Рис. 60
Ставрос, кол, крест—по гречески и Сион (столб, путеводный знак)—по-библейски, над Везувием при извержении 1822 года, облачный днем и огненный ночью.
Кому из лиц, воспитанных в христианстве, не приходилось слышать пасхального гимна:
Святися, святися,
Новый Иерусалиме,
Слава бо господня
На тебе воссия!
Ликуй ныне
И веселися Сионе,
Ты же чистая
Красуйся, богородице,
О восстании
Рождества твоего,
т. е. о воскресении рожденного тобою?
Здесь легко догадаться, что под «Новым Иерусалимом» понимается звездное небо, вероятно обновленное Птоломеевой теорией, как показывают шарообразные главы над куполами христианских церквей, представляющих древнее звездное небо; но что же здесь означает Сион, и почему он должен радоваться в этот день?
По-еврейски это слово (עיון-ЦИУН) толкуется теологами как надгробный столб, и такие столбы из поставленного торчком камня до сих пор стоят вместо христианских крестов на еврейских могилах. Но ведь и крест первоначально назывался столбом (по-гречески ставрос1), и если он принял теперь на христианских могилах современную оригинальную форму древесного ствола, пересеченного тремя перекладинами, из которых нижняя наклонена около 23° к горизонту, то это уже позднейшее нововведение, обозначающее, повидимому, зимний солнцестоятельный колюр (т. е. меридиан зимнего солнцестояния), долженствующий прийти под ногу Змиедержца, попирающего смерть в виде созвездия Скорпиона. Тогда Змиедержец, символ «Великого, царя» евангелий, будто бы воскресшего и вознесшегося на небо с укрощенным «Змием греха» в руках, будет распят (т. е. растянут) на этом кардинальном столбе древних небес, как на кресте. Его нижнее косое подножие, на котором стоит и теперь Змиедержец, будет эклиптика; средняя большая перекладина, к которой будут как бы пригвождены его руки, окажется небесным экватором, а верхняя дощечка с надписью И. Н. Ц. И. (Иисус назорей, царь иудейский) будет представлена тропиком Рака, на котором Солнце в северном полушарии Земли достигает своей наибольшей высоты.
1) Σταύρος (ставрос)—кол, шест, столб.
Таким образом, восьмиконечный крест на христианских могилах (хотя это совсем и не крест) есть символ не исторический, а пророческий. Это—символ первого кардинального столба (колюра), поддерживающего воображаемые нашими предками сферические кристаллические небеса и подошедшего под ногу созвездия Змиедержца. В этот именно момент и должно было, по их астрологическим представлениям, произойти всеобщее воскресение умерших и начало вечного царства «сына божия».
По нашим современным расчетам прецессии (1°3954 в столетие) это событие должно будет произойти только через 800 лет после нас, т. е. около 2700 года. Но в том году, когда был узаконен символ восьмиконечного столба (а другого и не было у греков), скорость попятного передвижения равноденствий, вероятно, считалась много большей, чем теперь, и потому предвещаемая этим событием радость должна была уже случиться на памяти наших предков.
Не входя в детальные расчеты того, когда был введен этот надгробный и надцерковный знак у христиан, я ограничусь здесь лишь одним замечанием: кресты на могилах и на крышах христианские церквей являются установлением очень позднего времени, не ранее появления евангелий в латинском переводе, в котором, как я уже показывал в первом томе (ч. I, гл. III), слово крест впервые заменило слово столб (ставрос) греческого подлинника евангелия и, обратным рикошетом, придало и самому слову ставрос в духовной греческой литературе значение восьмиконечного креста, несмотря на то, что в классической литературе оно имеет только один смысл: шест, столб, кол.
Читатель уже видит, вероятно, сам, к чему ведут эти мои соображения. Первичный христианский ставрос, т. е. столб, или кол, к которому был приставлен евангельский «великий учитель» и потом пронзен копьем какого-то римского воина, испуганного лунным затмением, будто бы производимым этим магом, был тот же самый столб, который в еврейской библии называется сионом (вернее циуном), и который, благодаря тому, что его стали ставить на еврейских могилах в воспоминание о столбованном Мессии, тоже принял, кроме своего первичного значения, также и смысл надгробного столба, тогда как прежде он был просто «позорным столбом», к которому привязывали на смех толпе нарушителей старинной морали.
Сион и крест оказываются таким образом лишь отражениями одного и того же предмета в двух различных этнических зеркалах, из которых каждое искривило его в неодинаковом направлении, и потому они стали казаться в них различными предметами.
Можно ли хоть на минуту подумать, что Сионом называется тот маленький и отлогий холмик внутри стен Эль-Кудса, считаемого теперь христианами за Иерусалим? Ничего похожего на столб в этом холме нет, и вы легко перешли бы через него, как и через любой из небольших холмов, в четверть часа, даже и не заметив ровно ничего. Но, может быть, он называется столбом по какой-либо другой причине?
С этой точки зрения интересно пересмотреть все места библии, в которых употребляется слово «сион», чтобы определить место, где приставили к нему евангельского «великого магистра оккультных знаний».
Прежде всего, мы видим, что слово «сион» ни разу не встречается в книгах: Бытие, Исход, Левит, Числа и так называемое Второзаконие, хотя на деле оно оказывается только Первозаконием. В первых четырех книгах везде стоит лишь Синай, а в Первозаконии его заменяет Хориб (латинское horribilis—ужасный). В исторических и пророческих книгах слово «сион» встречается лишь кое-где, но им буквально переполнены псалмы и пророчества Исайи и Иеремии, с которых мы поэтому и начнем его разбор, отметив, что в первых 47 псалмах (кроме второго об этом «столбе» ничего не говорится.
Рис. 60 Ставрос, кол, крест—по гречески и Сион (столб, путеводный знак)—по-библейски, над Везувием при извержении 1822 года, облачный днем и огненный ночью. |
Прежде всею, ясно, что гора Сион заменяет у пророков Синай, так как у них ни разу не встречается этого последнего имени, хотя оно должно бы быть там постоянно, уже по тому одному, что на нем были даны десять библейских заповедей при чрезвычайно исключительных геофизических обстоятельствах, да и характеристика обеих гор та же самая; это—яркая характеристика Везувия в момент его извержения, да и самое имя горы—Сион, т. е. столбная гора,—указывает на характеристический столб дыма над Везувием (рис. 60).
Вот два места о нем в пророчестве «Иеремия»:
«Столбная гора будет взрыта (конечно, лавою), как пашня (рис. 46, стр. 98), и «Город мира» у ее подножия обратится в развалины» (26. 18).
Отметим, что «Город мира» по-еврейски называется Иеру-Салим; так он и оставлен в церковных переводах, и тут мы приходим к первому указанию, что этим именем назывался в библии Геркуланум (город Геркулеса) или Помпея (город Помпея). И как Помпея носит имя великого Помпея, так и Иеру-Салим носит имя великого Соломона.
А вот и еще место:
«Придет день, когда стражи на «Горе Пепла» (по-еврейски африм—пепел) провозгласят: «вставайте, пойдем на Столбную гору, к Громовержцу, нашему богу!» И все придут и будут ликовать на высоте Столбной горы» (31. 6 —12).
Уже этих одних строк у Иеремии было бы достаточно, чтобы навести на мысль, что дело здесь идет о великом извержении Везувия, при котором были погребены Геркуланум или Помпея. Но прежде чем решать окончательно этот вопрос, заглянем в библейскую книгу «Ай-Как!», переименованную теологами в «Плач Иеремии».2) Там мы найдем такое поразительное описание гибели большого столичного города от землетрясения и извержения вулкана, и со столбом дыма, и с облаками пепла, и с огненными потоками, и с градом вулканических камней (lappili), что сомневаться о месте действия уже не будет никакой возможности.
2) אי־בח (АИ-КЕ) — ай как! В латинском переводе Liber threnorum, по-русски, с греческого: плач Иеремии.
Вот этот «Плач»:
Из главы 1.
«Ай, как спокойно пребывала столица, некогда многолюдная, а теперь вдова!» (1. 1)
«Пути к Столбу сетуют, потому что нет на них идущих на праздник! Все ворота к нему опустели. Все великолепие отошло от его дочери» (1.4).
Из главы 2.
«Как покрыл вдруг мраком Громовержец дочь «Столба» (столицу) в своем гневе! Ударами с неба свалил он на землю красу дома богоборца и не вспомнил о подножии своих ног в день своего гнева! Погубил Громовержец все жилища богоборцев, разрушил в своей ярости укрепления дочери богославия, поверг на землю царство его князей. Он натянул свой лук и пустил свои стрелы (молнии), как неприятель, и убил, ими все вожделенное для глаз. Он излил, как огонь, свою ярость на шатры дочери Столба. Он заставил забыть на Столбной горе его празднества и субботы. Он отверг ее царя и ее священника в негодовании своего гнева, отверг свой жертвенник, отвратил свое сердце от своего же святилища!
«Громовержец определил: «Разрушу стены дочери Столбной горы! »—и не отклонил руки своей от ее разорения. Он разбил ее внешние укрепления, разрушил внутренние стены ее домов. Ворота ее вдались в землю, ее запоры сокрушились. Ее царь и князья укрылись среди чужих народов. Не стало ее закона и прорицателей ; они не удостаиваются более видений от Громовержца (рис. 61).
 Рис. 61. Curia Isiaca (церковь Изиды) в Помпее по рисунку 1851 года |
«Безмолвно сидят на земле старцы разрушенной столицы. Дочери Столбного города опоясались веревками и посыпали пеплом свои макушки.3) Девы Города святого примиренья опустили свои головы к земле. Мои глаза истощились от слез, вся внутренность волнуется во мне. Мое сердце хочет вылиться на землю от гибели дочери моего народа, видя, как ее дети и грудные младенцы умирают среди городских улиц от голода.
— Дай хлеба и вина!—просят они, умирая, и не получают.
«Прохожие только всплескивают руками, свищут и качают головами. Они говорят о дочери Столбной горы:
— Это ли город, который называли совершенством красоты?
«Совершил Громовержец то, что определил, исполнил свое слово, изреченное в древние (!) дни, разорил город без пощады. Лей же ручьем слезы день и ночь, дочь Столбной горы, и не давай себе покоя, не закрывай твоих очей! Рыдай ночью каждый час, изливай свое сердце перед лицом Громовержца. Простирай к нему свои руки и говори:
—«Посмотри на нас, Громовержец! Кому ты делал так, чтобы матери ели свой собственный плод, ели вскормленных ими младенцев? Какому народу ты делал так, чтобы погибли его священники и прорицатели в самом твоем святилище?
«Дети и старцы лежат на земле по улицам. Мои девочки и мальчики погибли. Ты убивал их в день твоего гнева без пощады. Все ужасы собрались как на праздник в день твоего гнева, Громовержец, и никто не спасся, никто не уцелел»!
3) Отмечу, что посыпание голов пеплом в знак скорби тоже должно вести начало от извержений Везувия, с их огромным количеством пепла на спасшихся, а избиение камнями грешников должно исходить от их воображаемого избиения вулканическими камнями, как бы летевшими с неба.
Из главы 3.
«Я, человек, испытавший горе от гнева Громовержца. Он повел меня (в день извержения) не к свету, а в тьму; он бросил меня во тьме в яму, как давно умерших преградил падающими каменьями (вулканического извержения) дороги к выходу; он спутал мои пути, натянул свой лук (в облаках) и поставил меня как бы целью для своих молний.
«Он выбил камнями (так называемыми lapili Везувия) мои зубы и покрыл меня пеплом... «Он закрыл себя о6лаrом, чтоб не доходила до него наша мольба» (44). Хлынувшая вода поднялась до самой моей головы, и я думал, что уже погиб (54). Но я призвал из глубины твое имя и ты услышал мой голос» (56).
Из главы 4.
«Ах, как камни нашего святилища раскиданы по всем перекресткам! Как питавшиеся сластями изнемогают теперь на улицах, а воспитанные в багряницах лежат прижатые к навозу! Наказание нечестия дочери моего народа превышает казнь за грехи Содома (Стабии), ведь тот низринут мгновенно и человеческие руки не касались его!
«Знатные женщины и девы Столбного города были чище снега, белее молока: их губы были краше коралла, глаза как (синие) сапфиры, а теперь их лица темнее всего черного, их не узнать умерших на улицах: кожа прилипла к их костям и стала суха, как у дерева.
«Громовержец излил на них ярость своего гнева, он зажег на Столбной горе огонь (рис. 62), который пожрал ее до основания, и все это за грехи ее лже-пророков, за беззакония ее (арианских) священников! Они бродили теперь по улицам, как слепые, оскверненные своею кровью, так что невозможно было прикоснуться к их одеждам.
 Рис. 62. Извержение Везувия в 1858 году «ночной вид». |
—«Сторонитесь, поганые!—кричали им все.—Сторонитесь, сторонитесь! Не прикасайтесь к нам!».
«И они уходили в смущении, а в народе говорили:
«Хоть эти и успели убежать, но и их уничтожит Громовержец. Не помилует!.. Их не будет более!»...
А далее, в главе 5 и последней, идет уже рассказ о последующей жизни убежавших из разрушенной землетрясением «столицы».
Из главы 5.
«Мы стали сиротами, без отца; матери наши как вдовы. Мы платим за воду, которую пьем, за дрова для варки нашей пищи. Нас гонят в шею, и мы работаем без отдыха. Мы протягиваем руки к миц-римцам (МЦ-РИМ) и сыновьям Вождя (АШУР), чтобы дали нам есть. Теперь уже нет наших отцов, которые согрешили, а мы все еще несем за них наказание. Рабы других господствуют над нами, и некому избавить нас от их рук. Кожа наша почернела от жгучего голода как (закопченная) в печи. Наши князья повешены, наши старцы не уважены, мальчиков берут вертеть жернова, а подростки падают под ношами дров. Прекратилась радость нашего сердца, хороводы наши обратились в сетование.
«Горе нам за то, что мы согрешили!»
* * *
Таков знаменитый «Плач Иеремии».
* * *
Нам говорят, что тут описано не разрушение большого города при извержении первоклассного вулкана, а нападение месопотамцев на Палестину и увод в плен ее жителей... Но где же тут что-нибудь похожее на это? Ни о каком нападении земного врага, ни о какой осаде со стенобитными орудиями и другими реальными подробностями древних войн здесь нет даже и намека... Все сделал один Громовержец!
Надо же нам, наконец, при чтении библейских описаний серьезно отучиться от обычая понимать не то, что читаем, а что нам внушили наши предшественники. Это совсем похоже на то, как загипнотизированный смотрит перед собой и видит, например, на шее своей жены не человеческую голову, а лошадиную. Надо, наконец, приучиться читать библейские книги так же, как мы читаем все остальные, и это будет лучше и для теологии.
Возьмем хоть этот «Плач», когда вы его читаете с моей точки зрения. На вас нападает ужас от реальности описания результатов страшного землетрясения, а продолжайте понимать этот рассказ, как прошлые теологи, отнесите его к маленькому невинному холмику внутри стен современного Эль-Кудса, который вы легко перейдете в задумчивости, даже и не обратив на него внимания, и все здесь для вас будет даже и не «плачем», а только нелепым стилистическим упражнением, неслыханно экстравагантным приемом ходульного писательства, придуманным неизвестно для чего и почему.
Представьте, например, что вы житель Якутской области и что к вам, при императоре Николае, привезли политического ссыльного.
— Расскажите,—говорите вы ему,—как вас арестовали, как везли сюда?
А он отвечает:
— Ай, как это было! Илья пророк налетел на меня в туче, он избрал меня целью для своих молний, сжег целый холм пламенем своего гнева; он обсыпал мне голову пеплом, выбил зубы каменьями. Я бросился бежать, а он покрыл мне мраком дорогу, чтобы спутать путь к выходу; закрылся облаком, чтобы не слышать моих воплей. Я упал в яму, и нахлынувшая вода дошла до моей шеи, но я воззвал к нему из ямы и вот—очутился здесь, в Якутске, и все прохожие свистят и смеются, слушая мой рассказ!
Что бы сказали вы ссыльному на это? Вы, конечно, пошли бы искать врача, думая, что приезжий сошел с ума.
И вот я здесь говорю вам только одно:
— Это писал не сумасшедший!
А если так, то дело здесь может идти лишь о страшном историческом извержении Везувия, погубившем Помпею. Никакого другою извержения, даже отдаленно похожего на описанное, не было в этническом бассейне Средиземного моря со времени ледникового периода, а тогда еще не существовало никаких городов. Встав на такую реалистическую точку зрения, мы сразу увидим здесь не только художественное описание гибели Помпеи, но и очень интересный этно-психологический памятник древности.
Обратим внимание на положение священников бога Громовержца, который и здесь называется прямо Иовисом (ИЕВЕ, т. е. библейским богом-отцом, одноименным с италийским Иовисом Патером, т. е. Юпитером (рис. 63). Ведь средневековые верующие действительно верили тому, что ничего не происходит без божьей воли и что эта воля открывается богом его посвященным (священникам) для того, чтобы они заранее предостерегали свою паству и этим спасали ее от бедствий. От этого и давались им титулы «спасителей», как сохранилось до сих пор за евангельскими посвященными.
 Рис. 63. Образчик помпейской стенной живописи. Громовержец, Трон и подножная подставка покрыта золотою краскою. Мантия Фиолетовая с голубым отливом. |
И вот совершенно неожиданно, когда все «посвященные» сидели себе спокойно на порогах своих святилищ, бог-отец вдруг до того на что-то рассердился, что превратил в развалины весь город, не пощадив не только своего храма и своих посвященных, но и никого из их паствы, даже грудных детей!
Каково стало в этот миг положение уцелевших священников, утверждавших ранее, что бог Громовержец находится с ними в непосредственных сношениях через свои знамения на небесах?
Чем глубже была пера в них у окружающих людей, тем глубже стало разочарование. Из пророков и посвященных они превратились сразу в обманщиков и шарлатанов, только надувавших население, и, очевидно, совершавших вместо священнослужения какие-то гнусные, тайные грехи, за которые пострадало все население. Почтение к ним сразу превратилось в ненависть. Более пылкие стали прямо убивать всех уцелевших из них, встречная толпа избивала их до крови, к ним боялись прикоснуться, говорили: «И их не пощадит Громовержец!»
А им что оставалось делать, как не отходить в смущении?
Какой древний автор придумал бы такое описание? Здесь виден очевидец реального страшного землетрясения, погубившего большой областной город, а не первобытный беллетрист, которому была совершенно чужды этнопсихологические проникновения до такой реальной глубины человеческой души.
Нам остается здесь решить только вопрос: к какому времени относится это описание? Гибель столицы тут происходит после гибели Гоморры и Содома, т. е. при втором страшном извержении Везувия, после чего произошла анархия в Западно-Римской (арианской тогда) империи.
Всякая идея о каком-нибудь другом вулкане—кроме Везувия— здесь совершенно исключается. Во всем Старом Свете, кроме Японии, имеются только два вулкана, у подножия которых лежат цветущие местности: это—Везувий с погребенной у его подножия Помпеей и Этна с существующей до сих пор Мессиной и другими многочисленными городками, тоже не раз подвергавшимися сильным землетрясениям.
Но Этна в Сицилии мало подходит для «плача Иеремии»: она возвышается террасами из множества отдельно стоящих гор, составляющих ее основание до 3304 метров, и при некоторой игре воображения имеет вид действительно путеводного столба на единственной древней морской дороге из Греции и Египта в Неаполь, Рим и Западную Европу. Нижний ее пояс до 700 метров высоты очень плодороден и теперь весь обработан. Второй пояс до 2000 метров высоты покрыт роскошной растительностью, а вершина вечно дымится, как алтарь богам. Однако, извержения Этны, происходящие в среднем через каждые 10 —12 лет, за весь исторический период времени до недавнего мессинского землетрясения никогда не сопровождались катастрофами, соответствующими приведенному здесь описанию. Невидимому, Этна с древнейших времен считалась не троном бога Громовержца, а только алтарем, на котором вечно курился фимиам всем небесным богам. Самое имя Этна (Etna, Aetna) тожественно с греческим этнэ (έθνη) и значит: язычница, всенародная.
Наиболее сильное извержение Этны из всех сохранившихся в летописях и продолжавшееся 54 дня было только в 1669 г. Оно уничтожило 12 небольших поселений, но «Плач Иеремии» в это время был уже напечатан в латинском издании библии, да и результаты извержения не соответствуют описанным здесь последствиям.
Древнейшее извержение Этны средневековые историки относят к 599 году до начала нашей эры, т. е. как раз к тому же времени, когда по их представлениям плакал Иеремия (около 600 г. до начала нашей эры). Однако же это поразительное совпадение никак не служит подтверждением древней хронологии, относящей ошибочно место действия в Палестину, где нет вулканов, а является лишь указанием на то, что вместе с пророчеством «Иеремии» отодвинуто было в глубину веков и перемещено событие, вызвавшее его плач. На деле же, как мы видели уже в первой книге этого исследования, автор пророчества «Иеремии» наблюдал свою комету в 451 году нашей эры, а не до нее, и, притом, когда уже бежал, вместе с остальными учеными, из западной империи в восточную, в которую и перешла на время культура запада. Значит, с новой точки зрения, здесь вписано второе страшное извержение Везувия около 420 года, после которого, действительно, и была анархия в западной империи.
А раз мы станем на эту точку зрения, то для нас сделается ясным и ряд других более мелких исторических вопросов. Действительно, мы уже отожествили и ранее библейского Давида с «Великим Помпеем», имя которого значит «великий посланник». И с этой точки зрения выходит, что Помпея—тот же самый город, как и библейский «ЭЙР-ДУД» (Город Давида) или «Город Примирения» (с Громовержцем). Значит Иерусалим и был Помпея, апостольный город греческих и арабских колонистов у подножия Везувия. Там короновались, т. е. приобретали «волею бога-громовержца» свое августейшество цари латино-эллино-сирийско-египетской империи со времени Диоклетиана (он же Помпей-Давид), впервые ставшего дарить «божиею волею», а не одною силою оружия своих войск, по произволу ставивших и низвергавших его предшественников между Александром Севером (222—235) и Аврелианом.
С этого момента и началась теократическая монархия, и вместо прежнего девиза: «кто крепче палку взял, тот и капрал» установился закономерный порядок престолонаследования, на который имели право только дети короновавшихся у «Столба Громовержца», о котором гремела слава на всех прибрежьях Средиземного моря. Этот их «столб» до того гипнотизировал всех суеверных обитателей разделенной на несколько отдельных частей огромной территории, что редко кто даже из самых популярных провинциальных полководцев осмеливался поднять оружие на «коронованного громовержцем», да если и поднимал, то ненадолго удерживался у власти, если верховный служитель Громовержца у подножия того же Везувия в городе его столба не возлагал на него руку и не мазал его головы маслом, освященным на нерукотворном алтаре. Благодаря этому стало возможным правление даже женщин, какой и явилась впервые Клеопатра в Египте, относящаяся по нашей хронологии как раз ко времени, преемников Диоклетиана.
Тогда был еще арианский период теократии, возникшей при первом страшном извержении Везувия, называвшегося до того времени Синаем, вероятно от древне-италийского слова sino (латинское sinus), т. е. Гора Недр. Со времени же этого извержения и гибели Геркуланума и Стабии (Содома и Гоморры), бывшего, вероятно, около 284 года. Везувий получил название Хорива (латинское horribilis—ужасный), под которым и сохранился в библейской книге псевдо-Второзаконие.
Таким Везувий оставался слишком 100 лет, как незыблемый оплот власти единого бога—громовержца, бога-отца, низвергнувшего всех остальных богов. Это был период торжества закона Арона, т. е. Ария, закона в десяти заповедях, написанного им будто бы но повелению Громовержца на Гремящей горе, на двух знаменитых «скрижалях завета».
Где теперь эти скрижали? Как могла погибнуть такая драгоценность, не оставив даже ни одной строки воспоминания о том, где произошло подобное небывалое в теологии трагическое событие?
С нашей точки зрения все это вполне понятно: обе скрижали были погребены под пеплом, засыпавшим Помпею около 420 года, и могут быть откопаны когда-нибудь.
В то время арианский закон поклонения единому богу-отцу был уже несколько подорван, повидимому, новым, хотя бы и меньшим землетрясением, происшедшим в области флегрейских полей, несмотря на всеобщее поклонение там единому Громовержцу.
— Зачем он низвергает свой собственный алтарь у подножия своей горы?—спрашивали поклонники грозного бога.
— Очевидно,—отвечали они себе,—за какие-то тайные грехи его священников.
Священники, оправдываясь, говорили:
— Это неверно. Народ наказывается за грехи его царей, а не за наши.
Но это не поправляло дела, так как и те и другие были «помазанники», а кроме того, почему же посвященные не предупредили об этом заранее народ?
В половине IV века появился,—как мы уже знаем,—новый учитель «из царского рода», которого жития святых называют «Великим царем», а евангелия—«Спасателем» и «Человечески» сыном», и начал говорить, что арианство не выдерживает критики и что «город святого Примиренья», т. е. Помпея, будет разрушен новым землетрясением, несмотря на его алтари. Он повидимому отнес это к 21 марта 368 года, когда по его расчетам должно было наступить полное лунное затмение, в самый день равноденствия. Его потащили за это на гору к столбу дыма над Везувием, и, может быть, просто привязали к горе, чтобы он погиб первый в предсказанную ночь, но затмение произошло без извержения.
— Огонь,—говорили все его сторонники,—не посмел его пожрать, и Громовержец отменил из-за него свой приговор. Учитель был снят с горы в беспамятном состоянии, сочтен за мертвого, и Iосиф Аримафейский, что значит Кратер громовержца, Лев могилы господней, принял его к себе. Но там он очнулся в (побывав в подземном царстве!) «вышел на третий день», и удалился из города цезарей (т. е. из столицы) тоже в «город цезарей», в Кесарию, на греческий восток. Так в Малой Азии началось апокалиптическое христианство, с поклонением ему, как богу-сыну, вместо бога-отца, губящего свои города. И это представление о бесполезности молиться Громовержцу так распространилось, что и до сих пор на всем православном востоке нет ни одного храма, посвященного богу-отцу, а только богу-сыну («спасу»), его матери и разным его святым.
Я чувствую, что это мое представление о «распятии Иисуса» может быть принято с первого, поверхностного взгляда за простую фантазию. Но так ли это в действительности? Если мы вдумаемся серьезно во все предыдущее, то выйдет совершенно наоборот.
Как геометр, усвоив какую-либо теорему и видя ее доказанной, кладет ее в основание своих дальнейших соображений относительно пространственных соотношений, так поступал и я. Сделав предположение, что гора Сион есть Везувий, я доказал это прямым наложением его описания в библии на описание Везувия у современных геологов (и еще раз докажу иначе в последней главе). Я доказал это затем и отрицательным путем, указав на невозможность существования когда бы то ни было такой горы ни в Палестине, ни в какой-либо другой части Старого света, кроме Японии с ее Фузи-Ямой, тоже считающейся (и по той же причине) священной горой у японцев, с храмами у ее подножия. Я пришел таким образом к основному своему выводу: Сионом библейских пророков мог 6ытъ только Везувий.
Здесь я на твердой почве. А если так, то я делаю и дальнейшие выводы:
Библейским Городом Успокоения4) мог быть только «апостольный», процессионный по-гречески и «трубный» по-латыни город, вблизи Везувия, так как таково значение слова Помпея на двух последних языках. Прозвище «здесь увижу покой» Помпея могла получить благодаря тому, что в этом месте надеялись найти себе успокоение беглецы из разрушенных первым землетрясением поселений у святилища до-Диоклетиановского главного бога флегрейских фумаролл—Хроноса или Сатурна, превратившегося в низверженного сатану, вероятно именно по причине разрушения его владений при Диоклетиане более могущественным Иовисом-Громовержцем, на которого он будто бы восстал и к культу которого тотчас перешло уцелевшее население.
Этот Сатурн (ШТН или СТН—сатана) впервые упоминается в библии лишь в книге «Паралипоменон» в таком виде:
«Восстал Сатурн (сатана) на богоборцев и побудил Давида (т. е. Диоклетиана-богопризванного) сделать перепись народа... И было всех богоборцев, (т. е. иовианцев) миллион, из которых 100 тысяч годных для войны, а из богославцев (т. е. эллинов, которые все не были пересчитаны за отдаленностью) было 470 тысяч, годных для войны. Только церковный причт (левиты) и сыны бога Она5) не были исчислены Божиим Отцом,6) которому поручил перечисление Давид, хотя это было тому противно.
4) Слово Иерусалим на библейском языке значит «здесь у вижу мир» или «здесь найду покой», а по греко-еврейски значит: «священное успокоение».
5) Слово Бен Они (БН-АУНИ)—значит сын бога Она, а другое прозвище этого сословия было БН-ИМИН, т. е. сыны правды (правой руки).
6) ИУ-АБ = АБ-ИЕ, по-гречески Авия, который был отцом Асы, т. е. Иисуса, женившись на Марии, повидимому дочери Лициния-Антония от знаменитой Клеопатры, как еще будем иметь случай говорить далее.
Но «такое дело было неприятно и для очей Громовержца (21,7)... Давид (Диоклетиан) поднял свои глаза и увидел вестника Громовержца (в виде новою дымового столба над Везувием), стоящего между небом и землей с мечом в руке, т. е. с кометой Галлея, проходившей в 296 году весной через Андромеду, Рыб, Львов и Деву к ногам Большой Медведицы). Вестник Громовержца встал над городом у молотившего (клокотавшего) тогда гумна Владыки ковчега (АРНН), поклонника Иовиса (21,15).
—«Продай мне место под твоим гумном,—сказал ему пришедший Давид-Диоклетиан.—Я построю на нем жертвенник Громовержцу».
«Он пожертвовал на него 600 сиклей золота и, соорудив жертвенник, принес на нем жертвы всесожжения и жертвы умиротворения. Он призвал Громовержца, и тот ответил ему огнем с небес на жертвенник и повелел своему вестнику вложить меч в ножны.
Рис. 64. Ставрос (кол, крест) — по-гречески и Сион (столб) — по-библейски над Везувием при извержении 1822 года, облачный днем и огненный ночью. |
«Палатка Громовержца,—продолжает библия,—которую сделал Моисей в пустыне Столбной горы, и жертвенник всесожжения находились тогда в кратере (crater = ГБЭУН = чаша) у Холма (21.29)», т. е. в том доисторическом огромном кратере Везувия (рис. 64), в средине которого вырос новый кратер, погубивший потом Помпею.
Где здесь фантазия?—спрошу я.—Здесь первое реалистическое объяснение совершенно непонятных ранее мест в библейских книгах. Не одна фантазия есть также и моя гипотеза, что легенда о «распятии великого магистра», как называют ученики своего «Спасителя» в латинской версии евангелий, возникла из действительного прикования какого-то реального и великого по тому времени ученого к лавовому подножию огненно-дымового столба Везувия, т. е. к его Сомме.
Ведь этот столб у греческих: колонистов Неаполитанского залива и не мог называться иначе, как ставрос, т. е. шест, кол. А в греческом подлиннике евангелий везде и говорится, что «учитель» был приставлен к ставросу (σταυρός)
Если б дело было на отдаленных берегах Мертвого моря в Азии, то такое выражение, как я уже достаточно показал в первой книге настоящего исследования, пришлось бы понимать в буквальном смысле, что он был посажен (как это и делали не раз восточные самодержцы со своими врагами) на заостренный кол, вбитый в землю, при чем острие кола, войдя в прямую кишку и прорвав внутренности до легких, медленно убивало человека в страшных, мучениях. Однако всеобщее распространение христианства было бы совершенно непонятно в этом случае, без вмешательства оккультных сил.
Теперь же, когда мы видим, что место действия было на Везувии, и знаем его характеристический ставрос. нам нет нужды искать другого ставроса для греческого текста евангелий. Вот почему и в известном христианском гимне, который при правильном переводе с греческого приходится читать:
Столбу твоему
Поклоняемся, Христе.
И святое достояние твое
Поем и славим, —
выражение столб надо понимать не вульгарно, в смысле заостренного кола, на который вочеловечившийся бог позволил людям посадить себя, чтобы они искупили этой новой мерзостью все свои прежние грехи, а в смысле столба дыма, появившегося над Везувием и принятого за предвестник его нового страшного извержения, но не сделавшего стране вреда, когда привязали или приковали у его подножия изучавшего его знаменитого мага и врача. Отсюда же и обычай столпничества, т. е. сиденья на высоком столбе, возникший в V веке.
Здесь остается только объяснить, почему этот облачный днем и огненный ночью столб обратился в латинской традиции в крест (crux). На такой вопрос я отвечу другим:
— Почему латинская надстрочная буква Т, как раз представляющая профиль ставроса над Везувием (рис. 64), превратилась в латинской скорописи в t, т. е. в крест?
Очевидно, то же было и в данном случае. Первоначальный символ христианства—столб (сион, ставрос)—и был на своей родине изображаем в форме буквы Т, у подножия которого был привязан или прикован к горе, подобно Прометею, «древний великий учитель». А потом, когда очевидцы перемерли и потомки перестали ясно представлять исчезнувший ставрос над Везувием, его реальный вид стал постепенно метаморфизироваться в человеческих воображениях при многочисленных словесных переходах из одних голов в другие.
«Столб» стали представлять в вульгарном смысле «бревна», и начали приковывать «учителя» к его верхней перекладине вместо подножия, а затем понизили и перекладину, и вот получилась величайшая этно-психологическая неправдоподобность: идея о том, что первые последователи Иисуса не нашли ничего лучшего для своего поклонения и своего символа, как деревянный столб, на котором враги повесили их бога, или, еще лучше, заостренный кол, на который они его посадили!
Вот где обнаруживается при беспристрастном исследовании чистая фантазия, и при том самая дикая!
С новой же точки зрения христианство возникло в средине IV века, в центре тогдашней цивилизации, в апостольном и трубном городе—Помпее, в той же местности у великого вулкана, где возникло перед ним в конце III века нашей эры и арианское единобожие (иудейство). И если мы посмотрим на религиозные центры ацтеков и японцев, то увидим, что и в этих бассейнах независимой культуры гигантские вулканы и землетрясения играли первоклассную роль в развитии религиозных представлений.
Вулканизм—это—общее правило возникновения всех широко распространившихся религий, выходящих из рамок шаманства.
Но несмотря на «чудесное спасение Великого учителя», прикованного к жерлу действующего вулкана, арианство на своей родине все же оставалось незыблемым в продолжение всего IV века. Громовержец только грозил клубами дыма своему народу, но не наказывал его сильно вплоть до 420 года, когда вдруг так за что-то рассердился, что одним ударом вдребезги разбил и засыпал пеплом и свой «Апостольский город», и его окрестности, и весь «свой народ» заставил разбежаться по чужим народам. Понятно, что после этого арианский культ не мог уже держаться в Италии и вместе с ламентациями беглецов, в роде приведенного нами библейского «Ай, как!» привел к замене чистого арианства мессианством—с одной стороны, а с другой—апокалиптическим христианством на астрологической подкладке.
Все это так логически вытекает одно из другого, что невольно хочется сейчас же перейти к другим предметам моего исследования. Доказывать еще новыми способами, что библейский Сион был Сомма Везувия, а библейский Иерусалим—Помпея, при беспристрастном отношении читателя к вышеизложенному,—нет никакой нужды. Но я хорошо знаю, что большинство моих читателей еще не освободили своих голов от гипноза школьных внушений, и им почти невозможно сразу встать на новую точку зрения. Вот почему я переберу здесь и другие места библии и евангелий, где упоминается об Иерусалиме и Сионе, и объясню, как их надо понимать.
Отожествление Давида с Великим послом (великим Помпеем), а Помпея с Диоклетианом Божественным, было сделано мною чисто астрономическими способами, наложившими хронологически всех потомков Давида на потомков Помпея, а потомков Помпея на потомков Диоклетиана.7) Усвоив эту точку зрения, переведем лишь с подстрочными вставками на наш язык следующие места:
7) См. Христос. Первая книга—Небесные вехи земной истории человечества. Часть III, гл. II и III.
Во II книге Самуила (11.5,7):
«Давид (Диоклетиан, он же Помпеи) взял крепость Столбной горы (ЦИУН). Это город Давида» (т. е. это город Помпея).
В I книге Паралипоменон:
«Пошел Давид (т. е. Диоклетиан-Помпей) и все богоборцы к городу Иовиса (ИВУС), где обитали иевуссианцы (т. е. поклонники Иовиса-Юпитера), коренные жители той страны. Иовиссиаицы сказали им:
—«Не пустим!»
«Но Давид (Диоклепшан-Помпей) взял их крепость Столбную гору (ЦИУН) и сказал:
—«Кто прежде всех поразит иовиссианцев, тот будет военно-начальником».
«Первым вошел на стену крепости Божий Отец (Иу-Аб) и стал главою.
«Давид (Помпей) стал жить в Столбной крепости (Сионе), почему и назвали ее городом Давида (Помпея). Он окружил ее стеною, начиная от Млуо (Млуа), а божий отец возобновил остальные части города. Давид (Помпей) возвышался все более и более, потому что с ним был «бог небесных воинств» (I, Ц. 11,9).
В 1 книге «Цари»:
«Собрал Соломон (т. е. Констанций Хлор, он же Юлий Цезарь) старейшин Богоборца в город Святого Примиренья (Иерусалим), чтобы перенести туда ковчег завета Громовержца со Столбной горы. В ковчеге ничего не было, кроме двух каменных скрижалей, которые положил туда Моисей на вершине горы Хорив (horribilis I Ц. 8,9). Его принесли в храм в святое святых, под крылья херувимов, и когда вынесли из святилища, облако (вулкана) наполнило весь дом Громовержца» (8.10).
И еще во 2-й книге Паралипоменон—дословно то же самое, что и в книге Цари (5. 10—13).
Вот и все, что есть о Столбной крепости (Сионе) в библейских исторических книгах.
Всего четыре фразы, между тем как именем ее полны пророчества и псалмы.
Есть ли в них указания на то, что гора Сион была вулкан т. е. Везувий? Есть, и не мало.
Вот, например, в пророчестве Иса-ия, которое по его астрономическим местам (см. кн. I) я отношу к 442 году нашей эры. «Горе грешному народу, горе племени, обремененному беззаконием, сынам предателей! (1.4).
«Во что еще бить вас, продолжающих свое возмущение? Ваша земля пуста; ваши города пожраны огнем, и дочь Столба (т. е. мессианская церковь) осталась как шалаш в винограднике, как осажденный город. Если бы Громовержец, бог воинств, не оставил от нее остатка, то она сделалась бы тем же, чем Содом (СДМ) и уподобилась бы Гоморре (ЭМРИ) (1.8). Как верная столица стала проституткой! В ней обитала правда, а теперь убийцы! Серебро твое стало изгариной; вино разведено водой» (1.22).
А в конце этого пророчества (62.11) мы видим и утешение: «Скажите дочери Столбной горы: «вот идет твой Спаситель! С ним его награда и перед ним его возмездие».
Все это показывает, что население Столбной горы было лишь рассеяно землетрясением и извержением Везувия, но не уничтожено, как мы и видим и при раскопках Помпеи, где осталось лишь немного скелетов и признаков трупов.
«Вот раздается голос грома из престольного города,—продолжает автор,—голос из храма, голос Громовержца, воздающего возмездие своим врагам! Она (гора) родила, не мучаясь родами, и прежде наступления болей вдруг разрешилась. Кто слыхал это? Кто видал подобное этому? Рождает ли земля в один день? Рождался ли весь народ сразу, как рождает мать Столба тысячи (камней), едва почувствовав наступление болей?» (Ис. 66,8).
«О, страна, посылающая послов на кораблях по морю и в тростниковых судах по рекам! Наблюдайте все обитающие во вселенной, когда знамя поднимется на этой горе, и слушайте, когда раздастся на ней звук трубы! Как только цветок виноградных лоз сделается ягодою, бог обрежет лозы ножами, и все будет оставлено хищным горным птицам и земным зверям. Тогда на месте Громовержца, бога небесных воинств, на Столбной горе будет принесен ему дар от (готского) народа, имеющего высокий рост и гладкую кожу, народа великорослого и завоевательного, страшного от начала и доныне, страну которого пересекают реки (18.7).
«Вот раскрылись небесные оплоты, и колеблются основания земли. Вся земля обрушилась, разбита вдребезги, сильно потрясена. Она шатается, как пьяный, падает и не встанет больше. Ее тяготят беззакония, совершающиеся на ней. Накажет Громовержец небесные силы на небе и земных царей на земле. Они будут собраны вместе, связаны и заключены в темницы и наказаны через много дней. Устыдятся (покраснеют) луна и солнце, когда Громовержец будет царствовать на Столбной горе в городе Возлюбленного (Помпее) перед его пресвитерами (24.28). Громовержец, бог небесных воинств, сойдет вниз воевать за Столбную гору и за ее холмы. Вождь (ашур) падет от нечеловеческого меча, его юноши станут податью и его князья будут дрожать перед знаменем Громовержца, имеющего огонь на Столбной горе и место огня в городе Возлюбленного (Помпее) (31.4).
«Алтарь бога, алтарь бога!8) Горе городу—жилищу Возлюбленного, хоть и совершают в нем свои крути праздники из года в год. «Я ополчусь против тебя,—говорит Громовержец.—Ты будешь говорить глухим голосом из-под земли (рис. 65), твоя речь, идущая из-под праха, будет как у чревовещателя, она будет похожа на шопот. И это свершится внезапно в одно мгновение. Громовержец, бог воинств, накажет тебя в громе, буре, вихре, землетрясении, великом шуме (лавы) и пожирающем огне. И множество народов, враждующих против твоих укреплений и угнетающих тебя, тоже станут тогда как сон, как ночной призрак. Так будет со всеми, восставшими против моего Столба» 29.8).
8) ארי־אל (АРИ-ДЛ)—алтарь бога, созвездие жертвенника (АРА), созвучно с арианинским жертвенником.
Если всех этих цитат, показывающих, что библейская Столбная гора (Сион) есть Везувий, а следовательно и Иерусалим, лежащий по библии у ее подножия, есть Помпея, еще недостаточно для полного убеждения в этом, то я не знаю, чего же еще нужно!
Вот здесь план Помпеи, взятый мною из старинной (1856 г.), но чрезвычайно интересной книжки Классовского, а вот, рядом с ним, и план библейского Иерусалима с древней мозаики на о-ве Мадере. Разве это не одно и то же, если вы примете во внимание, что мадерский план сделан не по съемке, а по старым воспоминаниям (рис. 65 и 66)?
 Рис. 65. План Помпеи. |
 Рис. 66. Часть древней мозаики на о-ве Мадере, показывающая стены, ворота и главные улицы «Города Святого Примирения». Более походит на план Помпеи, чем на те остатки, которые находят кое-где под Эль-Кудсом и считают за «Иерусалимские старые стены». Странно, что остров Мадера... Поиск в интернете даёт город Мадаба, где в 1896 году найдена мозаика на полу. VVU |
Но продолжим и далее.
Об этой же Столбной горе говорится и в пророчестве «Бог Громовержец (Иоил)», тоже повидимому уже после катастрофы.
«Трубите трубою на Столбной горе, поднимайте тревогу на святой горе! Да трепещут жители земли! Близок день Громовержца, день тьмы и мрака, облака и тумана! Как утренний свет распространяется в высоте многочисленное и сильное войско, какого не было от века и не будет после в роды родов (рис. 67). Перед ним все пожирает огонь, а за ним опаляет пламя. Перед ним страна как райский сад, а после него пустыня, и никто не убежит от него! Трясется земля, зыблется небо, помрачается солнце и луна, и звезды теряют свой свет. Громовержец загремел перед своими многочисленными полчищами, могущественными в исполнении его слова. Велик день Громовержца, он очень страшен, и кто выдержит его? Трубите же трубою на Столбной горе, назначьте пост и объявите торжественное собрание. А вы, дети Столба (игра слов: дети креста, так как греческий ставрос уже трансформировался в крест), радуйтесь и веселитесь за Громовержца, вашего бога, он даст вам наставника правды» (2.1—15).
 Рис. 67. Извержение дыма, паров и ядовитых невидимых газов из Везувия в 1881 году. |
Аналогичное находим и у Михея.
«Вот Громовержец сходит со своего места и попирает земные высоты. Под ним тают горы и долины распадаются, как воск от огня, как потоки воды, падающие с крутизны (1.3).
«Выслушайте меня, вожди дома Богоборца, созидающие себе Столб (крест) посредством кровопролития и город Давида неправдою. Из-за вас Столбная гора будет вспахана как поле (рис. 68) и город Давида обратится в развалины» (3.9).
 Рис. 68. «Столбная гора, ставшая как вспаханное поле» (Михей, 3,9), после того как но ней протекла разлившаяся лава Везувия, оставив на поверхности почвы свои шлаки (образчик глыбовой лавы). |
Само собой понятно, что здесь под формой пророчества говорится уже о совершившемся факте. А далее идет и настоящее «пророчество», которое, понятно, не сбылось:
«Но потом божия гора будет поставлена во главу гор. Со Столба придет закон, и из города Возлюбленного божье слово (4.1—4). И будет Громовержец царствовать на Столбной горе отныне и во-веки».
«О, башня моего пастбища, холм Столбной горы! К тебе возвратится прежнее владычество, и к городу Возлюбленного—царство. Страдай теперь, дочь Столба, ты будешь жить в поле, дойдешь до Врат Господних (Рима) и там будешь спасена, а потом встань и молоти! Твой рог я сделаю железным, твои копыта медными, и ты сотрешь многочисленные народы и посвятишь их богатства властелину всей земли. А теперь обложат вас осадою и будут бить Судью богоборцев тростью по щеке» (4.14).
Здесь я нарочно рассмотрел более поздние исторические воспоминания о Столбной горе, написанные уже после катастрофы, чтобы определить но ним, что дело идет именно о Везувии.
Но раз мы знаем уже, с чем мы имеем дело, нам интересно пересмотреть и те воспоминания о Везувии, которые могли быть и IV веке, после того как первая катастрофа при Арии послужила к установлению арианского единобожия, а второй катастрофы, послужившей к установлению апокалиптического христианства, еще не произошло.
Мне кажется, прежде всего, что такое место есть в пророчестве Сафония:
«Ликуй, город Столбной горы! Торжествуй, богоборец, веселись и радуйся от всего сердца, город Давида! Отменил Громовержец свой приговор над тобою, прогнал твоего врага (вероятно прошло благополучно небольшое извержение Везувия). Громовержец, твой бог, силен спасти тебя! Он будет радоваться твоей радости, заботиться о тебе по своей любви» (9.17).
Затем мне кажется, что и в пророчестве «Спасение Громовержцем (Исайя)» есть вставки строк, которые написаны другими авторами, жившими до катастрофы, или, наоборот, которые попали сюда, когда уже перемерли все пережившие катастрофу, и писатели стали относиться к делу аллегорически. Таковы, например, строки:
«Веселись, живущая у Столба! Посреди тебя великий святой богоборца (12.6).
Рис. 69. Ставрос (кол, крест)—по-гречески и Сион (столб, путеводный знак) по-еврейски, над Везувием при извержении 1822 года, облачный днем и огненный |
«Громовержец утвердил свой Столб, им будут защищены угнетенные из его верных (14.32).
«Взойди на высокую гору, благовестник Столба, скажи богославным городам: вот ваш бог (40.90).
«Пробудись, пробудись, Столб! Развяжи узы на твоей шее, пленная дочь Столба! Как прекрасны на горах ноги вестника, говорящего Столбу: «твой бог воцарился!» (52.4—8).
«Поднимись и светись, Столб! (Рис. 69.) Мрак покроет землю, а над тобой воссияет свет. Смиренно придут к тебе сыновья твоих притеснителей, припадут к твоим стопам презирающие тебя и назовут тебя крепостью Громовержца, Столбом богоборческого святого» (60.14).
Мне остается только привести важнейшие места о «Столбной горе» в псалмах. Даю их по еврейской нумерации (греческая будет на единицу более).
Возможно, что Столб Везувия и здесь смешивается уже с тем ставросом, который по-гречески значит столб, а переводится у нас крест. Ведь если Иерусалим была Помпея, то и Везувий была Голгофа.
«Зачем возмущаются народы, и цари земли и вельможи совещаются против Громовержца и его Христа? Он поставил своего царя на Столбе, своей святой высоте, и сказал ему: ты сын мой, я дам народы тебе в наследство до пределов земли. Ты поразишь своих врагов железным посохом, и разобьются они, как глиняные горшки (2.6, прямо из Апокалипсиса!).
«Воцарился Громовержец! Вокруг него облако и мрак, перед ним идет огонь и сожигает его врагов. Его молнии освещают вселенную. Земля трепещет, видя его. Тают, как воск, горы перед лицом властелина всей земли. Возвещают правоту его небесные сферы, и видят все народы его славу. Поклонитесь ему, все боги! Услышал его и возрадовался Столб, и возвеселились богославные девицы о его правом суде (97.8).
«Как хорошо жить братьям вместе! Это как роса горы Мон (mons), сходящая на гору Столба, потому что там утвердил Громовержец свое благословение, вечную жизнь (132.2).
«На реках Врат Господних мы сидели и плакали, вспоминая о Столбной горе. Мы повесили на ивах наши арфы. Наши пленители говорили нам, насмехаясь:
«Спойте-ка нам теперь из песней Столбного города» (137.1—3).
А вот и два другие места из псалмов, где этот «Столб» кажется уже астрализованным и попал с вершины Везувия на кристаллическое небо древних.
«Надеющиеся на Громовержца подобны Столбной горе, которая не колеблется, а пребывает вечно (125.1).
«Услада всей земли гора Столба (отрог Млечного Пути у коллюлюра, зимнего солнцестояния?). На северной стороне ее—город Великого царя (северный полюс неба?). Вот собрались к нему цари (планеты ?) и обратились в бегство (начали попятное движение, как 6ывает с Марсом, Юпитером и Сатурном в июне, когда они собираются у Млечного пути близ Змиедержца). Их объял трепет. Бог сокрушил восточным ветром корабли Тартеса (созвездие Корабля потонуло в лучах зари). Так,—продолжает автор,—мы увидели в городе бога небесных воинств (небе) все то, что нам рассказывали (предки). Обойдите же вокруг Этого Столба (Колюра зимнею солнцестояния) и сосчитайте его укрепления, чтобы пересказать поздним поколениям» (48. 2—11).
Такое состояние неба по моим вычислениям было только в июне 453 и 691 годов нашей эры.
Теперь я перебрал в библии все существенное, что есть в ней о Сионе, и неужели сам читатель не узнал до сих пор во всех его описаниях Везувия? Неужели он все еще утверждает, что это—мирный, спокойный холмик в современном Эль-Кудсе?
«Се лев, а не собака»—сказал бы тут даже и сам знаменитый Кузьма Прутков, утверждавший, что если на клетке, в которой сидит лев, написано со6ака, то не надо верить своим глазам, а только надписи. А если это Везувий, то, как я уже говорил, и Иерусалим, лежавший у его подножия, была Помпея. Слово Иерусалим значит Святое Успокоение, и это прозвище было в таком случае дано Помпее потому, что ее основатель Давид-Помпей думал, что Громовержец успокоился и не будет более подбрасывать кверху гору, на которой ему воздвигнут алтарь. Латинское имя Помпея значит не только посланнический город, но и трубный город, потому что над ней трубил время от времени Везувий, требуя новых жертвоприношений Громовержцу. 9) Только с этой точки зрения становятся понятными некоторые странные бытовые черты его обитателей.
Почему, например, жители «Иерусалима» избивали камнями своих нечестивцев? Я уже говорил, что это для того, чтоб предотвратить их избиение Громовержцем посредством везувианских лапиллей, т. е. камней, падающих в бесчисленном количестве и на правых, и на виноватых при извержениях Везувия.
9) По-гречески помпэ (πο̃μπή) значит послание, апостольство, а по-латыни pompa значит труба, а переносно—трубная торжественная процессия.
Почему они посыпали пеплом свои головы в случаях печали?—Я уже говорил, что это было воспоминание о том, как Громовержец посыпал пеплом головы всех спасшихся от гибели при разрушении. Это было в их глазах как бы предохранительное средство от более страшного наказания камнями. В окрестностях Мертвого моря и во всей Сирии оба эти обычая были бы совершенно необъяснимы.
Попутно становится понятным также и установление законом Арона-Ария приношения овнов и тельцов в жертву всеcожжения, что было очень невыгодно для священников, которые в противном случае ели бы их сами, а тут только теряли свое потенциальное добро. С нашей натуралистической точки зрения это произошло от того, что при гибели Стабии или Геркуланума при Диоклетиане и Констанции Хлоре, при первом ужасном извержении Везувия, когда большинство жителей успели убежать, был сожжен лавою и раскаленными газами вулкана весь скот, как пасшийся на склонах, так и остававшийся в городе, потому что беглецы не успели его, конечно, захватить. Мы ведь знаем, что при пожарах овцы и коровы совершенно цепенеют от ужаса и остаются на месте, так что их часто невозможно бывает вытащить из дворов, несмотря на то, что в их отворенные ворота еще могут входить и выходить люди. Очевидно, то же самое, но в небывало огромных размерах, произошло и тогда. И вот согрешивших чем-нибудь стали принуждать сжигать в жертву за грех «перед лицом Громовержца» сначала может быть и весь свой скот, потом первенцев от него, потом только куски их жира, из которых стали делать сальные свечки, превратившиеся у нас, после забвения их древнего происхождения, в восковые. А топленый жир овнов и тельцов, сгоравший по той же причине у ариан в чашечке со светильней, прислоненной к ее стенке или посаженной на каменном или металлическом поплавке, превратился в лампады христиан. Невольно приходит в голову, что и легенды о принесении людей в жертву огненному богу Молоху, имя которого по-еврейски просто значит «царь», и о сжигании еретиков на кострах в средневековой Западной Европе идут из того же самого первоисточника: предумышленного бросания людей в жерло начинавшего клокотать и дымиться вулкана, как средства его успокоения. Возможно, что и древний обычай скакать через огонь идет отсюда же.
Самые мистический обряд причащения в Восточной христианской церкви из чаши с возглашением:
Тела Христова приимите,
Источника бессмертия вкусите!
повидимому исходит из того же самого источника. Как называется у греко-латинян церковная чаша?—Кратер (crater)! А легенда, что евангельский «учитель» тотчас после своего столбования сходил в ад, дает место и предположению, что после столбования он был туда брошен. С этой точки зрения и Иосиф Аримафей, в гробницу которого положили столбованного,—не реальная личность, а только название кратера Везувия, как показывает и смысл его имени, значащегося по-еврейски: Кратер Громовержца (ИУ-СФЕ) и Лев Гроба Властелина (АРИЕ-МАТ-ИЕ), как могло называться жерло. Легенда о первом вознесении на небо, после которого «учитель» снова спустился к «ученикам» на землю, могла возникнуть из поднятия огромного столба дыма и пара к небу, в то время как он уже выполз из кратера и скрывался где-то. Понятна была бы после этого и его невообразимая популярность после таких приключений, и возвеличение его до степени самого бога-Громовержца. Понятно стало бы и быстрое распространение христианства по Европе. А последующее уничтожение причастной чаши у католиков объяснилось бы неподобающим своему званию поведением кратера Везувия в последующие годы, что, конечно, не повлияло бы на отдаленные местности.
Самый обряд крещенья можно бы легко объяснить обильными потоками воды с небес от сгущения водяных паров после сильных извержений Везувия, лившейся на всех спасшихся от гибели.
Все это были бы отголоски влияния подземных сил на развитие средневековой человеческой психики в южной Европе.
Но те же самые силы флегрейских полей Кампаньи, которые при Диоклетиане низвергли многобожие и культ Хроноса-Сатурна, превратив его в Сатану, и установили культ единого Иовиса-Громовержца, под именем арианства или богоборчества, низвергли через сто лет и самого Иовиса и вызвали на развалинах культурного центра Западно-Римской империи новый культ, уже на чисто небесной астрологической подкладке Апокалипсиса, как будто бы предсказавшего заранее все эти бедствия. Но культ этот возник уже в Византии, культурно-соединенной с Египтом и Сирией, куда побежали ученые разрушенной до основания столицы и остатки интеллигенции ее страны. Они потеряли при этом всякий престиж в глазах простого местного населения и рабов, сейчас же восставших на неоправдавших своего титула августейших особ и отерших их с лица земли вместе со всеми их приближенными, как и всегда бывает при общенародных бедствиях, в которых можно обвинить руководителей государства. А там, в Византии, на новой почве арианство переродилось отчасти в мессианство, в котором библейский Иовис превратился в Иегову и перестал уже отожествляться с Италийским Иовисом-Патером, сократившимся в Юпитера, хотя за обоими и остался их главный атрибут—громовержение.
Но и эта метаморфоза не успокоила возникших в интеллигентной части населения недоумений по поводу причин катастрофы. И вот взамен грозного бога-отца начался культ милостивого бога-сына.
Царство богоборческое (по-еврейски израильское) была с этой точки зрения арианская религия, признававшая на земле только один храм—Иерусалимский (т. е. в Помпее) и единственный нерукотворный жертвенник—на горе Сионе, т. е. на Сомме Везувия, куда и стекались отовсюду многочисленные пилигриммы.
А другой огромный, но более мирный вулкан того времени и даже единственный в Старом свете, до взрыва Везувия,10) сохранил и до сих пор свое название Этна, т. е. языческая гора, от греческого корня этнэ (έθνη)—язычница), вероятно, потому, что действовал с незапамятных времен и до Ария и был местом культа прежних поклонников всех богов (рис. 70).
10) Стромболи на Липарских островах, по незначительности своего действия и отдаленности от культурных центров, не может идти в счет.
 Рис, 70. Кратер Этны в 1874 году. Вероятный «горящий и не сгорающий куст Моисея» |
Таким образом арианская средиземная теократическая империя, начиная с Констанция Хлора, называвшегося по-арабски Возлюбленным (Давидом), а по-гречески Великим Посланником (Помпеем Великим), до извержения 420 года погубившего Помпею,— дала повод для возникновения легенд о библейском богоборческом царстве (Израиле), Под этим именем империя преемников Диоклетиана и описана в книге «Цари» от начала до конца.
Понятно также и то, что с этой историей тесно переплелась и история мессианской теократии Востока, т. е. православия, или богословия, реально начавшегося с константинопольского патриарха Иоанна Златоуста, к которой были кооптированы уже a posteriori Великий Царь (Василий Великий—по-гречески) и Аса ,(Исус—по арабско-евреиски), а также его мать и дед, отожествляющийся у нас с Лицинием. Эта теократическая история Византии была продолжена разными лицами до завоевания арабами Египта и даже несколько далее, и в нее вошли все цари, принявшие апокалиптическое учение, а остальные или отброшены нарочно, как склонившиеся к арианству, или же просто забыты автором: их история, составляющая всю 2-ю книгу «Паралипоменон», ни в каком случае не блещет полнотой.
Так возникли два знаменитые в христианской теологии царства израильское и иудейское и можно только удивляться, что до сих пор никто не заметил параллелизма их династических событий с династическими событиями империи наследников Аврелиана, делающими эти библейские книги лишь арабско-еврейскими описаниями жизни Диоклетиановой империи, рассматриваемой с местных, перспективных точек зрения.
Я не могу окончить эту главу, не возвратившись снова к ее началу, где я говорил, что каменный столб на еврейских могилах представляет собою «Столбовую гору»—по-еврейски Сион, т. е. Везувии, и что восьмиконечный христианский крест есть уже не исторический, а пророческий символ воскресения мертвых в тот день, когда колюр нижнего солнцестояния, а вместе с тем и день «рождества Христова», подойдет под ногу Змиедержца, символизирующего воскресающего «Христа». Мы видим отсюда, что действительным историческим воспоминанием о распятии «Великого Царя» будет только греческое столбование—ставрозис, т. е. прикование или привязание к столбу. Теперь нам ясно, что это столбование могло быть лишь на Везувии, так как все характеристические черты Сиона в библейском произведении: «Ай, как!» и во всех пророчествах принадлежат только одной этой горе.
Если он действительно был привязан или прикован к ее жерлу, как древний Прометей, принесший человечеству божественный огонь, то возможно, что и легенда о Прометее есть только новый отпрыск среди множества сказаний и поэм о том же самом, необычно популярном в древности человеке. Только вместо ворона, выклевывавшего печень пророку (каково значение слова прометей по-гречески), мы имеем в евангелиях римского воина, пронзившего ему бок копьем, а вместо Казбека дело оказывается на Везувии.
Некоторые ученые нам говорят, что первичным символом христиан являлась свастика, т. е. две перекрещенные палочки, служившие для добывания огня, и давшие начало четырехконечному кресту римских христиан и таким же крестам на разных европейских орденах. Если это так, то изображение свастики тут было просто символом небесного огня, которым хотели спалить обожаемого человека, привязав или приковав его к жерлу Везувия, но огонь отказался сжечь его и этим оправдал его новое по тому времени ученье о небесных явлениях. Это и было бы в таком случае крещение огнем, о котором говорил, по евангелию, Иоанн Креститель.
Теперь, я думаю, читателю попятно, что и Цезарея,—столица тогдашних наук, в которой окончил свое образование и был верховным епископом Великий Царь IV века, оставшийся в Житиях святых под непереведенным наполовину именем Василия Великого и отожествляющийся у нас с евангельским учителем,— могла быть лишь особым прозвищем Помпеи, где короновались цезари, а не прозвищем захолустного городка на палестинском берегу, носящего теперь название Кайсарие. Самое имя Цезарея значит город цезарей, царь-город, город над городами, а не простое укрепление на отдаленном берегу, где не могло быть даже и серьезной библиотеки.
Но почему же в таком случае на Сирийском берегу оказывается теперь значительный набор городов, носящих библейские или евангельские прозвища? Часть их могла быть перенесена туда беглецами после гибели Западной империи. Ведь перенесли же английские и ирландские переселенцы в Америку, Африку и Австралию массу родных имен. Есть и Лондон в Канаде, и Йорк в Пенсильвании, и Йорк в Австралии, и Новый Йорк (Нью-Йорк) на реке Гудзоне
А по отношению к главному городу, к палестинскому Иерусалиму христиан, не может быть применена даже и эта теория. У туземцев он и до сих пор называется Эль-Кудсом, а у римлян IV века назывался Aelia Capitolina. Но здесь объяснением является другой этно-психологический фактор: потомкам веровавших, что Помпея есть святой и неприкосновенный город Давида, которую бережет сам бог-громовержец, ничего не оставалось, как или объявить после ее гибели свою веру заблуждением, или говорить упорно, что библейский Иерусалим вовсе не этот грешный город, а некий другой, находящийся за пределами всякой досягаемости, на далеких берегах Мертвого моря в Азии, куда и удалился отвергнутый сын божий, после того как оскорбили его в Италии. Большая часть верующих приняла последнее решение, так как без веры не могло еще обойтись тогдашнее полудетское человечество. У него еще не было знания.
