 Рис. 83. Реальный продукт воображаемого многовекового культурного развития древнегреческих классических городов, на улицах которых (очевидно, еще более тесных, чем эти) ораторствовал будто бы знаменитый Перикл в прогуливалась с ним 2 000 лет назад всемирная красавица Аспазия, державшая свой салон в одном из таких домиков. Типичный вид современного греческого городка (по фотографии). |
 Рис. 84. Корабль Клеопатры. Вдали флот Антоння. (Из «Эллады» Вегнера.) |
Одно из величайших препятствий при исследовании древней жизни, требующей для своего разъяснения предварительного знания почти всех современных наук, заключается в несовершенствах нашего среднего образования, в котором различным наукам не посвящается пропорционального времени, и еще от того, что в головах большинства так называемых обще образованных людей даже и изучавшиеся ими в юности науки были лишь временными гостьями.
Отгостив в мозгу положенное число учебных дней, они уже не приглашаются более в его извилины, занятые другими предметами, и потому с ними происходит то же самое, что и с нашими былыми школьными товарищами, рассеявшимися по разным местностям. Через несколько лет мы позабываем даже и фамилии большинства из них и при встречах не узнаем. А положение лиц, получивших потом специальное образование, отличается от этих псевдо-общеобразованных людей лишь тем, что, выбрав вечным спутником один из своих школьных предметов, они сходятся с ним еще более, и оттого, может быть, еще более позабывают остальных.
Но все же возобновить знакомство и снова сойтись со своим прежним школьным товарищем много легче, даже и через десятки лет, чем начать какое-либо совершенно новое знакомство и сойтись с неизвестным вам ранее человеком. В этом смысле положение того, сто прошел с интересом и без обмана среднюю школу в учебном заведении или самостоятельно, и кто прочно ознакомился когда-то с основами важнейших наук, много легче положения того, кто этого не мог сделать или получил лишь отрывочные и односторонние сведения. Основами же наук я называю фундаментальные теоремы отвлеченных знаний и фундаментальную систематику знаний описательных. Человек, который не может сказать наизусть периодической системы элементов или главных гомологических рядов углеводородных радикалов и не владеет важнейшими химическими формулами, не имеет права даже и рассуждать о химии. Не умеющий указать созвездий на карте неба (а с нею неизбежно и на самом небе, так как это та же самая карта) и не умеющий перечислить планеты солнечной системы, назвать их важнейшие особенности и указать типические классы звезд, так же мало компетентен в астрономии, как не знающий таблицы умножения — в математике, и не знающий географической карты — в географии и этнографии. Не умеющий перечислить основных отделов и классов животных и растений и указать их анатомические и физиологические особенности, не имеет права рассуждать о биологических вопросах. Не умеющий назвать по порядку основных наслоений земной поверхности и дать их биологическую характеристику — должен воздерживаться от геологических и космологических рассуждений, а не знающий отличия трудовой ценности материальных товаров от их рыночных цен и социологического употребления прибавочных ценностей физического труда, а также и характеристических особенностей основных отделов человеческой деятельности в культурных обществах — не может быть сознательным гражданином.
То же самое можно сказать и обо всех остальных науках. Те их основы, которые необходимо знать, как табличку умножения, для сознательного отношения к их предмету, не занимают более десяти страничек для каждой науки. Но при абсолютной знании их все остальное дается легко и читается поэтому с интересом. Я не говорю, конечно, чтобы в школах первой ступени ограничивались этими десятью страничками, а лишь то что без абсолютного знания их никого нельзя принимать в школу 2-й ступени.
Популярные книги по различным наукам приносят огромную пользу только для того, кто уже твердо знает эти их основы. Тогда чтение таких книг производит в вашей голове то же, что приход к вам в дом прежнего старого друга. Вам приятно его слушать, вспоминать с ним былое и, если вы приглашаете его бывать у вас и снова, т. е. время-от-времени читаете что-нибудь по данной науке, то знакомство делается прочно, и вы можете с уверенностью сказать: в этом друге я не ошибусь и могу рассчитывать на помощь его в затруднительных обстоятельствах жизни.
Совсем иное положение человека, в голове которого не были заложены в молодости прочные основы главных областей знания от математики и астрономии до сравнительного языковедения с умением переводить читаемое с двух-трех иностранных языков (хотя бы и с помощью словаря). Если он без этого начнет читать популярные книжки, то получит лишь смутные представления о предмете и вместо серьезного знания разовьет в себе одно самомнение, которое побудит его, если в нем есть воображение, строить нелепые фантазии, которые смешно слушать человеку, серьезно ознакомившемуся с данным предметом.
И таковы без исключения были умозаключения всех средневековых теологов о строении мира и о характере управляющих им сил, сделанные до возникновения современного разностороннего знания, зиждущегося на опыте, наблюдении и размышлении.
Таково же было положение и прежних историков древнего мира. Они еще не понимали, что психика первобытного человека не была дана ему свыше, а была дочерью окружающей природы, и что центрами общественной жизни и культуры могла быть только самые одаренные природою местности, а никак не пустыни, в роде, например, окрестностей Мертвого моря, или крошечные в геофизическом масштабе долинки, в роде Спарты на несудоходной речонке Евроте на греческом полуострове, не способные выдержать (как и весь полуостров) ни малейшей конкуренции с окружающими мореходными странами, которые были в состоянии сделать высадку небольшого отряда в устье этой самой речонки Еврота.
Для человека, знающего прочно зависимость центров человеческой культуры от геофизических условий их местности, впервые научно доказанную Боклем в его «Истории цивилизации», одна мысль возвратиться к представлению о том, что в окрестностях Мертвого моря был когда-то центр культуры и что Спарта когда-то была могучим сухопутным государством, является так же недопустимой, как и мысль древних о том, что земная поверхность есть гигантский дырявый плот, плавающий на поверхности мирового океана.
К этой последней идее — идее о земле-плоте теперь редко возвращается кто-нибудь из так называемых образованных людей. Большинство из них уже помнят всю жизнь, как когда-то учителя им говорили, что, если они будут смотреть на Луну во время ее затмения, то увидят как по ней проходит круглая тень Земли, а если будут наблюдать с морского берега в хорошую подзорную трубу за удаляющимся кораблем, то уже на расстоянии двух-трех десятков километров заметят, что из-за выпуклости водной поверхности от него показываются только верхние паруса, и что по относительной величине удаления корабля и заслона водной выпуклостью его низа можно вычислить и самую кривизну поверхности моря, а с нею и приблизительный поперечник земного шара, не прибегая к недоступный для неспециалистов точным геодезическим измерениям. И запомнив почти лишь одно это, они уже жалеют тех из своих необразованных собратьев по человеческому роду, которые и теперь утверждают, будто никто не видал собственными глазами шаровидности Земли.
Точно также жалеет современный физик и тех экстравагантных адептов всеобщего принципа относительности, которые желая идти в нем до логического конца, утверждают, будто все равно, Земля ли вращается вокруг своей оси или вся вселенная вокруг нее, хотя маятник Фуко в любой день может показать всякому желающему, что вращается не вселенная, а Земля. Ведь для всякого, не позабывшего этого маятника ясно, что он сохраняет плоскость своего вращения никак не по отношению к Солнцу, или к и сумме всех звезд, а лишь по отношению к всенаполняющей упругой мировой среде, в которой он качается.
Но почему же нам все еще не жалко тех историков древнего мира, которым до сих пор верят, будто, например, война такого огромного масштаба, как описанная Фукидидом и охватившая весь бассейн Средиземного моря, могла возникнуть только из-за того, что горная деревушка Спарти, в которой по ее геофизическим условиям никогда не может быть (ни в прошлом, ни теперь, ни в будущем «до скончания веков»!) никакого культурного государственного центра, поссорилась с губернским городком Афинами, которые тоже не могли быть и не будут «до скончания веков» первостепенным центром культуры и государственной жизни в относительно крупном масштабе?
А если эта война была вызвана не ссорой деревушки Спарти с губернским городком Афинами, то почему же Фукидид описывает ее, как войну за мировую (по тогдашнему масштабу) гегемонию этих двух пигмеев среди окружающих их, во много раз более крупных народностей на прибрежьях Средиземного моря?
С этой точки зрения нам не остается другого выбора как допустить, что или все сочинение Фукидида есть дикий фантастический роман, или что под именами Спарты и Афин в нем спрятались, как под псевдонимами, несравненно более могучие культурные центры, а под Пелопоннесом описан весь бассейн Средиземного моря. В Греции или у ее берегов могли быть только решительные бои других более крупных государств подобно тому, как в борьбе французов и англичан при Наполеоне I решительное сухопутное сражение было ни в той, ни в другой стране, а в Бельгии под Ватерлоо, а решительное морское сражение даже и еще далее от обеих стран — у мыса Трафальгар на юго-востоке от Испанского Кадикса. Только в таком случае книга Фукидида будет реальная история борьбы каких-то двух первоклассных культур Средиземного моря, в роде латинского Запада и эллинского Востока, действительные государственные центры которых скрыты Фукидидом под псевдонимами Афин и Спарты, а не дикий фантастический роман, игра праздного воображения автора, и если нам удастся определить значение псевдонимов и определять астрономическими и другими методами эпоху, то мы получим здесь очень ценный исторический материал.
Но прежде чем попытаться делать это, я хочу оправдаться перед историком греческой культуры в том, что я назвал «даже и сами Афины» не столицей древней культуры, а лишь ее губернским городом. Начну и здесь несколько издалека и покажу прежде всего нелепость всей фукидидовой войны, если па нее смотреть с обычной стратегической точки зрения.
Предположите, читатель, что вас командировали из Москвы по далеким деревням разъяснять земледельцам современное международное положение в Европе. Вы уже собрали в избу большинство обывателей и приготовились говорить им о новейших взаимоотношениях Англии, Франции и Германии, но в этот самый момент в избу входит местный гужевой извозчик, тоже только-что из Москвы, и, покрестившись на икону и сделав общий поклон всем присутствующим, говорит:
— Беда, братцы! Сегодня утром я был у приказчика и узнал от него плохие новости. Станции Вылезайка и Проезжайка, где-то за Вологдой объявили друг с другом войну за гегемонию в Европе. Война их быстро распространилась: Пермь, Вятка, Киев встали на сторону Вылезайки; Новгород, Тифлис, Смоленск — присоединились к Проезжайке. Москва сегодня должна высказаться на чью сторону она встанет, и тогда мобилизуют и нас.
— Спаси, господи! — говорит церковный староста. — Еще придут сражаться на моем ржаном поле. Все перетопчут!
Остальные земледельцы с недоумением смотрят на вас, ожидая, что вы скажете.
Каково было бы ваше положение? Вы сказали бы, конечно, что приказчик из Потребиловки подшутил над политической безграмотностью своего покупателя, что единственная вещь, которая могла произойти из таких больших претензий Вылезайки и Проезжайки, это отправка «зачинщиков» в сумасшедший дом.
Но разве знаменитый «древний» историк Фукидид не предлагает нам почти совершенно то же в своей истории Пелопоннесской войны, будто бы возникшей, по его словам, между Афинами и Спартой из-за гегемонии в странах Средиземного моря? А его не только не считают простым романистом, но пишут к нему комментарии, и чертят карты передвижения сицилийских и других судов.
Посмотрите же на карту Средиземного моря внимательно, если геофизические и этнографические особенности этого бассейна вам еще недостаточно известны.
Прежде всего, что такое Афины? Под протекторатом Англии они стали в XIX веке столицей маленького греческого государства, имеют теперь благодаря своему хорошему порту и почти столетним субсидиям англичан более 100 000 жителей, университет, политехникум, музей и небольшую обсерваторию, а до этого времени, в 1825 г., в них. насчитывалось не более 300 домов, да и то малого размера.
Мог ли здесь когда-нибудь в прошлом, и сможет ли когда-нибудь в будущем, образоваться центр сильного государства, способного оказывать какое-либо воздействие на Италию, Сицилию, Балканский полуостров или на Малую Азию?
Никогда! Окружающая местность слишком бедна физически, сравнительно с этими странами, чтобы здесь когда-нибудь основное население могло дать достаточное количество материальных ценностей для содержания сильного ударного ядра, способного быть перекинутым победоносно в переименованные мною страны. Афины по своей природе и геофизическому положению — это не более как постоялый двор, простая станция Вылезайка, для торговых судов, идущих из Неаполя, Мессины, Венеции и Ломбардии в Адрианополь, и Константинополь и наоборот. Благодаря этому Афины неизбежно должны были сделаться в средние века нашей эры, когда появились парусные суда дальнего плавания, и даже потом, довольно богатым и культурным, но никак не могущественным городом.
Богатым городом Афины должны были сделаться потому, что проезжавшие через них морские торговцы, — соскучившись в пути, неизбежно искали здесь развлечений и оставляли благодаря им значительный процент своих прибылей в увеселительных домах и ресторанах. Это неизбежно должно было сделать Афины отчасти легкомысленным и веселым городом (гетеры и т. п.), но сильным городом Афины никогда не могли быть. Постоялый двор не может воевать со своими постояльцами, не рухнув тотчас же сам, вследствие их отсутствия. Это все равно, как если бы какое-нибудь торговое предприятие объявило войну своим покупателям. Можно сказать совершенно наоборот: если в древности и был какой-либо город, наиболее заинтересованный в сохранении всеобщего мира в бассейне Средиземного моря, то это были именно Афины.
Итак, само собой понятно, что по своим географическим условиям Афины должны были сделаться в первый период парусного судоходства в Средиземном море лишь простым культурным центром.
Они первые получали новости с запада от обязательно заходивших в них судов, направляющихся на восток, и первые же получали вести с востока от судов, идущих на запад. Это был естественный клуб культурных слоев населения в бассейне Средиземного моря и потому сюда стремились к знаменитым профессорам молодые любознательные люди из привилегированных классов всего Средиземного побережья, чтобы познакомиться с деятелями науки и друг с другом, как потом стекались в Сорбонну, в Гейдельберг, да и известные ученые не могли найти для себя более подходящего места, как в клубе всех народов.
Таким образом, все, что рассказывают нам «классические» авторы об афинских школах, правдоподобно, а потому и нам нет нужды предполагать, что под этим именем подразумевается какой-либо другой город. Совсем другое, если мы их примем за административный центр всего восточного бассейна Средиземного моря. В этом отношении Афины не могли выдержать ни малейшей конкуренции с Александрией или Каиром, со Смирной или Адрианополем. Но если административный, и нераздельный с ним в древности военный центр был не здесь, то что же могло здесь находиться во время войны эллинского Востока с латинским Западом за гегемонию? — Только главный штаб восточного флота, для которого это место было особенно удобно, как со стратегической точки зрения, так и с точки зрения безопасности от стихийных явлений. И подобно тому как борьба Британии и Франции за морскую гегемонию естественнее всего могла решиться битвой при Трафальгаре, недалеко от Гибралтарского пролива, так и борьба за такую же гегемонию латинского Запада с эллинским Востоком должна была естественно решиться у берегов современной Греции. В общих же чертах она сильно напоминает историю четвертого крестового похода, или в крайнем случае борьбу Октавиана Августа с Лицинием, и по своим бытовым условиям никак не может быть ранее этого времени.
