Н.А.Морозов / «Христос». (10) «Миражи исторических пустынь» / Часть III

Глава IV.
НОСИЛЬЩИК И ТРИ СЕСТРЫ
Образчик французских галантных сказок XVIII века в псевдо-арабском сборнике «Тысяча и одна ночь».

В предшествующей главе я нарочно изложил довольно подробно индийский роман Наль и Дамаянти.* Это было необходимо. Дело в том, что всякий литературный критик обязательно попадает в почти безвыходное положение. Если сознательный читатель уже прочел разбираемую критиком книгу, то он уже сам составил о ней собственное мнение, и критик едва ли его переубедит, а если не читал, то ему лучше прочесть ее самому, чем принимать на веру выводы критика. Стремясь избежать этой дилеммы и рассчитывая, что большинство моих читателей не имеют времени познакомиться со всеми замечательными творениями мировой литературы, предварительно я и приводил всегда исчерпывающие выдержки ив рассматриваемых мною книг и документов, чтобы они могли заменить прочтение подлинников в полном виде, и только тогда давал свою характеристику, причисляя произведение к тому или другому типу лите-ратуры.

* Эта глава пойдёт позже

Так, Наль и Дамаянти являются у меня образцами скелетного типа беллетристического творчества, а прилагаемая теперь сказка из «1001 ночи» о носильщике и трех сестрах является у меня примером звездчатого или лучистого типа романа. В этом типе пролог сразу распадается на ряд независимых рассказов, упомянутых в нем лиц, а потом все эти лица соединяются в «эпилоге» для заключительного действия. Да и вся «Тысяча и одна ночь» есть только сложный образчик лучистого типа повествований.

Вот ее прологовое начало.

«Когда-то в Индии и Китае жил царь по имени Городской Шах (Шах-Риар), который приказал отрубить голову изменившей ему с рабами царице и всем своим невольницам и невольникам, участвовавшим в ее тайных оргиях. Он повелел своему визирю приводить ему каждую ночь непорочную девушку и после брачной ночи немедленно казнить ее, чтобы не могла изменять. Целых три года продолжалось это, столица огласилась воплями, и подданные спасались бегством, увозя своих дочерей, обреченных на гибель. И скоро в городе, где жил царь Городской Шах, не осталось ни одной девушки в брачном возрасте.

И вот однажды, когда он по обыкновению приказал своему визирю при-вести к нему молодую девушку, тот не нашел ни одной и возвратился домой с сокрушенным сердцем, не зная, что сказать царю.

Но у самого его были две дочери, одаренные красотой, умом, привлекательностью и всеми совершенствами души и тела. Старшую звали Шахеразадой (т. е. Горожанкой), младшую – Доньязадой (Дочерью Света). Старшая зачитывалась летописями и сказаниями о жизни древних царей и народов, давно сошедший с лица земли, и у нее было до тысячи книг, в к которых были собраны все сказания о жизни древних царей и поэтов. Речь ее очаровывала слушателей.

Увидев опечаленного отца, Шахеразада-Горожанка сказала ему:

— Отец, отчего ты так переменился, отчего так подавлен бременем скорби и забот? Припомни слова поэта:

О ты, что так печалишься – утешься!

Не вечно все: хоть радость улетит,

Но ведь и скорбь забудется тобою.

Ее отец рассказал ей все, что случилось с царем от начала и до конца.

Шахеразада ответила:

— Отец, имeнeм бога, умоляю тебя, выдай меня замуж за царя, ради спасения мусульманских дочерей и избавления их от царского гнева.

— Да хранит тебя бог, дитя мое! Не подвергай себя такой опасности!

Но Шахеразада сказала:

— Отец, я должна это сделать!

Когда отец, после долгих увещаний, согласился, она подозвала к себе младшую сестру и сказала ей:

— Когда я буду у царя, пошлю за тобой. Если царь уже побыл со мною, то скажи:

— О, сестра, расскажи мне одну из твоих чудесных сказок, чтобы нам провести ночь без скуки.

Тогда я стану рассказывать тебе сказки, и эти сказки – если на то будет божья воля – должны спасти от гибели магометанских дочерей».

Таково вступление к сборнику сказок «Тысяча и одна ночь». Шахеразада-Горожанка, прерывая свои сказки утром на самом интересном месте, заставляет царя «Городского Шаха» день за днем откладывать ее казнь в продолжение почти трех лет, после чего царь отменяет свое решение. Этим, чисто внешним способом, только и связан весь знаменитый сборник.

Для тех, кто не читал его, я взял здесь из него, в сокращенном изложении один из лучших по сложности рассказов: «О носильщике и трех сестрах», начавшийся в девятую и окончившийся в пятнадцатую ночь.

«В городе Багдаде (рисующемся здесь совсем не реальным Багдадом, а чем-то вроде испанской Севильи или самого Парижа, перенесенных в Иран) жил некогда бедный человек. Он был холост и по ремеслу – носильщик. Однажды, когда по обыкновению он сидел на базаре, небрежно опираясь на свою корзину, к нему подошла молодая женщина, окутанная чадрой из моссульской ткани, осыпанной золотыми блестками и подбитой парчей. Приподняв немного покрывало, скрадывавшее прекрасные черные глаза, тонкие брови, длинные ресницы и восхитительные черты лица, она произнесла звонким голосом:

— Носильщик, возьми свою корзину и иди за мной!

Молодой человек, давно ждавший нанимателя, обрадовался этим словам, взял корзину и пошел за нею. Сначала она остановилась у дверей одного дома и постучала в нее. На ее зов вышел христианин,¹ который взял у нее динарий и вынес ей кувшин оливкового масла. Она поставила масло в корзину и сказала носильщику:

¹ В подлиннике Нузрани – назарянин.

— Возьми это и следуй за мной.

Он, обрадовавшись, ответил:

— Хвала богу! Вот так счастливый день!

Он взял корзину и пошел за своей нанимательницей. Она остановилась перед лавкой фруктовщика и купила сирийских яблок, османской айвы, персиков Омана, алеппских жасминов, дамасских лилий, нильских огурцов, египетских лимонов, султанской (т. е. царьградской) цедры. (Читатель сам видит, что это фантастический рынок, где собраны произведения самых отдаленных друг от друга местностей.) Купила ягод мирты, цветов лавзонии, ромашки, горных тюльпанов, фиалок, цветов граната и нарциссов. Уложив все это в корзину, она оказала ему:

— Неси дальше!

И он последовал за ней до кондитерской, где она остановилась. Здесь она купила поднос и уставила его всякими сластями: сахарными завитками на масле, мускатными пирожными с удивительной начинкой, бисквитами-сабун, лимонными паштетами, вареньями разных сортов, сластями, воздушными пирожными, сделанными на масле, меде и молоке. И когда она поставила поднос в корзину, носильщик сказал:

— О госпожа, если бы ты предупредила меня, что у тебя будет столько покупок, я взял бы мула!

Молодая женщина рассмеялась и пошла дальше, к торговцу благовонными товарами, у которого купила десять сортов душистой воды: розовой воды, воды из померанцевого цвета и много других; взяла она также меру опьяняющих напитков (отметим: запрещенных Кораном), сосуд розовой воды с мускусом, ладана, кусочков дерева алоэ, серой амбры и александрийских восковых свечей. Уложив все это в корзину, она сказала носильщику:

— Возьми корзину и иди за мной!

Они шли, пока не дошли до роскошного, украшенного колоннами дома, с прекрасным садом и обширным двором. (Опять отметим, что мусульманские дома до недавнего времени строились без колонн снаружи и были обращены окнами внутрь двора.) Входная двустворчатая дверь была из черного дерева с золотыми инкрустациями.

Молодая женщина остановилась и тихо постучала в дверь привешенным к ней молотком. (Но такие молотки были только в западно-европейских городах, до изобретенья электрических звонков!) И тотчас же обе половинки двери распахнулись и на пороге показалась (без чадры) такая красавица, какой носильщик не видел ни разу в жизни. Лоб ее был белее первых лучей новой луны, глаза – как глаза газели, каждая бровь – как серп луны в месяце Рамадане, щеки – как горные тюльпаны, ротик – как печать Соломона, лицо – как полная луна при ее восходе, грудь как два спелых граната. Молодое, упругое тело скрывалось под одеждой, как драгоценное письмо под своей оберткой. При виде этой красавицы носильщик так растерялся, что чуть не уронил корзину со своей головы, и сказал себе:

— Клянусь Аллахом, не было у меня во всю мою жизнь такого счастливого дня!

Между тем молодая девушка, стоявшая на пороге, сказала сестре и носильщику:

— Войдите! И да благословит бог ваш приход. Оба вошли в дом и, пройдя сени, вступили в великолепную, выходившую на внутренний двор залу, обитую золотой и шелковой парчей и уставленную мебелью с золотой инкрустацией, мраморными сидениями, драгоценными вазами и шкафами. Тяжелые занавеси закрывали двери боковых помещений, посреди залы находилось мраморное ложе, украшенное прекрасным жемчугом и драгоценными камнями, над которым было натянуто красное атласное покрывало в защиту от москитов, а на ложе лежала девушка удивительной красоты с глазами вавилонянки, прямым, как начертание буквы алеф² станом и лицом такой красоты, что оно должно было омрачить самое лучезарное солнце.

² Похожа на латинское J.

Молодая девушка (мы видим, что все они, как в Париже, без чадры!) встала с постели, и, подойдя к сестрам, стоявшим посреди залы рядом с носильщиком, сказала им:

— Что же вы стоите? Снимите ношу с головы носильщика!

Тогда обе девушки подошли к носильщику и взялись за корзину – одна спереди, другая – сзади. С помощью третьей сестры они сняли ее с головы носильщика, потом дали ему два динария и сказали:

— Повернись лицом назад и уходи, носильщик!

Но носильщик не мог оторвать своих глаз от молодых девушек, так как во всю жизнь не видал таких красавиц. В то же время он заметил, что в доме нет ни одного мужчины, а когда он посмотрел на все приготовленные фрукты, сласти, цветы и напитки, он совершенно позабыл о том, что ему нужно уходить. Старшая из сестер сказала ему:

— Что же ты не уходишь, носильщик? Разве ты не доволен платой?

Она обратилась к сестре, ходившей за покупками, и сказала ей:

— Дай ему еще один динарий!

Но носильщик ответил:

— Клянусь Аллахом, госпожи мои, мне обыкновенно платят два полудинария, и платой вашей я вполне доволен. Но мое сердце и моя душа поглощены вами, и я спрашиваю себя, какую жизнь ведете вы, живя одни, потому что в доме вашем нет мужчины, и вы лишены мужского общества. Кроме того, разве вы не знаете, что минарет хорош только тогда, если он будет одним из четырех минаретов мечети? А вас, о госпожи мои, только трое, и вам недостает четвертого. А разве вы не знаете, что счастие женщины невозможно без мужчины? Поэт говорит, что гармонический аккорд требует непременно сочетания четырех инструментов: арфы, лютни, цитры и свирели. А вас, о госпожи мои, только трое, и вам недостает четвертого инструмента – свирели, которым был бы толковый мужчина, человек с умом и сердцем, умеющий держать язык за зубами.

Тогда молодые девушки сказали ему:

— О, носильщик, разве ты не знаешь, что мы девицы? Мы имеем достаточно основания бояться нескромного вмешательства в наши дела. И мы читали уже поэтов (уж не из Парижской ли городской библиотеки взятых, ведь в Багдаде никаких библиотек не было!), которые говорят: «Храни от всех свою тайну, потому что если ты доверишь ее другому, то она перестает быть тайной».

Услыхав эти слова, носильщик воскликнул:

— Клянусь вашей жизнью, о, госпожи мои! Я человек благоразумный, верный и надежный, читавший книги и изучавший (даже) летописи. Я говорю только о том, что приятно слушать, и никогда не упоминаю о печальных вещах. Вообще я применяю к жизни слова поэта:

Стихи и речи носильщика понравились молодым девушкам, и они сказали ему:

— Оставайся, честный носильщик, и знай, что ты будешь у нас дорогим гостем!

Вслед затем девушка, ходившая за покупками, встала, подобрала свое платье, накрыла стол у бассейна и приготовила все, что было нужно. Потом она разлила вино (запрещенное Кораном), сестры сели за стол, а носильщик поместился между ними, думая все время, что он грезит. Дeвушка наполнила вином свой кубок и осушила его до дна, потом снова наполнила его и подала по очереди сестрам, и, наконец носильщику, который произнес следующие стихи:

Но, дорогой читатель, прибавлю я здесь, ведь это то же самое, как сказать, что на пиру этом подавали свинину! Это то же самое, как сказать, что на пиру у Владимира Святого угощали гостей кониною! Выходит, что сказки «Тысяча и одна ночь», где попойка фигурирует везде, написаны совсем не магометанином, и даже не в магометанской стране!

Потом он поцеловал руки (опять совсем западно-европейская манера!) у молодых девушек, выпил еще кубок вина и сказал хозяйке дома:

— О, госпожа моя, я твой раб, твоя вещь, твоя собственность! И он (как венецианский гондольер) произнес в честь ее стихи поэта:

А девушка-хозяйка сказала ему:

— Пей, мой друг, и пусть этот напиток даст тебе веселье и здоровье и укрепит твои силы!

Носильщик взял кубок, поцеловал (снова!) ее руку и нежным, тихим голосом запел (как испанский гидальго или провансальский менестрель):

Молодая девушка взяла кубок (Даже и кубки были в магометанском Багдаде, как в Париже или Севилье) из рук носильщика, поднесла его к своим губам и, осушив его, передала своей сестре. Потом все начали танцевать, петь и перебрасываться цветами. Носильщик обнимал молодых девушек и целовал их, и они играли и шутили с ним и бросали в него цветами. Так они продолжали веселиться и пить, пока их рассудок не помутился. Когда опьянение совсем овладело ими, молодая девушка, отпиравшая двери, сбросила с себя свои одежды, бросилась в бассейн и стала играть водой; потом она набрала воды в рот и обрызгала ею носильщика.

(Я представляю читателю самому судить, насколько это похоже на нравы магометанских девушек, и насколько можно допустить, что такие нравы описывал не парижанин, перенеся действие в недоступный его читателям волшебный Багдад. Не более уместно для магометанского писателя и дальнейшее описание этой правоверной пирушки.)

После этого она омыла свои члены, выскочила и из воды и кинулась на грудь носильщику, продолжая играть и шутить с ним. Вторая сестра тоже сняла свои одежды, прыгнула в бассейн и проделала все то, что делала ее сестра, и, наконец, выйдя из воды, бросилась на колени носильщику, продолжая играть и шутить с ним. После нее и третья сестра проделала то же.

И вот, следуя примеру молодых девушек, поднялся и носильщик и, сняв с себя одежды, прыгнул в бассейн, играя водой и омывая свое тело. Потом он вышел из воды и уселся на коленях девушки, отворившей двери, а ноги свои положил на колени той, которая делала покупки. И все три сестры так рассмеялись, что даже опрокинулись на спину. Затем они опять (как невинные аркадские пастушки западно-европейских поэм эпохи возрождения) стали все пить по очереди из одного кубка, и пили до наступления ночи. Тогда они сказали носильщику:

— Теперь отврати твое лицо и иди, чтобы мы видели ширину твоей спины!

Но носильщик воскликнул:

— Клянусь богом! Легче моей душе расстаться с телом, чем уйти из вашего дома, о госпожи мои! Соединим эту ночь со следующим днем, а завтра пусть каждый из нас пойдет по предназначенному ему богом пути (какое благочестие!).

Девушка, ходившая за покупками, вмешалась и сказала:

— О, сестры, пригласим его провести эту ночь у нас! Он развлечет и позабавит нас, потому что он веселый малый, не знающий стыда.

Тогда сестры сказали носильщику:

— Хорошо, ты можешь провести у нас эту ночь с тем условием, что ты во всем подчинишься нам и не будешь спрашивать никаких объяснений относительно того, что ты увидишь, ни о чем не спросишь, что бы ни происходило тут.

Носильщик сказал:

— О, разумеется, госпожи мои!

И сестры сказали ему:

— В таком случае, встань и посмотри, что написало над этой дверью!

Он встал и увидел на двери следующую надпись, сделанную золотыми буквами:

«Не говори о том, что не касается тебя, если не хочешь услышать то-го, что будет тебе неприятно»...

В эту минуту Шахеразада заметила наступление утра и скромно замолчала. Страшно заинтересованный шах, конечно, не приказал ее казнить. И когда наступила следующая ночь (десятая) она продолжала:

«Мне говорили, что когда носильщик дал обещание сестрам, молодая девушка, ходившая за покупками, встала к поставила на стол кушанья, и все они принялись есть и пить, и больше всех пил и ел носильщик, что не мешало ему произносить звучные стихи для развлечения сестер. И вдруг, в самом разгаре пира, они услышали стук в двери. Молодая девушка, открывавшая двери, пошла узнать, кто стучит, и возвратившись, сказала:

— Воистину, сегодня ночью не будет пустых мест за нашим столом, потому что я нашла у дверей трех иностранцев. С бритыми бородами, и все трое кривы на левый глаз. Не правда ли, какое удивительное совпадение? Я сразу догадалась, что это чужестранцы, прибывшие из греческих земель. У всех трех такие забавные лица и одежды, что невозможно смотреть на них без смеха. 0 сестры, если мы впустим их переночевать, то вволю посмеемся над ними!

И она так долго уговаривала сестер, что те, наконец, сказали:

— Впусти их, но поставь им такое условие: «Не говорите о том, что не касается вас, если не хотите услышать того, что будет вам неприятно».

Молодая девушка радостно побежала к дверям и вскоре возвратилась, ведя за собою трех кривых. У них были бритые бороды и длинные закрученные кверху усы. По всему видно было, что они принадлежат к странствующим салукам (вроде крестоносных рыцарей). Войдя в залу, все они приветствовали присутствующих, и один за другим отошли в сторону. Молодые девушки встали и пригласили их сесть. Усевшись, все трое взглянули на носильщика, который был совершенно пьян. Присмотревшись к нему, они решили, что он также принадлежит к их братству и сказали:

— О, это такой же салук, как и мы. Он составит нам приятное общество.

Но носильщик, слышавший их замечание, встал и, окинув грозным взглядом всех трех, сказал:

— Полно болтать о том, что вас не касается! Прочтите-ка лучше надпись здесь, над дверьми!

При этих словах молодые девушки громко рассмеялись и сказали:

— Вот теперь мы позабавимся над носильщиком и салуками!

Они стали угощать новых гостей, которые принялись есть, а девушка, отворявшая дверь, принесла вина и по очереди подала кубок, усердно наполняя его каждый раз до краев. Наконец, когда салуки в достаточной мере утолили свою жажду, носильщик сказал:

— Послушаете, братья наши! Не знаете ли вы какой-нибудь чудесной истории или необычайного приключения, которым вы могли бы повеселить нас?

Салуки, возбужденные выпитым вином, потребовали музыкальных инструментов, и девушка, отворявшая дверь, принесла Moccyльский барабан, украшенный бубенчиками, иракскую лютню и персидскую арфу. (Опять явная фантазия европейца, никогда не бывавшего в Персии, потому что никаких инструментов с такими специфическими эпитетами там нет.) Салуки поднялись с своих мест; один из них взял лютню, другой – барабан, третий – арфу и все трое дружно заиграли. А молодые девушки вторили им своими свежими, чистыми голосами.

И вдруг, в самом разгаре концерта, послышался стук. Девушка, отво-рявшая двери, пошла узнать, кто мог постучаться в такой поздний час. А дело было вот в чем:

В ту ночь калиф Гарун-аль-Рашид в сопровождении своего визиря Джафар-аль-Бармаки и своего палача Meзpyрa, обходил улицы своего города, одетый купцом, чтобы видеть собственными глазами все, что происходит в нем. И вот, проходя мимо дома трех сестер, услышал звуки инструментов, пение и смех, и сказал своему визирю:

— Войдем в этот дом и посмотрим, что там делается.

— Слушаю к повинуюсь! – ответил Джафар. Он подошел к двери, постучал в нее, и на его стук вышла молодая девушка, отворявшая двери. Когда Джафар увидел ее, он проговорил:

— О, госпожа моя! Мы купцы из Табариата (Тивериады), мы прибыли сюда десять дней тому назад с товарами и остановились в кагане (?) для купцов. Сегодня мы были в гостях у одного купца, и он угостил нас на славу. Мы ели у него и пили целый час и немного опьянели, и когда мы вышли оттуда, то, не зная города, сбились с пути. И вот, мы обращаемся к твоему великодушию, о госпожа! Позволь переночевать в твоем доме, и бог вознаградит тебя за это доброе дело.

Девушка, отпиравшая дверь, посмотрела на них и нашла, что они действительно похожи на купцов и имеют очень почтенный вид. Она пошла к своим сестрам просить у них совета, и те сказали:

— Хорошо, впусти их!

Она вернулась, открыла им двери и сказала им:

— Войдите!

И все трое – калиф, Джафар и Мезрур вошли. Увидя их, молодые девушки встали, чтобы служить им, и сказали:

— Милости просим, пусть ваше пребывание здесь будет продолжительно и приятно! Располагайтесь, как найдете для себя удобнее, наши гости! Но мы требуем от вас исполнения одного условия: не спрашивайте о том, что не касается вас, если не хотите услышать того, что будет вам неприятно.

— О, да, конечно! – ответили они.

Они сели. Им предложили вина, и кубок снова переходил из рук в руки. (Оказывается, что и повелитель правоверных Гарун-аль-Рашид публично не соблюдал постановления Корана не сметь пить вина!) Потом калиф посмотрел на трёх салуков, и увидев, что все они кривы на левый глаз, очень удивился. Он взглянул на молодых девушек и был очень поражен их красотой и грацией. А они продолжали разговаривать со свои ми гостями и приглашали их пить с ними, потом поднесли кубок превосходного вина калифу, но он отказался, говоря:

— Я добрый хаджи и не пью вина. (Выходит, что только теперь автор вспомнил запрет Корана, обязательный для всех, а скорее всего это прибавка, и потом некстати, позднейшего редактора, которому указали на неуместность всей этой пирушки в магометанский период азиатской культуры.)

Тогда девушка, отпиравшая двери, пододвинула к нему маленький столик тонкой работы, поставила на него китайскую фарфоровую чашечку, положила в нее кусочек льду и, размешав в ней сахар с розовой водой, предложила калифу. Он взял чашку, и поблагодарил молодую девушку, думая про себя:

— Завтра же надо будет вознаградить ее за ее поступок и за все добро, которое она делает.

А молодые девушки продолжали исполнять свои обязанности хозяек и неустанно угощали вином гостей. А когда вино начало оказывать свое действие, старшая девушка встала, спросила гостей еще раз, не желают ли они чего-нибудь, потом взяла за руку девушку, ходившую за покупками, и сказала ей:

— О, сестра моя, встань! Мы должны исполнить наш долг!

Та ответила ей:

— Приказывай, я готова!

Девушка, отворявшая двери, встала, попросила салуков освободить середину залы и стать у двери. Потом она убрала все, что было посреди залы, и подмела пол, а две другие девушки позвали носильщика и сказали ему:

— Ради бога! Ты должен доказать нам свою дружбу! Ты здесь не чужой, ты теперь почти свой человек в нашем доме!

Носильщик поднялся с места, запахнул полы своей одежды, опоясался и сказал:

— Приказывайте, о госпожи мои, я повинуюсь вам!

Тогда сестры сказали ему:

— Подожди тут!

Через несколько минут девушка, ходившая за покупками, сказала ему:

— Следуй за мной и помоги мне.

Он вышел вслед за нею из залы и увидел двух собак черной шерсти на цепочках. По приказанию молодой девушки, он взял их и вывел на середину залы. Хозяйка дома подошла, засучила рукава, взяла в руки плеть и сказала носильщику:

— Подведи ко мне одну из собак!

Он потянул цепь и подвел одну из собак к хозяйке, а собака жалобно завыла, глядя с мольбой на молодую девушку. Но не обращая на это внимания, она бросилась к ней и стала бить ее плетью по голове, а несчастная собака не переставала визжать и выть. Наконец, молодая девушка выбилась из сил, бросила плеть, взяла собаку на руки, прижала ее к своей груди, отерла ее слезы и, обняв ее обоими руками, со слезами на глазах стала целовать ее в голову. По-том она сказала носильщику:

— Отведи эту собаку обратно и приведи мне другую!

Носильщик заставил подойти к ней другую собаку, и молодая девушка сделала с нею то же, что и с первой.

Вслед за тем хозяйка дома обратилась к своим сестрам и сказала им:

— А теперь, о сестры, сделаем то, что мы привыкли делать в это время!

Она села на мраморное ложе, украшенное серебром и золотом. Девушка, отпиравшая двери, села рядом с сестрой, а выходившая за покупкам вышла и вскоре вернулась, держа в руках атласный мешок, обшитый зеленой шелковой бахромой. Она открыла мешок, вынула ив него лютню, и подала ее молодой девушке, отпиравшей двери. Та взяла ее, настроила и, ударив по ее струнам, запела о страданиях любви:

При последних словах этой песни девушка, отпиравшая дверь, упала без чувств на пол, и при этом обнажилось ее тело, покрытое следами ударов плетью и прутьями.

Салуки сказали:

— О, лучше было бы нам не заходить в этот дом, хотя бы даже всю ночь пришлось провести, лежа на голой земле, потому что это зрелище расстроило нас свыше меры!

Все они начали советоваться и сказали:

— Нас семь мужчин, а их только три женщины! Потребуем у них объяснения всему этому. Если они не захотят сделать это добровольно, то мы принудим их силою.

И они решили, что это должен сделать носильщик. Молодые девушки, заметив, что они перешептываются, спросили:

— О добрые люди, о чем говорите вы?

Носильщик встал, остановился перед хозяйкой дома и сказал:

— О повелительница моя, умоляю тебя именем всех твоих гостей, расскажи нам историю этих двух черных собак, объясни нам, почему ты так била их, а потом плакала, над ними и обнимала их. И объясни нам также причину рубцов и шрамов на теле твоей сестры. Такова наша просьба, о госпожа! И да будет мир с тобою!

Тогда хозяйка дома спросила у всех собравшихся:

— Правда ли, что носильщик говорит от вашего имени?

— Да, это правда?

Только Джафар не произнес ни одного слова.

Услыхав этот ответ, молодая девушка воскликнула:

— Клянусь богом, мои гости, вы нанесли нам самое ужасное оскорбление. Beдь принимая вас, мы поставили вам непременным условием, чтобы вы не говорили о том, что вас не касается, если не желаете услышать того, что будет вам неприятно.

С этими словами она откинула свои рукава, три раза топнула ногой и закричала:

— Эй, скорей сюда!

В тот же миг распахнулась дверь одной из боковых уборных, закрытых драпировками, и оттуда выскочили семь негров-гигантов с обнаженными мечами, и молодая девушка сказала им:

— Свяжите руки этим людям, у которых слишком длинные языки, и привяжите их друг к другу.

Негры исполнили ее приказание и спросили:

— О повелительница наша, о цветок, скрытый от глаз мужчин, разрешаешь ли ты отрубить им головы?

Она ответила:

— Подождите! Мне хочется сначала узнать, что это за люди?

Тогда носильщик воскликнул:

— Именем бога умоляю тебя, повелительница моя, не карай меня за преступление, совершенное другими! Это они заставили меня обратиться к тебе с вопросом, сам же я и не думал об этом. О, клянусь богом, мы провели бы тут веселую ночь, если бы не явились эти злосчастные салуки! Эти зловещие братья способны разрушить своим присутствием самый цветущий город! И бедняга привел следующие строфы поэта:

Когда он произнес последние слова, молодая девушка рассмеялась...

В эту минуту Шахеразада заметила, что занимается заря, и скромно замолчала. Царь опять был так заинтересован, что оставил ее в живых до следующего дня.

Когда наступила следующая (одиннадцатая) ночь, она сказала:

— Я остановилась на том, о счастливый царь, что молодая девушка, выслушав стихи носильщика, рассмеялась. Скажу, что было и далее.

Подойдя к своим пленникам, она сказала:

— Расскажите мне все, что вы можете о себе, потому что вам остается жить только один час!

Услыхав эти слова, носильщик первый заговорил:

— О повелительница моя, я простой носильщик и ничего более! Сестра твоя, ходившая за покупками, наняла меня на базаре и привела сюда. И вы хорошо знаете, мои госпожи, все, что тут было со мною и с вами, и чего я не хочу пересказывать – вы понимаете, почему. Вот и вся моя историями, и мне нечего более прибавить к ней. Мир да будет с вами!

Молодая девушка сказала ему:

— Хорошо, прикоснись теперь к своей голове, чтобы убедиться, что она все еще на своем месте, пригладь свои волосы и уходи!

Но носильщик сказал:

— Нет, клянусь богом! Я не уйду отсюда, пока не выслушаю историю моих товарищей, которые находятся тут.

Тогда выступил первый салук, и повинуясь приказанию хозяйки дома, начал:

— Знай, что я сын султана. У отца моего был брат, царивший в другой стране. Случилось так, что моя мать родила меня в тот же день, когда и у моего дяди родился сын.

После этого прошли года, и еще много дней и годов. Я и сын моего дяди подросли. Я должен был навещать моего дядю и даже проводить у него по нескольку месяцев. В последний мой приезда сын моего дяди устроил мне особенно торжественный прием, приказал заколоть несколько баранов и приготовить разных вин. И когда мы опьянели, он сказал мне:

— О ты, которого я люблю всей моей душой! Дай мне обещание, что ты не откажешь в моей просьбе и не помешаешь мне исполнить то, что я задумал!

Я ответил ему:

— Обещаю тебе это от всего сердца!

Он заставил меня произнести торжественную клятву, требуя, чтобы я поклялся нашей священной верой (и это говорится после запрещенной той же верой попойки!). После этого он встал, вышел на несколько минут и вскоре вернулся. За ним шла молодая женщина вся в драгоценностях, раздушенная и одетая в роскошное платье, которое, вероятно, стоило очень дорого. Обращаясь ко мне, он сказал:

— Возьми эту женщину и иди.

И он указал мне место, описав дорогу так подробно, что я хорошо понял его. Я подошел с нею к усыпальнице над могилой, тут мы сели и ждали сына моего дяди, который вскоре пришел к нам, с кувшином воды, мешком извести и киркой в руках. Он начал копать землю, пока не откопал крышку величиною в маленькую дверь. Он поднял ее, и под нею оказалась винтовая лестница. Тогда он повернулся к женщине, и сказал ей:

— Хочешь?

Она начала спускаться вниз и скрылась. А он повернулся ко мне и сказал:

— О сын моего дяди! Я прошу тебя оказать мне услугу, исполнить которую ты обещал мне! Когда я спущусь вниз, ты закрой крышку и завали ее землею, как это было раньше. Смешай хорошенько известь, которая находится в этом мешке, с водою, которую я принес в этом кувшине; положи на место все камни и щели между ними замажь известкой, совершенно так, как это было раньше, чтобы никто не мог сказать: Вот свежая могила, у которой штукатурка новая, а камни старые!

Он спустился по лестнице в глубину могилы. Когда он скрылся, я поставил на место крышку и поступил так, как он требовал от меня. Но проснувшись на другое утро, я стал раскаиваться в том, что сделал, отправился на кладбище и стал искать ту усыпальницу, в которой все это произошло, но не мог найти ее среди других.

Чтобы оправиться от своей печали, я решил путешествовать и поехал к моему отцу. Но когда я приблизился к воротам своего города, меня вдруг окружила стража, и несколько человек связали мне руки. Страх овладел мною, и я сказал себе:

— Kтo знает, что случилось с моим отцом!

Я начал расспрашивать тех, которые связали меня, но они не дали мне ответа. Только один из моих юных невольников сказал:

— Отец твой пал жертвой злого рока. Его телохранители изменили ему, и визирь велел убить его. Нам же было приказано ждать тебя тут и схватить тебя, как только ты явишься сюда.

Они потащили меня, и я почти не сознавал, нахожусь ли я еще на этом свете, так потрясли меня все такие новости и так огорчила меня смерть моего отца. Они привели меня к визирю, который убил моего отца. Между ним и мною была давнишняя вражда, и причина его ненависти ко мне была следствием моей страсти к стрельбе из лука. Однажды, когда я сидел на террасе дворца моего отца, на террасу визиря спустилась большая птица, и села, там же был и визирь. Я хотел застрелить эту птицу из лука, но стрела попала не в птицу, а в глаз визиря и выбила его.

Лишившись глаза, он должен был безмолвно покориться своей участи, так как отец мой был царем того города, но злоба глубоко запала в его душу.

И вот, когда меня привели к нему со связанными руками, он приказал палачу отрубить мне голову. Тогда я сказал ему:

— Ведь я не совершил никакого преступления. За что же ты хочешь убить меня?

Он ответил:

— Может ли быть более тяжкое преступление?

И он указал на свой погибший глаз.

— Но ведь я сделал это нечаянно! – сказал я.

А он ответил:

— Ты сделал это нечаянно, а я сделаю то же самое с умыслом.

И он протянул свою руку, воткнул свой палец в мой левый глаз и выбил его, и я, как видите, стал кривым.

Вслед затем визирь повелел связать меня и положить в ящик. А когда это было исполнено, он сказал своему палачу:

— Поручаю тебе этого человека. Возьми с собою свой меч, вывези его за черту города, отруби ему голову и брось тело его на растерзание хищным зверям!

Но палач вспомнил, что он служил у моего отца и что в то время я осыпал его благодеяниями. И он, увозя, сказал мне:

— Могу ли я убить тебя, я – твой покорный раб? – Потом он прибавил: – Беги! Ты спасся от смерти! И не возвращайся больше в эти края, если не хочешь погубить себя и меня также.

Я поспешно удалился, но только тогда уверовал в свое спасение, когда оставил далеко за собой город моего отца. Я продолжал свой путь и, наконец, прибыл в город моего дяди. Я сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною. Он залился слезами и воскликнул:

— О сын моего брата! Ты явился со своим горем к моему горю и со своей печалью к моей печали! Я должен сказать тебе, что сын твоего бедного дяди, которого ты видишь перед собою, пропал без вести много дней тому назад, и я не знаю, что с ним и где он может быть.

И дядя мой рыдал так долго и так горько, что, наконец, лишился чувств. Тут я не в силах был скрывать долее того, что случилось с сыном моего дяди, и рассказал ему всю правду.

Мой дядя исполнился радости и сказал мне:

— О сын моего брата, пойдем скорее и укажи мне, где эта могила!

Мы отправились вдвоем на кладбище и на этот раз, оглядываясь направо и налево, я узнал ту усыпальницу. Мы вошли в нее, разрыли землю, потом сняли дверцу и спустились на пятьдесят ступеней вниз. Мы пришли в большую залу, наполненную мукой, крупой разных сортов и разными припасами, и многими другими вещами. Посреди залы был балдахин с опущенными занавесями, за которыми скрывалось ложе. Дядя мой подошел, откинул занавеску и увидел на ложе своего сына в объятиях женщины, которая спустилась сюда вместе с ним. Но оба они совершенно почернели и обуглились, как будто их вытащили из огня.

И вдруг, увидев их в таком положении, дядя мой плюнул в лицо своему сыну и воскликнул:

— Ты заслужил это, о негодяй!

И, говоря так, он снял свою туфлю и ударил подошвой по лицу своего мертвого сына. В эту минуту Шахеразада заметила приближение утра и остановилась. (Царь опять из любопытства оставил ее в живых.) А когда наступила двенадцатая ночь, она сказала:

— Мне довелось рассказать вчера, о счастливый царь, о приключениях первого салука до его спуска в подземелье. Он продолжал говорить так:

— Когда дядя мой ударил подошвой туфли по лицу мертвого своего сына, я был крайне изумлен, но он рассказал мне следующее:

— Знай, о сын моего брата! Знай, что сын мой с детства воспылал страстью к этой своей родной сестре. Я всеми средствами старался удалить его от нее, и в душе говорил себе: – будь спокоен! Они еще так молоды! – Но я ошибся. Как только они достигли зрелости, между ними произошло преступное сближение, и я узнал об этом.

Я не вполне поверил, но сделал строгое внушение сыну и сказал ему:

— Берегись этих гнусных дел, которых никто не совершал до тебя и не совершит после тебя! Отрешись от преступного чувства, если не хочешь, чтобы я проклял и казнил тебя.

После этого я принял самые строгие меры, чтобы прекратить всякое сообщение между ними. Но нужно думать, что эта подлая тварь уже не могла вырвать из своего сердца преступной любви к брату, и сам шейтан укрепил их союз! Когда я уехал на охоту, он воспользовался моим отсутствием и увез ее сюда.

Говоря это, дядя мой заплакал, и я тоже заплакал вместе с ним. Потом он сказал мне:

— Теперь ты, о дитя мое, займешь его место и будешь моим сыном!

Не успели мы присесть, как вдруг до нас донеслись воинственные звуки барабанов и труб. Со всех сторон мчались воины на конях, и весь город был полон шума и смятения. Всюду поднималась пыль от ног лошадей. Мы были поражены, точно ударом грома, не зная причины переполоха. Наконец, царь, дядя мой, осведомился об этом, и ему ответили:

— О, царь! Визирь, убивший твоего брата, собрал все свое войско и поспешил сюда взять приступом твой город. И так как жители не могли сопротивляться ему, то они сдали ему твой город.

Услышав это, я сказал себе:

— Разумеется, он убьет меня, если я попадусь в его руки.

И я направил свои шаги к Багдаду, надеясь проникнуть во дворец повелителя правоверных, великого калифа Гаруна-аль-Рашида, которому я хотел рассказать о моих злоключениях.

Я прибыл в Багдад сегодня ночью. Не зная, куда направиться, я остановился в раздумьи, и увидел перед собой этих салуков. Счастливая судьба привела нас к вам, о мои госпожи! Вы знаете теперь, как я лишился глаза и почему я сбрил бороду!

Когда первый салук кончил свой рассказ, молодая девушка сказала ему:

— Хорошо. Мы довольны твоим рассказом! Теперь приложи руку к своей голове и уходи поскорей!

Но первый салук возразил ей:

— О госпожа моя! Клянусь богом, я не уйду отсюда, пока не услышу, что расскажут о себе все мои товарищи, находящиеся тут!

Тогда выступил второй салук, поцеловал пол у ног молодой хозяйки дома и начал:

— Знай, о гопожа моя, что и я не родился кривым! История моей жизни так удивительна, что, будь она написана иглой в уголке глаза, она служила бы уроком для тех, кто способен предаваться размышлениям. Знай также, что я царь и сын царя, и что имя мое, как учёного, распространилось далеко за пределы моей страны… Я читал Коран (строго запрещающий пить вино, чего, по-видимому, не знал первоначальный автор) и семь толкований его, я изучил важнейшие сочинения всех великих ученых, я занимался наукой звезд и книгами поэтов, и столько предавался изучению наук, что превзошел познаниями всех своих современников.

Слава о моей учености распространилась до самых отдаленных стран, и все цари узнали мое имя. И вот, услышав о моей учености, царь Индии отправил к моему отцу посла с царскими подарками и просьбой отпустить меня к нему. Отец мой велел снарядить шесть кораблей и нагрузить их всяким добром. Когда все было готово, я уехал.

Путешествие наше по морю длилось целый месяц; наконец, мы увидели землю и пристали к ней. Выйдя на берег, мы выгрузили наших лошадей и верблюдов, навьючили десять верблюдов подарками, предназначенными для царя Индии, и собрались в путь. Но лишь только мы двинулись с места, как перед нами вдали поднялось густое облако пыли. Оно медленно приближалось к нам, застилая небо и землю, и мы увидели перед собой шестьдесят вооруженных всадников, подобных разъяренным львам. Присмотревшись к ним, мы убедились, что это – арабы пустыни, занимавшиеся разбоем на больших дорогах! Заметив, что с нами десять верблюдов, навьюченных драгоценностями, они во весь опор поскакали нам навстречу. Мы стали им делать знаки руками, и когда они подъехали, мы сказали:

— Знайте, что мы послы к великому царю Индии, и потому не делайте нам зла!

Они ответили:

— Мы не на его земле и не под его властью, и нам нет дела до него!

Они перебили некоторых из моих молодых слуг, а те, которые остались в живых, разбежались во все стороны. Я был тяжело ранен и тоже бежал вместе с другими. Арабы не преследовали нас, а занялись расхищением наших богатств, оставленных на спинах верблюдов, и я в своем бегстве не знал, где я нахожусь и куда мне следует направить свои шаги! Увы! Еще так недавно я наслаждался всеми благами жизни, и вот теперь я очутился в нужде и горе! Но я без отдыха продолжал свой путь, пока не добрался до вершины горы, где заметил отверстие пещеры. В ней, наконец, я отдохнул и провел ночь.

Когда наступило утро, я вышел из пещеры и продолжал свой путь, пока не достиг большого, красивого города с благодатным климатом. Никогда не заглядывала в него зима, и только весна вечно царила в нем, рассыпая всюду свои благоухающие розы. При виде этого прекрасного города я очень обрадовался, потому что был изнурен своим странствием и весь пожелтел от душевного расстройства.

Войдя в город, я остановился в нерешительности, не зная, куда направиться. И я увидел в одной лавке портного, который сидел за работой.

Он предложил мне есть и пить, и мы беседовали до поздней ночи. По-том он очистил для меня местечко за лавкой и принес туда сколько было необходимо подушек и одеял.

На третий день он спросил меня:

— Знаешь ли ты, о юноша, какое-нибудь ремесло, которым ты мог бы зарабатывать свое пропитание?

— Я отвечал ему: — О, да, конечно! Я изучил юриспруденцию и многие другие науки, я хорошо пишу и бегло считаю.

А он сказал:

— О, друг мой! Такое ремесло не находит спроса на рынке нашего города (первое правдивое описание арабского города средних веков!). Опояшь свой кафтан, возьми веревку и топор, иди в ближайший лес и наруби там дров. Этим ты можешь существовать здесь, пока бог не изменит твоей судьбы.

Я отправился в лес и попал в густую чащу. Я выбрал одно засохшее дерево и начал разрывать землю вокруг его корней, как вдруг топор мой наткнулся на медное кольцо. Я осторожно разрыл землю и нашел деревянную крышку, к которой было проделано это кольцо. Я снял ее и увидел под нею лестницу, спустился по ней вниз, увидел перед собой дверь, и когда отпер ее, очутился в великолепной зале подземного чертога. В ней я увидел молодую девушку, прекрасную, как лучшая из жемчужин.

Она взглянула на меня и сказала:

— Скажи мне, ты человек или джин?

Я ответил:

— Я человек!

Она сказала мне:

— Но кто же мог привести тебя в это место? Вот уже двадцать лет, как я живу тут, и за все это время ни разу не видела человеческого существа!

На эти слова, которые она произнесла удивительно нежным голосом, я ответил:

— О повелительница моя! Сам бог привел меня в твое жилище, чтобы я забыл мое горе и мою печаль!

И я рассказал ей все, что было со мною, от начала и до конца. Ее опечалила моя судьба, и она заплакала. Потом сказала мне:

— Я тоже расскажу тебе свою историю. Слушай:

— Я дочь царя Акнама, последнего царя Индии, повелителя Острова Черного Дерева (такого нет). Отец мой выдал меня замуж за сына моего дяди, когда мне исполнилось двенадцать лет. Но в самую ночь моей свадьбы, прежде чем муж успел лишить меня невинности, меня похитил эфрит по имени Джорджирус, сын Раджмуса, внук самого Эблиса (сатаны). Он схватил меня и улетел со мною в этот чертог, где были приготовлены для меня всякие сласти и наряды, и дорогие ткани, и мебель и разные кушанья, и напитки. С тех пор он является сюда через каждые десять дней и проводит ночь со мною, а с наступлением утра исчезает. Впрочем, он предупредил меня, что в какое бы время дня или ночи я ни пожелала призвать его к себе на помощь, мне стоит лишь прикоснуться рукой к этим двум строкам, начертанным на этом куполе посреди зала. И действительно, как только я прикасаюсь к этой надписи, он тотчас же появляется. Теперь прошло только четыре дня со времени его последнего посещения, и он не возвратится ранее как через шесть дней. Хочешь ли провести со мною пять дней, а за день до его появления удалиться отсюда? Я ответил ей:

— Разумеется, хочу!

Тогда она повеселела, вскочила с своего места, взяла меня за руку и провела меня через сводчатую дверь в прелестно убранный гаммам, в котором была разлита приятная теплота. Тут я разделся, и она тоже сняла свою одежду и села со мною в ванну. Выйдя из ванны, мы уселись на эстраде гамама, и она села рядом со мною, и угощала меня, мускусным сиропом и восхитительными печениями. Мы долго и приятно беседовали и ели сласти, приготовленные эфритом, ее похитителем. Наконец, она сказала мне:

— Сегодня ты должен хорошо выспаться и отдохнуть, чтобы встать завтра в хорошем расположении духа.

И я последовал ее совету, постаравшись раньше выразить ей всю мою благодарность. Я забыл о всех моих несчастиях и заботах и заснул крепким сном.

Когда я пробудился от сна, я увидел, что она сидит на моей постели и растирает мои ноги своей рукой. Я вознес молитву Аллаху, призывая на нее его благословение. После чего мы провели целый час в веселой беседе, и наконец она сказала:

— Клянусь богом! Пока я была одна в этом подземном чертоге, я изнывала от тяжкой тоски и грудь моя сжималась от печали, потому что в течение двадцати лет у меня не было никого, с кем я могла бы побеседовать! Теперь же да будет благословен бог, пославший тебя мне! Потом она пропела своим нежным голосов следующий стихи:

Когда она кончила, я поблагодарил ее, приложив руку к сердцу. Любовь к ней еще сильнее возгорелась во мне, и все мои заботы и огорчения рассеялись. Потом мы стали пить из одного кубка, это продолжалось до наступления ночи. И в эту ночь я спал с нею на одном ложе и испытал величайшее блаженство. Клянусь богом, никогда во всей моей жизни не было у меня ночи, подобной этой. И когда наступило утро, мы встали очень довольные друг другом и вполне счастливые.

Но, разгоряченный страстью и желая продлить свое счастье, я сказал красавице:

— Хочешь, я выведу тебя из этого подземелья на свет божий и избавлю тебя от твоего джина?

Она рассмеялась и сказала:

— Замолчи и довольствуйся тем, что есть у тебя! Подумай: этот бедный эфрит будет пользоваться только одним из десяти дней, а тебе я обещаю остальные девять дней.

Но я, отуманенный пылом страсти, воскликнул:

— Нет, я сейчас же разобью вдребезги этот купол, на котором начертана волшебная надпись! И пусть явится сюда эфрит чтобы я мог убить его!

И я, не обращая внимания на ее слова, изо всех сил ударил ногой о купол.

В эту минуту Шахеразада заметила приближение утра и скромно замолкла. Царь опять так заинтересовался окончанием ее рассказа, что оставил ее в живых.

Когда наступила тринадцатая ночь, она сказала царю:

— О счастливый царь, второй салук продолжал свой рассказ такими словами:

— Когда я, о госпожа моя, изо всех сил ударил ногой о купол, молодая женщина закричала:

— Вот идет эфрит! Он сейчас будет здесь! Разве я не предупреждала тебя? О, клянусь богом, ты погубил меня! Постарайся спасти хоть свою жизнь и выйди тем же путем, каким пришел сюда!

Я бросился к лестнице, но когда я поднялся на несколько ступенек и оглянулся, я увидел, что земля разверзлась и из нее вышел огромный, безобразный эфрит.

Не успел я опомниться от страха, как эфрит схватил меня и поднялся так высоко, что земля приняла вид чашки с водою. (Странная вещь! Это знают только поднимавшиеся на аэростатах, или те, кому они рассказывали; а первые поднятия на воздушном шаре сделал Монгольфье лишь в 1783 году в Париже!) Потом он опустился на вершину горы, поставил меня на ноги, взял в руки горсть земли, произнес над нею какие то непонятные для меня слова, потом, осыпав меня своей заколдованной землей, крикнул:

— Оставь свой человеческий образ и прими образ обезьяны!

И в тот же миг я превратился в обезьяну – в безобразнейшую обезьяну, которой было по меньше мере сто лет. Когда я увидел себя в таком образе, я сначала почувствовал досаду, а потом стал прыгать. Да! Я действительно прыгал, о госпожи мои! Но, видя, что это нисколько не помогает мне, я заплакал над своей судьбой и над всем, что случилось. А эфрит засмеялся своим отвратительным смехом и исчез.

Я начал спускаться вниз с вершины горы, спустился до ее подошвы и отправился в путь, проводя ночи под защитой деревьев. Я шел таким образом целый месяц, пока не добрался до берега Соленого моря. Там я просидел около часу и, наконец, увидел вдали судно, которое мчалось к берегу, гонимое благо-приятным ветром. Я спрятался за скалой и оставался там в ожидании. А когда я увидел людей, которые бегали по судну взад и вперед, я ободрился и прыгнул в него. Капитал сделал меня своим слугой, и я усердно служил ему.

Ветер благоприятствовал нам в течение пятидесяти дней, и мы при-стали к большему городу, в котором было столько жителей, что один Всеведущий бог мог знать число их!

Как только мы пристали, к нашему судну приблизились мамелюки, посланные царем.

(Но ведь мамелюки никогда не были в азиатских странах! Они были введены под этим именем только в Египте в половине XIII века султаном Малек-Салехом и уничтожены только в половине XIX века! Правда, что по-арабски мамелюк значит просто раб, но здесь по рассказу видно, что они фигурируют в качестве царской гвардии! Ведь даже и в фантастическом рассказе сохраняются базовые черты, и вставить мамелюков в арабскую сказку мог только никогда не бывавший в Багдаде европеец, или египтянин!)

Они любезно приветствовали купцов, желая им всякого благополучия, и сказали:

— Наш царь шлет вам поздравление с благополучным прибытием; и он приказал нам передать вам этот свиток пергамента: пусть каждый из вас напишет на нем несколько строк наилучшим почерком!

Тогда я, в своем виде обезьяны, подскочил к ним, вырвал у них из рук свиток пергамента, взял перо, обмакнул его в чернила, стараясь, чтобы были смочены обе стороны пера (значит, автор писал уже расщепленным гусиным пером!), и написал следующие четыре строфы — четырьмя различными почерками, принятыми у арабов:

А) Деяния людей великодушных

Давно успело время указать,

Но перечислить все дела благия,

Что сделал ты – отчаялось оно!

Вослед за богом только ты явился

Прибежищем для всех людей земли,

Воистину отцом благодеяний!

Б) Я говорю вам о его пере!

Его перо! Прекраснейшее в мире,

Родоначальник перьев на земле!

Могущество его неизъяснимо!

Оно его поставило в ряды

Прославившихся мудростью ученых

С его пера, что пять сжимают пальцев,

Пять рек обильных по свету текут,

Пять рек поэзии и красноречья!

С) Я об его бессмертьи вам скажу:

Нет на земле писателей бессмертных,

Но вечно все, что только пишет он!

Итак, пускай перо твое здесь пишет

Лишь то, чем мог бы возгордиться ты

В великий день восстания из мертвых!

Д) Коль ты свою чернильницу откроешь,

Пускай то будет только для того,

Чтоб начертать целительные строки,

Дарящего отрадные слова!

Но если ты дарить не в состоянье,

Открой ее лишь ради красоты!

Тогда причислен будешь ты в мудрейшим

Писателям, что были на земле!

Написав эти строки, я передал свиток мамелюкам, и они пришли в не-описанный восторг. Потом все купцы стали выводит буквы на папирусе один за другим, и кода они кончили, мамелюки отправились со свитком к царю. Царь рассмотрел все написанное, но его удовлетворили только мои строфы, начертанные четырьмя различными почерками. А почерк мой, о госпожа, славился во всем мире еще в то время, когда я был царским сыном.

И царь сказал всем своим приближенным и невольникам:

— Идите к тому, кто написал эти строки и дайте ему почетную одежду, чтобы он облекся в нее; и пусть он сядет на лучшего из моих мулов и прибудет в мой дворец при звуках музыки и в сопровождении почетной свиты!

При этом повелении царя все присутствующие улыбнулись. Заметив это, царь рассердился и закричал:

— Как! Я отдаю вам приказание, а вы смеетесь над ним?

Тогда они ответили:

— О, царь веков, мы никогда не осмелились бы рассмеяться над твоими словами! Но ты должен знать, что тот, кто написал эти прекрасные стихи, не человек, а обезьяна, и она принадлежит капитану судна прибывшего к нам!

Царь страшно изумился такому чуду и, вне себя от восторга, воскликнул:

— Я хочу непременно приобрести эту обезьяну!

Вслед за тем он приказал всем своим приближенным отправиться на судно за обезьяной, взявши с собой почетное платье и мула.

— Вы должны, – сказал он, – надеть на эту обезьяну почетное платье, усадить ее на мула и привезти сюда!

И они купили меня, предложив большую сумму капитану, который сна-чала не соглашался. Я простился с моим хозяином, стараясь выразить ему знаками, насколько опечален необходимостью расстаться с ним. Потом меня облекли в почетную одежду, усадили на мула, и мы все двинулись под мелодичные звуки инструментов того города. И все население города смотрело с любопытством на такое удивительное зрелище.

Когда меня привели к царю и я увидел его, я трижды поцеловал землю между ногами его и потом остановился в неподвижности.

А царь сказал начальнику евнухов:

— Иди к твоей госпоже, моей дочери, и скажи ей:

— Царь просит тебя придти сейчас же. Я хочу, чтобы моя дочь увидела эту необыкновенную обезьяну.

Начальник евнухов удалился и вскоре вынулся со своей молодой госпожой, дочерью царя. Но как только она увидела меня, она закрыла лицо свое чадрой (здесь автор впервые вспомнил о чадре!) сказала:

— О, отец, как решился ты позвать меня сюда и показывать незнакомому мужчине!

А царь сказал:

— О дочь моя, здесь никого нет, кроме этого маленького невольника, этого евнуха, воспитавшего тебя, этой обезьяны и меня, твоего отца! От кого же ты прячешь свое лицо?

А молодая девушка сказала:

— О, знай, отец мой, что эта обезьяна — сын царя Аймара, который царствует в далекой стране. Его заколдовал и обратил в обезьяну эфрит Джорд-жирус из рода Эблиса (сатаны) который убил свою собственную жену, дочь царя Аннама, повелителя острова Черного Дерева. Знай же, что эта обезьяна – юноша, известный своей ученостью и глубиной ума.

Услышав такие слова, царь удивился и сказал мне:

— Правда ли, что говорит о тебе моя дочь?

— Да, это правда, – отвечал я кивком головы и при этом заплакал.

Тогда царь спросил свою дочь:

— А как же ты могла узнать, что он заколдован?

Молодая девушка отвечала:

— О знай, отец мой, что когда я была еще маленькой девочкой, у моей матери жила старуха, очень искусная в тайнах магии, и она посвятила меня. Но с тех пор я сама совершенствовалась в этой науке, изучила сто семьдесят статей магии, и самая незначительная из них дала бы мне возможность перенести весь твой дворец со всеми его камнями и весь твой город за Кавказскую гору и превратить всю эту страну в большое море, а все население его – в рыб.

Тогда отец ее воскликнул:

— Ради бога, о дочь моя, избавь от чар этого молодого человека, чтобы я мог сделать его моим визирем! И как могло случиться, что ты одарена такой чудесной способностью, и я ничего не знал о ней! О, прошу тебя, избавь его поскорее, потому что я убежден в том, что он – прекрасный юноша необыкновенного ума.

Молодая девушка отвечала:

— От всего сердца готова исполнить твое повеление, отец!

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахеразада заметила приближение утра, когда ей должны были отрубить голову, и скромно умолкла. Заинтригованный царь опять оставил ее. А когда наступила четырнадцатая ночь, она продолжала:

Молодая царевна взяла в свои руки нож, на котором были вырезаны какие-то слова на еврейском языке, очертила им круг посредине дворца и на средине этого круга начертила какие-то имена и таинственные знаки. Потом она стала в своем круге и начала шептать какие-то магические слова и читать из старинной книги какие-то речения, которые были для всех непонятны. Все вокруг потемнело, как в самую глубокую ночь, и нам казалось, что наступил ко-нец мира. И вот перед нами появился эфрит Джорджирус во всем своем ужасающем безобразии: руки его были, как вилы, ноги – как мачты, глаза – как две пылающие головни. Мы пришли в смятение и ужас, увидев его. Но дочь царя сказала ему:

— Не могу встретить тебя добрым приветом, о эфрит, и оказать тебе радушный прием!

А эфрит сказал:

— О, вероломная! Как могла ты нарушить свою клятву? Не клялась ли ты соблюдать наш договор: не мешать и не вредить друг другу? О, изменница! Ты заслужила то, что ожидает тебя! Берегись!

И эфрит в тот же миг превратился в ужасного льва, который раскрыл во всю ширину свою страшную пасть и бросился на молодую девушку. Она быстрым движением выдернула из своей косы волос, поднесла его к своим губам, и волос превратился в острый меч. Она схватила меч и с такой силой поразила им льва, что рассекла его на две части.

Но вот половина льва, на которой была его голова, превратилась в скорпиона, который подполз к пятке молодой девушки, чтобы укусить ее. Тогда молодая девушка обратилась в огромную змею, которая бросилась вперед, что умертвить проклятого скорпиона, в образе которого скрылся эфрит, и между ними началась упорная борьба. Но скорпион вдруг превратился в коршуна, и змея тотчас же превратилась в орлицу и орлица кинулась вслед за коршуном. И вот, когда она уже настигала коршуна, тот неожиданно превратился в черного кота, а молодая девушка тотчас же приняла вид волчицы. Кот и волчица сцепились посредине дворца, и между ними завязалась страшная борьба. Кот, видя, что волчица его одолевает, переменил свой вид и превратился в очень большой красный гранат. А этот гранат упал в большой бассейн, который находился посредине двора, и погрузился на самое его дно. Но волчица вскочила в бассейн и уже готовилась схватить его, как вдруг гранат выскочил оттуда и поднялся в воздухе. А так как он был слишком тяжел, он упал на мраморные плиты двора и раскололся. Все зерна его посыпались одно за другим и усеяли все пространства двора.

Тогда волчица превратилась в петуха, который начал своим клювом подбирать и глотать их одно за другим, и вот, наконец, осталось только одно зерно, но когда петух хотел проглотить его, оно выпало из его клюва – таково было предопределение рока – и упало в маленькую щель у бассейна, так что петух не видел, где оно находится. Тогда петух закричал и начал бить крылья-ми и делать нам какие-то знаки своим клювом, но мы не понимали его и не знали, что он хочет сказать. Он испустил ужасный крик, видя, что мы не поникаем его, и нам показалось, что на нас обрушился весь дворец. Он начал метаться по всему двору, разыскивая это зерно, пока не нашел его в щели у бассейна, и только он хотел схватить его, как оно упало на середину бассейна и превратилось в рыбку, которая погрузилась в воду. Тогда петух превратиться в ужасного кита, который ринулся в бассейн и скрылся под водой от наших взоров, так что мы не видели их в течение целого часа.

По истечении этого времени мы услышали страшный крик и задрожали от ужаса. И вдруг перед нашими взорами предстал эфрит в прежнем своем чудовищном виде эфрита, но теперь он был весь в огне, как пылающий уголь. А из уст его, и из глаз, и из ноздрей вырывалось пламя и дым. Вслед за ним показалась молодая девушка, в прежнем виде дочери царя, но и она тоже была вся в огне, как расплавленный металл. Она бросилась на эфрита, который обратился в нашу сторону. Все мы были в страхе, боялись, что сгорим заживо и уже готовы были броситься в воду, как вдруг эфрит поразил нас ужасным криком, выбежал на середину залы, выходившей на двор, и дунул нам в лицо пламенем. Но молодая девушка настигла его и тоже дунула нам в лицо пламенем. И случилось так, что нас коснулось и его пламя и ее. Но пламя ее не повредило нам, а пламя эфрита причинило немало бед. Одна искра попала мне в левый глаз – и он погиб безвозвратно! Одна искра попала царю в лицо, и у него обгорела вся нижняя часть лица и борода, и рот, и выпали все нижние зубы. Одна искра попала евнуху в грудь, огонь сразу охватил его, и он умер в то же мгновение.

Между тем молодая девушка продолжала преследовать эфрита, обдавая его своим огненным дыханием. И вдруг мы услышали возглас:

— Един бог велик! Един бог всемогущ! Он поражает отступника, отрекающегося от веры Магомета, нашего господина!

Это говорила дочь царя, указывая пальцем на эфрита, и эфрит на на-ших глазах сгорел, и превратился в кучу пепла. Потом она подошла к нам и сказала:

— Принесите мне поскорее чашку с водой!

И когда ей подали чашку с водой, она произнесла над ней несколько не-понятных слов, потом окропила меня водой и сказала:

— Именем и правдой всемогущего бога освободись от чар и прими свой прежний образ!

Когда она договорила последнее, я снова стал тем человеком, каким был до превращения, но я остался кривым на всю жизнь! Тогда молодая девушка, как бы желая утешить меня, сказала мне:

— Огонь остается огнем, бедное дитя!

С этими же словами она обратилась к отцу, у которого была опалена нижняя часть лица и выпали зубы, и сказала:

— О, знай, отец мой, что я должна умереть, ибо эта смерть предназначена мне свыше! Более всего подорвали мои силы рассыпавшиеся зерна граната, и то зерно, которое мне не удалось проглотить, было самое главное, так как в нем заключена была душа эфрита! О, если бы я склевала это зерно, эфрит в тот же миг перестал бы существовать! Но, увы! Я не могла увидеть его, таково было предопределение рока! И вот, я должна была выдержать столько жестоких схваток и под землей, и в воздухе, и в воде. Каждый раз, когда эфрит открывал себе двери спасания, я открывала перед ним двери погибели, пока, наконец, он не отворил ужасных дверей огня! Знайте же, что раз двери огня открыты, смерть неизбежна. Теперь должна умереть и я.

Как только она произнесла последние слова, тело ее превратилось в кучу пепла, рядом с пеплом эфрита.

Мы предались безграничной печали. Я предпочел бы быть на ее месте, чтобы не видеть этой кучки золы вместо лучезарного лица прекрасной царевны, оказавшей мне такое благодеяние! Но веления бога ненарушимы.

Когда царь увидел, что дочь его превратилась в кучу пепла, он вырвал у себя остатки своей бороды и стал бить себя по ланитам и разорвал свои одежды. И я сделал то же. И оба мы проливали слезы над нею. Отец ее, после всех этих огорчений, заболел и был близок к смерти целый месяц. Наконец, когда его силы немного восстановились, он позвал меня и сказал:

— О, юноша, до твоего прибытия все мы жили в полном счастии, защищенные от ударов судьбы! И вдруг явился ты, и на нас обрушились все бедствия! О, лучше бы нам никогда не видеть твоего лица, принесшего нам несчастье и повергшего нас в такую печаль! Но ты виноват в этом и теперь не можешь исправить беды: все это случилось с нами и с тобою по воле бога! И да будет благословен бог, дозволивший дочери спасти тебя ценою своей жизни. Таков наш рок! Но уходи из нашей страны, дитя мое! Ибо уже довольно и того, что приключилось с нами из-за тебя!

И я, о госпожа моя, вышел от царя, вполне уверенный в своем спасении. Я сбрил бороду, о госпожа моя, так как решил продолжать путь под видом салука к Багдаду, надеясь проникнуть к эмиру правоверных и рассказать ему обо всем, что случилось со мною.

Я прибыл в Багдад только сегодня ночью. И здесь я встретил этого салука. И вот судьба привела нас к твоему дому, и мы вошли! Теперь вы знаете, госпожи мои, как я лишился глаза, и почему я сбрил бороду!

Выслушав рассказ салука, молодая хозяйка дома сказала ему:

— Твои приключения действительно необычайны! А теперь пригладь свои волосы и иди по пути, уготованному тебе богом!

Но салук сказал:

— Поистине, о госпожа моя, я не уйду отсюда, пока не услышу рассказа моего третьего товарища.

Тогда выступил третий салук и начал так:

— О, далеко прославленная госпожа, не подумай, что моя история так богата чудесами, как история моих товарищей. Но она еще гораздо более достойна удивления, чем их приключения.

Слушай же! Я царь и сын царя. Моего отца звали Кассиб, и я его сын. Когда царь, мой отец, умер, я наследовал его царство.

Но у меня было большое влечение к путешествиям по морю. И я не воздерживался от этого, так как моя столица была расположена на морском берегу, и на весьма значительном протяжении моря мне принадлежали острова, которые были укреплены на случай обороны или войны. И вот однажды я захотел посетить все мои острова. Я приказал снарядить десять больших кораблей, мы выехали в море и, наконец, потеряли наш курс. Воды, по которым мы теперь плыли, не были известны ни нам, ни нашему капитану. Мы сказали дозорному:

— Осмотри внимательно море.

Дозорный поднялся на мачту, затем спустился и сказал нам и капитану:

— Направо от нас я видел рыб на поверхности воды, а посреди моря я заметил нечто вдали, что кажется то черным, то белым.

При этих словах капитан пришел в ужас. Он бросил в землю свой тюр-бан, начал рвать бороду и сказал нам:

— Объявляю вам всем нашу общую гибель. Ни один не выйдет отсюда здравым и невредимым. Завтра мы приблизимся к горе из черных скал, которая называется Магнитной горой. Море повлечет нас по направлению к этой горе, все скрепы корабля улетят, притянутые Магнитной горой, и пристанут к ее бокам; ибо всевышний бог дал ей таинственную силу притягивать к себе все железное! И ты не можешь даже вообразить себе, какое огромное количество железа скопилось здесь, приставши к этой горе, с тех пор, как корабли насильно привлекаются к ней! С моря можно видеть, что на вершине этой горы блестит купол из желтой меди, утвержденный на десяти колоннах, а на вершине купола стоит медный всадник на медном коне. В руке этого всадника копье из меди и на груди висит свинцовая доска, и на ней вырезаны полностью таинственные имена, обладающие таинственной силой. И знай, о царь, что пока всадник будет сидеть на этом коне, все корабли, проезжающие ми-мо, должны рассыпаться на части, и все плывущие на них – должны. А все железное на кораблях – должно приставать к этой горе. Спасение невозможно до тех пор, пока этот всадник не будет низвергнут со своего коня!

Отмечу, что сказания о таких горах были сильно распространены в Западной Европе в эпоху Возрождения. Повод к ним дали руды магнитного железняка, скорее всего, находящиеся и до сих пор близ реки Эльбы в Богемских Рудных горах. Никаких магнитных гор в арабских странах Азии нет, есть только три на Урале: одна в Оренбургском и две в Пермском районах. О существовании магнитной горы в Индии упоминает только европейский апокрифист Плиний, а на деле ее нет. Отсюда следует, что и приводимый теперь разговор мог возникнуть только в Европе и притом не у моряков, никогда не видевших в море ничего подобного, а у жителей Богемии, заметивших, как железные вещи прилипают к рудным глыбам их горы.

После этих слов, о у госпожа моя, капитан заплакал, и все поняли, что нам нет надежда на спасение. Каждый из нас простился со своими друзьями.

И действительно, лишь только наступило утро, мы очутились поблизости горы, и когда все наши десять кораблей приблизились к ее подножию, скрепы их начали вылетать, а вместе с ними и все железное. Все направилось к торе и пристало к ней; наши корабли распались, и все мы погрузились в море. Мне удалось ухватиться за одну доску, плававшую среди других а волны и ветер выбросили меня на берег, к подножию Магнитной горы!

Тогда я нашел тропинку, которая доходила до самой ее вершины, и состояла из ступеней, высеченных в скале. Я тотчас же призвал имя Всевышнего бога, и.....

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахеразада заметила приближение утра и скромно умолкла. (Произошло то же, что и в прежние дни.) А когда наступила пятнадцатая ночь, она сказала:

— Я говорила вчера, о, счастливый царь, что третий салук сказал, обращаясь к молодой хозяйке дома, в то время, как его товарищи, охраняемые семью неграми с обнаженными саблями в руках, сидели, скрестив руки:

— Я призвал имя Всевышнего бога…

И он продолжал так:

— Я начал, как умел, цепляться за скалы и высеченные в них ступени, и успел взобраться на вершину горы. Радость моя не имела границ! Мне осталось только приблизиться к куполу, и я подошел к нему и вступил в него. Но усталость настолько охватила меня, что я бросился на землю и тотчас же заснул. Во время своего сна я услышал голос, который говорил мне:

— О, сын Кассиба! Когда ты пробудишься от своего сна, рой землю у своих ног, и ты найдешь медный лук и три свинцовых стрелы, на которых начертаны письмена, обладающие таинственнее силой. Возьми этот лук и порази из него всадника, который находится на вершине купола, и ты воздашь должное человечеству и избавишь его от ужасно бича. Лишь только ты поразишь этого всадника, он упадет в море, а лук из твоих рук упадет на землю. Ты зароешь его в землю на том самом месте, куда он упал. Море начнет кипеть, и за тем подыматься, пока не дойдет до вершины, на которой ты находишься. И вот, ты заметишь на нем лодку, и в лодке человека. Он приблизится к тебе с веслом руках, а ты без всякого опасения вступи в лодку, только тщательно остерегайся произносить святое имя божие. Не делай этого ни в каком случае!

Тот человек повезет тебя, и вы будете плыть в течение десяти дней, пока он не доставит тебя в Море Спасения. По прибытии туда, ты найдешь другого человека, который поможет тебе Возвратиться в твою землю. Но не забывай, что все это может совершиться только под тем непременные условием, чтобы ты ни разу не произносил святого имени божия!

И тотчас, о госпожа моя, я пробудился от своего сна и, полный бодрости, приступил к исполнению всего, что мне приказывал голос. Найдя лук и стрелы, я поразил всадника, и тот упал прямо в море. Море заволновалось, забурлило, и, подымаясь все выше и выше, достигло вершины горы, на которой я находился. И я увидел, как в некотором отдалении посредине моря показалась лодка, которая направлялась ко мне. Я тотчас же вошел в лодку, не произнося ни слова. Медный человек вез меня целый день и так продолжалось до конца десятого дня. И вот, я увидел, что вдали показались острова: это было спасение! Я обрадовался и в избытке благодарности всевышнему, вскричал:

— Слава богу! Слава богу!

Но лишь только произнес я это священное слово, как медный человек схватил меня и сбросил с лодки в море, а сам удалился и скрылся вдали.

Я плыл весь день до самой ночи. Руки мои обессилели, плеч и занемогли, и я был уже на краю гибели. Я покаялся и приготовился к смерти. В эту мину-ту волна, более высокая, чем все морские волны, поднялась вдали, точно какая-то гигантская крепостная стена, подняла меня и бросила с такой силой и так далеко, что я Е то же мгновение очутился на берегу. Вдруг я увидел, что вдали показался большой красный огонь, я направился прямо на него, но, когда я подошел ближе, я убедился, что это не что иное, как большой дворец из желтой меди, который блестел в лучах заходящего солнца.

Я пришел в крайнее удивление и увидел, что из главных дверей дворца вышло десять молодых людей, и все одного роста и одной наружности, все такие прекрасные, что могли явиться хвалою Творцу, создавшему такую красоту; но я заметил тотчас, что все эти десять молодых людей были кривы на левый глаз, исключая одного почтенного, величественного старика, который был одиннадцатым.

Увидя это, я сказал себе:

— Клянусь богом! Как могло случиться что десять человек окривели в одно и то же время, и при том все на левый глаз?

Они приблизились ко мне и сказали:

— Да будет мир с тобою!

И я тоже ответил им пожеланием мира и рассказал свою историю, от самого начала и до конца.

Мои слова повергли их всех в изумление, и они сказали мне:

— 0, господин! Войди в это жилище, и да будет тебе здесь широкий и радушный прием!

Я вошел, и они со мною. Мы прошли через многочисленные залы, все обтянутые атласной материей, и наконец вступили в последнюю, просторную и разукрашенную более всех остальных, а посреди этой большой залы были десять ковров, покрывавших десять матрасов. А посреди десяти великолепных постелей был еще одиннадцатый ковер, без матраса, но такой же прекрасный, как и все остальные. Старик сел на одиннадцатой ковер, а десять молодых людей сели каждый на свой и сказали мне:

— Присядь, о господин, в переднем конце залы, и не спрашивай нас ни о чем, что ты здесь увидишь.

Через несколько минут старик поднялся, вышел и возвращался несколько раз, принося различные кушанья и напитки. Все они ели и пили, и я вместе с ними.

Старик убрал все оставшееся от нас и потом выходил и возвращался десять раз. На голове у него была каждый раз новая миска, закрытая атласной материей, в руке новый фонарь, и он ставил каждую миску и каждый фонарь перед каждым из молодых людей. Но мне он не дал ни того, ни другого, и это очень меня раздосадовало. Однако, когда они сняли с мисок атласную материю, я увидел, что в них заключались только пепел, песок, уголь и сажа. Они брали пепел и сыпали его на свои головы, уголь на свои лица, а сажу на свои правые глаза, и вместе с тем принялись плакать и вопить, говоря так:

— Все это заслужили мы за свои проступки и прегрешения!

Я не был в состоянии сдерживать своего любопытства и вскричал:

— О, господа мои, я прошу вас объяснить мне, каким образом вы лишились своих правых глаз, и зачем вы посыпаете свои головы пеплом, углем и сажей, ибо, — бог свидетель! — я предпочитаю смерть тому недоумению, в которое вы меня повергли!

Они вскричали:

— О, несчастный! О чем ты просишь? Побереги свой левый глаз!

А я сказал им:

— Что мне за нужда в моем левом глазе, если я буду оставаться все в том же недоумении!

Они сказали мне:

— Да совершится твоя судьба! С тобой произойдет все то, что произошло с нами, но ты не сетуй, ибо это будет по твоей вине! И, кроме то-го, после потери своего левого глаза, ты не пытайся более возвратиться сюда, нас здесь уже десять, и у нас нет места для одиннадцатого!

После таких слов старик принес живого барана, зарезал его, ободрал и затем очистил его шкуру. Потом он сказал мне:

— Ты будешь зашит в эту баранью шкуру и положен на террасе этого медного дворца. Большой коршун, называемый Рох, который в состоянии унести целого барана, примет тебя за настоящего барана, и подлетит к тебе, и подымет тебя под самые облака, потом он опустит тебя на вершину высокой горы, недоступную ни для одного человека, и там приготовится пожрать тебя! Но ты, вот этим самым ножом разрежь баранью шкуру и выйди из нее. Ужасный Рох не ест людей и скроется из твоих глаз! А ты иди вперед, пока не достигнешь дворца, в десять раз большего, чем наш дворец, и в тысячу раз великолепнее его. Этот дворец весь обложен золотом, все стены его усажены крупными драгоценными камнями, и всюду на нем изумруды и жемчуга. Ты войди в открытые его двери, как входили и мы! Что же касается нас, то мы все потеряли свой левый глаз и понесли еще другое заслуженное наказание. Теперь мы искупаем свою вину, делая каждую ночь все то, что ты видел. Такова наша история вкратце, потому что, чтобы изложить ее подробно, то она наполнила бы собою все страницы большой книги. Что же касается тебя, то теперь свершится твоя судьба!

С этими словами они дали мне нож, зашили меня в шкуру барана и положили на террасу дворца, а сами удалились. И вдруг я почувствовал, что меня схватила ужасная птица Рох, которая прилетела сюда; когда я почувствовал, что она меня опустила на землю, на вершину горы, я разрезал ножом баранью шкуру и вышел из нее, крича «Кеш, кеш!», чтобы отогнать ужасного Роха, который тотчас же грузно поднялся и улетел. Я увидел, что он — огромная белая птица, объемом своим равная десяти слонам, а вышиною — двадцати верблюдам!

Я тронулся в путь, и очень спешил, так как весь день горел от нетерпения, и вот, в полдень я приблизился к дворцу. Огромные золотые двери, через которые я вошел во дворец, были окружены девяносто девятью дверями из дерева алоэ и из сандалового дерева, а двери всех зал были из черного дерева с инкрустациями из золота и алмазов, и все эти двери вели в залы и сады, в которых я увидел собранными все сокровища земли и моря.

Войдя в первую залу, я очутился среди сорока юных девушек, которые блистали такой красотой, что ум терялся, а глаза не находили, на которой остановиться. Я был в таком изумлении, что голова моя пошла кругом.

Увидя меня, все поднялись и сказали мне:

— Да будет наш дом твоим домом, о гость наш, и да будет место твое над нашими головами и на наших глазах!

Они пригласили меня сесть, поместив меня на возвышении, а сами все сели внизу передо мной на коврах и сказали мне:

— О, повелитель наш, все мы твои рабыни и твоя собственность, а ты наш владыка и венец на головах наших!

И после этого все они начали услуживать мне. Одна принесла теплой воды и утиральник и обмывала мне ноги; другая лила мне на руки благовонную воду из золотого кувшина; третья надевала на меня шелковую одежду с поясом, затканным серебром и золотом, четвертая подносила мне чашу с напитком восхитительного вкуса и аромата. Одна смотрела на меня, другая улыбалась; одна подмигивала мне глазом, а другая декламировала стихи; одна протягивала ко мне руки, а другая извивала передо мной свой стан; одни говорили: «Ах!», и другие «Ох!». Одни говорили: «О, моя печень!», а другие: «О, огонь моего сердца!»

Они разложили скатерть, принесли много вкусных кушаний и живительных напитков, играли на разных увеселительных инструментах и пели обворожительными голосами. Некоторые принялись танцевать, и все это продолжалось до тех пор, пока я не окончил есть.

После всех таких увеселений они сказали мне:

— О, милый, теперь пришло время сна и других наслаждений. Выбери сам одну из нас и не бойся обидеть остальных, так как каждая из нас проведет с тобою одну ночь — все мы, сорок сестер! А потом каждая из нас, когда вновь придет ее очередь, будет услаждать твой сон и так будет во все ночи.

О, госпожа моя, я не знал, на которой из сестер остановить свой первый выбор, так как все одинаково были для меня желанны. Я закрыл себе глаза, простер свои руки и схватил одну из них, и открыл опять глаза. Но я тотчас же снова их закрыл, так была ослепительна ее красота. Она взяла меня за руку, подвела к своей постели, и я провел с нею всю ночь.

И таким образом, о, госпожа моя, я проводил каждую ночь, наслаждаясь с одной из сестер! И это продолжалось в течение целого года.

Наконец, пришел конец года. Утром последнего дня я увидел, что вокруг моего ложа собрались все сорок молодых девушек, и все они горько плакали, рвали на себе волосы и сказали мне:

— Знай, о свет наших очей, что мы покидаем тебя, как покидали всех и до тебя, ибо ты должен знать, что ты не первый и что до тебя многие перебывали у нас, как и ты, и делали с нами то же, что и ты! Но только ты, поистине только ты один дал нам то, чего не мог дать никто! И, конечно, ты был самый страстный и самый милый из всех. Теперь мы не можем жить без тебя.

А я ответил им:

— Но скажите же мне, почему должны вы расстаться со мною? Я этого не желаю нисколько и вовсе не хочу потерять в вас усладу своей жизни.

Они же мне ответили:

— Знай, что все мы дочери одного царя, но разных матерей. С тех пор, как мы созрели для любви, мы живем в этом дворце, и каждый год бог направляет к нам одного мужчину, который дает нам удовлетворение, а мы — ему! Но каждый год мы должны покидать это жилище на сорок дней для посещения нашего отца и наших матерей! И вот теперь пришел такой день!

Тогда я сказал им:

— Но, о, мои красавицы, я могу остаться в этом доме, восхваляя бога, до вашего возвращения!

А они отвечали мне:

— Да исполнится твое желание! Вот ключи от дворца, которыми можно открыть все двери его. Этот дворец твое жилище, и ты в нем хозяин. Но остерегайся отпирать медную дверь в глубине сада. Если ты откроешь ее, ты больше не увидишь нас, и тебя неизбежно постигнет большое несчастье. Помни же, что ты должен остерегаться отпирать медную дверь!

С такими словами они начали одна за другой подходить ко мне, и обнимали и целовали меня, среди слез и плача и говорили мне:

— Бог да будет с тобою!

Заливаясь слезами, они еще раз посмотрели на меня и удалились.

А я, о, госпожа моя, держа в руке ключи, вышел из залы и начал обходить дворец, так как до этого дня я не находил времени, чтобы осмотреть его, настолько моя душа и мое тело были отданы молодым девушкам. И вот, первым ключом я открыл первую дверь.

Открыв ее, я увидел большой сад. Все деревья его изобиловали плодами, такими крупными и прекрасными, что подобных им я не видел ни разу в жизни нигде во всем мире; вода, текущая по маленьким каналам, так обильно орошала все эти деревья, что плоды на них по величине и красоте были несравненны. И я ел многие из них, и главным образом бананы, финики (длиною в палец благородного араба), гранаты, яблоки и персики. Когда я вкусил различных плодов, я возблагодарил бога за его дары и открыл вторую дверь вторым ключом.

Там мои глаза и мой нос были очарованы цветами, которыми был переполнен большой сад, орошенный маленькими ручейками. В этом саду были все цветы, какие только могут встретиться на земле: жасмины, нарциссы, розы, фиалки, гиацинты, анемоны, гвоздики, тюльпаны, лютики и все цветы четы-рех времен года. Когда я надышался ароматом цветов, я сорвал два цветка жасмина, вложил их в свои ноздри, и оставив их там, чтобы дышать через них, возблагодарил всевышнего бога за его милости.

Затем я открыл третью дверь, и уши мои были очарованы голосами птиц всех цветов и всех форм, какие только бывают на земле. Все эти птицы находились в большой клетке, сделанной из прутьев сандалового дерева и дерева алоэ. Питьевая вода для них была налита в маленькие чашечки из нефрита и превосходной цветной яшмы; зерно было насыпано в маленькие золотые блюдца; пол был подметен и полит водою; а птицы прославляли творца. Я слушал пение этих птиц, пока не настала ночь, и так закончился тот день. И я продолжал каждый день открывать две или три двери до самого сорокового дня, удивление мое возрастало с каждым днем, и вот, наконец, у меня остался один только последний ключ, и это был ключ от медной двери. Я подумал о сорока молодых девушках и испытывал величайшее блаженство, думая о том, какие у них мягкие манеры, какие у них свежие тела, какие у них упругие ноги, какие у них круглые и широкие бедра, и какие у них голоса, которыми они говорили мне:

— Йю! О, мой глаз! Йю! О, мой огонь!

И я воскликнул:

— Бог свидетель! Наши ночи будут благословенными ночами, ночами просветления!

Но нечестивый сделал так, что я все время чувствовал у себя ключ от медной двери, он непреодолимо искушал меня, и искушение оказалось сильнее меня.

Я открыл медную дверь, вошел в просторную залу, всю посыпанную шафраном и освещенную благовонными свечами из серой амбры и ладана и великолепными лампами из золота и серебра, в которых горели ароматические масла. И вот, среди золотых подсвечников и золотых ламп я увидел чудного коня с белой звездой на лбу. Белые пятна были также на концах его задней левой и передней правой ноги. Я подумал, что этот конь подходит как раз для меня, взял его за узду, вывел в сад и сел на него. А конь распустил вдруг два огромных черных крыла, которых я не замечал до этого, ударил три раза о землю своим копытом и взлетел вместе со мною на воздух.

Земля понеслась перед моими глазами, но я сжал свои ноги и удержался, как хороший наездник. Наконец, конь спустился вниз и стал на террасе дворца из красной меди, где жили десять кривых молодых людей. Он встал на дыбы, сбросил меня с себя, ударил концом крыла в мой левый глаз, выбил его, взлетел на воздух и скрылся.

И вдруг я увидел десять молодых людей, которые, приблизившись ко мне, сказали:

— Ты сам не захотел послушаться нас. И вот плоды гибельного твоего решения! Мы не можем принять тебя в нашу среду, так как нас здесь уже десятеро. Но иди в город Багдад, к эмиру правоверных Гарун-аль-Рашиду, слава о котором дошла и до нас, и твоя участь будет в его руках.

И вот я тронулся в путь и шел вперед безостановочно, и днем, и ночью, пока не вступил в обитель мира — Багдад. Здесь я встретил этих двух кривых, поклонился им и сказал:

— Я чужеземец!

И они отвечали мне:

— И мы тоже чужеземцы!

И вот, таким образом все мы трое попали в этот благословенный дом, о госпожа моя!

Выслушав такой удивительный рассказ, молодая хозяйка дома сказала ему:

— Прекрасно! Приложи теперь руку к своей голове и уходи. Я прощаю тебя.

Но третий салук сказал:

— Клянусь богом, не уйду отсюда, пока не услышу рассказов и остальных присутствующих!

Молодая девушка обратилась к калифу Гарун-аль-Рашиду, к Джиафару и к Масруру и сказала им:

— Теперь ваша очередь!

Джиафар подошел к ней и повторил ей все то, что он сказал молодой девушке, отворявшей дверь. Выслушав его рассказ, она сказала ему:

— Прощаю вас всех, господа, но удалитесь немедленно отсюда!

Все они вышли и очутились на улице. Калиф сказал салукам:

— Товарищи, куда же вы направите теперь свои шаги?

А они ответили ему:

— Мы не знаем еще куда нам идти.

Тогда калиф сказал им:

— Идите с нами.

И он шепнул Джиафару:

— Уведи их к себе, приведи завтра ко мне, и мы увидим, что можно будет сделать для них.

На другой день он встал, отправился в свою тронную залу, сел на трон, велел сначала принять всех начальников своих областей, и когда те удалились, сказал Джиафару:

— Приведи сюда вчерашних трех молодых девушек и их черных собак, а также трех салуков.

Джиафар удалился и вскоре вернулся в сопровождении всех. Молодые девушки закрыли свои лица чадрами и почтительно стояли перед калифом. А Джиафар сказал им:

— Мы прощаем вас, потому что вы помиловали нас, не зная, кто мы, и были снисходительны к нам. А теперь знайте, что ваша судьба в руках пятого потомка династии Аббаса, калифа Гарун-аль-Рашида! И вы должны поведать ему всю правду.

Когда молодые девушки услышали эти слова из уст Джиафара, говорившего от имени калифа, старшая из них выступила вперед и сказала:

— О, повелитель правоверных, история моей жизни так удивительна, что, будь она написана в уголке глаза, она была бы хорошим уроком для всякого, кто захотел бы прочитать ее с почтением в сердце!

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахразада заметила приближение утра и скромно умолкла. Заинтересованный царь снова отложил ее казнь.

А когда наступила шестнадцатая ночь, она сказала:

— О, счастливый царь, старшая из молодых девушек приблизилась к повелителю правоверных и начала так:

— О, повелитель правоверных, знай, что имя мое Зобейда. Сестру мою, ту, которая отворила тебе дверь, зовут Аминой, а младшую сестру мою — Фаимой. Все мы родились от одного отца, но от разных матерей. Что же касается этих двух собак, то это мои родные сестры по отцу и по матери. Когда они еще не были собаками, они вышли замуж, но некоторое время продол-жали жить в одном доме со мною. Однако, мужья их вскоре стали собираться в далекое путешествие по торговым делам, взяли по тысяче динариев, принадлежавших их женам, чтобы накупит товаров, и уехали вместе с ними, оставив меня одну.

Они пробыли в отсутствии четыре года, разорились и уехали, покинув моих сестер в чужих странах на произвол судьбы. Сестры мои испытали крайнюю нужду и, наконец, явились ко мне жалкими нищенками. Они прожили у меня целый год, пользуясь всем, что было у меня. Но однажды они сказали мне:

— Поистине, нам больше по сердцу жить в супружестве. Мы не можем долее обходиться без мужей, у нас не хватает терпения выносить одиночество.

Тогда я сказала им:

— О, сестры мои! Вы не найдете в замужестве ничего хорошего, потому что истинно честные и добрые мужья встречаются очень редко. И разве вы не испытали уже, что дает супружеская жизнь? Разве вы забыли, что вы нашли в ней?

Но сестры мои не обратили внимания на мои слова и решили выйти замуж без моего согласия. Я сделала им необходимое приданое и выдала их замуж. И они снова ушли от меня со своими мужьями.

Но мужья взяли у них все, что они получили от меня, и, бросив их, скрылись. Они вернулись снова ко мне в жалком рубище и, раскаиваясь в своем По-ступке, сказали мне:

— О, сестра, не порицай нас! Мы обещаем тебе не произносить больше ни слова о супружестве.

Я сказала им:

— Да будут двери моего дома открыты для вас, о мои сестры! Нет у меня никого на свете, кто был бы мне ближе вас! И я обняла их и осыпала их благодеяниями.

Мы прожили таким образом целый год. По истечении его мне пришла мысль нагрузить корабль разными товарами и поехать торговать ими в Басру. И, действительно, я приготовила корабль и сказала моим сестрам:

— О, мои сестры, желаете ли вы жить в моем доме до моего возвращения или же вы хотите ехать со мной?

Они ответили мне:

— Мы поедем с тобою, о сестра, потому что мы не перенесем разлуки с тобою!

Я взяла их с собою, и мы уехали.

Мы ехали, не останавливаясь, днем и ночью. Но, к несчастью, капитан сбился с пути, течение увлекло нас в открытое море, и мы попали совсем не туда, куда направлялись. Наконец, мы заметили вдали смутные очертания го-рода, пристали к берегу, и как только мы вошли в город, мы пришли в крайнее изумление: все жители этого города были превращены в черный камень, а базары и торговые улицы были полны богатейших товаров.

Я поднялась в городскую крепость и увидела царский дворец. Я вошла в него через большие ворота из массивного золота и, приподняв бархатную занавесь, увидела, что вся мебель — золотая, и все предметы сделаны из золота и серебра. Во дворе и во всех залах стояли и сидели телохранители и придворные, и все они, хотя окаменелые, были точно живые. А в последней зале, наполненной придворными, полководцами и визирями, я увидела царя, неподвижно си-девшего на своем троне. Роскошь его одежды способна была помутить ум, его окружали пятьдесят мамелюков в шелковых кафтанах (опять мамелюки, существовавшие только в Египте!), и у каждого была в руке обнаженная сабля. Трон царя был украшен жемчугом и драгоценными камнями, и каждая жемчужина сияла, словно звезда. Поистине, я боялась, что лишусь рассудка от всех этих чудес.

Я пошла дальше и прошла через целый ряд других зал, в каждой из них я останавливалась в восхищении и так увлеклась всем тем, что представлялось моим глазам, что совершенно забыла и о моем корабле и о моих сестрах, и не замечала даже в моем восхищении, как подкрадывается ночь. Я хотела выйти из дворца и стала искать выхода, но заблудилась и не могла найти его. Наконец, я очутилась в зале, где находилось алебастровое ложе, большой бриллиант и зажженные золотые светильники. Я присела на ложе, натянула на ноги голубое атласное одеяло, шитое серебром и жемчугом, и взяла лежавшую тут священную книгу — наш Коран — написанную великолепным почерком, золотыми с красным буквами и с заставками всех цветов. Я принялась читать некоторые страницы, чтобы настроиться и поблагодарить бога. Потом я прилегла на ложе, надеясь уснуть, но не могла сомкнуть глаз и таким образом пролежала до полуночи.

В полночь я услышала мягкий, нежный и приятный голос, произносивший вслух слова Корана. Я поспешила в ту сторону, откуда раздавался голос, и подошла к открытой двери. Тут я поставила светильник на пол, заглянула в дверь и увидела молельню, освещенную висячими лампами из зеленого стекла. Посредине лежал ковер для коленопреклонения, и на нем сидел юноша несравненной красоты и читал Коран мелодичным голосом, то повышая, то понижая тон. Глядя на него, я пришла в изумление, спрашивая себя, как мог один человек избежать смерти, объявшей весь этот город. Войдя в комнату, я обратилась к нему с пожеланием мира. Юноша повернул ко мне свое лицо и также пожелал мне мира. Тогда я сказала ему:

— Умоляю тебя святой правдой тех стихов, которые ты только что читал из Корана, ответь на мой вопрос: что привело город в такое состояние?

Он пригласил меня сесть рядом с ним. И я увидела, что он прекрасен, как луна во время полнолуния, и преисполнен всяких совершенств. У него был тонкий, красивый стан, щеки его были чисты, как хрусталь, лицо цвета свежих фиников, и казалось, что поэт думал о нем, слагая свои стихи:

Глядя на молящегося юношу, я почувствовала сильное волнение, и он рассказал мне следующее:

— Знай, о, высокочтимая госпожа, что этот город был столицей моего отца. Тот окаменелый царь на троне, которого ты видела — мой отец, а царица, которую ты видела — моя мать. Отец и мать мои были маги, поклонники ужасного Нардуна. Они поклонялись огню и свету, мраку и теплу, и движущимся звездам.

Но во дворце моего отца жила мусульманка, женщина преклонных лет, прикидываясь, что разделяет веру моих родителей. И отец мой относился к ней с большим доверием.

Когда я подрос, он поручил меня ей, сказавши:

— Возьми его, воспитай его, как следует. Посвяти его в законы нашей веры, дай ему хорошее образование и служи ему правдой, заботясь о всех его нуждах.

И старуха взяла меня на свое попечение, обучала меня Исламу, посвящая во все таинства, от обряда омовения до священных формул молитвы. Она подробно объяснила мне Коран на языке пророка. И когда мое воспитание было закончено, она сказала мне:

— Дитя мое, ты должен хранить это в тайне от твоего отца, ибо ес-ли он узнает это, он непременно убьет тебя!

И я действительно заботливо хранил мою тайну. После ее смерти я продолжал втайне исповедывать веру в бога и его пророка.

Но жители моего города все более черствели в своем неверии, гордости и невежестве. И вот однажды, когда они по обыкновению, исполняли свои обряды, раздался голос невидимого правоверного, и он говорил так громко, что был слышен самому близкому и самому далекому уху:

— О вы, жители этого города, откажитесь от поклонения огню и Нардуну, и уверуйте в единого и всемогущего бога!

Это было три раза, но население продолжало исполнять свои дикие обряды. И вот в одно утро, едва только стала заниматься заря, они были превращены в черный камень, также их лошади, и их мулы, и их верблюды, и весь скот их! Из всех жителей я один избавился от всей этой кары, потому что я один верил в единого бога.

И вот с того дня я провожу дни в молитве и посте и в чтении Корана.

Тогда я сказала ему:

— О юноша, одаренный всякими совершенствами, не отправишься ли ты со мною в Багдад?

И я не переставала внушать ему желание уехать со мною, пока не добилась от него утвердительного ответа.

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахразада заметила приближение утра и умолкла, не желая по своей скромности злоупотреблять разрешением царя (а заинтригованный царь опять отменил ее казнь).

Когда наступила семнадцатая ночь, она сказала:

— Вот какими словами Зобейда продолжала свой рассказ перед кали-фом Гарун-аль-Рашидом, Джиафаром и тремя салуками:

— Когда наступило утро, мы и взяли с собою все, что можно было уне-сти, спустились из крепости в город и встретили моих рабов и капитана, ко-торые давно уже разыскивали меня.

— А что касается моих сестер, то едва они увидели меня рядом с пре-красным юношей, как исполнились зависти и втайне решили погубить меня. И в то время, как мы спали крепким сном, они поднялись, схватили меня и его вместе с нашими постелями и всем прочим и бросили в море. Молодой человек не умел плавать и утонул. Я же значилась в списке тех, кому суждено было жить, и вот, когда я упала в море, бог послал мне кусок дерева. Я села на него верхом, понеслась с ним по волнам и, наконец, была выброшена морем на берег ближайшего от Басры острова (Но Басра не на море, а в ста километрах от моря на реке Шат-эль-Арабе, и никаких островов тут нет, автор не имел ни малейшего понятия об этом городе). Я пошла по дороге, пока не увидела вдали, на противоположном берегу, строения города Басры. И вдруг внимание мое было привлечено змейкой-медянкой, которая с удивительной быстротой бежала ко мне, а вслед за нею показался огромный змей, который нагонял ее. Бедная медянка была уже в изнеможении от быстрого движения, и у нее высунулся язык и висел из ее пасти. Я пожалела ее, схватила большой камень, бросила его в голову змея и убила его на месте. В ту же минуту медянка развернула два крыла и, поднявшись в воздухе, исчезла из моих глаз. И я была вне себя от изумления.

Я прилегла на этом же месте и спала целый час. А когда я проснулась, я увидела у моих ног хорошенькую негритянку, которая растирала мне ступни и ласкала меня. Мною овладело смущение и я поспешила отнять у нее мои ноги, потому что не понимала, чего хочет от меня эта хорошенькая девушка.

— Кто ты и чего ты желаешь от меня?

А она отвечала мне:

— Ты оказала мне неоценимую услугу, убив моего врага, и я спешила вернуться к тебе. Знай, что я та самая медянка, которую ты спасла от змея, и что этот змей — джин, а я джина. Он был мой непримиримый враг и хотел изнасиловать меня, а потом убить. И ты одна спасла меня. Но как только я избавилась от него, я поспешила настичь корабль, с которого сбросили тебя в море твои сестры. Я околдовала обоих и обратила их в черных собак, которых я привела к тебе.

И я действительно увидела двух собак, привязанных к дереву за моей спиной. А джина продолжала:

— Я перенесла в твой дом, находящийся в Багдаде, все богатства, бывшие на корабле, а корабль потопила. Что касается твоего юноши, то он утонул. А я бессильна против смерти. Один бог всемогущ!

При этих словах она взяла меня на руки, отвязала собак, моих сестер, и, взвалив нас себе на спину, полетела с нами. И мы прибыли целы и невредимы в Багдад, на террасу этого самого дома!

Я нашла здесь сложенными в величайшем порядке все богатства, бывшие на корабле. Ни одна вещь не была испорчена, и ничего не пропало.

Потом джина сказала мне:

— Повелеваю тебе святой надписью на печати Соломона отсчитывать каждый день этим двум собакам по триста ударов кнута. И если ты хоть раз забудешь исполнить это приказание, я прилечу сюда и превращу тебя в такую же собаку.

И я вынуждена была ответить ей:

— Слушаю и повинуюсь!

И с того дня, о повелитель праведных, я должна была сечь их. Но вслед за тем мною овладевала жалость, и я принималась ласкать их.

Такова моя история.

Выслушав этот рассказ, калиф Гарун-аль-Рашид был вне себя от изумления. Он обратился к юной Амине, отворившей ему двери предшествовавшей ночью, и спросил ее:

— Теперь расскажи нам ты, о, красавица, почему у тебя все тело покрыто следами от ударов плетью?

При этих словах калифа юная Амина выступила вперед и сказала:

— О, эмир правоверных! Знай, что когда умер наш отец, я и младшая из нас пятерых — Фаима — поселились отдельно от других с нашей матерью, тогда как сестра моя Зобейда и две других сестры поселились с их матерью.

Вскоре после этого мать моя выдала меня замуж за старика, который был самый богатый человек своего города и своего времени. Через год после женитьбы он умер и оставил мне восемьдесят тысяч динариев, составлявших по нашим законам мою часть.

Я поспешила заказать себе десять великолепных платьев, по тысяче динариев за каждое, и ни в чем не отказывала себе.

И вот однажды, когда я сидела у себя, ко мне пришла в гости старуха, которую я никогда раньше не видела и сказала:

— О, госпожа, соединяющая в себе все прелести и совершенства! У меня живет бедная сиротка, и эта ночь будет ее свадебной ночью. И вот я пришла просить тебя — и бог вознаградит тебя за твою доброту — оказать нам честь присутствовать на свадьбе этой бедной девушки.

Я, не подозревая обмана, почувствовала к ней жалость и сказала ей:

— Слушаю и повинуюсь!

Я выбрала самое красивое из своих новых платьев, надела мое лучшее ожерелье из крупного жемчуга, мои браслеты и запястья, и все мои драгоценности; потом я закуталась в мою голубую, затканную золотом, вуаль, подтушевав глаза сажей. Когда вернулась старуха, мы вышли с нею и остановились перед величественным порталом из мрамора с алебастровой сводчатой крышей, а за ним, в глубине двора мы увидели высокий дворец, который поднимался почти до самых облаков. Мы вошли через портал в коридор, обитый коврами и обоями, и освещенный цветными лампами, подвешенными к потолку, и светильниками, горевшими на всем протяжении. На стенах висели разные предметы из золота и серебра, разные драгоценности и оружие из драгоценных металлов. Посредине залы, обтянутой шелковыми материями, стояло алебастровое ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и над ним спускался атласный полог.

С этого ложа приподнялась молодая девушка, прекрасная, как луна, и сказала мне:

— О, сестра моя! Ты оказала нам величайшую честь!

Потом она произнесла следующие стихи поэта, обращаясь ко мне:

Потом она присела и сказала мне:

— О, сестра моя, я должна сказать тебе, что у меня есть брат, ко-торый видел тебя на одной свадьбе. Это очень красивый юноша, гораздо кра-сивее меня. С той самой ночи он полюбил тебя нежным и пылким сердцем. И это он дал денег старухе, чтобы она пошла к тебе и привела тебя при помощи хитрости, которую она придумала. Он прибегнул к этому, чтобы встретить-ся с тобою у меня, ибо у него только одно желание — жениться на тебе в этом году, благословенном богом и его пророком.

Она захлопала в ладоши. Отворилась дверь, и в комнату вошел юноша, прекрасный, как месяц:

Сердце мое склонилось к нему. Он подошел и сел рядом со своей сестрой, и вслед за тем вошел кади и четыре свидетеля. Кади написал наш брачный до-говор, свидетели подкрепили его своими печатями, и после этого все удалились.

Молодой человек обвил мою шею руками, и я почувствовала, что любовь его проникает в мое тело до самой глубины моего сердца.

Рабы тотчас же накрыли стол, и мы ели и пили до насыщения. Потом, когда наступила ночь, он лег вместе со мною на ложе, и мы провели всю ночь, сжимая друг друга в объятиях до самого утра.

Мы провели таким образом целый месяц в блаженстве и радости. В конце месяца я попросила у своего мужа позволения пойти на базар и купить несколько материй, и он позволил мне это. Я оделась, взяла с собой старуху, которая оставалась в доме с того времени, и вышла на базар. Я подошла к лавке молодого торговца шелковыми материями, которого мне очень хвалила старуха за доброкачественность его материй, и которого, по ее словам, она знала уже очень давно.

Когда мы отобрали некоторые материи, мы предложили торговцу плату за них. Но он отказался принять деньги и сказал:

— Сегодня я не приму от вас денег. Пусть это будет подарок за то удовольствие и честь, которые вы мне сделали, зайдя в мою лавку!

Я сказал старухе:

— Если он не желает принимать денег, отдай ему обратно его материи!

А он вскричал:

— Бог свидетель! Я не приму их от вас обратно! Я подарил их тебе! А взамен их подари мне, о, прекрасная девушка, один поцелуй, один только поцелуй! Для меня твой поцелуй стоит гораздо больше, чем все товары, находящиеся в моей лавке!

Старуха со смехом сказала ему:

— О, прекрасный молодой человек! Ты, вероятно, сошел с ума, считая поцелуй чем-то неоценимым!

Потом она сказала мне:

— О, дочь моя, слышишь, что говорит этот молодой торговец! Ты можешь быть спокойна, с тобою не случится ничего дурного из-за одного маленького поцелуя, которого он у тебя просит. Позволь поцеловать себя, но сама не говори ни слова и не делай никаких движений: таким образом, тебе не в чем будет упрекнуть себя.

Старуха продолжала всячески оправдывать такой поступок, и я, наконец, согласилась вложить свою голову в мешок и принести ему эту жертву. Я закрыла глаза и приподняла края своего покрывала, чтобы не могли ничего заметить прохожие. И вот молодой человек просунул свою голову под мое покрывало, приблизил свои губы к моей щеке и поцеловал меня. Но при этом он укусил меня, и так сильно, что щека была прокушена до крови! Я от боли и от волнения лишилась чувств.

Когда я очнулась, я нашла себя на коленях у старухи, которая сказала мне:

— Теперь нам надо вернуться домой. Ты притворись, что больна, а я принесу тебе лекарство, которое ты приложишь к укушенной щеке, и она тотчас же исцелится.

Вся охваченная мыслями и страхом за последствия, я направилась к своему дому, и возвратившись домой, притворилась больною.

Ко мне вошел мой муж, весьма озабоченный, и сказал мне:

— О, госпожа моя, что за несчастие случилось с тобою в то время, когда ты уходила из дому?

И я отвечала ему:

— Ничего не случилось. Я совершенно здорова.

Тогда он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Но что за причина раны на твоей щеке, на самом нежном и тонком месте?

И я сказала ему:

— Когда, с твоего разрешения, я вышла сегодня из дому, чтобы купить эти материи, верблюд, навьюченный дровами, прижал меня в загроможденной улице, разорвал у меня покрывало, и ранил у меня щеку, как ты сам видишь. О, эти узкие улицы Багдада!

Он очень рассердился и сказал:

— Завтра же пойду к правителю города и пожалуюсь на погонщиков верблюдов и дровосеков, и правитель прикажет повесить их всех до последнего!

Я, охваченная состраданием, сказала:

— Ради бога, не бери на себя прегрешений других. Это произошло по моей вине, и только по моей, потому что я села на осла, который начал подо мной брыкаться и прыгать. Я упала на землю, и по случайности на этом месте оказался кусок дерева, который и повредил мне лицо и ранил щеку!

Тогда он вскричал:

— Завтра же пойду к Джиафару-аль-Бармаки и расскажу ему эту историю, и он убьет всех ослов в городе!

Тогда я вскричала:

— Не желаешь ли ты убить весь мир ради меня? Знай, что все это случилось по воле бога и по его предопределению.

Услышав эти слова, мой муж не мог больше сдержать своей ярости и закричал:

— О, вероломная! Довольно лжи! Ты должна понести наказание за свою вину.

На его зов открылись двери, и в комнату вошло семь ужасных негров, которые схватили меня с моего ложа и бросили на середину двора того дома. Муж мой приказал одному негру держать меня и сесть на меня; а другому негру приказал сесть на мои колени и держать мои ноги. Третий негр, у которого был в руке меч, вышел вперед и сказал:

— О, господин мой! Я ударю ее мечом и рассеку на две части!

А другой негр прибавил:

— И каждый из нас отрежет у нее по большому куску тела и бросит его на съедение рыбам в реку Тигр! Ибо таково должно быть наказание каждому, кто изменяет клятве и дружбе!

А чтобы подкрепит свои слова, негр произнес стихи:

Тогда мой муж сказал:

— Говори громким голосом свою исповедь, потому что пришел конец твоей жизни!

А я сказала ему:

— О, служитель Всеблагого! Дай только мне время исповедаться и делать свое завещание!

Я подняла свои взоры к небу, и потом обратила их на самое себя и начала думать и размышлять о том жалком и унизительном положении, в котором я находилась. У меня потекли слезы, я заплакала и произнесла следующие строфы:

Когда я кончила эти стихи, я опять залилась слезами. Услышав мои слова и увидя мои слезы, мой муж пришел еще в большую ярость, и произнес мне в свою очередь такие стансы:

Когда он окончил эти стихи, он подозвал негра и сказал ему:

— Разруби ее на две половины! Она уже нам больше не нужна!

Негр обратился ко мне, я уже была уверена в своей смерти, и думала, что мне не остается ничего больше, как только вверить свою судьбу всевышнему богу. Но в этот миг я увидела старушку, которая вошла и бросилась к ногам молодого человека. Она обняла их, и сказала ему:

— О, дитя мое! Я умоляю тебя, я, твоя кормилица, во имя тех попечений, которыми я окружала тебя, помилуй эту девушку, так как она не совершила поступка, заслуживающего такой кары! Ты еще так молод, и я боюсь, чтобы на тебя не пало ее проклятие!

Старушка заплакала, и до тех пор продолжала преследовать его своими мольбами, пока он не сказал ей:

— Ну, хорошо, ради тебя я пощажу ее! Но за все это я хочу положить на нее клеймо, которое не сходило бы с нее в продолжение всей остальной ее жизни!

С этими словами он отдал приказание неграм, которые тотчас же сорвали с меня все одежды, и выставили меня совершенно обнаженную. Он приказал одному из них принести гибкий прут айвы, бросился на меня и начал сечь все мое тело, а сильнее всего мою спину, мою грудь и мои бока. Он бил меня так жестоко и так сильно, что я лишилась сознания, потеряв всякую надежду остаться в живых после таких побоев. Наконец, он перестал меня бить и ушел.

Когда я пришла в себя, я не могла сделать ни малейшего движения. По-том я прибегла к помощи различных лекарств и мало-помалу исцелилась, но следы ударов и рубцы остались на моих членах и на моем теле. И вы сами видели их.

Когда, в конце четвертого месяца, я совершенно поправилась, я пожелала бросить взгляд на дворец, в котором я перенесла такое истязание. Но он был разрушен до основания, и он и вся улица, на которой он стоял, от одного конца и до другого.

На месте всех этих чудес не оставалось ничего более, кроме груды отбросов, собранных со всего города. И, несмотря на все мои поиски, я не могла ничего узнать о моем муже.

Тогда я вернулась к моей младшей сестре Фаиме, которая оставалась девицей, и обе мы отправились к нашей старшей сестре по отцу, Зобейде, той самой, которая рассказала тебе свою историю и историю сестер, обращенных в собак.

Таким образом мы прожили в полном счастии, вдали от мужчин, до то-го дня, когда сестра наша Фаима привела нам носильщика, нагруженного множеством вещей, и мы пригласили его отдохнуть в нашем доме. Вслед за тем пришли три салука, после них вы трое, переодетые купцами. И ты знаешь, что случилось, и каким образом мы были отданы в твои руки, о, повелитель верующих!

Калиф крайне изумился и …

Но, дойдя до этого места в своем рассказе, Шахразада заметила приближение утра и скромно умолкла. Ей опять не отрубили голову в ожидании конца рассказа.

А когда наступила восемнадцатая ночь, она сказала:

— О, счастливый царь! Когда калиф Гарун-аль-Рашид выслушал рассказы двух молодых девушек Зобейды и Амины, которые стояли перед ним рядом с младшей сестрой Фаимой и двумя черными собаками и тремя салуками, он приказал писцам канцелярии записать самым изысканным почерком оба эти рассказа, а также рассказы трех салуков и хранить их в царских архивах. По-том он сказал старшей из молодых девушек Зобейде:

— А теперь скажи, о, госпожа, исполненная благородства, не знаешь ли ты, где эта джина, околдовавшая твоих двух сестер, придав им вид собак?

И Зобейда отвечала:

— О, эмир правоверных! Я имею возможность узнать это, так как она дала мне прядь своих волос и сказала:

— Когда тебе понадобится моя помощь, сожги один из этих волосков, и я тот же час явлюсь, где бы я ни была, хотя бы даже за Кавказской горой!

Тогда калиф сказал молодой девушке:

— Дай мне эту прядь волос!

Он взял из нее один волос и сжег его. И вот только послышался запах горелых волос, весь дворец затрясся, как от подземного удара, и вслед за тем появилась джина в образе роскошно одетой молодой девушки. Она была мусульманской веры и не преминула сказать калифу:

— Мир с тобой, о, викарий божий!

Калиф ответил ей:

— Да снизойдет и на тебя мир и да будет с тобой милосердие божие и его благословение!

Она сказала ему:

— Знай. О повелитель правоверных, что эта молодая девушка, которая вызвала меня сюда по твоему желанию, оказала мне великую услугу и посеяла в душе моей семена, которые пустили ростки. И потому, что бы я ни сделала для нее, я никогда не в состоянии буду вознаградить ее за то добро, которое она оказала мне. Что касается до ее сестер, то я не убила их только потому, чтобы не причинить их сестре слишком большого огорчения. Но если ты, о, повелитель правоверных, желаешь их освобождения, то я могу возвратить их прежний образ — в угоду тебе и их благородной сестре! Я никогда не забываю, что я — добрая мусульманка!

Тогда он сказал ей:

— Разумеется, я желаю, чтобы ты освободила их!

Джина взяла чашку с водой, произнесла над ней какие-то заклинания, окропила этой водой обоих собак и сказала им:

— Примите сейчас же ваш прежний человеческий облик!

И в то же мгновение обе собаки превратились в молодых девушек, красота которых служила во славу творцу, создавшему их!

Вслед за тем джина повернулась к калифу и сказала ему:

— Знай, что человек, истязавший юную Амину, — твой собственный сын Эль-Амин!

Гарун-аль-Рашид был чрезвычайно изумлен и сказал:

— Хвала богу, дозволившему освободить этих двух молодых девушек при моем посредничестве!

Потом он призвал своего сына Эль-Амина и тот сознался ему во всем. Калиф велел привести нескольких кади и свидетелей и вторично женил своего сына на юной Амине. Юную Зобейду он выдал замуж за первого салука, сына царя, а двух других молодых девушек за второго и третьего салука, сыновей царей. Потом он приказал написать свой собственный брачный договор с молодой девушкой, ходившей за покупками, с очаровательной, кроткой девицей Фаимой.

Он повелел выстроить отдельный дворец каждой паре и осыпал всех богатствами, чтобы могли жить в счастии и довольстве. А сам с наступлением вечера поспешил в объятия юной Фаимы, с которой провел восхитительную ночь.

— Но, — продолжала Шахразада, обращаясь к царю Шахрияру, — не думай, о, счастливый царь, что в этом рассказе больше чудес, чем в том, который я сейчас расскажу тебе!

И она начала «Рассказ о зарезанной женщине, о трех яблоках и о негре Ригане»……

назад начало вперёд