Н.А.Морозов / «Христос». (10) «Миражи исторических пустынь» / Часть III

Глава VIII.
Наль и Дамаянти
(Образчик скелетного романа европейского типа, попавший в Индусскую Мага-Барату)

Лишь в первой половине XIX века немецкий ориенталист Христиан Лассен (1800—1876 г.) положил основание филологическому изучению существовавшей в его время индусской литературы, сразу же отнеся ее в глубокую древность.¹ А до него о ней ходили в Европе лишь «восточные сказки» в духе «1001 ночи», да обрушилась сразу, как гора на голову, индийская национальная эпопея Мага-Барата в 220.000 стихов в 18 книгах, нашедшая себе провозвестителя в лице датчанина Jören Sörnsen в Копенгагене, выпустившего о нем обширный труд в 1843 году, а полное издание ее оригинала появилось лишь в 1861 году, и уже из Европы распространилось по Индии, оставив за собою как тень немецкий перевод Риккерта.

¹ Его главное филологическое исследование Jūstitutiones linguae practicae вышло на латинском языке в 1837 году (хотя по языку своему и должно бы быть отнесено ко времени Юлия Цезаря, если приложить и к нему собственный его метод). А главное сочинение его по индусской литературе Jūdische Altertumskunde выходило в свет лишь от 1844 по 1864 год.

Ее основное содержание — борьба двух династий Куру и Пуру и поражение последних. А из вставных эпизодов, которые носят характер уже европейского влияния и конструкции , особенно прославилась среди европейцев поэма «Наль и Дамаянти».

Рассмотрим сначала ее.

«По вычислению ученых видно, — говорит В. Н. Маракуев в предисловии к своей «Народной библиотеке», допущенной в 1893 году министром народного просвещения в библиотеки средних учебных заведений, — что рассказ Наль и Дамаянти написан, по крайней мере три тысячи лет назад».

Я беру это нарочно по изданию, допущенному в библиотеки учебных заведений, из которых получаются наши первые сведения, когда мы не имеем еще возможности относиться к ним критически и воспринимаем всякое сообщение на веру. На веру, конечно, было принято здесь всеми учащимися и то, что о времени этой книги произведены какие-то «ученые вычисления», вроде моих астрономических, которые и установили точно ее время.

А между тем в ней нет никакой опоры не только для астрономических, но даже и для каких-либо схематических вычислений, вроде теории вероятностей, и с точки зрения эволюции человеческо-художественной литературы надлежащее время ее написания решительно не может быть отнесено даже и в средние века, а скорее всего к тому периоду, когда и в Индию проник уже вместе с европейцами печатный станок. Это прежде всего фантастический роман, позвоночного типа с двумя переплетающимися нитями рассказа, роман более сложный, чем отдельные сказки, составляющие сборник «Тысяча и одна ночь», относимый к XII—XV веку нашей эры.

Написанные на языке Корана сказки «Тысячи и одной ночи» связаны между собой только тем, что их рассказывает одну за другой та же самая фантазерка-Шехерезада.

А роман «Наль и Дамаянти» уже совсем скелетного типа и вложенный в уста Шехерезады был бы самым лучшим, даже исключительным во всем сборнике, а потому и время его не ранее начала XVIII века, если не позже.

Посудите сами. Вот, например, его первая глава, которую я предпочитаю дать не в стихотворном переводе Жуковского, где гекзаметр с перебоями, по-моему ослабляет впечатление, а как раз в прозаическом изложении Маракуевского издания, одобренного бывшим министром народного просвещения для библиотек средних учебных заведений бывшей Русской империи.

Из Главы I

Золотой Гусь

«Давно-давно в Индии жил-был могущественный царь, по имени Бима. Всего у него было вдоволь; одного только у него не хватало: не было детей. Тогда он произнес перед богами великий обет и они даровали ему трех прекрасных сыновей и дочь. Дочь, названная Дамаянти, умом и красотой была много лучше своих братьев. Красивее ее нельзя было тогда найти нигде, и слава о ней разнеслась по всей земле. Среди красавиц-девушек, своих подруг, она была похожа на лучезарное небесное светило дня, которое победоносно сияет среди темных туч.

В это самое время в другом государстве Индии жил молодой князь Наль. Он славился всеми добродетелями, которые украшают благородного юношу. Как Дамаянти среди девушек, так и Наль среди молодых людей и мужчин отличался своим умом и красотой, и слава о нем гремела и близко, и далеко. Случилось так, что они оба слышали друг про друга, удивлялись друг другу и в сердцах обоих зародилась, наконец, искренняя любовь, несмотря на то, что они оба не видались еще ни разу.

Однажды Наль, думая о Дамаянти, прогуливался по роще. Вдруг он заметил под цветущим миртовым кустом стадо чудных гусей: туловище, грудь и шея их блестели, как золото. Тихо подкрался к ним князь и поймал одного за золотое крыло. Но гусь взмолился человеческим голосом:

— Не убивай меня, князь, я тебе за это сослужу службу, я замолвлю за тебя у Дамаянти словечко, и она тогда будет думать только о тебе одном!

Наль, услыхав такие слова, очень обрадовался и тотчас отпустил золотого гуся. Гусь быстро полетел, оглашая воздух своими громкими криками, и скоро догнал свое стадо, и все они полетели в царство Видарбу сказать обещанное прекрасной Дамаянти.

В это время вместе с подругами гуляла по зеленому лугу. Все они плели венки, забавлялись разными играми, когда стая гусей пронеслась по воздуху. Девушки были поражены, видя таких чудных птиц. И удивление их еще более увеличилось, когда прелестные птицы спустились на луг недалеко от них и разбежались по лугу по разным направлениям. Подруги царевны побежали за ними. Дамаянти тоже побежала за одной птицей, которая завлекла ее далеко от подруг. Наконец, птица остановилась и сказала ей:

— Дамаянти, теперь мы одни, и я могу сообщить тебе, что у меня на душе. Слыхала ли ты про молодого князя Наля, который царствует в Нишадском царстве? На всей земле нет другого такого красавца. Как далеко распространяет солнце свое сияние, так сияет слава о нем. Он умен, мудр и силен, все дурное он умеет укрощать: и дурных людей в своем государстве, и дурные страсти у себя в груди. Народ смотрит на него с благоговением, враги произносят его имя со страхом. Все военные искусства ему знакомы. Никто не умеет так хорошо обращаться с мечом, стрелами и копьем, как он. Верь мне, нам многое приходилось видеть и на земли, и в раю, но нигде мы не нашли мужа, которого можно было бы сравнить с ним. Прелестная Дамаянти, как ты — жемчужина дев, так Наль — венец мужчин. У тебя не будет ни в чем недостатка, и ты испытаешь неземное счастье, если он будет твоим мужем!

Вся побледнев от любви, Дамаянти отвечала:

— Скажи то же и Налю обо мне!

— Это будет исполнено, — сказал гусь, и быстро полетел, а за ним полетели и остальные гуси.

Задумчивая возвратилась Дамаянти во дворец, не сказавши ни слова никому из подруг о том, что она слышала от золотого гуся.»

Смотрите сами, читатель, как рассказ здесь дважды перебрасывается из одного государства в другое, от Наля к Дамаянти по схеме современных нам фантастических романов?

А вот и третья нить, вплетающаяся в эту литературную конструкцию, чтобы сразу переплестись с обоими первыми при встрече Наля с Дамаянти.

Из главы II

Наль, вестник богов

«Как прежде Дамаянти была весела, так теперь она стала грустна. Постоянно думая о божественном юноше, она отреклась от всего, что некогда радовало ее сердце. Подруги ее были очень огорчены, когда заметили, что румянец исчез с ее щек, и они решились обратить внимание царя на эту перемену. Долго раздумывал царь, чтобы как-нибудь развеселить дочь. Наконец, он придумал созвать князей на пир из всех соседних государств. Ему казалось, что такой праздник , может быть, хоть немного развеселит его дочь. Он думал даже на этом пиру предложить Дамаянти выбрать себе в супруги одного из князей. Он разослал по разным царствам гонцов, которые так должны были сказать князьям:

— Идите, герои, на выбор вас в женихи Дамаянти! Тот, кого она добровольно выберет себе в мужья, поверьте, получит наипрекраснейшую!

Отовсюду понаехало множество царей и царевичей, каждый с желанием и надеждою в сердце сделаться супругом Дамаянти.

Одни ехали на конях с золотою сбруею, другие на отборных слонах. Что за украшения виднелись там и сям на царях, князьях и их свите! Бима, отец Дамаянти, всех принимал гостеприимно и день ото дня устраивал им различные пиры.

Именно в это самое время, когда на земле были приглашены князья, на небе в сад небожителей вошел благочестивый пророк Нарада. Индра, бог света, принял его милостиво и сказал пророку:

— Сын мой, возвести мне, что теперь творится на земле? Должно быть, что-нибудь неладно, так как вот уже целые неужели никто из павших в бою воинов не вошел в мои чертоги.

— Причину этого я сейчас тебе разъясню, — сказал благочестивый Нарада. — Теперь забыты блестящие оружия, так как Бима пригласил всех князей земли на смотрины, и нет ни одного, который не желал бы овладеть Дамаянти, жемчужиной света!

Когда благочестивый Нарада сказал это богу воздуха, подошли к нему три другие божества: Агни, Варуна и Яма. Они вместе с Индрою управляли миром. Агни был владыка пылающего огня, Варуна повелевал водами, а Яма поддерживал основание земли (отмечу, что для индуса было бы не нужно это разъяснение).

После того, как Нарада еще более расхвалил им Дамаянти, четыре небожителя решили спуститься на землю и принять личное участие в смотринах при дворе Бимы. Они тотчас пустились в дорогу на колесницах, в которые были запряжены быстрые кони. Огромная свита окружала их. С быстротою молнии помчались они по воздуху. Близ города, в который они направлялись, они увидали Наля, шедшего по дороге. Его красота пленила богов. Они спустились к нему. Благочестивый трепет объял Наля, он скрестил на груди руки и потупил взоры.

Тогда небожители обратились к нему с такой речью:

— Герой Наль, хочешь ли ты оказать нам услугу? Иди от нас послом!

Приподняв свои взоры, Наль отвечал:

— Да, небожители, я готов все исполнить. Но поведайте мне, кто вы такие, и кому я должен передать о вас!

Тогда Индра сказал:

— Знай, мы бессмертные боги. Мы сошли на землю затем, чтобы принять участие в смотринах Дамаянти, потому что нам сказали, что она жемчужина дев на земле. Я — Индра, властитель над воздухом, вот — Агни, владыка огня, этот — Варуна, повелитель над водами, а тот — Яма, господин земли (опять ненужное для индуса разъяснение). Будь нашим послом, отправляйся к девушке и скажи:

«Боги стихий, властители мира: Индра, Агни, Варуна и Ям пришли смотреть себе невесту, поэтому оставь смертных и выбери себе одного из богов».

Ужас овладел Налем, когда он услыхал такие слова, и, весь побледнев, он сказал:

— Боги, ужели вы не избавите меня от такого трудного поручения? Я сам собирался идти туда и выбрать себе Дамаянти в невесты. Молю вас, избавьте! Сжальтесь надо мною!

— Нет, — возразили боги, — ты должен идти! Разве ты не с радостью сказал: «исполню»? Поди же и сделай то, что обещал!

На это Наль сказал:

— Как я могу пойти к царевне, чтобы возвестить ей ваши слова?

— Мы так сделаем, что тебя никто не задержит, — отвечал Индра. — Завтра же утром ты должен вернуться сюда и дать нм ответ.

С этими словами боги снова поднялись на небо, а Наль с сокрушенным сердцем отправился в город».

И вот все три нити рассказа переплелись. Наль и все боги идут свататься к Дамаянти.

Из главы III

Наль и Дамаянти

«Когда Наль пришел ко дворцу Дамаянти, боги сделали так, что он внезапно очутился посреди залы, в которой была Дамаянти со своими подругами. Сначала здесь его никто не заметил, и он беспрепятственно мог рассмотреть Дамаянти. Еще красивее показалась она ему теперь, и ему еще более захотелось сделаться ее мужем.

Но он вспомнил обещание, данное богам и дал себе слово сдержать его. И в это самое время девицы его увидали. Они повскакали во свих мест. От удивления и изумления они не могли даже вымолвить слова. Они его приняли за одного из богов: так красив он был. Восхваляя его в своих сердцах, они сначала обступили его кругом; потом выступила Дамаянти и с улыбкой на устах сказала:

— Кто ты, красавец? Как ты мог пройти в нашу обитель, никем не замеченный? Как ты проник сюда, когда все двери заперты? Наверное, ты один из богов, когда ты смог сделать это. Это доказывает и твой божественный вид.

Наль возразил на это:

—Не бог я, прекрасная, но вестник богов, которые послали меня к тебе сватом. Индра, Агни, Варуна и Яма желают владеть тобою. Выбирай себе одного из них в супруги. Это они дали мне возможность пройти сюда, так что меня никто не заметил. Решайся, прекрасная! Делай, что находишь для себя подходящим!

Дамаянти, со смиренным сердцем, сначала вознесла молитвы к богам, потом, покрасневши, сказала:

— Между всеми князьями неба и земли ты, Наль, мне более всех нравишься! О тебе я думала всегда, и наяву, и во сне. Проси у меня, чего хочешь. Все мое имущество пусть будет твоим. Сердце подсказывает мне эти слова. И горе мне, если после этого признания ты оставишь меня в пренебрежении. Тогда смерть пусть будет моим жребием, так как женщина не может перенести, если ее оттолкнет любимый человек, которому она сама первая сделала признание в любви.

На это ей отвечал Наль:

— Подумай, прекрасная Дамаянти, что ты делаешь! Тебя желают боги, а ты предпочитаешь смертного себе в супруги. Высокие создатели мира, по поручению которых я пришел, — такие высокие властители, что я не стою пыли с их ног. Погибель грозит тому, кто идет против них. Подумай об этом, Дамаянти! Ты спасешь и меня, если выберешь одного из бессмертных. Как прекрасно будет тебе там, в небесных садах! Какие драгоценности, какие одеяния будут тебя там украшать! Не отклоняй счастья от себя, которое не удавалось еще ни одной смертной! Подумай, Дамаянти, Агни — владыка, простерший на огромное пространство небесный свод, посреди которого носится земля; он дает жизнь и свет всем существам без исключения. Яма — владыка, пред посохом которого все чтут правду. Индра — великий бог-владыка; он с жемчужными кудрями покоится на висящих в воздухе волнах; Варуна дает каждому созданию его место и собирает людские души на суд. Вот такие четыре божества сватаются за тебя! Какая смертная стала бы тут медлить своим выбором?

Тут глаза Дамаянти покрылись слезами, и она сквозь слезы сказала:

— Ах, я готова чтить их, молиться им, высоким святым богам. Тебя же, о Наль, я хочу любить. Тебя я хочу здесь, на земле избрать своим супругом!

Как затрепетало сердце у благородного князя, когда он услыхал такие слова! Сердце подстрекало его обнять Дамаянти и назвать ее перед целым светом своею. Но, помня о своем обещании богам, он удержался и растроганным голосом сказал:

— Как посмел бы я, пришедший послом от богов, говорить в свою пользу? Я стою здесь, исполняя святое поручение. Когда наступит мой час действовать, тогда, поверь, красавица, я сумею действовать за себя!

Тогда очи прекрасной Дамаянти, омраченные слезами, снова прояснились и она стыдливо сказала:

— Благороднейший из князей, я обдумала, что я должна сделать, чтобы боги не прогневались на тебя. Они, как и ты, прекрасный, должны будут вместе с другими князьями явиться ко мне на смотрины! Тогда я в присутствии всех и выберу тебя своим супругом!

Когда Дамаянти это сказала, Наль простился с ней и, незамеченный, вышел из дворца и пришел в назначенное ему богами место и рассказал им, что случилось».

Из главы VI

Выбор супруга

И в этой главе все три нити рассказа остаются переплетенными друг с другом.

«Наконец настал день, назначенный царем Бимою для выбора супруга. Князья, разукрашенные драгоценными каменьями, храбрые как львы, съезжались отовсюду: величественно проходя через длинную залу, украшенную колоннами, они отправлялись в самую большую залу дворца и размещались там на драгоценных подушках, расположенных вокруг всей залы.

— Где можно найти подобное собрание! — сказал с сияющим от радости лицом Бима. — Приведите же теперь Дамаянти, чтобы она избрала себе супруга по желанию.

Немного спустя распахнулись настежь золотые двери и вошла скромная дева, вся покрытая жемчугами и другими драгоценными каменьями, в прекрасном одеянии, но красотою своею она затмевала все. С ее приходом, казалось, словно вся зала стала светлее. Все были так пленены Дамаянти, что не могли оторвать глаз от нее. Теперь всякий князь еще более хотел получить ее руку, многие даже только при одном взгляде на нее лишались рассудка.

Когда вестник вызвал князей, Дамаянти увидела пять совершенно одинаковых лиц. Все они были, до капли воды, похожи на Наля. Что ей было делать? Страх напал на нее. Кто из них был князь Наль? Тут она вспомнила, что ей говорили священники еще в детстве, и тщательно осмотревши подошедших к ней, заметила на них божественные признаки. Не зная, как тут поступить, она, скрестивши на груди руки, смиренно взмолилась в богам:

— Вам, небожители, известно, что возвестил мне тогда золотой гусь о князе Нале. Я еще тогда избрала его себе в супруги и поклялась быть ему всегда верной. Вам известно, что сознательно я никогда не переступала ваших заповедей. Вам известно также, что я вошла сюда в залу с клятвою на устах только его избрать себе в супруги. Сотворите же так, о всесильные боги, чтобы я могла его узнать для того, чтобы исполнилось и мое желание, и мое обещание!

Когда боги узнали о такой преданности, верности и душевной чистоте, они решились исполнить ее сердечное желание. Они вдруг приняли свой вид, и она заметила их, возносящимися на небо. Небесное сияние окружало богов, от них не падало никакой тени, и неувядаемые венки украшали их главы. Теперь она увидела и Наля в числе прочих женихов. Покрасневши, подошла она к нему и, дотронувшись, по обычаю той страны, до полы его одеяния, возложила на его плечи венок из свежих цветов.

Заиграла музыка.

— Слава! — воскликнули священники и боги.

Наль, взявши за руки всю дрожавшую от блаженства деву, сказал:

— Так как ты сама избрала меня, смертного, в присутствии богов, то знай, что пока душа моя не покинет меня, я буду всегда с тобою, всегда буду любить тебя. Твое и мое счастье теперь уже нераздельны.

Тут, в присутствии всех Наль обнял Дамаянти, как свою невесту. Воздевши очи к небу, она заметила там богов и, опустившись на колени, помолилась им.

Свадьба счастливцев была отпразднована как нельзя лучше. Все князья одарили новобрачных, боги же подарили им прекраснейшие дары. Наль получил четыре небесных милостыни: от бога воздуха — способность проходить везде свободно; от бога огня — способность видеть скрытые огни и по одному своему желанию зажигать во всякое время огонь; от бога земли — силу твердой поступи и искусство приготовлять кушанья, наконец, от морского бога — власть над водой.

Пир кончился. Боги отправились в свое жилище, князья оставили город и поехали в свои государства, чтобы снова там править.

Немного дней оставались новобрачные в отечестве Дамаянти. Скоро Наль уехал со своей возлюбленной в свое государство. Счастливо прожили они свои блаженные дни, составляя счастье своего народа».

Прежний наивный автор и кончил бы этим свой рассказ. Три первоначальные нити романа соединились к общему удовольствию. Влюбленная Дамаянти предпочла своего возлюбленного богам. Но для нового автора это значило бы слишком скоро закончить роман. И вот он, как и всякий творец скелетного романа, был несомненно единоличным писателем, а не собирателем суставчатой эпопеи из отдельных сказаний, — вплетает еще новую нить в свое как бы законченное повествование: рассказ о злом духе — индийском Сатане — Кали, который встретив отвергнутых невестою Наля богов, обиделся за бессмертных и решил отомстить ей за это.

И эта новая нить вплетается в рассказ сначала как бы самостоятельно. Автор как бы забывает на время счастливых супругов, дает им время вырастить даже прелестных детей. Он занимается исключительно попытками злого духа соблазнить его сводного брата Пушкару вызвать Наля на игру в кости, в которой обещает ему в нескольких снах непрекращающийся выигрыш вплоть до получения всего царства Наля. Наконец он преуспевает в этом, и опять переплетаются три нити рассказа: нить о Нале, нить о Дамаянти, нить о Пушкаре. Дамаянти со страхом следит за азартной игрой, где счастье неизменно преследует Наля.

«Он проигрывал уже все свои деньги, имущество, одеяния, оружие, лошадей, дворцы, но чем более счастье от него отвращалось, тем больше разгоралась в нем страсть. На жену, умолявшую его взглядами и ласковыми словами, он не обращал никакого внимания. Он делал все большие и большие ставки, надеясь как-нибудь одним счастливым метанием вернуть весь проигрыш! Пушкара выигрывал все более и более.

Слух о его неудачной игре быстро распространился по городу, и советники в испуге пришли к воротам дворца, прося, чтобы их любимый князь вышел к ним.

Слуги доложили Дамаянти:

— Советники города и многие горожане стоят у ворот и требуют аудиенции у князя, о горе которого они сокрушаются сердцем. Дамаянти подошла к Налю и возвестила ему это.

— Прими советников, — просила она его. — Их привела сюда любовь и привязанность к тебе!

Наль ничего не отвечал ей и продолжал играть. После долгих часов ожидания советники опять удалились.

— Горе нам! — сказали они с сокрушенным сердцем. — Он уже более не князь нам!

Так прошел весь день в игре. Наль старался от возбуждения найти себе успокоение на соей постели, но не мог его найти, потому что Кали постоянно нашептывал ему:

— Позор тебе, если ты не отыграешь завтра того, что ты вчера проиграл своему сводному брату! Пока ты не отыграешься, не слушайся ни голоса своей жены, ни голоса своего народа».

Следующий день прошел так же, как и предшествовавший ему. Пушкара постоянно выигрывал. Так шла игра в продолжении нескольких недель.

«Когда Дамаянти увидала, что ее супруг стоял на краю пропасти, она созвала всех советников и ввела их к играющему Налю. С грустным лицом, с скрещенными на груди руками и опущенными головами, стояли они, когда Дамаянти подошла к мужу и доложила о приходе советников. Наль даже не посмотрел ни на супругу, ни на советников, но продолжал играть. Маститые сановники со страхом и ужасом оставили его дом. Когда Дамаянти узнала, что супруг ее обречен безвозвратно погибели, она сказала про себя:

— Я делила с ним счастие, поэтому я хочу делить также и несчастие, которое вскоре обрушится на него. Только детей нужно спасти!

Слезы лились из глаз ее, когда она сказала своей кормилице:

— Ступай, Вритазена, позови мне Налева кучера!

Варшнея, искусный кучер, тотчас явился и Дамаянти сквозь слезы сказала ему:

— Ты, который до сих пор был всегда верен нашему дому, окажи нам теперь последнюю услугу! Ты видишь, князь проиграл почти все свое государство, осталась только я с детьми, да ты, его кучер, с упряжью и колесницею. Так как, наверное, мой супруг одержим теперь злым духом, то спаси наших детей ради него и ради меня. Возьми их в колесницу и поезжай, что есть духу, вместе с ними к моим родителям. Ты и сам можешь остаться там, или, если тебе не понравится жить у них, переходи к другому господину.

Кучер спросил об этом у царских советников:

— Что мне делать?

Они отвечали ему:

— Делай, что велит тебе царица.

Тогда кучер велел своим подначальным запречь лошадей в колесницу. Дамаянти прижала детей к своей груди и сквозь слезы сказала:

— Милые, помните всегда о богах и исполняйте их заповеди!

Кучер посадил плачущих детей в колесницу и умчался с ними.

Едва возница скрылся из виду за ближайшими горами, Наль в последний раз бросил кости и проиграл сводному брату все свое государство.

Тогда Пушкара сказал ему с колкой усмешкой:

— Если тебе еще охота играть, скажи, что ты поставишь на кости. Ты теперь все проиграл мне, только Дамаянти осталась у тебя. Ставь и ее.

Эти слова, словно молния, поразили Наля.

Содрогнувшись от ужаса, он простоял с минуту неподвижно, как столб. Он почувствовал, что как будто сердце его разорвалось надвое. Он передал все свои украшения брату. Надел простое платье и, глубоко пораженный горем, вышел из царского дворца, сопровождаемый одною Дамаянти».

Трогательно рассказывается, как они удалились от города и стали искать ягоды и рыть коренья. Снова вплетается для освежения интереса фантастический эпизод. Наль увидал вдруг двух золотистых птичек, которые сидели на земле и, казалось, спали.

— Вот если бы мне удалось поймать вас, — сказал он про себя.

Он снял с себя одеяние и поспешно накинул его на них. Но птички, к его удивлению, вырвались оттуда и закричали ему:

— Мы кости, безумец, которые до тех пор не могли успокоиться, пока ты не потерял последнего своего имущества!

С этими словами они полетели прочь и исчезли за ближайшими деревьями.

Тогда Наль сказал своей супруге:

— Дамаянти! Видишь тех, которые лишили меня моего государства, которые устроили так, что никто не давал нам пристанища, они опять прилетели сюда, чтобы отнять у меня последнее мое имущество. Выслушай от меня одно слово! Ты, великодушная, одна последовала за мною, когда я обнищал. Вот тут две дороги. Эта дорога налево ведет к рощам святых отшельников, а эта, направо, ведет в твое отечество. Там ты когда-то жила в счастье и довольстве, да и теперь, если ты вернешься туда, твои родители примут тебя с радостью. Так расстанемся здесь, чтобы твое горе, приключившееся по моей вине, наконец, могло бы окончиться!

Побледневши, отвечала на это Дамаянти со слезами:

— Сердце мое готово надорваться, когда я только подумаю о том, что ты говоришь. Ты хочешь отстранить от себя свою жену! Ты все потерял, тебя терзают всякого рода несчастия, — и я вдруг расстанусь с тобою! Ты еще не знаешь, несчастный, что в горе и нужде никто не сможет облегчить так сердце, как верная жена!

— Знаю, моя милая, моя великодушная, знаю, — возразил Наль. — Я не хотел тебя покидать, нет, я хотел только предложить тебе идти туда, где бы тебе жилось лучше, чем у меня. С тобою расстаться! Нет, я скорее готов буду расстаться с жизнью!

— Так зачем же ты указал мне дорогу в мое отечество, если ты не хотел расстаться со мною?

Обнявши его, она воскликнула:

— Свет моей жизни! Не покидай меня! Не отвергай от себя ту, которая тебя любит больше, чем самое себя. Ты, клянусь тебе, стал бы себя ненавидеть, если бы расстался со мною! Если я делила с тобою все радости, я хочу также делить с тобою и горе. Если ты мне указываешь на мое отечество, то сопровождай меня туда. Мой отец с радостью примет тебя и будет тебе другом и спасителем!

— Я вполне уверен, милая, —, возразил Наль, — что твой отец разделит со мною свои владения. Но, Несмотря на это, я, как человек нищий и бесприютный, туда не пойду. Вспомни о том, как я явился туда на смотрины и в каком виде я должен теперь идти туда. Легче уж погибнуть мне в моем несчастии. Лучше будем скитаться по горам и по долинам и будем питаться тем, что пошлют нам боги.

Добрая, непорочная Дамаянти прикрыла супруга половиной своего одеяния, и так они оба продолжали свой путь.

Само собой понятно, что на этом месте автору было уже невозможно окончить рассказ и он придумывает следующий выход, посвятив ему VIII главу.

Из главы VIII

Хижина в лесу

К вечеру Наль и Дамаянти достигли хижины, стоявшей в уединении в густой чаще леса, и здесь они расположились отдохнуть и заснули. Но Наль скоро проснулся: он вспомнил, в каком он теперь несчастье; он вспомнил, что лишился царства по своей вине, что ему пришлось навсегда расстаться со своими друзьями и что его супруга по его вине стала такой же, как он, несчастной. Ум его помутился, и он подумал, что гораздо лучше будет покончить с собою, чем влачить долее такую жалкую жизнь. Он взглянул на свою супругу, и жаль ему стало ее.

«Пока ты будешь со мною, — подумал он, — несчастье тебя не оставит, а разлучившись со мною, ты еще можешь быть счастливою».

Чем более он размышлял, тем более им овладевала мысль покинуть свою жену.

«Она, божественно-прекрасная, пройдет безопасно чрез несчастия и никакая вражья рука не осмелится коснуться ее непорочности! Везде, во всем белом свете, ей будет много лучше, чем со мною!»

«Решивши расстаться, он отправился было в дорогу, но тут он вспомнил, что на нем нет одежды, и он хотел взять половину платья Дамаянти. Как ему сделать это, чтобы не разбудить жены? Ища, чем бы отрезать половину ее платья, он вдруг увидал возле себя в хижине ржавый меч. Он поднял его, отрезал половину ее платья, кое-как покрылся им и, обезумев от горя, побежал прочь. Потом скоро вернулся и, ломая себе руки, говорил сквозь слезы:

— Вот та, которой не трогали ни солнце, ни ветер, краса молодая, услада моей жизни. Она лежит теперь здесь на жесткой земле, полунагая, покинутая своим мужем. Что она должна будет почувствовать, когда проснется и увидит, что она одна, или когда будет проходить лесом, в котором так много всяких диких зверей! Милосердные боги, во власти которых находятся все! Защитите ее неповинную и сотворите, чтобы она безопасно достигла обитаемой страны!

Ослепленный злым Кали, Наль опять оставил Дамаянти. Но несколько раз он возвращался в нерешительности к ней. Наконец, совсем обезумев, убежал он в пустыню, и там, изнеможенный, упал без чувств».

На этом критическом месте автор по примеру всех романистов XIX века сразу расплетает общую нить рассказа о Нале и Дамаянти на две частные нити и как бы забыв о Нале, переходит к Дамаянти. Мы видим, что роман тут из фантастически-авантюристического, какими были все романы даже и в средние века, вплоть до Дон-Кихота, написанного Сервантесом уже в конце XV века в испанской темнице, перешел в психологический, того сентиментального типа, каким писали в конце XVIII века в Европе.

«На рассвете, — говорит автор, — Дамаянти проснулась. Робко озираясь кругом, она искала своего мужа, но его нигде не было. Она звала его по имени, но не последовало никакого ответа. Полная беспокойства, встала она и вдруг заметила, что у ней не хватает половины платья. Мысль, что он ее покинул, так на нее подействовала, что в продолжении нескольких минут она, бледная, как смерть, стояла на месте неподвижно, как мраморная статуя. Потом надежда снова проникла к ней в сердце и шептала ей:

«Он здесь, недалеко, ты скоро увидишь его!»

Она снова стала звать его, уходя то в ту, то в другую сторону:

— Где ты, Наль, где ты? Я умру, если ты меня оставил, если ты мне изменил! Милый, если ты еще здесь, в лесу, и слышишь мое моление, сжалься надо мною, вернись назад! Неужели ты забыл, что ты мне обещал на смотринах? Неужели вечные боги не слышали твоей клятвы, боги, пред которыми не скрыто ни одно дело? Супруг мой, возлюбленный мой! Если какая вражья сила причинила тебе зло, не заставь хоть меня, неповинную, страдать за это! Но может быть, ты только шутишь? Ты, может быть, спрятался здесь поблизости, чтобы пошутить со мною? Выйди, мой милый!… Неужели тебя соблазнил изменить жене какой-нибудь злой дух! Но тогда мне придется скорбеть не о себе, я буду скорбеть и жалеть тебя, мой милый! Как проживешь ты один без меня! Как ужаснешься ты, когда вернутся к тебе память и рассудок!

Так говорила Дамаянти, горько плача и блуждая все далее и далее в густом лесу. Не раз она падала без чувств и приходила в себя, снова начинала плакать и звать своего супруга».

Но автор все же не реалист, и не может обойтись без чудесного. Главной литературой, на которой он был воспитан, все же были фантастические сказки, господствовавшие вплоть до XIX века даже и в Европе.

«Вдруг на нее, — говорит он, — из чащи леса накинулась огромная змея, которая, быстро обвившись кругом ее тела, притянула ее к дереву.

— Наль, дорогой, спаси меня! Спаси свою жену! Не дай мне погибнуть, иначе ты лишишься той, которая тебя любит более всех на свете!

Ее голос услыхал охотник, проходивший случайно через лес. Он кинулся спасать ее, и меткой стрелой сразу умертвил змею. Дамаянти встала и в трогательных словах поблагодарила его за спасение своей жизни. Он же, заметив ее красоту, возымел мысль взять ее себе в жены, и сказал:

— Прекрасная, пойдем в мой дом и будь в нем у меня госпожою.

— Это не может быть: я замужем. У меня есть муж, и другого я иметь не желаю! За спасенье моей жизни да благословят тебя боги!

С этими словами Дамаянти повернулась и пошла от него в сторону. Охотник же, полный желания овладеть этою красивою женщиной, закричал:

— Если ты добровольно не последуешь за мною, я уведу тебя насильно!

И он бросился за ней. Дамаянти, увидав, что он преследует ее, опустилась на колени и, воздев руки к небу, стала молить всех богов о защите, и охотник, словно пораженный молнией, упал замертво на землю, а Дамаянти побежала в чащу леса».

Мы видим, как роман из психологического здесь снова перешел в фантастический, но и теперь не без примеси аллегории, как в сказках Андерсена, приспособленных более для взрослых, чем для детей.

После долгих блужданий по пустынному лесу Дамаянти дошла, наконец, до горы, вершина которой поднималась чуть ли не до облаков, откуда, между прочим видно, что автор писал в холмистой равнине и никогда не видал гор вроде Гималаев, уходящих за облака. Он очевидно даже и не слыхал о таких, а если и слыхал, то не верил в их существование, иначе он и свою гору приподнял бы до заоблачных высот.

«— Приветствую тебя! — говорила ей Дамаянти. — Ты, достигающая вершиной самого неба, можешь видеть кругом на далекое пространство. Скажи, не видала ли ты моего супруга? Если бы я стояла на твоей вершине, я увидала бы его, как бы далеко он ни был! Но если ты его и не видишь, ты знаешь дорогу, по которой он идет, пещеру, которая его укрывает. Сжалься надо мною, скажи, где могу я найти его, лучшего из людей, которого ослепил злой дух!

Бедная Дамаянти осталась без ответа. Со слезами на глазах стояла и смотрела она на гору, вершина которой была озарена золотыми лучами солнца. Тут, невзначай, она взглянула в сторону, — перед ней стоял страшный тигр. Зверь остановился, глаза его блестели от кровожадности каким-то страшным блеском.

Дамаянти бросилась перед ним на колени и, простерши к нему руки, сказала:

— Сердце этой горы — холодный камень. Может быть, в тебе, о владыка лесов, живет сострадание! Я — Дамаянти, ищущая своего супруга. Если ты его видел, скажи, где я могу его найти. Но если и в тебе нет жалости, убей меня и прекрати таким образом мои страдания! О, сжалься надо мною!

Но и тигр, сжалившийся над ее глубоким горем, и не зная, что ей ответить, исчез. Дамаянти снова осталась одна».

Продолжая рассказ далее, автор показывает, что он не чужд уже и поэтического описания красот природы: опять черта совершенно еще чуждая действительно старинным сказаниям, не умевшим еще ставить свои описания человеческих поступков на фон окружающей их природы.

«Дамаянти пошла далее. Во многих местах лес был так част, что она только с великим трудом могла пробираться вперед. На третий день она увидела сквозь чащу деревьев открытое поле и, выйдя на него, невдалеке заметила рощу. Подойдя к ней ближе, она увидала множество прекраснейших деревьев. Одни из них были в цвету, другие были отягчены плодами. Повсюду слышалось громкое пение птиц. Дамаянти вошла в рощу и заметила там тенистые дорожки. Тут возле светлого, журчащего ручейка паслись антилопы, там, под тенистыми ветвями дерев, прыгали легкие серны и прекрасными глазами смотрели с изумлением на приближающуюся Дамаянти».

Наконец, она заметила благочестивых отшельников, стекшихся сюда из разных земель.

Они встретили Дамаянти, по гекзаметрическому переводу Жуковского, такими словами:

Она рассказывает им свои приключения, и они ее утешают, предсказывая, что она еще увидит Наля, а потом все кругом нее исчезает, как мираж. Она идет далее по прежнему лесу и находит в нем волшебное дерево Туруслан и просит его казать ей Наля, а когда дерево ничего ей не ответило, поручает ему по крайней мере приютить его в своих ветвях, если он сюда придет. Потом она встретила караван купцов на лошадях и слонах и последовала за ними. На караван нападают ночью дикие слоны, они с ревом истаптывают большую часть людей и животных, и убегают, а оставшиеся заподозревают, что это навлекла на них под видом Дамаянти злая эльфа и хотят ее убить. Она прячется от них, и издали крадучись за караваном, достигает Города Шедди, где ее увидела с балкона тамошняя царица и, сразу почувствовав к ней симпатию, сделала ее подругой своей дочери Сунанды.

Здесь автор, опять руководясь основным приемом новейших европейских романистов, прерывает нить своего рассказа о приключениях Дамаянти и, возвращаясь назад, подбирает брошенную им нить рассказа о Нале. Вот как начинается она по Жуковскому:

Отвечает ему Наль и прямо идет в огненный лес. Пламя подымалось вокруг него со всех сторон. Оно лилось из глубоких трещин земли, вырастало в виде всевозможных ветвистых деревьев, с густо сплетенными огненными сучьями. Вся земля была покрыта, как травою, бесчисленными маленькими огоньками.

В самом пылу огненного леса Наль вдруг увидел змея, который лежал на огромном камне. Пламя выходило из его рта, и его пестрые щиты пылали яркими огнями. И змей сказал:

— Князь Наль, ты видишь перед собой змеиного царя, которому подвластны все змеи на свете. На мне лежит проклятие благочестивого отшельника Нерады, почему я и нахожусь в страшном мучении. Как было дело, я тебе сейчас расскажу, а ты пока потерпи очищающий огонь, который больше причинит муки поселившемуся в тебе демону Кали, чем тебе самому!»

И вот здесь автор, желая усложнить свой роман, поступает совершенно так же, как и все беллетристы эпохи Возрождения и даже романисты начала XIX века.

Он вставляет, как орнамент в стену дома, совершенно самостоятельный рассказ горящего царя змей о его приключениях, добавляя этим еще прибавочную нить в сплетение двух основных нитей — нити о Нале и нити о Дамаянти, проходящих сквозь весь роман. Вот эта орнаментивная вставка, составляющая целую главу.

«Благочестивый отшельник Нерада развел прекрасный сад. Там были прохладные гроты, ручейки, деревья, кустарники, цветы и разные безвредные звери. Поэтому из всей породы змей туда допускались только такие, которые питались росою и ягодами.

Раз случилось, что одна змейка, подстрекаемая любопытством, влезла на дерево. Оттуда она перелезла на другое дерево, и тут случайно ей попалось на глаза маленькое птичье гнездышко; змейка приподняла головку и увидала в гнездышке маленькое голубенькое яичко. Приняв яичко за каплю росы, змейка хотела слизать ее. Но едва она дотронулась до него, скорлупка треснула и яичко разлилось. Змейка в испуге хотела было бежать, но в эту самую минуту прилетела хозяйка гнезда. Увидавши, что случилось, несчастная птичка подняла жалостные крики. Она полетела прямо к Нераде и пожаловалась ему на свое горе. Нерада тотчас же отправился для того, чтобы убить змейку, но ей удалось убежать оттуда и прийти под мою защиту. Отшельник пришел ко мне и стал требовать, чтобы я выдала ему змейку. Я охотно бы отказал ему совсем, но не посмел сделать этого, и сказал:

— Если мой подчиненный провинился, то я и сам могу наказать его.

На это Нерада возразил:

— Хорошо! Накажи преступницу. Завтра, на страх всем прожорливым змеям, желаю я ее видеть повешенною на самом видном месте, в саду на заборе. А через три дня она должна быть снята и брошена в огнь.

Затем благочестивый отшельник оставил меня. Я страшно был огорчен и раздосадован, что должен буду убить мою любимую змейку. Она была очень смышленая, проворная и ловкая. Она прежде всех других змеек успевала мне приносить известия. Когда она жалобно взглянула, мне пришла благая мысль, и я сказал:

— Тебе остается только выйти из своей шкурки, иначе ничего нельзя сделать.

Змейка не заставила повторять себе этого во второй раз, в один миг вылезла из своей шкурки и уползла. Я позвал двух больших змей и сказал:

— Возьмите эту шкурку и повесьте на самом видном месте на заборе!

Змеи мне возразили:

— Не заметит ли Нерада наш обман?

А я сказал:

— Сделайте, что вам приказываю: через три дня он подумает, что солнце и ветер иссушили тело змейки.

Змеи взяли и повесили шкурку, как им было приказано. Я же в душе радовался, что мне удалось обмануть отшельника. Это так бы и прошло, если бы злая птичка, с которой случилось это несчастье, не прилетела отомстить змейке за свое горе. Она хотела выклевать у нее глаза, и когда она заметила обман, тотчас полетела к отшельнику и пропела ему:

— Змеиный царь надул тебя! Он повесил только ее шкурку!

В это время я лежал, греясь на солнце на этом же самом месте, где ты видишь меня теперь. Никого из стражи на этот раз не было, и меня никто не предупредил о приходе Нерады. Вдруг я слышу, что кто-то меня зовет, посмотрел и увидал пред собой самое Нераду. Он был страшно разгневан и сила его взора лишила меня всякой возможности двигаться. Нерада сказал мне:

— За твой обман ты сам прими наказание вместо змейки. Лежи и мучайся здесь в жутком огне. Ты будешь сбрасывать шкуру за шкурой, и муки твои прекратятся только тогда, когда явится кто-нибудь, угнетенный горем, который пожелает переменить внешний вид своего тела, и осмелится на твой призыв проникнуть в пламя, которое тебя окружает. Но он также должен терпеть жар огня, пока ты ему будешь рассказывать о твоем несчастии. Когда все это случится, тогда прекратятся твои мучния, а он, которому ты обязан будешь своим спасением, через год после этого освободится от своей печали. Но для того, чтобы ты знал, кто может тебя спасти, я скажу, как зовут этого человека. Его зовут Налем».

Из главы XVII

Превращение

«— Когда Нерада проговорил это, — сказал змеиный царь, — он ушел; я же, приколдованный к этому месту, остался на нем лежать. Из земли начали выходить с треском огненные язычки; они поднимались все выше и выше и превращались одни в огненные кустарники, другие в огненные деревья. Описывать ли тебе мои мучения? Ты сам ведь чувствуешь их теперь. От боли я свертывался, но жар опять растягивал меня. Ты только недавно стоишь в огне, и то едва выносишь его. Подумай же, сколько пришлось перенести мне, который пролежал на этом камне четырнадцать лет! Я измерял время, выкликая ежечасно твое имя. Все время я знал все до мельчайших подробностей, что с тобой делалось. Мои подданные каждый день отправляли ко мне по одному вестнику, который приносил мне весть о тебе, и затем умирали от жара и огня. Вот видишь, это все — шкурки вестников, которые охотно жертвовали своею жизнью для меня, как своего царя. Наконец, я узнал о твоем скитании по лесу. Ну, теперь ты здесь! Благословляю, Наль, и тебя, и твой приход! Вы неси меня из этого огненного моря на твоем пальце!

Наль протянул указательный палец правой руки и змей, вспрыгнув, повис на нем, как кольцо. Наль поспешил выйти с ним из огненного леса, который тотчас же исчез, не оставив после себя ни малейшего следа.

Теперь змеиный царь стал развертываться с пальца Наля, становясь все длиннее и длиннее. Наконец, он лежал на земле во весь рост, длинный и тонкий.

— Последуй за мной! — сказал змей, и быстро направился к ручью, который еще недавно служил для Наля зеркалом. В один миг выпил змей всю воду и сделался теперь так длинен и толст, как Наль никогда еще не видал ни одной змеи.

— Теперь, Наль, тебе осталось сделать мне последнее одолжение, — сказал змей. — Пересчитай мне зубы: мне хочется знать, не сломался ли у меня какой-нибудь или не выпал ли, когда я, будучи в огне, от боли сжимал челюсти.

Наль приблизился и начал считать. Когда он насчитал до восьмого зуба, змей Каркатака укусил его и крикнул:

— Взгляни на блестящий щит на моей шее!

Но лишь только Наль увидал в его блестящем щите свое изображение, как он заметил, что стал принимать новый вид. Достаточно было пяти минут, чтобы Наль преобразился в совсем другого, безобразного человека.

Тогда змеиный царь сказал:

— Теперь твое желание исполнено: тебя никто не узнает. Ступай к царю Ритуперну, который превосходит всех на свете в искусстве считать и метать кости, и скажи ему: «Я, Вагука, правитель коней». Если спросит он, много ли ты можешь проехать, скажи: «Сто миль в один день». Тогда он станет нанимать тебя, чтобы научиться у тебя искусству править колесницами. Научи его этому искусству, но только с тем условием, если он согласится научить тебя искусству счета и метанья костей. Знай ты прежде это искусство, ты не проиграл бы своего царства своему сводному брату. Если ты переймешь это искусство от Ритуперна, то горе твое исчезнет, как ночь перед утром. Когда же в конце концов ты будешь иметь возможность обнять свою жену и детей, то взгляни на мой щит!

С этими словами он дал Налю блестящий щит со своей шеи и исчез.

Расставшись со змеем, Наль отправился к царю Ритуперну, чтобы наняться у него в кучера. Здесь он нашел также Варшнею, который в продолжении многих лет был его кучером и которому Дамаянти поручила отвезти своих детей. Варшнея даже и не подозревал, что новый конюший, которого звали Вагукой, был его прежний господин.

По вечерам Наль, убравши лошадей, садился в уединенном месте и пел там все одну и ту же печальную песнь:

Так он пел. Раз Варшнея спросил его:

— Что это за песня?

Вагука отвечал:

— Я знал одного человека, которому жилось очень хорошо, но он скоро стал сумасбродом. Он проиграл свое царство, покинул свою супругу, лучше и красивее которой не было никого на свете. Долго он скитался по земле, мучимый страшным несчастием. Он часто певал эту песню, и вот я от него-то и перенял ее».

Здесь автор снова, не хуже Дюма-отец или Дюма-сына, обрывает нить своего повествования о Нале и поднимает для продолжения брошенную перед этим нить повествования о Дамаянти.

«Когда до царя Бимы дошла весть, что Наль проиграл свое царство и отправился вместе с Дамаянти скитаться по лесам, он созвал браминов и сказал:

— Отыщите мне Дамаянти и Наля. Кто приведет мне обоих, тому обещаю тысячу отборных быков и большой участок земли. Кто если и не приведет, но только узнает, где они находятся, тот получит тысячу быков.

Тотчас брамины отправились по всем направлениям разыскивать Наля и Дамаянти.

Долгое время все их поиски оставались тщетными. Но случайно один из браминов, Судева, попал в город Шедди. Там в это время справлялся какой-то праздник. Рядом с царской дочерью он заметил высокую, стройную женщину, облаченную в траурное платье. Присматриваясь, он признал в ней дочь своего царя, но она ему показалась подобной солнцу без сияния. В сердечной радости он сказал про себя:

— О, потускневший драгоценный камень! Я питаю надежду, что ты снова засияешь своим прежним блеском, как некогда в день смотрин.

Он подошел к ней, печальный от сильного горя, и начал говорить:

—Здравствуй, роза Видарбы! Я — Судева, брамин оттуда. По повелению твоего отца Бимы я пошел тебя искать. Твои все живут благополучно. Но горе по тебе всех их сокрушило, поэтому сотни браминов посланы твоим отцом во все страны света, чтобы найти тебя. Мне удалось тебя найти, и я хочу принести богам за это благодарственные жертвы!

Когда Дамаянти услыхала о своих родных — об отце, матери, детях и братьях — она залилась слезами и стала расспрашивать о них брамина. Сунанда, услыхав о чем говорила Дамаянти с брамином, побежала к своей матери и рассказала ей все, что она слышала и видела. Царица же, выслушав свою дочь, сказала:

— Если все это так, как ты рассказываешь, то выходит, значит, что мы приняли к себе очень близкую родственницу, дочь моей сестры. Она отправилась туда, где разговаривала Дамаянти с брамином и, обратившись к последнему, стала расспрашивать:

—Расскажи мне о ней, что знаешь! Кто она и какого рода? Чья дочь? Чья жена? Какая судьба разлучила ее со своими? По чему ты узнал ее?

Усевшись рядом с царицей, брамин рассказал по порядку всю историю Наля и Дамаянти до их побега, потом он рассказал, как печальная весть дошла до царя Бимы, который разослал сотни браминов для того, чтобы разыскать Наля и Дамаянти, и так окончил свой рассказ:

— И мен пришлось тоже немало пространствовать до тех пор, когда к своему счастью я достиг этого города. Здесь я увидал прекрасную Дамаянти, и с первого взгляда узнал ее: нигде на свете нет другой, столь прекрасной душой и телом, да к тому же у нее есть примета: под густыми кудрями на лбу у нее скрыта звезда, которая заметна только для нас, служителей Брамы.

Тогда Сунанда, подошедши к Дамаянти, сдернула с нее покрывало и ярко, как тучу пронзивший месяц, блеснула оттуда звезда благодати. Увидав это, Сунанда припала к Дамаянти, и обе они, плача вместе, и от радости, и от горя, лежали друг у друга в объятиях. Со слезами на глазах приблизилась к ним царица-мать и обняла Дамаянти. Они все трое стояли рыдая, не будучи в силах вымолвить слова. Наконец, царица сказала:

— Привет тебе, прекрасная Дмаянти, ты дочь моей родно сестры. Наш отец был могучий владыка Судамана. Твоя мать отдана была замуж за Биму, меня же взял себе в супруги Виравагу. Я видела тебя еще когда ты была ребенком, и мы с твоей матерью гостили в Дазааре. Оставайся у меня, я буду любить тебя, как свою дочь!

Дамаянти возразила:

— До сих пор я жила у тебя без нужды, не встречая никакого горя, но мне будет веселее в Видарбе с родным отцом и с родною матерью. Поэтому, доверши свои благодеяния, дай мне средство возвратиться в Видарбу, мне ужасно хочется видеть своих милых детей!

Желание Дамаянти было исполнено и через несколько дней она уже была на пути к своей родине.

Счастливо доехала Дамаянти в Видарбу. Отец так был счастлив и рад приезду дочери, что, принесши благодарность богам и одаривши всех браминов, сказал Судеве:

— Тысячу отборных быков и большой участок земля обещал я тому, кто найдет мне Дамаянти и ее супруга. Хотя ты вернул мне только одну Дамаянти, но ты все-таки получишь весь подарок.

На другой день Дамаянти сказала матери:

— Если ты хочешь сохранить мне жизнь, поспеши возвратить мне моего прекрасного Наля.

Со слезами на глазах рассказала царица своему супругу, что Дамаянти тоскует по своем супруге.

Царь Бима опять вызывает браминов и говорит им:

— Кто отыщет мне Наля, тот получит такой же дар, какой получил Судева.

Брамины, тотчас приготовившись в дорогу, пришли все к Дамаянти, чтобы услышать ее повеления, и она сказала:

— Где бы вы ни были, куда бы вы ни пришли, везде повторяйте эти слова:

Говоря эти слова, внимательно смотрите на лица тех, перед кем вы будете говорить. Кто узнает тогда Наля по изменению его лица, пусть, не говоря ему ни слова об этом, придет и возвестит мне.

И вот брамины отправились в путь искать Наля.

Через несколько месяцев один из них по имени Парнада, вернулся в Видарбу и пришел к Дамаянти:

— Повсюду проискав Наля безуспешно, я пришел, наконец, в Айоду к царю Ритуперну. В его присутствии и в присутствии придворных я произнес заповеданные тобой слова. Но никто ничем не отозвался на них. Когда же я выходил из царских покоев, мне попался навстречу царский конюх Вагука. Он небольшого роста, у него короткие руки. Он может в один день проехать сто миль. Вздыхая, осмотрелся он кругом и когда увидал, что никого поблизости не было, заливаясь горькими слезами, сказал:

— Это Дамаянти вспоминает своего супруга, как он был лишен последнего платья и как он переносит тяжкое горе. Она никогда не станет сердиться!

Сказав это, конюх удалился, а я, расспросив слуг, кто он был, тотчас отправился в обратный путь.

Вся в слезах, Дамаянти бросилась к матери и сказала:

— Матушка, мне выпало счастье, я узнала, где Наль. Сжалься над своей дочерью и помоги увидеться с ним.

Мать призвала Судеву и так заговорила с ним:

— Судева, ты привел мне мою дочь и я избираю тебя привести к Дамаянти ее супруга Наля. Он, видишь ли, теперь находится у царя Ритуперна кучером. Отправляйся туда и скажи в разговоре между прочим, что царь Бима справляет завтра вторично для своей дочери смотрины, на которые съезжаются всякие князья и царевичи. Если царь спросит, на какой день назначено празднование смотрин, разыграй из себя удивленного и скажи:

— Как, разве тебе ничего не известно? Смотрины будут праздноваться завтра. Если ты хочешь, царь Ритуперн, поспеть туда, тебе нужен будет кучер, который смог бы проехать сто миль в один день. Если царь спросит тебя, откуда тебе это известно, скажи, что сама Дамаянти тебе это сказала.

Когда Судева приехал к царю Ритуперну, он стал рассказывать ему всякие новости и между прочим, как бы невзначай, упомянул и о назначаемых на завтра вторичных смотринах Дамаянти. Как только услыхал это царь Ритуперн, он тотчас вскочил со своего места и стал громко звать кучера Вагуку и ласково сказал ему:

Вагука, теперь настала для тебя пора доказать свое искусство. Если ты сможешь, так отвези меня сегодня в Видарбу: завтра там вторичные смотрины Дамаянти.

Когда Наль услыхал эти слова, ему показалось, что сердце у него как будто разорвалось надвое. Но он с почтением преклонился пред Ритуперном и сказал:

— Хорошо, государь, исполнена будет твоя воля и нынче ты будешь в Видарбе».

Затем рассказывается, как Наль запряг четверню лошадей в коляску, т они поехали. Кони, покрытые пеною, летели как молния.

«Через несколько минут царь сказал:

— Вот видишь ли там вдали дерево? Я скажу тебе сейчас, сколько на нем листьев и плодов. На нем осталось пять миллионов листьев и 2.093 плода, а на землю упало 103 плода и 202 листа.

Наль остановил колесницу, говоря:

— Ты уж извини меня, царь Ритуперн, а я остановлюсь и перечту: то, что ты говоришь, для меня непонятно. Варшнея подержит пока коней.

Ритуперн испугался и сказал:

— Что ты делаешь, Вагука? Ведь мы опоздаем!

— Подожди немного! — возразил Наль, — если тебе нельзя остановиться, так пусть Варшнея едет с тобою вместо меня далее.

Царь, не желая на нынешний день доверяться никому другому, льстя Вагуке, сказал:

— Кто правит лучше тебя! Ты один можешь сделать так, что сегодня еще до захода солнца мы будем в Видарбе.

— Мы и будем там, только сначала дай мне закончить счет, — возразил Наль.

Тогда царь сказал:

— Ну, так сочти по крайней мере только плоды на одной ветке. Их семь ветвей и на каждой по одинаковому числу плодов.

Наль сосчитал плоды на семи ветках и получил в точности число, названное царем. Пораженный удивлением, он сказал:

— Так, государь! Но позволь мне счесть теперь и листья.

Царь в испуге сказал:

— Довольно с тебя одного примера. Ужели ты сомневаешься в моих словах?

— Что же это за искусство? — спросил Наль.

Чтобы поскорее разделаться с этим разговором, царь сказал:

— Я владею, видишь ли, искусством счета и метанья костей.

— Если ты владеешь таким искусством, я могу обменяться с тобою своим искусством езды.

Царю ничего более не оставалось, как посвятить Наля в свое искусство, после чего он сказал:

— Теперь поспеши! Искусство езды ты можешь сообщить мне после путешествия.

И вот, в ту минуту, как Наль научился искусству счета, злой дух, причинивший ему столько несчастья, покинул его. Он бросился от него в ближайшее дерево, листья которого тотчас пожелтели.

С радостным сердцем сел теперь Наль в колесницу, и кони помчались еще быстрее прежнего.

Когда Наль въехал во двор дворца, шум колесницы раздавался так сильно, что слоны и павлины подумали, будто начинается гроза. Слоны подняли свои хоботы, а павлины распустили хвосты.

Шум достиг ушей Дамаянти. Вскочивши с места, она сказала:

— Это Наль, это мой супруг! О, если я сегодня не увижу его, я умру. Если я не буду в твоих объятиях сегодня, я буду в объятиях огня. Я позабыла горе, которое мне пришлось пережить через тебя, я помню одни твои добрые качества, которыми ты всегда меня радовал.

Дамаянти вышла на балкон, чтобы посмотреть на приехавших. Кезина, ее горничная, последовала за ней. Лишь только колесница остановилась, Дамаянти увидала троих, но между ними не заметила Наля.

Варшнея и Наль слезли с колесницы и стали откладывать лошадей, а царь Ритуперн, не оставляя своего места, с удивлением смотрел кругом: нигде не было видно и следов приготовляющегося празднества, а на дворе — ни чужих колесниц, ни чужой прислуги.

Царь Бима вышел приветствовать гостя. Ритуперн, увидав, что царя не сопровождают ни князья, ни брамины, решил, что приглашение, должно быть, было ложное, и поэтому боялся заговорить о нем.

Бима между тем подошел к колеснице, подал ему руку, просил сойти с нее и стал было спрашивать о поводе к этому посещению

Ритуперн отвечал, что он желал только осведомиться о его здоровье и благосостоянии. Бима повел гостя к себе в дом и оказал ему должные почести. Наль между тем отвел лошадей в конюшню, вернулся назад и сел на колесницу.

Тогда Дамаянти сказала своей прислужнице:

— Слушай, Кезина, сходи и проведай, кто там сидит в колеснице в горестном раздумье. Хотя он очень некрасив с виду, но в нем все-таки есть что-то такое, что напоминает мне моего Наля. Говоря с ним, повтори, как будто невзначай, те слова, которые я велела повторять браминам всюду.

Кезина сошла во двор, подошла к колеснице и, поклонившись Налю, сказала:

— Моя госпожа Дамаянти очень желала бы знать, зачем ты приехал сюда с своим государем?

Наль отвечал:

— Господину моему стало известно, что завтра назначены смотрины.

— Скажи мне, — продолжала Кезина, — кто твой товарищ и кто ты сам?

— Его зовут Варшнеей. Когда-то он служил в кучерах у князя Наля, которого потом постигло несчастье, а теперь он служит у царя Ритуперна, к которому и я поступил на службу возницею.

Кезина сказала:

— Не рассказывал ли тебе что-нибудь Вершнея о Нале?

— Нет, отвечал тот.

Прислужница же продолжала:

— Брамины ищут его, разнося повсюду эти слова:

С этими словами все терзания с новою силою пробудились в Налевом сердце. Слезы лились из его глаз, и он опустил от горя и голову, и руки.

Кезина поспешила уйти, чтобы обо всем известить свою госпожу».

Остановимся, читатель, здесь немного. Если б автор Наля и Дамаянти не поддался влиянию усвоенной им с детства сказочной литературы, он не ввел бы сюда, конечно, некоторых подробностей, вроде звезды во лбу своей героини или необыкновенных способностей героя, начиная от чудесной езды и кончая рассказанной далее его сказочной способностью наполнять водою пустые сосуды, что уподобляет его, хотя и в слабой степени, евангельскому Христу. Но мы не должны забывать, что беллетристы — не ученые естествоиспытатели, и что вера в чудеса существует и теперь, благодаря фокусам. С этой точки зрения мы и должны рассматривать следующий эпизод.

«Выслушав Кезину, Дамаянти сказала:

— По словам и делам это мой Наль, но по виду не он. Поди, Кезина, разведай дело получше. Притаись где-нибудь вблизи и смотри, что он станет делать. Следи, не откроется ли в том, что заметишь, особенной, таинственной силы. Теперь скоро он будет готовить ужин царю Ритуперну. Не давай ему ни воды, ни огня для этого.

Кезина пошла и, исполнив волю царицы, скоро явилась к ней с своим донесением:

— Никогда еще мне не случалось видеть человека, который творил бы такие чудеса. К низким дверям подойдет, головы не наклонит, двери сами поднимаются кверху. Он только взглянул на пустые сосуды и они вдруг наполнились водою. Когда же ему не дали огня, он взял небольшой пук соломы, помял его в руках, подул и тотчас запылало яркое пламя. Но последнее чудо изумило меня более всего: он поднял совсем засохший цветок, лежавший в пыли без листьев, взглянул на него, и он стал живой вместо поблекшего.

Дамаянти сказала:

— Это Наль! Все эти дары он получил от богов при бракосочетании.

Дамаянти поспешила к своей матери и сказала:

— Матушка! Вели теперь Вагуке прийти ко мне, я хочу порасспросить его о своем супруге.

Царица исполнила желание своей дочери и Наль был приведен в покои Дамаянти. Когда он увидел свою супругу, он чуть было не лишился чувств. Пред ним молча стояла Дамаянти, одетая в траурное платье. Прелестная даже в скорби, она была ему несказанным упреком. Устремивши на Наля пронзительный взор, она, наконец, сквозь слезы сказала:

— Скажи мне, Вагука, есть ли кроме Наля еще человек, который был бы способен покинуть свою верную жену, последовавшую за ним в изгнание? Ведь выбор был сделан по обоюдному согласию. Я выбрала его себе в мужья, пренебрегши даже богами: боги слышали наши клятвы в неизменной любви. Пред алтарем говорил он: «тебя я отныне буду чтить и любить, защищать и питать, с тобою делить и горе, и радость, богатство и бедность, и все неизменно». Но он все-таки покинул меня, меня, мать его детей! Скажи, Вагука, как мог он это сделать!

От слез Дамаянти не могла говорить дальше.

Тогда Наль отвечал:

— Не твой супруг покинул тебя, не твой супруг проиграл свое царство, все это сделал злой дух Кали. Теперь отвечай и ты, Дамаянти! Сохранила ли ты прежнюю любовь? Сохранила ли верность? Послы от твоего отца странствуют по всему свету и всюду разносят известия, что ты хочешь справлять вторые смотрины.

Услыхав это, Дамаянти, смиренно сложив руки, сказала:

— Наль, мой князь! И ты мог этому поверить? Брамины искали тебя по всей земле. Случайно один из них, Парнад, нашел тебя у Ритуперна в кучерах. Он возвратился, я же послала другого, который должен был рассказать Ритуперну о моих вторых смотринах. Обман этот был употреблен затем, чтобы заманить тебя сюда. Касаясь твоей руки, клянусь тебе: я всегда была верна тебе! Если моя клятв не верна, пусть ветер, свидетель всех человеческих слов и дел, уничтожит во мне жизнь. Пусть солнце, парящее над водами, сделает это. Пусть месяц, верный свидетель ночи, знающий все тайны земные, лишит тогда меня жизни. Пусть и небесные силы, которыми держатся небо и земля, пусть они разлучат мое тело душою, если я не сохранила верности и любви к тебе во всей чистоте!

Едва проговорила это Дамаянти, из воздуха послышался голос, говоривший так:

— Ни делом, ни в мыслях не изменила тебе твоя супруга. Мы боги, от которых ничего не скрыто, мы возвещаем тебе это.

Когда эти слова были сказаны, с неба при звуке воздушных тимпанов упали цветы благовонным дождем.

Радостный трепет объял Наля и, вспомня о змеином царе, он посмотрелся в его зеркальный щиток, и тотчас стал прежним Налем. Дамаянти вскрикнула от счастья и бросилась к немую Наль крепко прижал ее к своей груди.

— Да, сегодня мои вторые смотрины! — воскликнула она. — Тебя, тебя снова избирает твоя Дамаянти! Она и плакала, и смеялась. Счастье и радость обоих были так же велики, как и прежде, в день их бракосочетания.

И двор, и город торжественно справили новый праздник. Все были очень рады, что Наль и Дамаянти снова соединились».

Так все отдельные нити этой хорошо обдуманной романической интриги соединились теперь вместе к общему благополучию. Чтоб завершить роман, оставалось только возвратить счастливой парочке и ее трон. И автор переходит к этому окончательному акту, к которому явно готовил все с самого начала.

«Спустя месяц Наль сказал своему тестю:

— Теперь я хочу попытать счастья, не удастся ли мне вернуть назад свое царство.

Придя к своему сводному брату Пушкарне, он сказал:

— Я приобрел новое имущество и пришел к тебе продолжать игру. Мы покончим одним разом. Знай при этом, что хотя у меня нет царства, я все же ставлю более, чем ты: я ставлю свою супругу Дамаянти. Затем вот еще другое условие: побежденный в костях может вызвать победителя на поединок.

Пушкарна со смехом отвечал:

— Я давно уже предвидел это. Я давно ждал, что ты поставишь на кости свою Дамаянти. Давай хоть сейчас начнем: мне ужасно хочется обладать твоей супругой. Только ее одной недостает для полноты моего счастья.

Наль, разгневанный его дерзким ответом, чуть было не пронзил Пушкару мечом. Но он превозмог себя и сказал, принужденно смеясь:

— Словами ты ничего не возьмешь, вели-ка лучше принести кости.

Кости принесли, метнули и Пушкара проиграл все.

— Теперь пройдемся на мечах, — вскричал Наль.

Вступили в бой. Недолго бились; через несколько минут Наль вышиб меч из рук Пушкары.

Пушкара пал на колени и, сложивши руки на груди, умоляя, сказал:

— Прости меня! Царство принадлежит тебе, и жизнь моя в твоих руках.

А Наль ему ответил:

— Встань, Пушкара! Я не сержусь. Не ты лишил меня царства и подверг меня нужде. Это был злой дух, который лишил нас обоих разума. Пусть остается за тобой и жизнь, и город, который я прежде дал тебе. Иди и живи счастливо!»

Таков финал романа: совсем во вкусе французских рыцарских романов.

Ну, посудите же сами, читатель! Могло ли все это быть написано чуть ли не пещерным человеком? Где был литературный вкус, где были глаза, где были уши, где было знакомство с новейшей и средневековой литературой у тех, которые отнесли такой роман за 3000 лет до нашего времени?

Вот, говорят, евангелия писаны под диктовку святого духа… А ведь роман «Наль и Дамаянти» во всех отношениях написан неизмеримо и несравнимо талантливее, чем смог сделать святой дух! В евангелиях еще суставчатое строение, в котором все главы, кроме первой да последней, можно и перетасовать, как колоду карт, ничего не меняя в достоинстве целого рассказа, А здесь уже с самого начала предвиден конец и ни одной главы нельзя переставить на другое место, не попортив всего целого.

«Эта поэма, — говорит А. В. Шлегель, профессор санскрита в Боннском университете, — не уступает никакой из древних или новых в поэтической красоте, в увлекательности изложения страстей, в возвышенной нежности чувств и мыслей. Прелесть ее доступна всякому читателю, молодому и старому, знатоку искусства и необразованному человеку, руководящемуся одним естественным чувством».

Но для Шлегеля, умершего еще в 1845 году, когда все мировоззрение филологов держалось еще, как и геология при Кювье, теории земных катастроф, и новых творческих актов божественного промысла, было бы простительно отнести в допотопную эпоху даже и сочинения Маркса, Энгельса и Ленина. Но допустимо ли это для образованного человека XX века, уже усвоившего эволюционные законы развития всего сложного и высокосовершенного из простого зародыша, существовавшего вначале?

И я опять повторяю: если отдельные рассказы, находящиеся в сборнике «Тысяча и одна ночь» относятся, как говорят сами филологи, к XIV веку нашей эры, то роман «Наль и Дамаянти» не может быть написан ранее, чем в XVIII веке, да и то автором, начитавшимся западно-европейской литературы того времени.

назад начало вперёд