... Тема «постфикс = префикс» ещё не освещалась в языкознании. И для её постановки, полагаю, поможет сравнение индоевропейских формантов с тюркскими. Почему?
В тюркских языках революции грамматического строя, по-видимому, не произошло: они не признают ни артиклей, ни предлогов, ни приставок. Только суффиксами управляется слово. И потому интересно сопоставить индоевропейские предлоги с тюркскими суффиксами, которые, кроме всего, помогают восстановить родственные связи между некоторыми индоевропейскими формантами, утратившими формальную схожесть. Например, в романских языках действует направительный предлог a [ a Madrid – к Мадриду, в Мадрид ]. Что общего между итало-испанским a и славянским к? Ничего, если не предположить, что славянский предлог восходит к полногласному 
ка (ко, къ) и через него к праформе 'а. Гортанное предыхание, открывающее слог, в славянских реализовалось глухим гортанным протезом, в романских же – редуцировалось.
Та же фонетическая картина в тюркских языках. Изменено только место форманта: «-а» = «-ka», «-ga» – суффикс направительно-дательного падежа. [ Madrit-a – к Мадриду (тюрко-огуз.), Madrit-ka – к Мадриду (тюрко-кипчак.). ]
Индоевропейское слово представляет собой нечто вроде сэндвича: корень обложен формантами, как сыр ломтями хлеба.
В русском некогда достаточно было сказать мн-е (men-e), чтобы получить направительно-дательное значение. Затем в результате сложных культурных пере-живаний значение уточняется дополнительным формантом: ka men-e – ко мне 1. В тюрко-огузских обходятся без предложного довеска: män-ä – мне, ко мне (азерб.), ben-e – мне, ко мне (тур.), men-ge – мне, ко мне (староказ.), män-gä – т.ж. (узб.).
(Качество звуков суффикса в тюркских зависит от качества предлога: после твёрдых основ -а, после мягких e, ä. В индоевропейских такой зависимости не наблюдается. Суффиксы и предлоги не меняют качество, употребляясь с любыми основами. И на эту особенность следует обратить особое внимание. Она может объяснить происхождение индоевропейских формантов. Например, e(i) – глагол повелительного наклонения (императив) в русском, соответствует тюркскому а – после твёрдых основ, e(i) после мягких, (каз.). Индоевропейцы применяют и твердую, и мягкую формы, универсально, с любыми основами.
В греческом глаголы обходились личными окончаниями, без предложных местоимений.
Например, ра – ступай, идти (связано с ром. pas – «ступай», др.инд. ра – «нога»), ра-о – иду; pa-s – иди, ступай; ра-mе – идем; pa-te – идите.
Схема та же, что и в латинском. Сравните латинское спряжение:
1 л. ед. ч. – o | 1 л. мн. ч. – mus | |
2 л. ед. ч. – s | 2 л. мн. ч. – tis | |
В славянском (русском) |
||
1 л. ед. ч. – u | 1 л. мн. ч. – e-m | |
2 л. ед. ч. – e-s | 2 л. мн. ч. – e-te | |
В тюрском (казахском) |
||
1 л. ед. ч. – m-n | 1 л. мн. ч. – m-s | |
2 л. ед. ч. – s-n | 2 л. мн. ч. – s-s | |
(Вокализм не указан потому, что качество гласных меняется в зависимости от качества корня. Например, bas – ступай; bas-a-myn – ступаю; bas-a-syn – ступаешь; bas-a-mys – ступаем, bas-a-syz – ступаете. Но ket – уйди; kete-min – уйду; ket-e-sin – уйдёшь, ket-e-sis – уйдёте.)
Греки испытывают воздействие тюркской схемы спряжения, но при этом используют в качестве универсальных личные окончания «мягких» глаголов:
1 л. ед. ч. – | 1 л. мн. ч. – emis | |
2 л. ед. ч. – esin | 2 л. мн. ч. – esis |
Скорее всего, они наслаиваются на древнейшие окончания и после «революции» переносятся в препозицию. И только самое очевидное (1 л. ед.ч.) заменяется позднейшим местоимением «еко – я». Сегодня греки говорят:
eko pao – я иду, | emis pame – мы идём | |
esi pas – ты идёшь, | esis pate – вы идёте |
Без привлечения тюркских материалов происхождение этой сложной системы спряжения неустановимо.
Идея спряжения прозрачна: «глагол + личное местоимение».
Перестройка произвела эффект сэндвича в индоевропейских. Новые местоимения не заменили старых, вросших в основу, но стали дублировать их функцию, употребляясь перед глаголом: я ид-у, ты ид-ёшь, мы ид-ём, вы ид-ёте.
Структурно – это новое спряжение. Схема «сэндвича» распространилась на все индоевропейские языки. И тюрки последовали этому примеру, потому что личные окончания утрачивали прямую вокальную связь с личными местоимениями. Но консонантное родство легко устанавливается:
men ket-e-min – я уйду, | biz ket-e-mis – мы идём | |
sen ket-e-sin – ты идёшь, | siz ket-e-sis – вы идёте |
... Соответствие личных местоимений и личных окончаний глагола наиболее очевидно сохранилось в тюркских языках. Такое неслучайное совпадение говорит о многом. Прежде всего, о том, что тюрки и индоевропейцы в эпоху Начала имели общую систему личных местоимений 1 и 2 лица. И вместе вышли на идею спряжения глаголов.
Затем дороги расходятся. Индоевропейцы вырабатывают новую систему личных местоимений, но окончания спрягающихся глаголов остаются прежними. В тюркских же языках местоимения не меняются. Этим объясняется супплетивизм индоевропейских личных местоимений и личных окончаний.
Категория спряжения в компаративистике приобрела необыкновенную ценность. В начале века, благодаря совпадению систем личных окончаний глагола неизвестного, ископаемого языка Малой Азии с латинской и греческой системами спряжения, этот язык был провозглашен генетически родственным последним. Именно так хеттский язык был включен в индоевропейскую семью и объявлен самым древним её представителем (II тысячелетие до н.э.).
Наш анализ показывает, что даже системное совпадение грамматических схем и формантов может говорить разве что о культурном родстве языков, но не о «генетическом». Иначе и тюркские, сохранившие праформу евразийского спряжения, должны рассматриваться как близкородственные индоевропейским. Что, впрочем, в глубочайшей древности было вероятным: все ныне разные «семейства» состояли в родстве, ибо вышли из лона общечеловеческого языка эпохи Начала.
1 В период односложного слова появление форманта вызывало синкопу, не позволявшую создавать двусложную конструкцию: пень → пня, день → дня, сон → сна, лог (ложь) ← лги и т.д.
