Понятно, что индивидуальные или даже локальные особенности, по которым мы отличаем говор различных областей того же языка, не имеют значения для фонематики. Ей важны только те, которые придают новый смысл слову и могут быть произнесены, подучившись, каждым человеком. Значит, в науке о звуках человеческой речи надо строго разделять отличительные метатоны от чисто колоратурных, входящих в ту же фонему, т. е. в тот же самый сложный звук речи, который колеблет ту или иную группу волокон нашей ушной улитки. Но это разделение, к сожалению, очень трудно сделать, и им объясняется некоторое различие чисел, получаемых—в различных лингвистических областях и различными исследователями—для той же фонемы.
Разберем же сначала вкратце найденные до сих пор метатоны вышеуказанных пяти пар гласных европейских говоров.
1. Низкотонная фонема Ы почти совершенно отсутствует в западно-европейских языках, хотя мне кажется, что она чувствуется в немецком hitten, leben, reiten, где короткое конечное е звучит как короткое ы, точно также как и в русских словах: холодно, здравствуйте, где при быстром говоре слышится: холыдно, здрасыте. Но эта фонема (ы) очень употребительна в славянских языках. Наиболее низкий из ее отличительных метатонов в русском, польском, лужицком и румынском говоре (по Щербе) близок к 996 колебаниям в секунду, а в румынском определяется и как близкий к 1156 колебаниям.
Фонавтограммы ее похожи на фонавтограммы U в слове: Ух! Интересно, что в русском языке нет никаких старинных слов, начинающихся с Ы, точно также как в древне-еврейском нет слов, начинающихся с гласной Uau, или
Соответствующая ей высокотонная фонема Í (т. е. мягкое ы) характеризуется тем, что наиболее низкий из ее отличительных тонов втрое выше только-что указанного. В русском и других славянских языках он, в изолированном И, около 3044 колебаний в секунду, у чехов—немного повыше, у сербов—пониже, а у западно-европейцев—еще повыше. Кроме того, следует отметить, что буквой И мы русские постоянно обозначаем и Ы. Не говоря уже о словах в роде ширь, жир, цирк, где звук Ы вместо И слышится сам собою, мы можем узнать его и после мягкой согласной, как, например, в слове Тит, которое произносится как Тьыт, конечно, без паузы между ь и ы.
Отличительные тоны фонемной пары Ы—И представлены на рисунке 15, но кроме них для русского ударенного И, когда оно является промежуточным между И и Ы, Щерба нашел посредством фонавтограмм в своем говоре промежуточные обертоны около 1800, 2000, 2270, 2570 и 2925 колебаний в секунду.
Но не являются ли они лишь колоратурой его собственного или его областного говора при произнесении этой гласной, а не общим признаком, по которому мы можем отличить этот звук от е или от других гласных в его же собственном произношении?
2. Низкотонная гласная фонема А по своим отличительным обертонам ниже предыдущей, но, к сожалению, числовые данные для нее очень противоречивы, благодаря массе примешивающихся к ней чисто колоратурных—локальных и индивидуальных—призвуков полости рта, а также и потому, что в нашей транскрипции мы часто обозначаем буквой А ничего общего не имеющий с ней короткий неударенный звук Ы или отсутствующий в русской азбуке низкотонный неударенный восточный звук Є, о котором я буду говорить далее.
В различных, произносимых им, словах Щерба нашел для ударенного ясного А (т. е. единственного, где буква А не замещает неударенное Ы или восточное низкотонное Є), 840, 890, 900 и 910 колебаний в секунду и кроме них еще не характерный высокий тон 1150 и низкие около 400 и 430 колебаний, которые можно приписать грудному резонансу. Ее графика дана на рис. 17. А в том неясном звуке, который мы называем безударенным А и который на деле более похож на глухое Ы или на восточное в, он нашел в своем говоре и подходящие для Ы обертоны 925, 940, 967, 988, 1000 и 1020 колебаний в секунду, при чем здесь 1000 тожественна в пределах ошибок измерения с 996, характерным для Ы, как-будто вместо слова: зачéм? он говорил: зычéм? а слово мастеровόй произносил: мыстеровόй.
Интересно, что в русском языке нет никаких старинных слов, начинающихся с А, за исключением «Ах!». Все остальные позднего иностранного происхождения.
Среди других славянских языков фонема А по своей колоратуре почти одинакова (по Щербе) в польском, чешском, словинском, лужицком и ганацком говоре и несколько отлична от малорусского и от сербского. У французов в слове páte (тесто) Русcло отметил 912 колебаний в секунду, в слове patte (лапа) нашел 1026 и в слове part (часть) даже 1140. У немцев и англичан ее второстепенная колоратура тоже несколько различается в местных говорах.
Соответствующая ей высокотонная (мягкая) фонема А сильно распространена только в английском говоре (bad, cat и т. д.). Там большую часть всех А надо произносить как Ä, но не отожествляя с немецким ä, которое обычно произносится как Э. Русским трудно без указания англичанина усвоить это мягкое ä, произносимое задней частью рта, и которое настолько же отличается от нашего обычного А, как Í от Ы, но некоторое подобие его мы находим в блеянии овцы. Если верно мое сопоставление, что отличительные обертоны мягких гласных вариаций характеризуются втрое большей частотой колебаний, то мы найдем тут отзвук около 2600 колебаний в секунду, как это видно из диаграммы (рис. 15).
У парижан этот звук встречается, например, в мягком произношении а в слове madame, и вероятно так же произносилось сочетание ai в той местности, где создалась французская грамотность.
3. Низкотонная фонема О также, как и предыдущая фонема (А), правильно передается нашей письменностью только под ударением, да еще в слове он, хотя бы оно и было вне ударения, например, в сочетании: «где он был?!!». Во всех остальных случаях, за исключением иностранных слов в интеллигентном разговоре (например, Морис, Моро, Оранжевая река и т. д.), тот звук, который мы обозначаем буквой О, есть безударное восточное Э (я его изображаю далее этой же буквой в перевернутом виде Є и показывал уже ее произношение подражанием кавказскому говору в словах «рэка Тэрэк», которое более похоже на «рыка Тырык»).
Таким образом, звук О встречается в нашей речи приблизительно в три раза меньше, чем пишется эта буква, постоянно заменяющая и внеударное Є.
Вместо «почему?» мы были бы должны писать «пєчему?» и вместо «молот»—молєт» и т. д. Произнесите тут низкотонное—э без вашего инстинктивного смягчения стоящих перед ним согласных п и л и вы получите то, что и произносите на деле.
Для того, чтобы ясно почувствовать, что буквой А мы часто .заменяем неударенное Ы, а буквой О замещаем неударенное Є, произнесем хоть такие три фразы:
I. У вала Два волá Приютилися. II. У вола Два валá Приютилися. III. У вола Два вола Приютилися.
Мы тут все же различаем звук А от О, хотя в обоих случаях и произносим их не как эту букву. Это потому, что неударенное А в вале мы произносим как сокращенное Ы, а неударенное О в воле как сокращенное Є.
При изолированном же или при ясном произношении под ударением, низкотонная фонема О обладает довольно низким мета-тоном в своей отличительной серии. Для русского языка это около 756 колебаний в секунду.
Колоратурные—локальные и индивидуальные—обертоны фонемы О, повидимому, значительно распространены между 600 и 830 колебаниями, как это нашел Щерба в своем голосе. Русское ударенное О по его исследованиям очень близко к широкому французскому (в or, corps), к краткому немецкому (в Sonne) и к короткому английскому (в слове not). В большинстве славянских языков оно сходно с русским.
Соответствующая этой фонеме высокотонная (мягкая) вариация Ö очень употребительна в немецком, английском и французском языках, но отсутствует в славянских и в итальянском. Понять ее для незнающего иностранных языков всего легче, повторяя тягуче, например, слово Лёля и произнося ё с уменьшенным ртом. Считая, что и здесь отличительные обертоны должны иметь втрое большую частоту колебаний, мы должны их искать поблизости к 2200 полных колебаний в секунду.
4. Низкотонная фонема Є (которую я здесь обозначил перевернутым Э) очень употребительна в восточных языках и между ними в кавказских. Русскому нетрудно ее усвоить, если когда-нибудь он слыхал, как произносят по-русски армяне или грузины уже не раз приведенные мною слова: «рэка Тэрэк»,1 потому что эта фонема постоянно встречается у нас в слогах без ударения, но неправильно заменяется в них через О. Так мы бессознательно произносим этот звук в словах: вóлос, которое надо бы написать вòлєс (произнося сознательно твердо стоящую перед ним Л), домашний (дємáшний, где Д произносится сознательно твердо, иначе у вас будет аберрация слухового сознания). Не находя этой фонемы в отчетливом ударенном состоянии в славянских языках, творцы славянской азбуки смешали ее в одних случаях с О, а в других даже и с А и заменили ее этими буквами, заставив и нас воображать такие звуки там, где на самом деле их нет.
1 Да и вообще всего легче научить кого угодно хорошо произносить иностранные гласные, певуче пародируя перед ним обычную русскую речь на иностранном говоре, напевая, например, вместо: «По небу полуночи ангел летел», превратив все гласные в мягкие: «Pö hiebü pölünötschi änguel letel» и т. д. При достаточном упражнении всякий тотчас научится этим способом правильному произношению.
И опять-таки в русском языке нет старинных слов, начинающихся на Э, кроме: это.
Соответствующая этой фонеме высокотонная (мягкая) вариация имеется в русском языке как в букве Э (это), так и в слоговом Е (нерв и т. д.). Она тожественна с французским закрытым ё (сЬап1ег и т. д.), близка к немецкому, английскому, польскому, сербскому, словинскому, лужицкому О, особенно после мягких согласных.
Самый низкий из ее отличительных метатонов по русским определениям близок к 1816 колебаниям в секунду, а по французским ё к 1824 колебаниям.
При восемнадцати опытах Л. В. Щерба нашел для него в своем говоре такие характерные (и колоратурные) обертоны:
1700, 1700, 1705, 1730, 1730, 1730, 1800, 1800, 1825, 1836, 1840, 1840, 1870, 1870, 1940, 1950, 1975, 1980 колебаний в секунду. Да еще отметил и прибавочные колоратурные высокие около 2270 и 2295 колебаний.
Принимая все это во внимание и допуская наше прежнее предположение, что высокотонная вариация характеризуется втрое большей частотой колебания характерных метатонов, мы найдем, что для низкотонного восточного Є должны быть мета-тоны около 600—650 колебаний (см. диаграмму рис. 15).
3. Низкотонная фонема U в русском языке сходна с остальными славянскими и близка к западно-европейским. Самый низкий из ее характерных метатонов определяется камертоном около 432 колебаний в секунду.
Отсюда мы находим по предыдущему, что для ее высокотонной вариации должны быть обертоны около 1400 полных колебаний в секунду.
* * *
Таковы пять основных пар гласных звуков речи, произносимых исключительно полостью рта. Каждый из них мы можем произнести и шопотом, т. е. без вибрации голосовых связок, и это одно достаточно показывает, насколько несущественны такие вибрации для отличительного колорита наших гласных. Необходим только какой-нибудь шум в хрящевой части голосовой щели, чтобы резонанс соответственно расположенной полости нашего рта усилил те или другие из огромного количества тонов, существующих в каждом шуме, и, таким образом, придал надлежащий колорит произносимому гласному звуку. А то, что эти шумы производятся у нас дыханием, ясно из того, что, задержав его, мы не произнесем никакого слова. Повторяю, что у большинства европейских народов существуют только вышеприведенные пять пар гласных, да и то, как мы видели, в далеко неполном виде.
Второстепенными фонемными вариациями их являются кроме ударенного и неударенного положения еще и глубинное и поверхностное их произношение. Так во французском надо отличать грудное (широкое) О (в l'eau—вода) от узкого О (без грудного резонанса в слове lot—жребий); надо отличать широкое è в слове mère—мать от узкого (без грудного резонанса) в слове mer—море. У немцев же для грудного è прибавляется h (Ehre—честь, Ähre—колос и т. д.).
Таким образом, для каждой из пяти основных гласных выходит звуковой квадрат, в котором одна сторона грудная, а другая глоточная, одна низкотонная, другая высокотонная (табл. IV). (В славянских языках нет этого различия, и мы произносим грудные гласные только при восклицаниях, например, облегченное У-ух! или О-ох!—удваивая этим обычное начертание.)
Такие же квадраты получим мы и для А, Е, U и Ы.
Все это даст нам 20 гласных фонем, которые при сравнительном языкознании необходимо уметь произносить и изображать отдельно в письменности.
Кроме того, каждая из этих фонем может иметь еще носовое, тоже фонематическое произношение. В нашем русском языке его нет, и потому если кто-нибудь говорит у нас в нос, то мы считаем у него резонанс носовой полости за чисто колоратурный призвук, не меняющий смысла слов. Но не то во французском и португальском языках.
В последнем каждую гласную можно произносить с призвуком носовой полости, а во французском большую часть.
Я уже показывал (стр. 62), как можно произносить звук U, например, в выражении: «у нас», не открывая рта, до тех пор, пока вы не перейдете к звуку Н, но после того, как вы сделаете это, вы сможете произнести тот же звук носом и приоткрыв рот. В результате вы получите носовое U, а потом аналогичным способом найдете способ произносить и остальные носовые гласные, которые, как я уже сказал, в португальском и французском языках играют самостоятельную роль в словообразовании, наравне с обычными гласными, хотя неправильность обозначения их во французском языке путем прибавки буквы N к той гласной, которой хотят придать носовой призвук, и затемняет сущность дела. Если вы прислушаетесь к французскому пению, где носовые гласные растягиваются и тонируются, то сразу увидите, что тут нет никакого N, а чистое носовое А, О, Є (так слово enfant—дитя, аналогично слову: афá).
Эта фонема присутствует, кроме французского и португальского, также и в лясовско-польском говоре и в некоторых других.
И вот из 20 предыдущих гласных фонем мы получили уже 40. Но и этого недостаточно.
В английском языке некоторые из тех же самых основных гласных звуков речи могут получить вместо носового глоточный призвук, похожие на картавое R. Он и определяется в транскрипции приставкой к данной гласной этого R, например, в словах: you are, или: you were, или в: yearbook, но когда вы вслушаетесь (особенно при пении) в хорошее произношение, то увидите, что тут нет никакого R, а вся гласная от начала и до конца картава, т. е. с глоточными обертонами.
Это опять приводит к возможности удвоения всех 20 простых гласных звуков, и тогда вместе с носовыми они составят 80 родовых фонемных гласных вариаций. А у китайцев для всех 20 первичных гласных есть и визгливое глоточное произношение, и это прибавляет еще 40 знаков, да столько же может дать хриплое гортанное произношение некоторых народов.
Понятно, что составить для них 160 отдельных значков, необходимых для научной фонематики или даже для правильного обозначения на своем родном языке иностранных фамилий и названий городов и местечек, совершенно невозможно, если мы будем делать это путем простого пополнения исторически развившихся алфавитов. Но совсем другое, если мы придумаем систематический алфавит.
Когда я был еще в Шлиссельбургской крепости и еще ничего не знал ни об антропофонике, ни о попытке Дю-Буа-Реймона составить научный алфавит, я задался такой же идеей и пришел к выводу, что все это можно сделать в печати так просто, что нельзя себе даже и представить. Надо взять только пять фигурок, удобных для отчетливого различения друг от друга и для производства из них систематических вариаций в роде представленных в первом ряду рисунка 18.
 Рис.18. Образец систематического изображения всяких гласных звуков. |
Это низкотонный (твердый) европейский ряд.
Повернув эти значки вверх ногами (строка вторая), получим высокотонный ряд, где перенос утолщения вверх показывает повышение типичных обертонов.
Поставив их утолщением налево (строка третья), имеем для каждого из низкотонных глубинное (широкое) произношение.
Поставив утолщением направо (строка четвертая), получим глубинное (широкое) произношение мягких.
Поставив носовой значок внутри каждого из 20 предыдущих, получим их носовое произношение как во французских словах: bon, an, un и т. д. (строка пятая).
Прибавив горизонтальную черточку (строка шестая), получим английское картавое произношение.
Поставив эту же черточку в направлении сверху вниз, получим визгливое китайское, поставив эту же черточку вкось слева направо, имеем возможность обозначить гортанное произношение.
Сделав это же наоборот, а затем, в случае нужды, превратив черточки в крестики, или сделав их вместо прямых змейчатыми, можно получить материал для какого угодно числа вариаций.
Я нарочно взял эти систематические фигурки в одном из тех образчиков, которые я вырабатывал еще в первые годы заточения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, пиша их, за неимением бумаги, на штукатурке своей камеры (за что потом получил грубое внушение от начальника этого учреждения, приказавшего их стереть). Они мне сильно помогли разобраться в этой мало разработанной области знания еще в такое время, когда не существовало аптропофоники.
Мне кажется, что мы русские первые должны взяться за составление такой рациональной азбуки, так как остальные культурные народы совсем не умеют произносить иностранных звуков.
В рукописном обозначении, где главное стремление сводится к скорописи и где, благодаря этому, даже и современные обозначения букв стали непохожи на печатные, придется, конечно, идти особым эволюционным путем, оставив пока все буквы, как были, и только дав новые обозначения для недостающих гласных в роде низкотонного Є, или для недостающих в русской азбуке высокотонных Ä, Ö и Ü, чтобы можно было правильно писать иностранные имена.
Привыкнуть же читать печатное при этих немногих заменах и при оставлении временно неизменными всех согласных букв будет совсем легко. По только-что приведенной системе самая частая буква О остается неизменной, а из остальных некоторые довольно близки к русским.
Вот, например, хоть две строки:
Разве не прочтете вы сразу все это не учась, и разве не привыкнете вы после (хотя бы и неприятной) практики нескольких первых дней читать такую печать еще легче, чем обыкновенную,2 благодаря резкому отличию гласных знаков от согласных? А для знаков выразительного чтения у всех этих букв свободны и верхи, и низы.
2 Особенно возмутительна русская азбука, годная только для порчи. глаз, так как толстые столбики ее ни к чему не служат, благодаря своей частоте, и читаем мы лишь по едва заметным черточкам, соединяющим, их. Возьмем хоть образчик: шипи, пиши, пищи, ищи, пни...
Не насмешка ли это над здравым смыслом?
Для сравнения я приведу здесь несколько попыток выработки научной транскрипции на принципе сохранения наших: старых азбук, сделанных ученейшими из современных филологов,. чтобы показать, как это неудобно.
Вот образчик из Чернышева:
Вот из Богородицкого:
А вот и западно-европейская транскрипция для русских из Финка, лучшего профессора русского языка в недавнее время:.
т. е.: одна девочка шла из дому в лес. Даже и не подумаешь сразу, что такая фраза писана «на современном русском литературном языке»!
Мне кажется, что для непредубежденного читателя уже и этих трех примеров (не привожу других в том же роде!) совершенно достаточно, чтоб видеть, что в сравнительной лингвистике, более чем в какой-либо другой науке, нельзя вливать нового вина в старые мехи: они уже слишком дырявы, и наложение заплат их не поправит.
Надо выработать, окончательно освободясь от всяких старых традиций, нечто совершенно новое, чтобы наука о человеческих языках не осталась навсегда чахлым деревцом, которое растет не в свободном грунте, как другие науки, а в тесном боченке не позволяющем распространяться свободно его корням.
Ведь в то время, как даже астрономию и химию можно излагать общепонятно, в этой области, которая ближе всего к человеку и составляет основание всех других его наук, не знаешь даже, как и приступить к общепонятному изложению! Как только выходишь за пределы звуков своей родной речи, так начинаешь чувствовать, будто пишешь для глухих. А между тем усвоить правильное произношение иностранных гласных, для русских, совсем нетрудно.
Когда вы произносите, например, быстро две строки:
разве вы не слышите ухом, что последовательные гласные звуки второй строки отличаются от одноместных с ними гласных первой только большей высотой своего тембра, особенно если ю и и вы произносите с более сжатыми губами, чем у и о?
В моем произношении разница в высоте обертонов здесь-чувствуется ухом на целую дециму. Но всякий раз, когда я обучал этим способом знакомых юношей и девиц произносить правильно французское и немецкое Ü или Ö, они все время склонны были растянуть Ü в Йу, а Ö в Йо.
Тут, мне кажется, может помочь только широкое применение граммофона, при чем иностранных певцов и певиц лучше всего было бы просить произносить их голосом для записи на пластинку не свои национальные песни, а, наоборот, песни того народа, которого хотят обучить чужому произношению. Раз, как-то, за границей я заглянул в русскую церковь и слышал, как французские мальчики там пели:
Góspadi pamilüi.
Французский звук ü в окончании этой фразы выходил так ясно, что всякий русский, только раз услышавший его, уже не мог бы забыть. То же самое происходило бы и при граммофоне, который притом же может употребляться и для следующего оригинального опыта.
Если на нем записана какая-нибудь нота скрипки, рояля, флейты или колокольчика при определенной скорости вращения его пластинки, и если вы заставите вращаться ее вдвое скорее, то увидите, что тон этой ноты повысится на октаву, а если вы заставите пластинку вращаться вдвое медленнее, то выйдет наоборот, но при всех этих обстоятельствах общий коллектив обертонов звука останется того же относительного порядка и не перейдет в тембр другого музыкального инструмента.
Совсем не то выходит с голосовыми нотами, в которых имеются и звуки голосовой щели человека с ее собственными тембровыми обертонами, и колоратурные призвуки полости рта, глотки и носа, по которым мы отличаем одну гласную от другой. При удвоении скорости вращения пластинки все тоны голосовой щели поднимутся, конечно, тоже на октаву, сохраняя все индивидуальные особенности голоса данного певца или певицы, а колоратурные обертоны рта, глотки и носа, по которым мы отличаем гласные друг от друга, поднявшись на столько же, встанут в ряд обертонов другой гласной буквы, и произойдет их метаморфоза. Так, если мы произнесем немецкое ä (т. е. э), придав пластинке вращение два оборота в секунду, то при одном обороте в секунду получим нечистое о, а при трех оборотах нечистое i. Точно также, если при одном обороте в секунду пластинка дает звук о, то при двух он превратится в нечистое европейское е. Нечистота произойдет от того, что число характерных обертонов и их взаимное расположение различны у каждой гласной в ее колоратурной серии.
К этому прибавлю еще, что у нас во рту повышение или понижение обертонов достигается, как и у всякого другого резонатора, сокращением или удлинением полости рта и изменением его внутренней формы. При опускании вниз мягкого нёба, к резонансу рта присоединяется и носовая полость, отчего все обертоны понижаются до полутора раз, что и придает звуку носовой характер, который, естественно, теряется в граммофоне, когда мы увеличиваем скорость пластинки в полтора раза.
Все, что я сказал о фонемной, о локальной и об индивидуальной колоратуре гласных звуков человеческой речи, производимых голосовой щелью, применяется и к 'согласным звукам, производимым шумами, возникающими от трения струй воздуха в специально делаемых для этого теснинах полости рта, глотки и носа, при чем голосовые струны всегда бездействуют. От этого, повторяю, из одних согласных мы и не получаем слога речи, и они входят как нечто постороннее в ритмы стихотворений или пения, создаваемые правильным чередованием только ударенных-длительных гласных с неударенными-короткими гласными, производимыми голосовой щелью.
Русский ребенок получает по наследству способность произносить только звук Ä, который слышится в первом его плаче при появлении на свет, потом он начинает подражать звукам I и U, произносимым взрослыми, усваивает твердые А и О и мягкое Э, и лишь потом, много позднее, начинает, где нужно, заменять I через Ы.
Из согласных у него первыми являются губные взрывные: П, В, Пь, Вь, М и Мь, затем мягкие Ть, Дь, Нь и Й; потом звук К и длительные В, С, а после них Ль и Рь, при чем они сначала отожествляются с Й, и только одновременно с Ы ребенок начинает произносить твердые Л и Р.
В зависимости от того, в каком месте полости рта создается шумящая щель, типические ротовые согласные разделяются, как известно из учебников, на губные, язычно-зубные, язычно-дёсновые, язычно-нёбные, язычно-глоточные и гортанные. Различные ученые дают этим отделам различные наименования, но все существующие до сих пор классификации не могут назваться научными потому, что ни одна из них не дает нам возможности предсказывать существование согласных, не вошедших в наш родной язык, но возможных в других незнакомых нам языках, и не может показывать нам, как их нужно правильно произносить.
Я приведу здесь свою систему, которая дала мне возможность в первые годы одиночного заточения и без преподавателей усвоить произношение нескольких согласных, не существовавших в знакомых мне ранее языках, настолько хорошо, что когда я встретился потом со знающими их людьми, то им не пришлось сделать в моем произношении почти никаких поправок. Этот метод я назвал тогда же методом звуковых квадратов.
Я покажу сначала сущность своего метода на губном квадрате, так как в большинстве европейских языков имеются все четыре его представителя.
I. Губной фонематический квадрат.
Вот этот квадрат:
Что мы видим в нем? Ведь это один и тот же губной шум ф-ф-ф, произносимый на четыре разные лада!
Первое произношение ф у этого губного звука есть шопотное, потому что оно не изменяется и в шопотной речи, хотя бы этот шопот был «на целый театр я, как делают актеры. Это—длительное произношение, потому что его вы можете тянуть сколько угодно. Второе произношение В есть тоже длительное, но оно уже гулкое, потому что здесь к ф еще присоединен резонанс горла, как вы сами легко убедитесь, приложив к нему палец: при произношении ффф горло спокойно, а при ввв оно ясно вибрирует. А как только вы начинаете говорить ввв шопотом, т. е. без призвука горла, так оно и обратится в ффф. Таковы свойства верхней длительной стороны губного квадрата, а в нижней стороне вы видите их взрывные аналоги: П —есть взрывное Ф, а Б есть взрывное В, потому что они отличаются от первых только тем, что звук у П и Б прорывает для своего выхода сомкнутые губы, а при Ф и В губы сами слегка приоткрываются сначала. Значит П есть шопотное взрывное Ф, и Б есть гулкое взрывное В; звук первых, длительных, вариаций подобен звуку струны у скрипки, когда по ней ведут смычком, а звук вторых подобен звуку той же струны, если ущипнуть ее.
В русском языке весь этот квадрат имеет и мягкую (нёбную) вариацию:
Длительная (верхняя) сторона губного звукового квадрата может произноситься и усиленно-удлиненно, что обозначается удвоением буквы (напр.: аффект, Аввакум), а нижняя взрывная сторона соответственно этому выходит как бы с заиканием (аппетит, аббат).
В некоторых иностранных языках каждая из этих четырех вариаций может иметь еще и придувное произношение, обозначаемое у взрывных гласных приставлением к ней ее длительной вариации (немецкое Pferd, Pfalz),3 но это алфавитное обозначение неправильно, так как оба звука тут слились в один, да и сами длительные Ф и В можно произносить таким же придувным способом при более сильно сжатых губах.
Если взять для всех вариаций губного звука однородное обозначение, например, в виде Z с приставной черточкой, то, вариируя вид и положение этой черточки, мы систематически представили бы (в печати) все эти видоизменения, например, как на рис. 19 (слева).
Придавши к концам черточек флажки, мы обозначили бы их мягкое произношение (рис. 19, справа).4
3 Это совсем не два звука. Pferd по-немецки не p-ferd, Pfalz—не p-falz и т. д. Для их произношения следует более вытянуть губы, чем при p-f.
4 Гулкое произношение мы делаем только при выдыхании, а шопотное может быть сделано и при вдыхании.
 Рис. 19. Губные фонематические квадраты. |
Сделав черточки более черными, мы показали бы их усиленно-удлиненное произношение, а завернув конец, как у вопросительного знака, обозначили бы придувное и т. д., и т. д.
II. Задне-нёбный (глоточный) фонематический квадрат.
Аналогично губному квадрату, мы имеем в русском языке полностью и задне-нёбный квадрат:
и тотчас замечаем недостаточность русской азбуки, где для гулкого X я должен был взять латинско-немецкое h, хотя этот звук имеется и в русском языке в словах богатый, убогий и т. д., и в массе иностранных собственных имен и фамилий, вошедших в наш литературный обиход, которые, благодаря этому недочету нашей азбуки, мы даже и не знаем, как написать правильно по-русски : Гурон или Хурон, Гаити или Хаити, Гамбург или Хамбург, Гановер или Хановер, Гавана или Хавана, Гейдельберг или Хейдельберг, Гелеспонт или Хелеспонт, Геракл или Херакл, Геркуланум или Херкуланум, Гессен или Хессен, Гималаи или Хималаи, Голландия или Холландия, Готтентот или Хоттентот, Гунн или Хунн, Гидра или Хидра, Гиперборей или Хиперборей, и так далее без конца, не говоря уже о множестве общеизвестных имен и фамилий: Генриетта или Хенриетта, Гарун аль Рашид или Харун аль Рашид, Геродот или Херодот, а также Hindenburg, Herzenstein, Halley и т. д. Как их ни напиши, все выходит не то, хотя у нас и есть в языке нужный звук.5
5 А у украинцев наоборот: буква Г равнозначна h, а для взрывного Г нет обозначения.
 Рис. 20. Глоточные фонематические квадраты. |
Нельзя не пополнить, наконец, этой зияющей прорехи в нашей азбуке!
Для всех вышеприведенных задне-нёбных звуков в русском языке имеется и мягкая вариация перед гласными Е и I, а в отдельности они всегда тверды. Имеется для них и усиленно-удлиненное произношение (Аггей, Акка), а в восточных языках и придувное, называемое гортанным.
Ясно, что, взяв для всех этих вариаций задне-нёбного шума общее обозначение, например, в виде С с приставной черточкой, мы получим возможность их систематического представления (в печати), аналогичного губному квадрату (рис. 20, слева).
А посредством Флажков (рис. 20, справа), утолщений и искривлений приставной черты, как у предшествовавших, выразим их мягкое, усиленно-удлиненное, придувное и все другие возможные обозначения.
III. Задне-десновый фонетический квадрат.
Аналогично предыдущим, мы имеем в разговорном русском языке полностью и весь задне-десновый квадрат, происходящий от вариаций звука, получаемого при проходе или прорыве воздуха между кончиком языка и задней поверхностью верхней десны, но не имеем письменного обозначения для его гулко-взрывной вариации, аналогичной Б или Г предыдущих квадратов.
Возьмем его сначала в «мягком» произношении:
Здесь наша система квадратов прежде всего показывает, что русский звук Ч получается лишь из мягкого ШЬ, а, следовательно, твердому Ш должен соответствовать и твердый ЧЪ, какой, действительно, и есть в итальянском языке. А затем квадрат этот заставляет нас искать и взрывного произношения Ж, и мы, действительно, находим его в ряде слов, которые совершенно искажает наша урезанная орфография, так что даже не знаешь, как их и написать на бумаге. Попробуем, как делают это, обозначить их через псевдо-ДЖ и напишем слово: вожь(дж)и вместо вожжи, дрожъ(дж)и вместо дрожжи, дожъ(дж)ик вместо дoждик, можь(дж)ечок вместо мозжечок, уезъ(дж)аю вместо уезжаю, сожъ(дж)ен, разможъ(дж)ен, можь(дж)евельник, вместо сожжен, разможжен, можжевельник и т. д.
Попробуйте здесь звук (ДЖ) произнести отдельно, как Д и Ж, и вы увидите, что выйдет плохо. А попробуйте ясно произнести все эти слова по обычной русской орфографии, и выйдет еще хуже: вож-жи, дрож-жи, дож-дик, моз-жечок, сож-жен, размож-жен... Выходит совсем не то, что вы произносите, когда говорите не по такому письму, а свободно. Всего же хуже выходит, когда мы пишем это недостающее в нашей письменности взрывное Ж через ДЖ в итальянских, английских и восточных названиях и именах, где оно употребляется часто. Выходит: Джирдженти вместо итальянского города Girgenti в Сицилии, Джирджех вместо Girgeh в Египте, Джаксонвиль вместо Jacksonville. Точно так же мы пишем: Джаншиев, переводя с армянского языка, Манчжурия, переводя с манчжурского, Джебель-Нор—с арабского, Джон и Джемс—с английского Джиованни и Джулия—с итальянского, и заставляем простодушного читателя, не знающего иностранных языков, думать, что он правильно произносит эти имена, в которых звук Д перед Ж совсем отсутствует, а просто произносится взрывное Ж, такое же, как и в вышеприведенных русских словах: вожъджи, дрожьджи и т. д.
 Рис. 21. Задне-десновые фонематические квадраты. |
В наш обычный печатный алфавит это взрывное Ж можно бы легко ввести в виде перевернутого латинского g ( 
), а в рукописный—в роде греческой δ. В систематической же печатной транскрипции его можно было бы представить (имея в виду, чтобы каждый значок ясно отличался от всех остальных) в роде буквы h (рис. 21), где флажки на концах черточек и другие обозначения показывали бы мягкое, усиленно-удлиненное, придувное и другие вариации, как у предыдущих квадратов.
IV. Передне-десновый или зубной фонематический квадрат.
Он достигается шумом воздуха при его прохождении или прорыве в щель между кончиком языка и передними зубами (а у кого их нет—концами десен). И в нем русский язык имеет все четыре вариации, а письменность только три.
Мы видим, что и здесь, как в предыдущем квадрате, недостает правого нижнего угла, где в данном случае должно находиться взрывное 3. А у нас пишут его через ДЗ и произносят как Д+3, что смешит людей, привычных у себя на родине к гулкому Ц, как смешит и нас, если кто вместо «процежу чай» говорит: «протсетшу тшай». А. между тем мы время от времени бываем вынуждены произносить и этот звук, когда быстро говорим, например, «он цыкает и дзыкает и подзякивает», и в словах, именах и фамилиях белорусского и польского происхождения: Родзянко, Дзюбинский, Дзержинский, Дзедушинский, Дзялынский и т. д., так как в обоих этих языках гулкое Ц очень употребительно. Да и не в них одних. Это псевдо-ДЗ есть в латышском, в монгольском, в закавказских и многих других азиатских говорах. Оно нередко встречается и в итальянском, например, zero—нуль, zaffiro—сапфир, zozza—сивуха, mezzo—половина и т. д. Но итальянская азбука так недостаточна, что в ней нельзя даже сразу сказать, где произносить букву Z как 3 или как псевдо-ДЗ. Это же можно сказать и о букве S, которая служит в латинской азбуке и для русского С, и для русского 3. Говорят, что в древне-греческом так произносилась буква дзета (ζ), а потому ее и можно бы ввести для выражения псевдо-ДЗ в обычный русский алфавит, тем более, что она и видом своим напоминает 3. А на ее произношение, как взрывной гулкий звук, указывает и то обстоятельство, что в итальянском языке так произносится z в словах, пришедших туда от греков и арабов: zenit—зенит, zebra—зебра, zaffran—шафран, zona—поле, zinko—цинк, zodiaco—зодиак и т. д.
В систематическом же алфавите этот передне-десновый квадрат можно бы представить через S (рис. 22) с надставной черточкой, для обозначения на ней мягкого, усиленно-длительного и придувного произношений по предыдущим обозначениям.
 Рис. 22. Передне-десновые фонематические квадраты. |
V. Средне-язычный передне-нёбный фонематический квадрат.
Для выяснения себе его состава нам русским лучше всего исходить из его мягкой вариации.
Возьмем длительный звук Й (латинскую йоту, j). Произнося его шопотом, мы получим его шопотную вариацию без резонанса горла. Обозначим ее через й-малое. Произнося его громким, гулким голосом, так, чтобы палец, приложенный к горлу, чувствовал его вибрацию, мы получим его гулкую вариацию, которую обозначим здесь как Й-большое. Таким образом, найдем состав верхней длительной стороны этого квадрата. Произнося шопотом несколько раз Й вперемежку с Ть, мы увидим, что Ть есть его взрывная вариация. Шопотное й хорошо чувствуется в слове: шлейф, а гулкое в словах: [Лейден, ладья (ладьjа)]. Произнося гулкое Й, например, в слове пойди, вперемежку с подьди, убедимся, что Дь есть взрывная вариация гулкого Й. А произнося шопотом слово пойти, вперемежку с потьти, убедимся, что тъ есть взрывное шопотное й. Вот вам и весь средне-язычный передне-нёбный звуковой квадрат в его мягкой форме.
Но Й недаром называется кратким И, в нем те же обертоны, как и у гласного И, только шум для резонанса ротовой полости вызывается у него проходом струи воздуха не в голосовую хрящевую щель, а в теснину, сделанную между языком и передней частью нёба. Но мы уже знаем, что твердый гласный звук Ы соответствует мягкому звуку И, а потому, взявши Ы-краткое, которое обозначим через 
, мы и получим твердую вариацию краткого Й. Этот звук легко слышится в произношении картавых людей, когда они говорят: я ка
тавый! Его можно произнести шопотом, и тогда получится шопотное , взрывной вариацией которого будет шопотное тъ. А если произнесем его громко с резонансом горла, то получится гулкое , взрывной вариацией которого будет твердое Дъ.
Здесь наша теория звуковых квадратов показывает на недочет в русской азбуке расчленения Й-краткого на шопотное й, которым обычно является русское и в конце слов и в слогах перед шопотными согласными, и на гулкое Й, которое употребляется в начале слогов и входит в состав наших букв я (=ja) и ю (=ju). Его (в виде j) и следовало бы кооптировать в русскую азбуку, что важно и для транскрипции иностранных слов в роде Йорк и т. д. Что же касается до краткого , то оно очень часто в английском языке изображается через W как его и можно бы кооптировать.
В отличие от прежних четырех квадратов этот среднеязычный квадрат не вполне устойчив у разных лиц и народов. Дело в том, что переднее нёбо значительно по своей площади и, делая на нем шумящую щель прижатием языка то ближе, то дальше, можно видоизменять слегка обертоны краткого , переводя их в обертоны краткого Ŭ, которые и чувствуются во многих латинских словах, в роде gaudeamus igitur, и которые при плохом русском произношении читаются как «гавдеáмус игитур». А в украинском говоре , переходящее в Ŭ, слышится в начале многих слов: 
вместо он; 
вместо она и т. д. Понятно что при переходе тембра в Ŭ, и тембр соответствующих им взрывных Т и Д будет соответственно меняться, но эти оттенки не получили значащего фонематического характера ни в одном европейском языке. Вот причина, по которой звуки Д и Т я и не называю, как обыкновенно, зубными, тем более, что беззубые люди их очень легко и хорошо произносят.
 Рис. 23. Средне-язычный фонематический квадрат. 1-я вариация: с метатонами от Ы. |
Придавая всем вариациям этого средне-язычного звука общее начертание в виде, например, четырехугольника с приставной чертой, можно все эти детали представить чрезвычайно просто по предыдущему методу. Так четыре вариапии мягкого И будут как на правой половине рис. 23.
Отняв отсюда флажки на черточках, мы получим обозначение их твердого произношения (рис. 23, слева), исходным звуком которого будет краткое , а видоизмененным произношением краткое Ŭ, как в немецком Haupt—глава, точно также, как вариантом произношения краткого Й будет краткое Ü.
Подобно тому, как исходной фигуркой для только-что описанного звукового квадрата мы взяли наше обозначение для гласного Ы, так и для краткого Ŭ мы можем взять его гласное обозначение (__), прибавив к нему (вместо одной из замыкающих сторон) наш общий символ всех согласных звуков—черточку, и тогда выйдут соответствующие вариации и для произношения Д и Т, возможные в каких-либо языках на ряду с обычными нашими Д и Т (рис. 24).
 Рис. 24. Средне-язычный фонематический квадрат. 2-я вариация: с метатонами от U. |
В европейских языках, даже и в немецком, краткое Ü сливается для уха с кратким Ï, как можно видеть по рифмовке стихотворений лучших немецких поэтов.6 Но очень возможны языки, где каждое из этих произношений имеет значащий характер.
Возможно также, что и в задне-нёбном квадрате гортанные звуки (xh , hh , rh и rh) кавказских народов7 могут отличаться от придувных произношений нашего европейского глоточного квадрата χ—h—k—r, и тогда придется им дать такие же четыре систематические вариации одной основной фигурки, какие были здесь даны для всех предыдущих звуковых квадратов. Ведь совершенно ясно, что каждый звук нашего рта может иметь как длительную, так и взрывную, как гулкую (с призвуком горла), так и шопотную, или как ее обыкновенно, но менее характеристично называют: глухую вариацию без призвука горла.
6 Я (может-быть и неправильно) слышу краткое 
в словах в роде: Neüheit, Neüigkeit и т. д. А в сочетаниях двух е в словах: полнейший, древнейший мне вместо и слышится краткое (согласное) ĕ.
7 Я говорю о восточном произношении слов в роде Khiva (Хива), Kherson (Херсон) или при нашем подражании кашлю: Кхе! Кхе!
Все предыдущее я «говорил о согласных, произносимых верхней полостью нашего рта без призвука носовой полости, а также и без призвука подъязычной или бокоязычной части рта, которые, оставаясь закрытыми, не дают своего призвука при их произношении. Но подобно тому, как мы видели во французском и португальском языках гласные звуки с носовым призвуком, так, при навыке соответственно артикулировать наш разговорный аппарат, могут получаться соответствующие им вариации и для согласных, и мы действительно имеем их, как полуносовые звуки, при произношении N и М, и как нижнеязычные при произношении L и К.
I. Два полуносовые звуковые фонематические квадрата согласных.
В чем их сущность?
Закроем губы и, наполнив рот воздухом и сжав слегка губы, начнем мычать. Получим длительный звук м-м-м, а прижав язык к десне и раздув ноздри, получим длительный н-н-н. Значит, первый звук может быть назван носово-губным, второй носово-нёбным. При первом дают резонанс одновременно и носовая полость, и вся верхняя ротовая, а при втором—к резонансу носовой полости присоединяется только аккомпанемент задней ротовой части. Как Н, так и М мы можем произнести и шопотным голосом, без аккомпанемента горла, и гулким с резонансом. Мы русские произносим их шопотно не только при естественном шопоте или искусственном, но и при громком разговоре на конце слов, например, в словах вам, нам или фон, тон, и такими же являются они и в сочетаниях с другими шопотными согласными, например, в словах: мстить, Мценск, десять драхм. Мы произносим их во всех этих примерах с резким окончанием, т. е. разом гасим носовой звук открытием замкнутого в начале его произношения рта, и это параллельно, хотя и не вполне аналогично, взрывному произношению чистых ротовых согласных. Перед гласным звуком мы произносим Н и М гулко, особенно когда перед ними стоит еще гулкая согласная, например: знаю, змей, и тоже гасим внезапным открытием губ для произнесения следующее за ними гласной. Значит, это нижняя, обрывная сторона двух носовых звуковых квадратов, заменившая взрывную вариацию предыдущих, хотя она и своеобразна: мы гасим носовой звук не закрытием, а открытием губ, т. е. полости рта, в которую вместо носа тотчас и устремляется воздух, прекращая свой носовой гул.
Но не бывает ли этих звуков и в длительном произношении без гашения открытием рта? Оказывается, что оно бывает чаще, чем мы сами думаем, но мы его не замечаем благодаря тому, что у нас нет для них особой транскрипции. Перед Б мы можем гулко тянуть звук М сколько угодно, например, в словах: бомба (боммммба), или амбар (амммбар), амбулатория и т. д.; перед П мы можем тянуть этот звук шопотно, например, в словах: помпа, паммпасы, паммпушки и т. д.
Точно также и звук N мы можем гулко тянуть перед Д, например, в словах н-н-да, Аннндрей, ханнндра, пропаганннда и т. д. Мы можем тянуть его и шопотно перед т, например, в словах Анннтон, анннтрацит и т. д. Приглядитесь только к какой-нибудь даме, слушающей с живым интересом чей-либо рассказ. Почти после каждой фразы вы услышите, в качестве знаков, выражающих ее внимание, разнообразные по тонам длительные губно—носовые междометия мм... или десно—носовые ннн. . , неправильно изображаемые в нашей письменности через гм! А в сочетании двух нн (например, в Анна, пламенный) или двух мм (например, в слове аммонит), мы первое н или м произносим как длительное, а второе как короткое. В английском языке мы видим длительное N под символом ng (например, Thing—вещь), а в польском оно обозначается значком под гласной.
У тех народов, где каждая из четырех вариаций М или N, или хотя бы некоторые из них, служат фонемами, изменяющими смысл слова, сознающая область мозга очень чувствительна к каждому из этих четырех вариаций, да и мы сделаем себя не менее чувствительными к ним, как только введем особые обозначения в письменности для каждого, потому что все они часты в русском языке. Судя по большему или меньшему призвуку носовой полости, происходящему от того, прижимаем мы кончик языка к деснам или к небу, получатся две вариации N, из которых задняя ясно выражена в немецком языке (например, в слове Bank), а передняя в русском (при произнесении того же слова банк). Вы их легко воспроизведете сами, произнося оба названные звука, не раскрывая рта. Вы можете даже сделать из них нечто в роде гласных, напевая какую-либо известную вам арию одним носом, не открывая губ; но эти гласные будут слогообразующими только друг для друга, и не вплетутся в ряд обычных гласных в стихосложении, а при открытом рте длительные носовые фонемы нн и мм обращаются в обертоны полу-носовых французских гласных, в словах Bonplan, gamin и т. д.
Значит, и для М, и для Н мы имеем четыре вариации—шопотную и гулкую, длительную и обрывную (рис. 25).
 Рис. 25. Две основные вариации носовых фонематических квадратов: фонемы М и N. |
Хотя в европейских языках и нет слов, значение которых изменялось бы в зависимости от того или иного способа произношения этих звуков, но среди множества не-европейских говоров, несомненно, есть и такие, где эти вариации придают словам новое значение, а потому и их необходимо ввести в научную рациональную азбуку и даже в нашу обычную, хотя бы для обозначения существующих и у нас разнообразных носовых знаков внимания.
II. Два бокоязычные фонематические квадрата.
Своеобразным бокоязычным согласным звуком является Л. все четыре возможные оттенка которого мы сливаем тоже в одном начертании. Прежде всего, попробуйте произносить этот звук, прижавши к верхней десне кончик языка и приоткрыв губы. Звучащий воздух пойдет изо рта извилистым путем, и звук Л выйдет гулкий и очень чистый. Но попробуйте в это время прижать пальцами щеки к деснам, и он сейчас же сделается шопотным. Значит, это, действительно, совершенно своеобразный боко-язычный звук, который можно произносить и гулко, и шо-потно.
Звук Л отличается от краткого (который он и заменил во многих языках целиком) тем, что при произнесении последнего мы не суживаем задней части языка, как при произнесении Л. А сузивши эту часть так, чтобы между нею и коренными зубами оказалась хотя с одной стороны щель для дополнительного резонанса находящегося в ней воздуха, мы и получим там гул, характеризующий фонему Л. При этом могут получаться еще и местные или индивидуальные оттенки произношения Л в зависимости от того, куда упирается кончик языка: в десны или в твердое нёбо (когда боковой гул делается сильнее).
В виду сходства расположения полости рта при этом звуке и при произнесении гласной Ы, мы можем длительно сливать его с нею и, напевая при этом на разные тоны Ы, получить специальную гласную с фонемой звука Л, так же, как французы получают разные гласные с призвуком длительного N. К этому роду относится, повидимому, чешская гласная L в слове vlk—волк. Прижмите кончик языка к верхней десне и попробуйте пропеть любую гласную, особенно Ы, и вы сами увидите, что она получится у вас с призвуком Л; это и есть только-что отмеченная чешская гласная ллл. А при произнесении таким же способом И получится гласная лллъ. При нашем способе обозначения гласных систематическими фигурками, этот призвук в них можно обозначить, например, точкой в средине данной фигурки.
В смысле согласного звука фонема Л сходна с носовыми в том отношении, что не может быть взрывной, вследствие трудности сильно прижимать заднюю часть языка к деснам, для их насильственной отмычки напором воздуха. Поэтому звук Л и прекращается совершенно таким же способом, как и носовые звуки, гасительно, т. е. уничтожением гудящей щели (например, в словах кол, пол). Но можно этого и не делать, т. е. закончить Л с прижатым к средине нёба языком, и тогда получится типическая длительная вариация, как в слове балда, где Л гулко, или в слове волхв, где оно шопотно.
Значит, и здесь имеем квадрат в четырех вариациях (рис. 26, слева).
 Рис. 26. Две основные вариации бокоязычных фонематических квадратов: переднее и заднее Л. |
Кроме того, для звука Л мы имеем второе произношение, настолько же отличающееся от первого, как N от М, т. е. произношение другою частью полости рта. Действительно, мы можем произнести Л задней частью ротовой полости. Тогда звук пойдет под язык, между ним и деснами, приобретая тот обычный характер, который мы имеем в английском all, well. Это дает второй квадрат (рис. 26, справа).
И для этого звукового квадрата европейские азбуки не выработали четырех особых обозначений, потому что в европейских языках нет слов, смысл которых менялся бы от того или другого произнесения бокоязычных звуков, но они могут быть во внеевропейских языках.
Во всех предыдущих случаях я показывал наглядно возможность и даже необходимость существования четырех вариаций: гулкой и шопотной, длительной и взрывной (или обрывной), и это дает 36 элементарных звуков. Возможность дать им всем мягкое (палатальное) произношение, распространенное в славянских языках, удваивает их до 72. Возможность дать каждому из них придувное произношение доводит их число до 144. Возможность удлиненно-усиленного и укороченно-ослабленного произношения дает 288 обозначений. Но и этим дело не ограничивается.
Кроме всего этого, некоторым согласным можно придать и дрожаще-рокочущий характер, что, например, имеется в губном звуке, употребляемом у нас для остановки лошадей, который условно пишется «тпру!», хотя в нем совсем отсутствует Т, а Р совсем другое, чем в обычной речи. Что же касается до частого в европейских языках звука R. то он достигается дрожанием кончика языка при произношении краткого—. Такие звуки можно изображать нашей систематической азбукой, путем прибавления волнистых флажков к соответствующим согласным, как дано на рис. 27.
 Рис. 27. Рокочущая фонема R. |
Понятно, что у них не может быть одновзрывной вариации, а только гулкая и шопотная, длительные.
При нашем раскатистом R полость рта укладывается, с этой точки зрения, как при кратком согласном Ы (), но только язык, расширяясь сзади, упирается в боковые коренные зубы (или десны), чтобы иметь в них неподвижную опору, а упруго напрягшийся и утонченный кончик языка приподнимается к верхней десне или зубам, оставляя между ними и собою узкую щель. Струя воздуха, выходящая при произнесении длительного согласного , надавливает на этот упругий кончик и периодически отбрасывает его к десне или зубам, прерывая на момент струю, совершенно так же, как делает это металлический язычок в игрушечных трубах, но несравненно реже, вследствие своей меньшей упругости, и потому не производя (для нашего уха) самостоятельного звука, а делая лишь перерывы на . В связной речи наше раскатистое R имеет лишь несколько перерывов, как видно на фонограммах. В армянском языке употребительно и шопотное R.
Во втором, менее вибрирующем картавом R (R—grasseyé), очень распространенном в парижском и в английском говоре, вместо краткого «» произносится краткое «Ǔ», а задняя стенка языка поднята к заднему нёбу, и струя воздуха, идя в образованный этим способом желобок, приводит в вибрацию напрягшееся над ним мягкое нёбо (velum) и его язычок (avula). Понятно, что аналогичные вибрации языка могут происходить и при произнесении других длительных согласных звуков. Так, подражая жужжанию осы, мы можем произнести звук з-з-з-з-з с ясно чувствуемой вибрацией как звука, так и языка, и можем сделать то же, произнося и слово у-з-з-з-ор. Еще лучше это выходит со звуком ж, когда мы подражаем журчанию воды или произносим хотя бы слово до-ж-ж-ж-ж-ик. А раскатистое придувное h вы хорошо воспроизведете, подражая ржанью лошади: i-h-h-h-h-h-i! Не хуже вы произнесете и раскатистое Л, или М и N. Отсюда видно, что рокочущее произношение свойственно всем длительным согласным, как шопотным (например, в словах: «Кажется, театр тут?») так и гулким (например, в словах: «он добр давно»).
* * *
Что же мы видим из предыдущего? Очень важную вещь.
Для того, чтобы иметь обозначения для каждого из основных согласных звуков человеческой речи, звучащей теперь в Европе и прилегающих к ней частях Азии и Африки, нужно иметь,—как мы видели в начале,—около 80 обозначений для гласных звуков, и, как мы видим теперь, к ним надо прибавить еще более полутораста согласных обозначений, и это уводит число всех значков, необходимых для научного алфавита, далеко за пределы двухсот. А в систематическом обозначении по предлагаемому здесь образчику это сводится к пяти гласным и к девяти согласным значкам. Все остальное достигается несколькими их систематическими вариациями, привыкнуть к которым, благодаря их однородности, учащемуся так же легко, как к тому, что при приставке мягкого знака (ь) в русской письменности смягчается предыдущая согласная.
 Рис. 28. Вся международная азбука при систематическом обозначении. |
На рисунке 28 изображена вся европейская азбука в ее гулкой длительной основе. Только ее и пришлось бы заучить чисто механически.
Все остальное разнообразие произношений этих основных вариаций также легко поддается дополнительным однородным Значкам. В своем «Очерке филологии славянской речи» О. Брок8указывает различные артикуляции полости рта и носа при произнесении различных звуков в славянских говорах. Так он отмечает «вычеканенное Д» в герцеговинском произношении, отмечает чешские экстра-мягкие ть, дъ и нъ, с крайне нёбным произношением, которые нам кажутся близкими к нашим, но не удовлетворяют местного слуха, когда мы говорим. Указывая на то, что всякую твердую гласную мы можем произнести мягко, сосредоточив массу нашего языка в передней части рта, Брок прибавляет также, что обратным путем (сосредоточивая язык в задней части рта) можно наше И превратить в Ы, а обычное Э в низкотонное восточное Є. Таким же способом и из мягкого Ль западный европеец может сделать твердое русское Л. Брок говорит также, что без полного сосредоточения языка впереди или сзади происходит среднее Л.
8 Энциклопедия славянской филологии, выпуск V. 1910 г.
По отношению к другим согласным он говорит, что в то время, как в русском говоре нет мягкого hь, оно есть в славянских языках, например, в малорусском: «Гей же вы хлопцы, добры молодцы!». В чешском он указывает на рокочущее Ж, которое пишется через РЖ, как и у поляков, и употребляется как самостоятельная фонема даже и в виде шопотного R (например, в Řky). А в словенском литературном языке большинство согласных, по Броку, не имеют мягкого произношения. По отношению к гласным Брок не находит фонемы Ы в сербо-хорватском говоре, но ее место занимает там (по нему) так называемый «иррациональный (!!) гласный звук», пишущийся через Ъ (например, в словах dъn или zъl) и по произношению напоминающий низкотонное Э. Он находит его также и в болгарском ударяемом Ъ, и в чешском языке, где он близок к слабо артикулированному Ы, например, sed'ъt (седыт) т. е. сидят, или к германскому неударяемому е (в Gabe). Таков этот подгласник, например, в слове sed'ъ, произносимом как се(дь)э, а после твердых гласных он похож, по Броку, на ненапряженное Ы в русской фразе «она была». В тот же звук переходят в Болгарии и неударяемые А и О, а неударяемое Е после твердых согласных звучит там как смягчение того же самого гласного звука. В славянской литературе этот звук называется «подгласник» и научно изображается смешным значком «'». Возьмем, например, слово кр«'»х или кр(ы)х—хлеб. Здесь ударенный «подгласник» близок, по Броку, к краткому ненапряженному Ы в русском слове сын, только отверстие между спинкой языка и нёбом немного шире. А в слове m«'»gla—мгла—этот же неударенный «подгласник», по Броку, звучит подобно немецкому Е в Gabe.
В обоих случаях,—говорит он,—при произнесении тут самого настоящего гласного звука, образующего слог и входящего, как таковой, в метрику стихосложения, мы делаем такую «безразличную» установку ротовой полости, когда ее резонанс настолько неопределенен, что в нем трудно различить, какие ее метатоны более усилены и какие менее. «Мы можем услышать в слове m«'»gla и могла и мыгла и мєгла и даже прямо мгла. Вот почему,— говорит он,— под словом «подгласник» могут скрываться всякие неударенные гласные» и, кроме того, выходит еще нечто худшее. Когда после него следуют длительные R или L, N или М, то он получает их призвук и в современной славянской орфографии заменяется одной этой согласной, считаемой за символ слогового гласного звука, что приводит в большое смущение антропофоника, не привычного к метаморфозам согласных в гласные, т.- е. в звуки совсем другой фонетической категории, в роде того, как в зоологии было бы превращение бабочки в козу. На деле же никакого такого превращения здесь нет, и такие трехсложные (а не двухсложные) славянские слова, как srebró (серебро) или srbro, один и тот же человек (по Броку) может произносить и как невнятное в неударенных гласных сырыбро и как невнятное в них же сэрэбро или серыбро. Однако же, читатель, если вы на основании этих описаний и начертаний подумаете, что славянский подгласник представляет собою что-то ужасно мудреное, то вы жестоко ошибетесь. Для нас,—интеллигентных русских,— в нем нет ровно ничего нового.
В то время, как северные русские народные говоры, например, вологодский, сохраняют, подобно западно-европейским народностям, все гласные неизменными, литературный язык нашей интеллигенции сохраняет в наиболее слабых и неударенных слогах только звук U (например, в мухомор), а остальные гласные: А, Э, О, Ы, И, меняются вдали от ударения, по мере того, как они произносятся более коротко, по одному общему редукционному правилу, хотя и приводящему к двум окончательным результатам:
1. Качественная редукция трех твердых гласных—А, О, Ы—выражается, по Броку, приведением ротовой полости к индифферентному укладу, и при ней вместо всех этих гласных в быстром говоре и получается тот самый короткий «подгласник» или премудрый по своему названию «иррациональный звук», который мы и видели в болгарском и сербо-хорватском говоре.
Вот по Финку несколько его примеров в русском языке:
| Пишется: | Читается: | |
| полотно | пєлатно | |
| холодок | хєладок | |
| хоть помирай | хєть пємирай | |
| дорогà дорóга | дєрогá дєрòга | |
| вòлосы | вòлєсы | |
| скỳчный | скỳчнєй | |
| однозвучный | єднозвучнєй |
Богородицкий считает этот звук близким к слабому укороченному Ы, Корш принимает за средний между Ы и А, а Брок находит, что в нем перекрещиваются и О, и Ы, и А.
Но не потому ли это так различно определяется, что все прежние авторы не взяли в счет низкотонного Є восточных говоров, существующего в коротком виде и во французском немом—Е, например, в слове Genève—Женева, которое в быстром говоре тоже произносится почти как Жынэв, с очень коротким и однако же слоговым Є, ясно обнаруживающимся в метрике стихосложения ?
Не окажется ли и у нас этот «подгласник» или псевдо-иррациональный звук лишь остатком низкотонного Є, выбывшего из ударенных слогов русского языка, подобно тому как и Ы выбыло из начала слов?
2. Качественная редукция мягких неударенных гласных, в роде 
, ё (ö) и я (ä), и даже 
, легко чувствуется в разнице между транскрипцией и произношением соответствующих слов. Обозначив ее через перевернутое малое е (ə), получим по Финку:
| Пишется: | Читается: | |
| пекáрни | пəкáрнə | |
| передо мной | пəредє мной | |
| отуманен | єтуманəн | |
| я не думаю | йа нə думєю | |
| от суетного света | єт суəтнєвє светє | |
| никогда! | нəкогда! |
По Броку этот «подгласник» мягких гласных ä, ö, ü и звучит как нечто среднее между укороченными, слабо артикулированными высокотонными гласными Э и И. Мне представляется по слуху, что это просто укороченное высокотонное Э, и для того, чтобы правильно печатать книги, надо всем нашим гласным значкам дать и укороченное произношение, сократив их ширину. Вот почему в русской рифмовке и отожествляются окончания слов в роде:
| обычай | = | обычэй |
| с добычей | = | с добычэй |
| отличий | = | отличэй |
Точно так же, как в предыдущей редукции рифмуются:
| слово | = | словə |
| снова | = | сновə |
| терновый | = | терновəй |
| с основой | = | с основəй |
Мягкий подгласник—говорит Брок—надо произносить, сосредоточивая массу языка в передней части ротовой полости у «твердого неба», тогда как соответствующий ему предыдущий «твердый подгласник» произносится при удалении массы языка к заднему мягкому небу, т. е. действуя так же, как и при произнесении О и Ö, А и Ä, Ы и И.
Я остановился здесь так долго на «подгласнике» по причине интереса, который он представляет для выяснения одного обстоятельства, близко касающегося предмета моего настоящего исследования. Благодаря нечувствительности к нему уха обычных людей» его легко сливают с последующей согласной, придавая ей этим слоговой характер. Мы имеем в сербском начертании Srb для серба, или крх для краюхи хлеба в словенском, и вот совершенно такие же начертания без гласных находим мы и в еврейских начертаниях, в роде БН—сын, которое читается как БЭН, с тем же подгласником, или ХР (вернее hr)—вельможа, однозвучное и однозначущее с немецким Herr, и тоже с предположением «подгласника» в средине. Таких слов в библейском тексте без конца, и в каждом промежутке между двумя согласными европейские гебраисты предполагают (потому что знать наверное они явно не могут) в одних случаях одну, а в других—другую из европейских гласных и читают их как-будто реальные, а теми гласными, которые, действительно, стоят в библейской транскрипции, они пренебрегают, как не имеющими по толкованиям их средневековых учителей никакого значения.
Правилен ли такой произвол в произношении?
Будь это действительный древний народный язык в Сирии, или только литературный жаргон эмигрировавшей в Европу арабской интеллигенции, постепенно исказившей под влиянием окружающего чуждого произношения звуки языка своих предков,9 не проще ли предположить, что во время возникновения на этом языке библейской литературы все гласные читались в ней ее авторами, как они написаны, а в тех словах, где никакой гласной не оказывается между двумя согласными, предполагался всегда тот же самый общий «подгласник», как и в сербском или словенском языках в подобных случаях?
9 Еврейский язык по-еврейски значит: переселенческий язык.
Мне приходилось встречать лиц, полузабывших после долгой жизни на чужбине язык своего детства, и я мог наблюдать, что всякий раз, когда, при встрече с редким соотечественником, им приходилось его употреблять, они перемежали его с различными, большею частью с носовыми, звуками; растягивали произносимые слова в мысленных поисках за следующими и очень часто невнятно произносили гласные звуки.
Все такого рода уклонения мы и видим в традиционных способах чтения на древне-еврейском и на других «умерших» языках, например, на церковно-славянском, в котором тягучее носовое церковное произношение, существовавшее почти до половины XIX века, было прекращено лишь прямым давлением правительствующего синода (хотя оно и до сих пор сохранилось у староверческих начетчиков).
* * *
Я не буду подробно останавливаться на легких вариациях в произношении гласных у поляков, имеющих и длительное N, придающее концам гласных носовой оттенок, что наблюдается у англичан, у украинцев, имеющих довольно отчетливые ä (нäнька), Ü 
тнец),
н),сь).
«В научной транскрипции нужно классифицировать все многочисленные оттенки (звуков человеческой речи) в естественные группы для общего обозначения, не то получается картина чересчур пестрая и неделесообразная».10
10
Мы видим отсюда, что не я один пришел к необходимости научной азбуки, а также и один из самых ученейших наших специалистов по сравнительному языкознанию. Поэтому и вопрос сводится лишь к тому, достаточно ли хороши придуманные мною еще в Шлиссельбургской крепости систематические фигурки или можно выдумать и лучше?
Мне остается здесь только прибавить, что согласные шумы речи в некоторых чмокающих человеческих языках выражаются не только выдуванием звучащего воздуха изо рта, как обыкновенно у нас, европейцев, а и его втягиванием. В отдельных случаях это делаем и мы. Так, при воздушном поделуе мы делаем губной внутренне-взрывной звук. При щелканьи языком в знак удовольствия во время еды мы делаем внутренне-взрывной десновый звук, похожий на тц. В других случаях мы делаем нёбный звук, похожий на тч, а также можем произносить и звук кх, втягивая себе в глотку воздух.
Все эти вариации легко обозначить стрелками на шопотных взрывных гласных наших начертаний:
 | —пф (звук поцелуя). |
 | —тц (первый чмокающий звук). |
 | —тч (второй чмокающий звук). |
 | —тх (обратное втяжное). |
 | —кх (обратное втяжное). |
Таким же способом можно обозначать втяжное произношение и остальных согласных шумов, так как в теоретической возможности этого при всех не гулких согласных (например. ф, с, ш) каждый может убедиться, произнося любую из них попеременно то вдыханием, то выдыханием; их звук совсем не изменяется от этого.
Отсюда понятно, что и вообще при шопотной речи мы можем говорить целые фразы не только выдувным, но и вдувным способом почти безразлично. Да и при неожиданных восклицаниях: ах! ох! ух! мы иногда делаем то же самое, смотря по тому, произносим ли их при вдохнутом или при выдохнутом воздухе, не успев снова вдохнуть.
Я не буду распространяться далее об этом предмете. Читатель сам видит, какое разнообразие всевозможных вариаций для звуков человеческой речи можно изобразить в печати, делая на каждом из наших немногих основных значков соответствующие систематические обозначения.
Такой научно разработанный алфавит, еще раз повторяю, есть только мечта, но пока эта мечта не осуществится, у нас не будет научной сравнительной лингвистики и антропофоники, как не было арифметики до изобретения системы однообразного представления всех возможных чисел немногими цифрами, и пока не было открыто таблички умножения. Не будет без него твердо стоять на своих ногах и общечеловеческая лингвистика, потому что вместо того, чтобы идти в своих изысканиях кратчайшим и выровненным путем, ей придется ходить косыми и запутанными тропинками. Мы видели уже образчики современных попыток решить этот вопрос с обычными алфавитами (стр. 78). Сколько нужно потратить напрасного труда, чтобы привыкнуть по ним читать хотя бы на одних европейских языках!
Какими бы точками, черточками, колпачками и крючочками мы ни прикрывали наши случайные азбучные значки, мы будем так же путаться в этой области, как путались и в арифметике, пока каждый народ пытался без всякой системы изображать числа различными буквами своего алфавита.
Для того, чтобы с успехом отправиться в далекий путь какого-нибудь сложного научного исследования, необходимо иметь, кроме лошади, т. е. представителя упорного индивидуального труда, еще и подходящую упряжь, иначе мы будем представлять нечто в роде путешественника, который сел в старое корыто и поехал в нем в лесную чащу, держась руками за хвост своей лошади.
Современная упряжь сравнительной лингвистики, т. е. различные варианты современных наших азбук, мало пригодна для общечеловеческих исследований, потому что эти варианты придуманы совершенно случайно,— каждая система лишь для данного языка, а не для всего человечества сразу, какой должна быть действительно ночная система. Конечно, лучше всего было бы установить, как я и говорил уже в предшествовавшей главе, систематическую азбуку всенародным конгрессом, но опыт показывает, что этот аппарат слишком громоздок и, что всего хуже, обладает, как и всякий коллектив, большим внутренним трением. Почти все великие преобразования делались личными починами, которые, если были действительно целесообразны, принимались, затем, мало-по-малу всем культурным миром. Так было, например, с метрической системой, выработанной во время первой французской революции. Значит и здесь за дело должен взяться какой-нибудь отдельный народ, и, в таком случае, почему бы не нам русским, лингвистические способности которых, несомненно, много разнообразнее, чем какого-либо из других культурных народов?
Однако и у нас мало надежды на быстрый переход к такой азбуке целых масс населения, крепко держащихся за то, к чему они привыкли. Поэтому и наши люди науки должны, на ряду с обычной азбукой, иметь свою научно-разработанную и пригодную для общечеловеческой лингвистики, на которой они могли бы писать свои серьезные сочинения, в полной уверенности, что тогда, когда на них будет большая литература, к ним перейдет и вся пресса.
Как трудно для толпы переварить самые ничтожные перемены в этом отношении, видно из того, что даже устранение нескольких, ненужных в современном языке, букв, в роде ъ, љ,— встретило упорное противодействие среди лиц, считающих себя образованными. Революция смогла вымести эти буквы, но, как и всякая буря, она могла в первый момент лишь разрушать, а не создавать что-либо повое. Так, несмотря на то, что уничтожение буквы Ѣ обнаружило явную необходимость ввести в русский алфавит букву Ё, так же относящуюся к О, как Я к А, как Ю к У, как И к Ы и как Е (в слове есть) к Э (в слогах же и ше), однако же и этой одной буквы, которую было бы можно писать как прежнюю Θ, до сих пор не сделано, и мы не можем отличить всё от все и нёбо от неба. Наступающий теперь послереволюционный период должен обязательно пополнить все эти недочеты. В обычную азбуку следовало бы, как можно скорее, ввести недостающие согласные h, z (вместо дз), g (вместо дж) и гласную ё, а после ж обязательно писать э, а не е, да еще ввести знаки выразительности, т. е. повышения в понижения тона гласной, находящейся во фразе под логическим ударением, а также и растяжения этой гласной, приспособив к ней и знаки вопросительной, утвердительной, восклицательной, изумительной интонации и сделав для беллетристики предфразные значки женского, мужского, детского и старческого голоса, баса, тенора, сопрано, крика, восторга, отчаяния, медленного и тягучего голоса.
Тогда наш письменный язык будет иметь весь колорит живой речи, а теперь он не более дает его, чем однотонный рисунок—красоту и разнообразие цветного ландшафта.
Этим я и закончу свою «фонетическую интермедию». Я Сделал ее более обстоятельной, чем астрономическое и геологическое отступления, тоже оказавшиеся необходимыми в моей работе, потому что наука о звуках человеческой речи несравненно менее разработана, а между тем она чрезвычайно важна для рационального исследования вопросов древней культуры, которым посвящен этот мой труд. Без нее невозможно выяснить, почему большинство библейских и евангельских имен и древних слов трансформировались, иногда до неузнаваемости, при переходе на чужие языки.
