея (Навин 7, 4) спасовали перед правильною обороною караванной стражи, и грабеж не состоялся.
Столичный сброд заговорил:
— «Где же сила ангела Гавриила и единого бога, на которую пять раз в день ссылается пророк в храме?».
Ропот был так знаменателен, что «Достославному» предстояло или увеличить собою серию неудавшихся пророков, или же разрешить своим прозелитам достигнуть успеха, хота бы путем нечестивого поступка. Он решился на последнее.
Был священный месяц Раджеб, в течение которого даже и многобожники не оскверняли душ своих насилием и кровопролитием. Хлебные склады богатых отдавались в это время добровольно в распоряжение бедных; никто никого ни в чем не боялся. Но банда исламистов Абдаллаха напала коварно ночью на проходивший караван, причем одного из вожатых убили, а двух взяли в плен. Таким образом были пролиты первые капли человеческой крови во имя ислама и исламитянам досталась первая военная добыча.
Событие это, ничтожное по размерам добычи, проходит красною нитью между меккским и мединским (т. е. в переводе столичным) периодами деятельности пророка. Новое откровение Корана благословило войну во имя ислама «всегда в везде» (Кор. 2. 214). Оно сводило к нулю все меккские речи пророка и все его возвышенные рассуждения о свободе вероисповеданий и о снисходительности к неверным. Грабительские наклонности аравийцев переходили теперь из области уголовной на почву религиозную, причем прежняя Мекка обращалась из положения наступательного в оборонительное. Партизаны пророка прервали все сообщения ее с Сирией. Вся Аравия схватилась за мечи и копья. Населению ее предстояло разделиться на две половины: правоверную, которая грабит, и неверную, которую можно грабить, и ядром последней были многобожники. Указав на то, что люди не поверили чудесам прежних пророков, Моисея, Соломона и Иисуса Христа, новый пророк объяснил, что и ему только мечом можно привести всех к покорности.
Опираясь на возросшее число своих сторонников-авантюристов, он нашел, согласно с мнениями его военных советников — Омара, Гамзы, Обейда и Саада, — что можно обратить меч религии даже против самого властелина Мекки, Абу-Сафьяна, во время его торговых экспедиций. Последний был, однако, на стороже. Он изменил обычный маршрут сирийского каравана и вместо остановки у ключевой воды вышел к морскому берегу, куда явилась из Мекки дополнительная охрана. Обманувшись в расчете, новый пророк встретил в долине Бедры толпы вооруженных мекканцев, желавших частью задержать партизанов правоверия, а частью и померяться с ними силою.
Б полдень закипел общий бой. Новый пророк старого единобожия, подобно Моисею в битве с амалекитянами (Исход, 17, 11), не вступая лично в битву, занялся отыскиванием небесной помощи. Вскоре она явилась в виде целого легиона небожителей, предводимых архангелом Гавриилом. Указав своим помощникам на нее, пророк бросил по направлению к неприятелю горсть песку, и ужас объял неверных. Помогавший им сатана немедленно бежали, по сказаниям мусульманских первоисточников, с позором и отчаяньем бросился в море.
Правоверные повествуют и поныне о явившейся им тогда небесной помощи в числе трех тысяч ангелов и даже знают название лошади, на которой восседал их предводитель архангел Гавриил. Он сидел верхом на коне по имени «Гиазун».
Пророку достался меч предводителя каравана, которым он торжественно опоясался тогда, и верблюд, на хребте которого перед тем величался Абу-Джагль. У Абу-Джагля отрубили голову и пронесли ее на копье перед фронтом победителей.
Упоение этой победой отразилось — говорят нам, — и в Коране стихами:
«О, если бы ты видел, как умирали неверные! Ангелы поражали их по лицам и по хребтам, и говорили им: идите наслаждаться мукою в огне» (§ 52).
Не есть ли и эти слова о тысячах ангелов лишь воспоминание о метеоритной катастрофе, пережитком которой является современное поклонение метеоритному камню в Мекке?
Успех при Бедре — говорят нам современные биографы пророка — придал правоверию новое направление, в котором меч религии оттеснил на задний план прежние скромные и сердечные увещания пророка.
Но одного поражения при Бедре было еще недостаточно, чтобы Мекка открыла объятия столице пророка. Напротив мекканцы решили дать отпор усилившейся демагогии. Руководителем борьбы они избрали Абу-Сафьяна, который поклялся не входить в свой гарем и не умащать себя благовониями, пока не будет отомщено поражение при Бедре.
Абу-Сафьяну удалось сформировать отряд в три тысячи человек, из которых четвертая часть облеклась в неуязвимые для стрел кольчуги. Предводитель их, желая возбудить в них уверенность в победе, разрешил следовать при войске тамбуристкам и танцовщицам, разжигавшим ударами в бубны и плясками и без того жгучую кровь аравитян.
Битва началась неистовою атакою Гамзы на этот веселый отряд. Помощником его был правоверный с надписью на тюрбане:
«К нам идет помощь от бога! Победа впереди нас!».
В течение короткого времени пали девять корейшитских знаменщиков и расстроенные ряды их, не видя возможности сопротивляться меткой стрельбе правоверных, дрогнули и повернули коней к Мекке. Бегство их было затруднено богатым обозом и толпами спутниц, прятавшихся за спинами своих повелителей и защитников. Но передовые группы правоверных, боясь, что брошенное врагами добро захватят другие, накинулись массами на лагерь и принялись навьючивать на своих верблюдов металлические кувшины, котлы, ковры из львиных шкур, запасы пряностей и богатые уборы меккских красавиц. А корейшиты, воспользовавшись отсрочкой, остановились, сомкнулись и кинулись в свою очередь на оторопевших и не ожидавших атаки единобожников. Брошенный из пращи камень попал в лицо исламитскому Моисею и он, ошеломленный ударом, упал в находившийся по близости ров. Беглецы услышали его стоны и успели утащить раненого в горное ущелье, куда не могли достигать стрелы корейшитов.
Недавние победители при Бедре возвращались побежденными при Оходе. За спиною пророка остались на поле битвы десятки трупов и в числе их, пронзенный дротиком, главный столп ислама — Гамза.
Мы видим, что рассказ о первых военных подвигах пророка вышел совсем реальным и даже художественным. Единственно, что нас тут смущает, это недоуменный вопрос: а разве были тогда военные корреспонденты? Приходится допустить, что и там, как при всех других древних сражениях, был некий Немирович-Данченко в виде «личного секретаря пророка», всюду следовавшего за ним и записывавшего тростью, обмакнутою в разведенную сажу, на бараньей лопатке все его слова и поступки. Утвердившись в таком мнении, продолжим и далее этот интересный рассказ, начав изложение такими словами гяура Череванского:2
2 Череванский : Мир ислама и его пробуждение, т. I, 215.
«Нельзя отрицать, что первые партизанские подвиги пророка единобожия, были не чем иным, как грабительскими набегами и захватами. Если исламиты не могли еще справиться с поклонниками статуй, то были теперь достаточно вооружены для того, чтобы разорвать союз с иудеями и христианами и подвергнуть их сильному погрому».
Хотя ученый рабби Гуссит, принявший в исламе имя Абдаллаха и признал «Достославного пророком», но это вызвало среди мессианцев большой раскол, и большинство раввинов отмежевались от него. За это на пятом году Геджры было воздвигнуто гонение на «иудеев» и, — говорят нам, — вызвало со стороны последних попытку извести нового пророка волшебством. В разгромленном племени Бени-Кураиз, некто Лобенд и его дочери славились волхвованием. Они вылепили восковую куклу — символическое изображение пророка — опутали ее волосами, искололи иглами и обвили тетивою лука, а на тетиве завязали несколько узлов и над каждым из них прочли заклинание, после чего кукла была брошена в колодезь.
Пророк, конечно, занемог от этого, но ангел Гавриил заметил и обнаружил во-время злую проделку, а преданный пророку Али легко вынул куклу из колодца. «Достославному» оставалось только прочесть над нею ниспосланные ему два изречения, и чары были тотчас разрушены. Узлы развязались сами собой, иглы выскочили из куклы и это было для пророка предлогом начать вражду с иудеями с удвоенною силою... И вот две песни Корана (113 и 114), называемые предохранительными, служат и поныне амулетами правоверных, которые при одном предположении о тайной кукле в колодце вражде нашептывают про себя:
«Господи! Я ищу у тебя убежища... от вреда темной ночи, от злости дующих на узлы, и от завистника, вдыхающего зло и сердце людей».
На седьмом году Геджры, исламиты — говорят нам,— предприняли уже дальний поход, против мессианского Хайбара.
Война началась без предуведомления о готовившемся нападении.
Во время осады вдовец Хадиджи то молился, то потрясал мечом, но враги не сдавались. И вот Али, зять исламитского пророка, соответствующий библейскому Иисусу Навину и евангельскому Иисусу Христу,3 вступил в единоборство с мессианским гигантом Мархабом, и тот лишился головы. Хайбар потерял свои тяжелые городские ворота и его последнее убежище форт Камус, не выдержал штурма, выдав победителям общественную сокровищницу и своего князя Кинана.
3 Интересно, что к предполагаемой могиле Али в Мекке и теперь, (как к предполагаемому гробу Христа в палестинском Иерусалиме) стекаются богомольцы со всех сторон исламитского мира. А имя Али по-библейски значит: бог.
Падение Хайбара было, — говорят нам, — заключительным актом исторической (?) жизни сторонников Иуды Учителя в Аравии. Они были изгнаны, чтобы не «оскверняли более арабской почвы».
Нанося им удар за ударом с помощью своего исламитского Иисуса Навина, пророк перенес зерцало веры (кыблу) из Иерусалима в Мекку, которой, по его планам, предстояло рано или поздно сделаться центром ислама. Для нас здесь это особенно важно потому, что определяет начало пилигримств к метеоритному камню, а следовательно и метеоритную катастрофу 662 годом нашей эры. Эта перемена обозначала вместе с тем и окончательное отделение измаэлитов от израэлитов (т. е. идолоборцев), как христианского, так и раввинистского толка.
Кроме изменения «зерцала веры», «Достославные» принял для поста передвижной арабский месяц Рамадан. В недавних откровениях он уговаривал своих сторонников считать ислам, иудейство и христианство тремя религиозными ветвями, основанными на общих началах, но теперь после ограбления раввинистов ислам пошел по совершенно новому пути, отличному от прежнего.
Историки относят это к половине VII века нашей эры в думают, что перенос «зерцала веры» (т. е. места, к которому должны обращаться исламиты в дальних странах) из псевдо-Иерусалима на Мекку произошел по воле какого-то аравийского предводителя караванов, а нам придется доказывать далее, что в 622 году нашей эры над Красным морем взорвался гигантский метеорит, потрясший напором воздуха весь Египет и западную Аравию, и что несколько осколков его упали во двор Меккского святилища, низвергнув его статуи. Мы далее увидим, что такие случаи уже бывали на земле, и все, что мы теперь рассказываем о «Магомете» относится к другому времени, лицу и месту.
Об этом мне придется еще много говорить далее, а здесь я только знакомлю читателя с обычными представлениями об авторе Корана.
Не встретив сочувствия и поддержки также и со стороны христиан, — говорят нам, — пророк выступил в Коране с обвинениями их в троебожии, в именовании себя сынами бога и в сокрытии новозаветного предвещания о его собственном Магометовом апостольстве. Полемика на этой почве привела его к выводу о необходимости священной войны и с христианами наравне с язычниками (Кор. 2, ст. 29; ст. 17—21; 169—174 и другие).
«Воюйте с теми из получивших писание, которые не принимают истинного вероучения, пока они не будут давать выкупа за свою жизнь, обессиленные, уничтоженные». И вот позднейшее мусульманское законодательство установило постоянный сбор для ведения войн против неверных, известный под именем зякета. Подать эта в мирное время расходуется теперь на дела благотворения, а также на сооружение мечетей, училищ, мостов, и даже на выкуп невольников и банкротов.
«Столица разбила свои статуи и «Достославный» не затруднялся уже более объявлять то или другое племя неблагонадежным в религиозном отношении и направлять против него, во имя единого бога, своих чутких к добыче партизанов».
Временное затишье, наступившее после битвы при Оходе, обе стороны употребили на организацию нового нападения и обороны. Абу-Сафьян, заключил союз с окрестными сабеистами, которые в своей религии довольствовались еще небесными светилами, приветливо взиравшими на них с высоты темно-голубого свода. Бедуины оставались на стороне Мекки потому, что она оплачивала их услуги за сопровождение караванов, а хейбарцы обещали своим союзникам за помощь против исламитян, половину годового сбора с их богатой финиковой рощи.
Но исламитский пророк и его военные советники также не дремали и напрягали все силы для отпора врагу. Открытая со всех сторон «столица» должна была опасаться внезапного вторжения бедуинов. Надо было окопаться рвом и, запасшись дротиками, камнями, и стрелами, встретить недругов из-за завалов, что впрочем не считалось делом рыцарской доблести. Поэтому пророк вышел лично на работу, а за ним и вся «столица» для сооружения окопа, настолько солидного, чтобы прыжок через него был не по силам коню. На северной стороне города, как утверждают правоверные, аналогично евангельской легенде о Христе, пророк накормил горстью слив тысячи людей, а на восточной стороне получилась по его слову обильная пища из одного ягненка и, одного ячменного хлеба. Даже скалистый грунт рассыпался в прах благодаря всего нескольким каплям воды, брызнутый рукою исламитского Моисея. Впоследствии эта серия чудес разрослась в воображении правоверных до того, что от удара пророка ломом в землю появлялся свет, освещавший восток и запад и все страны, куда проник ислам.
Абу-Сафьян узнал о существовании окопного рва только тогда, когда его кавалерия встретила тут непреодолимую преграду для вторжения в «столицу». Издержав весь запас продовольствия в бесполезной осаде он принужден был снять ее и отвести свое ополчение обратно в Мекку.
Престиж статуй метеоритного храма видимо падал в глазах мекканцев, возвратившихся к своим пенатам без лавров и добычи, и вскоре Мекка осталась без союзников. Племя за племенем оставляли ее площади. Шатры, обычно видневшиеся по всей ее окрестности, исчезали один за другим. Очевидно, надежда на Мекку, как на охранительницу от партизанов пророка, исчезала не по дням, а по часам и дружившие с нею дети пустыни обосабливались от нее как от бессильного друга. Теперь Абу-Сафьяну стало ясно, — говорят нам историки ислама, — что его роль сыграна, и новая победа врагов привлечет на их сторону все расходившиеся толпы его огорченных союзников. Они шли теперь на поклон в «столицу», склонялись перед пророком и изливались в покаяниях за то, что продолжали оставаться до последнего времени в многобожии. Теперь они клялись покинуть свои заблуждения и, просветившись светом ислама, направить свои копья, куда укажет пророк. Отныне «столице» предстояло только ликовать в готовить оружие для продолжения священной войны.