Однажды, когда мне было еще лет десять или около того, я, пробуя свою силу или просто из любопытства выдвинул из его места большой камень — валун, лежавший на плотном дерне, недалеко от нашей конюшни. Под ним в твердой суглинистой почве оказалось углубление почти в четвертую часть его величины.
Я спросил свою мать, откуда этот камень и она сказала мне, что его еще до моего рождения привезли с берега Волги вместе с другими такими же камнями для закладки фундамента этой самой конюшни, но он оказался лишним и лежал все время на том же самом месте.
И вот, у меня тогда же явилась мысль:
— Значит, камни врастают в землю, и если бы прошло со времени привоза сюда этого камня не десять лет, а сто, то он должен бы был совсем уже погрузиться в почву. А почему же не вдавливаются в землю наши дома?
Я задавал всем окружающим этот вопрос, и никто не мог мне на него ответить, так как общее мнение окружающих было то, что со зданиями этого не происходит, хотя они и стоят на той же наносной земле.
Но задать такой вопрос значит и разрешить его. Именно потому-то и приходится раскапывать эти развалины, что они от времени уже потонули в рыхлой земле. Для того, чтобы признать, что они занесены, как это думают, землею, надо прежде всего указать то место, откуда снесена эта земля. Да и почему ветер снес бы землю не с самих построек в окрестности, обнажив еще более их фундаменты, а наоборот, с окрестностей сюда, как бы специально с целью сохранить остатки древних городов для будущих археологов? Лишь для египетских сооружений на границе с Сахарой приемлема теория занесения, но тут мы находим уже исключительный случай.
Читатель сам видит, что существующее теперь объяснение «археологических раскопок», за исключением некоторых египетских, не выдерживает ни малейшей критики с геологической точки зрения. Ведь никто же не засыпает теперь землею ни Саратов, ни Берлин, ни Париж? Медленно засыпать землею целые поселки или их развалины, или отдельные здания могли бы только наводнения, но в таком случае кто же, кроме египтян, стал бы строить себе поселки в ежегодно наводняемых местностях? А быстро их засыпать могла бы только катастрофа, при которой огромный хлынувший поток воды принес бы сюда чудовищное количество грязи. Конечно, такие случаи и были в вулканических местностях — Помпеи и Геркуланум живые примеры этого, — но ведь в большинстве других раскопок мы не видим никаких признаков чудовищной катастрофы. Развалины старинных ископаемых поселков — особенно в Месопотамии — имеют скорее всего вид брошенных своими жителями вследствие чумы, или тому подобной страшной повальной болезни, истребившей большинство обитателей и заставившей уцелевших в ужасе бежать куда глаза глядят от поселившихся тут страшных невидимых демонов. Объяснить это “нашествием иноплеменных” много труднее, так как тогда пришлось бы объяснять, почему сами иноплеменные не пожелали жить в захваченных зданиях, обратив в рабство прежних обитателей их?
Отсюда мы видим, что даже и в долине Нила, кроме покрытия развалин ежегодными наносами нильского ила, мы должны принять во внимание и их собственное постепенное погружение в почву, а потому и вычислять время их постройки по одной средней толщине ежегодных отложений реки, значит получить преувеличенные результаты относительно их древности, тем более, что разжижение почвы при разливах Нила должно очень сильно ускорять погружение в нее всего, что тяжелее ее по удельному весу, или сильно поднимается вверх.
Παντα ξειζ — все течет, — сказал один из греческих классиков, и мы должны наконец принять это к сведению в наших археологических исследованиях. Современные физики давно это знают.
Как типический пример текучести твердых тел уже давно приводится вар. По консистенции своей его куски даже хрупки. Ударьте по ним молотком и они моментально растреснутся как стекло на более мелкие осколки с раковистым изломом и заостренными ребрами. Но оставьте такой кусок лежать несколько недель и вы увидите, что он незаметно расплылся по своей подставке в виде тонкой округлой лепешки, хотя и теперь сохранил свою хрупкость.
Как уживаются в нем оба эти свойства по внешности своей совершенно противоположные друг другу?
Объяснение заключается в том, что предметов абсолютно сохраняющих раз данную им форму в природе не существует.
Можно, например, с уверенностью сказать следующее.
Если вы в продолжение 100 лет будете снимать каменную колонну какого-нибудь высокого здания два раза в год с того же места и тем же объективом на кинематографическую ленту и, получив таким образом 200 снимков, пустите их все в одну минуту,1 то без малейшего сомнения вы увидите очень отчетливо, как она деформируется перед вашими глазами, потому что этим способом вы ускорите для нее течение времени с лишков в 26 миллионов раз.2
1 Причем будет около 3 снимков в секунду.
2 В году около 262,980 минут.
Точно также увидели бы вы этим способом, как здания, построенные на наносной почве, постепенно погружаются в нее. В этом отношении очень интересна книга проф. Б. Н. Николаева «Физические Начала Архитектурных форм, опыт исследования хронологических деформаций зданий» (1905 года). В ней мы находим кроме математического анализа этого явления, также и массу примеров, подтверждающих такой деформационный процесс, на изучение которого археологи, к сожалению, еще не обращали должного внимания.
Не вполне разделяя его математическую аргументировку, я здесь приведу взамен ее свою, воспользовавшись лишь его примерами и опытом.
Представим себе цилиндр их тугопластического вещества, вроде вара, являющегося последним остатком от сухой перегонки смолы. Он обладает всеми свойствами твердого тела и даже хрупок как стекло при ударе по нему, но при очень медленном давлении он деформируется без трещин.
Как будет изменяться этот цилиндр, когда мы поставим его как колонну для поддержания груза? Ответ на это ясен сам по себе. Если плоское основание S1, на котором он стоит, и давящая на него плоская плита S2, на которой лежит груз, абсолютно скользки, и если его собственный вес уничтожен тем, что он стоит в не растворяющей его жидкости того же удельного веса, то выйдет следующее.
На основании того, что действие какой-либо силы на не ускоряющееся от нее тело равно противодействию с противоположной стороны, мы можем сказать, что давление F1 подставки S1 снизу на нашу колонну, лишенную собственного веса, равно, но противоположно давлению на нее груза S2 сверху, и что это же давление повторяется в давлении каждого воображаемого поперечного слоя самой колонны на оба соседние с нем слоя. Значит, при абсолютной скользкости плоской его подставки и плоской его прикрышки, каждый такой слой будет расширяться одинаково насчет своей толщины, и колонна постепенно будет понижаться, утолщаясь равномерно во всех своих слоях и сохраняя свой цилиндрический вид (рис. 1, 2, 3).
Но это будет только в том случае, как я уже сказал, поверхности основания S1, и прикрышки S2 будут ничем не связаны с колонной и абсолютно скользки для ее вещества. Если же вещество колонны прилипло к своему основанию и к прикрышке и не может ни скользнуть по ним, ни расширить их вследствие, например, большой их естественной ширины, то оба концевые слоя колонны, прилипшие к ним, не будут в состоянии свободно расширяться, и толщина колонны тут не будет увеличиваться. А эти два крайние слоя будут задерживать, хотя уже дифференциально медленнее, расширение соседних с ними слоев, и так далее вплоть до середины, где хроническое расширение будет всего более, и потому наша колонна, укорачиваясь, будет принимать все более и более бочковидную форму (рис. 4, 5 и 6).
Отсюда ясно, что такая симметричная с обоих концов деформация колонны пропорционально течению времени будет лишь при отсутствии у колонны собственного веса. А для того, чтобы видеть, какое осложнение произведет ее собственный вес, допустим, что она ничего не поддерживает. Тогда расширение ее верхней части будет совершенно отсутствовать, и при абсолютно скользком основании она будет укорачиваться в высоту, принимая вид усеченного конуса (рис. 7, 8, 9). Это потому, что каждый более нижний ее слой будет подвергаться суммарному давлению всех верхних, возрастающему пропорционально понижению этого слоя, так же как бывает в сосудах с водою. Но и здесь конусообразная форма будет сохраняться лишь при абсолютной скользкости основания, а если колонна прилипла к нему, то она будет принимать форму срезанной сверху луковицы.
Соединяя этот вывод с предшествовавшим, мы можем определить де-формационную фигуру колонны, имеющей в одно и то же время и собственный вес, и одновременно с этим подвергающуюся давлению находящегося над нею карниза. Очевидно, что пояс ее наибольшего утолщения будет тем ниже, чем меньше отношение давления ее карниза к ее собственному весу, и что в случае не скользкого основания наибольшая толщина колонны тут никогда не опустится до степени усеченного конуса.
И опыт вполне подтвердил такой вывод.
Вот, например, посмотрите, как изменилась через несколько недель цилиндрическая колонна (рис. 69 со стр. 92), которую проф. Николаев приготовил из смеси канифоли и мела, с небольшой прибавкой вареного масла, причем мел увеличивал вязкость, а масло увеличивало текучесть канифоли. Форма получилась как срединная между бочкой и луковицей. И как раз такую же форму мы наблюдаем и на древних колоннах.
«Ствол колонны, — говорит проф. Николаев,3 – чем древнее, тем представляет более приниженные пропорции. Обыкновенно он имеет утолщение приблизительно в нижней трети, но встречаются примеры и почти конических форм. Иногда срединное утолщение чрезвычайно велико и неприятно для глаз».
3 Стр. 29.
И он приводит по Шипису (Chipies) колонну храма на острове Ассосе (рис. 18 со стр. 35), а потом дает рисунки и колонн Карнакского храма в Египте по Масперо (Maspero) (рис. 19 на стр. 36).
Мы видим, что здесь обнаружена в точности та самая форма, которую проф. Николаев получил на своих моделях из канифоли. Является лишь вопрос: были ли эти колонны первоначально сделаны цилиндрическими и изменились потом в эти веретенообразные формы, или их сделали не так уж давно, придавши им такой вздутый по средине вид в подражание другим, более древним колоннам, уже деформированным ко времени постройки Ассосского и Карнакско-го храмов?
«Подобная форма, — размышляет он, — была уже известна Витрувию. Он говорит, что следует утонять ствол колонны по мере высоты; но чем выше ствол, тем менее его следует утонять, рассчитывая на перспективу».
Рисунок, который Витрувий обещает дать в конце своей книги, для показания утолщения по середине, к сожалению утерян. Но даже если бы этот рисунок и не был «утерян» (уж не автором ли?), то дело шло бы конечно лишь о том, что к времени Витрувия, который, как я показывал в IV книге «Христос», писал уже после Коперника (потому что знает времена обращения планет точнее последнего), старинные колонны уже деформировались и он, считая это за первичную форму, хотел показать, как ее сделать.
И мы действительно видим, что большинство колонн современных зданий делается слегка веретенообразными, в подражание деформированным от времени.
Перейдем теперь и к деформации подставок, на которых стоят колонны и к деформации лежащих на них карнизов от давления на них колонн по закону: «действие равно противодействию», характеризующему все тела, находящиеся в статическом состоянии по отношению друг к другу.
Ясно, что колонна должна хронически вдавливаться и в свой пьедестал, и в карниз, под ним, причем вдавливанье в пьедестал будет больше, чем в карниз на весь вес колонны.
А вдавливанье постороннего тела в какой-либо предмет без образования в нем трещин тоже должно производить его деформацию, и потому между колонной и карнизом устраивается обыкновенно рюмкообразная капитель (такова, например, капитель, описанная Manch’ом в Альбано близ Рима) (рис. 2, стр. 23).
И интересно, что в древних колоннах в той части их капители, где она сходится с самой колонною, постоянно находят 3–4 обручеобразные выемки, которые объясняются тем, что это «шейка» опоясывалась бронзовыми обручами, вероятно для предотвращения ее растрескивания. В настоящее время все такие обручи давно разворованы, но в одном или двух случаях они остались. Пользы в них было конечно мало, так как расширение колонны произвело бы растяжение и металлического кольца и едва ли предупредило бы растрескивание. Как наглядный пример деформации капителей проф. Николаев приводит здание Ленинградской Биржи, построенной в 1810 году и переданной теперь под Музей Академии Наук.
От 1810 до 1905 г., когда вышла его книга «Физические начала архитектурных форм», прошло почти столетие, и автор не без основания указывает, что капители колонн этого здания (рис. 40, стр. 57) слишком плоски для того, чтобы допустить, что они были такими и первоначально. Точно также признаки развороченья капителей нашел он и в двух зданиях около Московской заставы, в одном из которых помещалась в 1905 году «Школа Десятников» (рис. 41, стр. 58). А как пример разворачиванья базисов у колонн автор приводит гранитную базу портика Академии Наук (рис. 48, стр. 61), где случайно, благодаря неравномерной осадке находящихся под нею камней плита базы у колонны оказалась явно вдавленной.
Как хороший пример такого рода искривлений автор приводит три арки Кремля в Нижнем Новгороде, построенных на косогоре и сильно искривившиеся без нарушения связности кирпичей, благодаря сползанию под ним почвы (рис. 54, стр. 64). Не менее интересен и Прачечный Мост, как он был в Петербурге 1905 года, где первоначальная дугообразная кривизна благодаря оседанию средины моста перешла на оба конца, сделав средину почти плоской, а края (благодаря расширению хорды, происшедшему от выпрямления дуги) более крутыми, чем были (рис. 42, стр. 58). Такие же явления проф. Николаев заметил и в других старинных каменных мостах. В большинстве их нет никаких разрывов между отдельными камнями, но бывают случаи и противного, и как пример их он приводит трещину в Арке Церкви Иоанна Предтечи в Ярославле (рис. 56 стр. 66, где пунктиром показано состояние ее до деформации, а сплошными линиями современное состояние).
Особенно же интересен его опыт с переходом конических крыш в луковицеобразные, из подражания которым и строились так называемые «главы» русских церквей.
Из своего медленно текучего сплава он сделал модель, представленную на рис. 82 (стр. 117) и через несколько недель она обратилась у него в фигуру, изображенную на рис. 83 (стр. 118). А сделав модель, представленную на рис. 88 (стр. 123), он через некоторое время получил для нее очень типическое искривление (рис. 89), и в конце концов она и все изображения спустились на подставку.
Мы видим здесь тот же путь искривления, который приводит и первичный конус к луковицеобразной форме. И совершенно такие же типы мы имеем во множестве русских церквей. Вот например хотя бы храм Богородицы в Елецком монастыре, каким он был в 1905 году (рис. 84, стр. 118). Ведь это совершенно тот же тип, как и деформировавшаяся модель проф. Николаева. Само собой, понятно, что Елецкий храм и был первоначально построен приблизительно таким же, каким он существовал в 1905 году. Но, почему? Ответ совершенно ясен. Архитектор уже видел деформировавшиеся конические крыши, но, ничего не подозревая о деформациях, думал, что они и были построены такими. А благодаря тому, что эта форма оказалась красивее первоначальных усеченных конусов, он и воспроизвел ее, хотя и с несравненно большим трудом на своем сооружении.
Рассмотрим теперь хроническое изгибание горизонтально лежащих каменных прикрышек уже приведенных мною не раз зданий бывшей биржи, а теперь Музея Академии Наук, как это сфотографировал проф. Николаев в 1905 году (рис. 37 и 38, стр. 56).
Никакой архитектор, конечно, не воспроизводил этого при своих постройках вследствие уродливости такой деформации. Значит, и в приведенном проф. Николаевым примере она сама возникла за 95 лет существования теперешнего Музея Академии Наук. Но для нас она особенно поучительна. Из фотографии видно, что изгиб произошел без образования расхождений между отдельными гранитными камнями, — значит, путем хронической деформации самих камней от их давления друг на друга. Отсюда ясно, что деформироваться как одно целое могут не одни монолитные сооружения, вроде цельных мраморных или гранитных колонн, а и сцементированные из отдельных камней, хотя бы например из кирпичей, путем той же хронической деформации последних. Как пример этого проф. Николаев приводит один из минаретов Бухары, обнаруживающий признаки такого же бочкообразного расширения по средине, как и колонны старинных зданий (рис. 100, стр. 136). Он думает, что она сначала имела форму усеченного конуса.
Во всех этих случаях не только не образуется промежуточных щелей между отдельными камнями, но наоборот уничтожаются все первичные щели, оказавшиеся между ними благодаря неточности первоначального прилаживания. При общей деформации постройки камни ее соответственно самоскашиваются, переходя, например, из прямоугольников в косоугольники. Из правильных усеченных треугольников в арках они переходят в косые усеченные треугольники, а в колоннах отдельные камни должны сплющиваться (рис. 30 стр. 45). Если их утолщение по средине колонны произошло от деформации, то оно должно сопровождаться соответственным уменьшением вертикального размера ее кирпичей сравнительно с не расширившимися частями, а если этого нет, то, значит, утолщение сделано искусственно из подражания деформировавшимся таким образом старинным колоннам.
С этой точки зрения чрезвычайно интересно, что деформационная луковицеобразная прикрышка храмов (вместо правильных куполов, естественно изображавших небесный свод) существует в самых отдаленных друг от друга странах совершенно разной культуры. Так проф. Николаев приводит Успенский собор в Москве (рис. 31 стр. 46), Мечеть в Дэли в Индии (рис. 32), мечеть Азреил в Туркестане (рис. 36), Собор Св. Марка в Венеции (рис. 35) и входную Башню кладбища в Галле (рис. 34).
Произошли ли они от одного древнего образца или возникли независимо, от одинаковых деформаций первоначально более легких для постройки конических крыш?
Почти с уверенностью можно сказать, что в данном случае возможно и независимое происхождение этого типа в самых отдаленных местах, вызванное одним и тем же явлением и имеющим место повсюду.
А вот и причина луковицеобразных деформаций. Существуют записи, что на Черниговском соборе, — говорит проф. Николаев, — в «Московское Правление» была сделана деревянная крыша вместо прежней свинцовой, и что Елецкая церковь при Батые была, наоборот, прикрыта ОЛОВЯННЫМИ (вероятно, тоже свинцовыми) таблицами. Но несомненно, что кровли, сделанные из такого текучего материала, как свинец (или даже олово) не могли сохранить долго своей первоначальной формы и скоро превратились сами в луковицеобразные. Упомянутый тут способ покрышки свинцом и оловом не был тут, конечно, изобретен. Очень возможно, что он пришел к нам также из Византии, где тоже из первоначального свинцового конуса самообразовалась быстро луковица, которой и стали подражать.
Для подтверждения этого проф. Николаев сделал небольшой конус из своего тугоплавкого состава, и, припаяв его основанием к доске, предоставил действию собственного веса. Постепенно он начал правильно деформироваться и пройдя через форму восточных церковных куполов (рис. 79, стр. 115) опустился, наконец, совсем на доску.
Само собой понятно, что при медленности этой деформации купол обновлялся задолго до своего окончательного опускания, и память населения запечатлевала долго длившуюся луковицеобразную форму старинных церквей, которую, не зная причины, и воспроизводили архитекторы на новых церквах повсеместно. Но это обстоятельство не только не опровергает луковицеобразной деформации старинных первоначально конических крыш, а лишь, наоборот, значит, что эта деформация была замечена уже давно и даже послужила к возникновению нового типа сводов, появившихся независимо друг от друга в отдаленных и различных по культуре странах.
* * *
Соединив все эти деформационные явления с уже упомянутым мною врастанием зданий, построенных на наносной почве, в землю, получим надежный метод определения времени их постройки, проверки существующих теперь представлений о их возрасте.
