Н.А.Морозов / «Христос». 4 книга. / Эпилог

ЭПИЛОГ
ФЕОДАЛЬНАЯ МОЗАИКА ЛАТИНИЗИРОВАННЫХ ГОСУДАРСТВ НА ГРЕЧЕСКОМ И СИРИЙСКОМ ВОСТОКЕ ПЕРЕД ЭПОХОЙ ВОЗРОЖДЕНИЯ, КАК КЛЮЧ К РАЗГАДКЕ ЕЕ „КЛАССИЧЕСКИХ“ РУИН И „КЛАССИЧЕСКОЙ“ ЛИТЕРАТУРЫ

Рис, 159. План Афинского Акрополя. 1 — Храм Девы (Партенон). 2 — храм страстей господних (Эрехтойон). 3 — преддверия (Попилеи).  4 — храм Афинской Победной (Афины Нике). 5 — Статуя Афинской Заступницы в бою (Проахос). В. — Храм Афинской Палиады ( богородицы-потрясительницы): а — нижние ворота замка между двумя башнями, b и c — особые храмовые дворы. d — постамент какой-то статуи, е — ионическая кругая постройка, f — Театр Диониса-Христа, g — театр «Ирода Аттика» (т. е. аттического героя, h — остатки крыльца. С точки зрения новой хронологии все это — сооружение афинского феодального рыцарского герцогства.

ГЛАВА I.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ РОМАНСКИХ КНЯЖЕСТВ, ГРАФСТВ И РЕСПУБЛИК НА ВОСТОКЕ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ В XII ВЕКЕ НАШЕЙ ЭРЫ.

Рис. 160. Обломок «классической» статуи, найденной Ландолино в саду Бонавии близ Сиракуз.

«Профессор Крёмберкер (Crumercher) в своей «Истории Византийской Литературы» говорит, что когда он рассказал своим знакомым о намерении посвятить себя этому предмету, один из его классических друзей торжественно заявил, что не может быть ничего интересного в такой период, когда греки, вместо того, чтоб употреблять свой предлог апó (άπό) с родительным падежем, употребляли его с винительным. Я боюсь, что и теперь многие того же мнения, как этот ортодоксальный грамматик, и что еще многие нимало не сомневаются в том, будто «со времени римского завоевания Греции в «146г. до Рождества Христова» и вплоть до провозглашения ее независимости в 1821 г., она обладала счастьем не иметь своей истории в продолжение двадцати веков».

Такими словами начинает Вилльям Миллер свою замечательно интересною книгу: «Латиняне на Востоке: история Франкской Греции от 1204 по 1566 год». ¹

¹  William Miller: «The Latins in the Levant. A history of frankish Greece in 1204—1566». London, 1908.

И такими же словами хочется мне начать эту часть своей работы. Книга Вилльяма Миллера еще не переведена, и я боюсь, что многие из моих читателей даже и не слыхали о ней и о тех венецианских, неаполитанских, барцелонских и палермских архивах, раскопанных лишь в конце XIX века, по которым она составлена.

«Эти архивы, — говорит автор далее, — дают нам лишь скелет той романтической драмы, театром которой была Греция в продолжение 250 лет (от четвертого крестового похода в 1204 г. и до завоевания ее турками в 1441—1460 гг.), и в которой играли руководящие роли: и живописная толпа бургундской знати, и германские рыцари, и военные авантюристы Каталонии и Наварры, и флорентийские богачи, и неаполитанские придворные, и венецианские и генуэзские коммерческие принцы, и, наконец, принцессы и высокопоставленные дамы из старейших французских родов».

«Надо вдохнуть жизнь в эти сухие кости, — заканчивает он свое введение, — покрыть их телом и влить кровь в его жилы, чтоб ясно представить себе то, что было тогда в Греции, разделенной на союзные, то монархические, то республиканские государства», среди которых — прибавим мы от себя — особенно выдавались: герцогство Ахайское, Афинская синьория, Эпирская синьория, Эвбейский триархат, герцогство Архипелаг, Фессалийское королевство, Флорентийская синьория, Македонское королевство. А в Малой Азии европеизированными были Трапезундская и Никейская монархии, а южнее и ранее их, Иерусалимское королевство, герцогства и графства: Антиохийское, Эдесское, Триполийское и т. д., в которых владетельным и правящим классом были колонисты европейцы. Припомним, например, что венецианцы господствовали на Крите вплоть до половины XVII в., а крепости Руна и Спиналонга принадлежали им там до 1718 г.

«Население европейской Греции, — говорит М, Покровский,² — было в это время смесью, лишь поверхностно окрашенной греческим элементом. В научной литературе был даже спор: кто предки нынешнего греческого населения, древние Эллины или славяне?».

²  М. Покровский: «Четвертый крестовый поход и Латинская империя» («Книга для чтения по истории средних веков» под ред. П. Виноградова, 1988 г., стр. 177—178).

Да! Нет ничего смутнее наших представлений о жизни «Ближнего Востока» в период крестовых походов и вслед за ними, т. е. между XII и XVI веками нашей эры.

Ортодоксальные историки нам говорят, будто эти походы были предприняты католиками Западной Европы исключительно с целью «освобождения гроба господня» в палестинском Эль-Кудсе, считаемом за Иерусалим и отнятом у христиан халифом Омаром в 637 г. Но почему же в таком случае христиане не пытались его освободить четыреста слишком лет? Почему не пытались это сделать ни Карл Молот (688—741 гг.), ни Карл Великий (742—814 гг.)?

С нашей точки зрения такое недоразумение, конечно, исчезает. Евангельское христианство, административно сославшее Христа из Италии в Палестину и устроившее ему подложный гроб в Эль-Кудсе, получившем с того времени не принадлежащее ему название Иерусалима, по нашей теории возникло лишь как раз накануне крестовых походов. Я уже показывал в первом томе «Христа», что Евангелие Марка написано лишь около 725 г. нашей эры Марком Афинским, Евангелие Иоанна — Иоанном Дамасским около 777 г., Евангелие Луки Лукой Элладским около 946 г, и Евангелие Матвея, вероятно, Федором Студитом около 826 года.

Каноническая и апокрифическая евангельская литература с этой точки зрения расцвела лишь в IX—X веках, а потому становятся понятными и своевременными и фанатические призывы римского папы Урбана II на Клермонтском соборе в 1095 г. спешить в Палестину освобождать гроб своего бога от власти «правоверных», не признающих его за истинного сына божия. Но тут же возникает и новое недоуменье: почему же в этом благочестивом деле не помогало им византийское духовенство и византийские императоры? Почему в 1204 г., при так называемом четвертом крестовом походе крестоносные рыцари Запада, вместо того, чтобы спешить в Палестину, целиком оседают в греческих странах Балканского полуострова и в ближайших греческих частях Малой Азии и Архипелага, основывая здесь феодальные государства, державшиеся в некоторых местах более двух, трех и более столетий?

Резюмируя конспективно начало этого периода мы можем сказать по нашим обычным первоисточникам лишь следующее:

Под влиянием призывов папы Урбана II и Петра Пустынника пошел освобождать «гроб господень» в мае 1096 г. только бедный рыцарь Вальтер Голяк, — Walter von Habenichts немецких историков, и Gautier sans Avoir французских, — собравший вокруг себя в Германии беспорядочную толпу сторонников, но погибший в бою под Никеей за Константинополем вместе со всей своей армией. Потом, через полгода после его ухода из Германии, в августе 1096 г., отправился по той же дороге уже не голяк, а герцог Нижней Лотарингии Готфрид Бульонский со своим братом Балдуином и с правильно организованным войском. Они сходятся около Константинополя с такими же войсками, идущих в Палестину феодалов: графа Гуго Вернандуа, сына французского короля; Боэмунда Торентского, сына нормандского короля, и кроме них: Раймунда Тулузского, Роберта Нормандского и Танкреда, будущего короля Антиохии, воспетого поэтом Торквато Тассо в его знаменитой поэме «Освобожденный Иерусалим».

Их соединенные войска при переправе в Азию возросли,—говорят нам, — до 400 000 человек, что составило бы по тому времени мужское население целой страны.

В два года они взяли Никею (1097 г.), Антиохию, Эдессу (1098) и, наконец, 15 июля 1099 года и сам палестинский Эль-Кудс, считаемый ими за Иерусалим. Там было тотчас же основано крестоносное иерусалимское феодальное королевство, первым королем которого был избран Балдуип (1100 г.) этот Траян крестовых походов.

А в азиатских Триполи, Эдессе и Антиохии были основаны латинские княжества, тоже на феодальных началах, с привилегированным владетельным классом из европейских рыцарей и с крепостным туземным населением. Мы знаем, что эти рыцарские помещики держались там, несмотря на то, что обзавелись, конечно, и местными семействами, около трех поколение не теряя связи с далекой родиной. Королевство Иерусалимское сохраняло ее 87 лет до 1187 г., княжество Акрское 92 года, а Триполитанское и Антиохийекое даже более полутораста лет, до 1098г., когда потомки латинских рыцарей потеряли, наконец, всякую связь со своими странами и, позабыв постепенно свой язык и культуру, естественно слились с местным населением и подчинились азиатам. И первым это сделало королевство Эль-Кудское (т. е. Иерусалимское), как самое глухое по своему географическому положенью. Мыльный пузырь средневековых теологов, оно раньше всех и лопнуло при первой попытке его раздуть в реальное государство.

Но раньше чем победители выродились и одичали в своем захолустьи, они имели и время, и охоту, и средства сделать там на западноевропейские и на свои местные средства большие сооружения, и они их, конечно, и сделали.

Такова была неизбежная судьба рыцарских государств в Сирии с рационалистической точки зрения, но такой точки зрения не было еще в те времена, и потому урок не послужил ни к чему.

Как только выродившееся «Иерусалимское королевство» сдалось султану Саладину в 1187 г., папа Иннокентий III, начал призывать к новому крестовому походу, и новая большая волна крестоносных завоевателей направилась на Восток, но была уже благоразумнее. Рыцари, вместо того, чтоб идти в Палестину и испытать там новое перерождение, обрушились вместе с помогавшими им венецианцами и генуэзцами на близкие им по культуре и языку греческие страны Балканского полуострова и береговых частей Малой Азии с Архипелага.³ В крестоносном ополчении в июле 1203 г. считалось 4500 рыцарей и до 20 000 пехотинцев и стрельцов. Тут были самые богатые бароны Франции, а они шли охотно, так как на владения рыцаря ушедшего в крестовый поход, никто не смел нападать под угрозой отлучения от церкви и общего презрения. Их имения оставались в управлении их жен, и это сильно способствовало установлению равноправия женщин.

³  Я не упоминаю о так называемых втором и третьем промежуточных крестовых походах, не имевших никакого исторического значения.

Византийские императоры, естественно, сопротивлялись, но были оттеснены в Никею, на другой берег Босфора, где и образовали Никейскую империю. А «франки», взяв Константинополь в 1204 г., провозгласили в подчинившихся им областях Латинскую Феодальную империю, преобразившуюся тотчас в простую мозаику феодальных крестоносных государств, о которой я еще поговорю и которая благодаря постоянному притоку новых сил из Европы просуществовала более шести поколений, пока и здесь рыцари, постепенно, переженившись на гречанках, не произвели сначала полугреческое, а затем и чисто греческое потомство, уже позабывшее язык своих далеких родин и усвоившее местные нравы и обычаи.

Но и тут, раньше чем это случилось, они имели в продолжение сотен лет и родственные связи с европейским культурным Западом, и средства, и охоту, и возможность приобщить свою новую родину к его культуре, и могли многое сделать и особенно построить, к чему всегда были чрезвычайно склонны короли и феодалы. И как всегда бывало с крупными магнатами, на которых нападала мания строительства величественных, зданий, они, наконец, разорились, конкурируя друг с другом. «В последнее время своего существования, — говорят нам историки этого времени, — латинские императоры в греческих странах жили, главным образом, субсидиями, присылаемыми с родины» и должны были заложить все. что возможно, даже «терновый венец самого Христа», бережно хранившийся до тех пор в Константинополе!

Об этой естественной и неизбежной стороне их деятельности все греческие летописцы совершенно, и как будто даже умышленно, молчат. Читая их получаешь такое впечатление, словно смотришь на картину кого-либо из современных художников-символистов, на которой под названием «Идущий человек» изображены одни его ноги.

Правда, что даже и европейские историки вплоть до самого XX в. обладали тем же недостатком. Видишь, например, Всемирную историю (Weltgeschichte) Фридриха Шлоссера в 19 томах и думаешь, что тут описана история всего мира, а на деле оказывается, что в ней изложены, и притом в высшей степени перспективно, почти исключительно династические события, и невольно начинаешь представлять себе, будто в прежние века жили только цари, полководцы и министры, да по временам еще бунтовщики и демагоги, и все человечество ничем не занималось, кроме войн для распространения владений своих властелинов, или интриговало в пользу того или другого из своих руководителей.

На деле же и тут изображаются нам только одни ноги человечества, а о его голове, глазах, ушах, и о деятельности его мозга, легких, желудка и рук упоминается так редко и мимоходом, что получалось впечатление, будто их совсем и не было тогда у людей.

Такая односторонность прежних историков и летописцев особенно характеристична для описываемого мною теперь случая.

Все мы знаем о «крестовых походах», и нам невольно представляется, что рыцари в это время только «ходили», но никогда не «сидели»... А на деле было совершенно наоборот. Крестовые походы и взаимные столкновения рыцарей были только эпизодами в истории тогдашней крестоносной феодальной мозаики, возникшей благодаря им в Сирии и Греции. Эти походы совершенно терялись в общей хозяйственной и интеллектуальной жизни тамошних королевств, герцогств и графств. Они даже и возможны были лишь при том условии, если хозяйственная жизнь основной массы населения шла вполне нормально.

Так писал Некрасов в 1857 г., характеризуя контраст между современной ему городской и деревенской жизнью, и лишь вскользь упомянул в своем стихотворении, что эта тишина была не мертвая, а полная созидающего труда, благодаря которому витии в столицах только и могли предаваться своим словопрениям. Так было и везде.

Еще с X века в Византин за военную службу давалась командирам земля, которую обрабатывали поселившиеся на ней крестьяне, и доходы с этих земель заменяли жалованье. Когда явились «франки», они признали таких помещиков за феодальное дворянство, среди которого были владельцы огромных поместий, ничем не отличавшиеся от западно-европейских баронов. Таков был, например, Лев Сгур в Пелопоннесе, который в 1202 г. объявил даже войну византийскому императору Алексею III и отнял у него два города,— Аргос и Коринф.

Так было и в возникших тогда крестоносных государствах Греции и Сирии, и задача серьезного историка заключается тут в том, чтобы вскрыть мирную и потому незаметную для летописцев созидающую деятельность этого замечательного периода, когда культуры Запада и Востока временно соединились на Востоке. Но сделать это можно лишь при том условии, если мы будем твердо помнить, что в повествованиях греческих летописцев о крестовых «походах», как и на упомянутых мною символических картинах, описаны одни ноги идущих в походы рыцарей, но позабыто о том, что у них были в то же время и головы и руки.

Книга Вильяма Миллера «Латиняне на Востоке, история Франкской Греции» слегка приподняла этот покров, но все еще не обложила вполне живым телом архивные скелеты Венеции, Неаполя, Барцелоны и Палермо, и мы не вдохнем в них настоящего дыхания жизни, пока не призовем на помощь так называемую классическую литературу и классические руины Греции.

* * *

Приступая в изложению возникновения Латинской Феодальной Федерации XIV века на греческом Востоке, историки имеют обыкновение прежде всего жаловаться на разграбление Константинополя в 1204 г. Однако же и среди них уже появились в последнее время некоторые, держащиеся другого мнения.

На основании горьких сетований летописца Никиты⁴ по поводу второго взятия Константинополя крестоносцами, — говорит Ланглуа в своей «Истории средних веков», — пришлось бы допустить, что царственный город был тогда театром ни с чем несравнимых жестокостей, и что в 1204 г. он был свидетелем того, как под ударами невежественных варваров с крестами погибали находившиеся в нем образцовые произведения античного искусства вместе с самыми драгоценными и наиболее почитаемыми предметами, освященными воспоминаниями старинного христианства. Но, к счастью, относительно этих фактов нельзя принимать на веру ни рассказа Никиты, оплакивающего разрушение памятников, существующих там и до сих пор, ни свидедетельства Николая Отрантского, жалующегося на исчезновение реликвий страдания христова, которые на самом деле только тридцатью годами позже покинули константинопольский дворец Буколеон, чтобы перейти в часовню «св. Гроба».

⁴  Никита Хониат, родом из Хона (считающегося за древние Колоссы) во Фригии. Он исполнял различные должности при константинопольском дворе и в 1204 г. удалился в Никею, где умер в 1216 г. Ему приписывают 21 книгу «Летописей».

Нельзя, конечно, отрицать, что вслед за последним штурмом Византии латинами в городе произошли убийства и грабежи, но нужно отличать тут два периода: первый,—короткий и насильственный, продолжался с 14 до 16 апреля 1204 г., когда в течение трех дней действительно совершались профанации, на которые ток справедливо жаловались папе греки в своей, дошедшей до нас, любопытной записке. Стража, поставленная в императорских дворцах вождями армии, с трудом могла предохранить православные часовни от хищничества католических солдат. А знаменитый храм святой Софии, вследствие своих религиозных сокровищ и огромной славы, которой они пользовались, был, действительно, театром разнузданностей. К поруганиям над церквами присоединились издевательства и «над императорскими гробницами, в которых Никита не боится обвинить латинского патриарха Фому Морозини, хотя и совершенно напрасно, потому что византийский император Алексей III семью годами раньше уже позаботился изъять из них драгоценности».

Все эти старые недочеты были только, как мы видим, взвалены потом на завоевателей, и нам теперь важно знать лишь одно: насколько реальны и насколько условны были те богатства, которых в три дня анархии лишили греков пришедшие к ним католики? Оказывается, что все они были чисто условные богатства, и победители грабили больше своего же бога, чем людей. Вот, что говорят сами наши первоисточники:

«Раньше чем латияне, — повествует благочестивый Ернуль, — взяли Константинополь, их знаменем было изображение господа бога, а как только они очутились внутри города, они бросили это изображение на землю и стали действовать под знаменем диавола. Прежде всего они бросились в святую церковь и ограбили аббатства». «Раки святых, из которых многие были из эмалированной меди и, следовательно, не имели никакой ценности для грабителей, были разбиты, а камеи и драгоценные камни, составлявшие их украшение, отрывались, и мощи забрасывались. Подобной же участи подверглось бесчисленное множество роскошных металлических переплетов, покрывавших богослужебные книги, а иконы святых попирались ногами или выкидывались в море. Но по истечении нескольких дней, латины, впрочем, устыдились своих неприличных поступков и устрашились божеского гнева. Собрался совет вождей, и были приняты строгие меры для того, чтобы прекратить всякую разнузданность. Епископы армии грозили церковным отлучением всем тем, кто окажется виновным в новых святотатствах, а также и тем, кто не возвратит похищенной ранее добычи в места, назначенные для того.

Через несколько дней последовало избрание королем и коронование Балдуина, 16 мая, и анархия уступила место правильной власти. Отдельные отряды армии были расположены в различных частях города, и внешний порядок сменил сцены насилия первых дней.

Итак, — повторим мы, — католики-завоеватели ограбили только бога, а не людей, и потому богатства, которых они лишили греческое население, были чисто условными.

«Невозможно не войти, — говорит Ланглуа, — в некоторые подробности относительно характера священных предметов, которые особенно старались приобрести латины. Они могут быть разделены на два класса: на реликвии и на церковные украшения; но как относительно одних, так и относительно других крестоносцы, повидимому, не действовали наудачу.

«Из реликвий, наиболее сильно возбуждавших желание их приобрести, были обломки древа креста господня, ставшего с давних пор предметом особенного почитания во Франции. Константинополь имел чем удовлетворить их в этом отношении. Не говоря уже о самом честном (??) древе (τι̃μία ξύλα), велико было число и амулетов, называемых encolpia, потому что они предназначались для ношения на шее. Употребление их богатыми было всеобщим в Византии уже во время Иоанна Златоуста, и все они содержали теперь более или менее крупную частицу «честного древа». Дворцы княжеских родов и монастыри заключали в себе кресты больших размеров, а церкви имели в алтарях «светоносные венцы».

При возвращении крестоносцев, европейские храмы получили большое число этих святынь из рук тех, кто их принес, или же тех, кто получил их на хранение, хотя большинство из них и были явно подложны. Почти все эти реликвии считались принадлежавшими св. Константину, св. Елене или, по крайней мере, Мануилу Комнену.

«После кусочков «честного креста» латины с наибольшей жадностью разыскивали реликвии, относившиеся к детству и к страданиям Спасителя, к «Пресвятой деве», к апостолам, Иоанну Предтече, к первомученику Стефану, к св. Лаврентию, к Георгию и к Николаю Чудотворцу. Соборы Шалона-на-Марне в Лангра, получили каждый по три посылки с мощами св. Стефана и св. Маммы, их патронов. Гарнье де-Тренель, послал такие же реликвии в Труа с Жаном Ланглуа, своим капелланом, и от него же архиепископ Санский получил голову св. Виктора. Нивелон де-Шеризи, епископ Суассонский, «обогатил» Суассон мощами. Герцог австрийский получил часть «честного древа». А в 1239 г. Людовик Святой купил самую великую драгоценность:— «истинный терновый венец Христа». Потом, в 1241 г., приехало в Европу даже самое копье, которым Христу пронзили бок, и губка, на которой ему поднесли уксус. И все эти бесстыдные подлоги принимались в Западной Европе с величайшим благоговением.

«Из реликвий, привезенных из Константинополя после 1204 г. и сохраняющихся еще и теперь на Западе, мы назовем — продолжает Ланглуа — честной (??) крест Елены, квадригу и драгоценные камни Palodiaro в Венеции, знаменитые реликвии Буколеона, находящиеся в Sainte chapelle в Париже; куски пергамента, на которых были записаны 10 заповедей, находящиеся теперь и в Лионе, и в соборе Св. Петра в Лилле, и в соборе Notre Dame в Куртрэ, и в Фореффе; священные удила в Карпентрà; ковчежцы Параклета (св, духа) в Амиене; золотой крест св. Стефана в Труа, палец Иоанна Крестителя в Валансьене; нассаусский победный крест (в Лимбурге), дар Генриха Ульмена Штейбенской церкви, и все другие святыни, описанные Rohaut de Fleury в его «Mémoire sur les instruments de la passion».⁵

⁵  Riant: «Les dépouilles religieuses enlevées a Constantinople au XIII siécle», 1875.

Да! Поистине велики были «драгоценности», которые переслали католики из Константинополя в Западную Европу. Как же после этого было не воскликнуть всему восточному духовенству:

— «Караул! грабят!»

Так начались «Французская Греция» и «Французская Сирия», как их называют. И мы с самого начала видим, что при изложении их истории нельзя ждать справедливости от греческих православных летописцев. Все хорошее, что там сделали «рыцари», было умышленно замолчено и отвергнуто, и даже самые развалины их построек отнесены в глубокую древность за исключением некоторых, вроде, например, латинской крепости называемой «Рыцарский Крак», в Сирии, которую я и опишу далее по тому же Ланглуа, по его «Истории средних веков». А здесь я лишь скажу несколько слов о том, какое, по новейшим исследованиям, влияние имела эта знаменитая в конце средних веков, крестоносная федеративная империя на культуру Западной Европы.

Латинские феодальные государства на греко-сирийском Востоке, — как согласно утверждают новейшие западно-европейские историки, — способствовали перенесению на Запад не только вышеупомянутых условных богатств, как губка, с которой будто бы поили уксусом Христа на кресте, как копье, которым пронзили ему бок, из которого потекли кровь и вода; как священные удала осла, на котором он въезжал в Иерусалим, и как палец окрестившего его Иоанна Купалы. Под влиянием франкских государств было перенесено с Востока на Запад немало и реальных ценностей, и прежде всего естественных произведений, акклиматизация которых в наших странах сильно изменила состояние их материальной культуры.

Западные европейцы ознакомились благодаря им с баснословными тогда животными внеевропейских стран. Людовик IX, например, получил от имени «египетских» мамелюков слона, которого он подарил потом английскому королю, а привезенные оттуда же жирафы возбуждали всеобщее изумление. Но это были редкости, более годные для того, чтобы порождать фантастические представления о Дальнем Востоке и вызывать поиски не существовавших там великих научных сведений, чем изменить материальные условия жизни. Совсем другое значение имеет введение в европейское земледелие значительного числа восточных растений, относящееся к этому времени. Кунжут и рожковое дерево, родина которых — Сирия, сохранили и до наших дней свои тамошние имена. Латинская феодальная мозаика на Востоке распространила культуру шафрана в западно-европейских странах. Возделывание сахарного тростника было обязано возникновению цветущих его плантаций в сирийских графствах. Маис появляется в Италии только после возникновения Константинопольского феодального королевства. Культура риса получила большое развитие во Франции тоже только после возникновения этих заморских латинских государств. Сохранившиеся и до сих пор на западно-европейских языках названия лимона и фисташек достаточно показывают, откуда она взялись. Абрикос, часто называвшийся в средние века дамасской сливой (damas), говорят, был привезен в Европу в то же время графом Анжуйским. Мелкий лук, хорошо известный нашим хозяйкам, появился тогда-же пз Аскалона (scalogno по-итальянски, échalotte по-фраицузски и Aschlauch по-немецки). Арбуз, оставшийся до наших дней очень важным элементом в питании населения юго-западной Европы, акклиматизировался здесь тоже со времени «рыцарских государств на Востоке». Итальянцы дают ему византийское название: anguria, а французы — арабское: pastèque. Но феодальная мозаика латинизированных государств на Востоке распространила по Европе не только одни малоизвестные в ней произведения природы: она принесла в нее также много новых ремесл и мануфактурных продуктов. Название хлопчатой бумаги (coton) происходит от сирийского слова al koton. Бумажные ткани (ситцы) с базаров тогдашних сирийских графств распространились и на европейских рынках, также как и кисея (имя которой «mousselin» происходит от города Моссула), и клеенка, французское название которой «bourgans» есть искажение имени Бухары. Слово балдахин («baldaquin») первоначально означало драгоценную материю, вывозимую из Балдаха (Багдада). Под камкою («damas») подразумевалась драгоценная ткань различных цветов, специально приготовлявшаяся в Дамаске. Шелководни и шелкопрядильни Сирии распространили по Европе со времени той же рыцарской империи шелк, до тех пор почти недоступный европейцам, и сделали его обычной тканью для одежды дам с прибавлением к ней атласа и бархата. Из Франко-греческих герцогств и графств XIII века перешли во Францию названия многих окрашенных тканей, вроде «diapre» от греческого диаейрiон, или «dibaphus» от греческого дибафос и т. д.

Восточными коврами франко-сирийских королевств стали покрывать полы и обтягивать стены в Париже. Их начали изготовлять и в Европе по чужеземным образцам, старательно копируя цвета и рисунки львов, гриффов, и других сказочных животных. То же было с прекрасными вышиваниями из золотых нитей и жемчуга, которыми украшали напрестольные пелены. Уже святой Бернар гремел против обычая вышивать всякого рода ужасными животными художественные предметы, предназначавшиеся для богослужения. Но с каким ничтожным успехом! — Об этом свидетельствуют средневековые покровы для алтарей, дошедшие и до нас. Оригинальный восточный стиль в фабрикации ковров и вышиваний возник в Европе тоже с XIII века. Доказательством тому служит название сарацинов (sarracinois), даваемое фабрикантам ковров во времена Филиппа-Августа.

Феодальная мозаика крестоносных государств на греко-сирийском Востоке оказала сильное влияние на моды и на костюмы в Западной Европе не только потому, что портные с того времени имели в своем распоряжении новые материи, как камлот из верблюжьей шерсти (от camelus—верблюд), пришедший из Триполитанского графства, но и потому, что они подражали удобным и роскошным костюмам Востока: кафтанам и бурнусам.

«Joppe» немецких стрелков и егерей, которую пытались принять за остаток старинного баварского костюма, происходит от сирийского слова «djobba» через посредство итальянского «guiuppa» (французское jupe и русское «юбка»). Восточные костюмы «французской Греции» и «французской Сирии» нашли себе горячий прием у благородных дам Западной Европы, как это и естественно. Длинные, легкие и гибкие, с висячими рукавами, они произвели у них фурор, а для уборки своих волос дамы тотчас же усвоили всякого рода искусные способы, употреблявшиеся на Востоке. В эту эпоху стало у них обычаем краситься шафраном; тогда же, как говорят, из Венецианской Греции т. е. с тогдашнего греческого побережья и островов) пришли в Европу и стеклянные зеркала, заменившие пластинки из полированного металла, которыми пользовались прежде. Удобные туфли («babouche») перешли из Персии, их родины, к франкам через посредство герцогств и королевств той же самой крестоностной федерации.

Французы заимствовали от местных жителей и привезли в Европу много обычаев, относящихся к гигиене. Бритье в XII в. считалось характерной чертой западно-европейцев, тогда как восточный человек видел в нем позор и делал из него наказание для трусов. Даже в миниатюрах XIII в. мусульман можно узнать по прекрасным бородам, а христиан — по гладким лицам. Но вот, и эта мода стала прививаться среди сирийских рыцарей-феодалов. Ношение бороды распространилось мало-по-малу сначала между ними, а затем и в Европе. Омовение в паровые бани, вошедшие в употребление сначала у «азиатских франков», вследствие требований местного климата, перешли и в Европу по заразительности примера героев, какими казались крестоносные рыцари всем на своей родине.

Западным рыцарям, получившим ленные владения в Азии, пришлось многое усовершенствовать и по части военного снаряжения. Они усвоили лагерные палатки, и камышевые дротики, украшенные значками; усвоили копейные наконечники, насеченные золотом или серебром, легкий ручной щит, называвшийся «targe» (от сирийского «taraka»), верхнее полукафтанье, подбитое ватой, почтовых голубей, арбалет. Еще в 1097 г. рыцари не знали арбалетов и бежали перед турками, вооружившимися ими, а второй Латеранский собор (1139 г.) уже угрожает отлучением от церкви тем христианам, которые употребляют это оружие против христиан же. Франкские инженеры, живя на Востоке, научились также очень многому по части баллистики, пиротехники и фортификации.

Знаменитое учреждение геральдических гербов оттуда же ведет свое начало. Если и ранее у рыцарей была уже привычка изображать украшения на своих щитах, то они не передавались из поколения в поколение, как делалось потом. Система наследственных гербов родилась тоже на Востоке, так как даже и цвета в геральдике носят арабские имена: azur—голубой, gueule—красный (от гюль — роза), sinople—зеленый. На языке геральдики золотые монеты назывались bezants, т. е. византийки; геральдический крест — это крест византийский, и геральдические животные — все животные Востока.

Даже четки были повсеместно приняты западными христианами от церковнослужителей той же самой крестоносной Федерации, где они были еще ранее во всеобщем употреблении у набожных людей. Да и обычай носить на груди крестики на цепочках идет, вероятно, оттуда же.

Таково, — говорят нам, — было влияние покорившихся народов Востока на народы покорителей, влиянье подчиненных классов на подчинивших, менее культурных на более культурных, слабых на сильных. Азиаты и балканцы дали западным европейцам целый ряд хозяйственных растений, раскошные одежды и ковры, даже всю геральдику... Ну, а, наоборот: что же дал тогда Востоку могучий, господствующий, более культурный и более богатый Запад? — Нам говорят:

— Ничего!

Но ведь, это à priori невероятно, даже невозможно!

И все мое настоящее исследование приводит только к одному: к опровержению того, что и без того немыслимо. Оно говорит нам, что властвовавший в это время Запад не оставался в долгу перед Востоком. Он дал ему в то время величественные сооружения, все эти акрополи, пропилеи, цирки, пантеоны, храмы бога-отца или живого-бога (Зевса по-гречески, от зоо—живу), храмы пречистой девы (партеноны), развалины которых мы ошибочно относим в глубокую древность и приписываем не католицизму XIII в., каким он проявился в этот период на Востоке, а язычеству. Запад дал Востоку Фидия и других ваятелей, прекрасные статуи которых мы отодвигаем за начало нашей эры, хотя прекрасно видим, что даже и в первые века ее, в раскопках Геркуланума и Помпеи нет ничего подобного. И он же, Запад, дал Востоку и его классических писателей, и продолжал их давать даже и после того, как там пала феодальная мозаика латинизированных стран под соединенными усилиями византийского и мусульманского духовенства.

Посмотрим же, как это было.

назад начало вперёд