Среди библейских книг есть одна замечательная книга, носящая название: «Знамя Бога», по-еврейски Саму-Ил. В греческом тексте она неправильно присоединена к книге «Цари», под именем их первой и второй книг, а действительные первая и вторая книги «Цари» переименованы в третью и четвертую книги. В таком виде оба сочинения и перешли в церковнославянский, а с ним и в русский перевод с греческого. Однако, обе части книги «Знамя Бога» и обе части книги «Цари», начиная с 12 главы первой части, явно составлены компиляторами разных религиозных течений. Книга «Знамя Бога» и первые 11 глав первой (III по-гречески) книги «Цари» не отделяют еще идеологически мессианцев (т. е. богославных, христиан-евреев) от ариан (богоборцев), а последние 11 глав первой книги «Цари» уже называют богоборцев (т. е. ариан)—ересью Иеровоама.
Вот почему, желая разобрать критически книгу «Знамя Бога» (имя которой совсем выбыло у славян), я присоединил к ней здесь и органически связанную с ней первую половину первой книги «Цари», в результате чего получилось совершенно замкнутое в себе и, повидимому, первоначальное целое. Можно думать, что книга «Цари», имеющая вид сухой летописи, пополненной легендами астрального происхождения, была составлена много ранее «Знамени Бога» и в другой стране, а потому «Знамя Бога» было апокрифировано к ее началу, и чтобы спайка была менее заметна, из «первоначальной трилогии» героических прото-романов «Царь Ад, Царь Пыл и Царь Миротворец» (Саул, Давид и Соломон по-еврейски), составлявших содержание книги «Знамя Бога», последний царь был выделен в начало книги «Цари» и составил в ней первые одиннадцать глав. А от Соломона к Иеровоаму был сочинен искусственный переходный мостик.
Я еще раз хочу напомнить читателю, что как евангелия, так и библейские книги и даже все светские сложные легенды, вроде «Одиссеи», «Илиады», «Наля и Дамаянти» и т. д., представляют собою лишь сборники различных мелких анекдотических рассказов, образовавшихся в среде древней зачаточной интеллигенции, каждый эпизод в отдельной голове и по отдельному поводу. В то время не было еще настолько сильного мозга и настолько разносторонних предварительных знаний» чтобы один человек был. способен самостоятельно написать целую повесть или большую сложную сказку с содержанием, подобранным по одному плану. Через несколько страниц писания начиналось у пишущего уже переутомление мозга, и самый интеллигентный человек первых пяти или шести веков нашей эры, кроме Иоанна Антиохийского, ум которого поднимался над всеми остальными умами, как могучий дуб над мелким кустарником, не мог даже и мечтать о написании цельной, самостоятельной книги с систематическим содержанием, хотя бы в размере «Апокалипсиса».
Он был способен лишь собрать в несколько лет несколько десятков различных рассказов и переписать их почти буквально в несколько недель, друг за другом, переменив имена на какое-либо одно, и, таким образом, приписать героические подвиги или чудесные дела многих одному и тому же лицу. Стоило только поставить в начале те (чужие) рассказики, которые рисуют кого-то еще юношей, и поместить в конце те, которые присущи только старческому возрасту, а остальные соединить между собою какими-нибудь переходными мостиками, чтобы придать рассказу вид связности.
Но что же это за переходные мостики?—спросит меня читатель, мало опытный в литературе. Я лучше всего объясню это из своей лекционной практики.
Всякий лектор по научной части знает, что для того, чтобы держать внимание слушателей в продолжение обычного срока наших научных лекций—двух часов, с перерывом на четверть часа в середине, нельзя ни в каком случае читать по тетрадке. Как бы хорошо вы ни читали, внимание многих слушателей утомится уже через полчаса, и между знакомыми друг с другом соседями большой аудитории начнется постороннее перешептывание.
При живой речи несравненно легче удерживать внимание, особенно, если через каждые 10—15 минут словесного изложения прочтешь, как пример рассказываемого, страничку (не более) из первоисточника или покажешь друг за другом, с короткими пояснениями, от 5 до 10 туманных картин, относящихся к предмету, но не вразброс, а сразу группою, или, наконец, если сделаешь какой-либо эффектный опыт. Но, несмотря на эти способы разнообразия, при двухчасовом говорении приходится коснуться стольких деталей, что удержать всю их последовательность, весь их план разом в голове, не рискуя пропустить чего-либо в надлежащем месте, без возможности к нему возвратиться впоследствии, нельзя.
Приходится составлять при этом конспект, но тут иногда часто является затруднение, как плавнее перейти от одного предмета к другому, от изложения к опыту или цитате, или к серии картинок, чтобы это казалось не калейдоскопом различных самостоятельных сообщений и иллюстраций, но последовательным, хотя и разнообразным развитием одной общей идеи, проходящей через всю лекцию. Вот тут-то и полезно при подготовке лекции записать между ее отделиками также и переходные мостики, т. е. идеи общего характера, объединяющие факты. Очень хорошо даже написать на четвертушке бумаги первые фразы (или напоминающие начала их) для каждого нового предмета изложения, а также и первую фразу вашего по возможности эффектного заключения, а не то и всю конечную фразу целиком, если вы ее удачно придумали заранее.
Когда этот конспект, с заголовком содержания и всеми переходными мостами, лежит перед вами на кафедре, вы каждый момент имеете возможность заглянуть в него, и хотя бы вы и не воспользовались, как часто бывает, таким пособием ни разу в продолжение всей лекции, предмет которой вам хорошо знаком, то это все же дает вам необходимое душевное спокойствие и уверенность, что с вами не случится вдруг того, что называется в лекционной практике столбняком, когда человек вдруг начинает подыскивать фразы, путаясь в словах, или останавливается совсем, забыв как перейти к следующему предмету. А это очень важно: только при уверенном и плавном рассказе у слушателей составляется впечатление, что лектор стоит на высоте своего предмета, и его стоит послушать. А при сбивчивости рассказа, хотя бы человек и превосходно знал свой предмет, у слушателя остается ложное впечатление недостаточной подготовки.
И вот, если после такого рода лекционной практики вы прочтете евангелия и библию, то сразу же увидите, как на своей ладони, такие же переходные мостики между их отдельными рассказами и притом иногда в самом наивном, примитивном виде простых союзов речи. Пусть, например, из одного первоисточника мы имеем сообщение: «Иисус был распят, но воскрес», а из другого первоисточника: «Иисус торжественно вошел в Иерусалим». В таком виде они оба еще не составляют связного рассказа, но вставьте между ними переходный мостик «а затем», и у вас выйдет: или «Иисус был распят и воскрес, а затем торжественно вошел в Иерусалим», или: «Иисус торжественно вошел в Иерусалим, а затем был распят и воскрес». Но читатель видит сам, что этот мостик, как вставляемый по произволу, еще не определяет реальной последовательности обоих сообщений, и современный исследователь должен их хронологировать, не по ним, а по естественной логической последовательности событий, из которых естественнее первая.
То же самое мы имеем и в евангелиях. Так, любимым переходным мостиком отдельных рассказов в Евангелии Луки является наивная фраза: «После сего Иисус (сделал то-то)» или: «Сказав сие, Иисус (пошел туда-то)», а у Матвея переходным мостом служит просто слово: «тогда» (тогда Иисус сказал...). Опытный лектор сразу видит, что эти трафаретные выражения («после сего», «тогда» и т. д.) соединяют между собою совершенно самостоятельные рассказы, но придают им фиктивную последовательность, так как благодаря им получается впечатление не сборника самостоятельных анекдотов вне времени и места, как это есть на деле, а фикция цельной биографии «Христа».
В старозаветной Библии переходные мостики построены искуснее евангельских.
Так, к конгломератному же, как Евангелие, сборнику рассказов об Иисусе-Рыбе (Навине), чтобы сделать его якобы продолжением книг о Моисее, поставленных перед ним, проведено даже несколько мостиков, которые я выпишу по церковному переводу:
«После смерти Моисея, раба Громовержца (это—первый воздушный мостик от Моисея к Иисусу), сказал Громовержец Иисусу:
«Моисей, мой слуга, умер (второй воздушный переходный мостик). Встань же и перейди за Эридан, ты и весь народ, в землю, которую я даю детям Богоборца. Всякое место, на которое ступит ваша нога, я вам даю, как я сказал Моисею» (третий воздушный мостик к Моисею).1
1 «Иисус, 1,1—3».
После перевода сознания читателя через эти три моста (совершенно достаточные для того, чтобы внушить, будто следующий рассказ есть продолжение истории Моисея), начинается калейдоскоп самостоятельных сообщений об Иисусе уже большею частью без упоминания о Моисее, но соединенных между собою в связный конгломерат другими подходящими переходными мостиками, и вот, благодаря им, простой сборник отдельных анекдотов начинает давать впечатление исторического рассказа, хотя и пересыпанного неправдоподобными событиями.
Ведь и всякий современный большой роман есть, в сущности, только калейдоскоп всевозможных отдельных впечатлений автора из его собственной реальной жизни, из слышанного им в детстве или из прочитанных им чужих романов, объединенный подобными же мостиками. Разница между древними и современными писателями лишь в том, что первые, как непривычные к беглому чтению с раннего возраста и не имевшие позднее в распоряжении достаточного количества книг, не обладали достаточным количеством материала для обработки и не привыкнув к беглому чтению, возможному только при печатных книгах, мыслили и писали несравненно медленнее нас. Вот почему они и должны были при попытках составления сложного занимательного рассказа пользоваться, как кирпичами при постройке здания, чужими мелкими сообщениями, переписывая их почти буквально; а современные беллетристы, как более проникновенные, черпают детали и из своего внутреннего мира. Но как тогда, так и теперь авторское искусство заключается в комплектовании ряда разнородных элементарных .рассказов в несколько систематизированных по общему плану серий, подобно тому, как я говорил об иллюстрировании лекций посредством смешивания рассказа с опытами и картинками.
В современном романе прежде всего отдельные детали жизненных и душевных явлений распределяются по отдельным лицам, среди которых, в талантливом сложном изложении, должны быть и мужчины и женщины, и взрослые и юные разных уровней развития. Эти детали должны время от времени сменяться и картинами природы, и философскими размышлениями самого автора. Но все это не даст еще ничего целого, если автор не сумеет построить между ними более или менее искусные переходные мостики хорошей архитектуры. Без этого выйдут только арабески, а не художественно цельная, хотя, по своей сущности, всегда мозаическая картина.
В искусстве строительства таких мостов между разнообразными и яркими предварительными впечатлениями автора, а также и в том, чтобы в комбинацию этих впечатлений входили, хотя бы отчасти, еще не вошедшие ранее в литературу ощущения и идеи, существующие в окружающей жизни, и состоит авторский талант. А основной материал для романов и даже волшебных сказок дает не воображение, как это нам внушили думать, а полный коллектив предыдущих впечатлений, которые у талантливых людей бывают исключительно ярки, сравнительно со средним уровнем данного поколения, а потому и изображаются ярко. Тусклый и вялый мозг не подскажет ничьему сознанию ничего, кроме тусклого и вялого. Таким образом, человек, не имевший возможности много читать в детстве, по причине неимения библиотеки у своих родителей и невозможности пользоваться ими на стороне, и не имевший времени помечтать над прочитанным, никогда не сделается крупным литератором, хотя бы и обладал в организме (как Кольцов или Никитин) самыми лучшими задатками.
Среди библейских книг по своей самобытности и яркости исключительно выдается, как я уже не раз отмечал, Апокалипсис Иоанна, почему его автор и сделался потом на несколько столетий главным источником подражательного творчества, какое мы видим у более поздних библейских пророков и у различных авторов средних и новых веков, пробовавших писать в том же роде вплоть до Ламеннэ с его «Словами верующего к народу».
У современных писателей главным цементом сложного романа служат психологические или философские размышления, в которые и вкрапляются отдельные события в подходящих местах. Ранее всех других писателей, насколько могу припомнить, такие философские мосты начал строить Теккерей в Англии в 40-х годах XIX века, и в его романах они даже подавляют фабулу. А у древних и средневековых мы видим почти одну авантюру.
С этими предварительными замечаниями мы и приступим к разбору библейской триады царей.